Документоведение и инсценировка в криминалистики

Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. Связаться с автором

От «сличения почерков» к криминалистическому документоведению: опыт исторического анализа

Криминалистическое документоведение гак область научного знания и вид социальной практики не возникло внезапно, сразу, гак бы само по себе. Оно имеет глубокую предысторию, опирается на объективные закономерности, богатые эмпирические и теоретические предпосылки, обусловлено насущными потребностями правоприменительной практики в уголовном судопроизводстве.

Развитие представлений о криминалистическом документоведении неразрывно с историей, этапами, тенденциями развития научно-технического прогресса и криминалистики. Его корни уходят в далекие времена возникновения письма и первых незаконных действий с использованием этого средства коммуникации и способа фиксации мыслительно-речевой активности. С этим объектом криминалистическое документоведение тесно связано и по сей день и будет, несомненно, связано в будущем, гак и с практикой фальсификации, подделки и использования подложных документов.

Подлоги документов осуществляются с тех пор, гак люди научились писать. О них известно еще со времен Древнего Рима. Судебные споры, возникавшие там, особенно часто были связаны с подложными завещаниями. Как и везде, с появлением письменности на Руси начались и подлоги документов. Упоминания о них содержатся в Псковской судной грамоте (четырнадцатый век). В этом юридическом документе говорится о так называемых "лживых грамотах". Судебник 1550 года признает подлог документов опасным преступлением, находящимся в одном ряду с разбоем и убийством.

В литературе по криминалистической историографии приведено много примеров донаучного отечественного и зарубежного опыта судебного исследования письменных документов, которое назначалось в случае сомнения в подлинности документа. Основной предмет данных исследований того времени  почерк. Еще тогда, когда отсутствовали предпосылки для формирования криминалистики гак науки, в судебных протоколах упоминались "сведущие в сличении почерков лица". В их качестве на Руси обычно выступали дьяки и подьячие  "великие искусники записывать судные дела в приказах". Этих прародителей современных экспертов почерковедов затем сменили секретари присутственных мест, писари, учителя чистописания  каллиграфы.

Личный опыт и собственные субъективные представления  вот то, на что они опирались в своих выводах. Отсюда и нередкие для таких "экспертиз" ошибки, а то и злоупотребления, ибо проводимые исследования не могли оперировать строго научными данными и методами. Первый печатный труд, посвященный экспертизе документов в Европе, был опубликован в 1604 году. Его автором является парижанин Франсуа Демаль. Написанная им книга имеет очень длинное название: "Советы по распознаванию поддельных рукописей и сравнению почерков и подписей для того, чтобы уметь видеть и обнаруживать всякие подделки; с подробным и полным объяснением искусства письма; о том, гак распознать и расшифровать скрытые и тайные письмена". Данная работа представляет интерес не только как первая попытка создания методических основ судебного почерковедения  это ее главное назначение,  но и гак шаг на пути разработки технического аспекта исследования документов, впоследствии ставшего важной отраслью криминалистической техники.

Шли годы. На смену каллиграфическому исследованию рукописей пришла графология гак учение об определении характера человека по его почерку. Это учение опиралось на положение о связи определенных черт характера исполнителя текста с той или иной формой, высотой, шириной букв, наклоном почерка и другими признаками графической стороны письма. Первой книгой по графологии был трактат итальянца Камипло-Бальди "Как распознать по одному только письму натуру и свойства писавшего" (1622 г.). В 18ом и 19ом веках в Италии, Франции и Германии вышло несколько книг, в которых утверждалась возможность установления по почерку роста, голоса, даже цвета волос и глаз писавшего. Одним из ярких представителей графологической школы исследования письма являлся наш соотечественник И.Ф. Моргенштерн.

В начале XX века в РОССИИ был издан его труд под названием "Психо-графология". Моргенштерн определял психо-графологию гак науку об определении внутреннего мира человека по его почерку. И на этапе своего возникновения и в более позднее время, особенно в советский период, графология, мягко говоря, встречала и продолжает встречать критическое к себе отношение. И для критики имелись и имеются веские основания. Ничего кроме улыбки не может и сейчас вызвать такой, например, пассаж Моргенштерна по результатам его исследования почерка Емельяна Пугачева: "Дерзкий, грубый, жестокий человек... Среднего роста, плечистый, коренастый, грубое, простое лицо, впалые глаза, злодейски-хитрый взгляд". Вряд ли есть необходимость доказывать, что у приведенных черт характера и признаков внешности известного в истории России бунтовщика отсутствуют какие-либо закономерные связи с графической составляющей письма человека. И, скорее всего заключения, подобные процитированному, составлялись и по признакам содержательной части письма, и по тем данным, которые попадали к исследователям из других источников. На заре своей "туманной юности" и позднее графологии не удалось закрепиться в судебной практике. Ее упадку (хотелось бы надеяться, временному) способствовала недостаточно развитая научная база. Заключения графологов часто расходились с действительностью. Они были слабо аргументированы, интуитивны, нередко носили неопределенный характер и потому способствовали не выяснению, а затуманиванию истины. И, тем не менее, мы считаем, что в этом учении имеются свои рациональные зерна, здравые идеи и продуктивные мысли. Далеко не все то, что в свое время демонстрировалось и пропагандировалось психо-графологами, относится к области беспочвенного фантазирования. Ряд закономерных связей признаков почерка и психологических признаков писавшего все же существуют, что и доказано современной наукой.

Самое читаемое за неделю
Введение ковидных паспортов в 2021 году
Должен знать каждый: Сильное повышение штрафов с 2021 года за нарушение ПДД
Введение продуктовых карточек для малоимущих в 2021 году
Доллар по 100 рублей в 2021 году
Новая льготная ипотека на частные дома в 2021 году
Продление льготной ипотеки до 1 июля 2021 года
35 банков обанкротятся в 2021 году

Психо-графология, таким образом, не умерла. Она живет и развивается, но уже на качественно новом, прочном, теоретически обоснованном, апробированном и закрепленном на практике фундаменте. Поэтому нельзя не согласиться с Р.С. Белкиным, которому принадлежат следующие мудрые слова: "Почерковеды убедились в том, что было ошибкой "с порога" отбрасывать все, что накопила графология и психо-графология, что и в этих областях есть то, что может с успехом использовать и уже использует почерковедение"’.

Перелом на ниве судебно-почерковедческих исследований наступил лишь после того, как в основу графической (почерковедческой) экспертизы был положен принцип использования, так называемого динамического стереотипа. Данный феномен формируется в результате обучения и практического совершенствования навыков письма, образования письменно-двигательного навыка воспроизведения письменных знаков и их сочетаний. Устойчивость, индивидуальность почерка каждого умеющего писать человека и были положены в основу сформировавшегося, постоянно развивающегося судебно-почерковедческого исследования. Но это уже был конец 20-го века, времена открытий И.П. Павлова и И.М. Сеченова. Наступало время становления и развития другого важного направления исследования письма на научной основе  криминалистического исследования письменной речи, которое, как и почерковедение, имеет относительно долгий предшествующий ему период донаучного вызревания.

Потребность в таких исследованиях возникла давно. С середины 19-го века к таким исследованиям все шире стали привлекаться отечественные филологи. Им поручалось производить так называемые литературно-текстологические экспертизы, ставшие предтечей современных судебно-автороведческих экспертиз.

Мы еще вернемся к этой теме. Но до этого есть смысл отметить следующее.

Вторая половина 19-го века и особенно 20-ый век ознаменованы бурным развитием научно технического прогресса. Одним из его результатов является появление все новых и новых материалов, средств и способов фиксации информации, ее хранения и передачи, изготовление и постоянное совершенствование различного вида носителей информации. Параллельно этому шел и продолжает идти процесс криминализации достижений научно-технической революции, вовлечения в орбиту преступной деятельности продуктов научно-технического творчества, включая средства фоно, кино, фото, видеозаписи, компьютерной техники, всё расширяющийся арсенал носителей письменной и устной речи и другие средства коммуникации.

Всё это не могло не сказаться на развитии технических средств и методов обнаружения, изъятия, исследования и использования документов различного характера в уголовном процессе. Постепенно укреплялась теоретико-методическая база судебных экспертиз документов, формировались новые направления и отрасли криминалистического знания, возникали ранее неизвестные виды экспертизы указанных объектов.

Наряду с экспертизой почерка с середины 19-го века в России стали развиваться исследования реквизитов документов  оттисков печати, штампов, красителей, материала документов и других их элементов. Разрабатывались различные методы выявления подделки и фабрикации документов, используемые в этих целях технические средства (приборы, материалы, аппаратура и т.д.). Это направление советский криминалист Н.В. Терзиев назвал технической экспертизой документов.

Можно смело утверждать, что своему становлению и развитию не только криминалистическое документоведение, но и вся отечественная и зарубежная криминалистика во многом обязаны достижениям русских специалистов в области почерковедческого и технического исследования документов. Начавшись с малого, с изучения отдельных реквизитов документов как носителей письменной речи и ее графического оформления, технико-криминалистическое направление в современных условиях завоевало поистине огромное пространство в сфере информационного обеспечения уголовного процесса, помогая практикам успешно решать великое множество самых разноплановых задач в ходе предварительных и судебно-экспертных исследований рукописных, печатных, звуковых и иных объектов. К их числу относятся распознавание признаков и идентификация орудий и средств изготовления и изменения документов, орудий и материалов письма, определение наличия и особенностей способов подделки документов, прочтение мало видимых и невидимых невооруженным глазом текстов, знаков, восстановление поврежденных документов и другие вопросы.

Значительный вклад в становление и развитие этого направления внес наш соотечественник Е.Ф. Буринский (1849-1912 гг.).

Это выразилось, как минимум, в следующем:

Тест "На сколько вы активны" Тест "Подходит ли Вам ваше место работы" Тест "На сколько важны деньги в Вашей жизни" Тест "Есть ли у вас задатки лидера" Тест "Способны ли Вы решать проблемы"

Тест "Для начинающего миллионера" Тест который вас удивит Семейный тест "Какие вы родители" Тест "Определяем свой творческий потенциал" Психологический тест "Вы терпеливый человек?"

•             принцип Буринского, впоследствии получивший название принципа криминалистической трансформации, приобрел форму закона развития криминалистики, суть которого сводится к активному, творческому приспособлению данной наукой достижений научно-технического прогресса в целях решения задач, как самой криминалистики, так и практики борьбы с преступностью;

•             судебная фотография, пионером которой являлся Е. Ф. Буринский, заняла важное место в системе криминалистических знаний, ее средства и методы достигли высокого уровня совершенства, на ее основе сформировался новый вид судебной экспертизы  судебно-фотографическая экспертиза;

•             судебное почерковедение, опираясь на разработки Буринского, обрело прочные научные основы, активно использует данные физиологии, учения о высшей нервной деятельности, информатики, математической статистики и других наук;

•             по наметкам Буринского формируются учения о признаках, о субъекте и объекте судебной экспертизы, другие частно криминалистические теории, учения, концепции3.

Последние 50 лет 20-го века прошли под знаком становления и бурного развития исследования понятийного наполнения, содержательной части документов как носителей письменной речи на базе результатов которого сформировался новый раздел криминалистики. Еще совсем недавно, давая анализ этому разделу, И.Ф. Крылов сетовал: "Он пока еще не получил однозначного наименования. Одни авторы называют подобные исследования криминалистической атрибуцией, другие  судебной лингвистикой, третьи  судебным авторо-ведением, В современной же экспертной практике исследования письменной речи в большинстве случаев ведутся пока в качестве дополнения к исследованию признаков почерка. Значительно реже выступают они в виде самостоятельных экспертиз, решающих идентификационные задачи (установление автора) или не идентификационные вопросы (установление возраста, физического или психического состояния писавшего)".

Прошло совсем немного времени. Теперь этот раздел криминалистики, получивший название криминалистического авторо-ведения, прочно стоит на ногах, быстро развивается, став традиционной отраслью научной, дидактической и практической криминалистики, а судебно-авторо-ведческая экспертиза стала полноправным "членом семьи" судебно-экспертных исследований. Важно и то, что судебно-авторо-ведческая экспертиза назначается не только для исследования рукописного материала, но и самых различных носителей письменной речи (машинописных текстов, речевой полиграфической продукции и т.д.). Более того, предметная область авторо-ведения вышла далеко за пределы исследования документов. В орбиту авторо-ведческих исследований в наши дни вовлекаются самые различные объекты, являющиеся продуктами творческой конструктивной деятельности людей, результатами их научного, технического, изобразительного и иного творчества. В частности, решение автороведческих задач, как идентификационных, так и не идентификационных, имеет прямое отношение к исследованию носителей устной речи человека, зафиксированной на том или ином звуковоспринимающем материале. Эта проблематика разрабатывается в рамках сложившейся в последние десятилетия новой отрасли научного знания криминалистической фонологии (фоноскопии), одним из направлений которой и является исследование звуковых документов и, прежде всего тех из них, которые являются носителями зафиксированной на них устной речи.

Активизация, оптимизация современных исследований, в центре внимания которых находится документ, формирование новых направлений таких исследований, их углубление и расширение возможностей неразрывны с интеграцией и дифференциацией научных знаний.

В последние десятилетия в мировой криминалистике на стыке психологии и лингвистики активно формируется новая интегративная область научного знания  криминалистическая психолингвистика. Это направление исследований опирается на положение о том, что письменная и устная речь человека представляет собой богатейший источник информации о самых разнообразных признаках, характеризующих говорящего или пишущего. Сведения об этих признаках устанавливаются на основе анализа словарного запаса, синтаксиса, акцента и многих других особенностей устной и письменной речи. Объектами данного анализа являются письменные, а также устные, зафиксированные на фонограмме сообщения неизвестных авторов. Они изучаются с помощью аналитических психолингвистических методов в целях установления данных, указывающих на происхождение, среду обитания, психологические и иные черты источников речевой активности. Полученные результаты позволяют построить поисковый портрет неизвестного автора письменного текста или звуковой информации, который может содержать сведения о возрастной, половой принадлежности, образовательном уровне, географической и этнической среде, роде занятий и некоторых других признаках устанавливаемого лица. Наряду с этим путем сравнения выявленных особенностей аналогичных объектов устанавливается, принадлежит ли речевая продукция одному или разным лицам. Важным направлением указанных исследований является также идентификация источника речевой информации в случае установления личности проверяемого лица и получения от него образцов объектов, аналогичных тем, что представлены на исследование.

Этому способствует разработанный на Западе психолингвистический анализ как метод распознавания и идентификации преступников, в частности, такая его разновидность, как метод анализа достоверности утверждений.

Не так давно внимание ученых привлекла еще одна возможность применения метода психологического анализа, но уже не речевой составляющей письма, а для исследования почерка подозреваемых в убийстве. Суть дела состоит в том, что не признающему вину подозреваемому предлагается собственноручно записать свои показания по поводу того, чем он занимался в момент совершения расследуемого преступления, включая то, что с ним происходило в период, предшествовавший убийству, и сразу после него. Сравнительный анализ графических особенностей исполненных буквенных знаков, касающихся событий с различными временными параметрами, позволяет специалисту сделать вывод о возможной причастности либо непричастности проверяемого лица к раскрываемому преступлению.

В современных условиях все более масштабные позиции завоевывают также исследования, предметом которых являются не отдельные документы, а документация предприятий, организаций, учреждений (информационные массивы), отражающая хозяйственную, финансовую, банковскую и иные стороны профессиональной деятельности в сфере производства, предоставления услуг и других областях социальной практики.

Речь идет:

Во-первых, о тех видах и случаях данной деятельности, в связи с которыми на основе нарушения тех или иных правил нормативного характера (законов, инструкций и т.д.) совершаются самые различные так называемые бело-воротничковые преступления должностных лиц, их сослуживцев и иных соучастников;

- во-вторых, о тех документах, которые исследуются не только юристами, но и специалистами, производящими документальные ревизии, аудиторские проверки, судебно-бухгалтерские, судебно-экономические, судебно-товароведческие и другие того же плана экспертизы.

Результаты таких исследований вносят существенный вклад в общую копилку доказательств, во многом помогают практикам в деле выявления и раскрытия хорошо организуемых и тщательно маскируемых преступлений. В то же время теоретическая проработка актуальных с практической точки зрения аспектов организации и производства таких исследований, совершенствование известных и создание новых средств и методов работы с объектами указанной группы с необходимостью ведет к появлению и накоплению новых идей, нетрадиционных, адекватных ситуациям и потребностям подходов, приемов, методов и методик обнаружения и вовлечения в орбиту доказывания дополнительных информационных ресурсов, средств управления процессами сбора, фиксации, изъятия, осмотра, предварительного и судебно-экспертного исследователя объектов из серии документов.

Вторая половина двадцатого века  время глобальной кибернизации, автоматизации, электроники, время "думающих" машин, хранящих в своей памяти громадный объем информации. С данными процессами, с быстрым развитием средств культурной техники, с появлением современных высокоэффективных средств накопления, хранения, обработки, передачи и использования информации связано не только появление прежде неизвестной компьютерной преступности, но и расширение возможности борьбы как с новейшими, так и традиционными видами преступлений. Такие возможности открылись, в частности, в связи с изучением принципиально нового вида документов  компьютерного, электронного документа как объекта права и криминалистики. Овладев умами многих исследователей, включившихся в изучение криминалистического аспекта данного вида документа, разработка этого объекта уже сейчас принесла определенные плоды, полезные для правоприменительной практики. Тем самым заложены основы для нового, весьма перспективного направления криминалистики, исключительно актуального для современной практики борьбы с преступностью. Имеются все основания полагать, что результаты исследований на этом направлении окажутся полезными для обновления, усовершенствования, дальнейшего развития традиционных подходов, средств и методов, применяемых в рамках технико-криминалистического изучения подделки, фальсификации отдельных письменных и иных документов. Кроме того, научная и практическая разработка проблемы электронных документов, электронного документооборота неизбежно вольет свежую струю, принесет пользу традиционному судебно-бухгалтерскому и экономическому анализу деятельности предприятий, организаций, учреждений, внесет свою лепту в модернизацию его методико-методологического инструментария.

Проделанный анализ позволяет судить о том, что в криминалистике идет процесс активного формирования сложной, разветвленной, многоплановой области научного знания и практической деятельности, связанной с обнаружением, исследованием и использованием в уголовном судопроизводстве различных видов документов и содержащейся в них информации. К своему нынешнему состоянию криминалистическое документоведение прошло сравнительно долгий путь из глубин веков, от элементарного донаучного "сличения почерков" и доморощенной каллиграфии до уровня передовой современной теории, высокоэффективной технологии и неоспоримых практических результатов, достоверность которых обеспечивается достаточно прочной научной базой и новейшими методами исследований. И хотя пока еще нельзя сказать, что уже окончательно сложилась новая целостная система научного знания, открывающиеся в этом плане перспективы обнадеживающие. Интеллектуальные, эмпирические и научно-технические предпосылки для "прорыва на фронте" криминалистического документоведения созданы.

Криминалистическое документоведение имеет теоретический, технико-криминалистический, организационно-технологический, тактический и методико-криминалистический аспекты. Данное положение распространяется на все виды, на все направления криминалистического документоведения — следственного, оперативно-розыскного, судебно-экспертного и судебного документоведения.

Одной из важных особенностей криминалистического документоведения как отрасли криминалистики является его интегративный характер. Тенденция интеграции и дифференциации знания характерна для самых различных наук, их частей, разделов, отраслей. "Подобные тенденции проявлялись на всем протяжении истории науки. Если для периода накопления эмпирического материала внешне более заметной была дифференциация наук, способствующая более четкому определению предмета познания и соответствующая тому уровню познания, при котором преимущественное место занимали описание и классификация явлений, то для этапа построения развитых теорий характерной оказалась интеграция научного знания". Тем самым дифференциация неизбежно приводит к явлению противоположного плана к интеграции. Речь, конечно, не идет об искусственном отделении одного процесса от другого. Имеется в виду лишь соотношение степеней выраженности того и другого аспектов данной закономерной тенденции, масштаба и глубины преобладания одного аспекта над другим на определенных этапах развития научного знания. "Если в период "затишья", в период накопления фактов и материалов преобладает дифференциация, то в период резких ломок старых научных концепций, смены одной научной картины мира другой преобладает интегрирующая тенденция. Чем выше уровень развития науки, тем очевиднее, что обе эти тенденции проявляются в диалектическом единстве.

Как уже было показано выше, криминалистическое документоведение {криминалистическое учение о документе) возникло на базе интеграции результатов достигнутых в рамках теоретической и практической деятельности, связанной с научным и судебным исследованием отдельных категорий документов, тех или иных сторон, черт и аспектов данного объекта познания, соединив их на основе существующих органичных связей в одно более обще-целостное, системное образование. Вобрав в себя отдельные, традиционно сложившиеся, относительно самостоятельные и, на первый взгляд, вроде бы далекие друг от друга виды документоведения, синтезируя и впитывая вновь возникающие подсистемы, направления, ответвления документо-ведческих исследований, оно по мере расширения круга изучаемых объектов, вовлечения в процесс исследования все новых и новых средств и методов исследований, накопления теоретического и эмпирического потенциала все более уверенней заявляет о себе, укрепляет свои позиции и завоевывает, расширяет свое жизненное пространство в теории и практике борьбы с преступностью.

Первым, кто обратил внимание на подлинные масштабы и многообразие видов криминалистического документоведения, выявил и описал с системных позиций его интегративную сущность, является В.А. Образцов.

Первоначально эта отрасль была названа им криминалистической документологией.

Данный термин был воспринят и нашел отражение в ряде работ других авторов.

Однако позднее в процессе наших совместных исследований мы пришли к мнению, что правильней данную область криминалистики определять как криминалистическое документоведение, поскольку этим понятием могут быть охарактеризованы:

а)            научное, теоретическое документоведение:

б)           соответствующая практическая деятельность в уголовном производстве (практическое документоведение);

в)            учебно-педагогическая деятельность в юридических учебных заведениях (дидактическое документоведение).

При принятии решения об уточнении названия анализируемой системы были учтены и другие соображения. В частности, что в русском языке слово ведение употребляется в смысле знать, а ведать (вести)  производить, осуществлять, делать.

Понятие криминалистическое документоведение соединяет в себя оба этих смысловых значения, поскольку в практическом варианте быть документоведом, значит не только знать, что такое документ и какие у него информационные возможности, что из себя представляют средства и методы обнаружения, фиксации, изъятия, исследования документов и использования документальных данных, но и уметь организовать и осуществить работу по реализации этих знаний при обнаружении и процессуально-криминалистической отработке данных объектов. Во внимание принято также и то, что это название корректно корреспондируется с такими базовыми составляющими криминалистического документоведения, как почерковедение и автороведение. И наконец, нельзя не сказать о том, что термин "документоведение" за несколько лет до начала наших исследований был уже введен в понятийно-терминологический аппарат криминалистики учеными из Волгограда.

Правда, это понятие ими употреблялось в более узком смысле и распространялось на деятельность, связанную с исследованием только письменных документов. (Заметим, что значительно ранее слово "документоведение" употребил применительно к следственному познанию А. Р. Ратинов в своей широко известной "Судебной психологии для следователей", опубликованной в 1967 году).

Будучи выведенным на основе логической операции обобщения понятия, криминалистическое документоведение охватывает такие менее общие понятия, как криминалистические почерковедение, автороведение и техническое исследование документов.

Подтверждением сказанному может послужить следующий анализ, который проведем, не опасаясь повторов некоторых рассмотренных выше отложений:

1.            Криминалистическое исследование почерка привело к созданию почерковедения.

2.            Почерк  один из элементов традиционного объекта, который называется «письмо».

3.            Наряду с почерком, криминалисты исследуют письменную речь как элемент письма. На этой базе сложилось автороведение.

4.            Любая система, соединяя в себе взаимосвязанные элементы, в то же время является частью, элементом более широкой системы. Что является более общим понятием для письмоведения (или скриберологии), частью какого целого является эта подсистема? На этот вопрос мы находим ответ в работах В.Е.Корноухова и его соавторов. По их мнению, которое мы разделяем, письмоведение (скриберология) является частью более широкой системы, объектом которой служит документ как носитель речевой продукции  письменной и устной речи человека. В.Е.Корноухов с коллегами назвали эту систему "Криминалистическим речеведением”.

Вопрос: что является более общим понятием по отношению к речеведению, то есть проблемам собирания, исследования и использования в уголовном процессе документов как носителей письменной речи и документов как носителей устной речи?

Как отмечалось, волгоградские криминалисты воспользовались для обозначения этой системы термином "документоведение". Действительно, работа с письменной и устной речью, зафиксированной на соответствующем материальном носителе (а также исследование самого носителя) может быть названа документоведением. Но этим же термином определяется и работа с другими видами документов. И все они  элементы системы документоведения.

Изложенное указывает на то, что понятие криминалистического документоведения возникло не по чьей-то прихоти или из желания поиграть в слова. Его появление вызвано самой жизнью, законами развития науки, логикой и потребностями научного и практического познания, практики борьбы с преступностью. Процесс его "вызревания" и вовлечения в научный понятийно-терминологический арсенал подчинен тем же объективным закономерностям, что лежат в основе выброса, появления как и многих других современных языковых новаций типа "орудиеведения", "оружиеведения", "взрывоведения”, так и давно укоренившихся понятий вроде "следоведения", "науковедения", "почерковедения", "автороведения", иных того же плана давно устоявшихся, не отвергаемых криминалистическим сообществом категорий. При этом все подчинено единым законам развития научного знания и языковых средств коммуникаций и происходит с учетом правил логических операций с понятиями. Как и везде, развитие языка в криминалистике, в одних случаях, связано с процессами классификации и систематизации, подчиняясь закону ограничения понятий, их конкретизации и индивидуализации. Однако если этот процесс идет сверху вниз, от общих к менее общим понятиям и далее к неделимым при избранном способе расчленения множеств единицам, то формирование таких общих понятий, которые характеризуют целостные области, отрасли, подсистемы и системы научного знания идет в обратном направлении  снизу вверх, от единичного к обобщениям, от разновидностей к видам, от последних к родам и более крупных категориям и образованиям научной систематики. Обобщить понятие,  значит перейти от понятия с меньшим объемом, но с большим содержанием к понятию с большим объемом, но меньшим содержанием. Этот процесс не беспределен. Наиболее общим, не обобщаемым далее понятием с предельно широким объемом, как известно, является категория. Понятия "документ", "документоведение" относятся к числу элементов категориального аппарата криминалистики. Они являют собой пример предельного обобщения таких понятий, как письменный документ, фотодокумент, фоно документ, электронный документ, почерковедение и т.д.

Криминалистическое документоведение входит в систему тех областей криминалистики, как достаточно развитых (например, криминалистической трасологии, криминалистической виктимологии, криминалистического учения о способе совершения преступления), так и формирующихся, которые сложились вокруг определенных групп исследуемых в уголовном судопроизводстве объектов  носителей соответствующих видов познавательно значимой информации. Выстраиваясь на базе результатов теоретических и эмпирических научных исследований отдельных разновидностей и видов объектов, входящих в соответствующую классификационную группу, все они, включая криминалистическое документоведение, представляют собой типовые информационные модели, несущие знания о тех или иных элементах, сторонах, чертах, следах познаваемой в уголовном судопроизводстве системы  деяний с признаками преступления и других, связанных с ним событий. В своей совокупности они дают целостное знание о том, что представляет собой, с криминалистической точки зрения, общий для различных субъектов познания объект.

Как и другие разделы, подразделы, отрасли криминалистики как науки, криминалистическое документоведение представляет собой систему теоретического и прикладного знания. Интегративный характер этой системы определяется тремя важными моментами. Имеется в виду, во-первых, то, что она соединяет в одно органичное целое знания о самых различных видах и разновидностях документов, значимых для организации и осуществления поисково-познавательной деятельности на стадиях возбуждения уголовного дела, предварительного расследования и судебного разбирательства по уголовным делам, а также знания о следах изготовления, перемещения, хранения, сбыта, подделки документов, иных незаконных действий с документами. Во-вторых, криминалистическое документоведение это система знаний о технологии, средствах, методах, приемах обнаружения, фиксации, изъятия, обеспечения сохранности, предварительного (до экспертного) и судебно-экспертного исследования документов, получения и использования содержащейся в них информации. В-третьих, криминалистическое документоведение изучает и обеспечивает своей научной продукцией следственную, оперативно-розыскную, судебно-экспертную практику должностных лиц и органов, имеющих полномочия на поиск, отработку и использование криминалистически значимых документов и связанных с ними следов. Иными словами, адресатами криминалистической научной продукции, разрабатываемой учеными документоведами являются следователи, оперативные сотрудники органов дознания, прокуроры, судьи, эксперты почерковеды, эксперты автороведы, эксперты бухгалтеры и другие практикующие юристы и специалисты, которые по своей работе имеют отношение к обнаружению, предоставлению, исследованию, использованию документов при решении с их помощью и на их основе различных задач в уголовном судопроизводстве. В отличие от ученых документоведов они являются практическими документоведами, реализующими в своей деятельности научные разработки, создаваемые первыми. Криминалистическое научное документоведение имеет еще одно важное направление внедрения своих разработок прикладного характера учебный процесс, связанный с подготовкой кадров для правоохранительных и судебных органов, повышением профессионального мастерства сотрудников этих органов. Основная задача данного дидактического документоведения  повышение эффективности формирования у студентов (слушателей) знаний из области теоретического и привития навыков из области практического документоведения на различных этапах процессов обнаружения, процессуально-криминалистической отработки и использования документов и связанных с ними следов в их будущей практической деятельности.

Криминалистика как наука возникла и развивается, прежде всего, в ответ на потребности следственной и судебно-экспертной практики. Поэтому, как и все криминалистическое, документоведение в первую очередь  это следственное и судебно-экспертное документоведение. Научная разработка проблем практического документоведения имеет прямое отношение к вопросу оптимизации деятельности по выявлению и расследованию преступлений с самых различных позиций. Результаты исследований в этом направлении важны для повышения эффективности решения в уголовном процессе организационных, тактических и методико-технологических задач по делам различных категорий, поскольку с документами всегда связано и то, что познается, устанавливается, и то, как, на какой основе, каким образом это делается.

К вопросу о понятии, содержании и видах криминальной инсценировки как предмета криминалистической дискуссии

Криминальная инсценировка  традиционный, имеющий глубокие исторические корни объект оперативно-розыскной, следственной, судебной практики и науки криминалистики. Активная целенаправленная разработка теоретических и прикладных аспектов данного объекта в отечественной криминалистике ведется почти полвека. Полученные результаты дают основания для вывода, что система криминалистики обогатилась за счет появления в ней нового элемента  учения о криминальной инсценировке, со всеми вытекающими из этого факта позитивными следствиями прикладного характера.

Это не значит, что указанное учение окончательно сложилось и представляет собой область достаточного, всестороннего, непротиворечивого научного знания. Процесс его формирования еще далек от завершения. Достигнутое не дает основания для самоуспокоения. Накопленный потенциал нуждается в дальнейшем осмыслении, уточнении, углублении и развитии по довольно широкому кругу вопросов. К их числу относятся проблемы, ставшие предметом проведенного нами исследования.

Проблемы определения понятия криминальной инсценировки.

Хорошо организованная криминальная инсценировка  одна из наиболее сложных для выявления и раскрытия форм концентрированного выражения антиобщественных устремлений «героев» преступного мира, направленная на обман, введение в заблуждение и словом и делом: преднамеренной заведомо ложной устной и письменно-речевой информацией, дезориентирующими притворными действиями и другими средствами деструктивного дезинформационного воздействия на умы, чувства, решения, поступки и деятельность и поведение тех должностных лиц и граждан, которым адресуются инсценировки.

Криминальная дезинформация пронизывает мысли, планы, действия субъекта преступной инсценировки и достигнутые им результаты. Особенно бурно расцвели ядовитые цветы этого зла в постсоветской России. И тому есть свои причины и объяснения.

Своим мнением о них поделился с читателями известный американский психолог Пол Экман: «Десятилетиями,  пишет он в одной из своих книг, советские люди обучались тому, что для того, чтобы что-нибудь достичь, необходимо всячески уклоняться и обходить правила. Россия стала страной, в которой ложь и мошенничество превратились в норму». Так было, так есть, и, видимо, еще долго будет. Все без исключения виды и случаи криминальной инсценировки  и это эмпирический факт пропитаны ядом преднамеренной лжи, базируются на феномене преднамеренной лжи, являются апофеозом преднамеренной лжи и служат стимулом продуцирования очередного витка, нового этапа преднамеренной лжи. Состоявшаяся криминальная инсценировка представляет собой произведенный преступником дезинформационный продукт, представленный для восприятия, потребления тем, кому он адресуется в расчете на принятие и реализацию им ошибочных мер и решений, служащих его интересам.

Емкие, необычно образные характеристики данному феномену дает Г.А. Зорин. По его мнению, преступная инсценировка может рассматриваться как живой организм, как художественный образ, как рефлексивная игра преступника со следователем, как застывшее в следах действие с ложным фасадом, но реальным фундаментом. Называя криминальную инсценировку тактической операцией, Г.А. Зорин указывает на то, что данный акт преступного творчества может быть охарактеризован как превращение реальности в вымысел, прерывание смысла предшествующего действия и произрастания на его месте искусственного образования, направленного на формирование неопределенных связей, деформирующих оценку реальных преступных действий.

Как отмечается в литературе:

1)            исключение, сокрытие (умолчание) отдельных элементов события;

2)            дополнение события вымышленными деталями или элементами, при помощи которых событию придается нужный характер и окраска;

3)            замена всего события ли его реальных элементов вымышленными, или реальными событиями или элементами.

Данные составляющие могут использоваться в отдельности, а также в различных сочетаниях или преобразованных формах. Инсценировка есть сознательный волевой акт, который всегда побуждается определенными мотивами, и направлен на достижение определенной цели.

К целевым факторам относятся стремления:

1)            оградить от ответственности других лиц в результате собственного решения подследственного;

2)            оградить от ответственности других лиц в результате сговора, подкупа, подстрекательства, понуждения;

3)            избежать разоблачения своей преступной деятельности признанием малозначительного, мнимого преступления;

4)            скрыть от огласки интимные обстоятельства жизни самого подследственного или его близких;

5)            изменить условия своего существования за счет осуждения;

6)            отомстить кому-либо, оговорив его и себя;

7)            завоевать преступный авторитет (хвастливость, тщеславие);

8)            смягчить обстановку расследования, облегчить свое положение в деле.

Подчеркнем еще раз, что основной целью инсценировочной акции является попытка инсценировщика ввести в заблуждение, дезинформировать работника органов правопорядка и других лиц относительно истинной картины случившегося. Преступник пытается таким образом навязать адресатам ложное представление о произошедшем событии, направить ход их мыслей в нужном ему направлении, и побудить выдвигать версии, соответствующие его планам. Причем, действия инсценировщика могут быть направлены на сокрытие преступного события в целом, на видоизменение случившегося, сокрытие, фальсификацию его отдельных обстоятельств (способа, времени, места, личности участников и т.д.).

Как считает В.М. Шевченко, это процесс в своем развитии проходит следующие этапы:

- определение целей инсценировки;

- мысленное моделирование и планирование инсценировки;

- принятие решения по поводу проведения инсценировки;

- выбор и подготовка средств сокрытия, возможных вариантов аргументации своей непричастности к событию преступления;

- реализация инсценировки; оценка субъектом результатов инсценировки;

- выбор линии поведения субъекта после инсценировки.

В общем и целом приведенные суждения представляются правильными. Однако они не являются универсальными, всеобъемлющими, поскольку распространяются только на ту группу криминальных инсценировок, которые направлены на сокрытие преступлений либо на сокрытие (фальсификацию) каких-то его отдельных элементов. Между тем, в жизни осуществляются множество еще и таких инсценировок, которые преследуют другие цели. Изложенное указывает на то, что результаты исследования В.М. Шевченко, как впрочем, и многих других авторов, писавших на ту же тему, представляют интерес лишь для теории и практики выявления и расследования только тех видов криминальной инсценировки, которые направлены на сокрытие и фальсификацию преступлений. Лишь в определенной своей части они могут быть использованы при разработке общего определения криминальной инсценировки. С этой точки зрения более полезными представляются результаты исследований В. А. Овечкина, Г.А.Густова, В.И.Фадеева, и некоторых других авторов. Как резонно они полагают, криминальная инсценировка представляет собой попытку инсценировщика управлять деятельностью следователя и других лиц путем использования ситуативной дезинформации (подготовленных им ложных признаков определенного события). Особенностью инсценировочной акции преступника является то, что она рассчитана на побуждения адресата, во-первых, к восприятию ложных данных; во-вторых, к ошибочной оценки их как достоверных, в-третьих, к навязыванию принятия по ним неправильного решения, угодного инсценировщику. С учетом этих соображения ГАГусгов и его соавтор определяют криминальную инсценировку как искусственно создаваемую субъектом следовую обстановку (материализованную ложь), имитирующую отображение определенного события и адресованную лицу, обладающему определенными полномочиями с целью вызвать у последнего ошибочное объяснение представленного события и побудить его к принятию решения, угодного субъекту инсценировки. При всех достоинствах данного определения, оно не лишено недостатков. Один из них  связан с неопределенностью (неясностью) круга адресатов криминальных инсценировок: непонятно, что это такое «определенные полномочия», и кто ими наделен. К чести указанных авторов они снабдили свое определение пояснением. В нем обращается внимание на то, что криминальная инсценировка представляет собой попытку виновного (его пособников) управлять действиями следователей и других лиц в своих интересах.

Второе, более существенное наше замечание сводится к следующему: понятие инсценировки на общетеоретическом уровне в криминалистике обычно рассматривается с позиции его трех значений: как цель, как процесс, и как результат деятельности инсценировщика. На уровне отдельных видов криминальная инсценировка определяется как способ сокрытия преступлений, как способ фальсификации отдельных обстоятельств преступления, и как способ создания видимости якобы совершенного преступления. Как показывает анализ определения Г.А. Густова и В.И. Фадеева, оно отражает лишь один аспект инсценировки  результат деятельности инсценировщика. Речь, таким образом, идет об инсценировке как об одном из видов криминального продукта информационного характера.

В русле изложенного подхода лежит и определение, предложенное в свое время авторами этих строк.

С нашей точки зрения, криминальную инсценировку как вид продукта преступной деятельности (поведения) можно определить как созданную правонарушителем (правонарушителями) в расчете на введение в заблуждение субъектов уголовного преследования, других должностных лиц и граждан, дезинформационную систему, в полном объеме либо в какой-то части отображающую мнимую, несоответствующую действительности картину исследуемого в уголовном судопроизводстве объекта (события, состояния, образа личности и т.д.).

Данное понятие следует отграничивать, что далеко не всегда делается криминалистами, от близкого, родственного, но не тождественного понятия криминальной инсценировки как вида целенаправленной деятельности преступника.

В этом смысле криминальная инсценировка (точнее говоря, инсценирование или осуществление инсценировочной деятельности) может быть охарактеризована как осуществляемый в противоправных целях процесс, идущий по пути, в одних случаях, создания видимости какого-либо объекта, якобы имеющего (имевшего) место в действительности; в других  создания видимости мнимых характеристик реально существовавшего (существующего) объекта; в-третьих  сокрытия реального объекта путем его утаивания, маскировки, уничтожения.

Как отмечалось, осуществляя инсценировочную деятельность, преступники преследуют различные цели: избежать разоблачения и ответственности за содеянное, отомстить обидчику, устранить конкурента путем «подведения его под статью», добиться необоснованных льгот, прав и преимуществ и т. д.

Образно говоря, имеется в виду своеобразный криминальный спектакль, поставленный инсценировщиком по заранее разработанному сценарию легенде, в основе которого лежит злонамеренная дезинформация, адресуемая тем, на кого рассчитан этот спектакль. В этом «театре», как добавляет Г. А. Зорин, «инсценировщик сам себе сценарист, режиссер и исполнитель».

Как показывает обобщение оперативно-розыскной и следственной практики, указанная деятельность складывается из следующих, последовательно реализуемых операций:

1)            анализа и оценки ситуации, в которой оказался будущий инсценировщик;

2)            принятия решения об инсценировке;

3)            разработки легенды как системы ложного объяснения происшедшего;

4)            рассмотрения возможных вариантов инсценировки и определения наиболее целесообразного варианта;

5)            создания мысленной ретроспективной вымышленной модели события либо обстоятельства (нескольких обстоятельств) и определения форм и способов конструирования и демонстрации содержащейся в ней дезинформации предмета предстоящей инсценировки;

6)            разработки адекватного легенде плана (программы, сценария, перспективной мысленной модели) действий по осуществлению задуманного;

7)            создания необходимых предпосылок (условий) достижения поставленной цели (подготовки транспортного средства, приискание орудий, других предметов, необходимых для обеспечения инсценировочной деятельности и т.д.);

8)            реализации намеченного плана;

9)            формирование легенды, адекватной модели инсценировки, которой намерен придерживаться инсценировщик (инсценировщики) в пост криминальном общении с работниками правоохранительных органов и другими лицами;

10)         определения линии поведения и содержания показаний на случай выявления факта инсценировки.

Изложенное позволяет определить элементный состав системы инсценировочной деятельности. Она включает в себя:

- субъекта (преступника, его соучастников, иного лица);

- предмет активности (видимость якобы совершенного преступления, видимость события некриминального характера для сокрытия реального преступления, видимость наличия отдельных мнимых атрибутов у реального события и т.д.);

- цель и задачи (сокрытие совершенного преступления, подготовка преступления, уклонение от ответственности за содеянное и др.);

- мотивационный механизм;

- средства достижения цели (ложные сведения, притворное поведение, уловки, средства маскировки внешности, поддельные документы, способы действий, компьютерная техника, транспорт и т.д.);

- процесс (механизм, технология) достижения цели (разработка легенды и сценария деятельности, подготовительные меры, решение первичных задач и т.д.);

- результат (воплощение цели в жизнь  создание дезинформационной системы, недовыполнение либо перевыполнение цели);

- временная и пространственная характеристики содеянного;

- правовая, социальная, экономическая и иная ситуация, в условиях, на фоне и под воздействием которой осуществлялась инсценировочная деятельность;

- следовая картина, образовавшаяся в результате деятельности инсценировщика (инсценировщиков) и процесса ее отражения;

- последствия, наступившие в результате указанной деятельности (незаконное привлечение невиновного лица к уголовной ответственности, не привлечение виновного к ответственности, материальный ущерб и т.д.).

(Одно из практических значений рассмотренных структуры и элементов инсценировочной деятельности заключается в том, что данные системы выступают в роли типовых ориентиров, указателей на круг и характер обстоятельств, подлежащих доказыванию при выявлении и расследовании исследуемой дезинформационной деятельности).

Проблемы классификации криминальной инсценировки.

Криминальные инсценировки классифицируются по различным основаниям.

Так, Р.С.Белкин предложил следующие варианты указанной классификации:

- по целям  сокрытие преступления или некриминального события;

- по объекту  инсценирование преступления или события не криминального характера, отдельных деталей или элементов состава преступления; инсценирование инсценировок;

- по времени  осуществляемые до, во время или после совершения преступления;

- по субъекту  совершаемые преступником (преступниками) или другими лицами;

- по месту  на месте преступления или на ином месте;

- по способу легализации  рассчитанная на обнаружение по сообщению исполнителя или связанных с ним лиц, рассчитанная на обнаружение посторонними лицами;

- по длительности воздействия  рассчитанная на то, что подлинное событие не будет установлено вообще; на получение выигрыша по времени (для создания ложного алиби, приискания убежища, сокрытия похищенного и т.п.) или иных временных преимуществ перед следствием;

- по содержанию  инсценирование материальных следов в сочетании с соответствующим поведением и сообщением ложных сведений; инсценирование только материальных следов события.

Данная классификация представляется нам одной из лучших. Однако, и она, на наш взгляд, не свободна от некоторых недостатков концептуального и частного порядка.

Первое и основное замечание касается того, что все свои классификации Р.С. Белкин предлагает под рубрикой «инсценировка преступления», хотя, как мы видим, в действительности речь ведется не только о классификации инсценировок преступлений, но и о классификации инсценировок отдельных элементов преступлений, а также о классификации инсценировок некриминальных событий.

Во-вторых, предложенная классификация не является исчерпывающей и в ряде случаев содержит не все члены деления.

Так, не является полной классификация по целям, поскольку криминальные инсценировки осуществляются не только для сокрытия преступлений или других событий, но и в целях фальсификации отдельных элементов преступления (места, времени, следов преступления и т.д.), создания условий для успешного совершения преступлений, осуществления побегов из-под стражи и решения иных задач до, в ходе и после совершенного преступления.

В литературе предложены и другие варианты классификации инсценировок криминального характера.

Один из них ориентирует на осуществление данной логической операции следующим образом:

1)            по субъекту:

- выполняемые участниками преступления (одним или группой лиц);

- выполняемые другими лицами по просьбе преступника или по своей инициативе;

- выполняемые преступником совместно с другими лицами;

2)            по месту:

- на месте совершения преступления;

- в ином месте;

3)            по времени осуществления:

- до совершения преступления;

- во время совершения преступления;

- после совершения преступления (либо события некриминального характера);

4)            по целям:

- сокрытие преступления;

- сокрытие некриминального события;

- в иных целях;

5)            по предмету инсценировки:

- инсценирование преступления;

- инсценирование события некриминального характера;

- инсценирование отдельных элементов, подсистем события преступления;

6)            по содержанию:

- инсценирование материальных следов;

- инсценирование идеальных следов;

- инсценирование материальных следов в сочетании с выработкой и реализацией соответствующего варианта дезинформирующего следствие поведения и сообщения ложных сведений.

Рассмотренные классификации относятся к категории общих. Возможны и другие общие, а также частные классификации отдельных групп и видов инсценировок. Так, по отношению к кратности преступлений инсценировки могут быть поделены на совершаемые в связи с единичным преступлением, совершаемые в связи с неоднократными (много эпизодными, серийными) преступлениями.

С точки зрения разработки общих и частных методик расследования особую значимость имеют классификации криминальных инсценировок по признаку их связи с отдельными категориями преступлений. Данный подход позволяет выделить, например, инсценировки, осуществляемые в связи с совершением преступлений, связанных с экономической, иной профессиональной деятельностью, а также инсценировки, осуществляемые в связи с совершением общеуголовных преступлений. Более частные классификации могут быть построены применительно к отдельным видам и разновидностям преступлений (например, инсценировки, осуществляемые в связи с совершенными убийствами; инсценировки, осуществляемые в связи с должностными хищениями).

Упомянутые и другие криминалистические классификации исследуемого объекта создают возможность для глубокого проникновения мысли исследователей в изучаемый материал, выявления специфических особенностей инсценировок, характерных для отдельных категорий преступлений, и использования полученных результатов при разработке рекомендаций, способствующих оптимизации практики выявления и раскрытия преступлений.

Отдавая дань значимости потенциала рассмотренных классификаций, в то же время хотелось бы привлечь внимание еще к одной логической конструкции того же плана. Имеется в виду деление объема понятия криминальной инсценировки по признаку характера события, в связи с которым осуществляется инсценировочная деятельность преступников.

На этой основе выделяются две группы криминальных инсценировок:

1.            Осуществляемые в различных целях в связи с событием, не являющимся преступлением.

2.            Осуществляемые в различных целях в связи с подготавливаемым, совершаемым, совершенным преступлением.

Данный вариант классификации, на наш взгляд, может быть принят в качестве исходного, базового звена, может служить основанием построения сложной, многоуровневой системы классификации криминальных инсценировок.

Например, классификация второй из вышеуказанных групп инсценировок может быть осуществлена по признаку их функциональной направленности (по назначению).

На этой основе выделяются:

- инсценировки, осуществляемые в целях сокрытия преступления;

- инсценировки, осуществляемые для сокрытия причастности какого-либо лица к преступлению;

- инсценировки, осуществляемые в целях оптимизации процесса совершения преступления при его подготовке;

- инсценировки, осуществляемые с иными целями.

Кроме того, по количественной стороне (кратности) различаются единичные и неоднократные преступные инсценировки, а по их функциональным особенностям (роли в механизме преступного поведения) они подразделяются на четыре группы:

- инсценировки, играющие роль средства подготовки преступления;

- инсценировки, играющие роль средства совершения преступления;

- инсценировки, играющие роль средства сокрытия события преступления либо его отдельных элементов (признаков);

- инсценировки, играющие роль средства решения иных задач.

Инсценировка по созданию видимости обычного выигрыша в зале игровых автоматов, о которой пойдет речь ниже, играла роль одновременно способа подготовки, совершения и средства сокрытия преступления.

В ОБЭП обратился владелец зала игровых автоматов. Бизнесмен был весьма обеспокоен тем, что в его заведении участились случаи крупных выигрышей. Оперативники установили замаскированную видеокамеру в помещении зала игровых автоматов, не предупредив персонал. Через несколько дней очередной азартный игрок выиграл крупную сумму и предъявил хозяину заведения чек на 160 тысяч рублей, выданный «одноруким бандитом». Предчувствуя неладное, предприниматель не стал выплачивать выигрыш счастливчику, а сослался на отсутствие денег в кассе и назначил встречу с игроком на следующий день.

Каково же было удивление полицейских, когда получать выигрыш приехала целая компания из пяти человек. Оказалось, что в преступном сговоре участвовали охранник заведения, девушка кассир, компьютерный умелец по прозвищу «Мозг», а руководил шайкой лезгин по национальности вместе с супругой. Кстати, когда-то кавказец работал охранником в том самом игровом зале, а хакер в свое время владел тремя мини казино, однако, видимо, посчитал, что преступный бизнес более выгоден.

Охранник и кассирша впускали компьютерщика в зал, когда там не было посетителей. Вскрыв неопломбированный автомат, хакер при помощи самодельных электронных приспособлений перепрограммировал машину на выигрыш, после чего как ни в чем не бывало, начинал скармливать «однорукому бандиту» денежные купюры на глазах игроков. Зачастую после таких манипуляций «Мозг» срывал банк четыре раза подряд. На счету преступников как минимум шесть подобных краж.

Исследуя проблему пост криминальной инсценировочной деятельности преступников с системных позиций, нельзя не заметить, что эта деятельность осуществляется не только для сокрытия или фальсификации совершенного преступления либо иного события, чему посвящена основная масса публикаций. Не единичны случаи, когда преступники прибегают к инсценированию различного рода событий, обстоятельств, состояний, которые хотя и ничего общего с целью сокрытия и фальсификации преступления не имеют, тем не менее, могут использоваться инсценировщиками в качестве ширмы, средства маскировки, вуалирования действительного положения вещей в противоправных целях. Делается это, например, для того, чтобы избежать виновным разоблачения, суда, ответственности за содеянное, а также в надежде избежать многих других вполне реальных, но нежелательных для инсценировщиков угроз и неприятностей, а то и в целях получения необоснованных прав, льгот, выгод, преимуществ. На совершение таких акций, а они в специальной литературе почему-то даже не упоминаются, преступники идут, в одних случаях, еще до того, как совершенное ранее преступление обнаружено; в других  после возбуждения уголовного дела на различных этапах расследования или после его завершения, а то и во время либо по завершению судебного разбирательства по делу.

К данной разновидности инсценировок, на наш взгляд, можно, в частности, отнести заведомо ложные показания очевидца преступления, который из-за нежелания взваливать на свои плечи безрадостное бремя участника уголовного процесса, выдает себя за человека, который ничего не помнит (не видел, не слышал и т.д.); симуляцию обвиняемым душевного или физического заболевания либо острой необходимости в отправлении естественных надобностей физиологического характера в целях создания условий для побега из-под стражи.

Из одного подмосковного городка, где только что состоялся суд над приговоренным к лишению свободы рецидивистом, в соседний город для водворения в следственный изолятор под конвоем этапировался осужденный. Перспектива очередной «ходки на зону» совсем не радовала рецидивиста, и он обдумал план побега. Когда автозак оказался на дороге, окруженной лесом, этапируемый инсценировал острую желудочную боль, попросил конвой остановиться, чтобы справить неодолимую нужду на обочине в кустах. Войдя в его положение, конвоиры выполнили просьбу арестанта. Как оказалось, у него были быстрые ноги, они и унесли его далеко в лес, где он и растворился среди берез и сосен.

Еще один пример из самой свежей практики побега. На этот раз исполненного подозреваемым.

30летнего гостя Москвы стражи порядка задержали на улице при плановой проверке документов. Столичной регистрации у мужчины не оказалось, а при досмотре полицейские обнаружили у него два спичечных коробка с марихуаной общим весом 3 грамма. Этого количества наркотического зелья оказалось вполне достаточно, чтобы отправить виновного за решетку. Однако, стоило только задержанному переступить порог отдела полиции, как местные начальники тут же решили привлечь наркомана к общественно полезному труду  уборке внутреннего дворика. Задержанному дали в руки метлу и отправили мести мусор. Оставшись в одиночестве, он сначала добросовестно вымел внутренний дворик, а, закончив работу, преспокойно прошел с метлой в руках мимо охранявшего въезд на территорию ОВД постового полицейского. Наркоман соврал постовому, что милицейские начальники послали его убрать территорию перед зданием райотдела.

Беглеца хватились только через несколько часов, когда в отделении проводилась вечерняя поверка обитателей камер. Этого времени наркоману вполне хвалило, чтобы исчезнуть.

Ежегодно в России, благодаря и бесхитростным, и тщательно подготовленным, хитроумным инсценировкам, из следственных изоляторов, из помещений судебных органов, тюремных больниц, из тех мест, где проводятся следственные эксперименты с участием подозреваемых и обвиняемых, бегут десятки, если не сотни, подследственных и находящихся под судом. Находят далеко не всех.

И часто потому, что им удается убедительно под прикрытием легенд инсценировать образы законопослушных, добропорядочных граждан, жить по чужим паспортам, успешно использовать парики и возможности пластических операций, как и многое другое, что мы определяем как криминальную дезинформацию.

Заметим, что обычно в роли исследуемого в данном случае типа инсценировщиков выступают подследственные, подсудимые, а порой и осужденные. Значительно реже организаторами и исполнителями подобных акций бывают родные, близкие и прочие связи преступников.

Решению теоретических и практических задач способствуют и другие классификации криминальных инсценировок.

Так, по отношению к институту стадий уголовного процесса, выделяются инсценировки, осуществляемые:

1)            по «горячим» следам преступления и в более позднее время, но до его обнаружения правоохранительными органами;

2)            в ходе предварительной (до следственной) проверки и предварительного расследования;

3)            после завершения предварительного расследования, но до судебного разбирательства;

4)            в процессе судебного разбирательства;

5)            после завершения указанного процесса, но до исполнения наказания;

6)            в ходе исполнения наказания.

Важным для науки и практики является классификация криминальных инсценировок по соотношению с таким ключевым понятием, каким является способ совершения преступления.

По этому основанию выделяются инсценировки, являющиеся:

1)            элементом способа совершения преступления;

2)            способом совершения преступления;

3)            системой интегративного характера, включающей в себя несколько способов совершения преступления.

Не освещалась в литературе и другая классификация рассматриваемого объекта.

Имеется в виду деление объема понятия криминальной инсценировки на две составляющие по признаку соотношения ее с механизмом преступной деятельности (поведения):

1)            на инсценировки, являющиеся элементом механизма преступления (например, инсценировка как элемент подготовки совершения преступления);

2)            на инсценировки, являющиеся равнозначными какому-либо этапу механизма преступной деятельности либо всему этому механизму.

Например, криминальная инсценировка выражается в действиях преступника по созданию видимости дружеской пирушки, в незаметной фальсификации спиртного путем скрытого добавления в него сильнодействующего вещества, преподнесенного ничего не подозревающим жертвам. Указанное инсценировочная акция играла роль, с одной стороны, элемента подготовки хищения (приведение потерпевших в бессознательное состояние); с другой  способа убийства, то есть способа совершения одновременно другого преступления.

Указанный выше вывод о том, что различные виды преступлений по своим характеристикам могут полностью подпадать под признаки понятия "инсценировка", опирается, в частности, на результаты проделанного нами сравнительного анализа многочисленных случаев из криминальной практики современного мошенничества. Лица, занимающиеся мошенничеством, давно прославились как выдающиеся мастера постановки одноактных в "театре одного актера" и многоактных "спектаклей", в особенности тех, которые становятся участниками организованных криминальных трупп.

Оригинальные способы подготовки и реализации осуществляемой серийно инсценировки как средства одурачивания доверчивых автовладельцев, у которых были угнаны машины, продемонстрировали участники одной из интернациональных ОПГ. Сообщники удачно, до поры, создававшие видимость доброхотов-угонщиков, якобы согласных за сравнительно небольшие деньги вернуть похищенное. Действуя по разработанной легенде и детально обдуманному плану, они, для начала, использовали мощный самодельный сканер, который позволял им перехватывать переговоры полицейских. Из обилия спец сообщений, рапортов и ориентировок они выбирали те, в которых сообщалось об угоне машин. Все переговоры записывались при этом на диктофон. В тот же день злоумышленники, используя пиратские компьютерные базы данных на автовладельцев, пробивали по ним пропавшую машину и получали в свое распоряжение все данные о пострадавшем, включая домашний и мобильный телефоны. Потом они звонили потерпевшему и предлагали вернуть авто за вознаграждение. В качестве компенсации аферисты предлагали владельцу перевести деньги через систему "Western Union" на лицо, которое они укажут. Как правило, средняя цена за возврат составляла порядка 20.000 рублей. Автовладельцы, в подавляющем большинстве случаев, соглашались с мошенниками.

На следующий день последние находили на улице человека, которого они просили за вознаграждение, составлявшее от 500 до 1000 рублей, получить для них перевод. Когда прохожий соглашался, они звонили автовладельцу и объясняли, как и кому следует перечислить деньги. После получения перевода злодеи исчезали. Использовавшиеся при звонках сим-карты из телефонов они предварительно уничтожали.

Оперативникам удалось задержать 4 мошенников, входящих в ОПГ. Ими оказались уроженцы Молдавии и Украины, временно проживавшие в Мытищах. У преступников изъяты антенна, сканер, сетевой адаптер и диктофон, с помощью которых велась прослушка и запись переговоров полиции.

Проблемы криминалистических инсценировок, связанных с преступной деятельностью в сфере "теневой" экономики.

В сфере экономики осуществляются различные инсценировки, связанные с подготовкой, совершением, сокрытием и фальсификацией преступлений, так называемых хозяйствующих субъектов. При этом наиболее часто преступники прибегают к таким инсценировочным акциям, которые по своему содержанию обосновано расценивать как синоним полноформатного события самостоятельного преступления со всеми присущими преступлению атрибутами.

В постсоветской России особенно преуспели на этом поприще всевозможные дельцы из сферы "подпольной", так называемой, теневой экономики, незаконный бизнес которых запрещен законом под угрозой уголовного наказания.

Преступления субъектов теневой экономики, совершаемые ими путем осуществления запрещенной экономической деятельности, по сущности своей представляют специфический вид инсценировки, направленной на создание видимости законной экономической деятельности.

Данные инсценировки, в одних случаях, носят разовый, одно-эпизодный, относительно кратковременный характер. Такого рода акции относятся к категории единичных криминально-тактических операций. (Это наглядно демонстрирует практика так называемых фирм "однодневок"). 

В этой связи следует рассказать о проделках одного из мастеров "творческого цеха", объявленного в розыск. А вошел он в анналы криминальной хроники по причине того, что сумел, во-первых, поставить себе на "службу" возможности сети Интернет; во-вторых, создать и использовать легендированный объект в виде обменного пункта ради того, чтобы сорвать приличный куш, облапошив клиента. Обменник, в котором для солидных клиентов предлагался льготный курс, 45ти летний москвич нашел через поисковые службы Интернета. Из большого количества подобных контор он выбрал ту, которая располагалась у метро "Кропоткинская", на улице Остоженка, в 5ти этажном доме. Москвич обсудил с работниками обменника все детали, а также время визита. Встречу назначили на 15 часов.

Клиент пришел с опозданием на 10 минут. Его встретил мужчина, представившийся кассиром. Особенно запомнились пришедшему его высокий лоб, большая залысина, прямые брови и тонкие губы. Кассир заявил, что ему надо проверить купюры на предмет подлинности и подготовить рублевую наличность. (За 100 тысяч долларов он должен был передать 2 миллиона 900 тысяч рублей). Когда прошли все мыслимые сроки для проверок и передачи денег, москвич стал волноваться. Он постучал в окно кассы, но изнутри никто не ответил и не открыл ему. Он понял, что его обокрали слишком поздно. Мошенник  кассир ушел через окно, выходящее во двор.

В других случаях инсценировщики осуществляют свою деятельность с большим размахом, масштабно, по многим направлениям, рассчитывая на безнаказанное получение систематической прибыли на долговременной основе. Инсценировки, к которым они прибегают, представляют собой сложную, разветвленную систему многократного производства и воспроизводства различных операций, образующих своего рода криминально-тактический комплекс (сериал), развертывающийся во времени и пространстве. Данный комплекс можно охарактеризовать как сплошную цепь взаимосвязанных, сменяющих одна другую инсценировок, пронизывающих все этапы механизма преступной деятельности.

В полной мере под признаки такого рода деятельности подпадают деяния, определяемые законодателем как лжепредпринимательство (ст. 173 УК РФ). Объективная сторона данного преступления состоит в создании коммерческой организации без намерения осуществлять предпринимательскую или банковскую деятельность с целью незаконного получения кредита, освобождения от уплаты налогов, прикрытия запрещенной деятельности либо получения иных имущественных выгод. Создание такого рода организаций заключается в ее государственной регистрации. При этом чисто внешне действия виновных выглядят вполне официально: подаются документы на государственную регистрацию (иногда еще на лицензирование) с указанием, как правило, фиктивного адреса или/и с предоставлением подложных паспортов и других документов. В дальнейшем, прикрываясь государственной регистрацией, лже предприниматели совершают запланированные незаконные действия по обеспечению своекорыстного интереса, причиняющие крупный материальный ущерб гражданам, организациям или государству. Добившись задуманного, лже предприниматели обычно исчезают в неизвестных направлениях. Поэтому при получении первичной информации о возможности лже предпринимательской деятельности перед правоохранительными органами возникает первоочередная тактическая задача, определяемая как установление факта создания коммерческой организации без намерения заниматься предпринимательской или банковской деятельностью. При подтверждении данной версии необходимо установить подлинную цель создания лжепредприятия. В структуре преступных махинаций как целостных систем инсценировочного характера заметное место занимают многоходовые сериалы, которые можно смело квалифицировать как многостороннюю, тщательно организованную инсценировочную деятельность преступных сообществ. К их числу относятся лже экспортное мошенничество. На это указывают следующие обстоятельства.

Лже экспортное мошенничество (ЛМ) является развивающейся динамической системой, имеющей свои стадии, среди которых можно выделить:

- осознание субъектами возможности совершения ЛМ;

- принятие решения о совершении ЛМ;

- выбор места, времени, способов, средств для совершения ЛМ;

- подготовка к совершению ЛМ;

- непосредственное совершение ЛМ;

- сокрытие ЛМ и его следов;

- использование результатов ЛМ;

- воспрепятствование установлению истины и привлечению к ответственности в процессе правоохранительной деятельности государственных органов.

На подготовительном этапе субъектами ЛМ осуществляются такие действия:

1. Формирование преступной группы, в ходе которого определяется ее основной состав, подыскиваются другие участники преступления, выполняющие отдельные этапы ЛМ (регистрацию лже предприятий, фальсификацию печатей и штампов, перемещение товаров через таможенную границу РФ, проведение фиктивного электронного платежа и т.д.).

2.            Выбор организации лже экспортера. В двух третях случаев в этом качестве выступают реально существующие организации, осуществляющие хозяйственную деятельность. (Их руководство иногда не осведомлено о преступном характере экспорта и вводится в заблуждение организаторами ЛМ.) Причем, фирмы лже экспортеры, почти в 70% случаев ранее вообще не занимаются внешнеторговыми операциями. В остальных случаях преступники регистрируют организации специально для осуществления лже экспорта, которые кроме 12 лже экспортных сделок никакой другой деятельности не осуществляют. Организации  лже экспортеры регистрируются либо на самих участников преступной группы, либо на их доверенных лиц. (В каждом третьем случае лже экспорт осуществляется опосредованно через комиссионера, на которого, согласно договору, возлагается обязанность за вознаграждение осуществление экспорта и всех операций, с ним связанных).

3.            Использование лже предприятий в процессе ЛМ (Под лже предприятиями понимается созданная с целью хищения чужого имущества или получение иных имущественных выгод организация, не осуществляющая законную предпринимательскую или любую иную деятельность либо имитирующая законную деятельность для введения в заблуждение потерпевших).

Более 90% лже предприятий регистрируется в форме обществ с ограниченной ответственностью, остальные  в форме акционерных обществ. Во всех случаях в качестве их учредителей и руководства используются подставные лица, то есть лица, не имеющие к предприятию никакого отношения. Лже предприятия регистрируются по паспортам умерших граждан; по паспортам лиц, по различным причинам его утративших; в остальных случаях  по паспортам граждан, предоставивших его за вознаграждение сотрудникам фирм, специализирующихся на регистрации юридических лиц.

В процессе совершения ЛМ целый ряд лже предприятий используются в качестве поставщиков, с которыми экспортером последовательно заключаются договоры на поставку продукции с целью увеличения ставки налога на добавленную стоимость и запутывания следов происхождения товара.

4.            На выбор товара для ЛМ влияет тот факт, что экс преступление приносит прибыль только при стоимости лже экспортируемого товара, исчисляемой миллионами долларов. С этой целью организаторы ЛМ многократно завышают стоимость товара. Чтобы не вызывать подозрений сотрудников таможенных органов, в качестве предметов лжеэкспорта виновные выбирают малораспространенные вещи, либо объекты, реальную стоимость которых определить не представляется возможным (программные продукты, радиодетали и детали к сложным механизмам и приборам, сложное наукоемкое оборудование и т.п.). Зачастую под видом дорогостоящего товара, указанного в документах, за пределы РФ вывозятся малоценные аналоги и вторсырье.

5.            Транспортировка товара. Видимость перемещения лже экспортируемого товара через таможенную границу осуществляется путем:

I) реального вывоза товара с многократно завышенной ценой с целью увеличения суммы возмещения НДС;

2) транспортировки более дешевого либо негодного аналога;

3) подлога товарно-транспортных и таможенных документов. Подлог документов в ряде случаев сочетается с имитацией реального вывоза товара.

6.            Подлог документов, связанных с экспортом: экспортного контракта, договоров поставки, коммерческих счетов, счетов-фактур, счетов спецификаций, предварительных счетов, накладных, сертификатов качества, гарантийных писем либо обязательств, протоколов испытаний, технической документации на товар, транспортных документов. В зависимости от избранного способа действий субъектов ЛМ, в данных документах может существенно завышаться цена экспортируемого товара, указываться более ценный товар, чем реально экспортируемый. Также в документах учиняются поддельные подписи руководителей и оттиски печатей от имени организаций, задействованных в схеме ЛМ иностранных покупателей, поставщиков, комиссионеров, перевозчиков).

7.            Банковские операции. Деятельности банковских работников в процессе осуществления ЛМ отводится решающая роль. Основной задачей банка является проведение фиктивного банковского платежа, свидетельствующего о поступлении экспортной выручки от иностранного покупателя на счет российского экспортера. С этой целью всем фирмам, включенным в цепочку поставщиков экспортного товара, а также лже экспортеру открываются расчетные счета в одном банке (его филиалах), руководство которого берет на себя преступное обязательство о проведении фиктивного платежа.

Для проведения фиктивного платежа по ЛМ используются Корреспондентские счета банков, зарегистрированных в оффшорной зоне либо в одной из стран бывшего СССР.

Технология фиктивного электронного платежа заключается в следующем. В начале банковского операционного дня в адрес российского банка в форме электронного документа по системам SWIFT либо Клиент-банк поступает распоряжение о проведении платежа со счета «ЛОРО» иностранного банка корреспондента на счет лже экспортера. В распоряжении указывается, что соответствующая сумма исходит от иностранной фирмы, которая является получателем или плательщиком по экспортному контракту и клиентом банка-нерезидента, от которого поступило распоряжение. Как правило, денег на корсчете банка-нерезидента оказывается недостаточно для проведения платежа, в связи с чем Российский банк-корреспондент предоставляет краткосрочный кредит (овердрафт) и зачисляет на счет лже-экспортера требуемую сумму. В течение операционного дня эта сумма на основании заранее подготовленных преступной группой платежных документов переводится на счета задействованных в преступной цепочке фирм поставщиков. Фактически движение денег не происходит, осуществляются лишь фиктивные банковские проводки на основании подложных платежных документов, создающие видимость прохождения денег по счетам задействованных в схеме ЛМ фирм. Совершив виртуальный оборот, деньги возвращаются на корсчет иностранного банка, который незамедлительно возвращает овердрафт российскому банку. На этом цепочка движения денег замыкается, и они возвращаются туда, где изначально был их источник  в российский банк, проводивший фиктивный денежный платеж.

При реальном отсутствии иностранного источника перечисления денежных средств создается документально подтверждаемая видимость поступления из-за границы экспортной выручки, что является одним из условий для возмещения суммы НДС из бюджета.

8.            Оформление банковских и таможенных документов по экспорту связано с предоставлением субъектами ЛМ в банк и таможенные органы целого ряда подложных документов (экспортного контракта, договоров на поставку экспортного товара, накладных, договора с перевозчиком и т.п.).

Центральный этап преступления заключается в получении решения налогового органа о возмещении НДС. С этой целью субъекты ЛМ оформляют отдельную налоговую декларацию, предоставляют ее в налоговый орган вместе с копией контракта, выпиской банка, грузовой таможенной декларацией, копиями транспортных документов и заявлением о возмещении НДС.

В случае отказа налогового органа в возмещении НДС, это решение обжалуется в суд. Решение суда либо налогового органа о возмещении НДС направляется в территориальный орган федерального казначейства, который перечисляет бюджетные деньги на счет экспортера.

Заключительный этап ЛМ выражается в активных действиях по обналичиванию и распределению похищенных денег. Принимаются меры для сокрытия следов преступления: уничтожаются лишние копии фиктивных документов, поддельные печати и штампы, компьютерные файлы, черновые записи и схемы и т.п., использовавшиеся на предыдущих этапах ЛМ.

Выявив и проанализировав указанные обстоятельства, Д.В. Лазарев пришел к следующим выводам, имеющим важное значение для целей нашего исследования:

1)            лже экспорт представляет собой комплекс умышленных действий лиц по созданию видимости осуществления экспорта товаров путем подлога документов, подтверждающих факт экспорта;

2)            подлог документов, а также имитация отдельных этапов экспорта, которого на самом деле не было, в этом случае является разновидностью обмана. Обман также выражается в ложном утверждении того, что лже экспортер имеет право на возмещение сумм НДС из бюджета. Обман используется в целях хищения чужого имущества (бюджетных денежных средств), что позволяет квалифицировать подобные действия по ст. 159 УК РФ как мошенничество;

3)            лже экспортное мошенничество, будучи отдельной разновидностью мошенничества, может быть определено как хищение бюджетных средств под видом правомерного возврата НДС из бюджета по якобы совершенной экспортной операции с использованием механизма лжеэкспорта  комплекса обманных действий по созданию видимости осуществления экспорта путем подлога документов, подтверждающих факт экспорта.

С рассматриваемой точки зрения немалый интерес также представляют инсценировки как системы полноформатной, многоходовой преступной деятельности, охватывающей все звенья преступной цепи (приготовление, совершение, сокрытие), квалифицируемая как преступная легализация денежных средств и иного имущества (отмывание «грязных» денег).

Это видно из того, что основными элементами конструкции преступной активности в данном случае служат:

• сокрытие и маскировка подлинного характера источника происхождения средств, имеющих криминальное прошлое;
• передача права собственности на средства криминального происхождения легальной организации или частному лицу, которые могут обосновать правомерность их происхождения;
• преобразование формы собственности с криминальным прошлым в некриминальную;
• дробление крупной суммы денег (имущества) и ее вливание в финансовую деятельность в объеме не декларированного характера. (Делается это для того, чтобы обеспечить «растворение» в объеме серий мелких сделок полного объема криминальной суммы «грязных» денег);
• документальная демонстрация мнимой легальности «грязных денег», переброска денег по счетам различных лиц, а потом их возврат в виде долга, оплаты реально не выполнявшихся услуг;
• скупка банковских платежных документов и ценных бумаг;
• использование банковских счетов на предъявителя;
• приобретение недвижимости, а затем легализованная реализация ее с удорожанием стоимости за счет скрытого внедрения криминальных средств;
• подставное соучредительство совместных предприятий с последующим экспортом  импортом капиталов за границу или наоборот, в страну пребывания;
• перекачка денег через банки стран, имеющих льготный налоговый режим.

Легализация (отмывание) «грязных» денег сопровождается следующими закономерными процессами.

В определенной мере перекликающимися с рассмотренными выше характеристиками:

• приданием преступным доходам правомерного вида;
• сокрытием или искажением источников природы происхождения, преобразованием местонахождения, размещения, хранения или действительной принадлежности имущества, прав на имущество, заведомо добытых преступным путем;
• использованием интеллектуального подлога путем внесения в отчетные документы заведомо ложных сведений или изъятия из них сведений о хозяйственной либо финансовой деятельности, а также уничтожением как финансовых, так и иных учетных документов;
• умышленным нарушением правил проверки личности контрагентов при осуществлении финансовой или хозяйственной деятельности, а также правил регистрации контрагентов и производимых финансовых и других имущественных операций либо нарушением правил хранения регистрационных документов.

Четко прослеживается инсценировочный характер в деятельности по легализации «грязных» денег и при анализе методов данной легализации, включая такие, как инсценирование договора займа на крупную сумму, инсценирование договора страхования имущества, инсценирование договора контрактации.

Проблемы концепции места инсценировки

Идя по стопам пионеров разработки проблем криминальной инсценировки, их более поздние последователи, а так же современные авторы проявляют редкое единодушие в отношении вопроса о месте осуществления инсценировки. В полном соответствии с господствующей на этот счет концепцией ответ на данный вопрос сводится к тому, что инсценировка неразрывна с понятием места происшествия, с изменениями, которые производит инсценировщик (инсценировщики) в обстановке данного места, связывая их (изменения) с манипуляциями, направленными на воздействие на материально фиксированные следы и другие элементы материальной микросреды. При всем желании мы не можем безоговорочно присоединиться к этой точке зрения.

Как видно из содержания приведенных выше примеров из криминальной практики, инсценировки осуществляются, в одних случаях, в каком-либо одном месте. В других случаях инсценировщики развертывают свою деятельность в разных местах. (Причем это может происходить не только тогда, когда осуществляется несколько завершенных, относительно самостоятельных инсценировок, но и в рамках одной, многоходовой операции, начинающейся в одном месте, продолжаемой и завершаемой в другом месте или в нескольких местах). При этом места инсценировок далеко не всегда совпадают с местами происшествий, даже в тех случаях, когда инсценировки осуществляются в целях подготовки, совершения, сокрытия, фальсификации предшествующих им либо идущих им вслед реальных, а не мнимых преступлений.

В данной публикации мы уже обращали внимание на то, что определенная часть инсценировок к достижению указанных целей никакого отношения не имеет. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к такому их виду как инсценировка преступления, т.е. создание видимости якобы совершенного преступления. (На этом поприще, как известно, в последние годы весьма преуспели так называемые оборотни в погонах, фабрикующие уголовные дела о мнимых преступлениях, вменяемых в вину вполне реальных, не занимающихся преступной деятельностью граждан).

Когда нет преступления, нет и места его совершения, а значит, и нет инсценировки на этом "виртуальном" месте. Инсценированное преступление, конечно, имеет свое место происшествия, каковым является само место инсценировки, но это не то место, где совершаются действия инсценировщика, который, например, скрывает преступление. Не имеют связи с местом реально совершенного преступления, исследуемого по делу, и некоторые другие виды инсценировок, на которые мы также указывали (например, инсценировки, совершаемые обвиняемыми в целях побега из-под стражи).

К реально совершенным преступлениям, но не к месту их совершения, имеют отношение и другие виды криминальной инсценировки. К их числу, в частности, относятся различные акции инсценировочного характера, совершаемые до и во время расследования по уголовному делу в порядке противодействия расследованию.

После освобождения из ИТУ, где Яков Суббота отбывал наказание за кражи, он переквалифицировался на совершение квартирных разбоев, и до того, как был пойман, успел совершить серию преступлений в Санкт-Петербурге и Москве. Орудовал он по следующей схеме. Накануне налета звонил в квартиру из телефона-автомата, чтобы выяснить, есть ли кто-нибудь дома, и уж потом звонил в дверь. Суббота выбирал разные предлоги для того, чтобы жертвы открыли ему дверь. Одним он говорил, что пришел передать письмо или устную информацию от родственников, находящихся за границей. Другим  что ему поручено вручить кому-либо из домочадцев цветы. Причем, Суббота действительно покупал шикарный букет. А порой, входил в квартиры под предлогом ремонта домофонов. Каждый раз его одежда соответствовала избранной легенде. Как правило, хитрость срабатывала, и хозяева пускали незнакомца на порог. Для начала он осматривался и, если в квартире были мужчины, просто уходил, заканчивая на этом свой "спектакль", не доиграв роль до конца (инсценировка в преддверии в квартиру и на месте неудавшегося преступления). Если же в квартирах мужчин не оказывалось, преступник запугивал детей и женщин электрошокером, закрывал их в ванной и туалете, и затем грабил жилище. Таким образом он обчистил 15 квартир.

В перерывах между разбоями, Суббота выходил на улицу в модной одежде, в очках с простыми стеклами, с наклеенными элегантной бородкой и усами. Одежду, в которой совершал преступления, выбрасывал или продавал по дешевке. Весь этот маскарад с имитацией образа интеллигента он затевал для того, чтобы не быть узнанным при случайной встрече с жертвами и работниками полиции. (Инсценировка вне пределов мест происшествий) Но преступник просчитался, был "вычислен" и задержан оперативниками.

Подчас даже информация о совершенном кем-то преступлении используется инсценировщиками для извлечения незаконной выгоды и в иных личных интересах, в частности, путем создания видимости жертвы, якобы пострадавшей от этого преступления.

В канун годовщины захвата театрального центра Басманный суд столицы вынес обвинительный приговор 60летней пенсионерке Елене Королевой, которая в целях получения незаконной денежной компенсации решила выдать себя за жертву акта терроризма во время музыкального представления на Дубровке.

Мысль выдать себя за заложницу, якобы захваченную террористами, возникла у нее после того, как из телепрограммы она узнала о компенсациях, положенных жертвам теракта, — 50 тысяч рублей за физические страдания, 10 тысяч за утрату личного имущества. Пенсионерка взялась за дело основательно, старалась предусмотреть каждую мелочь.

Перво-наперво Королева обзвонила всех своих знакомых и с придыханием рассказала, что все три ужасных дня провела в театральном центре на Дубровке среди других зрителей. Кстати, среди друзей Елены преобладали медики, причем один специализировался именно на химических отравлениях. С ним женщина вела разговор очень осторожно. Сначала выспрашивала о симптомах отравления, а потом поддакивала, "обнаруживая" у себя именно эти признаки, проявившиеся якобы после штурма. Настойчивая пенсионерка нашла знакомых, у которых друзья оказались в заложниках и попали в больницу. Именно к ним Королева и стала наведываться каждый день якобы для того, чтобы навестить молодых людей. «Выжав» из ослабленных пациентов всю необходимую информацию, дама перешла на других пострадавших. Пенсионерка тусовалась в очередях около врачебных кабинетов и затевала разговор на интересующую тему.

Королева «учила роль» месяц. А в ноябре направилась в мэрию с требованием выдать положенную ей как заложнику компенсацию. На Тверской ей поверили, но попросили сходить в Мосгорпрокуратуру за документами, подтверждающими присутствие на мюзикле.

Следователям пенсионерка заявила, что на спектакле оказалась случайно. С утра 23 октября она якобы отправилась на телефонный узел — оплатить счет. На обратном пути, проходя по улице, заинтересовалась яркой афишей, рекламирующей мюзикл «Норд-Ост». Добрый охранник якобы пропустил пенсионерку без билета, и она уселась в бельэтаж наслаждаться зрелищем. А сразу же после начала второго действия в зал ворвались террористы...

Все выглядело достоверно. Пенсионерка раз за разом разыгрывала свой спектакль. Однако вскоре выяснилось, что подтвердить правдивость показаний Королевой никто не может. Знакомые рассказывали лишь, что узнали о произошедшем с ее слов. Даже на телефонном узле не подтвердили, что в тот день пенсионерка оплачивала какой-то мифический счет. А участковый врач заявила, что Королева ее вызывала только... через месяц после событий на Дубровке. Да и то из-за банального повышенного давления. Не было дамы и на видеосъемке, которую вели сами террористы.

Между тем Королева настаивала на своем даже после предъявлений обвинения в покушении на мошенничество и даче заведомо ложных показаний. Только на суде дала «задний ход».

 А может, вы дело прекратите за деятельным раскаянием? — внезапно оживилась Королева. — Или в связи с изменением обстановки? Тоже не подходит? Ну, тогда хоть из-за преклонного возраста освободите от наказания.

А потом женщине пришла в голову спасительная мысль. Она сообщила суду, что в своих действиях руководствовалась благим порывом. Мол, сил нет смотреть на страдания сирот. Вот и решила таким образом получить от государства немного денег, чтобы перечислить на счет детского дома...

Впрочем, и эта версия не спасла Королеву от приговора. Хотя и мягкого. Суд приговорил пенсионерку к году лишения свободы условно.

Указанное преступление нельзя охарактеризовать иначе, как сплошной, многоактной инсценировкой, осуществленной в вербальной и поведенческой формах.

Одной из распространенных разновидностей инсценировок, осуществляемых за пределами места происшествия и направленных не на сокрытие преступления, а сокрытия причастности к его совершению, является создание видимости наличия у преступника алиби. Суть данной операции сводится к попытке убедить работников правоохранительных органов в том, что подозреваемый (обвиняемый, подсудимый) не имел физической возможности совершить преступление, так как во время его совершения он якобы находился в другом месте. Ложное алиби создается самим преступником, лицами ближайшего его окружения, действующими в его интересах, либо совместно указанными субъектами по сговору путем дачи заведомо ложных показаний, фабрикации и представления подложных документов и другими способами. Характерно, что и сами по себе заведомо ложные показания, которые даны в кабинете следователя, обоснованно относить к категории инсценировок вне места происшествия, поскольку дача таких показаний представляет собой процесс создания мнимого образа законопослушного, дающего правдивые показания человека. Средства инсценировки  ложные сведения и притворное поведение, демонстрация имитируемых реакций, маскировка подлинных мыслей, чувств, состояния. Мы полагаем, что инсценировочную деятельность, связанную с дачей заведомо ложных показаний (равно заявлений, сообщений, донесений) можно определить как искусственно созданную, динамичную, психофизиологическую и поведенческую систему дезинформационного характера, направленную на дезориентацию допрашивающего, введения его в заблуждение относительно обстоятельств, входящих в предмет допроса.

Некоторые авторы называют инсценировки данного типа вербальными, что представляется не совсем точным. Дело в том, что допрос это не просто формальная процедура дачи  получения показаний, а сложный процесс информационного вербально-невербального взаимодействия следователя и его процессуального визави, в котором участвуют не только речевые средства обмена информации, не только вербальная информация, но и невербальные средства коммуникации (язык жестов, мимика, телодвижения и т.д.) и невербальная информация. Можно даже утверждать, что в чистом виде вербальные, как и невербальные криминальные инсценировки в природе не существуют. И то, и другое представляет собой сложный конгломерат, переплетение и взаимопроникновение самых различных средств и способов процесса передачи, получения, фиксации и реализации информации различной природы, при определяющей роли какого-либо в той или иной мере ситуационно-доминирующего их вида. Таким образом, увязка инсценировок (на уровне общего подхода) с местом происшествия (местом совершаемых преступных действий или преступного бездействия либо местом наступления общественно-опасных последствий содеянного, когда эти места не совпадают), мягко выражаясь, представляются нам весьма спорным делом.

Рассмотренные в данной публикации проблемы учения о криминальной инсценировке не исчерпывают всего круга обстоятельств, носящих дискуссионный характер. К их числу относятся некоторые вопросы из области соотношения понятия криминальной инсценировки и понятия способа сокрытия преступления, сходства и различия понятий криминальной и криминалистической инсценировок и ряда других проблем. Их анализ предполагается осуществить в другой раз.

О проблеме систематизации патологических признаков письма в судебном почерковедении

Свои взгляды на систематизацию патологических признаков письма высказывали в разное время Е.Ф. Буринский, Б.М, Комаринец, В.В. Томилин, Г.А. Самойлов и другие известные ученые. Признавая несомненную теоретическую и практическую значимость достигнутого в этой области уровня знаний, мы вместе с тем полагаем, что он нуждается в дальнейшем развитии с целью эффективного использования современных научных данных в повседневной судебно-экспертной деятельности.

Изучение источников специальной литературы показывает, что оптимальное решение этой проблемы неразрывно связано с методикой диагностического процесса. Очевидно, что систематизация патологических признаков письма должна быть максимально адаптирована к производству системно-структурного анализа рукописи, оценке результатов исследования и иным экспертным действиям. Принято считать, что соответствие данному критерию обеспечивает разграничение внешне выраженных нарушений письменного функционально-динамического комплекса навыков (ФДК) относительно закономерностей механизма его реализации.

Необходимо отметить, что использование данного основания систематизации изначально просматривается в трудах отечественных криминалистов.

В частности, Б.М. Комаринец дифференцирует патологические (болезненные) изменения письма на две большие группы:

1)            признаки письменной речи;

2)            признаки почерка.

В первую группу он включает такие признаки как: аграфия, общая затрудненность письма, регресс письма, аграфия, смысловые и логические неправильности, болезненная вычурность письма. Вторую группу, по его мнению, образуют: атаксия, волнистость штрихов, патологические изменения общих признаков почерка.

Общая затрудненность письма выражается в объеме и содержании написанного. При этом наблюдается незначительный объем текста рукописи, малая выработанность почерка и низкий уровень грамотности.

Регресс письма представляет собой общее ухудшение письменной речи и почерка по мере выполнения текста рукописи.

Параграфия  это наличие комплекса ошибок, которые не затрагивают содержания документа. Они выражаются в пропусках и перестановках отдельных букв, слогов и слов, а также в неверных исправлениях и неправильном размещении текста.

Смысловые и логические неправильности отражаются в содержании рукописи наличием бредовых идей и неожиданных переходов от одной мысли к другой, когда одна часть текста не согласуется с другой в смысловом выражении.

Болезненная вычурность письма проявляет себя в рукописи использованием пиктографических и идеографических средств выражения мысли. Формой отражения данного признака являются также употребление необычного орудия письма и нестандартное размещение текста на бумаге.

Атаксия (от греческого «а»  отрицательная частица, порядок) характеризует почерк с неравномерным размером букв, их беспорядочным наклоном и малой степенью связности. В штрихах письменных знаков наблюдаются изломы, угловатости и сильный нажим.

Волнистость штрихов является результатом дрожания пишущей руки в процессе письма. Б.М. Комаринец отмечает, что нередко такое дрожание сочетается с атаксией, как результат одного и того же психического или нервного заболевания.

Патологические изменения общих признаков почерка, наблюдаются в результате психических заболеваний и иногда при нарушениях функций глаз. Конкретным выражением данного признака, по мнению Б.М. Комаринца, являются микрография, утрата навыка связного письма и другие графические особенности.

Бесспорным достоинством этой систематизации является то, что она впервые является действительно научной  полученной в результате использования данных о патологии письма из фундаментальных отраслей естествознания и криминалистики. К упущениям следует отнести широкую структуризацию нарушений письменного навыка (письменная речь и почерк), что не позволяет установить конкретную соотносимость информативных признаков. В этой связи их последовательное изучение по критерию отклонения от общей нормы сопряжено с определенными затруднениями, которые в целом дезорганизуют процесс диагностирования состояния личности писавшего.

На наш взгляд указанная погрешность обусловлена чрезмерной интегративностью патологических признаков, в качестве которых Б.М. Комаринец и некоторые другие авторы рассматривают не что иное, как сходные по характеру отображения в рукописи аномалии письма, затрагивающие различные компоненты структуры письменного навыка. Использование этих особенностей при решении задач судебного почерковедения не получило широкого распространения в силу их неконкретности и различного толкования. Заметим, что практически невозможно четко разграничить в составе единой систематизации информативные признаки, определение которых окончательно не сформировалось и не имеет точно установленных границ.

Для наглядности приведем несколько примеров. В.В. Томилин в отличие от Б.М. Комаринца и Г А. Самойлова понимает под аграфией не только расстройство письменной речи. По его мнению, данный признак отражает полную или частичную утрату способности писать. Эта особенность «...может быть выражена в весьма различной степени  от неспособности писать только некоторые буквы и слова до полной потери способности выполнять целиком слова, с сохранением способности выполнения лишь отдельных букв и штрихов. В ряде случаев при аграфии, при сохранении способности выполнять буквы, теряется способность к их связыванию, или же сохраняется способность правильного написания лишь начала слова, конец же слова в таких случаях выпускается совсем, либо заменяется бессмысленным сочетанием букв или штрихов».

Под параграфией В.В. Томилин понимает только перестановку местами отдельных букв, слогов или целых слов. Г.А. Самойлов рассматривает данный признак более широко. По его мнению, он проявляется в виде: пропусков или перестановок отдельных букв, слогов и слов; неправильного исправления либо размещения текста относительно линии письма или листа бумаги; неправильных переносов слов.

Отмеченные недостатки были учтены А.А. Куприяновой при формировании общего подхода к систематизации диагностических признаков. В качестве основания группировки «изменений признаков письма» она использует уровни построения письменно-двигательного ФДК согласно научной концепции Н.А. Бернштейна. Все сгруппированные по данному основанию признаки обладают информативностью с точки зрения влияния болезненных факторов, что позволяет в целом их рассматривать как определенную систему патологических признаков письма.

По мнению А.А. Куприяновой, изменение нормального функционирования уровней «А» и «В» вызывает снижение координации движений 1-ой группы и замедленный темп письма. Аномалии деятельности подуровня «С1» проявляется в снижении координации движений 2-ой группы и нарушении признаков пространственной ориентации движений. Подуровню «С2» соответствуют изменение строения букв за счет упрощения или усложнения их структуры. О нарушении работы уровня «D» свидетельствуют условно читаемые или нечитаемые буквы, лишние элементы в составе письменных знаков, утрата их отдельных элементов, полная или частичная зеркальность букв либо их выполнение в виде сочетания разрозненных нечитаемых штрихов. Расстройства функционирования уровня «Е» обнаруживают себя лишними буквами в словах, повторением (персеверацией) отдельных письменных знаков или слов, перестановками букв местами, неадекватными семантике слова буквами, неадекватными знаками препинания, нарушением логической последовательности изложения содержания рукописи, заменой слов и предложений условными знаками или рисунками и т.д.

Нам представляется методологически верным суждение автора о том, что: «Закрепление изменений признаков письма за каждым из уровней построения письменно-двигательного навыка является важным отправным моментом в формировании дифференциально-диагностических комплексов». На основе данного подхода в пределах систематизации патологических признаков письма могут быть выделены отдельные симптомо-комплексы, характерные по качественным и количественным параметрам для различных заболеваний, травм и иных функциональных нарушений деятельности организма человека.

Вместе с тем систематизация диагностических признаков письма, предложенная А.А. Куприяновой, имеет свои недостатки. Прежде всего, необходимо обратить внимание на неточность, допущенную автором: признаки, закрепленные за уровнем «Е» не могут быть отнесены к закономерностям реализации письменно-двигательного ФДК, обеспечивающего не смысловую технику письма. В соответствие с теорией Н.А. Бернштейна они соотносятся с более высокоорганизованными механизмами речи  и, следовательно, обусловлены нарушениями в работе письменно-речевого ФДК.

Кроме того, теория Н.А. Бернштейна о построении движений не охватывает весь комплекс закономерностей реализации акта письма. В частности, она не затрагивает специфики функционирования письменно-интеллектуального ФДК, играющего важную роль в процессах мотивации и целеполагания письменной деятельности. Отдельные нарушения в работе данной структуры отражаются в рукописи и подлежат общей систематизации. Таким образом, А.А. Куприянова лишь частично регламентирует диагностические признаки, относящиеся к аномалиям двигательных и речевых компонентов письменного ФДК, а не механизма письма в целом.

Более четкая систематизация патологических признаков по данному основанию приведена нами в виде гипотезы функционирования механизма письма в условиях патологического состояния личности писавшего. В ней дается их подробное описание и разграничение в соответствии с закономерностями организации и функционирования структуры письменной суперсистемы организма человека.

Несмотря на достоинства этой систематизации, которая позволяет судить о происхождении отдельных признаков и влияет на их экспертную оценку, мы отчетливо понимаем имеющиеся в ней недостатки. В первую очередь отметим сложность ее практического использования. К примеру, это связано с тем, что некоторые, одни и те же, патологические особенности письма связаны с дисфункциями различных структур суперсистемы. Ничего феноменального в этом нет, учитывая общеизвестные медицинские аналогии: повышенная температура организма и боль как симптомы болезни могут быть обусловлены различными причинами. Вместе с тем, данное обстоятельство, а также громоздкая архитектура системы информативных признаков затрудняют работу эксперта. Немаловажным является и тот факт, что данная систематизация, в какой то мере основана на авторских предположениях, что допускает наличие в ней определенных погрешностей.

На основе изложенного полагаем, что на современном этапе наиболее рациональной для практического использования систематизацией патологических признаков письма является их деление в зависимости от структуры письменного ФДК. В ней, как показали наши исследования, целесообразно различать три основные компонента: письменно-интеллектуальный, письменно-речевой и письменно-двигательный ФДК.

Письменно-интеллектуальный ФДК объединяет навыки ощущений, восприятия, мышления, памяти и др. Письменно-речевой ФДК включает в свой состав лексические, грамматические (морфологические и синтаксические), стилистические, орфографические и пунктуационные навыки.

Письменно-двигательный ФДК содержит две группы навыков  технические и графические. Технические навыки направлены на организацию условий письма (обстановка, освещение, поза пишущего и т.д.) и использование письменных принадлежностей (орудие и материалы письма, средства упаковки рукописи и др.). Систему графических навыков представляют структурно-геометрические (топологические, метрические, конфигурационные), динамические (скоростные, ритмические, нажимные) и пространственно-ориентационные навыки.

В условиях патологического состояния личности писавшего реализация отдельных компонентов письменного ФДК специфическим образом изменяется, что получает внешнее отражение в виде информативных признаков, относящихся к процессу организации письменного акта и соответствующих структур текста рукописи.

Таким образом, систему патологических признаков письма образуют признаки, связанные с нарушениями:

1)            интеллектуальной организации письменного акта;

2)            понятийно-смысловой организации текста рукописи;

3)            формально-речевой организации текста рукописи;

4)            топологической организации текста рукописи;

5)            метрической и конфигурационной организации текста рукописи;

6)            пространственно-ориентационной организации текста рукописи;

7)            динамической организации текста рукописи.

Нарушение интеллектуальной организации письменного акта проявляется, главным образом, в виде таких признаков, как: употребление нетрадиционного орудия либо материала письма; выполнение пиктограмм или идеограмм; необычное использование стандартных письменных принадлежностей.

О нарушении понятийно-смысловой организации текста рукописи свидетельствуют: полная или частичная утрата единства смыслового содержания; расстройства ассоциативного мышления (бессвязное, обстоятельное, персеверационное выражение мысли и т.д.); логические ошибки, в том числе психопато-подобные умозаключения  высказывание идей преследования, отравления, ущерба и т.д.; психопато-подобная эмоциональная окраска (депрессивная, маниакальная и т.д.); обманы памяти (запечатление ложных воспоминаний  конфабуляций или псевдо реминесценций); незавершенность или непоследовательность изложения мысли; повторы, вставки, исправление, зачеркивание и не дописывание предложений и др.

Нарушение формально-речевой организации текста рукописи проявляется в виде специфических лексических, грамматических, орфографических и пунктуационных ошибок, связанных, в частности, с повторами, пропусками, изменением последовательности выполнения отдельных словосочетаний, слов, слогов, письменных знаков и т.д.

Нарушение топологической организации текста рукописи обнаруживает себя при контаминации, условно-читаемости или нечитаемое отдельных письменных знаков, интервальной либо малой степени связности почерка, преобладающем выполнении письменных знаков по типу печатных, фрагментарности почерка по строению или связности букв в составе слов и т.д.

Нарушение метрической и конфигурационной организации текста рукописи проявляется в виде: извилистости и (или) угловатости элементов письменных знаков; неравномерности размера, разгона и расстановки букв в составе слов; микрографии или макрографии письма; сверхмалых либо сверхбольших интервалах между строками или словами; извилистой и ломаной конфигурации линии письма или полей; исправлений метрических и конфигурационных характеристик элементов письменных знаков и т.д.

Нарушение пространственно-ориентационной организации рукописи выражается в неравномерности интервалов между словами или строками, неустойчивости размещения букв в составе слов, наклона почерка и направления линии письма, необычного размещения текста рукописи либо его самостоятельных фрагментов, зеркальности письма и т.д.

Нарушение динамической организации рукописи констатируется экспертом при сильном либо слабом недифференцированном нажиме, замедленном темпе письма, фрагментарности текста по степени либо характеру нажима и т.д.

Назад | | Вверх