Oi?aaeaiea oeiainaie Получите консультацию:
8 (800) 600-76-83

Бесплатный звонок по России

документы

1. Введение продуктовых карточек для малоимущих в 2021 году
2. Как использовать материнский капитал на инвестиции
3. Налоговый вычет по НДФЛ онлайн с 2021 года
4. Упрощенный порядок получения пособия на детей от 3 до 7 лет в 2021 году
5. Выплата пособий по уходу за ребенком до 1,5 лет по новому в 2021 году
6. Продление льготной ипотеки до 1 июля 2021 года
7. Новая льготная ипотека на частные дома в 2021 году
8. Защита социальных выплат от взысканий в 2021 году
9. Банкротство пенсионной системы неизбежно
10. Выплата пенсионных накоплений тем, кто родился до 1966 года и после
11. Семейный бюджет россиян в 2021 году

О проекте О проекте    Контакты Контакты    Загадки Загадки    Психологические тесты Интересные тесты
папка Главная » Экономисту » Региональная идентичность

Региональная идентичность

Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором



Региональная идентичность

Для удобства изучения материала, статью разбиваем на темы:
Не забываем поделиться:


  • Теоретические аспекты идентичности: психологические и социальные концепции
  • Территориальная идентичность
  • Национализм как фактор региональной идентичности
  • Региональная идентичность: причины возникновения, основные маркеры и функции

    Теоретические аспекты идентичности: психологические и социальные концепции

    Весьма важной проблемой регионализации общественной жизни является вопрос о том, как этот процесс осознается в границах самого региона, в контексте так называемого регионального самосознания, которое нередко служит синонимом термина «региональная идентичность».

    Понятие «идентичность» имеет множество значений. Исследователи отмечают, что ни одно из психологических понятий не страдает такой неопределенностью, как данный феномен. Сложность изучения идентичности определяется тем, что она несет в себе два фундаментально различных значения: с одной стороны, идентичность есть абсолютная одинаковость, единообразие и тождество, с другой — определенность, т.е. условие или факт того, что человек или вещь есть сама по себе, и ничто другое.

    В широком смысле понятие «идентификация» означает «самоопределение», «самоотождествление» индивидов и групп в социуме.

    Согласно Психологическому словарю, под идентичностью следует понимать:

    1)            свойство сущности или явления, для которого характерно совпадение, тождественность с одним или несколькими другими реальными или абстрактными сущностями или явлениями по основным или общим признакам;

    2)            совокупность самобытных характерных особенностей человека, составляющих личность индивида — индивидуальность;

    3)            самоидентичность — самосознание, понимание своей самобытности, неповторимости, отличия от других субъектов, субъективный эквивалент;

    4)            отношения, устанавливаемые при психологической идентификации.

    Заслуга первоначальной разработки категории «идентичность» принадлежит 3. Фрейду. Идентичность он понимал как частный внутренний мир, эмоциональные силы человека, внутреннюю непрерывность и тождественность личности, основанную на восприятии себя во времени и пространстве. Ключевым в становлении идентичности является отождествление индивида с «другим» (авторитетом). Фрейд выделял два равнозначных процесса в развитии идентичности: биологический и социальный. Биологический заключается в становлении иерархичной структуры живых органических систем в жизненном пространстве. Социальный процесс описывает образование групп из организмов, которые существуют в определенном географическом, историческом и культурном пространстве.

    Детальная разработка феномена идентичности была предпринята Э. Эриксоном. Американский психолог рассматривал идентичность как итоговое, интегрирующее свойство личности, формирующееся на протяжении всей жизни и проходящее ряд стадий.

    По Эриксону, идентичность имеет многоуровневую структуру, включающую:

    •             индивидуальный уровень, где идентичность — это результат осознания человеком собственной временной протяженности, т.е. ощущение себя неизменным независимо от ситуации;

    •             личностный уровень, где человек ощущает собственную уникальность и выделяет тождественность самому себе, признание другими;

    •             социальный уровень, где человек выражает солидарность с социальными, групповыми идеалами и стандартами, воспринимает свое прошлое и будущее как единое целое.

    Идеи Эриксона об изменчивости идентичности на протяжении всей жизни были восприняты различными философскими, социологическими и психологическими школами, которые предприняли попытки выделения структурных компонентов его концепции.

    Во второй половине XX в. благодаря работам Ч. Тейлора, Э. Гидденса, Ю. Хабермаса и др. термин «идентичность» входит в научную, а затем и публицистическую лексику. С тех пор феномен идентичности исследуется с позиций разных теоретических подходов — от социального конструктивизма до инструментализма, утверждающего, что в основе возникновения и сохранения самосознания личности/группы лежат «объективные» интересы.

    В первом случае идентичность анализируется преимущественно в терминах дискурса, риторики или идеологии. В центре внимания — роль интеллектуалов, политиков и других акторов, социально конструирующих идентичности, а сами идентичности рассматриваются как произвольные и случайные исторические продукты.

    Так, основатель символического интеракционизма Дж. Мид определяет идентичность как синтез истории общества и биографии конкретной личности, как способность человека воспринимать свое поведение и жизнь в качестве связанного и единого целого. Рассматривая проблему соотношения личных и социальных начал в человеке, он выделяет осознаваемую и неосознаваемую идентичности. Первая базируется на нормах, привычках, ритуалах. Это неосознанно принятый человеком комплекс ожиданий, поступающих от социальной группы, к которой он принадлежит. Осознаваемая идентичность возникает тогда, когда человек начинает размышлять о себе и своем поведении. Однако осознаваемая идентичность не означает автономии личности от социума, так как она формируется под его воздействием. В то же время наличие осознаваемой идентичности подразумевает момент относительной свободы личности, так как человек перестает следовать обычной схеме действий и начинает думать о цели и тактике своего поведения.


    Самое читаемое за неделю

    документ Введение ковидных паспортов в 2021 году
    документ Должен знать каждый: Сильное повышение штрафов с 2021 года за нарушение ПДД
    документ Введение продуктовых карточек для малоимущих в 2021 году
    документ Доллар по 100 рублей в 2021 году
    документ Новая льготная ипотека на частные дома в 2021 году
    документ Продление льготной ипотеки до 1 июля 2021 года
    документ 35 банков обанкротятся в 2021 году


    Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!

    Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!

    В рамках когнитивистского направления разрабатывались и такие социально-психологические концепции, как теория социальной идентичности Г. Тэджфела и теория самокатегоризации Дж. Тернера. Особое внимание здесь уделяется анализу соотношения личностной и социальной идентичностей. Процесс актуализации той или иной идентичности определяется мотивацией индивида, ориентированной на достижение им позитивной самооценки. Основным критерием различия между личностной и социальной идентичностью являются функции, выполняемые каждой из них. По мнению сторонников теории социальной идентичности, личностная идентичность связана с осознанием человеком своего отличия от других, а социальная — сходства с некоторыми из них. Большое внимание сторонники теории социальной идентичности уделяют роли эмоционального компонента. Согласно мотивационному утверждению, принятие человеком той или иной социальной идентичности оказывает влияние на его самооценку. В частности, принятие человеком позитивно оцениваемой социальной идентичности способствует поддержанию его высокой самооценки, и наоборот.

    Между личностной и социальной подструктурами имеют место противоречия; достижение баланса свидетельствует о благополучном развитии личности, неразрешенные противоречия и конфликты приводят к кризису идентичности.

    Детальное описание механизма формирования идентичности как субъективной реальности содержится в теории социального конструирования П. Бергера и Т. Лукмана. Согласно авторам, субъект конструирования является одновременно и его объектом. Акцентирование этих двух проявлений идентичности важно потому, что они взаимно переплетаются и влияют друг на друга. С усложнением социальной структуры растет множественность идентичностей. Конкуренция идентичностей в индустриальном обществе увеличивает возможности индивида по их выбору и использованию в качестве ролей.

    Ю. Хабермас понимает личностную и социальную идентичность как два измерения, в которых реализуется идентичность, возникающая в балансе между личностной и социальной идентичностью. Установление и поддержание этого баланса происходит с помощью техник взаимодействия, среди которых исключительное значение отводится языку. Во взаимодействии человек проясняет свою идентичность, стремясь соответствовать нормативным ожиданиям партнера, но в то же время стремится к выражению своей неповторимости.

    Новизна в интерпретации идентичности в конце XX в. была связана преимущественно с социальным контекстом. В современном обществе, где классовые различия ослабевают, а культурные традиции исчезают (чему во многом способствует глобализация), основой коллективной мобилизации становятся групповые особенности, связанные со спецификой жизненного уклада. Речь идет о группах, образуемых на основе разных интересов, которые возникают в зависимости от различных критериев дифференциации. На первый план выступают региональные, культурные, конфессиональные, стилевые лояльности. В соответствии с новыми типами лояльности формируются новые типы идентичности.

    Особо следует выделить исследования британского социолога Э. Гидденса, представившего одну из наиболее содержательных концепций места идентичности в современной культуре. Его работа «Модерн и самоидентичность» описывает идентичность и самоидентичность как явления современной культуры. По Гидценсу, структура идентичности имеет два полюса. Один из них — это конформизм (приспосабливаемость), другой — замкнутость на себя. Между полюсами есть несколько уровней: «1) унификация — фрагментация; 2) беспомощность — овладевание; 3) авторитарность — неопределенность; 4) личные потребности — рыночный индивид. На каждом уровне возможны патологические формы развития: 1) традиционализм — конформизм; 2) всемогущество — отчуждение; 3) догматизм — радикальное сомнение; 4) нарциссизм — полное растворение в мире товаров».

    Таким образом, идентичность в психологии — постоянное Я человека, внутреннее, субъективное понятие о себе. В социальных науках идентичность рассматривается как одна из форм социализации личности, как результат взаимодействия индивида с другими людьми и усвоения выработанного в процессе социального взаимодействия опыта. Социально-психологические концепции различают социальную и личностную идентичности.

    Территориальная идентичность


    интересное на портале
    документ Тест "На сколько вы активны"
    документ Тест "Подходит ли Вам ваше место работы"
    документ Тест "На сколько важны деньги в Вашей жизни"
    документ Тест "Есть ли у вас задатки лидера"
    документ Тест "Способны ли Вы решать проблемы"
    документ Тест "Для начинающего миллионера"
    документ Тест который вас удивит
    документ Семейный тест "Какие вы родители"
    документ Тест "Определяем свой творческий потенциал"
    документ Психологический тест "Вы терпеливый человек?"


    Если идентичность является традиционным объектом исследования социологии и психологии, то ее территориальный аспект довольно долго оставался без внимания. Разработка понятия «территориальная идентичность» тесно связана с понятием «территориальная общность».

    Территориальная общность наряду с другими общностями (этническими, профессиональными, конфессиональными, социогендерными, демографическими и иными) занимает одно из главных мест в социальной структуре. Она выступает одним из субъектов общественных отношений и, следовательно, может быть рассмотрена в качестве пространственно-образующей структуры социального пространства, поскольку фиксирует принадлежность людей к неодинаково развитым территориям и закрепляет их за различного рода поселениями. Территориальная общность складывается и существует как относительно замкнутое, обособленное в пространстве социальное образование, где действуют свои культурные ценности, формируется определенный тип отношений между людьми. Она производит отбор соответствующих ее интересам смысложизненных, коллективистских ценностей и интересов личности, транслируя их в дальнейшем на уровень общества, и выполняет ряд иных функций, обеспечивающих в конечном итоге мотивацию деятельности включенных в нее членов общества. В отличие от специализированных объединений людей (учебных, конфессиональных и пр.), территориальная общность выступает как сфера целостного воспроизводства личности, являясь гарантом сохранения личности, а личность, в свою очередь, — условием функционирования общности. Кроме того, территориальная общность отражает связь между неоднородными территориальными и социальными аспектами развития условий жизнедеятельности различных социальных групп, наполняющих социальное пространство.

    Исследователи полагают, что понятия «регион», «общность» и «территориальная общность» необходимо разграничивать. Регион обладает социально-пространственной общностью организации проживающего в его рамках носителя, он выступает «системой, обеспечивающей сущностные функции человеческого бытия на уровне устойчивого, относительно самостоятельного образования». Формирование коллективного интереса, отражающего уже общие черты социального положения отдельных индивидов, происходит в социальных общностях. Общность должна иметь какое-то цементирующее начало — им может быть территория. Занятие территории людьми, установление границ характеризуют начало социальной жизни, ограничение свободы передвижения, определение своего места человеком. Формируется специфическое объединение — территориальная общность, имеющая одинаковое отношение к определенной территории и характеризующаяся системой экономических, технико-технологических и социальных связей между людьми, выделяющих ее в качестве относительно самостоятельной единицы пространственной организации жизнедеятельности.

    В целом можно говорить о двух трактовках понятия «территориальная общность». Сторонники первой считают, что территориальная общность — это относительно маленькое сообщество, территориально-административное образование. Вторые рассматривают территориальное сообщество в качестве достаточно крупного региона, не имеющего под собой институционального происхождения. Формирование таких общностей связано, как правило, с определенной территорией, климатом, типом хозяйственной деятельности, отношением с центром и «местным патриотизмом»; у населения вырабатывается особое представление о себе, своих отношениях во внутренней и внешней жизни.

    Я. Щепаньский выводит понятие территориальной общности из более широкого понятия социальной совокупности, которую он рассматривает как «объединение людей, в которых создана и сохраняется, хотя бы в течение короткого периода, определенная социальная связь». Территориальная общность понимается как «группа людей, члены которой связаны узами общих отношений к территории, на которой они проживают, и узами отношений, вытекающих из факта проживания на общей территории».

    В изучении территориальных общностей можно условно выделить несколько подходов. С точки зрения философского подхода территориальная общность есть субъект общественного развития, испытывающий влияние всеобщего и специфического факторов. Так, еще Аристотель считал общность наиболее важным условием достижения блага всего общества.

    Другой подход — социологический — основан на структурно-системной парадигме общественных процессов и противопоставлении ее парадигме феноменологической. Социологи изучали особенности территориальных общностей, механизмы взаимодействия, единства и многообразия их интересов. Исследовав социальные изменения эмпирическими методами, они пришли к выводу, что «выделение социальной общности в качестве центрального звена в предметной области социологии наилучшим образом отвечает объективному общественному требованию анализа субъекта общественных преобразований, его интереса и потребностей».

    Сторонники культурологического подхода, характеризуя жизненный мир человека, представляют его как источник формирования личности, который концептуально соединяет человека с видами, возникшими раньше него, над которыми он не властен. События современной жизни так динамичны, что контролировать их существующими ныне культурными кодами невозможно. Это означает, что человек не в состоянии определить свое место в социальном пространстве, наполненном многообразием ценностей, культурных идентичностей и философий. Поскольку же «общность имеет устойчивость во времени, для индивида ее лучше освоить, чем сломать».

    Следующий подход — географический. Проблема зависимости социального развития личности от особенностей территории проживания отмечалась еще в трудах Демокрита, позднее — Ш. Монтескьё, Г.Т. Бок ля, Э. Реклю, известных русских ученых С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Л.И. Мечникова, А.П. Щапова, идеи которых с различной степенью плодотворности уточнялись и детализировались в XX в. в теории этногенеза Л.Н. Гумилева, в географической теории К. Хаусхофера.

    Анализ различных теоретических построений показывает, что большинство ученых увязывают формирование территориальной общности с тремя факторами: территорией (объединение людей внутри определенного географического ареала, формирующего условия жизнедеятельности), социальным взаимодействием (совокупность норм и правил поведения, которых должны придерживаться члены группы) и психо-культурной характеристикой, связанной с наличием прочных связей между индивидами или обязательств среди членов территориальной общности.

    Совокупность этих факторов является источником формирования территориальной идентичности, подчеркивающей пространственную, хозяйственную и психологическую обособленность населения, т.е. наличие неких самостоятельных форм и типов жизнедеятельности, традиций, опыта, идеалов и символов, которые необходимо оберегать, защищать и развивать. Она служит важным фактором социальной и культурной активности населения территории, определяя свой стиль экономической и культурной жизни, специфическое развитие социальных институтов (семья, родство, взаимоотношения, управление) и структуры социального характера населения и мировоззрения.

    Таким образом, территориальная идентичность понимается как переживаемые или осознаваемые смыслы системы территориальных общностей, формирующие осознание территориальной принадлежности индивида, его чувство причастности и нерасчлененности. Территориальная идентичность актуализируется через осознаваемые смыслы системы территориальных общностей, формирующих территориальную принадлежность индивида. Символы легко узнаваемы в представлениях масс о самих себе и, соответственно, быстро мобилизуются как самим населением, так и элитой. В них проявляются самоощущение и самоидентификация с общностью, порождающие сознание территориальной принадлежности индивида. Она формируется как результат двух процессов: объединения и различения. Чтобы идентифицировать территориальную общность, необходимо ее «определить» и «отделить» от других общностей. Стремление индивида идентифицировать себя с тем или иным сообществом возникает при разрушении традиционного уклада, где не актуализируется потребность самоопределения в системе социальных взаимосвязей. Территориальная идентичность является идеальной представленностью социального отождествления «Я — член территориальной общности». Данное отождествление обусловлено фиксированными в социальной позиции и биографическом опыте диспозициями, позволяющими воспринимать, оценивать и категоризировать социальные ситуации определенным образом. Эти диспозиции проявляются в поведении, коммуникации, эмоциональном отношении. Территориальная идентичность необходимо связана со специфическим пониманием территории, что происходит за счет переживания индивидом социокультурных обстоятельств и черт, характеризующих данную территориальную общность, как своих собственных.

    Территориальная общность, к которой человек чувствует причастность, всегда будет ограничена конкретным место развитием (город, область, село или же достаточно обширное пространство — страна, регион, материк). Проблема соотношения различных уровней территориальной идентичности — макрорегиональной, национальной, этнической, региональной и локальной — является одной из самых сложных междисциплинарных проблем. Обычно человек ощущает себя жителем одновременно и своей страны, и одного из ее регионов, и конкретного населенного пункта. При этом эти разные уровни территориальной идентичности играют разную роль — подчиненную или господствующую. Некоторые идентичности могут быть «спящими» и активизируются лишь при определенных обстоятельствах, например в случае возникновения угрозы данной группе. Если же региональная идентичность выходит на первый план и превалирует над национальной, возникает опасность распада государства.

    Рассматривая механизм формирования территориальной идентичности, Н.А. Шматко и Ю.Л. Качанов выделяют образ индивида «Я — член территориальной общности», который соотносится с образом Я и образами территориальной общности. То есть каждый член группы имеет представление о территориальной общности, к которой он принадлежит, и это представление он соотносит со своим образом, насколько тот соответствует данной общности. Характерной особенностью при идентификации личности является тот факт, что индивиды склонны минимизировать различия между членами одной и той же общности, максимально увеличивая воспринимаемые различия между разными общностями. Важно, что такая идентификация носит надэтнический характер и определяется не национальной, а территориальной принадлежностью, сообщающей в собственных глазах и глазах окружающих особенные социально, психологически и культурно значимые черты. П. Сорокин считал, что «из всех связей, которые соединяют людей... связи по местности являются самыми сильными. Одно и то же местожительство порождает в людях общность стремлений и интересов. Сходство в образе жизни, семейные связи, товарищеские отношения, созданные еще с детства, придают им общий характер, создающий живую связь. В итоге образуется группа, отмеченная колоритом данного места. Таковы в России типы “ярославца”, “помора”, “сибиряка” и т.п.».

    Территориальные идентичности имеют особое значение в Российской Федерации, поскольку весь предшествующий ход исторического развития страны был связан с формированием на ее огромном пространстве территориальных общностей, заметно выделяющихся своей индивидуальностью, имеющих свою социокультурную специфику, территориальную идентичность. «Русская история есть по преимуществу история областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа», — писал А.П. Щапов. Областность, будучи коренным, непреходящим началом жизни народа, обусловила специфику русской истории. Она складывалась путем вольного, колонизационного самоустройства и саморазвития «на особой речной системе» или «на отдельном волоке», местного «разноплеменного историко-этнографического самообразования» и «вечевого самоуправления».

    Субъективные условия выделения социально-территориальных локусов чрезвычайно сложны и многоплановы. Внешней формой выражения связи этих систем с особенностями территории является фиксация специфики хозяйственного занятия населения в эндо и экзоназваниях. Так, словом «помор» в начале XVIII — первой трети XX в. обозначалось население «по территориально-хозяйственному признаку: неземледельческое население сугубо беломорского побережья, основой хозяйства которого являются различные морские промыслы», Жители деревни Залывская Холмогорского уезда получили свое прозвище залывчана купора из-за развитого здесь купорного (бондарного) промысла. Население Придвинских уездов (Архангельского, Холмогорского) называло жителей Поважья (Шенкурский уезд) ваганами-водохлебами, так как «многие из них проводят большую часть лета на воде, нанимаясь в рабочие для сплава барок и плотов с верховьев Северной Двины и ее притоков».

    Таким образом, проявлением территориальной идентичности может служить присущая индивиду иерархизированная система географических самоидентификаций, включающая такие уровни, как «локальная» идентификация (житель конкретного населенного пункта: села, станции, поселка, общины и т.п.), идентификация себя с определенной локальной субэтнической общностью (поморы, мезенцы, черепаны, ваганы, пошехонцы и т.д.) и регионом (житель Поморья, Приуралья, Сибири и т.д.). Данный фактор проявляется с различной интенсивностью, корреспондирует с определенным культурным содержанием и пр.

    Главные виды территориальной идентичности — этническая и национальная — основываются на приобретенной в ходе социализации культуре и на лояльности государству. Они могут пребывать в гармонии, однако могут и конфликтовать между собой. Это связано с явлением множественной идентичности, которая возникает в результате взаимопроникновения культур, международной миграции и процессов глобализации. Например, смешанные браки порождают двойную или множественную идентичность в сознании индивида, разные идентичности могут мирно сосуществовать до тех пор, пока перед человеком не встанет вопрос о выборе одной из них.

    Этническая идентичность

    Разработка проблемы этнической идентичности тесно связана с анализом и теоретическими построениями центральной категории — термина «этничность».

    Этническое самосознание не может существовать автономно, без соотнесенности, сравнения «себя» с «другими», поэтому в определенном смысле ощущение этнической идентичности есть фиксация различения «мы» — не «они». Эту особенность отмечают и современные западные антропологи, и отечественные этнологи, психологи, социологи. Так, по мысли Ф. Барта, «только факт постоянной дихотомии между членами (группы) и “внешними” позволяет определить общность и исследовать изменения культурных форм и содержаний». И.С. Кон обращает внимание на другую особенность этнической идентичности — на «три главные модальности» (психофизиологическую, личную, социальную идентичность), благодаря которым сходство между «нами» актуализируется в разнообразных формах, с различной степенью интенсивности.

    Таким образом, можно согласиться с мнением Г.В. Старовойтовой, что этническая идентификация (этническое самосознание) — это «определенный слой общественного сознания, который ограничен рамками обыденного опыта, закрепленного в традициях и обычаях, и включает в себя непосредственное отражение практической деятельности, мораль и нормы обычного права, эстетические нормы и нравы, представление о своей этнической принадлежности в некоторой шкале, соотносящей данный этнос с другими».

    Одними из основных эмпирических индикаторов национального самосознания являются:

    1) этническая самоидентификация, включающая представление об этноконсолидирующих и этнодифференцирующих признаках;

    2) национальный характер на уровне автостереотипов (например, русские о русских);

    3) социокультурные установки, включающие представление и оценочные суждения относительно истории и отдельных элементов традиционной культуры (языка, ритуалов, традиций).

    Выделяют несколько видов этнической идентичности:

    •             сознательная;

    •             бессознательная (можно считать себя представителем одного народа, но при этом проявлять качества, характерные преимущественно для другого);

    •             полная;

    •             частичная (можно осознавать себя частью одного народа, а можно — одновременно двух и более народов, семей, профессиональных групп);

    •             непосредственная;

    •             опосредованная (осуществляется включенностью в соответствующую этническую общность — семья, социальные страты, субэтносы и т.д.).

    Формирование этнической идентификации может произойти на основе или подражания (когда индивид осознанно или неосознанно копирует стереотипы поведения той этнической общности, в которой он живет), или принуждения (орудием принуждения могут стать традиции или ценностные ориентации общества), или свободного и осознанного выбора.

    В процессе формирования этнической идентичности в зависимости от сочетания разных причин и условий складываются семь ее типов, отличающихся стойкими чертами и признаками:

    1)            нормальная идентичность — образ своего народа воспринимается как положительный, имеет место благоприятное отношение к его культуре, истории. Но потребность в идентификации с данной этнической группой зависит от типа личности и ситуации. Отклонения от «нормы» могут идти в направлении как нарастания этничности, так и ее снижения или даже угасания;

    2)            этноцентрическая идентичность — некритическое предпочтение какой-либо этнической группы и самоидентификация индивида с ней. При такой идентичности присутствуют элементы этноизоляционизма, замкнутости. В некоторых этнических группах элементы замкнутости детерминируются традиционными нормами, религиозными правилами, но изоляционизмом не сопровождаются;

    3)            этнодоминирующая этничность — этничность становится наиболее предпочтительной перед всеми другими видами идентичности (профессиональной, семейной). Такая идентичность обычно сопровождается признанием «права народа» выше прав человека, представлениями о превосходстве своего народа, дискриминационными установками в отношении других этнических групп, признанием правомерности этнических «чисток», стремлениями не смешиваться с другими этносами;

    4)            этнический фанатизм — абсолютное доминирование этнических интересов и целей сопровождается готовностью идти на любые жертвы и действия — крайняя форма агрессивной идентичности;

    5)            этническая индифферентность — возникает тогда, когда люди равнодушны к проблеме собственной этнической идентичности, к ценностям своего и других народов. Они не зависимы от норм и традиций собственной этнической группы, на их поведение не влияет ни собственная этническая принадлежность, ни этническая идентичность других;

    6)            этнонигилизм — представляет собой отрицание в форме космополитизма этничности, этнических ценностей. Возникает в связи с осознанием низкого статуса своей этнической группы, с признанием ее неравноценности по сравнению с другими. Следствие — избегание своей этничности;

    7)            амбивалентная этничность — явно не выраженная этническая идентичность, широко распространенная в смешанной этнической среде.

    А.Г. Смирновой и И.Ю. Киселевым была предложена модель двух измерений этнической идентичности, так как индивид с разной степенью интенсивности может идентифицировать себя как с одной, так и одновременно с двумя этническими общностями.

    Она включает четыре типа этнической идентичности, при которых связи с двумя группами могут сосуществовать относительно независимо друг от друга:

    •             моноэтническая идентичность со своей этнической группой. Она совпадает с официальной этнической принадлежностью;

    •             моноэтническая идентичность с другой этнической группой (измененная этническая идентичность). Возможна в случаях, когда в полиэтнических сообществах чужая группа рассматривается как имеющая более высокий экономический, социальный статус, чем своя. Конечным результатом идентификации с чужой группой является полная ассимиляция, т.е. принятие ее традиций, ценностей, норм, языка, вплоть до полного растворения индивида в ней;

    •             биэтническая идентичность — характеризуется наличием у индивида психологических особенностей обеих групп, обладает бикультурной компетентностью;

    •             маргинальная этническая идентичность. Такой идентичностью обладают индивиды, которые балансируют между двумя культурами, не овладев в должной мере ценностями и нормами ни одной из них.

    Возможна также слабая, нечетко выраженная этническая идентичность или даже ее полное отсутствие — отрицание значимости этнической принадлежности. В противоположность этой тенденции существует космополитическая идентичность, когда индивид причисляет себя к широким наднациональным общностям — гражданам мира.

    Процесс становления этнической идентичности связан с этапами психического развития ребенка. Традиционно выделяют три этапа. На первом этапе (6—7 лет) приобретаются первые знания о своей этнической принадлежности; наиболее значимыми на этом этапе являются семья и социальное окружение. Второй этап (8— 9 лет) связан с ограничением себя и своей этнической группы (выделяются основания идентификации — национальность родителей, место проживания, родной язык). Третий этап охватывает подростковый возраст, когда этническая идентичность формируется в полном объеме, ребенок отмечает уникальность истории, специфику бытовой культуры.

    Существует иная периодизация становления этнической идентичности. И.А. Снежкова начальным этапом развития этнического самосознания считает десятилетний возраст. В этот период осознание детьми своей принадлежности еще нечеткое, этнические знания слабы. Формирование этнической идентификации происходит по принципу «Я такой же, как окружающие». В возрасте 11—15 лет (второй этап) есть осознанное отношение к своему этносу, формируются представления и оценки этнокультурных и этнопсихологических особенностей своей общности в сравнении с другими этническими группами. Формирование этнической идентичности происходит по принципу: «Я такой же, как мой народ». На третьем этапе (старший школьный возраст — 16—17 лет) укрепляется осознание своей этнической принадлежности, конструируется этническое мировоззрение. Идентификация осуществляется на основе формулы «Я — представитель своего народа».

    Б.А. Вяткин и В Ю. Хотинец выделяют и четвертый этап (от 18 до 22 лет), являющийся решающим в развитии этнического самосознания, его упрочнении и закреплении.

    Не вызывает сомнений, что для современного общества этнические проблемы являются одними из наиболее острых, а этничность стала фактором формирования широкого спектра политических ситуаций и процессов в самых различных регионах мира. В сущности, ее идеи и практика столь же глобальны, как и современное мировое развитие. Перед лицом во многом хаотических метаморфоз социальной среды у человека резко обостряется поиск стабильных оснований для своего бытия, потребность вновь ощутить себя частью целого, частью социальной общности. Одним из наиболее очевидных ответов на сложившуюся ситуацию переходного общества является идентификация себя с определенной этнической группой. Этническая принадлежность выступает в нестабильных обществах в роли мощной консолидирующей силы.

    Национальная идентичность

    В научной литературе между понятиями «национальная» и «этническая идентичность» часто ставят знак равенства. Так, В.А. Ачкасов полагает, что это уравнивание понятий правомерно, так как «этнос и этничность являются базовыми для этнической классификации, а понятие “нация” чаще всего определяется как государственная форма этнической общности людей». Аналогичной точки зрения придерживается и К. Калхун полагающий, что «совершенно разделить национализм и этничность невозможно, равно как и невозможно объяснить национализм как простое продолжение этничности».

    Несмотря на множественность подходов и интерпретаций, несомненным является тот факт, что для существования прочных и глубоких связей, скрепляющих воедино нацию и государство, необходимо демонстрировать и уважать особенности национальной идентичности. «По своей внутренней сущности, — полагает Х.М. Росалес, — национальная идентичность связывает признающих ее людей, которые воспитываются в рамках всеми ими разделяемого опыта, основа которого — общие ценности и жизненные формулы. Именно эта культурная идентификация отличает индивидов и сообщества друг от друга».

    Осознавая свою национальную идентичность, индивид стремится к определению «своих» и «чужих», т.е. тех, кто такой же, как он, и тех, кто отличается от него. По мнению Б. Андерсона, «критической границей любой нации является идея “чужих” — людей, которых нация отличает и, возможно, даже отдаляет от себя. Любая нация имеет ограниченные, возможно, эластичные границы, за пределами которых находятся другие нации. Ни одна нация не считает себя соседствующей со всем человечеством».

    При исследовании особенностей национальной идентичности прежде всего необходимо изучить зависимость между политическим устройством общества и национальными чувствами, преобладающими в этом обществе, что позволит впоследствии определить, какие именно факторы способствуют созданию и поддерживанию национальных чувств.

    В современных демократиях вопросы национальной идентичности многократно усложнились: они не так тесно связаны с ясным положительным самоопределением, а построены на постоянном конфликте, соперничестве и коалиции. Дискуссии о характере общей идентичности далеко не всегда касаются флагов и других наглядных символов национального сознания. Они могут вестись о расе, истории, гендерном равноправии или насилии. Это, в свою очередь, порождает необходимость пересмотреть предположение о соответствии между политическими режимами, превалирующими в определенном обществе, и отношением людей к этому обществу. Кроме того, индивиды, имеющие более демократические формы национальных чувств, менее склонны к выражению унижающего предвзятого мнения относительно других людей, не принадлежащих к данной группе, чем те, у которых преобладают националистические чувства, основанные на этнических предпочтениях или нетерпимости.

    Подобное переосмысление обусловлено, в первую очередь, уменьшением роли наций-государств, национализма и национальности как в качестве законной политической силы, так и в качестве фундамента для утверждения идентичности. Тем не менее еще очень рано говорить о скором исчезновении феномена национальности.

    Так, У.О. Бимен, исследуя формирование национальной идентичности в условиях мультикультурализма, указывает на то, что все преуспевающие нации обладают набором стержневых символических элементов, служащих своеобразными критериями для их граждан. Эти символы поощряют лояльность, конкретизируют чувства собственного достоинства и самоуважения, а также создают моральную основу для общественного участия в национальной обороне, политике, в функционировании социальных и экономических институтов. «Новые нации должны определить для себя (осознанно или неосознанно), с помощью каких символов они хотели бы выразить свои представления о себе как таковых на индивидуальном и коллективном уровне. В XX столетии выработка возникающими государствами национальной идентичности связана с громадными сложностями. Эти сложности особенно велики в тех случаях, когда данная нация включает несколько этнических, религиозных или лингвистических групп». В качестве примера автор ссылается на опыт некоторых молодых африканских государств, объединяющих десятки групп со своими региональными «лояльностями», которые подменяют общую лояльность по отношению к государству.

    Процесс формирования национальной идентичности проходит три этапа. Первый этап — этнодифференциация, когда происходит осознание особенностей своей общности, отличий «мы» от «они». Следующий этап — выработка авто и гетеростереотипов. В этот период складываются представления о национальном характере, психическом складе, темпераменте типичного представителя общности. Третий, последний этап связан с формированием национального идеала. Этот этап является своего рода синтезом двух предыдущих, поскольку включает в себя не только оценку своего этноса, но и представление о его социально-исторических задачах, предназначении, о специфических для данной общности господствующих ценностных ориентациях. Основной функцией национальных идеалов является интеграция общности.

    Принято выделять три формы национальной идентичности:

    1)            символическая принадлежность к нации, когда связи на уровне индивид — группа характеризуются тесной эмоциональной привязанностью к ценностям и символам коллектива. В период угрозы, разрушения традиционных связей символическая принадлежность к нации рассматривается как средство уменьшения тревоги путем поддержания идентичности и групповой сплоченности;

    2)            приверженность нормам — характеризуется латентной связью с нацией, подчиненной более насущным ролям, которые ассоциируются с профессиональными, религиозными и родственными группами;

    3)            функциональная принадлежность — модель такой связи с нацией, когда индивид определяет свою роль в рамках институциональной ответственности.

    Необходимость в национальной идентичности объясняется базовыми психологическими потребностями человека. «Человек, удовлетворяя свои потребности в безопасности и принадлежности к общности, осознанно идентифицирует себя с национальной общностью и формирует чувство “мы”, а с другой стороны, удовлетворяя потребность в уникальности своего “Я”, отделяет свою общность от других... и формирует чувство “они”».

    Национализм как фактор региональной идентичности

    Неотъемлемой частью и наиболее развитой формой национальной идентичности является национализм.

    Возникновение национализма как государственной идеологии связано с появлением династических государств в Западной Европе, которые понимались как территориальный союз власти, претендующей монопольно на узаконенное физическое насилие и подкреплявшей свою легитимность династическим правом присваивать территорию государства вместе с подданными, объединять через браки, дарить или расчленять государства при дележе наследства. Основывалось данное право не на воле народа, а на воле Божьей. Позже «нации как группы людей, стремящихся к образованию собственного государства (нации по волеизъявлению), исторически предполагают не только идею, но и практическое существование территориального государства. Сама мысль, что совокупность людей может стать нацией, притязающей на собственное государство, но не имеющей такового (нация без государства), оформляется лишь в XVIII в., когда идея о народном суверенитете, о легитимации государственной власти через волю, интересы и потребности народа начинает внедряться в общественное сознание». Иными словами, национализм начинается с перехода от династического суверенитета к народному, от Божьей милости к воле народа.

    В широкий оборот термин «национализм» вошел в ходе Великой французской революции конца XVIII в. для обозначения приверженности людей интересам своей нации, понимаемой как «согражданство», в отличие от прежней верности королю. В этом позитивном смысле «этнического патриотизма» термин получил широкое распространение в XIX в. в странах аналогичного понимания термина «нация», в том числе англоязычных. Однако в России, Германии и других странах, где нация понималась как этническая общность, в термин «национализм» — особенно по мере столкновения различных национальных (этнических) интересов и обострения национальных отношений — стало вкладываться негативное содержание, обусловленное тенденцией противопоставления людей своей национальной принадлежности инонациональным группам. В советской науке «национализм» долгие годы трактовался как возвышение одной нации над другой, проявляющееся как на бытовом (формирование системы национальных/этнических симпатий и антипатий), так и на групповом (создание идеологии национального неравноправия) уровне.

    Таким образом, еще в XIX в. формируется «западный» и «восточный» типы национализма, связанные с различиями в понимании термина «нация». Под «восточным» типом, согласно Э.Д. Смиту, следует понимать этническую модель нации как культурного сообщества, сформированного естественным образом индивидами, родившимися в его границах. «Западная» (гражданская) модель трактует нацию в терминах политического сообщества, созданного договорным путем. Однако между этими формами существуют и общие, «фундаментальные» черты: историческая легитимность занимаемой территории; совокупность легенд и традиций в качестве опоры коллективной идентичности; опыт общественной жизни и правовой культуры, придающий каждому сообществу его институциональную конфигурацию; и, наконец, развитие экономической системы, позволяющей опознать сообщество и его членов в их отношениях с внешним миром.

    Наиболее четкие формы национализм получил с развитием капитализма и движений за создание национальных государств с выборными органами власти, с обострением экономического соперничества внутри таких государств между иноэтническими группами и внешнеполитического соперничества с другими государствами за колонии, рынки сбыта и т.п. Повсеместное распространение национального государства как максимально легитимной формы государственности — яркое свидетельство триумфа национализма как парадигмы политического мышления.

    В Новейшее время национализм в той или иной форме и с различной степенью проявления отмечен почти повсюду, в том числе и в промышленно развитых странах, где процессы межнациональной экономической и культурной интеграции, казалось бы, должны были привести к его исчезновению (например, франко-канадский, или квебекский, национализм в Канаде, баскский, каталонский и галисийский национализм в Испании).

    Национализм стал отличительной чертой международной политики XX в. После окончания Первой мировой войны не было идеологии, получившей бы настолько широкое признание. Наиболее реакционную форму нацизм принял в германском так называемом национал социализме, который якобы для блага «высшей» немецкой («арийской») нации включил в программу своей деятельности порабощение или уничтожение «неарийских» народов; применение нацистами в их национальной политике расовых критериев разграничения «арийцев» и «неарийцев» связало их идеологию с расизмом. Близкие к нацизму формы национализма возникли в послевоенной Европе в странах, куда прибыли многочисленные иммигранты, отличающиеся от местного населения этнорасовыми характеристиками; они проявляются в действиях членов «Национального фронта» в Великобритании и во Франции, движениях правых группировок в ФРГ и т.д.

    Примерно с середины 1980х гг. наблюдается подъем национализма в Советском Союзе и в во многом аналогичной ему по государственной системе и структуре Югославии. Такой национализм, опирающийся на созданные в этих государствах национальные республики и уже имевшиеся привилегии «титульных» национальностей этих республик, соединил в себе все три вида наступательного национализма — языково-культурный, экономический и политический — и выразился главным образом в национал-сепаратизме. В республиках СССР он питался недовольством централизованным командно-административным управлением экономикой, процессом распространения русского языка и общественной культуры, а также стремлением административной и культурной элиты «титульных» республиканских наций закрепить и умножить имевшиеся у нее привилегии по сравнению с иноэтническими группами. К этому присоединилось и желание растущей национальной элиты укрепиться в рамках суверенных национальных государств, победить или вытеснить иноэтнических конкурентов. Важным этапом развития национализма в союзных республиках СССР стало принятие законов, объявляющих язык «титульных» наций «государственным» с ущемлением русского языка, бывшего до этого основным языком межнационального общения в многонациональной стране, а при дальнейшем развитии национализма — принятие законов, лишивших многие этнические меньшинства политических прав (например, в Эстонии и Латвии). Окончательным же результатом национализма и национал-сепаратизма в СССР и Федеративной Республике Югославии стал распад этих государств на самостоятельные политические образования.

    В современном научном дискурсе, как и в обыденной речи, понятие «национализм» обладает несколькими значениями. С 1945 г. «национализм» имеет негативный смысл. С ним ассоциируются такие явления, как державная национальная политика, агрессия, иррационализм, нетерпимость, ненависть, насилие и деспотизм. В современной исторической традиции национализм противопоставляется демократии... Однако и национализм, и демократия — производные одной и той же фундаментальной исторической идеи, а именно: идеи о суверенитете народа». Как отмечает Ф. Фукуяма, идеология национализма исходит из убеждения, что однородные культурно-лингвистические группы должны быть организованы в суверенные государства. Суверенитет же есть коллективное самоопределение. Другими словами, концепты национализма и демократии — и в теоретическом, и в практическом плане — являются взаимодополняющими, хотя их соединение дается крайне непросто».

    Тем не менее национализм и демократия не составляют некоего абсолютно лишенного противоречий единства и нуждаются в политическом и правовом компромиссе, которого каждый раз и в каждой конкретной ситуации необходимо добиваться заново.

    С одной стороны, как уже отмечалось, о триумфе национализма как парадигмы политического мышления свидетельствует повсеместное распространение национального государства. Можно лишь добавить, что, возможно, еще более впечатляет факт своеобразной мимикрии государственных образований (в основном постколониальных), не преуспевших в нациестроительстве, стремящихся придать себе вид национальных государств и таким образом гарантировать легитимность своего существования.

    С другой стороны, большинство современных государств являются многонациональными и поликультурными. Поэтому превратить их в нации-государства демократическими средствами крайне сложно. «Когда поликультурность вмонтирована в саму структуру общества, единственно возможными демократическими путями создания гомогенной нации-государства являются добровольная культурная ассимиляция и добровольный “выход”, или мирное изменение территориальных границ при финансовой поддержке и контроле со стороны мирового сообщества и согласии всех политических лидеров. Но это воистину рискованные исходные допущения (добиться практической реализации которых демократическими методами крайне сложно)».

    Сторонники либерализма сходятся в том, что в условиях, когда граждане идентифицируют себя не столько с этническими подгруппами внутри страны, сколько с более общим, всеохватывающим государством, острота и разрушительные последствия политических разногласий сокращаются, а сплоченность возрастает. Либерализм заставил оптимистов во главе с Ф. Фукуямой говорить о «конце истории», но его же приверженцы в лице С. Хантингтона предупреждают об иллюзорности этой победы и сомневаются в самой возможности ее достижения, не говоря уже о мнении тех, кто не разделяет самих либеральных ценностей.

    Однако если различные культурные группы проживают каждая на своей особой территории или в отдельном регионе страны, вероятность формирования комбинированной, не говоря уже об универсальной, идентичности снижается. Там же, где чувство идентичности основано прежде всего на принадлежности к этнической группе, ассоциации, создаваемые для зашиты интересов граждан (политические партии или организации коллективного действия), также, как правило, опираются на конкретные этнические группы.

    Природа национализма сложна и разнопланова и потому рассматривается исследователями через призму целого ряда взаимосвязанных явлений общественной жизни. Согласно одной из наиболее распространенных точек зрения, национализм, по сути, есть идеология, признающая политически легитимной лишь форму национального самоуправления. Идеологи национализма полагают, что главным видом социальных связей являются связи национальные (этнические), а главным субъектом истории — национальные (этнические) общности людей, сотрудничающие или (что чаще) борющиеся друг с другом за средства существования; они приписывают своей нации (этносу) особые исторические заслуги и историческую миссию в жизни человечества, призывают людей своей национальности всячески служить этой миссии, пренебрегая другими, в том числе и общечеловеческими, интересами и допуская применение против других наций (этносов) насильственных действий с использованием вооруженной силы. «Национализм как идеология имеет две ипостаси. С одной стороны, это позитивная историческая сила, обеспечивающая политическую основу демократического правления. С другой — он ассоциируется с геноцидом, этнической исключительностью, принудительной ассимиляцией и многими другими агрессивными и провоцирующими враждебность элементами группового самоутверждения. Иначе говоря, существует множество вариантов националистической идеологии, и их специфика в значительной мере зависит от места и времени».

    Второй подход признает национализм организационным принципом в сфере международной политики, требующим согласованности с междунациональными и политическими границами. Следующая позиция называет национализм политическим движением, стремящимся добиться совпадения национальных и государственных границ посредством создания суверенного национального государства. Кроме того, национализм определяется также как современная форма коллективного сознания, замещающая более ранние формы сознания, базировавшиеся на религии, династическом родстве или иерархическом статусе группы, а также как нравственный кодекс или светская религия, которые ставят лояльность собственной нации превыше всех прочих обязанностей.

    В самом широком смысле «национализм является формой политического сознания, основанного на самоидентификации с нацией и лояльности к ней».

    Можно выделить несколько основных видов национализма: языково-культурный, экономический и политический.

    Языково-культурный национализм, иногда называемый этницизмом, представляет собой движение за сохранение или за приоритетное развитие национального языка и самобытной культуры; его наступательный характер в государствах, созданных по национальному принципу, проявляется в придании национальному языку статуса государственного с обязательным изучением и использованием во всех сферах жизни. На сегодня ярким примером этницизма можно считать политику некоторых постсоветских государств (страны Балтии, Молдова, Украина), направленную не только на провозглашение языка титульного этноса единственным государственным языком, но и на насильственное вытеснение языков этнических меньшинств (в первую очередь русского) из политической и социальной практики.

    Экономический национализм выражается в организации бойкота производственной и торговой деятельности инонациональных групп и в поощрении деятельности предпринимателей своей национальности. В своем крайнем наступательном виде он проявляется в погромах, наносящих ущерб, в том числе экономический, инонациональным группам.

    Политический национализм проявляется в организации движений, нацеленных на захват власти лидерами тех или иных национальностей, а в конечном счете — на совмещение политико-государственных границ с этническими (языково-культурными), что достигается либо вытеснением иноэтнических групп за эти границы, либо их физическим истреблением (геноцид), либо их ассимиляцией. В политическом национализме обычно используются лозунги языково-культурного и экономического национализма, которые, в свою очередь, могут быть вполне успешными лишь при опоре на политический национализм, т.е. на власть в национальном государстве.

    В зависимости от понимания нации (нация-согражданство и этническая нация) различаются и подходы к пониманию национальной идентичности.

    Так, в примордиалистской интерпретации национальная идентичность (как и этническая) является имманентной сущностью человеческих сообществ. «Национальное нельзя объяснить логически, оно характеризуется “иррациональностью”», — утверждает П. Ван ден Берг.

    Довольно близок к этой точке зрения Э.Д. Смит, который также считает, что истоки национальной идентичности находятся в «коллективном бессознательном». По его мнению, у той или иной этнической группы формируются мифы, символы и стереотипы, связанные с восприятием своей и другой (иной) нации, что приводит к формированию общей идентичности.

    Б. Андерсон интерпретирует национализм как культурную систему, как определенный способ видения мира, который он сравнивает с религиозным и династическим порядками, а не с идеологиями типа либерализма или социализма. В частности, ученый подчеркивает, что человек принадлежит национальному сообществу по самому факту своего рождения, в то время как быть либералом или социалистом есть вопрос свободного выбора.

    В исторической интерпретации национализма существует убеждение в том, что «американскость», «немецкость», «русскость» представляют собой глубоко укоренившиеся национальные идентичности, каждая из которых имеет свою уникальную историческую сущность. И для защиты и увековечения таких идентичностей должны быть учреждены специальные институты. Эти идентичности создают такие символические формы, как флаги, архитектура, произведения искусства и высоко ценимая и оберегаемая история. Общественные школы, университеты, церковь и средства массовой информации также являются хранилищами национальных идентичностей.

    Сторонники модернистских подходов относят зарождение национализма к XVIII в., связывая его с переходом к промышленной цивилизации, которая привела к резкой ломке патриархальных структур и всех систем ценностей традиционализма. При этом социальные статусные границы потеряли свое значение. В образовавшемся психологическом вакууме идея нации выступает на первый план как своеобразная «ниша», где люди находят эмоциональную и психологическую защиту от отчуждения и одиночества. В этот период власть поддерживает нацию, ибо данная идея позволяет мобилизовать население на решение задач индустриального общества. Так, согласно Е. Геллнеру, национализм стал следствием индустриализации, требовавшей высокой культуры и грамотности, разделения труда и, что особенно важно, комплексной системы образования, готовящей людей к жизни в обществе, более широком, чем местные общины.

    Инструменталисты и конструктивисты (Ч. Тилли, Э. Гидденс, М. Манн) основное внимание уделяют проблеме властных отношений в обществе, роли элит в формировании национальной идентичности и национализма (через мифы, идеи и повествования, используемые господствующей группой или коалицией для удержания власти в обществе).

    В зависимости от политического контекста под национализмом понимают:

    •             национальный империализм, т.е. власть какого-либо национально-государственного образования над другими нациями и национальными территориями, что ущемляет демократически выраженную либо предполагаемую волю завоеванных наций или других проживающих на собственной территории национальных групп;

    •             противодействие интеграции (например, противодействие углублению компетенции и расширению Европейского союза или СНГ);

    •             требование этнических и/или национальных привилегий (разновидность этнического национализма). В данном случае национализм одной части граждан государства (например, этнических меньшинств) противостоит национализму другой их части (этнического большинства). Однако при определенных условиях национализм господствующего меньшинства может оказаться политически более сильным, чем национализм управляемого большинства, как это до недавнего времени было в ЮАР;

    •             ограничение иммиграции — недопущение или ограничение иммиграции каких-либо определенных или всех иностранцев либо отказ в предоставлении гражданства иммигрантам и их потомкам. Здесь, как правило, речь идет о гражданском национализме с сильной этнической компонентой, поскольку иммиграция и предоставление гражданства лицам сходного этнического происхождения встречают обычно наименьшее противодействие;

    •             стремление к образованию национального государства — трактуется как стремление привести в соответствие территорию, заселенную определенной нацией, с территорией государства. «Такого рода национализм, определяемый иногда как конституционно-политический, а в действительности же являющийся, как правило, этническим, составляет ядро всей проблематики национализма. С ним в той или иной мере связаны все другие специфические проявления национализма — национальный империализм, непризнание наднациональных интеграционных тенденций, дискриминация национальных и этнических меньшинств, ограничение иммиграции и предоставления гражданства».

    На фоне современных событий, происходящих в Западной Европе и США (социальные и этнокультурные проблемы иммигрантов), все чаще предпринимаются попытки пересмотра теоретического инструментария национализма. Одной из них является концепция ин клюзивного-эксклюзивного этнонационализма. Согласно данной теории, этнонационализм граждан определенного государства может быть как инклюзивным, предоставляющим лицам иноэтнического происхождения возможность войти в состав доминирующей нации, приняв ее культурно-языковые, политические, реже — конфессиональные установки, так и эксклюзивным, содержащим в себе запрет на ассимиляцию с этническим большинством. Государственный этнонационализм в основном принимает инклюзивные формы. Однако, если по каким-то причинам (будь то въезд большого числа иммигрантов, не поддающихся ассимиляции, либо ослабление ассимиляционных процессов, либо уменьшение предложений по социальному продвижению вследствие экономического застоя или хозяйственных кризисов) позиции господствующей в государстве нации ослабевают, инклюзивный этнонационализм — даже там, где он стал традиционным, — может перейти в эксклюзивный.

    Несмотря на наблюдаемую повсюду тенденцию к национально-государственному противодействию неограниченной иммиграции, каждая титульная нация и впредь будет вынуждена — при наличии у нее демократической конституции — терпимо относиться к этническим меньшинствам и предоставлять их языкам официальную возможность распространяться, а не быть только делом частных лиц, отдельных семей или же общественных объединений. Однако для оптимального урегулирования отношений между государственным языком страны и языками меньшинств единого, подходящего для всех рецепта нет. Обо всем надо договариваться на демократической основе.

    «Ни одному современному человеку не придет сегодня в голову, что при переселении в другое государство или при смене гражданства он должен сменить также свою конфессиональную принадлежность. При наличии достаточного числа заинтересованных лиц и необходимых финансовых средств в христианских странах появляются синагоги и мечети, в католических областях — протестантские храмы и т.д. Так с какой же стати какой-нибудь предприниматель, служащий или рабочий будущего европейского внутреннего рынка должен воспитывать своих детей сегодня на португальский манер, завтра — на шведский, послезавтра — на хорватский? Да и не всякий современный человек хотел бы, чтобы он и его потомки были англизированы, офранцужены или германизированы, даже если он согласен принять и изучить наиболее распространенные языки как языки наднационального общения».

    Региональная идентичность: причины возникновения, основные маркеры и функции

    Региональная идентичность, наряду с этнической и национальной, является одним из видов территориальной идентичности. Термин «региональная идентичность» часто используется в качестве синонима таких понятий, как «национальная», «этническая» или «коллективная», «территориальная» идентичности. В.А. Ачкасов полагает, что «региональную идентичность можно считать вариантом этнической или, точнее, субэтнической идентичности». Однако региональная идентичность не всегда нуждается в этнической базе, а этничность как таковая не является достаточным основанием для становления региональной идентичности. По мнению А.В. Ремнева и П.И. Савельева, «население, проживающее в данном регионе, осознает себя принадлежащим к особой территориальной общности, имеющей свою хозяйственную и социокультурную специфику, регионально идентифицирующей себя, противопоставляя жителям других регионов. Такая самоидентификация носит, как правило, надэтнический характер и определяется не национальной, а территориальной принадлежностью, сообщающей в собственных глазах и глазах окружающих особенные, социально значимые психологические и даже антропологические черты... Несмотря на динамичность административных и экономических границ, региональное сообщество имеет достаточно прочную устойчивость и долгую историческую инерцию в осознании своего исторического единства». Аналогичную точку зрения высказывает и В.А. Ачкасова, полагающая, что «не следует отождествлять термин “региональная идентичность” с понятием “территориальная идентичность” (как простой принадлежности индивида к населению географического района, в котором он проживает), а также с понятием “субэтническая идентичность”, отдельные черты которой могут быть составляющими региональной идентичности. Последняя должна рассматриваться в качестве культурно-исторического феномена, который выражается в особенностях ценностно-поведенческого комплекса, присутствующих в массовом сознании жителей того или иного региона».

    И.М. Бусыгина на примере Германии утверждает, что региональная идентичность (региональное самосознание) является одной из важнейших составляющих национальной идеи как проявление связи с «малой родиной». С этой точкой зрения отчасти солидаризируются Т.Н. Кувенева и А.Г. Манаков, считающие, что научная категория «национальная идентичность» лишь на первый взгляд располагается в иной плоскости с понятием «региональная идентичность».

    Западные исследователи относят понятие «региональная идентичность» к разряду «молодых», пришедших на смену «старым» национальным и наднациональным ценностям в условиях ослабления роли нации-государства, роста региональных интеграционных процессов. «Еще около 50 лет назад идентичность в международных отношениях ассоциировалась с изучением национализма. Сейчас национализм не исчез, не потерял своего положения, но теперь возрастает значение других видов идентичности, таких, как региональная», — пишет К. Фарранс.

    Проблема региональной идентичности до сих пор остается малоизученной как на Западе, так и в России. Несмотря на то, что зарубежная гуманитарная география сравнительно давно начала осваивать эту тему (с 1930-х гг.), исследования, как правило, связаны с субнациональным уровнем и анализом образов отдельных регионов. Примером таких работ может служить исследование М. Китинга. Изучая становление региональной идентичности в странах Западной Европы (Испания, Бельгия, Германия, Франция, Италия и Великобритания), ученый пришел к выводу, что уровень регионального самосознания выше в тех регионах, где сформировалась историческая народность (Шотландия, Уэльс, Корсика, Страна Басков), и тем ниже, чем слабее формы региональных структур (административные регионы Италии, Англии, Нидерландов, Скандинавских стран).

    Сторонники историзма полагают, что региональная идентичность — это сложный социальный конструкт, длительность формирования которого измеряется поколениями. По мнению Н. Смирнова, наличие региональной идентичности характерно только для социокультурных регионов (в отличие от экономических и политических), поскольку они связаны «с характером расселения и непосредственными контактами между людьми, проживающими в данной местности, фиксируемым их бытовым чувственным опытом и этнографическими особенностями. Эти территориальные общности, как правило, сравнительно невелики по масштабам, но обладают большой сплоченностью, порождая ярко выраженное самосознание, часто имеющее эмоционально-психологическую природу, то есть основанное на чувстве любви, гордости, привязанности, испытываемых по отношению к “малой родине”».

    Постмодернисты, напротив, рассматривают региональную идентичность как временный проект, создание (конструирование) которого связано с решением актуальных политических задач. В рамках конструктивистской парадигмы региональная идентичность является социально конструируемым понятием, активизация поисков которой приходится на периоды предвыборных кампаний. Основываясь на утверждении Дж. Ная о том, что «регионы находятся там, где их местоположение сочтут нужным политики», норвежский политолог И. Ньюман интерпретирует региональную идентичность не как продукт исторического развития культуры этноса, а как привнесенный извне набор правил поведения и общественной жизни. По его мнению, основную роль в формировании региональной идентичности играют региональные элиты, которые создают и поддерживают региональные мифы до тех пор, пока это им необходимо.

    С точки зрения X. Энгелена, региональная идентичность также является продуктом целенаправленных действий политических деятелей. Например, северная идентичность «возникла вследствие того, что все акторы... подразумевая разный смысл под содержанием региона, посчитали выгодным для себя начать сотрудничество под названием “Регион Балтийского моря”».

    На сегодня общепризнанным можно считать тот факт, что региональная идентичность служит одним из определяющих и стабилизирующих, хотя и трудно улавливаемых из-за особенностей механизмов трансляции и фиксации материала, факторов формирования социально-территориальной общности. По словам Ш. Рика, региональная идентичность есть «националитарное» утверждение регионального коллектива «голосом» региональной группы. Изменение организации пространства и, как следствие, коллективных представлений о нем влечет за собой нарушение идентичности, создание новых соединений (желаемых или принуждаемых) или даже потерю идентичности. Исследователи отмечают, что «потеря или приобретение территории, т.е. изменение очертаний государства, может послужить источником изменений в национальной идентичности».

    Региональная идентичность основывается на чувстве общности территории и на определенной системе ценностей, формируется в результате идентификации «себя» и «других». Она позволяет индивиду ощущать себя частью общности, выступает объединяющим фактором. С другой стороны, региональная идентичность может служить основой формирования регионализма, выступать в качестве мобилизационного ресурса, особенно в условиях ослабления или кризиса национальной идентичности. В этом случае, получив политический оттенок, региональная идентичность способна выйти на первый план (национальный уровень) и поставить под угрозу единство страны. В тех странах, где процесс формирования национальных идентичностей не завершился или был прерван социально-политическими катаклизмами, как, например, в России начала 1990х гг., регионализм проявляется сильнее.

    О. И. Орачева выделяет несколько уровней (иерархий) региональной идентичности. Первый уровень — территориальная идентификация личности, которая является наиболее устойчивой и редко меняется с переменой места жительства. Следующий уровень — региональные интересы и ценности. Они могут отличаться от общенациональных или совпадать с ними. Их формирование связано с географическими (природно-климатическими), экономическими, политическими, культурно-историческими факторами. На третьем уровне особую роль играют политическая элита, СМИ, региональная администрация, т.е. «агенты» формирования региональной идентичности, которые ее фактически культивируют.

    Одной из последних по времени использования региональной идентичности в качестве мобилизационного ресурса можно считать активную кампанию архангельской интеллектуальной и бизнес-интеллигенции, объединенной в Национально-культурную автономию поморов г. Архангельска (НКАА), по конструированию Поморской республики (варианты — Северный край, Карело-Беломорский край, Арктический край, Поморско-Ненецкая республика и пр.) на основе объединения Архангельской, Мурманской областей, Ненецкого автономного округа, республик Коми и Карелия. Основополагающей идеей формирования нового региона служил факт существования здесь особой поморской (промысловой) культуры, которая не просто отражает специфику территории (суровый климат, отсутствие пахотных земель, короткий инсоляционный период и пр.), но является якобы автохтонной. В качестве главного «технического» приема активисты НКАА использовали «реконструкцию» этнокультурных характеристик локальной группы русских (поморов): языка («поморская говоря»), календарной практики («праздник Перуна»), верований («поморское язычество») и пр.

    Подобная мобилизация преследовала по меньшей мере две цели:

    •             экономическую (получение налоговых льгот при разработке нефтегазовых месторождений на территории проживания коренных малочисленных народов);

    •             политическую (формирование этнорегиональной идентичности и выделение на этой основе особого субъекта Федерации — так называемого Северного/Поморского края).

    Однако региональную идентичность нельзя сводить к поиску отдельных особенностей региона (в истории, политическом устройстве или иных сферах они находятся достаточно легко). Для существования региональной идентичности регулирующие и обеспечивающие ее нормы должны быть сильнее общенациональных норм или сопоставимы с ними по своему влиянию. Кроме того, идентичность должна иметь некоего оппонента, против которого она направлена (политически, культурно и т.д.). Отсутствие оппонента исключает возможность существования региональной идентичности, так как некому себя противопоставить для выполнения классической схемы «мы — они», «свой — чужой».

    Маркерами сильной региональной идентичности могут служить, Во-первых, становление и укрепление региональных лидеров, отстаивающих региональные интересы; функционирование региональных партий, местных СМИ. Во-вторых, наличие значительной группы людей, у которых преобладает самоидентификация с региональным политическим сообществом. В-третьих, мощным идентификационным потенциалом обладает разработка имиджа территории, создание гимна, проведение местных праздников, фольклорных фестивалей, восстановление музеев, храмов, введение краеведческих программ в сетку школьного расписания, популяризация региональной мифологии, символики, создание местного пантеона героев.

    Региональная идентичность выполняет несколько функций. Согласно О.И. Орачевой, их три: информационная, психологическая и инструментальная. Н.В. Сверкунова дополнительно выделяет еще четыре: консолидирующую, которая заключается в сплочении членов определенной общности на пути достижения цели, соответствующей региональным интересам; регулятивную, отвечающую за социальное поведение индивида в обществе с выраженной традиционностью; мотивационную, формирующую мотивацию определенной направленности сознания и поведения при актуализации данной идентичности в определенных условиях; социальную, которая является важной составляющей в воссоздании специфической коллективной социальности.

    Большое значение в формировании региональной идентичности имеет региональная политическая культура, которая является горизонтальной субкультурой национальной политической культуры. Региональную политическую культуру можно определить как систему «политических ориентаций и моделей политического поведения, характерных для определенного региона и отличающихся в своей системной целостности от ориентаций, присущих как другим регионам, так и нации в целом». Базой региональной политической культуры служит совместный и специфический опыт воспроизводства политической жизни. Ее основными системообразующими факторами являются природно-климатические условия, развитое региональное самосознание, региональные интересы и ценности, общий исторический и политический опыт, социальная структура и этно-конфессиональный состав населения, региональные политические институты, межрегиональные и международные связи.

    Ключевую роль в формировании региональной идентичности играют следующие факторы:

    •             кризис общенациональной идентичности, возникший в результате геополитических изменений конца XX в., что привело к появлению на политической карте мира новых государств и стимулировало процесс поиска способов и механизмов идентификации на локальных уровнях;

    •             появление на мировой арене новых акторов международных отношений — субъектов современных федеративных государств (регионов), которые, «обрастая» экономическими связями и собственными традициями, вырабатывают особую систему ценностей, характерную только для данного региона;

    •             попытка сохранить свою местную, локальную культуру в противовес формированию глобальной культуре, особенно ее массовым формам;

    •             периферийное положение региона, которое в контексте противопоставления «центр—периферия» способствует сохранению этнической и региональной идентичности;

    •             некоторая замкнутость, создаваемая природными, географическими, экономическими, административными условиями.

    В настоящее время можно говорить о ясно выраженной тенденции к формированию региональной идентичности в современном политическом пространстве России. Правовые и политические новшества конца XX — начала XXI в. неизбежно привели к подвижкам в самосознании и иерархии групповых идентичностей. Из традиционно жестко централизованной «единой и неделимой» Россия быстро превратилась в «страну регионов».

    В.А. Ачкасов полагает, что «сохранение и устойчивость региональной идентичности в России можно объяснить с помощью концепции «внутреннего колониализма» М. Хечтера». Последний понимает его как «присущую той или иной культуре иерархию разделения труда, которая способствует формированию реактивных групп». Поэтому «внутренний колониализм» представляет собой форму эксплуатации центром своей периферии. Пространственно неравномерные волны новаций в эпоху модерна усиливали маргинальность многих периферийных (провинциальных) территорий и в конечном итоге способствовали региональной стратификации и пространственно-территориальной иерархизации общества. Данный фактор, по Хечтеру, помогает сохранить региональную и этническую идентичность на определенных территориях (иногда в латентной форме), несмотря на все попытки центра унифицировать культурные ценности. Кроме того, преобладание локальной политической лояльности над национальной характерно для обществ с фрагментарной политической культурой и транзитных политических периодов.

    Основой процесса региональной идентификации в современной России и, соответственно, формирования дисперсных (локальных) политических режимов послужили общественно-политические трансформации (переход от государственной к частной собственности, либерализация экономики) конца 1980х — начала 1990х гг., которые, в силу своей переходности и половинчатости, способствовали, с одной стороны, усилению психологической незащищенности (в том числе и на региональном уровне), неуверенности в своем будущем, а с другой — консервации и усилению неравномерности социально экономического развития регионов РФ, формированию регионов-доноров и реципиентов. В ситуации, когда регионы не могли более рассчитывать на помощь центра, они оказались перед трудным выбором способов и средств выживания, что в значительной мере содействовало росту их экономической самостоятельности и экономических противоречий с центром.

    Другая важнейшая причина регионализации России заключалась в кризисе союзной (общегражданской) идентичности, повлекшем за собой и кризис системы политической идентификации на общенациональном уровне. Это, в свою очередь, объективно стимулировало процесс поиска способов и механизмов идентификации на иных, преимущественно региональных уровнях.

    Немаловажное значение для процесса формирования региональных идентитов имел и этнотерриториальный принцип организации федеративных отношений, закрепивший разное положение субъектов. В результате возникла множественность региональных идентитов, часто используемых в качестве политического инструмента для повышения статуса субъекта Федерации в рамках государства. В то время как в национальных республиках в составе РФ на первый план вышли этнические идентичности, в «русских» субъектах Федерации актуализировались идентичности региональные. Так, по данным массового опроса, проведенного Фондом общественного мнения в июне 1998 г., у 35% опрошенных ведущей являлась региональная идентичность, тогда как общегражданская (российская) идентичность была выбрана только 29% респондентов.

    Р.Ф. Туровский выделяет следующие типы региональной идентичности в условиях России:

    •             республиканский, характерный для титульных этносов республик;

    •             наднациональный республиканский, объединяющий титульный народ, русское население и другие народы, проживающие в республиках;

    •             русский региональный, связываемый с субъектами Федерации;

    •             русский региональный, связываемый с субэтническими общностями (например, казаки);

    •             русский региональный, связываемый с крупными географическими общностями (например, Сибирь);

    •             регионально-идеологический.

    По мнению А.С. Макарычева, в Российской Федерации существует только три группы регионов с ярко выраженными признаками собственной идентичности:

    1)            большинство так называемых «этнических республик» (среди которых лидерство будет принадлежать, очевидно, Татарстану и северокавказским республикам);

    2)            некоторые приграничные территории, очертания идентичности которых могут формироваться как на основе включенности в систему трансграничных отношений, так и на основе противопоставления соседним (внешним) территориям (Краснодарский и Приморский края). Именно в этих субъектах Федерации миграционные потоки могут стать важным фактором регионального самосознания;

    3)            ряд русских областей, обладающих сильной исторической памятью (Санкт-Петербург, Нижний Новгород и пр.).

    Не последнюю роль в формировании множественных региональных идентичностей современной России сыграл «асимметричный федерализм», предполагающий, помимо прочего, совмещение этнотерриториального (национальные республики, автономные округа) и административно-территориального (области и края) принципов формирования федеративных отношений. Как справедливо замечает В.А. Ачкасов, существование таких «безнациональных» образований, как русские субъекты федерации, отсутствие у них конституционных возможностей ликвидировать асимметрию федеративного устройства «было чревато серьезными конфликтами и порой толкало представителей региональных элит на нетрадиционные, демонстративные действия. Таким образом лидеры русских субъектов РФ пытались получить равенство экономических и политических возможностей с национальными республиками, создать новые, более эффективные рычаги влияния на федеральный центр».

    Кроме того, «сложившийся в 1990-е гг. “переговорный федерализм” находится в явном противоречии с центральной идеей федерального государства — разделением властных функций и сфер деятельности между правительствами двух уровней, каждое из которых независимо функционирует в своей сфере полномочий. Симптоматично само восприятие региональных лидеров как партнеров (неважно, лояльных или враждебных) федеральных властей, тогда как нормой является разделение труда между центром и регионами». В результате российский федерализм испытывает сильное воздействие политической и экономической конъюнктуры и отношения центральных и региональных властей приобретают циклическую форму (централизация — децентрализация).

    В этой связи исследователи выделяют различные типы региональных идеологий, создаваемых и используемых элитами для формирования региональных идентичностей.

    А.С. Макарычев предлагает три типа подобных идеологических конструктов:

    •             этнический миф — характерен для тех национальных республик, где преобладают этнонациональные идеологические мотивы;

    •             московоборческий миф — характерен для регионов, где доминирующими являются мотивы противостояния центру;

    •             миф о форпосте, последнем рубеже России — характерен для регионов, особо чувствительных к проблеме территориальной незащищенности и удаленности от центра.

    В различных типах регионов механизм формирования региональной идентичности имеет ряд отличительных признаков. Особенно это касается приграничных территорий: будучи периферией страны, они становятся центром региона, жизнь которого диктуется определенными правилами. Таким образом, приграничье — это не два близлежащих региона по разные стороны границы, а единое социальное пространство. Приграничные регионы включают в себя две плоскости сотрудничества — межгосударственное и межрегиональное. Для успешного функционирования трансграничного региона необходима заинтересованность субрегионов, наличие у них соответствующих полномочий для организации трансграничных контактов, т.е. субрегион должен быть полноценным актором международных отношений. Как справедливо указывает Н.М. Межевич, «региональная идентификация в приграничных районах — элемент общественного или личностного сознания, в котором отражается сознание территориальной общностью своих интересов как в отношении с другими общностями своей нации, так и по отношению к территориальным общностям соседнего государства». Стартовой точкой для построения региона является экономика, так как регион в первую очередь создается как поле для экономического сотрудничества. Являясь изначально политическим проектом, трансграничный регион постепенно «обрастает» политическими и экономическими связями и становится «естественным» регионом.

    С этим утверждением невозможно не согласиться, однако региональная интеграция ускорится, если в качестве регионообразующих будут присутствовать такие факторы, как:

    •             политические выгоды, получаемые от взаимного сотрудничества;

    •             необходимость объединения для достижения поставленных задач;

    •             идентичность, наличие свойственных только этой группе особенностей культуры (материальной и духовной);

    •             общая история или ее ключевые моменты;

    •             географические особенности, на основе которых происходит объединение территориальных субъектов в регион.

    Это возможно только в том случае, если регионы «родственны» друг другу, имеют общие идентификационные параметры. Примером подобной интеграции можно считать успешный опыт сотрудничества стран Северной Европы, демонстрирующих высокую взаимосвязь между экономическими целями и общей культурной традицией. По словам А. Этзиони, уже в 1992 г. в Европе не было более «естественного и сплоченного региона. Население в составе 22 млн. человек говорит на похожих языках, имеют общую культуру, единый образовательный стандарт и уровень жизни. Северный регион — это естественный внутренний рынок... друзьям нет необходимости заключать письменные договоры».

    Позитивным движущим фактором североевропейской интеграции стало представление о наличии в регионе общей — северной — идентичности, в основу которой была положена идея «нордичности», характеризующей регион как неевропейский, некатолический, миролюбивый, преимущественно социал-демократический. Возникновение северной идентичности, считает Макарычев, — это классический пример того, как некогда «маргинальный» (геополитически находящийся на краю) регион может получить преимущества от своего расположения, это стремление дать ответ «Европе, становящейся все больше и больше». Таким образом, географическое периферийное положение, исторические социально-экономические связи, схожие суровые природно-климатические условия, нордический характер — это составляющие, которые входят в понятие «северная идентичность».

    Особый случай представляет собой процесс формирования региональной идентичности Калининградской области, население которой остро ощущает специфику геополитического положения своего региона, обусловленную многими особенностями, которые сложились в процессе исторического развития региона на земле Северной Пруссии (переселенческий принцип формирования населения, «разрыв» в формировании региональной идентичности — «Кёнигсберг — Калининград» и пр.). При этом надо иметь в виду, что географически Калининградская область всегда являлась самой «европейской» из всех регионов СССР/России и, как таковая, всегда испытывала культурное воздействие окружающих область стран, а после распада СССР — еще и политическое и экономическое влияние Европейского союза.

    Потребности интенсивного развития собственного производства, укрепление хозяйственных связей с европейскими соседями, усиление взаимной зависимости общепризнаны как одни из характеристик современной политико-экономической деятельности Калининградского региона. В региональном идентитеспецифика геополитического положения, с одной стороны, переживается населением как «проблема» практического или психологического характера — сложности выезда и въезда и/или ощущение оторванности, изолированности от «России». С другой стороны, фиксируется своеобразное сочетание патриотичности («российское») и чувства своей «особости», «отдельности» (особенно среди «коренных» калининградцев).

    В соответствии с этим подавляющее большинство калининградцев (84%) видят будущее своего региона только в составе РФ. Уровень декларируемого сепаратизма (готовности и стремления к политическому обособлению области от России) пока не высок и за последние несколько лет не демонстрирует тенденции роста. Однако обращает на себя внимание тот факт, что этот показатель несколько выше в группе респондентов самого молодого возраста (от 16 до 24 лет), т.е. теоретически со временем, по мере перехода нынешних «молодых» в другие возрастные категории идея отделения от России в том или ином его варианте может стать более популярной.

    Выступая в своем большинстве за сохранение области в составе России, многие калининградцы ратуют за закрепление ее особого статуса.

    Калининградский «случай» формирования региональной идентичности, с одной стороны, отражает наблюдаемую в мировой политике тенденцию усиления взаимной зависимости между внутренней и внешней политикой. С другой стороны, он демонстрирует все возрастающую роль феномена региональной идентичности в современных международных отношениях, обусловленного новой конфигурацией мировой политической системы и, в частности, усилением роли регионов как ее акторов. «Еще около 50 лет назад идентичность в международных отношениях ассоциировалась с изучением национализма. Сейчас национализм не исчез, не потерял своего положения, но теперь возрастает значение других видов идентичности, таких, как региональная», — писал К. Фарранс более 10 лет назад. А.С. Макарычев полагает, что внедрение категории идентичности в мирополитический дискурс меняет представления о многих традиционных концептах, которыми пользуются специалисты в области сравнительной политики и международных отношений .

    Одной из наиболее востребованной в современных международных отношениях является концепция регионого строительства. В ее основу положена идея о сходстве процессов создания наций-государств и регионов. Как отмечает один из основоположников этой концепции, И. Ньюман, «в специальной литературе всегда пренебрегают тем фактом, что регионы, как и нации-государства, также являются “воображаемыми сообществами”». Как и в процессе создания национального государства, региональные деятели конструируют некую пространственно-временную идентичность в соответствии со своими интересами. Однако в отличие от процесса национального строительства идентификационные символы должны быть изначально максимально доступны пониманию и восприятию большинства, населяющего тот или иной регион. Исходя из этого, создание любого региона (как внутригосударственного, так и, особенно, транснационального) может рассматриваться как целеполагающий политический процесс. В то же время в отличие от процесса национально-государственного строительства создание регионов не всегда имеет конечной целью придание им политического статуса, что связано с трудностями формирования понятия «суверенитет» для этих территориальных образований. Поэтому главным в процессе регионализации, полагают авторы концепции, является мотивированная политическая деятельность, направленная на вычленение старых и создание новых региональных символов и образов, которые внедрялись бы в массовое сознание (через СМИ, выступления политиков, ученых, творческой интеллигенции), формируя принципиально новые задачи по конструированию политического пространства.

    Такое понимание методов и задач регионального строительства напрямую связано с попытками теоретического осмысления новой структуры мирового пространства и международных отношений, возникшей в последнее десятилетие XX в. Ранее формирование региональных структур было ориентировано или на внутреннее подобие, основанное на некой культурной, исторической, лингвистической общности, или на внешние «скрепы» в виде существующих международных структур со сложившейся расстановкой сил и четко закрепленным лидерством. Однако при таком построении традиционных моделей регионов всегда оставался открытым вопрос о том, какие факторы являются «внешними», а какие «внутренними» в их формировании и функционировании. Современная геополитическая ситуация внесла еще большую неопределенность в решение этого вопроса, поскольку разбалансированность двухполюсного мира привела к распаду старых и образованию новых (как идентичных, так и стратегических) регионов, ведущую роль в формировании которых стали играть иные факторы. В этих условиях концепция регионального строительства предложила принципиально новое видение основ мировой (в первую очередь европейской) регионализации.

    Ее новизна связана прежде всего с тем, что границы и состав региона определяются не культурным (историческим, социальным, лингвистическим и пр.) подобием и не принадлежностью к тем или иным международным блокам и организациям, а включенностью региона в наметившиеся ранее процессы общеевропейской регионализации. Ньюман так определил этот основополагающий принцип: «Когда элита сформулирует политическую программу, от которой зависит существование нации, тогда возникает возможность для конструирования предыстории, которая сможет объединить ее как в пространстве, так и во времени». Таким образом, регионы, также могут рассматриваться как «воображаемые сообщества» (Imagined Communities, по Б. Андерсону), как познавательный результат преднамеренных политических усилий, как реакция на происхождение и распространение национализма.

    Практической реализацией идеи регионального строительства стало транснациональное объединение северных областей Европы и России — Совет Баренцева евро-арктического региона (СБЕАР).

    В рамках концепции регионального строительства Баренцев евро арктический регион мыслится его создателями как функциональное политическое, экономическое и геополитическое пространство, основанное на общности и подобии геополитических, экономических и идентификационных характеристик (зона лесов Швеции, Финляндии, Норвегии и России) и в какой-то мере противостоящее другим европейским регионам. Можно сказать, что региональное строительство в рамках Баренцева региона становится вопросом политики идентичности.

    Именно в формировании образов общей северной идентичности, межнационального чувства объединения и заключается, по мнению создателей концепции регионального строительства, один из основных факторов успешного функционирования Баренцева евро-арктического сотрудничества и региона в целом.

    В качестве основных факторов создания североевропейской идентификационной области обычно отмечаются следующие:

    •             общность природно-климатических условий, которые характеризуются суровым климатом, ранимой природой;

    •             значительная удаленность от национальных центров, малая плотность населения;

    •             общность исторических и торговых контактов между Норвегией и русским Поморьем;

    •             генетическое родство финского и карельского (а сейчас и коми) этносов;

    •             общность экологических проблем;

    •             общность настоящих или будущих экономических и политических интересов.

    Постоянные ссылки на эти факторы во всевозможных публичных выступлениях, прессе, специальной литературе и должны стать основой для формулирования «общедоступной задачи» — североевропейской идентичности. Многие исследователи склонны видеть в интенсивно развивающихся двухсторонних и многосторонних связях северных российских областей с северными областями Европы возвращение к утраченным за годы советской власти традиционным формам общения внутри региона, которые зафиксированы едва ли не на подсознательном уровне. По мнению некоторых аналитиков, обращение к этим архетипам на новом витке развития региональных отношений в Северной Европе должно не только нивелировать сложившиеся за 70 лет советской власти иные стереотипы поведения и идентификационных характеристик северорусских областей, но и сыграть роль «катализатора» в формировании межнациональной северной идентичности.

    Еще одним примером функционирования концепта «региональная идентичность» на транснациональном уровне является ее развитие в рамках Балтийского сотрудничества. Так, в основополагающих документах проекта «Дуга Балтика» одна из основных целей заключается в усилении культурной региональной идентичности в регионе Балтийского моря через создание связей и реализацию общих проектов на территории региона.

    В Копенгагенской декларации Совета государств Балтийского моря (СГБМ) зафиксировано следующее: «Министры иностранных дел Балтийских государств согласились с тем, что основополагающей целью их сотрудничества в области культуры является усиление чувства региональной идентичности» (курсив наш. — И.Б.). Подобная задача ставится и перед Парламентской конференцией Балтийских стран и перед Унией балтийских городов. В учредительном договоре Унии говорится о «многовековых культурных связях в области экономики, науки, защиты окружающей среды и туризма между городами региона Балтийского моря... города имеют много общего, давнюю историю и перспективное будущее...».

    Если представить в виде таблицы наличие в качестве определяющего фактора развития региональную (северную) идентичность в международных региональных организациях, то можно получить следующую картину.

    Современный этап развития регионального строительства на Европейском материке характеризуется не только нарастающим динамизмом трансрегиональных отношений, но и наметившимися процессами внутренней регионализации в рамках ЕС, появлением противостояния региональных интересов по вертикали «север — юг». Именно поэтому на смену «региональному строительству» приходит «политика измерений» как один из видов социальной рефлексии на процессы взаимной адаптации, эволюции представлений об идентичности и чувстве территориальной целостности. Одной из наиболее востребованных на сегодняшний день является инициированная Финляндией программа «Северное измерение», которая после ряда согласований стала одним из важнейших элементов внешней политики Европейского союза. География этой программы, охватывающая регион Балтийского моря, Арктики и Северо-Запада России, ее конкретное наполнение  в значительной степени меняют характер и формы соотношения интеграционных и региональных тенденций, сложившихся на Севере Европы.

    Кратко суть предложенной концепции сводится к продлению коренного европеизма до берегов Северного Ледовитого океана с одновременным включением в сферу европейских интересов России именно через северную горизонталь. Можно сказать, что в рамках концепции «Северного измерения» предлагается принципиально новая модель конструирования европейского пространства — крестообразное соединение вертикали и горизонтали. Причем эта модель «работает» не только для России, но и для других бывших восточноевропейских стран, настаивающих теперь на своей срединности и самоопределяющихся как «центрально-европейские». Концепция «Северного измерения» предлагает «исчезнувшему» Востоку Европы новое место в определении его геоцивилизационной идентичности за счет подключения к северной горизонтали, которая мыслится как место встречи коренной и бывшей Восточной Европы, как медиатор на грани двух миров.

    Структурирующим стержнем нового измерения геополитических координат служит идея «северности» (Northerness), которая может явиться, по мнению авторов концепции, отправной точкой для формирования новой геоцивилизационной идентичности. Политика «Северного измерения», в геополитической перспективе стремящаяся придать жесткой вертикальной структуре Европы горизонтальное направление и расширить ее границы на север, в первую очередь за счет «восточных» территорий, предлагает России геоцивилизационный выбор между «скифами и азиатами» и «страной холода и медведей» (горизонталь) или между «европеизмом» и «византинизмом» (вертикаль).

    Еще один пример формирования транснациональной идентичности — теория «четвертого мира», обусловленная проявлением современных наднациональных стратегий коренных малочисленных народов с целью политической и правовой рекодификации их статуса в обществе. Отличительной чертой «четвертого мира», всегда существующего в пределах «первого», «второго» и «третьего миров», служит условный характер его границ.

    Появившись в 1980-е гг. как реакция на процессы деколонизации и глобализации, теория «четвертого мира» пытается придать новое измерение традиционным геополитическим моделям. В последних мировые процессы рассматриваются как взаимодействие наций-государств или политических систем, тогда как теория «четвертого мира» акцентирует внимание на этническом факторе мирового развития, интерпретируя политическую географию мира не как географию примерно 200 государств-империй, которые оккупировали большинство народов и стремятся понизить уровень биологического и культурного разнообразия мира, а как географию более 5000 народов, обладающих культурными, политическими и экономическими особенностями.

    Таким образом, в основе концепта «четвертого мира» лежит представление о том, что этническая идентичность и статусы являются результатом не приписывания, а самоприписывания. Исходя из этого, теория «четвертого мира» стремится создать новую типологию идентичности, в основе которой лежат в первую очередь культурно-символические ценности, создающие в конечном счете новый символический код мира. «Постоянный процесс противопоставления — символического и реального, прямого и непрямого, при помощи которого коренные народы отличают себя от “большинства”, является решающим фактором поддержания “непрерывных систем идентификации” и усиления существующих границ. Среди форм непрямой и символической оппозиции наиболее часто практикуются различные формы манифестации культурного консерватизма, а также альтернативный символизм или “перевертывание противоположностей на шкале ценностей”. Использование альтернативного символизма нарушает ортодоксальность отношений в парадигме “центр — периферия”, “большинство — меньшинство”: дискриминируемая группа отрицает символический код, при помощи которого осуществляется ущемление, и заменяет его своим собственным кодом, конструируя, таким образом, превосходство меньшинства».

    Саамы, инуиты и индейцы в соответствии с новым символическим кодом являются нациями и первонациями, а не меньшинствами. В результате ранее известные только узкому кругу специалистов малочисленные локальные группы включаются в глобальный дискурс. Вместе с тем коренные народы сохраняют высокую степень локальности, отличительной чертой которой является исторически взлелеянная территориальная идентичность.

    Таким образом, региональная идентичность является сложным феноменом политического развития и имеет ряд особенностей:

    1.            Региональная идентичность иерархична. Она включает несколько уровней, каждый из которых отражает принадлежность к тому или иному территориальному таксону: малой родине (село, квартал), политико-административному образованию (город, область, республика), экономико-географическому району (Поволжье, Поморье, Сибирь), стране в целом, транснациональному сообществу. Причем в зависимости от того, какая из региональных идентичностей является ведущей, она становится фактором консолидации или дезинтеграции общества. Последнее, в частности, болезненно заявляет о себе в местничестве, под которым понимается выдвижение на первый план узких, локальных интересов в ущерб общегосударственным, общенациональным ценностям, в сепаратизме, представляющем собой открытое противостояние регионов центру, их полное государственно-правовое обособление и пр.

    2.            Региональная идентичность отдельных лиц и групп отличается по степени интенсивности и по месту, которое она занимает в ряду других идентичностей. Именно это определяет миграционную мобильность людей и наличие или отсутствие в обществе патриотических устремлений. В регионах, где чувство «малой родины» представляет собой высшую ценность, забота о ней выливается в партикуляризм, ведущий к политической разобщенности общества. Напротив, слабая связь с место-развитием ведет к формированию идеологии космополитизма, проповедующей отказ от национального суверенитета, национальных традиций и культуры во имя абстрактного единства человеческой цивилизации, «единого мирового государства».

    3.            Региональная идентичность есть форма осмысления и выражения региональных интересов. Их существование обусловлено территориальными особенностями жизнедеятельности людей. И чем глубже эти особенности, тем заметнее отличаются региональные интересы от общегосударственных. Их подчеркнутая артикуляция происходит в условиях общего кризиса в стране, когда возникает надежда избежать неминуемые трудности путем автономных решений, освободившись от каких бы то ни было обязательств перед государством или другими регионами. Так, после дефолта 1998 г. российские регионы оказались вынужденными искать пути и способы самостоятельного выживания, не рассчитывая на помощь центра. Это привело к формированию соответствующей политики, подчиненной только узкорегиональным интересам.

    4.            Региональная идентичность складывается стихийно и формируется сознательно региональными элитами (региональные администрации, бизнес-группы, политические движения, региональные отделения политических партий и другие общественные объединений, институты образования и культуры), которые видят в ней действенный мобилизационный ресурс, укрепляющий их позиции в глазах «собственного» населения, а вместе с тем и в глазах центральной власти.

    5.            Региональная идентичность мифологична. Она абсолютизирует значение региона как самостоятельной реальности, который на деле является вторичным образованием по сравнению с государством и с местными муниципальными образованиями. В силу этого региональные элиты и массы руководствуются в своем поведении двумя противоположными мифами. В основе одного лежит убеждение в извечной ценности «единой и неделимой России», что на практике порождает тенденции к максимальной централизации, унитаризму, имперскости; другие абсолютизируют значение местной самобытности и во имя ее ратуют за ко н федерализацию страны.



    тема

    документ Расходы на образование, подготовку кадров и культуру
    документ Расходы на социальное обеспечение и социальную защиту населения
    документ Расходы на такси, как вернуть
    документ Расчет экономичности солнечного хозяйства
    документ Реальный сектор в переходной экономике России
    документ Региональные и местные бюджеты

    Получите консультацию: 8 (800) 600-76-83
    Звонок по России бесплатный!

    Не забываем поделиться:


    Загадки

    Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.

    посмотреть ответ


    назад Назад | форум | вверх Вверх

  • Загадки

    Что получится если девушке отрезать ноги и перевернуть?

    посмотреть ответ
    важное

    Новая помощь малому бизнесу
    Как будут проверять бизнес в 2023 году

    Изменения по вопросам ИП

    Новое в расчетах с персоналом в 2023 г.
    Отчет по сотрудникам в 2023 г.
    Пособия подрядчикам в 2023 году
    НДФЛ в 2023 г
    Увеличение вычетов по НДФЛ
    Как компании малого бизнеса выйти на международный рынок в 2023 г
    Что нового в патентной системе налогообложения в 2023
    Что важно учесть предпринимателям при проведении сделок в иностранной валюте в 2023 году
    Изменения в работе бизнеса с июня 2023 года
    Особенности работы бухгалтера на маркетплейсах в 2023 году
    Риски бизнеса при работе с самозанятыми в 2023 году
    Кадровая отчетность работодателей для военкоматов их ответственность за содействие им в 2023 году
    Управление кредиторской задолженностью компании в 2023 год
    Что ждет бухгалтера в работе в будущем 2024 году
    Как компаниям МСП работать с китайскими контрагентами в 2023 г
    Как выгодно продавать бухгалтерские услуги в 2023 году
    Индексация заработной платы работодателями в РФ в 2024 г.
    Правила работы компаний с сотрудниками с инвалидностью в 2024 году
    Оплата и стимулирование труда директора в компаниях малого и среднего бизнеса в 2024 году
    Правила увольнения сотрудников коммерческих компаний в 2024 г
    Планирование отпусков сотрудников в небольших компаниях в 2024 году
    Как уменьшить налоги при работе с маркетплейсами
    Что нужно знать бухгалтеру о нераспределенной прибыли
    Как защитить свой товар от потерь на маркетплейсах
    Аудит отчетности за 2023 год
    За что и как можно лишить работника премии
    Как правильно переводить и перемещать работников компании в 2024 году
    Размещение рекламы в интернете в 2024 году
    Компенсации удаленным сотрудникам и налоги с их доходов в 2024 году



    ©2009-2023 Центр управления финансами.