Прежде всего отметим риски, связанные с формированием модели экономического роста, или, точнее, с неадекватной реакцией на нынешнее торможение. По нашему мнению, здесь существуют риски двух типов, причем противоположного свойства: пассивное принятие нынешнего темпа как исторической неизбежности, с одной стороны, и реализация искусст-венных (по сути, неадекватных) мер для перелома ситуации — с другой.
Существенно изменились официальные оценки перспектив социально-экономического развития страны. Если ранее экономические прогнозы правительства больше напоминали вариантные планы и включали желательные (иногда — фантастические) сценарии развития, то официальный прогноз стал исходить преимущественно из экстраполяции существующих тенденций и практически полностью исключает институциональные реформы.
В прогноз закладывается 3-процентный экономический рост до 2030 г., то есть гораздо меньше 5%, о желательности и необходимости которых официально заявлялось в последние годы. Отчасти это справедливо, поскольку прогноз не может содержать изменения экономической политики, которые пока не произошли. Но тогда возникает опасность его самореализации, политического принятия низких темпов роста и отказа от институциональных реформ.
Противоположным (и потенциально более опасным) выступает риск выбора курса на номинальное ускорение — повышение темпов экономического роста без обеспечения его качества. Политика ускорения обычно сопровождается ослаблением бюджетной и денежной политики, особенно при отказе от бюджетного правила.
Консервативный макроэкономический курс всегда подвергается острой критике, и его сторонники чаще всего выступают в меньшинстве, которому противостоят объединенные силы представителей всех секторов и отраслей.
Аргументы в пользу повышения бюджетных расходов, снижения процентной ставки и валютного манипулирования очень эффектны и привлекательны, поскольку их авторы верят (вполне искренне), что тем самым удастся обеспечить высокие темпы экономического роста.
А.Кудрин был не первым, кого жестко критиковали (если не обвиняли) за нежелание понять нужды производителя, «бухгалтерскую узость», стремление бессмысленно копить деньги. До него в том же обвиняли C. Витте, В. Коковцова или Г. Сокольникова, в разное время руководивших финансовым ведомством нашей страны и обеспечивших по итогам своей работы блестящие результаты — устойчивую валюту и экономический рост.
Их уход со своих должностей в скором времени оборачивался тяжелыми потрясениями (не только финансово-экономическими, но и политическими). Понятно, что консервативную политику трудно осуществлять в стране, в которой много острых социально-экономических проблем.
Такую политику вдвойне трудно проводить, когда накоплены серьезные резервы и у правительства есть деньги.
Опыт экономической политики последнего советского десятилетия очень поучителен с позиций сегодняшнего дня.
Действительно, цена на нефть в реальном выражении находится примерно на том же уровне; в СССР темп роста составлял порядка 3% в год; советский бюджет был сбалансирован, но все доходы от экспорта углеводородов направлялись на покрытие бюджетных расходов; страна активно строила газопроводы; цены были стабильными, хотя товарный дефицит все настойчивее давал о себе знать (это показатель скрытой инфляции); внешний долг государства был невелик; гарантировалась всеобщая занятость, хотя и при невысокой производительности труда; политическая система СССР была исключительно ригидной, неспособной гибко реагировать на появление новых глобальных вызовов (технологических, экономических или политических).
Все это резко контрастировало с ситуацией на Западе, где разворачивался глубокий структурный кризис, названный в официальных документах КПСС «третьим этапом общего кризиса капитализма».
Темпы роста ведущих капиталистических стран были или отрицательными, или близкими к нулю. Сохранялся высокий уровень безработицы и инфляции, беспрецедентное совмещение которых позволило ввести новый экономический термин — стагфляция.
Тогда казалось, что советская экономика устойчиво растет на фоне кризиса Запада.
На самом деле рыночные демократии проходили через структурную и технологическую модернизацию, там закладывались основы для качественного рывка, а Советский Союз консервировал свою экономическую структуру, становясь заложником неконтролируемых национальным правительством колебаний сырьевых цен. Как выяснилось позднее, кризис уже подходил к завершению, формировалась новая парадигма экономической политики, основанная на снижении регулирующей роли государства (дерегулировании). Наиболее последовательно и успешно ее реализовали правительства М. Тэтчер в Великобритании и Р. Рейгана в США.
Темпы экономического роста на Западе превзошли советские, и отставание системы, основанной на централизованном планировании, стало очевидно всем.
Новое динамичное советское руководство, которое пришло к власти, попыталось переломить ситуацию мерами агрессивного бюджетного стимулирования. Началось усиленное вливание инвестиций ценой наращивания государственного долга.
Темпы роста, действительно, выросли и почти сравнялись с американскими (хотя и оставались ниже, чем в Великобритании), но длилось это всего два года.
Под тяжестью финансовых проблем система рухнула и начался экономический спад, который продолжался почти десять лет.
Разумеется, современная Россия изучила опыт прошлого и обладает немалыми финансовыми резервами. Бюджетная политика учитывает риски колебаний мировой конъюнктуры, хотя в результате кризиса федеральный бюджет стал полностью абсорбировать текущие доходы от экспорта энергоресурсов. Государственный долг гораздо ниже, чем в СССР. Россия не зависит от поставок продовольствия в той мере, в какой зависел Советский Союз. В стране существует частная собственность, что качественно меняет характер экономики. Современная политическая система, несомненно, гораздо более гибкая, чем советская.
Однако аналогии с ситуацией 30-летней давности тоже налицо.
Структурный кризис в развитых странах постепенно преодолевается. В США происходит бурное технологическое обновление, которое потянет за собой и экономику ЕС.
Вслед за восстановлением темпов роста развитых стран в России обычно становится популярной идея «догнать и перегнать», причем, как правило, любой ценой. В подобном развитии событий, в увлечении не качественными, а количественными параметрами роста, в готовности заплатить за эти темпы макроэкономической дестабилизацией (а за ней последует и политическая) состоит главный экономико-политический риск ближайших лет.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Бюджетное и денежное стимулирование, помимо описанных выше опасных последствий, может загнать страну в ловушку стагфляции — низких или отрицательных темпов роста, сопровождаемых устойчиво высокой инфляцией. Выход из стагфляции всегда очень трудный и болезненный.
Сохранение значительной инфляции — существенное отличие современной России от большинства других стран. Поэтому здесь нельзя применять столь популярные на Западе меры, направленные на поддержание низких процентных ставок и обильное вливание денег.
По нашему мнению, риск стагфляции сохраняется, что необходимо принимать во внимание при выработке текущей экономической политики.
Неэффективной и рискованной в настоящее время представляется политика бюджетного стимулирования спроса.
Как показывают современные исследования, увеличение платежеспособного спроса без повышения производительности и конкурентоспособности оборачивается ростом инфляции и импорта.
Фактически это и наблюдается в России, когда не удается снизить инфляцию до приемлемого уровня (ниже 5%), а импорт растет быстрее экспорта. В стране с высоким спросом и низкой производительностью отчетливо видна склонность богатых покупать товары из богатых стран, а бедных — из бедных. В результате внутри страны конкурентоспособны преимущественно сырье и услуги, а все остальное импортируется.
В бюджетной системе важно избежать риска нарастания неконтролируемой задолженности регионов. Требуются специальные институциональные решения, ограничивающие (или даже запрещающие) дефицитное финансирование региональных бюджетов. Риски еще более возрастают, если у федерального правительства отсутствуют сверхдоходы, которые можно быстро задействовать в случае усиления социальной напряженности.
Отметим риски, связанные с ростом зарплаты в бюджетном секторе. Эти меры осуществляются с целью качественно обновить кадровый состав, повысить привлекательность данных отраслей для высококвалифицированных специалистов.
Однако серьезной проблемой здесь может стать отсутствие синхронизации институциональных реформ и повышения оплаты труда. В результате возможна консервация неэффективности, поскольку действующие кадры не будут заинтересованы уступать места новым, а новые приходить в условиях доминирования старых принципов организации этих секторов.
Кроме того, имеются макроэкономические риски повышения зарплаты.
Фактически бюджетный сектор начинает задавать уровень и динамику оплаты труда в экономике, конкурировать с частным сектором. В условиях, когда преодоление кризиса требует повышения эффективности, в том числе по зарплате, экономика получает сигнал о целесообразности роста издержек.
Бюджетные секторы существуют не изолированно от других, и динамика оплаты труда в них оказывает влияние на остальные отрасли.
Это тем более важно, что бюджетный сектор с точки зрения привлекательности для работников уже перестал быть неконкурентоспособным.
С учетом гарантий занятости, интенсивности и зарплаты работа в бюджетных организациях (наряду с госкорпорациями и органами госуправления) вполне привлекательна для значительной части населения. В результате возникают проблемы конкуренции госсектора с частным бизнесом за рабочую силу, что может негативно сказаться на конкурентоспособности отечественной экономики.
Резко возросшая привлекательность госсектора становится одним из серьезных препятствий для развития частнопредпринимательской деятельности. Это важный фактор инвестиционного климата, на который пока не обращают достаточного внимания. Сейчас госсектор (в широком смысле, включая принадлежащие государству компании), в отличие от прошлого, стал исключительно конкурентоспособным в привлечении работников. В какой-то мере ситуация напоминает финансовый рынок середины 90-х годов, когда из-за высокой до-ходности сегмент государственных облигаций — ГКО — оттягивал инвестиции из частного сектора.
Не следует недооценивать риск роста безработицы.
Традиционно российский бизнес реагировал на экономические проблемы консервацией занятости, снижением зарплаты и переходом к частичной занятости. Такие меры тормозили модернизацию, однако способствовали поддержанию социально-политической стабильности. Есть вероятность, что положение может измениться. Бизнес склонен перенимать модель за-нятости, принятую в рыночных экономиках, а правительство просигнализировало, что оно не накладывает больше политические ограничения на увольнения в целях модернизации. Это может создать принципиально новую ситуацию на рынке труда, что потребует от пра-вительства существенно повысить эффективность органов трудоустройства, обеспечить большую территориальную мобильность рабочей силы.
Учитывая возможные изменения на рынке труда, отметим риски, связанные с высоким уровнем потребительского кредитования. Объем накопленной кредитной задолженности населения в России невелик по сравнению с развитыми рыночными экономиками — немногим более 10 трлн. руб. (13,5% ВВП). Однако с учетом существенно более высоких процентных ставок (в среднем 17,5% годовых) и коротких сроков кредитования (в среднем менее трех лет) на обслуживание банковской задолженности (стоимость всего кредитного портфеля) в России направляется примерно 12% располагаемых доходов (в США — порядка 11% при объеме задолженности около 80% ВВП). Иными словами, бремя долга уже выше американского при гораздо более низком его объеме.
Правда, этот риск может быть отчасти компенсирован начавшимся замедлением темпов роста потребительского кредитования. Похоже, что в минувшем году прирост задолженности физических лиц в большей мере направлялся не на потребление, а на рефинансирование прежней задолженности.
Среди серьезных институциональных рисков также выделим быстрое изменение «правил игры», даже если это происходит в лучшую сторону. Когда меняется правоприменительная практика (даже не закон) и то, что недавно было обычаем делового оборота, оказывается преступлением, могут возникнуть серьезные барьеры для готовности предпринимателя и просто гражданина создавать новые бизнесы и организации. Кроме того, к частной инициативе и предприимчивости у нас всегда относились с подозрением и недоверием — и в XIX, и в XXI в.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
