Когда мы говорим, что государство есть высшая часть политического общества, это означает, что оно выше других органов и коллективных частей этого общества, однако это вовсе не означает, что оно выше самого политического общества. Часть, как таковая, подчинена целому. Государство подчинено политическому обществу как целому, и оно служит политическому обществу как целому. Является ли государство хотя бы главой политического общества? Едва ли, поскольку у человека голова есть орудие таких духовных сил, как разум и воля, которым должно служить все тело человека, между тем как функции, выполняемые государством, направлены на служение политическому обществу, а не наоборот.
Теорию, которой я только что подвел итог и которая считает государство частью и инструментом политического общества, подчиненными последнему и наделенными высшей властью не на основе собственных прав и не ради него самого, но в силу и по мере требований общего блага, можно назвать "инструменталистской" теорией, дающей подлинно политическое представление о государстве. Но мы сталкиваемся и с совершенно другим, деспотическим представлением о государстве, основанным на "субстанциалистской", или "абсолютистской", теории. Согласно этой теории, государство является субъектом права, то есть моральной личностью и, следовательно, целым. Следовательно, государство либо подавляет политическое общество, либо поглощает его, обладая верховной властью в силу собственного естественного неотчуждаемого права и, в конечном счете, ради себя самого.
Разумеется, всему великому и сильному присуще инстинктивное стремление, и даже особенное, искушение, выйти за собственные пределы. Сила стремится наращивать силу, механизм силы - бесконечно расширять себя; высшие правовые и административные механизмы стремятся к бюрократической самодостаточности; они хотели бы считать себя целью, а не средством. Те, кто занимается проблемами целого, склонны рассматривать самих себя в качестве целого; генералитет рассматривает себя в качестве всей армии, церковная власть считает себя всей церковью, а государство - всем политическим обществом. Таким же образом государство стремится приписать себе специфическое общее благо - собственное самосохранение и рост, отличающиеся от общественного порядка и благосостояния, которые являются его непосредственной целью, и от общего блага, что является его конечной целью. Все эти беды - не что иное, как примеры "естественной" крайности или злоупотребления.
Но в развитии субстанционалистской, или абсолютистской, теории государства было нечто гораздо более характерное и важное. Это развитие можно понять только в перспективе современной истории, как продолжение структур и концепций, свойственных Священной Римской Империи, абсолютном монархии во Франции классической эпохи, абсолютистскому правлению династии Стюартов в Англии. Весьма примечательно, что само слово государство возникло лишь в ходе современной истории; понятие государство предполагалось античными понятиями города, которые по своей сути обозначали политическое общество, а еще в большей степени - в римском понятии Империи - в античности это никогда ясно не проявлялось. Исторический пример, к сожалению, наиболее часто повторяющийся, свидетельствует о том, что нормальное развитие государства, само по себе представляющее глубокий и истинный прогресс, и развитие ложного - абсолютистского - юридического и философского учения о государстве происходили в одно и то же время.
Адекватное объяснение этого исторического процесса потребовало бы долгого и тщательного анализа. Я говорю лишь о том, что в Средние века власть Императора, а в начале Нового времени абсолютная власть Короля передается сверху политическому обществу, над которым она возвышается. На протяжении веков политическая власть была привилегией высшей "социальной расы", которая обладала правом (веря, что это право прирожденное или непосредственно данное Богом и неотчуждаемое) вершить как власть, так и моральное руководство политическим обществом, состоящим, как считалось, из морально незрелых людей, способных требовать, протестовать и бунтовать, но не способных к самоуправлению. Так, в "век барокко", хотя реальность и значение государства постепенно совершенствовались посредством великих юридических достижений, понятие государства возникало более или менее беспорядочно как понятие целого (иногда отождествляясь с личностью государя), подавляя или заключая в себе политическое общество и обладая высшей властью в силу собственного естественного и неотчуждаемого права, то есть обладая суверенитетом. В подлинном значении этого слова (которое зависит от конкретного исторического характера понятия суверенности, предшествующего различным определениям юристов) суверенитет заключает в себе не только реальное обладание верховной властью или право на нее, но естественное и неотчуждаемое право на верховную власть, отделенную от своих субъектов и стоящую над ними. Во времена Французской революции понятие государства, воспринимаемого как целое, было сохранено, однако это понятие было перенесено с короля на нацию, ошибочно отождествляемую с политическим обществом. С тех пор нация, политическое общество и государство стали отождествляться. И само понятие суверенитета как естественного или прирожденного и неотчуждаемого права верховной трансцендентной власти было сохранено, но оно также было перенесено с короля на нацию. Одновременно посредством волюнтаристской теории права и политического общества, нашедшей наиболее яркое выражение в философии XVIII в., государство было превращено в верховную личность (так называемую моральную личность) и субъект права таким образом, что характеристика абсолютного суверенитета, приписываемого нации, неизбежно переходила к государству.
Таким образом, в Новое время деспотическое или абсолютистское представление о Государстве было широко признано в числе других демократических принципов теоретиками демократии, предшественниками Гегеля, пророка и богослова тоталитарного обожествленного Государства. Англичанин Джон Остин в своей теории стремился лишь смягчить и цивилизовать старый "Левиафан" Гоббса. Признанию абсолютистского представления о государстве способствовало символическое достояние, которое на самом деле присуще государству, а именно тот факт, что как мы считаем, например, что двадцать голов скота обозначают двадцать животных, так же и высшая часть политического общества естественно представляет политическое целое.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Более того, понятие политического общества достигает высшей ступени абстракции и символичности, а его сознание поднимается к более полной и индивидуализированной идее самого себя в идее государства. Абсолютистское понятие государства превращает этот символ в реальность, гипостазирует. Согласно этому понятию, государство - это метафизическая монада, личность; это целое "для себя", именно политическое целое в его высшей степени единства и индивидуальности. Таким образом, оно поглощает политическое общество, из которого проистекает, так же как и все индивидуальные, или частные, воли, которые, согласно Жан-Жаку Руссо, породили Всеобщую волю с тем, чтобы мистически умереть и воскреснуть в ее единстве. И государство обладает абсолютным суверенитетом как (своим) сущностным достоянием и правом.
Такое понятие государства, насаждаемое в человеческой истории, привело демократические страны к недопустимым противоречиям в их внутренней жизни, а в еще большей степени - в межгосударственных отношениях. Поскольку это понятие не является частью подлинно демократических принципов, то оно не имеет отношения к реальной демократической философии и духовности, а принадлежит к фальшивому наследию, паразитирующему на демократии. В период индивидуалистической или "либеральной" демократии государство, превращенное в абсолют, обнаружило стремление заменить собой народ, таким образом в значительной мере отчуждая его от политической жизни; это государство оказалось также способным породить межнациональные войны, терзавшие XIX в. Однако после наполеоновской эпохи то худшее, что мог принести процесс абсолютизации государства, ограничивалось преобладавшими тогда демократической философией и политической практикой. Это худшее обнаружило себя с приходом тоталитарных режимов и философских учений. Государство, превращенное в абсолют, явило свое истинное лицо. Нашей эпохе была дана привилегия созерцать государственный тоталитаризм расы в нацистской Германии, нации - в фашистской Италии, экономического сообщества - в коммунистической России.
Именно на это следует обратить внимание. Для демократических стран сегодня самая главная задача - развивать социальную справедливость и совершенствовать управление мировой экономикой, а также защищать себя от тоталитарной угрозы извне и тоталитарной экспансии в мире. Но преследование этих целей неизбежно заключает в себе риск того, что слишком много функций общественной жизни будут контролироваться государством сверху, и мы неизбежно должны будем идти на этот риск до тех пор, покуда наше представление о государстве не будет восстановлено на подлинных и изначальных демократических основаниях, до тех пор, покуда политическое общество не обновит свои структуры и сознание, так что люди окажутся в большей степени способны реализовать свободу, а государство станет реальным инструментом общего блага для всех. Лишь тогда этот высший орган, который современная цивилизация делает все более необходимым для человеческой личности в ее политическом, социальном, нравственном и даже интеллектуальном и научном развитии, перестанет быть одновременно и угрозой - как для свободы личности, так и для свободы разума и науки. Лишь тогда высшие функции государства - гарантировать законность и способствовать свободному развитию политического общества - будут восстановлены, а смысл Государства вновь будет постигнут его гражданами. Лишь в этом случае государство обретет свое подлинное достоинство, которое исходит не от власти и престижа, но от осуществления справедливости.
Нормальный рост и сопутствующее ему отклонение от нормы
В данном пункте я не хотел бы быть неправильно понят. Надеюсь, что мои предыдущие замечания достаточно прояснили, что я никоим образом не осуждаю и не принижаю государство и его стремительное распространение в ходе современной истории. Это было бы столь же нереалистичным и тщетным, как и осуждение или отвержение технических достижений, которые преобразили мир и которые могли бы и должны были бы стать инструментами освобождения человека. Начиная с конца XIX в. вмешательство государства было необходимо, для того чтобы возместить общее пренебрежение к справедливости и человеческой солидарности, царившее на ранних стадиях промышленной революции. Государственное законодательство в сфере труда и занятости само по себе есть требование общего блага. И без власти государства - демократического государства - разве могло бы свободное политическое общество сопротивляться давлению или агрессии тоталитарных государств? Рост государства в Новое время как рационального или юридического механизма и в отношении его внутренней конститутивной системы права и власти, его единства, его дисциплины; рост государства в XX в. как технического механизма и в отношении его законотворческой, надзирательной и организующей функций в социальной и экономической жизни - все это само по себе составляет часть нормального развития.
Такое развитие было полностью нарушено в тоталитарных государствах. Оно остается нормальным развитием, хотя и подверженнным множеству опасностей, особенно в отношении развития социальной справедливости, в демократических государствах.
Нам может не нравиться государственная машина; мне лично она не нравится. Но многие вещи, которые нам не нравятся, необходимы - не только фактически, но и по праву. С одной стороны, основная причина, по какой люди, объединенные в политическое общество, нуждаются в государстве, - это справедливый порядок. С другой стороны, социальная справедливость является первейшей необходимостью для современных обществ. Поэтому основная обязанность современного государства состоит в упрочении социальной справедливости.
На деле эта основная обязанность неизбежно выполняется с излишним увеличением полномочий государства вплоть до того, что это последнее должно восполнять недостатки общества, базовые структуры которого не находятся на должной высоте в отношении справедливости. Эти недостатки являются первопричиной трудностей. И поэтому любые теоретические возражения или конкретные претензии, пусть даже оправданные в своих собственных конкретных сферах, неизбежно будут выглядеть незначительными перед лицом жизненной необходимости - не только фактической, но и моральной - удовлетворить долго остававшиеся без внимания нужды и права человека в низших и самых широких слоях общества.
Проблема здесь, по моему мнению, состоит в том, чтобы отделить нормальное развитие государства от паразитирующих на нем ложных представлений, связанных с понятием суверенитета; и также в том, чтобы преодолеть общую отсталость, которая, навязывая государству слишком тяжелое бремя, подвергают его опасности серьезного ослабления. Ведь и эта отсталость в социальном плане, и ложные абсолютистские представления приводят к отклонениям от нормы, которые сливаются с нормальным ростом и паразитируют на нем. Как описать эти отклонения от нормы? Они имеют место - что очевидно из всех наших предыдущих замечаний - в тех случаях, когда государство ошибочно замещает собой целое, все политическое общество в целом, и, следовательно, берет на себя отправление функций и выполнение задач, которые обычно относятся к компетенции политического общества и его различных органов. В таком случае государство становится патерналистским, т. е. не только способствующим осуществлению общего блага (что нормально), но и непосредственно организующим, контролирующим или управляющим в той мере, в какой требуют, по его мнению, интересами общественного благосостояния, всеми формами жизни - экономической, торговой, промышленной, культурной, областью научных исследований, также, как и сферами социальной защиты и безопасности.
В этой связи подчеркнем, что то, что называется "национализацией", а в действительности есть "огосударствление", в некоторых случаях может быть уместным и необходимым, но по своей природе должно оставаться исключительным - ограниченным теми общественными службами, которые так непосредственно связаны с самим существованием, порядком или внутренним спокойствием политического общества, что опасность плохого управления здесь является меньшим злом, нежели опасность отдать приоритет частным интересам. Остается фактом, что государство обладает умением и компетентностью в вопросах управления, законности и политики, но оно неизбежно нерасторопно и неэффективно - а значит, с легкостью становится деспотичным и нецелесообразным - во всех других областях. Стать главой или управляющим в бизнесе и промышленности, или покровителем искусств, или духовным лидером в вопросах культуры, науки и философии - все это противоречит природе такой безличной высшей силы, абстрагированной, так сказать, и отделенной от меняющихся особенностей, конкуренции, опасностей и динамики конкретного социального существования.
Благодаря удивительному смешению терминов слово национализация имеет "социалистическое" значение, тогда как слово социализация, напротив, если бы его правильно понимали, передавало бы более персоналистические и плюралистические оттенки смысла. Поскольку, рассматриваемое в его подлинном смысле, это слово указывает на тот процесс социальной интеграции, посредством которого объединение в единую организацию охватывает не только капиталовложения, но также труд и управление, а все участвующие в этом предприятии личности и различные группы становятся в той или иной форме совладельцами и соуправляющими. Этот процесс является не наступлением на частную собственность, а ее развитием. Он основывается на поисках свободной инициативой новых экономических условий и соглашений, наиболее удачные из которых однажды получат законное признание. Процесс социализации является продолжением естественного роста системы свободного предпринимательства, когда общее самосознание постигает общественную функцию частной собственности и необходимость ввести в естественные и институциональные формы тот закон "общей пользы", которому придавал особое значение Фома Аквинский.
Подводя итоги, я бы сказал, что если наша нынешняя социальная структура будет развиваться в нормальном русле, то первый этап, необходимый в интересах общественного благосостояния, должен состоять в государственном поощрении и поддержке (как показал выдающийся пример Управления долиной реки Теннесси, это возможно) масштабных предприятий, распланированных и осуществляемых не государством и не центральным политическим руководством страны, а посредством местных, частных, согласованных друг с другом инициатив, а также различных сообществ самих заинтересованных людей под руководством независимых назначенных чиновников. Таким образом, государство само могло бы положить начало движению постепенной децентрализации и "разгосударствления" общественной жизни, предвещая приход некоего нового персоналистического и плюралистического18 строя.
Когда я разрабатывал эту теорию плюрализма, пытаясь выразить собственные мысли, я еще не читал работ Гарольда Ласки; лишь позже я понял, какую основополагающую роль играет понятие плюрализма в его политической философии. Такие феномены интеллектуальной конвергенции между совершенно различными, даже противоборствующими направлениями мысли (как было в другой связи, с понятием "персонализм") выявляют внутреннюю необходимость возникновения определенных основных идей в данный исторический момент.
Последний этап будет иметь место при новом строе, когда исчезнет необходимость в поощрении со стороны государства, а все естественные формы социальной и экономической деятельности, даже самые крупные и всеобъемлющие, будут исходить снизу, иными словами, от свободной инициативы и конкуренции отдельных групп, трудовых сообществ, кооперативных организаций, союзов, ассоциаций, объединенных на федеративных началах корпораций производителей и потребителей - разноуровневых и институционально признанных организаций. Тогда стала бы действовать определенно персоналистическая и плюралистическая модель общественной жизни, где развивались бы новые социальные формы частной собственности и инициативы. А государство предоставило бы различным общественным организациям самостоятельную инициативу и управление во всех присущих им видах деятельности. Единственной прерогативой государства в этом отношении была бы его подлинная прерогатива как верховного третейского судьи и надзирателя, регулирующего эту произвольную и автономную деятельность с высшей политической точки зрения общего блага.
Таким образом, в плюралистически организованном политическом обществе станет возможно, пожалуй, превратить государство в верховный орган, занимающийся только надзором в последней инстанции за достижениями учреждений, порожденных свободой, чье свободное взаимодействие выражает жизненность общества, полностью справедливого в его базовых структурах.
В бар зашли три зэка и заказали: гроб с костями, многоэтажку и то что мы строили. Официант им все принес и говорит: вот вам гроб с костями и многоэтажка. А то что вы строили – нет. Есть только то где вы были. Что заказали зэки?
Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
