При худшем сценарии банковская система может стать источником проблем, способных сбросить российскую экономику в новую рецессию.
Сейчас картина 2018 года в банковском секторе представляется в виде очень блеклого позитива. Мы видим, что российская экономика не падает и не растет, а как-то «выползает». Несмотря на плохую статистику последних месяцев, мы, скорее всего, увидим очень медленный, трудно отличимый от стагнации рост и в следующем году. Кроме того, по итогам 2017 года выросло сальдо по текущим операциям. А для нашего платежного баланса это самый важный фундаментальный фактор, определяющий устойчивость рубля. Наш прогноз на этот год — $45–50 млрд. В следующем году может быть около $40 млрд — это тоже много.
С точки зрения собственно банковской системы у нас наблюдается выход из сжатия рынка кредитования населения. Оно довольно бодро себя чувствует, и в 2018 году можно ожидать темпов роста розничного кредитного портфеля до 20%. Кредиты предприятиям пока стагнируют, но я думаю, что небольшой рост в следующем году начнется, в базовом сценарии — до 10% за год.
По остаткам на счетах и депозитам предприятий и населения тоже можно ожидать вялой динамики, но все-таки чуть выше, чем в этом году (2017-й — плюс 7–9%, 2018-й в базовом варианте — плюс 9–11%). Это связано с динамикой депозитов, которая может выправиться под влиянием высоких реальных процентных ставок. Все-таки инфляционные ожидания населения снижаются, и скоро частные вкладчики должны почувствовать, что депозитные ставки в целом «обгоняют» инфляцию.
Профицит ликвидности, который сейчас наблюдается в банковской системе, будет потихонечку рассасываться, так как кредиты (в первую очередь кредиты населению), начнут расти чуть быстрее, чем депозиты.
Думаю, что к концу 2018 года рост спроса населения на кредит начнет сам собой подтормаживать, поскольку люди более реалистично оценят свою платежеспособность, соотнесут рост долга и рост зарплат и увидят, что их зарплаты растут не настолько быстро, чтобы принимать на себя масштабные долговые обязательства.
Однако в третьем квартале у нас начался рост просроченной задолженности предприятий — это на фоне скачка банкротств. И тут есть большой риск. В условиях стагнации даже небольшое сжатие доходов компаний может вызвать очень неприятные явления, такие как долговая дефляция. Например, какая-то компания вновь набрала долгов в расчете на то, что кризис заканчивается и можно ожидать рост рынка. Но выясняется, что дополнительных доходов не будет — время идет, а перспектива возобновления роста рынка не просматривается. Тогда, чтобы поддержать оборот и сохранить платежеспособность, такая компания попытается сбросить цены, чтобы увеличить продажи.
Если таких компаний на данном рынке много — оптовые цены начнут падать (абсолютно или по отношению к росту стоимости издержек). Соотношение долга и дохода у большинства компаний на рынке начнет ухудшаться. Если таких рынков окажется несколько, то в какой-то момент процесс может стать самоподдерживающимся. Тогда вместо слабого плюса по ВВП в 2018 году можно получить слабый минус. Но я надеюсь, что этого не будет.
Основные риски внутри самой банковской системы — это проблема скрытых дыр в капитале. В 2017 году все убедились, что проблема очень масштабная: «Югра», «Открытие», Бинбанк, Промсвязьбанк. Ряд банков из 30 крупнейших тоже чувствуют себя очень нехорошо, но крепятся как могут. Поскольку дыры в капитале — ненаблюдаемая вещь, сюрпризы возможны по определению. Мы оцениваем еще нераскрывшиеся дыры в капитале банковской системы примерно на триллион рублей.
Вариантов решения немного. Есть средства госкорпораций, но основным способом будет, конечно, санация на деньги ЦБ. Принадлежащему ЦБ Фонду консолидации банковского сектора в случае необходимости придется спасать банки из категории too big to fail (по крайней мере, из числа 11 системообразующих), заливать дыры деньгами.
Да, ЦБ — эмиссионный банк, и теоретически ресурсы у него бесконечны. Но риски такой политики связаны не только с угрозой для макроэкономической стабильности, но и с возможной потерей управляемости растущим «подсобным хозяйством» регулятора. В пределе ЦБ рискует постепенно превратиться из мегарегулятора в министерство по делам всего — со своими банками, пенсионными фондами, страховыми компаниями, недвижимостью, заводами и пароходами. Но этот риск, если и сработает, то, скорее, в 2019 году.
Вопрос 2018 года еще и в том, захотят ли собственники банков частично закрыть дыры за счет своих средств, чтобы спасти бизнес и потом получить какую-то долю пирога на рынке финансовых услуг. Этот пирог, правда, не выглядит очень вкусным, но зато количество едоков резко сократилось, поэтому есть стимул остаться. Собственникам было бы проще избежать проблем, будь у них выше доходы, выше процентная маржа. Но для этого нужна была бы более мягкая процентная политика Центрального банка.
ЦБ предпочел ее не проводить, и в результате он сейчас вынужденно принимает на свой консолидированный баланс множество непрофильных активов. И чем дальше, тем больше будет принимать.
Основных сюрпризов можно ждать за пределами так называемого московского банковского кольца и за пределами «десятки» системообразующих банков. В России есть банки, может быть, не очень крупные, но сильно связанные с другими банками или значимые в масштабах тех или иных регионов. ЦБ на примере Татфондбанка показал, что готов действовать жестко. Но в результате мы увидели довольно существенный эффект домино в Татарстане. Эти эффекты могут повторяться и в других регионах.
В каждом конкретном случае наступление момента «Ч» предсказать практически невозможно. Это похоже на предсказание падения яблока, у которого пересох черешок. Подует ветер, и оно упадет, но когда? По нашей оценке, в банковской системе порядка 50 таких созревших «яблок». И некоторые из них достаточно крупные, чтобы вызвать эффект домино или панику, но при этом недостаточно велики, чтобы ЦБ гарантированно их спасал. И вот здесь возможна развилка. Если все пойдет по худшему сценарию, то банковская система станет источником проблем, способных сбросить экономику в новое сжатие производства.
Механизм здесь примерно такой: если начнут «оптом» падать крупные банки, не входящие в число системообразующих, а ЦБ их не будет поддерживать, то остальным придется повышать ставки по депозитам, чтобы повысить лояльность нервничающих клиентов — физических и юридических лиц. Ставки по банковским кредитам конечным заемщикам также возрастут. В результате пострадают те отрасли, где уже сейчас идет волна банкротств и растет просрочка, и при этом высока зависимость от привлечения кредитов. Это торговля, строительство и операции с недвижимостью, производство строительных материалов, некоторые сегменты машиностроения. Если им еще немного ужесточить доступ к кредитам, то процесс начнет нарастать, а затем перекинется и на другие сектора. Кто-то приостановит инвестиционные программы, кто-то начнет экономить на закупках сырья. По цепочке это может сказаться на экономическом росте в целом.
Риск такого развития событий повысится к концу следующего года, поскольку к этому моменту, если мировые цены на углеводороды не вырастут, нынешнее сравнительно высокое положительное сальдо по текущим операциям будет «проедено», рубль станет себя менее уверенно чувствовать. А динамика рубля очень важна, поскольку если вкладчики видят, что еще и рубль нестабилен, то валютная паника объединяется с банковской.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Основной же внешний риск, как мне кажется, связан даже не с ценами на нефть. В следующем году может сыграть тема санкций. Это такой ящик Пандоры — причем пока он по-настоящему не открыт. Например, действующие секторальные санкции, даже после ужесточения, выглядят вполне гомеопатически. Еще на несколько дней уменьшать сроки трансграничного кредитования для санкционных компаний — это все равно что срубить дерево, а потом еще начать рубить пенек.
Гораздо неприятнее — резкое расширение списка лиц, для которых могут применяться блокирующие персональные санкции (SDN), подразумевающие арест зарубежных активов.
Этот риск реализуется, если вдруг произойдет арест активов не какого-то единичного бизнесмена как физического лица, а очень крупной российской структуры — банка или госкомпании — на территории США. Скорее всего, некоторое время спустя активы разморозят, постоянный арест — это объявление полноценной экономической войны. Но попугать могут — а этого будет достаточно, чтобы вызвать очень неприятный психологический эффект для российского рынка.
Если активы крупного корпоративного игрока, который активно работает через американские счета, будут заморожены, на рынке возникнут опасения относительно других подобных игроков, а за ними — и относительно всех крупных российских банков. Возникнет недоверие на межбанковском рынке. А затем возможна и паника вкладчиков.
В итоге, как и в случае с риск-сценарием неуправляемого вскрытия «дыр в капиталах» банков, происходит ужесточение доступа к кредиту не только для санкционных компаний, но и для всех конечных заемщиков, а далее действует причинно-следственная цепочка, описанная в этом первом риск-сценарии.
Существенное ослабление рубля, вероятность которого велика в случае внешнего шока из-за санкций, может несколько смягчить негативные последствия для экономики, но наиболее уязвимым к кредитному сжатию секторам — строительному комплексу и торговле — девальвация не поможет, скорее сыграет в минус. Дальнейшие развилки лежат уже за пределами 2018 года.
Оговоримся — это все-таки не базовый, а пессимистический сценарий.
Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
