Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Нынешний кризис российской экономики есть, прежде всего, кризис ее тотальной неконкурентоспособное, накапливавшейся десятилетиями. И выход из этого кризиса неизбежно потребует не нескольких лет, а нескольких десятилетий, если не жизни двух-трех поколений.
Перспективы возрождения страны при любом возможном характере будущей политической власти будут зависеть от решения одних и тех же экономических проблем. И решаться эти проблемы будут, вероятнее всего, примерно одними и теми же методами, основанными преимущественно на рыночных отношениях, поскольку прежняя система административной («лагерной») экономики разрушена, по-видимому, уже безвозвратно.
Долгосрочные проблемы и ориентиры
Наиболее важная экономическая проблема России — необходимость избавления от значительной части нашего промышленного потенциала, которая, как оказалось, либо вообще не нужна стране, либо нежизнеспособна в любых нормальных, т. е. рыночных, конкурентных условиях. Большинство экспертов сходятся во мнении, что речь идет о необходимости закрытия или радикальной модернизации от 1 /3 до 2/з наших промышленных мощностей. Дать более точные оценки этих масштабов сегодня, конечно, просто невозможно.
Своеобразным «символом» в этом смысле стала Воркута, которая на основе нормальной рыночной цены угля покрывает лишь 15% своих издержек, остальные 85% ей оплачивает госбюджет, т. е, налогоплательщики. Сегодня дешевле привезти в Россию уголь из Польши, Австралии или Южной Африки, чем добывать его в Воркуте, Подмосковье, Приморье, а также на многих шахтах Донбасса и Кузбасса. В аналогичном положении находится и множество других предприятий угольной, лесной, химической промышленности, металлургии, машиностроения, оборонных отраслей и т. д. Россия на единицу валового внутреннего продукта потребляет сейчас в 1,5—2 раза больше сырья и в 3—3,5 раза больше энергии, чем большинство других развитых стран. При нынешнем уровне эффективности обреченными представляются и до 75—80% коллективных хозяйств в нашем аграрном секторе.
За последние три года на внутреннем рынке России сложились, наконец, первоначальные условия для ликвидации гибельного монополизма производителей, для развития конкуренции и стимулирования научно-технического прогресса: наблюдается почти всеобщее превышение предложения над спросом. Но процесс «выбраковки» нежизнеспособных производств и отраслей, чреватый разрушительными социальными взрывами, ни в коей мере не может быть пущен на самотек. Мы пока еще не имеем автоматического рыночного механизма перелива капитала из отрасли в отрасль, и не известно, сколько еще времени пройдет, пока он будет сформирован.
Очевидно, наша экономика никоим образом не может обойтись ни сейчас, ни в предвидимом будущем без планирования, без целенаправленной структурной (индустриальной) политики государства, которая сочетала бы в себе, с одной стороны, план-график постепенной «выбраковки» обреченных предприятий (т. е. постепенного лишения их субсидий из бюджета со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до банкротств тех, кто не сумеет приспособиться), а с другой — продуманный выбор государственных приоритетов для поддержки перспективных производств, в первую очередь, конечно, высокотехнологичных и наукоемких отраслей, имеющих, наряду с топливно-сырьевыми отраслями, какие-то шансы выхода на мировой рынок. Ни при каких обстоятельствах Россия не может себе позволить также дальнейшее разрушение ее единственного бесспорного национального капитала, накопленного за прошедшие семь десятилетий, — ее научно-технического потенциала и системы образования.
Вместе с тем важнейшим направлением индустриальной политики государства должно стать создание надежной социальной «сетки безопасности», которая смогла бы самортизировать негативные социальные последствия экономической реконструкции подобных масштабов. Имеются в виду, прежде всего выделение достаточных средств для переобучения, перемещения и обустройства высвобождаемой рабочей силы, надежная система пособий по безработице, различные общественные работы. Сегодня в нашей промышленности более /з рабочей силы является излишней по нашим же техническим нормам, а в ряде отраслей, городов и районов все занятые — излишни абсолютно.
Однако только прямого государственного участия в смягчении проблемы занятости недостаточно. На всю видимую перспективу государственный сектор (включая и приватизированную его часть) обречен лишь «выталкивать из себя» рабочую силу, а не привлекать ее. Вне всяких идеологических соображений, проблема занятости в нашей стране не может быть решена без свободного, ничем не ограничиваемого развития индивидуального и корпоративного частного сектора, особенно мелких и средних предприятий в производстве и сфере услуг. Только при этом условии мы можем надеяться, что открытая безработица в России в обозримой перспективе может быть удержана на более или менее безопасном уровне 9—12% от всего трудоспособного населения.
Вторая крупнейшая проблема — необходимость оздоровления денежной и кредитно-финансовой системы страны. Не было никогда в мире и не бывает «здоровой» экономики без «здоровых» денег. Ни нормальное (т. е. бездефицитное) товарное кровообращение в экономике, ни решающее условие всякого прогресса — достаточные сбережения, а, следовательно, и инвестиции — невозможны, если деньги «не работают» в их полную силу.
При нынешних масштабах той части нашей экономики, которая живет лишь благодаря искусственной бюджетной поддержке, полностью без-инфляционное развитие страны в ближайшей перспективе, видимо, недостижимо. Но действие двух других главных инфляционных факторов — все еще сохраняющегося частичного отрыва наших внутренних цен от мировых и безответственной ценовой политики наших предприятий-монополистов — может быть благодаря окончательному отпуску цен на свободу (в первую очередь на нефть и газ), а также началу процесса массовых банкротств за год—два сведено к минимуму. Если России удастся ограничить инфляцию в близком будущем на уровне 15-20% в год, нормальный процесс сбережений и инвестиций начнет, несомненно, восстанавливаться.
Неприемлемо высокий нынешний уровень бюджетного дефицита (надо не более 23% от ВВП), наихудшая в мире налоговая система, конфискационные методы покрытия бюджетных расходов и пр. — все эти болезненные проблемы императивно потребуют своего решения любым будущим правительством страны независимо от его политической ориентации. Налоговая реформа, поощряющая, а не затрудняющая процесс сбережений, стабильно положительный процент по всем видам депозитов и заимствований в банковской системе страны, развитие фондового рынка — важнейшие методы восстановления бюджетного равновесия и нормализации инвестиционного процесса. Однако в сложившихся условиях ликвидация бюджетного дефицита, похоже, уже недостижима без широкой продажи на свободном рынке активов, все еще принадлежащих государству, и в первую очередь (тоже вне всяких идеологических мотивов) важнейшего из этих активов — земли.
Процесс подрыва всеобщего доверия к рублю и долларизация российской экономики зашли сегодня столь далеко, что денежная реформа в самом близком будущем представляется уже неизбежной. Это может быть либо введение твердого фиксированного курса действующего рубля по отношению к иностранным валютам (но как это сделать на практике?), либо выпуск параллельной национальной валюты — червонца, — также имеющей фиксированный курс. Не следует к тому же исключать, что при благоприятном стечении обстоятельств новый твердый рубль с момента своего появления может стать наднациональной валютой для некоей «рублевой зоны», охватывающей либо все страны СНГ, либо часть из них.
Нормальное экономическое развитие России не может быть также обеспечено без приостановки «бегства» национального капитала за границу и возвращения тех денег, которые успели «убежать». Речь уже идет о величинах порядка 50—100 млрд. долл. Необходимо, однако, отдавать себе отчет в том, что никакие полицейские меры здесь всерьез не помогут. Только создание надежных политических и экономических гарантий сохранности этих капиталов, а также обеспечение для них возможности прибыльного инвестирования внутри страны могут вернуть их назад.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Третья долгосрочная проблема — это проблема собственности. Очевидно, что нынешний процесс приватизации государственной собственности (включая «ваучеризацию») принял характер откровенного передела ее между директоратом и группирующимися вокруг него кланами. Завершение этого безобразного, но, по-видимому, неизбежного процесса потребует, скорее всего, еще лет пять, а может быть, и больше. В ходе его, однако, есть основание надеяться, что жизнеспособные крупные вертикальные и горизонтальные структуры будут так или иначе восстановлены (похоже, преимущественно в виде различных промышленно-финансовых групп). Этот процесс может быть и, вероятно, будет ускорен притоком в бывший государственный сектор новых российских частных капиталов, а также капиталов из-за рубежа.
Вызывает, однако, повышенную тревогу та анти-предпринимательская, по существу запретительная, политика, которую правительство реформаторов вот уже три года проводит в отношении классического частного сектора. Объяснения подобной политики могут быть различны, но ее направленность очевидна: удержать частную инициативу в мелкой торговле и отчасти в банковском деле и не пустить ее в производство, оптовую торговлю, сферу услуг, транспорт, коммунальное хозяйство, аграрный сектор и другие отрасли, где стихийное частное предпринимательство могло бы подорвать позиции приватизированных государственных предприятий. Так долго продолжаться не может: нормализация обыденной экономической жизни страны и ее научно-технические перспективы связаны не только и даже не столько с деятельностью наших промышленных монстров, сколько с инициативой малых и средних предприятий, конкурирующих своими идеями и продукцией за место на рынке.
Требует своего решения и проблема создания новой модели взаимоотношений между Москвой, регионами и местами. Никакого обострения регионального сепаратизма в России на самом деле не существует: идет обычный для всего мира процесс перераспределения налоговых доходов и экономической ответственности между центром и регионами. К сожалению, у нас он принимает подчас самые дикие, нецивилизованные формы. Но его итогом будет, вероятнее всего, выработка какой-то устойчивой конституционной формулы, повышающей долю регионов в собираемых в стране налогах до 50—60% при соответствующем расширении их социально-экономической компетенции и ответственности. Вместе с тем такая формула должна будет, по-видимому, учитывать и возможное выдвижение на первый план идеи освоения еще неосвоенных российских пространств как главной национальной цели на достаточно долгую перспективу.
Исключительно важной является также проблема воссоздания единого экономического пространства на всей или большей части территории бывшего Советского Союза. Очевидная экономическая несостоятельность большинства постсоветских республик делает весьма вероятным (причем, возможно, в ближайшем же будущем) ускорение их экономической реинтеграции. Этот процесс, несомненно, должен быть, во-первых, сугубо добровольным (экономическое воссоединение — это не обязанность, а привилегия) и, во-вторых, должен протекать с минимальным, а еще лучше — без всякого субсидирования их со стороны России. Говоря прямо, Россия сама сегодня слишком бедна, чтобы, скажем, финансировать разрушенное на десятилетия вперед Закавказье или взять на себя значительную долю ответственности за судьбу умирающего естественной смертью Донбасса. Возможно, что чем медленнее на деле этот процесс реинтеграции будет происходить (10—20 лет), тем более безболезненным он будет для России.
Однако в любом случае конечной целью экономического воссоединения должна стать полная жизнеспособность и дееспособность этого нового единства, а именно: наднациональная валюта или платежный союз, основывающийся на свободной взаимной конвертируемости валют по твердому курсу; единое таможенное пространство; полная свобода передвижения товара, услуг, капитала и рабочей силы в рамках такого нового объединения, включая свободу приобретения всех видов собственности; общая инфраструктура; какой-то общий бюджет; наднациональные органы с правом принятия решений, координирующие социально-экономическую политику участвующих стран.
И наконец, еще одна проблема — наши взаимоотношения с дальним зарубежьем. Рыночная экономика — это неизбежно более или менее открытая экономика. Для России фактор «открытости» приобретает дополнительную важность еще и потому, что в ее предельно монополизированной экономике, никогда, по существу, не знавшей конкуренции, единственным ее действенным источником и сегодня, и на годы вперед может быть только конкуренция импорта.
Наиболее трудной в наших отношениях с дальним зарубежьем была и остается проблема растущей задолженности России (на сегодня уже около 120 млрд. долл.). Выход или, по крайней мере, смягчение ситуации здесь ВОЗМОЖНЕЕ преимущественно по четырем направлениям: продолжать политику побуждения наших основных кредиторов к максимально длительной отсрочке наших долгов (но, не доводя дела до их списания, т. е. до нашего государственного банкротства); более активная продажа на рынке задолженности нам других государств (а она тоже сейчас на уровне 145 млрд. долл.); конверсия нашей задолженности в промышленную, земельную и другую собственность; прекращение дальнейших государственных заимствований у других стран и международных организаций, за исключением, возможно, строго целевых займов у МВФ для стабилизации рубля или выпуска новой национальной валюты.
Россия должна наконец, определиться и в своем отношении к иностранному частному инвестиционному капиталу. Это единственный мощный источник внешнего содействия, который может сыграть крупнейшую, а в некоторых областях и решающую роль в нашем экономическом возрождении. Но существующие политические, юридические, экономические и даже психологические барьеры все еще препятствуют его массированному притоку. На сегодняшний день иностранные инвестиции в России находятся на уровне 3 млрд. долл., в то время как в Венгрии — 7 млрд., а в Китае, с учетом инвестиций диаспоры, — уже свыше 200 млрд. долл.
Ни российское руководство, ни российская общественность пока еще, по всем признакам, не отдают себе также должного отчета в значении для нас проблемы протекционизма. Если сегодня полностью открыть двери российской экономики, конкуренцию иностранной продукции могут выдержать лишь нефть, газ, некоторые виды сырья и, может быть, часть продукции нашей оборонной промышленности. Все остальные отрасли без тарифной или административной защиты ее не выдержат. Но и удерживать основную часть нашей экономики в «тепличном режиме» слишком долгое время нельзя: мы и так уже по индексу конкурентоспособности (и уровню производительности труда) занимаем в мире где-то 50—60-е место. Очевидно, что поиски разумного сочетания открытости и протекционизма — это тоже центральная задача любого нашего будущего правительства и неизбежная часть всей политики структурной перестройки экономического потенциала России.
История XX века показала, что при всем ее национальном своеобразии Россия не может длительное время идти вне или поперек потока, которым движется весь остальной мир. Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5% трудоспособного населения (2—3% в традиционной промышленности и 1 — 1,5% в сельском хозяйстве), значит, это и наша перспектива. Весь вопрос лишь в том, как и с какими трудностями, мы к этому придем.
Экономическая политика нынешнего правительства
То, что в последние два года реформы застопорились, а экономическую политику правительства отличает крайняя нерешительность, — это факт, который вряд ли сегодня вызывает у кого-либо сомнения. В этой связи основной позитивный итог, думается, состоит в следующем: страхи, что правительство страны круто свернет на проинфляционный курс, к счастью, не сбылись. Вплоть до середины года правительство сумело выдержать мощное инфляционное давление самых неэффективных секторов российской экономики (а именно, угольной промышленности, АПК и ВПК), в результате чего инфляция не только не ускорились, а, наоборот, заметно пошла на убыль.
Однако летом правительство все же было вынуждено уступить этому давлению и выбросило в экономику дополнительные 13—14 трлн. рублей, что, естественно, уже осенью дало свой неизбежный инфляционный эффект. Более того, вкупе с огромным недобором налогов и ростом всех видов государственной задолженности этот инфляционный выброс подтолкнул правительство к весьма сомнительной (если не сказать резче) акции, выразившейся в попытке одним ударом, а точнее, еще одной конфискацией, решить все свои бюджетные проблемы. Имеется в виду «черный вторник» 11 октября, который возник, конечно, не случайно. Если бы не страх политических последствий случившегося в этот день обвального падения рубля, правительство смогло бы, таким образом, буквально за ночь уменьшить почти на Уз реальные размеры своей задолженности юридическим и физическим лицам, а заодно и прилично «заработать» на продаже по новому курсу своих валютных резервов, на возросших таможенных сборах, на налогах вообще и на налоге на так называемую «курсовую разницу» в частности и пр.
Но у этой несостоявшейся конфискационной акции есть, как представляется, и своя положительная сторона. Во-первых, если здравый смысл в нашей экономической политике все же, наконец, возобладает, эта акция вполне может стать последней в истории попыткой правительства решать свои проблемы путем открытого грабежа и населения и предприятий. Во-вторых, она в полную меру высветила значение для устойчивости всей денежно-кредитной системы страны проблемы растущих инфляционных ожиданий и углубляющегося недоверия к рублю всех его держателей. В-третьих, эта акция сделала абсолютно очевидной необходимость создания, наконец, в стране условий для прибыльного инвестирования имеющихся сбережений не в финансовые спекуляции, а в нормальные, здоровые сферы приложения: банковскую систему с устойчиво положительной ставкой процента по всем депозитам; промышленную собственность в виде прямых и портфельных инвестиций; жилищный и (что особенно важно) земельный рынок; надежные государственные ценные бумаги. Осознание того факта, что сбережения должны в конце концов куда-то прибыльно вкладываться, может также подтолкнуть правительство уже в ближайшее время к отказу от фактически запретительной политики по отношению к классическому частному предпринимательству.
Несколько обнадеживает и то, что в проекте бюджета правительство (по крайней мере, на бумаге) остается на твердых антиинфляционных позициях, выдвигая на первый план задачу, довести инфляцию в целом в этом году до уровня 50—60% годовых, а в последние его месяцы — даже до уровня 15—20%. Другой важнейший момент этого проекта — финансирование все еще огромного дефицита бюджета (около /з всей его расходной части) не за счет печатного станка, а путем выпуска на внутренний рынок государственных заемных обязательств, а также за счет внешних заимствований.
Однако именно это (бесспорно позитивное в своей основе) намерение обойтись без печатного станка и вызывает больше всего сомнений. Представляется, что сегодня заставить рынок купить на 43 трлн. государственных ценных бумаг можно только принудительными мерами, т. е. или продать их напрямую самому Центральному банку, или с его поддержкой навязать их коммерческим банкам и другим финансовым институтам. В любом случае либо это даст тот же самый инфляционный эффект, либо правительство таким путем заберет с рынка основную часть потенциально производительных сбережений (свободных денег сегодня в стране, по оценкам, порядка 45 трлн. рублей), которые тут же будут потрачены на простое поддержание все тех же безнадежных секторов экономики. Не исключено также, что оба этих негативных эффекта возникнут одновременно.
Еще большее сомнение вызывает намерение занять за рубежом 12—13 млрд. долл., включая, есть опасения, и использование обещанного кредита на стабилизацию рубля. Во-первых, получить эти средства — само по себе весьма нелегкая задача. Во-вторых, как признает и правительство, это вполне может оказаться последним таким заимствованием, после чего российскому государству как заемщику уже вообще перестанут давать какие-либо займы.
Российская налоговая система нуждается в глубоком реформировании. Сегодня это тоже, кажется, не оспаривается никем. Но вряд ли предполагаемая на следующий год налоговая что-либо радикально изменит в главных аспектах нынешней ситуации с налога ми и соответственно с доходной частью бюджета: в уровне собираемости налогов и масштабах налоговой базы. России необходимо изменение самой налоговой философии, а именно, переход от принципа: «чем выше уровень налогообложения, тем больше денег в казне» к обратному принципу: «чем ниже уровень налогообложения, тем больше денег в казне».
Однако подобный переход не может быть совершен в одночасье, он потребует, по некоторым оценкам, 8-10 лет для своего завершения. Представляется, что в течение такого периода бюджетный дефицит может быть сведен к минимуму только одним реально возможным способом: широкой (но именно широкой!) продажей как можно большей части еще имеющихся у государства активов, включая, конечно, и важнейший из них — землю. Между тем, судя по проекту бюджета и планируемым изменениям в системе налогообложения, до этой мысли ни наша исполнительная, ни наша законодательная власти пока еще, к сожалению, не созрели.
Настораживает также и другое: при всех громких заявлениях о том, что вот-вот будет чуть ли не вовсе прекращено субсидирование из бюджета безнадежных, абсолютно нерентабельных производств (в частности, в угольной промышленности), бюджет фактически сохраняет прежние масштабы такого субсидирования. Аналогично положение и в таком сверхважном вопросе, как начало банкротств нежизнеспособных предприятий: много слов и почти никакого дела. Между тем, очевидно, что без резкого сокращения субсидий и начала процесса банкротств ни решение проблемы сокращения бюджетных расходов и соответственно бюджетного дефицита, ни устранение такого мощного инфляционного фактора, как ценовая политика наших предприятий-монополистов (так называемая «инфляция издержек»), ни выход из нынешнего острейшего «кризиса неплатежей» уже просто невозможны.
По ряду оценок, примерно 30% современных неплатежей составляют неплатежи государства, и оно, естественно, обязано погасить их, причем, чем скорее, тем лучше (а не доводить дело до их «усыхания» в результате инфляции чуть не до нуля, т. е. до прямого грабежа). Но остальные 70% неплатежей — уже вина самих предприятий и коммерческих банков. Академик Л. Абалкин считает, что это соотношение и того более резко выраженное — 10:90. Причины — прежде всего упорное нежелание предприятий приспосабливаться и по пене, и по качеству своей продукции к реальным условиям спроса; их режим «взаимной амнистии» друг к другу с надеждой, что при должном терпении все их долги когда-нибудь покроет казна; наглое «прокручивание» многими из них средств, зачастую вполне достаточных для своей нормальной работы, через внутренний финансовый рынок или вывоз их за рубеж; искусственная задержка платежей в банковских каналах и пр.
Думается, что если и существуют «немонетарные» способы борьбы с бюджетным дефицитом и инфляцией, то это именно они и есть: направление бюджетной поддержки не в бесперспективные, а, напротив, в самые эффективные отрасли экономики, прежде всего в частный сектор; начало ощутимого процесса банкротств; государственное вмешательство в сложившуюся ситуацию полукриминальных финансовых и валютных спекуляций; действенная, а не словесная борьба с коррупцией и засильем прямой уголовщины в экономической жизни страны.
Принципиальное значение для судеб реформы имеет также развернувшаяся в настоящее время борьба за и против дальнейшей либерализации российской экономики. Правительство, судя по его заявлениям, намерено отпустить на свободу цены на ряд пока еще контролируемых им товаров, в первую очередь на нефть и нефтепродукты, а также отказаться от жесткого квотирования их экспорта. Результаты подобных действий были бы, конечно, далеко не однозначны: наряду с приближением внутренних цен на данные виды продукции к мировым, ликвидацией их дефицита на внутреннем рынке и созданием, наконец, действенных экономических стимулов для проведения курса на энергосбережение и энерго-перевооружение это, конечно, вызвало бы и новый, возможно, предпоследний ценовой шок (последним будет, вероятно, шок, связанный с отпуском на свободу цен на газ, электроэнергию и все виды жилищных и коммунальных услуг).
В то же время нельзя не видеть, что предполагаемый новый этап либерализации напрямую затронул бы многие сформировавшиеся за последние годы «траншейные интересы», в первую очередь интересы так называемых спец-экспортеров и импортеров (один из основных факторов столь распространившейся сегодня коррупции). Исход этой борьбы с уверенностью, конечно, трудно предсказать. Но пока, похоже, дело на практике ограничится очередным уродливым компромиссом: внутренние (сегодня заниженные на 70% от уровня мировых) цены на нефть будут в той или иной мере сохранены, внутренние поставки ее будут регулироваться обязательными государственными заданиями, а экспортерам будет по-прежнему обеспечен их фантастический «навар» от разницы между внутренней и мировой ценами. Большие сомнения вызывает также способность правительства устранить все привилегии наших «спец-импортеров» (например, спиртного и табака) — слишком они влиятельны и слишком высокие возможности личного обогащения оно им обеспечило ранее.
Одновременно обвал рубля вновь оживил требования о введении фиксированного его курса по отношению к доллару. Думается, однако, что при нынешних темпах инфляции, глубине падения доверия к рублю и всеобщей политической и экономической нестабильности в стране введение твердого валютного курса сегодня либо вообще нереально, либо может привести к результатам, обратным ожидаемым: еженедельным (если не чаще) девальвациям его, уходу валюты на нелегальный рынок, еще большему ухудшению условий для возвращения назад капиталов, эмигрировавших и продолжающих эмигрировать за границу.
Невелики достижения и в развитии процесса приватизации. Завершение этапа ваучерной приватизации очень быстро показало ее реальную направленность, в отличие от ее декларированных целей (т. е. «социальной справедливости»): по существу, ваучеры создали лишь внешнее прикрытие для начавшегося ранее и продолжающего набирать силу процесса передела государственной собственности между директоратом и примыкающими к нему чиновничьими кланами. Второй этап приватизации — приватизация «за деньги» — никакие может развернуться в полную силу, и отнюдь не потому, что в стране нет сбережений. Возможно, что после проведения давно назревшей переоценки основных фондов государство наконец, решится выбросить на открытый рынок в массовом порядке все еще принадлежащие ему активы, в том числе акции промышленных предприятий, находящихся полностью или частично в его собственности.
Но если в области приватизации крупной государственной собственности можно отметить хоть какой-то прогресс (пусть и в неприглядной форме номенклатурного дележа), то положение классического частного предпринимательства сегодня на деле хуже, чем было до начала нынешних реформ. Господство принципа лицензирования любого нового дела вместо его регистрации и связанная с этим коррупция, незащищенность предпринимателей перед лицом организованной преступности, запретительный уровень налогообложения (на деле порядка 95% прибыли) и невозможность нигде получить нормальный долгосрочный кредит искусственно выталкивают частную инициативу в сферу мелкой торговли и финансовых спекуляций. Не может не тревожить и тот факт, что число фермеров в России сократилось примерно на 10%.
Сколь долго эта близорукая политика может продолжаться (особенно в свете растущей безработицы), предсказать, конечно, трудно. По-видимому, одних политических мер для ее изменения может оказаться и недостаточно. Как это ни печально сознавать, но именно завершение номенклатурной приватизации может, в конце концов, убрать основное препятствие, парализующее сегодня развитие масштабной частной инициативы.
Во внешнеэкономическом же положении России, как представляется, произошли определенные сдвиги, заслуживающие внимания. Подписан, наконец, Договор об Экономическом союзе стран СНГ, создающий основу для ускорения реинтеграционных тенденций на постсоветском пространстве. На практике речь пока может, видимо, идти о создании некоего варианта «общего рынка» этих стран с более или менее свободным движением товаров в рамках всего интеграционного объединения, их платежном союзе на базе ограниченно конвертируемых национальных валют, об относительно близкой перспективе общего таможенного режима и возникновении первых наднациональных координирующих органов. Вместе с тем ключевая проблема экономической реинтеграции — возможна она или нет без субсидирования других постсоветских республик со стороны России — остается нерешенной. Об этом, в частности, свидетельствуют такие события, как оттяжка на неопределенный срок реализации уже подписанных соглашений между Россией и Беларусью, вновь обострившаяся проблема погашения задолженности Украины за поставки нефти и газа из России, а также весьма прохладная реакция России и ряда других стран СНГ на далеко идущие предложения Казахстана о Евразийском союзе.
Экономические позиции России в отношении дальнего зарубежья также несколько окрепли, имея в виду, прежде всего весьма ощутимый актив ее торгового баланса, достигнутые договоренности и с Парижским, и с Лондонским клубами относительно дальнейшей пролонгации долгов, а также несколько возросшие в первой половине года темпы прироста иностранных частных инвестиций в ее экономику. С другой стороны, пожалуй, впервые встала во весь рост проблема протекционизма в отношениях России с ее зарубежными партнерами. Сначала банки, а за ними автомобильная, авиационная, ликероводочная, пищевая, текстильная и ряд других отраслей российской промышленности усилили давление на правительство с требованиями тарифной защиты от иностранной конкуренции и в некоторых случаях добились ее. В то же время усилилось давление и в обратном направлении, особенно со стороны таких крупных городов, как Москва и Санкт-Петербург, которые покрывают до 60—70% потребностей своего потребительского (в первую очередь продовольственного) рынка за счет поставок по импорту.
Импортные тарифы повысились в 2—2,5 раза. Но этого оказалось недостаточно. Попытки правительства усилить протекционизм косвенным путем за счет одномоментного обвального понижения курса рубля также, как известно, успеха не имели. Думается, что в сочетании с начинающимся процессом структурной перестройки всего российского экономического потенциала проблема допустимых пределов протекционизма приобретет в ближайшие годы для России еще большую остроту.
Естественно, политические и социальные факторы в таких условиях не могут не оказывать сильнейшего (а возможно, и определяющего) влияния на действия правительства в сфере экономики. Популярность демократических движений в России за годы реформ значительно ослабла. Многие наблюдатели сходятся сегодня во мнении, что без какого-то очевидного успеха, без ощутимого улучшения в социальном положении населения страны демократы и представляющее преимущественно их правительство могут эти выборы и проиграть. Как сегодня реально обеспечить такой успех? По-видимому, только если правительство предпримет какие-то меры для компенсации конфискованных в ходе реформы сбережений населения. Но это будет реальный, а не мнимый успех лишь в одном случае: если правительство сумеет предоставить такую компенсацию в форме дополнительных прав людей на государственное имущество и на землю. И это может стать самым мощным толчком для ускорения ключевого процесса реформ — реальной приватизации всей российской экономики, а не только ее промышленных монстров.
При всех их издержках три года реформ, конечно, в корне изменили российский менталитет, причем не только наверху, но и внизу. Если не говорить о крайних проявлениях экстремизма, то сегодня все политические силы и партии страны (от левых до правых) по своим экономическим программам на самом деле не так уж сильно и отличаются друг от друга. Все эти программы построены на сочетании государственного регулирования экономики с развитием интенсивных рыночных отношений, на признании необходимости сосуществования различных форм собственности, включая частную, на стремлении иметь здоровую денежно-финансовую систему и обещаниях проводить антиинфляционную политику, на требованиях максимальной социальной защищенности населения и т. д.
Как представляется, единственным важным вопросом, где пока еще существует непримиримая полярность взглядов, остается вопрос о земле и о судьбе нежизнеспособных коллективных хозяйств в деревне. Но следует признать, что пока в этом вопросе ни левые, ни центристы, ни правые не сумели еще выработать по-настоящему конструктивной программы. Что делать, например, с опустевшим и, похоже, окончательно деградировавшим российским Нечерноземьем? Лежачие колхозы здесь уже, видимо, не поднимет никакая сила. Однако и на местных фермеров пока надежда слаба, и переселенцев сюда тоже что-то особенно много не видно.
Но, продолжая эту тему уже в отношении, например, Воркуты, общественное мнение в стране становится, похоже, достаточно однородным: как угледобывающий район Воркуту уже не спасти, весь вопрос лишь в том, как сделать его закрытие (или, если это возможно, перепрофилирование) максимально безболезненным в социальном плане. Судя по всему, ни одна серьезная политическая сила в стране не обещает спасения и той, скажем, части нашей химической промышленности, которая производила боевые отравляющие вещества, — надобность в них, надо думать, отпала навсегда. Таким образом, наше общество, похоже, уже пришло к пониманию того факта, что падение производства отнюдь не всегда и не во всех отраслях есть зло, оно может быть и благом. И в этом смысле продолжающееся снижение объемов производства в ряде отживающих отраслей будет и дальше служить признаком не упадка, а, наоборот, выздоровления нашей экономики. При одном, однако, условии: если такое падение будет перекрыто ростом в эффективных секторах, прежде всего в индивидуальном и корпоративном частном секторе. Сегодня это высокотехнологичные и наукоемкие производства, потребительские отрасли, торговля и сфера услуг, банковский и финансовый секторы, страховое дело и пр. В ряде подобных отраслей и секторов российской экономики подъем уже начался. И, если правительство сумеет в близкой перспективе ослабить налоговый пресс, а также обеспечить их безопасность от всех видов преступности, есть основания ожидать, что дна нашего кризиса мы достигнем где-то. Конечно, если в дело не вмешается какой-нибудь новый непредвиденный фактор. Например, новая «кавказская» или еще какая-нибудь другая война.
Однажды один путешественник попал в плен к амазонкам. После недолгого совещания эти отважные воительницы приняли решение убить беднягу. Однако перед этим они предложили «идущему на смерть» исполнить его последнюю просьбу. Подумал-подумал путешественник и попросил амазонок кое-о-чем. Это-то, собственно говоря, его и спасло. -так, вопрос: какую просьбу высказал обреченный»?
Однажды один путешественник попал в плен к амазонкам. После недолгого совещания эти отважные воительницы приняли решение убить беднягу. Однако перед этим они предложили «идущему на смерть» исполнить его последнюю просьбу. Подумал-подумал путешественник и попросил амазонок кое-о-чем. Это-то, собственно говоря, его и спасло. -так, вопрос: какую просьбу высказал обреченный»?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
