Главная » Экономисту »
О консенсусе в экономической и социальной политике
О консенсусе в экономической и социальной политике
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Политическая ситуация последних лет в России все еще побуждает наших экономистов и социологов вести дискуссию о дальнейших перспективах страны преимущественно в духе противостояния и взаимного непризнания: левые против правых, социалисты против либералов, дорожится против монетаристов и т. д. Общая растерянность, царящая в умах, и накал политических страстей, сопровождающих обсуждение проблем и задач, стоящих ныне перед Российским государством, таковы, что и внутри страны, и вовне ее прочно утвердилось убеждение: современная Россия не знает ни целей, ни путей дальнейшего развития, ни скорости и глубины тех серьезнейших преобразований, которые ждут ее либо уже сегодня, либо в обозримом будущем.
У борьбы за власть — свои законы. И нет ничего удивительного в том, что политики в своих узкопартийных интересах максимально используют любые, иногда просто даже надуманные расхождения во взглядах со своими соперниками, чтобы получить какие-то политические дивиденды и тем самым усилить свое общественное влияние. Но любое общество, и российское в том числе, — это не только политика и политики, не только видимая на поверхности и/или подспудная политическая борьба. Прежде всего — это самосознание, взгляды на жизнь, идеалы и стремления «молчаливого большинства», т. е. той преобладающей «неполитической» части населения, которая, может быть, внешне и не очень влияет на нынешнюю ситуацию, но, в конечном счете, от ее настроений и предпочтений зависит очень многое, если не все.
Российское общество устало от раздоров, оно требует согласия, которое, по всей вероятности, в экономической и социальной областях вполне возможно. Более того, не на словах, а на деле оно уже фактически есть, его только осознанно или неосознанно не замечают. Да и трудно, наверное, российскому человеку, все еще слышащему и на политической арене, и в средствах массовой информации преимущественно лишь крайние голоса, заметить, что консенсус складывается.
Если взглянуть на вещи трезво, если отбросить все крайности и не обращать внимания на маргиналов как слева, так и справа, поглощенных взаимным политическим уничтожением, нельзя не видеть, что Россия, вступившая в конце 80-х годов в полосу длительных социально-экономических преобразований неподготовленной ни теоретически, ни практически, прожила все эти последние годы не зря. Мало было понять и осознать, что прежняя тоталитарная система оказалась экономически полностью неэффективной и потому нежизнеспособной; с этим сегодня вроде бы согласны все. Мало было выдвинуть (к сожалению, с опозданием почти на столетие) в качестве ведущих такие общественные ценности, как свобода, демократия, права человека, гражданское общество, рынок, социальное хозяйство и пр.; против этого тоже, кажется, не протестует ни одна из серьезных (т. е. неэкстремистских) политических сил и ни одна из обладающих реальным весом и влиянием социальных групп. Надо было еще прийти в конце концов, к пониманию того, какие же конкретные задачи российскому обществу предстоит решить, чтобы выбраться из нынешнего национального кризиса и вступить на тот путь, по которому сегодня движется, по существу, весь мир. Такое понимание в России достигнуто. Конечно, можно и нужно (чтобы не повторить уже однажды сделанных ошибок) спорить о «цене», которую пришлось заплатить всему российскому обществу за это понимание. Но с каждым днем становится все более очевидным: в экономике и социальной сфере Россия сегодня знает, что ей нужно делать, по крайней мере, в ближайшие 15-20 лет.
Экономика
Итак, в российском обществе, в российском массовом сознании, как представляется, уже достигнута высокая степень согласия по некоторым основным линиям, в своей совокупности определяющим достаточно отчетливые контуры наиболее целесообразной и наиболее вероятной национальной экономической стратегии накануне XXI века. Определяющим потому, что основные национальные экономические задачи объективны и очевидны для всего общества. Без их решения невозможны не только возрождение и дальнейший прогресс страны, но, по-видимому, и ее выживание. И любая ответственная политическая сила просто по инстинкту самосохранения не может уклониться от необходимости эти задачи решать.
Структура собственности в стране за последнее десятилетие радикально и, по всей вероятности, необратимо изменилась. Около 30% национальных активов находится в собственности государства, 70% — это частная или смешанная государственно-частная собственность. Конечно, методы российской приватизации заслуживают самой резкой критики и с социальной, и с нравственной точек зрения, а сам переход госсобственности в частные руки не привел (по крайней мере, на данном этапе) ни к повышению эффективности приватизированных предприятий, ни к появлению на них эффективного инвестора — частного собственника. Но, тем не менее, структура собственности в России в принципе уже близка к оптимальной и похожа на ту, которая сложилась в ведущих странах Запада.
Наверное, можно в ближайшие годы ожидать некоторого роста доли чистой госсобственности за счет смешанной государственно-частной, если в результате соответствующих судебных процедур будут аннулированы наиболее одиозные приватизационные решения. Или если ввиду очевидной слабости частных инвесторов и их нежелания вкладывать деньги в реальную экономику государство будет вынуждено взять на себя более существенную, чем сейчас, часть инвестиционных усилий. С другой стороны, можно ожидать и определенного роста доли самого частного сектора, особенно мельчайшего, мелкого и среднего, стихийная инвестиционная активность которого в ближайшем будущем может быстро возрасти при дальнейшем движении страны к рынку.
Вместе с тем принципиально новое разграничение экономической компетенции уже достигнуто: наука и образование, оборона и основная часть оборонной промышленности, электроэнергетика, дороги, транспорт, связь и коммуникации, система здравоохранения, муниципальное жилье, поддержка северных территорий — это главным образом собственность и компетенция государства на всех его уровнях. Остальное — от уличного ларька до крупнейших финансово-промышленных групп — частная собственность.
Ставные связи как внутри этих двух секторов экономики, так и между ними уже осуществляются и будут, несомненно, развиваться и в дальнейшем преимущественно на основе сугубо рыночных принципов. Сложившаяся структура собственности не противоречит и растущей объективной необходимости государственного регулирования экономических процессов. Планирование и программирование, как везде в мире, могут гораздо более эффективно осуществляться, чем при прямом административном диктате, преимущественно косвенными рыночными методами, включая государственные заказы, антимонопольную практику, денежную политику, движение учетной ставки и курса национальной валюты, бюджет, налоги, займы, другие финансовые рычаги, социальное законодательство и пр.
Очевидны также сдвиги в общественном мнении относительно того, какая материально-отраслевая структура экономики нужна России в будущем. Никто уже всерьез не оспаривает еще недавно казавшееся ересью убеждение, что значительная часть экономики страны была в предшествующие десятилетия создана зря: примерно 1 /3 нашего промышленного потенциала ни при каких условиях не может быть и не будет жизнеспособной. Примерно еще до потенциала, чтобы быть конкурентоспособной и эффективной по мировым критериям, нуждается в радикальной и чрезвычайно дорогостоящей модернизации. И лишь не более ’/з нынешнего потенциала имеет шансы на то, чтобы вписаться в мировую экономическую жизнь и мировой научно-технический прогресс, оставаясь в главных чертах в современном своем состоянии.
Именно эта перестройка всего промышленного потенциала страны и есть центральная задача для нынешнего, а скорее всего, и для следующего поколения россиян. В данной связи искусственным представляется нередко наблюдаемое ныне противопоставление двух возможных направлений «реиндустриализации»: первоочередное развитие потребительских отраслей (т. е. пищевой, легкой промышленности, производства бытовой техники, жилищного строительства и автомобилестроения) или приоритетное развитие отраслей высоких технологий без прямой привязки их к потребительскому рынку. Необходимо и то и другое: жизнь страны и нации определяется не только характером и объемами массового потребления, но и задачами достойного выживания в постоянно меняющемся мире.
Сегодня, спустя без малого десятилетие после начала реформ, трудно даже понять, как это мы пустились в столь «бурное плавание», не имея главного — долгосрочной стратегии, плана радикальной структурной перестройки экономики страны и соответственно всеобъемлющей структурной (индустриальной) политики. Но еще более удивительно то, что такой стратегии мы не имеем, в сущности, и по сегодняшний день. Процесс выбраковки нежизнеспособных производств, модернизации небезнадежных предприятий и стимулирования перспективных отраслей идет сейчас, как и шел, без каких бы то ни было продуманных ориентиров для государственных органов и частных инвесторов, без действенной «социальной сетки безопасности».
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
По самым сдержанным оценкам, на решение структурных задач России необходимы только в ближайшее десятилетие инвестиции порядка 500 млрд. долл. Сама по себе эта задача невероятной сложности. Но она может стать практическим стержнем той «национальной идеи», которую сегодня так настойчиво ищут и левые, и правые, и центр, и тем самым способна усилить признаки складывающегося консенсуса в российском обществе.
Важно найти, мобилизовать средства. Однако еще важнее их распределить и направить именно туда, где они дадут наибольший эффект. Возможно ли это без продуманной общегосударственной стратегии, без соответствующей политики, без «генерального штаба» российской экономики, какое бы название он ни носил, пусть даже и «Госплан»? Процесс движения этих ресурсов, их перелива в наиболее перспективные отрасли долго еще будет невозможен в рамках только чисто рыночного механизма. Ибо реального фондового рынка у нас пока нет, частные банки еще слишком слабы и слишком «развращены» получением невероятно высоких спекулятивных прибылей; инвестиционных компаний нет, пенсионных, доверительных и других подобных фондов, по сути дела, тоже нет и т. д.
Пройдет еще, наверное, немало времени, прежде чем крупные частные инвесторы в России смирятся с тем скромным уровнем прибылей, который объективно им могут обеспечить обычные инвестиции в развитие реальной экономики. Ждать, пока это произойдет, страна не может. Надежда на прямые (да и на портфельные) иностранные инвестиции, как показал опыт, тоже очень слабая, особенно. Так что сегодня даже самые убежденные либералы, если они в состоянии сохранять хотя бы минимум объективности, должны признать: еще долго у нас не будет более надежного источника инвестиций в реальную экономику, чем государственный бюджет и государственный кредит в той или иной его форме, что, естественно, требует соответствующего государственного механизма их распределения. И это, несомненно, — тоже важнейший пункт того национального согласия, которое исподволь, само собой возникает сегодня.
После начала бомбардировок Югославии всему российскому обществу (включая, похоже, даже самых рьяных «про западников») стаю, по-моему, очевидно, насколько наивными были наши недавние иллюзии относительно наступившего наконец в мире всеобщего замирения и насколько безответственной была реформаторская политика последних лет, обрекшая научно-технический потенциал России на разрушение и вырождение. Инстинкт выживания нации подсказывает абсолютный, бесспорный приоритет для страны на всю видимую перспективу: Россия обязана сохранить свою Академию наук, свои ведущие прикладные исследовательские институты, свои университеты, свои 70 «номерных» городов, в которых живут более 3 млн. человек — цвет российской нации. И соответственно за счет преимущественно бюджетной поддержки (что не должно препятствовать обычной коммерческой деятельности) следует не только сохранить, но в меру необходимости и дальше развивать весь комплекс высокотехнологичных производств, обеспечивающих стране надежный ракетно-ядерный щит и мобильные, хорошо технически оснащенные обычные вооруженные силы. Россия может приумножить свои передовые позиции в ряде отраслей высоких технологий: в ядерной энергетике, космонавтике, производстве вооружений. Рассуждения о том, что мы обречены быть энерго-сырьевым придатком постиндустриального мира, — в лучшем случае лишь следствие обычного человеческого паникерства, а в худшем — преступных намерений.
Может быть, самый спорный вопрос — будущее сельского хозяйства страны, пути его развития. Пытаться в той или иной форме сохранить коллективное хозяйство или связать его перспективы преимущественно с частным хозяйством, причем в самом широком его диапазоне — от приусадебного клочка земли до высокоэффективного фермерского хозяйства? Вопрос этот, учитывая наше прошлое, никак не может быть решен сверху и, тем более, быстро.
Понадобятся, вероятно, десятилетия и жизнь, как минимум, двух поколений, прежде чем в российской деревне отчетливо сформируются новый образ жизни и преобладающий способ производства. Пытаться сегодня выдвинуть заранее еще одну умозрительную схему было бы нереально и опасно. Именно поэтому, как представляется, ведущие политические силы страны не связывают себя сейчас никакими чересчур уж обязывающими проектами и заверениями. «Само собой что-то вырастет», — может быть, это и звучит как всего лишь «уличная мудрость», но для национального согласия (по крайней мере, сегодня) вряд ли кто может предложить что-либо более надежное.
Тем более что упор на стихийные, рыночные процессы при формировании новых социально-экономических структур в нашей изуродованной коллективизацией деревне отнюдь не означает даже простой возможности отказа от прямой государственной поддержки различных вновь возникающих на селе форм хозяйствования. Без государственной административной, налоговой, кредитной, страховой, научно технической и прочей поддержки ничего не получится — это сегодня, кажется, понимают все. Вопрос лишь в том, в каких масштабах, по каким критериям и на основе каких механизмов будет осуществляться такая поддержка.
Какие бы перемены в политической жизни ни происходили, какие бы формы ее социально-экономического устройства ни сменяли друг друга, остается неизменной одна из главнейших ее национальных задач — освоение огромных пространств и огромных природных богатств страны. Никакой «национальной идеи» искать не надо, она всегда была с нами — это идея созидания, освоения, обустройства России и соответственно жизни людей, ее населяющих. И если ничем не ограниченная предпринимательская активность во всех ее формах выступает главным фактором возрождения и дальнейшего прогресса страны, то ключевым условием такой активности является общественная инфраструктура — дороги, порты, аэродромы, энергосети, надежная связь, жилье, школы, больницы, правоохранительные учреждения и пр. Кроме государства, никакой иной реальной силы, способной взять на себя решение этих задач, в России сегодня нет и долго ещё не будет. Так разве не очевидно, что при всем накале страстей вокруг проблемы «больше государства — меньше государства» на самом деле пределы спору поставлены самой жизнью, объективными потребностями страны, и в таком смысле весь этот спор по своей сути беспредметен. С точки зрения здравого смысла ответ может быть только один: сколько надо, столько его, государства, и должно быть.
Судя по многим заявлениям как слева, так и справа нашего политического спектра, в России, похоже, уже складывается всеобщее убеждение, что крупнейшей исторической ошибкой и большевиков, и «горбачевской перестройки», и реформаторов рыночников было традиционное пренебрежение возможностями мельчайшего, мелкого и среднего частного предпринимательства. Во всем мире — от США до Китая — такое предпринимательство сегодня выступает движущей силой экономического и научно-технического прогресса и главным работодателем во всех отраслях экономики. Россия, будучи сравнима с ведущими странами по размерам своих промышленных монстров, по относительной насыщенности экономики мельчайшими, мелкими и средними предприятиями, уступает США примерно в 10 раз. Между тем для нас эта проблема сегодня актуальна как, наверное, ни для какой другой страны в мире.
В российской экономике в 90-е годы некоторые признаки стихийной выживаемости и роста в суровых рыночных условиях проявлял сектор мелкого частного предпринимательства, хотя со стороны властей, казалось бы, делалось все, чтобы не только не поддерживать и защищать его, а, наоборот, всячески давить и притеснять. Да и тому, что вопреки всем кризисным явлениям на внутреннем российском рынке все же сформировалась и сохраняется обстановка насыщенности и оживления, страна обязана в основном именно классическому частному предпринимательству, а не нашим промышленным гигантам (за исключением, может быть, автомобилестроения, спасающегося под мощнейшей тарифной «крышей»), независимо от того, остались ли они в государственной собственности или перешли в руки крупного бизнеса.
Безработица в России официально достигла 13—14% числа занятых, а потенциал ее измеряется 25—30% (свыше 20 млн. человек). Очевидно, давление столь острой проблемы на политическую и социальную стабильность в обществе в ближайшие годы будет возрастать, а оно, это давление, уже сейчас находится где-то у опасной черты. Надеяться, что растущую безработицу могут как-то «рассосать» наши промышленные гиганты, нет никаких оснований: крупная промышленность в России (как, кстати говоря, и во всем индустриальном мире) обречена в XXI веке на то, чтобы, модернизируясь и совершенствуясь, лишь «выталкивать за ворота» все новые и новые контингенты рабочих. Занятость и теряющим работу, и вновь поступающим на рынок труда может обеспечить только мельчайшее, мелкое и среднее предпринимательство во всех отраслях экономики. И никакая идеология здесь ни при чем: классическому частному сектору в современных условиях просто нет реальной альтернативы. Этот сектор необходимо всячески поддерживать, что понимают и либералы, и социал-демократы, и более или менее умеренные коммунисты, т. е. практически все.
Вряд ли на российской политической сцене найдется сегодня, какая либо серьезная организованная сила, которая выступала бы против рынка как такового. Но никто, наверное, не решится сказать, что то, что мы сейчас имеем, — это и есть рынок.
Очевидно, что строительство рынка с развитой, всеохватывающей инфраструктурой является одной из главных задач страны на все предвидимое будущее:
1. Необходимо воссоздать в российской экономике нормальное равновесие между количеством денег в обращении и товарной массой, ликвидировать искусственно сложившийся денежный «голод», дать возможность предприятиям восстановить свой утраченный за годы реформ оборотный капитал. Количество денег в обращении (наличные плюс депозиты) не превышает в стране 12-15% ВВП, в то время как в других странах с переходной экономикой этот показатель находится на уровне 40—50%, а в высокоразвитых — 70—100% и даже более.
2. Всеобщие неплатежи и бартер — проблема номер один современной российской экономики, главная причина «закупорки сосудов» в экономическом организме страны, а в нынешней ситуации, может быть, и самый главный фактор инфляции. И ни одно правительство,
ни одна политическая сила, какой угодно ориентации не могут рассчитывать на заметное улучшение социально-экономического положения страны (включая ее налоговые и, следовательно, бюджетные возможности), пока эта растущая гора неплатежей и всеобщий бартер не будут ликвидированы.
3. Исходя из нынешних реальностей российская экономика на достаточно долгое время должна приспособиться жить в условиях открытой, но умеренной, контролируемой инфляции порядка 25-30% в год, поскольку никаких иных надежд на рост инвестиций, ускорение экономической динамики и повышение благосостояния населения в действительности не существует. Состояние умеренной инфляции (в чем многие страны и отчасти даже мы сами могли убедиться) не так страшно на деле, как его иногда рисует общественная полемика. Если регулярно (скажем, раз в квартал) в соответствии с ростом цен индексируется все — оборотный и основной капитал, долги, депозиты, процент, зарплата, пенсии и пр., — никакого социально неприемлемого перераспределения доходов и собственности не происходит, реальная ценность обязательств сохраняется, стимулы к труду и предпринимательской деятельности не ослабевают. Важнейшее значение при этом имеют, конечно, жесткое удержание бюджетного дефицита под контролем и действенное антимонопольное регулирование, ибо, судя по нашему опыту, «инфляция издержек» на деле является даже более серьезным фактором всеобщего роста цен и обесценения денег, чем чисто монетарные причины.
4. Учетная ставка процента (а вслед за ней и ставки по кредитам коммерческих банков) должна быть доведена до естественного для экономического подъема уровня, т. е. до 2—4% ее превышения над годовой величиной инфляции. Долгосрочный инвестиционный кредит должен стать, наконец, доступным для экономики. В какой мере политика неоправданно завышенных процентных ставок (а по ГКО — просто фантастических) была преднамеренной, а в какой вынужденной — отдельный разговор. Но факт остается фактом: банковская система страны все годы реформ преимущественно «торговала воздухом», не только не обеспечивая реальный сектор экономики дополнительными средствами, но, наоборот, «вытягивая» оттуда, как пылесос, все свободные деньги. Апофеозом же этого в высшей степени разрушительного процесса стала «пирамида» ГКО, окончившаяся, как известно, полным крахом.
5. Реальный уровень учетной ставки при прочих равных условиях неизбежно повысит и привлекательность российского фондового рынка, в первую очередь корпоративных ценных бумаг. Это позволит со временем перейти к торговле акциями как к основному способу мобилизации и межотраслевого (и внутриотраслевого) перелива капиталов. Сегодня же невероятно низкую и неустойчивую цену корпоративных бумаг (включая гак называемые «голубые фишки») определяет не столько недостаточная прибыльность выпускающих их компаний, сколько фактор риска и высочайший уровень действующей процентной ставки в стране. Еще одним перспективным фактором создания процветающего фондового рынка в России был бы, вероятно, переход на трехзвенную схему организации банковского дела: Центробанк — коммерческие банки — инвестиционные банки. Инвестиционный бизнес давно пора выводить в самостоятельную сферу деятельности на первых порах с ощутимым, а, может быть, и преобладающим участием государства.
6. Интересы отечественных производителей и экспортеров требуют от властей не просто сохранения конвертируемости рубля, а поддержания его курса по отношению к ведущим мировым валютам на ощутимо заниженном уровне по сравнению с его действительной покупатель ной способностью. Этот курс, кроме того, должен быть единым и «плавающим», т. е. подвижным или периодически пересматриваемым.
Но это лишь часть вопроса о дальнейшей валютной политике страны. В свое время реформаторы совершили крупную ошибку: вместо того чтобы выпустить в качестве «якоря» для экономики страны национальную параллельную конвертируемую валюту с устойчивым курсом («червонец»), они «пригласили» на эту роль доллар. Ослабевшая Россия в растущих масштабах продолжает кредитовать правительство процветающей Америки. Любая серьезная политическая сила России не может ныне не иметь в качестве цели дедолларизацию российской экономики хотя бы в перспективе. И у меня лично складывается впечатление, что в ходе российских реформ позиции тех, кто с самого начала выступал за параллельную национальную валюту, в глазах общественности сегодня отнюдь не ослабли, а, наоборот, укрепились.
Общепризнанной в стране приоритетной задачей является восстановление инвестиционного процесса на основе повышения способности общества к сбережениям и производительного использования уже имеющихся накоплений. Вернее, дело даже не в том, сколько в стране сберегается (сберегается-то как раз прилично: по разным оценкам, в диапазоне 25—30% ВВП), а в том, где, как и с каким эффектом, эти сбережения используются.
Должны быть резко увеличены бюджетные возможности. Способов для этого немного, но в своей совокупности их последовательное и решительное применение может дать исключительно высокий результат. Речь идет в первую очередь о проведении в жизнь налоговой реформы, снижении налогового бремени и соответственно о возвращении в налоговую систему до 45—50% российской экономики, т. е. той ее части, которая сегодня вообще не платит никаких налогов. Кроме того, необходимо исправить стратегическую ошибку последних полутора десятилетий — политику государства в ликероводочном производстве. Даже сегодня, после ряда попыток изменить ситуацию, нелегальная торговля водкой лишает государственный бюджет ежегодно 67 млрд. долл., или 30—35% нынешней его доходной части. И наконец, надо улучшить технологию налоговой деятельности и управления государственным имуществом, включая усиление налоговой дисциплины, работу с естественными монополистами, реструктуризацию налоговой задолженности, взаимозачеты, эффективный контроль над госпакетом акций и пр.
Необходимо освободить от налогообложения все производственные инвестиции, осуществляемые за счет прибыли и амортизации, и все капиталовложения предприятий в техническую модернизацию производства и новые научно-технические решения. И какая политическая сила станет возражать, если в стране будут созданы (как это было, например, в Японии и Южной Корее) значительные государственные фонды льготного долгосрочного кредитования мельчайшего, мелкого и среднего частного бизнеса, особенно венчурных предприятий? Конечно, новые виды бюрократического контроля и коррупции в данном случае неизбежны. Но сумели же другие страны свести побочные общественные издержки этого нужного дела к минимуму.
Ключевым вопросом всей российской экономики является степень доверия российского человека к банковской системе страны и к своей национальной валюте — рублю. По различным оценкам, население хранит сегодня «под матрацем» до 100 млрд. долл., и более. Вторая крупнейшая за годы реформ конфискация хранившихся в банках сбережений, от которой правительство не сумело удержаться, сделала совершенно недоступным для производительного использования этот крупнейший инвестиционный ресурс страны. Восстановить доверие населения могут теперь только такие процессы, как общая политическая стабилизация страны, эффективное восстановление ее банковской системы (похоже, на это потребуется, как минимум, 7—8 лет), допуск иностранных банков к оперативной деятельности на российских денежных рынках, ощутимая, а еще лучше полная индексация утраченных сбережений населения, принятие, наконец, закона о государственных гарантиях сохранности сбережений во всех банках страны и пр.
Еще более значительный инвестиционный ресурс составляют средства, «эмигрировавшие» в 90-е годы из России за рубеж: разброс оценок колеблется в пределах от 150 млрд. до 300-350 млрд. долл., и более. Но, по-моему, при всей привлекательности этого ресурса о нем на какое-то время нужно просто забыть. Никакими разовыми мерами, вроде пресловутой амнистии, данную проблему не решить. Можно и нужно резко сократить этот отток (такие попытки делаются), но повернуть его вспять реально лишь в результате заметного улучшения общего экономического климата в стране, создания глубоко продуманной системы законодательных гарантий для инвестиций, обеспечения высокой степени открытости российской экономики, поддержания стабильности отношений страны с внешним миром. Но в первую очередь, конечно, на основе простого доверия отечественных и иностранных инвесторов к российскому правительству вообще.
Неопределенным и в высшей степени подвижным остается в России процесс передачи налогово-бюджетных полномочий и социально-экономической ответственности из центра в регионы и на места. Этот процесс не завершен и законодательно не закреплен даже на верхних этажах властной «пирамиды» — в отношениях между центром и регионами. Если фактическое распределение между ними собираемых в стране налогов колеблется сейчас вокруг пропорции 50:50, то сам размах таких колебаний ежегодно (особенно в каждом конкретном случае) является объектом ожесточенной борьбы. Относительно же распределения полномочий и ответственности между регионами и местным самоуправлением вообще пока говорить не о чем: в целом в оставляемых (или передаваемых) центром средствах в регионах и на местах доля местного самоуправления сегодня практически вряд ли выше, чем, например, в Москве, — всего 1 — 1,5%.
Между тем современное общество не может полнокровно развиваться без опоры на региональную автономию и местное самоуправление, прообразом которого в дореволюционной России, например, было земство. И сегодня у нас в стране дело не в региональном или местном сепаратизме, а в том, что жизнеспособная и эффективная система взаимоотношений: центр — регион — местный уровень, просто еще не сформирована.
Реформы дали ощутимый толчок интеграции российской экономики в мировое хозяйство, в интенсивную международную экономическую жизнь и всемирное разделение труда. Но если общий вектор выхода России из длительной международной изоляции к настоящему времени определился, то многие конкретные проблемы, вызванные к жизни растущей степенью открытости ее экономики, требуют своего дальнейшего осмысления.
Во-первых, не ясно до конца, какие географические направления сотрудничества являются для России приоритетными, на какие рынки в наибольшей мере следует ориентировать российских производителей и потребителей. Складывается, однако, впечатление, что после кратковременной эйфории от доведенной до абсурда независимости в результате распада СССР, после настойчивых и в основном безуспешных попыток со стороны постсоветских государств переориентировать свою экономику на рынки третьих стран, наконец, после периода нарочитой отстраненности России от реальных и потенциальных возможностей экономической интеграции бывших советских республик наступают, кажется, некоторое прояснение и отрезвление.
Многообразнейшие вековые связи, сплачивавшие еще недавно единое государство в органичное целое, не могут быть, как оказалось, разорваны и заменены чем-то принципиально иным ни за годы, ни даже за десятилетия. На третьих рынках новых экспортеров (включая даже экспортеров нефти) никто с распростертыми объятиями не ждет. Партнеры из числа постсоветских государств рассматриваются там преимущественно односторонне — лишь как рынки сбыта. На радикальную структурную перестройку своего экономического потенциала ни у кого из постсоветских государств сил пока нет, а имеющиеся производственные мощности могут быть загружены лишь при ориентации на их взаимные возможности и потребности. Иначе никому из этих государств, включая Россию, свой основной промышленный потенциал не сохранить, что, похоже, находит ныне растущее понимание среди общественности практически всех стран СНГ.
Во-вторых, события 90-х годов показали, что российские реформаторы основательно перестарались с открытостью экономики страны для иностранной конкуренции. Экономика России оказалась абсолютно неподготовленной к такому наплыву иностранных товаров и начала «тонуть», будучи не в силах приспособиться (практически в одночасье) к иностранной конкуренции подобной остроты и подобных масштабов. К тому же реформаторы установили (из престижных, видимо, соображений) не заниженный курс рубля, что по всем резонам полагалось бы сделать для защиты национальных производителей и поощрения отечественных экспортеров, а, наоборот, предпочли тратить впустую десятки миллиардов столь нужных стране долларов на поддержание искусственно завышенного курса рубля. Так, между прочим, была загублена конверсия оборонной промышленности, так был нанесен колоссальный урон легкой и пищевой промышленности страны, так чуть было не подорвали собственное автомобилестроение, которое удалось защитить только лишь вовремя установленными государственными заградительными тарифами.
Но и таможенные тарифы, как показала жизнь, — палка о двух концах. Под их чрезмерной защитой российское автомобилестроение, например, стало, по-видимому, окончательно неконкурентоспособным. Теперь на обновление оно может рассчитывать только при прямом иностранном участии. В этом и состоит вся проблема на будущее: где найти ту динамичную «золотую середину» между протекционизмом и открытостью, которая позволила бы сохранить стране собственный промышленный потенциал и в то же время не лишала бы ее благотворного воздействия иностранной конкуренции.
В-третьих, для любой политической силы наша внешняя задолженность будет оставаться одной из самых серьезных проблем. Для России и ее внешних кредиторов наступает, видимо, время попробовать обсудить всю проблему нынешних встречных финансовых потоков в принципе. Отток средств из России за 90-е годы (с учетом всей накопившейся в предыдущие десятилетия задолженности нам со стороны других стран) минимум в два раза, а реально, похоже, в три и более раз превысил суммарную советскую и новую собственно российскую задолженность внешнему миру. Думается, что и к нашей, и наших внешних кредиторов выгоде целесообразно «нулевое решение»: все списывается, никто никому ничего не должен, все попытки России вернуть назад легально и нелегально «сбежавшие» из страны средства прекращаются, 1 долл., российской задолженности фактически «выкупается» за 2 или даже 3 долл., задолженности нам и наших денег, оперирующих за рубежом. При всей кажущейся экзотичности подобной идеи, если бы «Большая семерка», Россия, МВФ и Всемирный банк приняли ее в один прекрасный день к обсуждению, мировое финансовое сообщество, уверен, отнеслось бы к этому не с иронией, а с пониманием.
В-четвертых, события подорвали доверие внешних инвесторов к России. Ожидать быстрого восстановления, а уж тем более расширения притока частных иностранных инвестиций в соответствии с потенциальными потребностями и возможностями страны, конечно, нереально. И даже нынешняя прямо-таки фантастическая дешевизна российских (в частности, промышленных) активов не может перебороть сегодня эту боязнь риска. Потребуются, несомненно, огромная дополнительная работа и политическая стабилизация в стране, прежде чем солидные инвесторы снова начнут принимать Россию всерьез как перспективное и привлекательное поле деятельности.
Однако скорое превращение России в нормальную, можно сказать, заурядную, как и весь остальной мир, сферу международной экспансии частных капиталов вряд ли возможно и еще по одной причине. Если основные политические силы страны сегодня более или менее сходятся на том, что участие иностранного капитала в подъеме экономики России желательно, то различного рода олигархические круги так не считают. История затянувшегося на годы прохождения через Думу закона о разделе продукции убедительно свидетельствует, что принцип «собака на сене» является пока еще в этих кругах превалирующим. В подобной атмосфере нереально надеяться, что приток иностранного капитала даже при самых благоприятных условиях сможет сыграть в обозримом будущем в России роль, сравнимую с той, которую он сегодня играет в Китае, Вьетнаме или государствах Центральной Европы.
И все же показательно, что в последнее время вновь стали появляться оптимистические прогнозы (например, Минприроды РФ), предполагающие в случае реального ввода в действие закона о разделе продукции суммарный приток прямых иностранных инвестиций в Россию в ближайшие два года порядка 10—12 млрд. долл., а через 3—4 года до 40—50 млрд. долл.
Социальная сфера
В нынешних условиях не будет, вероятно, большой натяжкой сказать, что и основные социальные задачи России либо не имеют, либо имеют весьма слабое отношение к идеологии. Но зато они полностью вытекают из обыкновенного, всем понятного житейского здравого смысла.
И у нас в стране, и особенно за ее пределами весьма распространено убеждение, что российский человек — плохой работник. Проблема эта, конечно, сложная, неоднозначная. Но при анализе, так это или не так, а если так, то по какой причине, нельзя не видеть одного фундаментального обстоятельства: труд фактически пяти поколений россиян оплачивался и продолжает оплачиваться на самом нищенском уровне — в десятки, а то и в сотни раз ниже, чем труд соответствующей квалификации и интенсивности в других индустриальных странах. В подобных условиях было бы в высшей степени нереально ожидать, что с приходом демократии и рынка сложившийся уже поколениями своеобразный «конкордат» между российскими работниками и их работодателями — «как вы нам платите, так мы вам и работаем» — исчезнет сам по себе. На деле положение в данной области лишь ухудшается и, похоже, уже стало реальной угрозой самому существованию российской нации.
Необходимо в ближайшие же годы резко (в несколько раз) повысить среднюю зарплату, пенсии и прочие социальные пособия в России.
С этим сегодня согласны, кажется, все политические силы страны. Но как это сделать и можно ли это сделать, не дожидаясь соответствующего роста масштабов производства и душевой производительности труда? Просто административным распоряжением — бесполезно, резким ускорением инфляции — опасно, полагаться же лишь на стихийный рост доходов — слишком долго и социально несправедливо. Несправедливо потому, что граждане России так и не имеют вплоть до сегодняшнего дня четкого ответа от властей на совершенно законный вопрос: а куда девается вся та новая добавленная стоимость, которую работники продолжают создавать своим трудом? В 90-е годы Россия перестала субсидировать другие бывшие советские республики, что составило экономию порядка 50 млрд. долл., ежегодно. Она прекратила субсидирование стран бывшего СЭВ и своих клиентов в третьем мире — это еще экономия примерно 25 млрд. долл., в год. Военные расходы страны сократились в 45 раз, расходы на науку и образование — более чем в 10 раз. Средняя зарплата, особенно после, снизилась примерно в 3 раза, пенсии и пособия — в 5 раз; относительная налоговая нагрузка на экономику выросла примерно вдвое. Куда это все ушло?
Думается, что если новое радикальное перераспределение собственности в России маловероятно, то перераспределение вновь создаваемых доходов не просто необходимо — оно неизбежно. Иначе Россия не может рассчитывать ни на длительную социальную стабильность, ни на возрождение национальной энергии, ни на устойчивый экономический рост. Воровство не может быть в жизнеспособной стране длительное время основным источником обогащения. Рано или поздно российский бизнесмен должен привыкнуть к среднемировым 5—10% годовой прибыли на свой капитал, российский чиновник — к приличному должностному окладу, а не разного рода подношениям и вымогательству, а российский работник во всех сферах экономики и общества — к достойному человека уровню зарплаты и социальной защищенности, на который он имеет столь же законное право, как работники во всем остальном мире.
Одним словом, это тоже приоритетнейшая национальная задача на перспективу и тоже обязательный элемент складывающегося национального консенсуса в экономической и социальной политике. Ни традиционный цинизм крайне левых, ни жесткость и полное равнодушие к «человеку с улицы» крайне правых (особенно их компрадорских, коррумпированных слоев) не имеют будущего. В нищенском состоянии ни тем, ни другим российского человека больше не удержать.
Нарастающая, как снежный ком, безработица в стране тоже требует не идеологизированных, а сугубо прагматических решений. Исходя из мирового опыта их можно, видимо, сгруппировать по трем основным направлениям: «кейнсианская» стратегия всемерного стимулирования потребительского и производственного спроса за счет ускоренной работы печатного станка и контролируемой инфляции; метод развертывания массовых общественных работ, особенно в различных отраслях инфраструктуры; условно говоря, стратегия всемерного поощрения мелкого и среднего частного предпринимательства как самого действенного средства стихийного увеличения занятости многих миллионов трудоспособного населения.
В нынешних условиях здравый смысл диктует необходимость использования всех этих трех направлений. И конечно, ни одна политическая сила в столь жизненно важном для страны вопросе не может полагаться лишь на поток событий: российское общество отнюдь не настолько прочно, чтобы позволить себе обострение или даже просто длительное существование подобной взрывоопасной проблемы.
Сегодня сама необходимость социальных реформ — коммунальной, пенсионной, здравоохранения, реформы предприятий — вряд ли уже вызывает в стране столь глубокие сомнения и протесты, как это было еще совсем недавно. Сомнения и протесты вызывает другое: попытки провести эти реформы «кавалерийским» наскоком при сохранении нынешнего поистине нищенского уровня доходов основной массы населения и противопоставление чисто рыночных форм оплаты жилья и коммунальных услуг, накопительной схемы пенсионного обеспечения, страховой медицины, самоокупаемости социальной сферы предприятий и пр. традиционным общественным формам социального потребления.
Очевидно, и здесь выход возможен лишь на путях общественного компромисса. Левым придется допустить (да они и сейчас уже это допускают) целесообразность и законность постепенного развития рыночных, основанных на индивидуальной ответственности форм удовлетворения социальных потребностей. Правым же, видимо, надо смириться (да они, похоже, уже смирились) с тем, что в наших конкретных условиях социальные реформы, чтобы «не взорвать» общество, требуют не месяцев и даже не лет, а десятилетий для своего эффективного осуществления. Придется смириться им и с тем, что на всю видимую перспективу в России, похоже, неизбежно сосуществование и взаимодействие рыночных (платных) и коллективных, внерыночных (бесплатных) форм решения социальных проблем. На этом, кстати говоря, и основывается моя уверенность в том, что будущее России — это будущее европейской социал-демократической страны, естественно, со всеми поправками на ее сугубо национальные особенности.
Неуклонно пагубное влияние на современное российское общество оказывает преступность, прежде всего организованная. Ни чисто левыми (административными), ни чисто правыми (рыночными) методами данную проблему не решить. Конечно, трудно себе представить здесь значительный прогресс без давно назревшего решительного вмешательства правоохранительных органов (если у них еще есть силы на такое вмешательство). Но и без разрушения экономической базы преступности (разрешительный принцип при открытии нового дела, практика фактически «дармовой» приватизации, нынешняя налоговая система, выталкивающая предпринимателя в «тень», различные льготы и многое-многое другое) тоже, вероятно, нереально пытаться остановить нынешнее тотальное наступление криминала. В обществе такая ситуация осознается, и в решении этого острейшего социального вопроса возможность национального общественного консенсуса либо уже наметилась, либо, убежден, намечается на наших глазах.
Не первый год наши средства массовой информации и многие рядовые избиратели жалуются, что по содержанию программ трудно, а то и вообще невозможно отличить политические партии и их лидеров друг от друга: все, дескать, пишут, говорят и предлагают более или менее одно и то же. И хотя в действительности, по-видимому, это не совсем так, ощущаемая по всему политическому спектру схожесть многих программных положений является, на мой взгляд, положительным симптомом: страна постепенно приходит к общему или, вернее, преобладающему мнению, что ей надлежит делать.
Столь же положительным кажется и то, за что многие (особенно на правом фланге) критиковали правительственную линию, а именно, инертность. И положительным не только потому, что страна просто физически нуждается в передышке для осознания последствий августовского кризиса, оценки достижений и ошибок уходящего десятилетия. Но и потому, что в российскую общественную жизнь, хочется думать, вновь возвращаются настроения умеренности, неторопливости, трезвого расчета, оглядки на интересы и предпочтения «человека с улицы». И если это означает движение от оголтелого якобинства к термидору, что ж, да здравствует термидор!
Приходит отец домой, а его ребенок плачет. Отец спрашивает ребенка: - Почему ты плачешь? Отвечает ему ребенок: - Почему ты мне папа, а я не сын тебе? Кто же это плакал?
В бар зашли три зэка и заказали: гроб с костями, многоэтажку и то что мы строили. Официант им все принес и говорит: вот вам гроб с костями и многоэтажка. А то что вы строили – нет. Есть только то где вы были. Что заказали зэки?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
