Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
По моему глубокому убеждению, если опыт российских экономических реформ и доказал что-либо бесспорное, так это одно — весьма слабое отношение даже самых продуманных теоретических разработок к реальной жизни. Более того, он доказал почти полную неприменимость любых известных теорий, любых развернутых теоретических построений — неважно, будь это классический марксизм или кейнсианство, или социальное рыночное хозяйство, или монетаризм — к условиям нашей повседневной действительности.
Так что же, могут тогда спросить, применимо? Чем же нам надлежит руководствоваться в дальнейшем? Уверен, ничем другим, кроме четырех правил арифметики и обыкновенного крестьянского здравого смысла. И если нам сегодня чего и не хватает, так это не теорий, не вдохновенных стратегических планов с замахом на десятилетия, а то и на века, а простого понимания обыденного житейского правила: надо поступать не по теории, а, но обстоятельствам, т. е. разумно, взвешенно, соизмеряя наши усилия и результаты, стараясь не насиловать жизнь и примеряясь, пристраиваясь к ней. Как в шахматах: е2е4, а дальше оно уже само пойдет туда, к смутно маячащей на горизонте конечной цели — выигрышу всей партии. Если, конечно, действовать в соответствии с логикой здравого смысла, соблюдать общепринятые среди людей и тоже продиктованные этим здравым смыслом правила игры и избегать непростительных, непоправимых ошибок.
И не нужно для этого кончать никаких высших партийных школ и никаких Гарвардских университетов: наши проблемы и задачи понятны любому «человеку с улицы» с незамутненным всякой псевдо-теоретической чепухой сознанием. И если тем, кто у руля, что-нибудь непонятно, надо спрашивать совета не у Маркса и М. Фридмэна, а прежде всего у него, у этого «человека с улицы». Уверен, это на самом деле именно там, «на улице», родился афоризм, который, на мой взгляд, объемлет всю мудрость современного мира, по крайней мере, ту мудрость, которая нам больше всего нужна в нашем нынешнем отчаянном положении: «неважно, какая кошка — черная или белая, лишь бы она ловила мышей».
Значит, скажут мне, вы за эклектику? Да, за самую настоящую, полную, «лоскутную» эклектику. Но эклектику, отвечающую нашим российским конкретным обстоятельствам при сохранении строгой меры того, что целесообразно и что возможно в этих обстоятельствах, и принимая во внимание лишь один-единственный общественный ориентир: использование всех имеющихся в наличии или под спудом созидательных, творческих возможностей общества, какими бы похвальными или, наоборот, бранными словами расхожая молва или партийно-пристрастная пресса, или академическая наука их ни обозначили.
Было бы, конечно, в высшей степени несправедливо отрицать, что в результате прошлогодних усилий и потрясений экономическая реформа у нас наконец, началась.
Как бы там ни было, какой бы ценой это все ни досталось, но налицо ряд принципиальных позитивных изменений в нашей экономической жизни:
Во-первых, в стране, которая чуть было, не вернулась в «каменный век» — в век всеобщего натурального обмена, — деньги благодаря либерализации цен, пусть вяло и плохо, но опять заработали.
Во-вторых, начался процесс приватизации, хотя в реальности пока лишь в основном в ее наиболее примитивных (нередко безобразных) формах, прежде всего в виде мелочной уличной торговли.
В-третьих, — и это, может быть, самое важное — стремительно начал меняться менталитет людей, их отношение к жизни, причем как наверху, так и внизу. В частности, наиболее социально активная и влиятельная часть нашего общества (имеется в виду директорский корпус), кажется, наконец, начинает ощущать вкус рынка, вкус самодеятельности. А с этим приходит и понимание того, что реформы — серьез, что назад дороги уже не будет, какими бы судорогами, рывка ни и даже остановками наше движение к рынку ни сопровождалось.
Однако нельзя не видеть, что реформаторам с первых же их шагов не удалось избежать ряда крупнейших и весьма далеко идущих по своим последствиям ошибок. Эти ошибки надо, видимо, оценивать не только в категориях экономической теории, сколько с точки зрения обыкновенного здравого смысла, а также (как бы это странновато ни звучало в чисто экономических делах) в моральных категориях. Они, эти моральные категории, тоже ведь нередко свидетельствуют лишь об одном: о наличии или, наоборот, об отсутствии этого самого здравого смысла.
Не берусь говорить о других сторонах общественной жизни, но, по крайней мере, в экономике отсутствие здравого смысла и морали идет рука об руку и сплошь и рядом оказывается двумя сторонами одной и той же медали. Убежден, что именно такие ничем не оправданные с точки зрения здравого смысла ошибки периода перестройки, как антиалкогольная кампания, кампания борьбы против так называемых «нетрудовых доходов», резкое сокращение потребительского, а не инвестиционного импорта после падения мировых цен на нефть, непозволительная задержка с выходом из войны в Афганистане, наконец, безудержное инфляционное финансирование любых мыслимых и немыслимых бюджетных потребностей за счет печатного станка, начавшееся где-то, вызвали крах советской экономики, развал Советского Союза и, как следствие, неисчислимые беды и страдания людей.
И если первая разрушительная акция перестройки — антиалкогольная кампания — была порождена просто глупостью в ее, так сказать, чистом, классическом виде, то прочие ошибки того периода помимо глупости имели еще и моральную, а вернее, аморальную подоплеку: глубокое, въевшееся уже, наверное, в гены нашей «элиты» презрение к своему народу, неимоверную жестокость и тупую уверенность в том, что он выдержит все. Ведь даже и такая по видимости весьма «благородная» черта экономической политики перестройки, как инфляционное финансирование, оказалась (и не могла не оказаться) откровенным злодейством по отношению к собственному народу: от всеобщей натурализации обмена, полной пустоты на прилавках в магазинах и последовавшего затем распада страны пострадала не «элита» — пострадали и страдают, прежде всего, простые люди.
Печально, но и новому поколению реформаторов не удалось избавиться от этого традиционного нашего менталитета. Да, либерализация была абсолютно необходима, как необходима была и ликвидация огромной горы «пустых», ничем не обеспеченных денег, скопившихся у населения и предприятий. Именно эти деньги разрушили всякое подобие нормального рынка, нормального товарного кровообращения в нашей экономике. Но люди не забыли (и не забудут), что перед отпуском цен им была обещана компенсация по их сбережениям, которые менее чем за год обесценились более чем на 95%. Однако им не только не было предоставлено никакой компенсации по сбережениям, но и зарплата их в течение многих месяцев оставалась на прежнем или почти прежнем уровне, а то и просто искусственно задерживалась или даже вообще не выплачивалась (и это при росте потребительских цен в десятки раз!). На нормальном, не академическом, не теоретическом языке это называется одним словом: обман, чудовищный обман.
Последствия этого обмана еще долго будут сказываться и на общем климате рыночных реформ в стране, и на наших инвестиционных возможностях, и на развитии нашей банковско-финансовой системы, и на стимулах к труду и накоплению, и на многом другом. В конце концов, ваучер компенсировал (и то пока чисто теоретически) того, что средний наш владелец вклада в Сбербанке потерял на проведенной в такой «крутой» манере операции по отпуску цен. И нет никаких оснований ни сейчас, ни впредь считать наших людей сплошными дураками.
Можно ли было избежать этой жестокости, этого беспардонного обмана? Уверен, можно. Лет пять назад я предлагал самый простой и безболезненный способ создания стартовой площадки для отпуска цен на свободу: занять 15—20 млрд. долл., за границей и «выкупить» у населения и предприятий эту гору «пустых денег» (разумеется, одновременно остановив печатный станок, т. е. резко сократив бюджетный дефицит). Тогда нам еще охотно давали взаймы, и, если бы лидеры перестройки поняли это (а в силу своей экономической безграмотности они этого так и не поняли до самого конца), проблема была бы решена ко всеобщему удовлетворению и по весьма дешевой цене.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Но и к моменту прихода новой команды реформаторов было еще не все потеряно. Можно было срочно пустить в продажу государственные активы, включая основные фонды и материальные запасы предприятий, жилье, землю. Можно было, на худой конец, «заморозить» на два—три года сбережения людей, дав твердую государственную гарантию вернуть потом владельцам вкладов все с соответствующим поправочным коэффициентом на инфляцию. Наконец, если уж на то пошло, можно было и нужно было установить с самого начала подвижный коэффициент по номинальному росту вкладов в соответствии с инфляцией. Конечно, коэффициент, отстающий по темпам роста от нее, но отстающий все же так, чтобы грабеж хотя бы оставался в рамках приличий. И, конечно же, не допускать этих дешевых и, по сути дела, преступных вывертов с удержанием на прежнем уровне или вообще с невыплатой зарплаты.
Безусловно, все это замедлило, снизило бы эффект «шоковой терапии». Но зато ослабило бы социальную напряженность в стране и сохранило бы хоть какое-то доверие к новому, теперь уже «демократическому», правительству. И что особенно важно, сохранило бы также возможность для естественных, а не искусственных, выдуманных частных инвестиций (имея в виду все тот же ваучер).
Другая принципиальнейшая ошибка новой команды реформаторов, свидетельствующая о тщете всех сугубо теоретических построений в наших конкретных условиях, — это наивные кабинетные представления инициаторов «шоковой терапии» о вероятном поведении наших производителей, а точнее, директоров предприятий, в условиях свободы цен. Да, по учебникам экономики они должны были бы, взвинтив поначалу цены на свою продукцию до небес, тут же столкнуться с ограниченным платежеспособным спросом, а столкнувшись, мгновенно дать задний ход, снижая цены, перестраивая производство, экономя на издержках, создавая свои микросистемы маркетинга и эффективного сбыта и т. д. Одним словом, набив себе шишек, хочешь, не хочешь, но усвоить азы нормального поведения на цивилизованном рынке.
Но оказалось, не тут-то было. Надо было, наверное, совершенно не знать нашего типичного директора, который отродясь не думал ни о каком рынке, ни о каком цивилизованном поведении на нем, чтобы надеяться на то, что что-нибудь меньшее, чем реальная неминуемая угроза банкротства, может заставить его изменить свои привычные ухватки. Первый и единственный его импульс — вздуть цены завтра же в десятки, в сотни раз и стоять на этом насмерть. Какие там реформы! Никуда, дескать, потребитель от нас не денется.
В результате директора этими ценами очень скоро взяли друг друга за горло: разразился всеобщий кризис неплатежей. Но в одном они с их неверием ничему и с их крепкими нервами оказались правы: государство действительно в конце концов, купило у них все, что они произвели нужного и ненужного, и погасило их взаимные неплатежи. Возникает вопрос: надолго ли? По всем признакам следующий кризис неплатежей может разразиться уже в ближайшие месяцы. И сколько же эта дурная бесконечность может продолжаться? Правда, имеются некоторые обнадеживающие свидетельства того, что психология наших директоров начинает меняться, что они все более и более понимают невозможность жить вечно на государственных субсидиях и заказах на их мало кому нужную продукцию. Но боюсь, без реальной встряски, без реальной полосы многочисленных банкротств эти циклы: упрямое производство плохой или вообще отторгаемой рынком продукции — столь же упрямое удержание монопольных цен — всеобщие неплатежи — спасительные кредитные или бюджетные инъекции государства — новый виток инфляции или даже гиперинфляции, будут продолжаться, пока наша экономика окончательно не рухнет.
Возврат к здравому смыслу, к нормальному человеческому поведению, похоже, дается нашему директорскому корпусу весьма нелегко. Одних увещеваний, распоряжений и всяких там взываний к совести тут явно недостаточно. Лишь угроза реального банкротства (а не только ни к чему не обязывающий закон о банкротстве) может заставить директоров окончательно поверить, что времена изменились необратимо и что «тепличной» их жизни приходит конец.
И вина, и беда наших новых реформаторов в том, что они вовремя не учуяли эту, может быть, главную угрозу курсу реформ. Но для того чтобы загодя учуять и принять меры, нужны были не теории. Нужен был обыкновенный здравый смысл.
Еще одна принципиальнейшая ошибка (а может быть, и хуже, чем ошибка) новой команды реформаторов — пренебрежение возможностями частного сектора, частного предпринимательства. Мы уже больше года живем дискуссиями о судьбах наших промышленных монстров, т. е. о возможности приватизации крупнейших государственных предприятий. Сейчас с приходом повальной ваучеризации начались неуклюжие, неестественные попытки решить эту проблему в максимально короткие сроки, хотя любому непредубежденному человеку, не потерявшему хотя бы остатки здравого смысла, должно быть ясно, что эта проблема не на месяцы и даже не на годы — на десятилетия.
Между тем, очевидно, что положение нашего нового предпринимателя, в особенности предпринимателя, занятого не просто торговлей и посредничеством, а серьезными инвестиционными делами и проектами, сегодня даже еще хуже, чем оно было полтора-два года назад, «при старом режиме». Упорное повсеместное господство разрешительного, а не регистрационного принципа при организации нового дела, тесно связанные с этим масштабы как государственного, так и обычного криминального рэкета, запретительный уровень налогов и отсутствие каких бы то ни было серьезных поощрительных льгот, невозможность нигде получить инвестиционный кредит — все это парализует подлинные предпринимательские силы, насильственно выталкивая наиболее активную, предприимчивую часть населения в мелочную торговлю, а то и того хуже — в различные виды преступного, подпольного бизнеса.
Какими, интересно знать, теоретическими соображениями может быть оправдана эта близорукая, более того, самоедская для страны политика? И в каких еще категориях ее можно объяснить, кроме категорий морали, вернее антиморали? Здесь нельзя даже говорить о наличии или отсутствии здравого смысла, ибо проблема настолько очевидна и ясна, что ее, уверен, понимает даже тот мальчишка, который бросается с тряпкой в руке мыть стекла машин на уличных перекрестках. И уж тем более не может быть никаких сомнений, что ее в полной мере понимает вся пирамида нынешней власти: президент, парламент, правительство, местные администрации — вплоть до последнего клерка в префектуре. Тогда, значит, что же? Старый большевистский инстинкт, только уже в новом, «демократическом» его проявлении: не дам никому и ничему жить, если это неподконтрольно моей власти и ничего конкретно мне, в мой карман, не дает?
К этому списку ошибок новой команды реформаторов можно добавить и другие, столь же разрушительные по своим последствиям и столь же не поддающиеся никаким разумным объяснениям. Притчей во языцех уже стал уровень налогообложения новых предприятий, в особенности налогообложения новых производственных инвестиций. И это при почти полном параличе инвестиционной активности в стране. Или экспортная (а теперь и импортная) политика правительства: мы как страна, что на деле, открываемся или, наоборот, закрываемся? Как понять гот факт, что сегодня мы, по сути дела, единственная из 170 стран мира, которая сознательно проводит политику не поощрения, не форсирования своего экспорта (прежде всего продукции с высокой обработкой), а, наоборот, его удушения? А высокие импортные тарифы на любой без разбора импорт независимо от того, нужен он стране или нет? Да еще при нынешнем нереальном, до невероятия заниженном курсе рубля?
Или такая уму непостижимая глупость, как арест счетов фактически всех наших держателей валюты? И правительство при этом еще жалуется, грозит, что оно будет в судебном порядке преследовать тех, кто, вполне справедливо не доверяя ему ни на грош, предпочитает всеми правдами и неправдами держать свои деньги за границей. А что бы вы хотели, позволительно спросить, если, например, в отношении физических лиц правительство пошло на такую дикость всего-то ради каких-то несчастных 350 млн. долл.? Да их надо было, что называется, кровь из носу, но занять, взять под залог чего угодно, но только ни в коем случае ни на день не допускать превращения Российского государства в банкрота, в обманщика в глазах тех порядочных людей, которые имели раньше неосторожность поверить ему. Уверен, много еще правительству придется принести извинений, клятв и обещаний, прежде чем этот шок забудется и люди (и предприятия) опять поверят ему. Да и поверят ли?
И все-таки при всем при том повторяю: камень с горы сдвинулся, реформа началась. Хотелось бы надеяться, что новому составу команды реформаторов под руководством нового лидера удастся исправить многое из того, что в прошлом году сделано зря или сделано не так, как нужно, или вообще не было сделано. Вряд ли, конечно, сегодня кто-нибудь рискнет выразить уверенность, наш кризис закончится или хотя бы достигнет в этом году своего дна. Но убежден, есть реальные возможности, чтобы на фоне продолжающегося кризиса те очевидные позитивные тенденции, которые зародились в первом году реформы, окрепли и были дополнены новыми положительными сдвигами и достижениями на этом нашем, по всему видно, долгом и мучительном пути к рынку.
Представляется, что в нынешнем, проблемой номер один всей политики реформ является поиск меры наиболее приемлемого и наименее болезненного для страны соотношения между неизбежной инфляцией и столь же неизбежной значительной безработицей. И по экономической теории, и по обыкновенному здравому смыслу вопрос стоит так: без искусственной государственной, т. е. бюджетной и кредитной, подпитки (а значит, и без бюджетного дефицита и печатания все новых и новых денег) производство во многих наших отраслях, если не в большинстве, не выдерживающее требований рынка, будет валиться и дальше, а кое-где и остановится совсем. С другой стороны, без закрытия или резкого сокращения многих либо вообще ненужных, либо безнадежных в смысле конкурентоспособности производств никакого серьезного рынка, никакой структурной перестройки нашей экономики и никаких надежд на технический прогресс, на процветание и активное включение в международный экономический обмен тоже быть не может. А раз банкротство или резкое сокращение этих производств, то, значит, массовые увольнения, значит, безработица их персонала. Недолгая или долгая — это уже, что называется, как пойдет.
И, несмотря на все крики и призывы нашей разношерстной политической оппозиции, никакого реального выхода за пределы этой дилеммы не существует. Как не существует в реальности и выбора «или—или»: или инфляция, или безработица. К сожалению, и то и то. А претензии все к Богу или к большевикам, что за 75 лет своего бестолкового хозяйничанья довели страну до столь плачевного состояния, из которого без страданий и лишений ни при каком правительстве нам не выбраться. Весь вопрос только в искусстве правительства, иными словами, в мере инфляции и мере безработицы.
Ни наши политические силы, ни общество в целом пока, как это ни печально, не могут найти в себе мужества, чтобы взглянуть в лицо фактам и признать очевидную, хотя и драматическую реальность: нынешний спад производства во многих отношениях отнюдь не несчастье, а благо. Это не признак умирания, это, наоборот, признак выздоровления. В отношении многих предприятий оборонного комплекса это, хотя и скрепя сердце, но, кажется, признано. И в отношении не только обычных вооружений, которых мы, что называется, «настрогали» уже на порядок, а то и на два выше всяких разумных потребностей, но и значительной части промышленности стратегических вооружений. Необходимость глубокой конверсии нашего ВПК теперь вроде бы не оспаривается никем.
Но когда речь заходит о таких отраслях, как металлургия или угольная промышленность или, скажем, производство сельскохозяйственных комбайнов и тяжелых тракторов, здесь уже ни наш традиционный менталитет, ни наши нервы не выдерживают. Как это так, спад производства — благо? За что боролись? А вот так. Наше ресурсо-пожирающее хозяйство и по металлоемкости, и по энергоемкости, и по многим другим затратным и «емкостям» давно уже идет «впереди планеты всей». Бывший Советский Союз, экономика которого по размерам была равна примерно 1/8 экономики США, производил на 80% больше стали, чем они. На что все это шло? А ни на что. Вернее, ни на что полезное — на танки да на нашу дурость. И комбайнов мы производили раз в 15, и тракторов — раз в 46 больше, чем в США, а хлеб вот уже больше 20 лет покупаем мы у них, а не они у нас. И неужели не ясно, что если мы надеемся на подлинное национальное возрождение, то не только в долгосрочном или среднесрочном, но и в краткосрочном плане значительная часть производственных мощностей этих отраслей обречена либо на полное исчезновение, либо на радикальную модернизацию?
Конечно, свертывание производства в этих отраслях не может и не должно носить обвального характера. Это должен быть относительно длительный, дозированный процесс, а не одноразовый акт. И мы еще весьма далеки от той стадии, когда под воздействием внутренней, а в особенности международной, конкуренции должен начаться процесс либо свертывания, либо принудительной модернизации нашей убогой, слабосильной, но так нужной нам именно сейчас легкой и пищевой промышленности. Без государственных субсидий ни промышленности в значительной ее части, ни сельскому хозяйству не выжить. Весь вопрос, однако, в том, кому субсидии, как много и как надолго. Иными словами, опять-таки вопрос в искусстве правительства, в эффективности его избирательной индустриальной политики и в его чувстве меры.
И в этом смысле не могут, конечно, не настораживать некоторые недавние шаги и заявления нашего нового премьера, прежде всего, относительно того, что надо в первую голову спасать нашу промышленность. Какую промышленность? Всю? Или только ту ее часть, которая имеет перед собой какие-то перспективы и где сосредоточены сейчас наши основные научно-технические возможности? Если всю — то это безнадежно. Это опять сказка про белого бычка и ничего, кроме дополнительных страданий и лишений, стране не даст. Если же речь идет об основных, так сказать, «точках и полюсах» нашего дальнейшего научно-технического прогресса, тогда это самый обыкновенный здравый смысл, которого нам всегда не хватало и так не хватает.
Но и здесь главный вопрос — это вопрос меры. Ибо ни для кого вечный, без всяких ограничений тепличный режим благотворным никогда не был, и быть не может. Возможно, и надо было начинать свою деятельность с предоставления без всяких объяснений разовой субсидии 200 млрд. рублей нефтегазовой промышленности. Новому премьеру, как говорится, виднее. Но если это и будет основной метод вывода из кризиса всей нашей промышленности, тогда плохи наши дела.
Думается, что, признав неизбежность свертывания производства в некоторых отраслях и банкротства многих предприятий, нам следовало бы теперь сосредоточиться, прежде всего, на смягчении болезненных социальных последствий этого в целом благотворного процесса.
И опять никаких открытий, кроме тех, что диктует обыкновенный здравый смысл, нам здесь делать не надо, да их и невозможно сделать:
Во-первых, это укрепление социальной «сетки безопасности» прежде всего в виде системы пособий по безработице, общественных работ, отмены ограничений по прописке и, наверное, самое важное — создание действенной системы переквалификации рабочих, ибо пока эта система у нас в зачаточном состоянии охватывает, по ряду оценок, не более 1% реальной потребности.
Во-вторых, это всяческое стимулирование и твердая государственная защита частного сектора, частной инициативы, как в городе, так и в деревне, осознание, наконец, той простой истины, что именно этому сектору предстоит в недалеком будущем стать основным работодателем, основным фактором производительного использования многих миллионов свободных или высвобождающихся рабочих рук.
В-третьих, представляется, что было бы намного дешевле и в конечном счете эффективнее для того же государства вернуть людям через банки те сбережения, которые были отняты у них на первом этапе реформы (с тем, чтобы они могли так или иначе вложить их в свое или
чужое дело), чем накачивать в экономику куда более значительные суммы «пустых денег», пытаясь спасти безжизненные производства.
Судьба частного сектора — это, на мой взгляд, вторая ключевая проблема нынешнего этапа реформы. Либо здесь будет, достигнут коренной перелом, либо экономика будет и дальше валиться, а реформы — буксовать. Частный сектор сегодня нуждается во всем: в облегченном режиме регистрации, в устойчивом рубле, в льготном налогообложении и кредитовании, в чисто административной защите от поползновений государственной и криминальной организованной преступности поставить его под свой абсолютный контроль. Есть ли у правительства желание и силы, чтобы даже не решить, а хотя бы начать решать эти задачи? Пока ни такого желания, ни таких сил не видно. Недаром правительство столь упорно продолжает свою политику подмены подлинной приватизации игрой в ваучеры. А некоторые заявления нового премьера только лишь добавляют тревоги в данном отношении.
Что значит «рынок, а не базар»? А как иначе еще может проснуться человеческая инициатива в этом «сумасшедшем доме», в котором мы жили 75 лет? И когда мы, наконец, отучимся от этого снобистского, презрительного отношения к торговле и сфере услуг, где занято в цивилизованных странах 2/з трудоспособного населения, а у нас всего лишь /з? И когда мы, наконец, поймем, что торговец, посредник столь же необходимы здоровой экономике, как и кузнец? И еще одно: неужели не ясно, что для нас сегодня после всего этого государственного грабежа и перед угрозой неминуемого резкого сокращения занятости в государственном секторе даже эта мелочная, зачастую действительно безобразная уличная торговля — единственный способ выживания миллионов людей, вынужденных расплачиваться своей судьбой за все причуды и выкрутасы большевиков?
Столь же шатки и неопределенны перспективы решения, на мой взгляд, третьей важной задачи, стоящей сегодня перед страной: укрепление рубля и стабилизация наших финансов. Уже ясно, что инфляция и в этом году продолжится, что бюджетный дефицит будет на грани запредельного, что курс нынешнего рубля будет падать, а недоверие к нему станет еще более разрушительным. Но можно ли и здесь в скором времени рассчитывать на какие-то существенные положительные перемены? Убежден, в принципе можно. Однако для этого помимо соблюдения чувства меры в субсидировании промышленности и в других бюджетных расходах надо отказаться от некоторых расхожих представлений и решиться на ряд новых, нетривиальных шагов.
Необходимо, видимо, прежде всего, отказаться от абсолютного уровня мировых цен (в пересчете по текущему курсу рубля) как главного ориентира в политике дальнейшей либерализации и регулирования внутренних цен, прежде всего цен на энергоресурсы. Нынешний курс рубля не отражает в действительности ничего, кроме панического стремления поскорее избавиться от него, а также отсутствия (из-за общей нашей политической нестабильности) каких бы то ни было притягательных стимулов для серьезных иностранных инвесторов вкладывать свои деньги в экономику России. Не следует забывать, что при формировании сравнительных курсов валют соответствующие соотношения внутренних товарных цен определяют сегодня не более величины этого курса, остальные 9/|0 зависят от условий передвижения через границы не товара, а финансовых ресурсов.
Если говорить о том, что сегодня важнее всего для правильных пропорций, для равновесия нашей экономики, то это не уровень, а взаимные соотношения внутренних цен. Не может ни по каким мировым ценам 1 кг мяса в розничной торговле стоить сегодня 2 долл., а пара относительно приличных ботинок — 10—15 долл., если внутренняя цена нефти по требованию нефтяников будет равна 120 долл. Мировые соотношения этих цен сейчас 10—30—120. И к этому соотношению мы уже приближаемся вплотную: за 1 т нефти даже по официальной ее государственной цене у нас сейчас можно приобрести примерно 12-15 кг первосортного мяса и 2—2,5 пары ботинок, близких к среднему качеству. Так что, если и думать сегодня о выравнивании ценовых пропорций, то это должно касаться в первую очередь цен на продовольствие, продукцию массового ширпотреба и, конечно, самое главное — цены труда, а отнюдь не цен на энергоресурсы.
Однако не о регулировании цен должна сегодня идти речь и не о попытках установить так или иначе фиксированные государственные цены. Не фиксированные цены, не «карточки», не возрождение и укрепление паразитического класса чиновников-распределителей насытят наш внутренний рынок. Частный сектор в городе и деревне, поощрительный режим для инвестиций в производство потребительской продукции и услуг, конкуренция всех форм собственности за рубль потребителя — никуда нам от этого не деться, ибо, как показывает весь мировой опыт, иного пути к народному благосостоянию не было и нет. Да по всему видно, что и не будет.
Но чтобы рубль стал целью и средством здоровой конкуренции на рынке, нужно, прежде всего, иметь твердый рубль. Думаю, что нынешний, в высшей степени инфляционный, падающий рубль безнадежен. И признаюсь, иногда мне кажется, что правительство и наш Центральный банк сознательно добивают его, чтобы, лишив денежные сбережения всех держателей нынешних рублей, как в России, так и в ближнем зарубежье какой бы то ни было ценности, в какой-то момент выпустить новый, полновесный российский рубль, который был бы конвертируемым с момента его выпуска.
Если мои подозрения оправданны, то могу сказать лишь одно: конечно, лучше поздно, чем никогда. Но раньше было бы все-таки лучше, если уж не несколько лет, то хотя бы еще год назад. Без червонца, т. е. твердого конвертируемого рубля, невозможно, видимо, ни оживить инвестиционный процесс в стране, ни заставить производителей снижать цены и бороться за потребителей, ни создать действенную систему трудовых стимулов, ни избавиться от разорительных нахлебников, особенно из ближнего зарубежья, ни открыть экономику и привлечь серьезный зарубежный капитал, в том числе теперь уже и наш собственный, бежавший за границу.
Многое невозможно без червонца, в том числе даже решение такой раздражающей всех проблемы, как «долларизация» российской экономики, ибо эта проблема тоже нерешаема административным путем, ее может решить только полновесный рубль, пользующийся доверием всего населения, всех предприятий страны и всех наших зарубежных партнеров. Еще несколько лет назад это было мнение одиночек, сегодня так думают уже не только ведущие западные специалисты, но и многие эксперты у нас, наблюдая, как испаряются последние надежды стабилизировать неизлечимо больной рубль.
В ряду важнейших задач ближайшего периода мне представляется также особо важным подчеркнуть не только экономическое, но и политическое значение четвертой проблемы, на мой взгляд ключевой, — необходимости децентрализации российских финансов и всей нашей системы управления экономикой. По понятным историческим причинам эта проблема всегда у нас глубоко недооценивалась. Децентрализация властных структур, поиски наиболее эффективного компромисса между компетенцией центральной администрации и компетенцией местных властей, стремление найти наиболее приемлемую для обеих сторон устойчивую формулу разделения налоговых поступлений и соответственно расходов составляли в последние десятилетия магистральный путь развития государственной жизни всех цивилизованных стран. Если бы инициаторы перестройки вовремя осознали необходимость и неизбежность подобной же эволюции всей нашей политической системы, уверен, нам удалось бы избежать обвального распада Советского государства и сохранить какое-то конфедеративное его устройство.
Те же проблемы стоят сегодня и перед Россией. Мое мнение: в основе всех современных проявлений республиканского, регионального, областного и прочего сепаратизма лежит, прежде всего, объективное стремление получить наконец, свою справедливую долю в доходах, создаваемых на той или иной территории. И это отнюдь не чисто эмоциональный аргумент, когда, например, Татария заявляет, что в иных, нормальных условиях, обладая такими ресурсами нефти, она давно могла бы превзойти по уровню развития Кувейт.
Конечно, сводить сегодня исторические счеты — дело бесполезное, и, добавлю, всегда было бесполезное. Но если нынешнее соотношение в присвоении налоговых поступлений между Москвой и регионами, равное примерно 75:25 в пользу Москвы, не будет в самом близком времени изменено конституционным путем на обратное, то оно будет изменено, так сказать, явочным порядком, о чем убедительно свидетельствуют действия ряда автономных республик. Наши законодатели, наша исполнительная власть, наша бюджетная система должны, наконец, смириться с этим. Иначе — крах и России как единого федеративного государства.
Каким должно быть рациональное соотношение между долей Москвы и долей мест в налогах, трудно, естественно, сейчас сказать. Несомненно, одно: это предмет и конституционального торга, и торга на рабочем уровне. Но в любом случае, думается, это соотношение должно быть в пользу мест, разумеется, при переносе основной тяжести государственных расходов тоже на места. И не следует смотреть на данную тенденцию как на несчастье: эго естественный, благотворный, хотя и в высшей степени непривычный для нас процесс. И российское руководство лишь повторит ошибку инициаторов перестройки, если будет ему сопротивляться.
Наконец, хотелось бы также затронуть вопрос, без которого любая попытка оценить сегодня наши ближайшие перспективы была бы неполной: имеются в виду наши внешнеэкономические возможности. Это как раз та область, где далеко не все зависит от нас с вами. Но думается, нам не следует надеяться ни на что хорошее, если страна и дальше будет проводить политику фактического удушения своих экспортеров, облагая экспорт непомерными пошлинами (составляющими в среднем 30-50% от мировой цены соответствующего товара), да к тому же еще и заставляя их продавать за рубли по резко завышенному, искусственному его курсу 50%, а в перспективе, как было объявлено, и 100% экспортной выручки.
Недопустимы такие пошлины. И недопустима полная продажа экспортной выручки за рубли, пока рубль нетвердый, пока он продолжает валиться. Мало нам тех миллиардов долларов, что уже убежали за границу? Точно так же не оправданна и нынешняя огульная ставка таможенного тарифа. В сочетании с искусственно низким рыночным курсом рубля это для многих товаров уже поистине запретительный тариф.
Думаю также, нет никаких оснований ожидать серьезного притока как помощи по государственной линии, так и прямых частных инвестиций извне. Хорошо, что хотя бы выплату наших долгов удалось пролонгировать и еще получить кое-какие кредиты на поддержание жизненно необходимого импорта. Но одну крупную политическую акцию в этой области, мне кажется, наше руководство все же могло бы предпринять.
Похоже, что вряд ли мы можем сегодня надеяться на что-то вроде второго «плана Маршалла». Опыт последних лет, в частности прошлого года, убедительно показал, что склонность наших западных партнеров к добрым словам значительно выше, чем их склонность к добрым делам. Но один обсуждаемый сегодня кое-где в профессиональных кругах проект, мне кажется, мог бы привлечь внимание, как руководителей Запада, так и всего международного финансового сообщества. Это проект обмена наших долгов Западу (около 80 млрд. долл.) на долги других стран нам (номинально более 140 млрд. долл.). Конечно, по своей «солидности» эти долги отнюдь не равноценные. Но, как свидетельствует практика, сегодня даже почти безнадежные долги продаются иногда за 20—30% их номинала.
Итак, сегодня у нас есть основания и для отчаяния, и для надежды. И как пойдут дела дальше, зависит, прежде всего, от той степени здравого смысла, которую мы как страна, как общество сумели сохранить. Может быть, начальства это касается в большей мере, чем «человека с улицы». Но и от него тоже зависит многое, прежде всего от того, насколько жизнь уже убедила его, что назад дороги нет.
В бар зашли три зэка и заказали: гроб с костями, многоэтажку и то что мы строили. Официант им все принес и говорит: вот вам гроб с костями и многоэтажка. А то что вы строили – нет. Есть только то где вы были. Что заказали зэки?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
