Сложившиеся ресурсные цепи полезных ископаемых накладывают болезненный отпечаток на человеческое общество. Особенно явно это проявляется на обоих противоположных социально-культурных полюсах планеты: в городах-гигантах промышленно развитых и развивающихся стран, с одной стороны, и сельскохозяйственных областях стран третьего мира — с другой. Современные растущие мегаполисы, являющиеся промышленными центрами, появились только благодаря энергоцепям ископаемого топлива. Сейчас, с приближающимся исчерпанием ресурсов, мегаполисам грозит коллапс.
Чем более доминировала «ископаемая» энергосистема, превращаясь в глобальную энергетическую моно-индустрию, тем более ощутимые удары наносились по сельскохозяйственным областям. Те трудности, которые для промышленно развитых стран являются прошлым, для развивающихся стран — настоящее. Люди во все большем количестве мигрируют в уже и без того переполненные города, потому что не видят для себя возможностей выжить за счет сельскохозяйственного труда. Причина тому — недостаток дешевой энергии, без которой не могут развиваться ни сельскохозяйственные структуры, ни новые экономические инициативы. Повсюду светит солнце, но нет энергии для экономического развития — вот парадокс, характерный развивающихся стран. Эта ситуация напоминает положение корабля, на котором закончился запас питьевой воды, и капитану ничего не остается, как беспомощно воскликнуть: «Повсюду вода, но мы умираем от жажды!» При наличии установки для опреснения морской воды эта угрожающая жизни проблема вообще бы не возникла. Страны третьего мира срочно нуждаются в промышленных технологиях применения энергии солнца, способных улучшить их шансы на выживание.
Наличие источников и виды энергии постоянно формировали историю поселений и социальных перемен в обществе, Тем более важно сейчас, перед наступлением сумерек века ископаемой энергии, подумать о жизненно важных проблемах двух диаметрально противоположных форм поселения — деревни и города — и об их возможной эволюции в эпоху альтернативной энергии. Практически во всех дискуссиях относительно будущих форм поселений к энергетическим вопросам относятся крайне пренебрежительно, в том числе и на созываемых по инициативе ООН конференциях, где обсуждаются перспективы урбанизации.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Пока в истории человеческих поселений не было ни эффективных энерго-преобразующих техник, ни быстрых и масштабных транспортных систем, ни общедоступных средств связи, люди должны были селиться в непосредственной близости от источников энергии и мест производства продуктов питания. Поля и лесные угодья, которые поставляли для городов в доиндустриальные времена энергоресурсы, должны были — в зависимости от качества почв и климатически обусловленных условий возделывания — быть в 40100 раз больше, чем собственно площади поселений. Пока эта природная граница роста принималась в расчет, кризисы снабжения были маловероятны. Экономические условия редко позволяли непомерно богатеть, а стабильность ставилась под угрозу лишь во времена войн. Хотя в условиях жизни и были различия, обусловленные природными факторами или неравномерностью в техническом или культурном развитии, они были меньше, чем мы наблюдаем в век промышленности; в особенности с тех пор, как «ископаемая» энергетика в первой половине XX века сначала сконцентрировалась и монополизировалась, а во второй половине — окончательно глобализировалась.
Рим на стадии расцвета Римской империи, в I столетии н. э. насчитывал около полумиллиона жителей. Только промышленная революция с ее возможностями концентрированного производства энергии и постоянно совершенствующимся транспортом создала основу для увеличения агломерации населённых пунктов и тем самым для переселения из деревни в город. Условием для такого развития было обеспечение города продуктами питания и энергией путем транспортировки из отдаленных сельскохозяйственных районов. В 1800 г. на планете был только один город с миллионным населением; в 1900 г. — 13; в 20 веке — уже более 300 городов с населением свыше миллиона. Промышленные города появлялись сначала в районах крупных угольных месторождений, позднее — вдоль главных линий и крупных потоков энергии. Благодаря этому они стали также центрами энергоемких услуг. Чем быстрее росли мегаполисы, тем более дисгармонично они развивались.
Поначалу крупные города развивались сравнительно медленно, пока возможности энерго-преобразующих технологий и объемы транспортировки энергии были невелики. Крупные объемы первичной энергии перевозились только на грузовых судах в портовые города или города, расположенные на крупных реках. Далее следовала транспортировка по железной дороге, которая сделала возможным рост крупных городов внутри страны и вдалеке от больших рек и каналов. Затем пришла передача электрического тока, которая еще более облегчила и ускорила транспортировку энергии. Одновременно увеличивалось и количество энергоемких производств. Чем более многообразными становились возможности транспортировки и пути применения энергии, тем более разрасталась и укоренялась инфраструктура энергоснабжения и связи, тем шире и быстрее хлынули потоки энергии в промышленные мегаполисы. Самые значительные скачки развития обусловили появление над региональных электроэнергетических союзов, серийное производство автомобилей, и, как следствие, дальнейший рост городов. Однако особенно на начальной фазе развития у города еще были возможности постепенно приспособиться к промышленному развитию и формировать его в своих интересах.
Почти все социологи ожидают в наши дни дальнейшее усиление миграции в постоянно растущие мегаполисы. Это считается неизбежным, как будто речь идет о необратимой тенденции всемирно-исторического развития. Такое развитие принимается как якобы фатальное и неподвластное никакому влиянию, при этом игнорируется тот факт, что обеспечение городов энергией становится весьма уязвимым (особенно в развивающихся странах). Вообще не возникает мысли о том, что другое развитие цивилизации не только желательно и возможно, но и является безотлагательной необходимостью. Социологи анализируют отдельные проблемы, рассматривая их в отрыве одна от другой, при этом расщепленные проблемы множатся. Эволюция городов, которая еще больше увеличивает зависимость от «ископаемой» энергетики, не позволяет осознать, что сложившееся положение — лишь интермеццо, эпизод истории. Если предположить, что нынешняя энергосистема, вместе с атомными электростанциями, могла бы быть заменена другой централизованной энергосистемой, то теоретически возможно уступать тенденции к мегаполисным структурам и дальше. Но и это развитие обусловило бы дальнейшее разрушение сельскохозяйственных структур.
Жизнь в городах вследствие их централизованной системы энергоснабжения становится все более однообразна, она беднеет экономически и культурно. Первые промышленные центры как магнит притягивали людей: крупные города сулили работу и быстрое обогащение. Эксплуатация на раннем этапе промышленного развития и обнищание масс, как это было описано в самых мрачных красках первыми современными критиками-социологами, смогли быть побеждены под растущим влиянием организованных социальных движений, или, по крайней мере, смягчены. Города, как казалось многим, представляют собой единственно пригодную модель цивилизации: промышленный труд, многообразие возможностей образования, выбора профессии, использования свободного времени, доступные всем коммуникации. Аккумулированный капитал позволил развернуть грандиозное строительство: появились новые заводы и фабрики, предприятия водо и газоснабжения, которые сегодня обеспечивают огромные жилые районы, конструкции из железа — от больших пролётов крыш до вокзалов и мостов с ажурными решетками и затейливым литьем. Все говорило об успешном развитии — до тех пор, пока промышленные города сами не попали в ловушку собственного роста: города-миллионеры стали утрачивать индустриальный облик, в то время как нагрузки на окружающую среду непомерно возросли.
Навязывание урбанистической идеи посредством централизованных энергосистем
Пока ограниченность энергии считалась аксиомой почти каждой цивилизации, люди соизмеряли свое жизненное пространство с соответствующими биоклиматическими условиями и имеющимися в распоряжении природными ресурсами. Лесные полосы использовались для защиты от ветра, наклонные плоскости — для обогрева, просеки — для прохлады, круглые постройки — для экономии энергии. Древесина, местные горные породы и глины использовались как строительный материал. Так возникло обусловленное местными условиями многообразие строительных структур, стилей и материалов, «эволюция солнечной архитектуры». Эта история развития строительства закончилась в XX столетии. Там, где удавалось без лишних усилий заполучить в распоряжении уголь, нефть, газ и строительные материалы, строительные сооружения потеряли свой типично климатический и региональный характер.
Поскольку поток энергии и материалов не предполагал уважения к биоклиматическим и географическим условиям, архитекторы и градостроители получили свободу строительства независимого от природного окружения и с тем пришли — такова ирония — к глобальной унифицированной архитектуре. Они не считали нужным использовать естественные системы охлаждения — электросети доставляли для этого энергию в избытке. Они чувствовали себя свободными и игнорировали естественные возможности обогрева, поскольку получать тепловую энергию даже с другого полушария больше не являлось проблемой. Они могли строить, располагая централизованной энергией и материалами, в промышленных масштабах и дешево — и при этом создавали здания, имевшие все меньше оригинальности и требовавшие все более частой замены. Как это ни парадоксально, результатом явилось то, что современные архитектурные строения становились все более унифицированными и похожими одно на другое — в Берлине или Рио-де-Жанейро, в Париже или Афинах, в Сиднее или Бостоне.
Философия современного градостроительства была сформулирована в 40-х годах Ле Корбюзье в книге «Хартия Афин»: функциональное разделение городских районов, предназначенных отдельно для жилья, работы, покупок, проведения свободного времени и транспорта. Эта «хартия» была ответом на проблемы мегаполиса, без того, чтобы поставить под сомнение ее основу. Жителей необходимо было защитить от растущего транспорта — ценой умножения транспортных потоков. То, что должно было стать более функциональным, стало более сложными, требующим времени и затрат. Символы мегаполиса — функциональные центры как выражение разъединенных жизненных пространств: промышленные зоны, торговые зоны, спортивные, оздоровительные и досуговые центры. Вместе с функционализмом возник спрос на мобильность, а вместе с ним и потребность в транспортных артериях, разрезавших органичную жизнь районов города. Транспортные пути стали единственным и потому доминирующим средством связи и при этом основным проклятием городов-миллионеров.
Однако, если отпадает необходимость в функциональном разделении, то современному мегаполису грозит внутренний распад. При этом нужно отклонить картины будущего, которые рисуют превращение мегаполиса в «Global City» — город-гигант, в котором расположены центры управления «глобальных игроков» и суетятся менеджеры консалтинговых, информационных и финансовых фирм, рекламных агентств, ширятся сети отелей и компьютерные фирмы. Но сколько городов на земном шаре могут играть такую роль, учитывая глобальную тенденцию к крупным слияниям, уменьшающееся число головных офисов предприятий и все более растущее городское население?
Угроза стабильности и эрозия мегаполиса
Пока энергетические инфраструктуры концентрировались в городах, последние были привилегированными экономическими центрами. Такое положение изменилось с глобализацией сетей современной энергетики. Предприятия во многих отраслях могли быть легко и быстро перенесены в другие географические области и даже страны, не уступая в этом мобильности людей.
Для мегаполисов это означает дополнительную угрозу стабильности жизни горожан, привыкших к проживанию в жилых районах в отдельных квартирах, из которых они роем вылетают на работу, в магазины или места отдыха. Разделение функций составных частей города при упадке промышленности, без достаточной занятости населения становится бессмысленным и ведет к образованию гетто. Наряду с временными, часто высокооплачиваемыми профессиями в сфере услуг растет потребность в неквалифицированном труде по предоставлению услуг в ресторанах и кафе, службах доставки, в работах по уборке мусора, с наиболее низкими зарплатами в форме почасовой оплаты. В «само разрушительном стремлении к Globa] City», отмечает Гартмут Хойзерманн при анализе этой «модели модернизации», город получает рост числа безработных и занятых низкооплачиваемым трудом, также и тех, кто зависит от муниципальных социальных служб. Как следствие, понижаются городские налоговые сборы. Из-за муниципального финансового кризиса города вынуждены будут приватизировать муниципальные службы и коммерциализировать до сих пор бесплатные или дешевые общественные услуги. Доступ к общественным местам для многих горожан будет затруднен или вообще закрыт из-за дороговизны. Социальные трения и противоречия увеличатся, вырастет и криминал. Упадок города запрограммирован, он уже давно начался. Если еще и источники ископаемой энергии иссякнут, не за горами уже окончательное падение города, так как затраты на жизнь станут окончательно непомерными. Неудержимо опускаются первые мегаполисы благополучных промышленных стран, захватывая все большую часть своих жителей на уровень стран третьего мира. А еще недавно развитие виделось совершенно иначе. Мегаполис — эта казавшаяся безальтернативной цивилизационная концепция, «Global City» — становится для большинства городов и городских жителей фатаморганой, миражом.
Какое влияние оказывает сейчас традиционная энергетика на это развитие? Городское население оплачивает прямые и косвенные затраты на непрерывное снабжение топливом и электроснабжение, обогревательные и охлаждающие установки и горючее для автомобилей. В Германии на энергию в среднем расходуется более 4000 немецких марок на одного жителя в год. Эта сумма не равняется сумме счетов за энергию, поскольку включает в себя также затраты на энергию при пользовании различными услугами, а также затраты промышленных предприятий. Если вся энергия города получена из ископаемых источников, это означает, что городе населением в один миллион человек платит за энергию ежегодно денежную сумму в 4 млрд. марок, которая изымается из городского экономического оборота. Сюда добавляется потребность в привозных продуктах питания — 3000 марок на человека, то есть еще 3 млрд. марок. В целом городе населением в 1 млн. должен платить 7 млрд. марок в год за ввоз продуктов питания и энергии.
Эти непрерывные расходы на энергоснабжение должны компенсироваться поступлениями от продажи продукции городской промышленности за пределы города. Долгое время так и было, поскольку в городах располагались промышленные предприятия, предлагающие достаточное количество рабочих мест. Однако городская индустрия, требующая все большего количества людей, находит более дешевую рабочую силу за пределами города; возможности иметь стабильную работу на местных промышленных предприятиях в мегаполисах постоянно снижаются; безработица возрастает до 20% и более. Так мегаполис, развиваясь, подвергается экономически неизбежному процессу истощения и обнищания. Так как ежедневные элементарные основные потребности населения в питании и энергии в любом случае должны удовлетворяться, а значит, их нужно финансировать и ввозить в город, то возрастающее внутригородское обнищание неизбежно.
Становится совершенно ясно, где должны находиться перспективы города — не «Global City», но «Solar City», «солнечный город» — вот концепция его модернизации. Источники производства энергии должны быть перенесены назад, в город, не только для того, чтобы в городах снова можно было жить. «Воздух города делает свободным», так звучала средневековая пословица, она была актуальна и тогда, когда города предлагали возникавшим индустриальным обществам множество шансов на выживание и возвышение. Солнечная энергия как свободная энергия избавляет от индивидуальной и экономической зависимости. Она освобождает от постоянных счетов за энергию и делает возможным самообеспечение в части неотложных жизненных потребностей: это пропитание, энергоснабжение, жилье и возможность принимать участие в культурной жизни. «Solar City» укрепляет экономическую самостоятельность с помощью большого количества произведенной непосредственно в самом городе возобновляемой энергии.
Насколько актуальная эта мысль, можно увидеть на примере того, что доля произведенных индивидуально в крупных городах продуктов питания даже в промышленно развитых странах непрерывно возрастает, поскольку все большее количество людей хотят таким образом понизить свои расходы. «Городское фермерство» встречается сплошь и рядом не только в крупных городах третьего мира. Там есть примеры, когда внутригородское выращивание продуктов питания дает почти вдвое больше доходов, чем работа с минимальными заработными платами. В России в последние годы в крупных городах умерли бы от голода, вероятно, много миллионов человек, если бы не занимались собственным выращиванием продуктов питания. Даже в США уже в 80е годы наблюдался рост на 17% выращивания продуктов городским населением. Конечно, это возможно не во всех крупных городах, поскольку такой тенденции к самообеспечению препятствуют и природные условия. Но эта тенденция указывает на то, что развитие городов во всевозрастающей степени зависит от того, насколько люди сами снова смогут обеспечивать свои базовые потребности. Для будущего развития это означает, как важно иметь в окрестностях города сельскохозяйственные угодья.
Возможности для непосредственного самообеспечения энергией в мегаполисах — но только на базе солнечной энергии — во много раз больше, чем в случае с продуктами питания, в принципе даже до полного энергетического самообеспечения мегаполисов. Возможно, энергия солнца одна не сможет остановить упадок города. Но она является элементарным предварительным условием для возрождения городов.
Третий мир в ловушке ископаемых ресурсов
Города стран третьего мира в пост колониальную эпоху ориентируются на пример промышленно развитых стран и их энергоемкую модель роста. Тем самым они подчиняются натиску роста, не имея даже достаточного времени приспособиться к нему. Города стран третьего мира наводняет беспримерный по масштабам приток новых жителей, который создает слишком непосильное бремя для их инфраструктуры. Города застраиваются быстро поднимающимися и стремительно приходящими в упадок бетонными постройками; прокладываются мощные сети дорог и линий электропередач; кольца годового прироста и нарывающие кварталы нищеты простираются вокруг центра города, который постоянно находится под облаком смога. Такие города, как Мехико, Сан-Пауло, Лима, Каир, Нью-Дели, Бомбей, Джакарта, Стамбул или Карачи, которые давно перешагнули десятимиллионный рубеж населения, ярко подтверждают бесперспективность «ископаемой» модели цивилизации.
Мегаполисы промышленно развитых стран по большей части достигли границ роста; их население в целом стабильно, а в сельскохозяйственных областях благодаря маргинализации сельскохозяйственного сектора живет уже только малая часть населения. Мегаполисы стран третьего мира не могут предотвратить массовое переселение из деревни в город. В странах третьего мира подавляющее количество населения живет все еще в сельской местности: 80,4% — в Китае, 77% — в Индии, в остальной Азии — 75%, в Африке южнее Сахары — 73%. При этом огромные людские массы скапливаются вокруг городов, и без того безнадежно перегруженных. «Наилегчайший путь к развитию страны» — так называют это «состояние развития» эксперты по странам третьего мира. Это выражение обнаруживает, что страна считается низко развитой, если число деревенского населения особенно высоко — как в Бурунди (95,7%), Руанде (94,3%), БуркинаФасо (91,5%), Уганде (91,5%), Малави (90,9%), Эфиопии (89,5%), Нигерии (87,5%), Эритрее (86,5%), Танзании (82,2%), Кении (83,9%), или в азиатских странах, таких как Непал (93,5%), Бангладеш (88,7%), Камбоджа (87,6%), Лаос (86,6%) [104]. Этим подразумевается, что суета, густонаселенность и адские условия жизни больших городов представляют собой более высокую ступень развития.
Бегство из деревни имеет свои глубинные причины, кроящиеся в отсталости и полной запущенности сельского хозяйства.
Эти причины таковы:
• «Модернизация» сельскохозяйственного производства, как уже упоминалось, подорвала жизненные основы мелкого крестьянства;
• Деревенское население, нуждающееся в экономическом и культурном развитии, либо совсем не имеет средств оплачивать энергию из коммерческих источников, либо они недоступны технически, поскольку центр тяжести энергообеспечения приходится на города.
Эти структурные причины бегства из деревень и катастрофического роста городов наглядно показывают опасность энергетического тупика для всего развития стран третьего мира. Наиболее тяжелые последствия этого заденут Африку, самый бедный континент, «одновременно низко развитый и малоисследованный», как пишет Аксель Кабоу в своей книге «Памфлет против элиты и белых помощников». Из этого тупика существует единственный выход: использование возобновляемых источников энергии, которые сделают доступными в сельских районах электроэнергию и топливо для развития сельского хозяйства, ремесел и местной промышленности.
Мы проявляем интеллектуальную слабость, когда при анализе причин слаборазвитое и взрывов насилия игнорируем фундаментальные энергетические кризисы. Пример такого закрывания глаз на проблему — публикация Фонда науки и политики, официального внешнеполитического консультационного института немецкого правительства, по вопросу предотвращения и сглаживания страшных конфликтов в Африке: ни слова об энергетическом кризисе, который непосредственно ведет к конфликтам из-за жизненного пространства. Еще в конце 50х годов американец Уолт Ростов описал пять стадий экономического роста, которые последовательно сменяют друг друга: традиционные общества переходят к первичной промышленной активности; затем — к промышленному развитию широкого размаха, к его трансформации в структуры рыночной экономики и, наконец, к экономическому благосостоянию в городских цивилизациях. То, что промышленная модель развития проблемы большинства стран третьего мира не решила, многократно отмечалось при описании всех культурных и социальных последствий этого. Не удались также и попытки установления в развивающихся странах социализма, который, по замыслу, должен был соединиться с местными культурными традициями. Эти попытки не нашли адекватного ответа на базовые экономические запросы развивающихся стран: им не хватало концепции, которая сделала бы возможным длительное экономическое развитие находящихся в состоянии стагнации деревенских регионов. Они следовали в любом случае образцу индустриализации, только с использованием методов плановой экономики и коллективизации мелкокрестьянских сельскохозяйственных структур. Или они пытались сохранить эти структуры, однако, не обеспечивая для этого решающих предпосылок: технической и экономической доступности энергии для механизации сельскохозяйственного производства. Мелкокрестьянские хозяйства и сектор ремесленников становились все менее продуктивными в сравнении с промышленными структурами и все больше вытеснялись на обочину экономической жизни.
Альтернативой к такому пути было бы — и сейчас является, больше, чем когда-либо — внедрение автономно работающей децентрализованной энергосистемы. Технические возможности для этого существуют давно уже, как показывает история техники солнечных энергосистем — от электростанций малых рек (малых ГЭС) до небольших ветровых установок, от установок по производству биогаза до получения моторного топлива из древесины. Однако в очень немногих странах они используются хотя бы в малой степени. Исключением оставались разве что многие миллионы установок по получению биогаза, которые китайские крестьяне смогли построить самостоятельно. Однако и они ограничились тем, чтобы покрыть потребности в тепле для обогрева и приготовления пищи, не производя из биогаза электроэнергию или топливо для двигателей, с помощью которых могли бы быть запущены в действие облегчающие работу агрегаты. Также и в развивающихся странах стратегии получения электроэнергии и топлива ориентировались на централизованные структуры, которые считались прогрессивными и образцовыми. «Прогрессивные» централизованные энергосистемы, однако, не способствовали, наряду с экономическим ростом, социальному и культурному развитию. 97% мощности производства электроэнергии Танзании, например, предоставлены только городам, которыми и ограничилась постройка распределяющих сетей, а по экономическим причинам и далее будет ограничиваться, пока электрификация осуществляется посредством строительства крупных электростанций. В Лесото 93% электроэнергии производится на больших ГЭС — таким образом, чуждые сельскохозяйственной стране экономические и социальные тенденции получают привилегию; только 7% энергии приходятся на гармоничные для традиционного уклада малые ГЭС.
Всемирный банк реконструкции и развития (а вслед за ним и другие банки, поддерживающие развитие и соответствующие национальные стратегии) десятилетиями поддерживал такие тенденции, находящиеся в тесной связи с интересами промышленно развитых стран и ресурсных концернов. В критических анализах политики Всемирного банка реконструкции и развития это прослеживается на многочисленных примерах. Из 292 млн. долларов, которые банк выделил на поддержание проектов в Бразилии в 1952-1963 гг., 264 млн. были использованы исключительно на электрификацию посредством возведения крупных ГЭС. Большая часть кредитов на развитие направлялось и направляется на удовлетворение потребности в энергии сырьевых концернов, чтобы обеспечить промышленно развитые страны в сырье из стран третьего мира. Многие мощные ГЭС были построены только для того, чтобы производить дешевую электроэнергию для горнопромышленного дела и обработки минералов, часто с фатальными последствиями для окружающей среды. Около половины мирового производства алюминия получает энергию именно с таких электростанций. Целенаправленно была спровоцирована зависимость развивающихся стран от нефтяных концернов — например, через выделение кредитов на строительство дорог вместо железнодорожных линий; это выражалось даже в том, что развивающимся странам было отказано в кредитах на собственную добычу нефти и постройку нефтеперегонных заводов, поскольку такие мощности противостояли бы интересам западных нефтяных концернов. Также под влиянием последних Всемирный банк финансировал, с другой стороны, строительство заводов по производству минеральных удобрений: 57% всех кредитов в 1979 г. были выделены именно на это. Вместо мелкого крестьянства поддерживалось создание крупных ферм, то есть внедрение крупной сельскохозяйственной техники и пестицидов. Все это объяснялось более низкими инвестиционными затратами по сравнению с соответствующими вложениями в национальные производства энергии и сырья и продуктов питания; при этом руководители банка постоянно игнорировали качественно иную постановку вопроса, стимулирует ли их «помощь» народные хозяйства стран третьего мира, способствует ли она их социальному и культурному развитию или препятствует оному?
То, что подобная политика Всемирного банка не осталась в 50-х, 60-х и 70-х годах, когда Север навязывал Югу концепцию индустриализации, доказывает анализ нынешнего положения. Так, например, американские и европейские неправительственные организации в их совместном исследовании сообщили, что Всемирный банк реконструкции и развития со времени принятия Соглашения по мировому климату поддержал множество проектов по финансированию тепловых энергетических установок, которые ведут к разрушительным последствиям для климата. Между тем вступили в действие кредитные программы для возобновляемых видов энергии. Но Всемирный банк выделяет значительно большие инвестиции на новые нефтяные и газовые месторождения, добычу угля и тепловые электростанции. Следовательно, он стимулирует осуществление традиционных энергетических моделей в странах третьего мира, и тем самым, дальнейший процесс концентрации в глобальной энергосистеме. 90% проектов приходится на энергетические концерны семи крупных развитых стран. Только 5% выделенных на развитие энергетики средств приходится на сельскохозяйственные районы развивающихся стран, и только 3% выпадают на проекты возобновляемых видов энергии.
Хотя Всемирный банк покрывает только 3% глобальной потребности в инвестициях в энергетику, он оказывает существенное влияние на кредитную стратегию других банков. Это подобно шизофрении: вместо адекватных действий предпринимаются диаметрально противоположные. Эксперты Всемирного банка уже давно установили, что получение энергии от альтернативных источников для большинства людей в сельскохозяйственных районах — настоятельная необходимость. В исследованиях Всемирного банка указывается также, что возобновляемые виды энергии нужно срочно стимулировать не только вследствие их экологичности, но и вследствие их перспективности для сельскохозяйственных районов, поскольку они не зависят от инфраструктурных сетей и от центральных систем снабжения. Существуют в высшей степени убедительные примеры электрификации с помощью децентрализованных и независимых от сетей установок, использующих возобновляемые источники энергии — например, «Solar Home Systems» с фотоэлектрическими преобразователями, которые внедряются во все большем числе сельских районов стран третьего мира. Существуют всеобъемлющие исследования перспективности возобновляемых источников энергии, например, исследование «Солнечные электростанции для мировой деревни», которое было проведено по заданию ООН. Но не может быть и речи даже о приблизительном соответствии потребностям реальных действий — это потребовало бы полной смены стратегий в политике промышленно развитых стран. Переходу к возобновляемым энергоносителям до сих пор препятствуют ответственные политические функционеры, включая правительства стран третьего мира, чьи интересы тесно переплетаются с интересами ресурсного хозяйства. Многие препятствуют этому развитию с твердой уверенностью в том, что так и следует поступать. Они идеологически так сильно связаны сложившимися энергетическими цепями, что даже и не допускают мысли об энергетических альтернативах, столь доступных и многообещающих.
Возможно, самый яркий пример — это проект электростанции с прилегающей сетью высокого напряжения в Южной Африке. Проект был спланирован SADC (Southern African Development Community). Ангола, Ботсвана, Лесото, Малави, Мозамбик, Намибия, Свазилавд, Танзания, Замбия и Зимбабве подписали об этом в 1996 г. общий Энергетический протокол. Планировалась постройка электросети от экватора до мыса Доброй Надежды — самая длинная электросеть земного шара. Она должна была питаться мощными, большей частью плотинными ГЭС, атомными и угольными электростанциями Южно-Африканской Республики и несколькими газовыми электростанциями. Это гигантское энергетическое объединение под фактическим руководством южноафриканского электрогиганта «Эском» считается образцом прогресса, но в действительности это ничто иное, как монстр организованного цивилизованного отклонения от нормального развития. По экономическим соображениям, невозможно направлять передающийся по проводам высокого напряжения ток в деревни, где проживают 3/4 всего населения субконтинента. Идея, прозрачная как стекло, заключается в том, что сеть высокого напряжения как магнит притянет к себе потребителя и сконцентрирует экономическую инициативу вокруг энергосистемы. Эта линия, таким образом, провоцирует массовое переселение из деревни в город. При этом переселении из деревень оставят там своих стариков, разорвав семейные узы. А на их новой «родине», где уже сейчас живут в домиках из гофрированных стальных листов, в трущобах, процветают проституция, запущенность и насилие. Стремительный прыжок из деревни в города, нанизанные на централизованную энергосистему, для многих станет падением в бездонную пропасть. Концепция экономической «модернизации», которая приводит людей к энергетике на ископаемом топливе, вместо того, чтобы создавать энергетику, при помощи которой они могли бы жить и работать, не покидая родную природу, оказывается роковым и тупиковым развитием.
Зависимость от ресурсов вместо ресурсного богатства
Страны Юга очень богаты ресурсами — как ископаемыми, так и солнечным и биологическим сырьем. Однако они попадают в ловушку централизации ископаемых ресурсов. Яснее всего это проявляется на примере растущих денежных сумм, которые расходуют страны третьего мира на импорт ископаемой энергии (в сравнении в поступлениями от экспорта).
Все говорит за то, что импорт энергии пожирает львиную долю общих поступлений от экспорта. Причина этому — прежде всего растущая потребность в топливе для стремительно набирающей рост моторизации и для туристического авиационного транспорта. При этом статистика, кажется, ни разу не приводила величину соответствующей доли поступлений от экспорта, которая уходит дополнительно на импорт автомобилей и электростанций для преобразования импортируемой энергии. Не показаны и суммы, затрачиваемые на импорт удобрений.
Применение энергии стоит в начале цепи производства продукции и создания материальных ценностей. Если энергия подорожает, то развивающиеся страны лишатся возможностей развития, ибо пока они зависят от поставщиков первичной энергии. Эти поставщики пожирают средства, которые должны быть получены после применения энергии, часто еще до получения этих доходов. С 60-х годов доля импорта энергии в суммарном импорте для большинства стран третьего мира составляет более 50% от экспортных поступлений, а для некоторых стран кривая приближается к 100% — и продолжает расти!
Относительно низкая доля затрат на импорт энергии у промышленно развитых стран и сравнительно высокие экономические обороты в сравнении с оборотами энергии — следствие тех преимуществ, которые эти страны имеют внутри глобальной энергосистемы.
Бесперспективность развития, базирующегося на ископаемых энергоносителях, прежде всего для стран третьего мира, становится еще очевидней, если включить в анализ распределение полученной энергии по секторам. Очевидно, из-за недостаточного осознания этой проблемы экономистами, почти полностью отсутствуют такие статистические данные (я не нашел их даже после длительных поисков). Значительная часть импорта энергии используется внутри стран—поставщиков сырья на рудниках для переработки и транспортировки минерального сырья. У некоторых из этих стран—поставщиков экспорт сырья составляет намного более 50% всех экспортных операций, у некоторых даже более 90% (Новая Каледония — 99%, Замбия — 92%, Намибия — 77%, Гвинея — 70%, Того — 66%, Заир — 60%, Марокко — 52%). Было бы интересным рассчитать, как много валютных поступлений от экспорта сырья должно быть затрачено на импорт энергии для добычи и поставки этого сырья. Это делает экономическую ценность вывоза этого сырья для стран-экспортеров, возможно, еще сомнительнее, чем она уже и без того является — вне зависимости от фальшивых политико-экономических «линий развития» в направлении к централизованной энергосистеме.
Грег Лэннинг пишет: «Медноникелевый рудник финансируется одной южноафриканской горнопромышленной компанией. Он использует финский процесс плавки и американское оборудование для обогащения из Луизианы. Продукция рудника продается гарантированному покупателю из Германии. Возможно, вам покажется слишком скучным вопрос, какой вклад привносит эта операция в экономическое развитие Ботсваны?». Я полагаю, что на сырьевом хозяйстве наживаются только паразитирующие на сырьевом секторе и коррумпированные правительства и чиновники. Вероятнее всего, всеохватное влияние ископаемой энергетики, включая импортированные электростанции и автомобили, обеспечивает негативное сальдо для экономик большинства стран третьего мира. В конечном счете, для них, на фоне обостряющегося энергетического кризиса и постоянного роста цен, есть опасность быть задушенными цепями ископаемых энергоносителей.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
