В определении нетождественности человека относительно человеческого мира, а человеческого мира относительно природы мы учитываем и обобщаем закономерности социальной истории, особенности общественного развития, а также нерасторжимо связанные с ними процессы возникновения и становления специфических, присущих только человеку форм жизнедеятельности - культуры.
Природная, естественная среда обитания человеческого рода - это органическая целостность, необходимая основа их бытия. Они - зависимые части этой целостности. Но не приспособление к своей органической целостности "сыграло роковую роль" в нетождественности человеческого мира и конкретного человека к своей природе или к другим людям. Необходимость вступать в контакты с себе подобными - вот что оказалось двигателем социальной истории, общественного развития и культурогенеза.
Человеческий мир - это непрекращающееся общение и взаимодействие людей друг с другом, это использование и создание в ходе общения (и для убедительного воздействия) разнообразия предметных форм. Являясь энергетическим образованием, то есть созданным в результате жизнедеятельности людей, человеческий мир характеризуется противоречиями и напряжением.
Применительно к современной ситуации человеческий мир можно представить как противоборство интеграционных и дезинтеграционных процессов. С одной стороны, благодаря развитию и интенсификации самого широкого спектра социальных связей - хозяйственных, политических, культурных и т.д., возникновению и актуализации новых видов деятельности и коммуникаций человеческий мир приобретает свойства целостности и единства. Возрастает осознание универсальных человеческих потребностей и проблем обеспечения жизнедеятельности, общности исторических судеб и безопасности народов. Это - интеграционный, или центростремительный, процесс, в ходе которого современный человеческий мир приобретает глобальный характер. С другой стороны, под воздействием роста национального и индивидуального самосознания и их освобождения, происходит распад и дробление отдельных социумов, обособление и разъединение субъектов общественной жизни. Это - дезинтеграционная, центробежная составляющая мировых процессов. В человеческом мире она проявляется в различных формах социальной напряженности и конфликтности.
В ходе истории обнаруживаются пределы каждого из этих процессов. Человеческое существование связано как с интеграционными, центростремительными, процессами, так и с дезинтеграционными, центробежными, и люди с необходимостью регулируют эти процессы. Причинами этих процессов являются противоречия части и целого, взаимодействие разного рода субъективности со своей целостностью. Интеграция и дезинтеграция того или иного социума, по сути, имеет общечеловеческий характер, интеграционные и дезинтеграционные процессы в его производстве и воспроизводстве определяют развитие всемирной истории и трансформацию действительности.
Относительно состояния современного человеческого мира и его объективно-исторического движения к своей целостности силы дезинтеграционных процессов грозят обернуться глобальными катастрофами и прекратить всякую жизнь на земле. Отчетливое понимание реального противоборства и конкретного выражения этих процессов побуждает многих участников общественной жизни объединить свои усиления в предотвращении последствий дезинтеграции.
Участники и создатели человеческого мира - субъекты, в отношении к своим целостностям они реализуют субъективность. Она проявляется в различного рода оформленных способах и средствах воздействия людей на природу и на себе подобных. Предметные формы субъективности образуют культуру.
Культура в таком определении есть процедура и результат "переноса" и "закрепления" в предметные формы жизненно важных тому или иному сообществу людей отношений друг с другом и условиями своего бытия. Эти предметные формы фиксируют и сохраняют определенный уровень способностей человека. Востребованность тех или иных предметных форм, а значит и опредмеченных способностей человека, зависит от жизненных интересов и целей конкретного сообщества или индивида. В общественном развитии задействуются различные предметности, и они же влияют на характер человеческих потребностей и формирование их универсальных, общечеловеческих способностей. Только благодаря их воздействию на живое существо семейства гоминид, тот становится человеком.
По сути, предметные формы - идеальные образования, в них не только осуществляется "перенос" конкретных человеческих действий и результатов на нечто иное, выделенное из этих действий и результатов, но и "закрепление" с помощью предметных форм значений этих действий и результатов. Благодаря своим значениям предметные формы участвуют в развитии человеческого сознания.
Известно, что результат какого-либо действия и его значение могут не совпадать. Действие людей или индивида, в ходе которого был достигнут позитивный результат, фиксируется в представлениях людей как ценность, достижение и образец.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
На уровне человеческого поведения этот образец может воспроизводиться в качестве регулятора межличностных и социальных отношений, восприниматься и сохраняться в культуре общества как нравственная установка, моральный критерий или ценность. Однако не всякое намерение, действие, его результат совпадают с нравственной установкой, критерием или ценностью.
Определенными намерениями и ориентацией характеризуется, например, политическая деятельность, но это вовсе не означает автоматизма ее моральности. Политическую деятельность в зависимости от социальных сфер ее реализации можно представить как различные типы этоса. Подчиняются ли эти специализированные системы определенным моральным установкам? Вопрос дискутируется на протяжении всей истории человечества. В связи с этим исследователь проблемы взаимоотношения морали и политики И.И. Кравченко замечает, что "этические начала политики - ее непосредственный атрибут, но их выражения непостоянны и временны. Вместе с изменениями политики изменяются и вдохновляющие ее идеи, настроения и волевые импульсы. Моральные же требования к политике постоянны: абсолютные принципы нравственности, принятые той или иной культурой. Их конкретные формы редуцируются в определенной реальной ситуации к отдельным требованиям".
Образуя две исторически автономных, но одинаковых по регулятивно-контрольным функциям системы в конкретном социуме, мораль и политика находятся в постоянном напряжении и испытывают давление друг на друга. Такой характер отношений морали и политики обусловливается социально-историческим и антропологическим параметрами. Мораль и политика развиваются вместе с другими системами общества - экономической, правовой, религиозной, идеологической и др., в которых также действуют представления о долге, границах свободы, нормах поведения и т.д. Процесс взаимоотношения морали и политики может быть обобщен в категориях общественного движения к целостности и осуществления в этом движении принципа толерантности.
Реальное противоборство моральных установок и ценностей политическому этосу - традиционная тема социальной философии. Мыслители нового времени рассматривали его как переход от естественного состояния общества и человека к культуре, цивилизации, гражданскому и политическому обществу, в которых власть и государство способны обуздать распущенные или нецивилизованные нравы. Переход от дикости к цивилизации означал возможность нравственного совершенствования человека, общества и его политической жизни. Демократизация общественных отношений также определялась в аспекте фундаментальных социальных и моральных ценностей - справедливости, свободы, права. Демократический процесс действительно составлял одну из основ европейской цивилизации, и сама она, по убеждению классиков европейской философии, могла стать господствующим миропорядком.
Философы нового времени обратили внимание на то, что в политике используют механизмы ограничения индивидуальной свободы. Кант развил это наблюдение в своей трансцендентальной этике, постулируя добровольное самоограничение свободы, которое не позволяет нарушать границ свободы другого. Логика нравственности может присутствовать и в политической деятельности, при этом условии политика выступает как фактор цивилизованного развития.
Устойчивость и жизнеспособность любого общества зависит от готовности его членов действовать в соответствии с определенными правилами и правовыми нормами. Функция санкционирования основных регуляторов общественного производства и воспроизводства возложена на властные структуры. Власть заинтересована в публичном общественном признании таких своих полномочий. Она создает прецеденты и узаконивает свою политическую легитимации.
Научное знание располагает обширнейшим материалом формирования и изменений системы легитимации в различные исторические периоды и в конкретных социумах. В течение всей истории человечества определяющую роль в публичном признании власти играли мифология и религия. Обоснование "божественной идеи" власти до сих пор остается способом консолидации общественной жизнедеятельности. Мало того, запреты, правила, догмы, нормы, ценности и т.п., связанные с мифологией и религией, остаются в общественном сознании различных сообществ и индивидов. Эти и многие другие, созданные в определенной общественной жизнедеятельности людей, идеальные образования используются в процедуре легитимности той или иной общественно значимой деятельности.
Однако не сами по себе идеальные образования в своих предметных формах, а люди - обладатели и создатели этих форм востребуют и задействуют их в своих сознательных действиях. Именно люди для своего совместного выживания и общения создают и воспроизводят такие идеальные средства, как язык, запрет, обычай, письменность, культ и храм, норму и право. Идеальности бесконечны в своем разнообразии, потому что используемые в качестве средств воздействия на общественное и индивидуальное сознания, они способствуют их развитию и, вместе с тем, приумножают свое разнообразие. Объективной причиной разнообразия идеальности становится появление новых видов и способов жизнедеятельности, а также цивилизационная и национальная дивергенция человеческой жизнедеятельности и ее идеальностей.
Применяя этот абстрактный дискурс к значениям слова толерантность, подчеркнем, что в качестве "снятой" формы она утверждает значимые для людей действия. Свое предметное выражения толерантность обретает в различных социальных практиках, где она выступает в функции регулятора человеческой жизнедеятельности, тем самым, являясь идеальным образованием и входя в культурный арсенал того или иного сообщества. Именно в таком значении толерантность выступает как культурная норма и моральная ценность. Ее функции, или значения, актуализируются в силу ряда объективно-исторических обстоятельств.
Это - различные по уровню и степени интеграционные и дезинтеграционные процессы. В социальной истории они способствовали выделению общественной жизни, образованию цивилизаций и государств, формированию наций и их дивергенции. Сами по себе эти процессы сопряжены с противоречиями и напряженностью человеческих контактов и способов социализации, вынуждая людей регулировать эти процессы и свое отношение к ним. Тогда востребуются, создаются и используются различные нормативно-регулирующие средств. Часть этих средств приобретает относительно самостоятельный и устойчивый характер в силу того, что они специально используются в развитии человеческого сознания, обретая при этом статус культурных норм и моральных ценностей. Но вызванные к жизни конкретными обстоятельствами эти устойчивые нормы и ценности наполняются новыми параметрами и значениями. Объективность этого свойства распространяется также и на толерантность.
Взаимодействие реального сознания с конкретным бытием выводят объяснение проблемы толерантности из плоскости этики долженствования. Во-первых, ее положения не носят реального значения уже хотя бы в силу имеющегося разнообразия сфер социализации и выработки соответствующих этосов. Во-вторых, между этосом и моралью существует социокультурное противоречие, которого ни трансцендентная этика, ни ее "превращенная" форма - этика долженствования не допускают. А.А. Гусейнов аргументирует это положение так: "Люди расходятся в конкретном определении и понимании морали, но все они, пожалуй, едины в том, что этим словом обозначают самое святое, сокровенное. Мораль собственно и есть совокупность безусловных, абсолютных, категорических, непререкаемых, предельных, священных требований, от которых человек не может отступить без того, чтобы не потерять уважения к себе, не травмировать свое человеческое достоинство. Из того факта, что мораль имеет для человека особую - первостепенную - ценность, часто делают вывод, согласно которому необходимо постоянно апеллировать к морали и строить свои отношения с людьми и миром, непременно сопровождая их моральными оценками. Такой ход мысли может показаться обоснованным только на первый взгляд. В действительности все наоборот".
Мораль так же, как и другие способы и средства регуляции общественных и индивидуальных отношений, - становящаяся форма социализации. Но в отличие от таких форм социализации, которые, так же как и она, выделяются в сферу нормативной регуляции - право, обычаи, традиции, мораль не утверждается и не проводится в жизнь специальными учреждениями. Она формируется в процессе действительного общения людей и выражает их исторический опыт непосредственно в коллективных и индивидуальных представлениях, чувствах, волеизъявлении. Заметим, что и сфера человеческого общения, и сфера общественной практики для своей эффективности востребуют нормативную регуляцию. В использовании ее люди создают моральные установки и ценности. Степень интенсивности и разнообразия различных сфер общественной жизни обусловливает универсализм, общечеловеческое качество исторически конкретной морали.
Очевидной особенностью современного человеческого мира является разнообразие всех сторон его существования - социокультурных укладов, способов жизнедеятельности, социально-политических условий и т.д. В таком разнообразии неизбежны конфликты и напряженность. По логике же социально-исторического развития люди стремятся к целостности человеческого мира. Они осознают необходимость противостоять дезинтеграционным процессам ненасильственными способами. О результатах такого осознания могут свидетельствовать конкретные виды деятельности, особенно институты гражданско-правового регулирования общественной жизнью. Проблема толерантности, так же как и любая другая проблема, вызревает в определенном опыте людей, и только под воздействием реальной заинтересованности, прежде всего, в том опыте, где эта проблема возникла, она может быть разрешена, обретая свойства предпосылки и принципа. Является ли толерантность нравственным требованием или связана с частным прагматизмом - вопрос, на который сегодня не может ответить ни трансцендентная этики, ни этический релятивизм. Его решение нужно искать в конкретных видах социализации людей, в их специфике, зависящей от национальных социокультурных и субкультурных традиций.
Только в связи с объективно-историческим общественным развитием и особенностями современного человеческого мира толерантность может выступать как предпосылка и принцип движения людей к единству и совместному сотрудничеству. Отсюда актуальность научного выяснения ее реальных основ и функционального содержания.
После краха Западной Римской империи становление политической культуры Запада и толерантность Европы складывались в качестве целостного католического мира. Церковь формировала общую нормативно-ценностную систему, единое ценностное пространство. В этом смысле ранний римский католицизм оказался "...единой и единственной матрицей европейской цивилизации". Данная концепция, развиваемая в современных дискуссиях по истории политической культуры Запада, в основных чертах была уловлена уже в XIX в., в том числе и русскими мыслителями: "...церковь в обновленной Европе после выхода из древнего мира стала не только источником духовного образования, но и главою устройства политического. Она была первым звеном того феодального порядка, который связал в одну систему все различные государства Европы".
При сопоставлении в данном плане Европы и России принципиальное значение имеет не конкретное содержание этого нормативно-ценностного порядка в той мере, в какой оно было обусловлено раннекатолической догматикой в отличие от православной догматики. Сравнение религиозно-политических порядков Европы и России - особый предмет для исследования, который мы здесь не затрагиваем. В нашем случае более важно то, что данный нормативно-ценностный порядок был универсален для ареала Европы и автономен от нецерковных общественных институтов, прежде всего от государства.
Хотя высокая мера сформированности данного порядка возникла не сразу, его универсальность и автономия были выявлены уже общеевропейской динамикой и интенсивностью экономического развития в период 800-1100 гг. В это время Европа становится определенной культурной и хозяйственной целостностью, еще не будучи системой государств. Конституирование нормативно-ценностного порядка было зафиксировано тем, что крах римской державности не привел к возврату и локализму, который предшествовав интеграции народов под римской эгидой. На основе универсального и автономного нормативно-ценностного порядка развертывается становление плюралистических сил Европы, их взаимодействие, противоречия и конфликты. У истоков данных конфликтов лежит дуализм общественного бытия, обусловленный существованием Церкви как Тела Христова - особого мира внутри наличного социо-политического мира. Дуализм выступает в двух плоскостях: как противопоставление Папы и Императора; как противоборство религиозной и секулярной тенденций.
Концепция культурно-политического дуализма Запада и его политических традиций разработана Ф. Уоткинсом, который показал, что данный дуализм в его исторически меняющихся формах был определяющим признаком и источником социально-политического развития Европы, многообразно преломлялся в массе местных условий и традиций, которые его конкретизировали и специфицировали. Однако для европейской цивилизации существенное значение имел не столько дуализм, сколько его опосредованность указанным нормативно-ценностным порядком. Он задал единство противоположностей и возможность их конструктивного "снятия", определил допустимую меру легитимизации, остроты и разрушительности социальных и политических конфликтов. Поэтому в первом приближении можно считать, что идеальный тип конфликта в рамках европейской цивилизации соответствует гегелевской теории противоречия. Его оборотная сторона - договорной характер европейского общества, содержащий в себе формулу Э. Дюркгейма: консенсус стоит за спиной контракта.
Формы, в которых выступал нормативно-ценностный порядок и реализовывал функцию опосредования, в европейской истории менялись. В XIV веке началась "национализация" церкви государством, и в этом процессе участвовали многие страны. Протестантско-католическое противоборство XVI-XVII вв. впервые серьезно поставило под вопрос существование европейского нормативно-ценностного порядка. Данные процессы привели к тому, что он утратил жесткую и эксплицитную религиозную обусловленность и выступил в обобщенном, не столько секуляризованном, сколько религиозно-индифферентном виде. Вестфальский мир 1648 г., заключенный между протестантами и католиками, был символом и политическим выражением "...рискованного вывода о том, что религия, от разделенного и спорного имени которой протестанты и католики вели неубедительную и братоубийственную столетнюю войну, становилась неактуальным элементом их культурного наследства. Почему бы молчаливо не согласиться устранить религиозные войны устранением самой религии и не сконцентрироваться на применении естественной науки к практическим делам?".
Не антирелигиозный и не неорелигиозный, а иррелигиозный и арелигиозный характер компромисса придал новый облик и значение европейскому нормативно-ценностному порядку. Он создал идейно-политическое пространство для появления и легитимного существования центра между противоположностями, возникавшими в лоне европейской цивилизации. Речь идет о религиозном фундаментализме и национализме, капитале и труде и множестве других мировоззренческих и политических противоположностей. Таким центром становился либерализм в его прикладном, социально-функциональном, а не идейно-доктринальном значении.
Либеральный центр стал выражением нового облика европейского нормативно-ценностного порядка, функционально обусловил содержательное развитие и практическое применение конкурирующих с ним идейно-политических систем консерватизма и социализма. В этом смысле можно говорить о либеральной природе европейской политики и цивилизации в целом. Компромисс католиков с протестантами был первым практическим опытом толерантности и установления равновесия частных сил. Данный опыт имеет всемирное значение, поскольку он формировался не на основе предшествующих конфликту норм и ценностей, а в условиях изменения старого порядка и создания нового. В то же время этот опыт не дает готовых моделей свободного развития многообразия, которые подлежат тиражированию в других сферах жизни. Он задает лишь схему противоречивого компромисса принципов и идей. Его историческая динамика, выявление скрытых в нем моментов во многом определили характер последующего развития социальной и политической мысли и практики Запада. Эту характеристику можно отнести и к истории и развитию самого либерализма. Ибо хотя толерантность сама по себе еще не исчерпывает весь либерализм, она есть "...ядро его исторической эволюции".
Эффективность Вестфальского компромисса состояла в том, что он смешал два смысла толерантности: как безразличия и как заинтересованного взаимопонимания. Первый смысл строится на том, что Я допускаю сосуществование с Другим, поскольку мне безразличны его нормы ценности. Но такое безразличие возможно лишь тогда, когда Я сомневаюсь в собственных нормах и ценностях, не считаю их общеобязательными и дистанцируюсь от них. Второе значение предполагает мою приверженность собственным нормам и ценностям наряду с осознанием того, что их обогащенное и углубленное понимание требует осмысления, учета и использования духовного, политического и иного опыта Другого в его самобытности и отличиях от моего собственного опыта.
В дальнейшем развитии специфика компромисса заключалась в том, что он не соответствовал ни тому, ни другому смыслу толерантности и причудливо смешивал их. В современной литературе иногда скептицизм отождествляется с релятивизмом, рассматривается как основание толерантности и на этом основании подвергается критике. Например, К. Поппер пишет: "Под релятивизмом или ... скептицизмом я имею в виду концепцию, согласно которой выбор между конкурирующими теориями произволен. В основании такой концепции лежит убеждение в том, что объективной истины вообще нет, а если она все же есть, то все равно нет теории, которая была бы истинной или, во всяком случае, хотя и не истинной, но более близкой к истине, чем некоторая другая теория". Однако смешивание интеллектуального и морального релятивизма в гораздо большей степени может быть отнесено по адресу XVI-XVII столетий, когда еще существовали сильные и безусловные религиозно-нравственные приверженности. В последующем развитии их основание становилось все более шатким, пока окончательно не переместилось из реального поведения в сферу идеалов: "Если личность должна быть свободна для выбора идеалов для себя, то это, несомненно, потому, что такое предпочтение одного жизненного пути другому является делом высшей важности, а не потому, что оно совсем не имеет значения".
Таким образом, в либерализме была поставлена проблема внутреннего и не скованного никакими внешними нормами постоянного выбора идеалов индивидуального поведения во всех сферах жизни, включая политику. Однако обоснование такого выбора было и остается дискуссионным, как с точки зрения повседневной жизни, так и логики, ибо "...эта процедура возможна лишь тогда, когда правила логического следования и принцип непротиворечивости признаются общеобязательными". В этом смысле прецедент идейного компромисса между католиками и протестантами не был торжеством безразличного отношения к нормам и ценностям. В нем скорее выражалось согласие на политическое сосуществование двух субъективированных нормативно-оценочных систем, не способных осилить друг друга. Это сосуществование сыграло значительную роль в становлении политического механизма, претендующего на универсальность.
Парень задает вопрос девушке (ей 19 лет),с которой на днях познакомился, и секса с ней у него еще не было: Скажи, а у тебя до меня был с кем-нибудь секс? Девушка ему ответила: Да, был. Первый раз – в семнадцать. Второй в восемнадцать. А третий -… После того, как девушка рассказала ему про третий раз, парень разозлился, назвал ее проституткой и ушел вне себя от гнева. Вопрос: Что ему сказала девушка насчет третьего раза? Когда он был?
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
