Главная » Юристу »
Являются ли супруги законными представителями
Являются ли супруги законными представителями
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. Связаться с автором
Поскольку преимущество и достижения советского права лишь лучше оттеняются при сопоставлении его с буржуазным правом, посвятим несколько страниц характеристике буржуазных законодательств и теорий, отвечающих на вопрос о том, являются ли супруги представителями друг друга. По общему правилу жена признается представителем мужа в отношении определенных категорий сделок, тогда как последний не является представителем жены и действует от собственного лица за себя и за жену. В одностороннем представительстве жены отражается антидемократический характер буржуазного семейного права, основанного на частной собственности.
«Буржуазная демократия на словах обещает равенство и свободу. На деле женской половине человеческого рода ни одна, хотя бы самая передовая, буржуазная республика не дата ни полного равенства с мужчиной по закону, ни свободы от опеки и от угнетения мужчины».
Буржуазные юристы зачастую неравноправие супругов преподносят в замысловатых правовых конструкциях. Так, уже давно французские авторы под представительство жены подводили молчаливый мандат со стороны мужа, получившего специальное наименование «домашний мандат». За ними последовала и судебная практика.
Французский закон оставивший жену ограниченно дееспособной в отношении распоряжения принадлежащим ей имуществом, не касался этого вопроса.
Но последующий закон воспринял идею представительства на основе молчаливого мандата, являющуюся даже для современной буржуазной науки анахронизмом.
В этом факте еще раз проявился консерватизм буржуазного правотворчества, цепляющегося за старые правовые формы, как преграду для революционизирования общественного сознания. Согласно ст. 218 Французского гражданского кодекса в новой редакции каждый из супругов при нераздельном имуществе может дать другому мандат на выступление его в качестве представителя. Если такого поручения жена не получает, она считается действующей в силу домашнего мандата при совершении ею сделок, вызванных нуждами домашней жизни (покупка предметов питания, одежды, наем жилого помещения, заказ туалетов жене и т.д.). По этим сделкам муж становится обязанным в отношении третьих лиц, с которыми она как мандатарий заключила договоры (ст. 220 в редакции закона). Это правило введено для всех брачных имущественных режимов. Жена вправе выступать представителем от имени мужа только по сделкам, соответствующим потребностям брачной жизни, и использовать для этой цели имущество, которое муж предоставил в ее распоряжение.
Муж может отказаться принять на себя обязательства по сделкам жены, если они не были вызваны потребностями семейной жизни или они, отвечая этому условию, не соответствовали «видимому» социальному положению супругов. Домашний мандат прекращается только тогда, когда погашается обязательство мужа предоставлять содержание.
Муж может отобрать домашний мандат (ст. 220), но закон не уточняет способа. Статья 220 подтверждает правило, выработанное судебной практикой о том, что муж не отвечает перед третьими лицами, если последние знали о прекращении мандата в момент заключения сделки с его женой.
Сходным образом выражает зависимость жены от мужа и английское право. Жену, живущую совместно с мужем, судебная практика и литература рассматривают как агента мужа в отношении повседневного управления домашним хозяйством и сделок, связанных с ним. Муж становится обязанным лишь по тем ее сделкам, которые соответствуют его положению. Жена, снабженная всем необходимым в натуре или средствами, не может использовать кредит мужа в качестве агента. То же в случаях, когда он ей запретил использование кредита.
Поскольку жена не назначается мужем агентом, между супругами отрицается договор «агентства», но «агентство» здесь предполагается на основании поведения сторон и из него выводится подразумеваемое полномочие. Эта конструкция, при помощи которой жена оказывается часто в положении представителя, напоминает французский домашний мандат. Жена признается агентом своего мужа и в случае ухода от него, из-за его недостойного поведения, хотя и против его желания. Она сохраняет полномочие на использование кредита мужа. Здесь уже нельзя говорить о подразумеваемом согласии мужа. В этом случае усматривают «агентство» по необходимости (agency by necessity).
В Германском гражданском уложении и Швейцарском обязательственном законе легализация неравноправия жены и мужа подана в данном вопросе под другим юридическим соусом. В обоих кодексах действия жены от имени мужа выделены в особый случай представительства (Die Schliisselgewalt), дословно — «власти ключа». Жена вправе в качестве представителя мужа заключать сделки, относящиеся к сфере домашнего хозяйства.
В Германии разногласия вызвал вопрос о том, является ли представительство жены законным или добровольным. Господствующее мнение за признание здесь законного представительства. Меньшинство видит в этом случае добровольное представительство на том основании, что муж может ограничить полномочие жены и даже отменить его.
Для существа дела этот спор, конечно, значения не имеет. Какой бы вид представительства здесь не признавался, ясно, что одностороннее представительство жены (независимо от его конструкции) является удобной юридической формулировкой для закрепления неравенства женщины, характерного для буржуазной демократии.
Нельзя не вспомнить слова Ленина, сказанные в цитированной выше статье по поводу отличия демократии социалистической от демократии буржуазной: «Положение женщины особенно наглядно поясняет разницу между буржуазной и социалистической демократией, особенно наглядно отвечает на поставленный вопрос».
С установлением случаев законного представительства и представительства по назначению в советском гражданском праве неизбежно связано решение вопроса о том, являются ли супруги представителями друг друга при совершении сделок по поводу вещей и прав, входящих в состав общего имущества, и сделок, вызванных общесемейными потребностями, но не затрагивающих непосредственно объекты общего имущества.
Равноправие женщины во всех отраслях нашей жизни семейной, хозяйственной, политической — предполагает одинаковое для супругов правовое регулирование этих отношений. По советскому законодательству супруги имеют равные права на заключение сделок по распоряжению общим имуществом, равно как и сделок, вызванных потребностями семейной жизни. Но при этом ни в одной статье супруги не названы представителями друг друга.
Но, быть может, неиспользование термина «представители» в законе случайно и положение каждого из супругов следует в этих случаях подводить под правила о представительстве? В литературе этот специальный вопрос не подвергался сколько-нибудь детальному рассмотрению. В работе М.В. Зимелевой («Общая собственность в советском гражданском праве») затронут лишь вопрос о распоряжении каждым из супругов вещами, входящими в состав их общего имущества.
Никто из авторов довольно многочисленных статей об имущественных отношениях супругов не предложил рассматривать каждого из них законным представителем другого. Суды признают действительными сделки, совершенные одним супругом в отношении вещей, относящихся к общему имуществу, хотя бы от другого супруга не последовало при этом ни устного, ни письменного согласия. Во всех случаях исходят из предположения, что супруг, вступая в сделку, действует с согласия другого супруга. Исключение составляют домостроения и права застройки, которые могут быть отчуждены одним супругом с письменного согласия другого.
Если бы при совершении советскими гражданами сделок приходилось бы всякий раз выяснять, состоят ли они в браке и распоряжаются ли они личным или общим имуществом, то это приводило бы к чрезвычайному стеснению гражданского оборота. Но эта презумпция еще не разъясняет правового положения супруга: действует ли он в качестве представителя другого супруга или представителем не является? Мы считаем, что супруг в этих случаях не может быть признан представителем. Супруг выступает от собственного имени, а не от имени другого супруга; он сам становится из сделки обязанным и управомочным, и не требуется наличия у него полномочия. Таким образом, отсутствуют признаки представительства. Этот вывод подтверждается самой жизнью. Контрагент, вступающий в сделку с лицом, состоящим в браке, не считает его представителем другого и не допускает мысли, что субъектом заключенной сделки будет другое лицо.
Каждый из супругов, заключающий сделку в отношении их общего имущества, действует не в качестве представителя, а как носитель собственного права.
Правомочие супруга совершать сделки от собственного имени есть следствие права каждого из супругов на управление, распоряжение совместным имуществом. По нашему закону эти права одинаковы. Осуществление их не было бы практически возможным, если бы действие одного из них не соответствовало желанию другого. При наличии у двух лиц прав с равным объемом на один и тот же объект неизбежно должна быть коллизия между ними, если нет обоюдного согласия. Это положение выражено в ряде статей КЗоБСО РСФСР и других союзных республик, например, в ст. 9, 34, 38, 39, 40 КЗоБСО РСФСР, предусматривающих необходимость согласия супругов и родителей при решении различных вопросов семейной жизни и воспитания детей. Правильно указывала М.В. Зимелева, что «характер личных отношений между мужем и женой в социалистическом обществе дает основание презюмировать, что распоряжение объектами, входящими в состав их общего имущества, происходит с общего согласия и совета».
Но право каждого из супругов выступать от своего имени не есть результат их обоюдного согласия, а вытекает из закона, а именно — ст. 10 КЗоБСО. Внешняя сторона деятельности супругов для третьих лиц не зависит от этого согласия. Согласие необходимо для урегулирования внутренних отношений супругов, устранения коллизии при распоряжении правом на одну и ту же вещь. Оно является условием того, что бесчисленные сделки в отношении вещей общего имущества совершаются без всяких возражений или противодействия со стороны другого супруга. Действует же супруг от собственного имени, осуществляя принадлежащее ему право.
Возможно ли допущение представительства при совершении одним из супругов сделок в общественных интересах? Например, жена в отсутствие мужа договорилась с печником сложить печь или с маляром произвести ремонт в комнате, или со столяром сделать шкаф, или с преподавателем музыки о занятиях с детьми. Возникает ли из этих сделок обязательство только для жены или становится также обязанным и управомоченным из этой сделки муж?
Как отмечалось, в советском законодательстве нельзя почерпнуть указания относительно того, что один из супругов в этом случае выступает в качестве представителя другого. Супруг, заключающий сделку, действует от своего имени, он становится управомоченным и обязанным. Ответственность же другого супруга нельзя вывести из данной сделки. Она будет результатом его неосновательного обогащения, заключающегося в увеличении общего имущества или в сбережении расходов, которые он произвел бы для удовлетворения семейных нужд.
Таким образом, мы приходим к выводу, что по советскому гражданскому праву супруги не являются представителями друг друга (ни законными, ни добровольными) при совершении сделок относительно объектов общего имущества и для удовлетворения общесемейных потребностей, когда сделки этих объектов непосредственно не затрагивают.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
В советском гражданском праве привлекает к себе внимание в интересующем нас аспекте фигура исполнителя завещания, о котором говорит ст. 427 ГК. Его правовое положение специально не выяснялось в советской литературе. В работах по наследственному праву юридическая природа исполнителя завещания не рассматривалась, хотя она отнюдь не является ясной. Статья 427 ГК — единственная норма, упоминающая об исполнителе завещания, не проливает света на этот вопрос, равно и сложившееся в нашей теории и практике понимание характера деятельности исполнителя завещания. Основная функция исполнителя завещания заключается в распределении имущества между наследниками. Этому может предшествовать взыскание им долгов с должников наследодателя и уплата долгов последнего. Исполнитель завещания обязан проследить за выдачей наследниками легатов и осуществлением других распоряжений завещателя или лично выполнить их в соответствии с волей последнего.
В русской дореволюционной и иностранной литературе гражданского права юридическое положение исполнителя завещания вызвало оживленную дискуссию. Удельный вес этой проблемы в советской и буржуазной теории несоизмерим. В Советском Союзе по наследству переходит личная собственность, имеющая потребительское назначение. Ею обладают все труженики социалистического общества. Она составляет реальную основу для использования права завещания и назначения его исполнителя. Но в силу того, что раздел наследственного имущества между наследниками советского гражданина не требует большого времени и не вызывает особых трудностей, завещатель не часто обращается к услугам исполнителя завещания, хотя общее количество завещаний в СССР велико. Напротив, исполнение завещания частного собственника в капиталистическом обществе сложная, зачастую весьма длительная процедура, так как наследственная масса, включающая промышленные, торговые предприятия, земельные участки и прочее недвижимое имущество, порождает необходимость в специальном управлении, в сложных расчетах, судебных процессах и другой деятельности. Исполнитель завещания в капиталистическом обществе, следовательно, выполняет весьма важную функцию, сохраняя и передавая наследникам ту власть наследодателя, «которой покойный обладал при жизни, а именно власть при помощи своей собственности присваивать продукты чужого труда». При капитализме институт исполнителя завещания практическое значение имеет только для состоятельных людей. «Капитализму присуще, с одной стороны, стремление к безграничному расширению накопления и производства, а с другой стороны, пролетаризирование народных масс, ставящее довольно узкие границы расширению личного потребления». Трудящиеся не имеют частной собственности, а потому не составляют, как правило, завещаний и не назначают исполнителей их. Таким образом, институт исполнения завещания в капиталистическом обществе рассчитан только на удовлетворение потребностей господствующего класса. Это обстоятельство буржуазные ученые, конечно, замалчивают.
По вопросу об юридической природе исполнителя завещания имеются многочисленные теории в русской дореволюционной и иностранной литературе. Их можно свести к двум главным направлениям. Одно из них в основу юридической квалификации кладет идею представительства. Другое — отрицает возможность ее применения в этой области. Первое направление охватывает различные конструкции, использующие понятие представительства, а именно: а) исполнитель завещания есть представитель наследодателя; б) он представитель наследников; в) он — одновременно представитель наследодателя и наследников (так называемая «смешанная теория»); г) он — представитель наследства как юридического лица. Он представитель наследства, не являющегося юридическим лицом, но составляющего самостоятельную имущественную массу, которая должна рассматриваться как материально-правовое единство. Он орган признанного правом интереса умершего. Он представитель особых интересов наследства, целевой представитель.
Другое течение возглавляют авторы, отрицающие за исполнителем завещания роль представителя. В обрисовке юридического положения исполнителя завещания у них нет единого подхода. Объединяет их лишь негативный признак — непризнание здесь представительства. Одни из них считают исполнителя треухендером, другие пытаются найти ответ в самих понятиях наследственного права.
Среди тех, кто видит в исполнителе завещания представителя, имеются разногласия по поводу того, является ли он добровольным или законным представителем.
Корни всех названных нами теорий буржуазной цивилистики уходят в чуждый нашему обществу и праву институт наследования частной капиталистической собственности. Эти теории (одни в более явной форме, другие в более скрытой) имеют своей целью юридически обосновать и доказать незыблемость прав и непререкаемость воли частного собственника, распоряжающегося в завещании своим богатством. Классово враждебный, а потому и вредный характер этих теорий для нас очевиден. Но и по своему юридическому содержанию эти теории должны быть отвергнуты нашей наукой при установлении правового положения исполнителя завещания в советском праве. Показать непригодность их конструкций мы считаем своей задачей, учитывая предстоящее издание ГК СССР, с чем неизбежно будет связана теоретическая разработка советского института исполнения завещания. В проекте ГК СССР ему уделено больше внимания и места, чем в ГК РСФСР.
Прежде всего выясним, можно ли считать (исполнителя завещания) представителем на основании ст. 427 ГК.
А) Отвечаем на этот вопрос отрицательно. Исполнителя завещания нельзя признать представителем умершего. Против этого предположения говорит ст. 39 ГК, связывающая с представительством возникновение прав и обязанностей на стороне представляемого. Между тем смерть завещателя означает утрату им правоспособности, а, следовательно, возможности приобретения им прав и обязанностей из сделок представителя. Исполнитель же завещания начинает свою деятельность после смерти наследодателя.
Б) Нет достаточных оснований и для признания исполнителя завещания представителем наследников. Выполняя волю завещателя, он действует не от имени последних, а от своего собственного имени. Так, он выступает в самых различных случаях: при совершении сделок, вызванных управлением наследственного имущества до его раздела, реализацией вещей, при оплате долгов наследодателя и получении их от его должников, истребовании отдельных вещей от наследников при разделе наследственной массы, выступлении в суде и при совершении других действий. У исполнителя завещания вообще нет никакого сходства с представителем, когда он совершает действия в отношении наследников, например, при разделе наследственного имущества, ибо тогда налицо два участника, а не три, как это требуется при представительстве. Считать же его представителем каждого из наследников в отношении других нельзя в силу ст. 40 ГК, запрещающей «двойное представительство».
Права и обязанности у наследников возникают не непосредственно в результате действий исполнителя завещания, а вследствие принятия ими наследства, в силу ст. 429, 430 ГК. Исполнитель завещания действует нередко вразрез с желаниями и интересами наследников. Он может быть противной стороной в споре с наследниками, удерживающими часть имущества вопреки завещанию или нарушающими его иным образом. Наследники не вправе отменить назначение исполнителя завещания. Они лишь могут обратиться в суд, который должен отстранить его лишь при наличии злоупотреблений с его стороны.
Все эти факты и соображения убеждают в том, что было бы ошибкой квалифицировать исполнителя завещания как представителя наследников.
В) Неприемлема и теория, рассматривающая наследство как особое юридическое лицо, а исполнителя завещания — как его представителя. Эта конструкция даже со стороны ряда буржуазных юристов вызывает упрек в допущении фикции. Тем более она непригодна у нас. Статья 13 ГК указывает, что юридическими лицами являются предприятия, учреждения, организации. Ни под одну из этих категорий наследственное имущество не подходит.
Г) Неправильна также концепция, согласно которой исполнитель завещания представляет наследственную массу. Представляемым может быть лишь субъект права. Наследственная же масса есть совокупность прав и обязанностей наследодателя, которые в силу закона (ст. 10 Конституции и ст. 418 ГК) не прекращаются со смертью наследодателя, а сохраняются для наследников, а при отсутствии их или отказа переходят к государству. Наследники носителями этих прав и обязанностей становятся только с принятием наследства. До этого у них есть лишь право на получение наследства. Государство становится субъектом наследственного права в момент отказа наследников или истечения сроков, установленных для принятия наследства. Собственником же наследственного имущества и обладателем других прав наследодателя оно становится со дня выдачи нотариальной конторой подлежащему финансовому органу свидетельства о выморочности наследственного имущества (постановление Пленума Верховного Суда СССР № 1/2 У).
Д) Не может найти опоры в нашем наследственном праве трактовка исполнителя завещания как фидуциария наследодателя, действующего на основе фидуциарной сделки («треухендершафт», «трест»). Нельзя рассматривать исполнителя завещания как носителя вещного права на наследство. Никакого особого вещного права он не приобретает. Вещные права возможны по поводу вещей, в наследство входят не только вещи, но и права, не имеющие своим предметом вещи, а также права требований и обязанности. Приписав исполнителю завещания обладание вещным правом, нельзя объяснить его обязанности. Если быть последовательным в развитии этого взгляда, то при продаже вещей, входящих в состав наследства или передачи их наследникам, должны прекратиться права исполнителя завещания. Однако в действительности независимо от этого он сохраняет свое правовое положение исполнителя для осуществления других распоряжений наследодателя. Исполнитель завещания не получает наследственного имущества по акту доверия, он не несет обязанностей и ответственности за него перед завещателем, обязанности его перед наследниками также не основываются на акте доверия.
Е) Равно нельзя считать исполнителя завещания органом интереса завещателя, так как понятие органа у нас в теории гражданского права применяется лишь к юридическому лицу. Приписывать интересу орган — это значит оказываться в плену у бессодержательной абстракции, лишь затемняющей природу данного явления.
Итак, мы пришли к выводу, что исполнитель завещания не представитель. Он действует от собственного имени при осуществлении принадлежащих ему прав и обязанностей. Ни о какой официальной должности его, конечно, говорить не приходится. Понятие должности связано с административно-правовыми или трудовыми отношениями, чего в данном случае нет.
Исполнитель завещания не связан с завещателем и договором поручения, хотя в ст. 427 ГК говорится о том, что завещатель «поручает» в завещании особому лицу исполнить его волю. Договор поручения предполагает согласно ст. 251 ГК деятельность поверенного в качестве представителя, а мы уже показали, что представительства от имени завещателя здесь нет. Поэтому термин «поручение» имеет смысл предложения завещателя, адресованного избранному им лицу. По своей природе это одностороннее волеизъявление. Отрицая поручение в смысле ст. 251 ГК, мы не склонны вообще признавать здесь какой-либо иной договор. В силу ст. 427 ГК для того, чтобы волеизъявление завещателя имело юридические последствия, «требуется согласие исполнителя завещания на самом завещании или в отдельном заявлении, приложенном к завещанию». Согласие исполнителя завещания не следует рассматривать как акцепт сделанного завещателем предложения, а лишь как условие надлежащего оформления предложения. Закон с этим фактическим составом (волеизъявление завещателя и согласие исполнителя) связывает возникновение прав и обязанностей у исполнителя завещания после смерти завещателя. Предположение о том, что это договор, исключается тем обстоятельством, что никаких прав и обязанностей он для сторон не порождает и никаких требований об исполнении на основании этого «договора» предъявить нельзя. При жизни завещатель не может требовать от исполнителя завещания каких-либо действий, поскольку цель назначения — исполнение воли завещателя после его смерти. Возникновение прав и обязанностей у исполнителя закон (ст. 427 ГК) связывает со сложным фактическим составом: волеизъявлением завещателя о назначении исполнителя завещания, согласие последнего и смерть завещателя.
С наследниками он вступает в обязательственное отношение лишь после принятия ими наследства. Он обязан выполнить определенные действия в пользу некоторых наследников, а те в свою очередь обязаны выполнить его требования, соответствующие содержанию завещания. Следовательно, для возникновения обязательства между исполнителем завещания и наследниками нужен еще более сложный фактический состав: волеизъявление завещателя, согласие исполнителя, смерть наследодателя, принятие наследниками наследства. Лишь при наличии всех названных фактов исполнитель завещания вступает в правоотношения с наследниками.
Как было указано, у исполнителя завещания, кроме прав, возникающих в обязательственных отношениях с наследниками, создаются права в силу самого факта назначения его наследодателем. Так, ему принадлежит право управления наследственным имуществом и другие права, необходимые для охраны наследственной массы. Так, он вправе истребовать вещи, входящие в состав наследственного имущества, при помощи иска, сходного с виндикационным, из чужого незаконного владения. Хотя исполнитель завещания выступает от своего имени, сделки, совершаемые им, не порождают для него самого прав и обязанностей, ибо ему принадлежит лишь право управления чужим имуществом.
Юридические последствия совершаемых им сделок, предпринятых во исполнение завещания, затрагивают непосредственно наследственную массу. В ней возникают новые права и обязанности, которые в составе наследственной массы переходят на наследников, принимающих наследство. Необходимые расходы, производимые исполнителем завещания для выполнения распоряжений наследодателя, покрываются из наследственного имущества.
Таким образом, по вопросу о правовом положении исполнителя завещания мы приходим к следующим выводам:
1. Институт исполнения завещания, обеспечивающий точное выполнение воли завещателя, основывается на ст. 10 сталинской Конституции, охраняющей право личной собственности советских граждан и право ее наследования.
2. Исполнитель завещания приобретает свои права и обязанности на основании закона, связывающего эти юридические последствия с волеизъявлением завещателя и с другими обстоятельствами, т.е. с определенным фактическим составом.
3. Исполнитель завещания выступает от собственного имени, обладая по закону (в числе прочих прав) правом управления наследственным имуществом.
4. Исполнитель завещания по характеру и цели своей деятельности является носителем важной общественной функции — контроля за соблюдением воли завещателя, в точном исполнении которой заинтересовано наше общество.
Этот момент существенно отличает исполнителя завещания от обычных участников гражданского правоотношения.
Тот факт, что деятельность исполнителя завещания призвана защищать в СССР и общественный интерес, имеет большое значение для характеристики правового положения исполнителя завещания.
Прекращение представительства по закону и по назначению
Представительство за лиц недееспособных установлено с целью дать им возможность пользоваться имеющейся у них правоспособностью. Представительство за безвестно отсутствующих и наследников преследует цель управления, а главным образом, сохранения их имущества. Представительство ликвидкома предназначено для прекращения дел юридического лица, удовлетворения кредиторов, распределения имущества и т.д. При отпадении причин, вызвавших необходимость в законном представительстве, должно прекратиться и само представительство.
С учетом этого можно предложить следующие основания прекращения представительства:
1) достижение цели, обусловившей установление представительства;
2) освобождение лица от должности или прекращение прав и обязанностей, с которыми по закону было связано наделение этого лица полномочиями представителя;
3) смерть представляемого или представителя.
Укажем важнейшие случаи прекращения представительства, охватываемые предложенной классификацией.
К первому основанию ее следует отнести:
А) Прекращение опеки, назначенной или естественной (родители, усыновители) в силу достижения малолетним 14-летнего возраста или признание недееспособного более не нуждающимся в опеке (ст. 108 КЗоБСО).
Специально с момента прекращения законного представителя ни в ГК, ни в КЗоБСО ничего не сказано. Но зато в КЗоБСО предусмотрены условия, при которых должна быть снята опека над малолетними, слабоумными и душевнобольными (ст. 69, 107, 108 КЗоБСО, ст. 25, 49 Инструкции).
Поскольку законное представительство есть одна из сторон деятельности опекуна, то в этих статьях содержится ответ и на вопрос о действии законного представительства во времени.
Опека над несовершеннолетними продолжается до 14 лет (ст. 69 КЗоБСО и ст. 25 Инструкции). Это правило уточняется в ст. 49 Инструкции, в которой сказано, что опека снимается по достижении малолетним 14-летнего возраста.
Значит ли это, что право опекуна на представительство малолетнего продолжает действовать только до наступления 14-летнего возраста и после этого автоматически аннулируется? Может ли, например, сделка, совершенная опекуном от имени подопечного, достигшего 14 лет, создавать для него права и обязанности? Этот вопрос не только теоретический, он имеет далеко немаловажное практическое значение.
В жизни нередки случаи, когда опекуны, заинтересованные в продолжении опеки (например, из-за возможности проживания на жилой площади подопечного), намеренно задерживают сложение с себя полномочий. Сами же органы опеки не всегда своевременно требуют этого.
В законе имеется указание на то, что опека прекращается не автоматически в момент достижения малолетним 14 лет, а только после рассмотрения этого вопроса и вынесения органом опеки и попечительства соответствующего решения о прекращении опеки (ст. 96 КЗоБСО и ст. 49 Инструкции).
С какого момента прекращаются полномочия у опекуна: с достижением ли малолетним 14 лет или лишь по снятию опеки? Могут ли сделки опекуна, заключенные им после того, как подопечному исполнилось 14 лет, но до снятия опеки (снятие опеки может произойти с опозданием), породить права и обязанности в лице несовершеннолетнего? Статья 9 ГК говорит о том, что несовершеннолетний с 14 лет вправе сам заключать сделки с согласия родителей, усыновителей и попечителей (а в некоторых случаях самостоятельно). Это правило ст. 9 ГК воспроизведено в ст. 90 КЗоБСО, т.е. в норме специальной по отношению к ст. 9 ГК, являющейся нормой общего закона. Таким образом, КЗоБСО не устанавливает изъятия из правила ст. 9 ГК. Права несовершеннолетнего были бы существенно нарушены, если прекращение опеки и полномочие к представительству зависели бы от срока вынесения постановления органом опеки. Остается предположить, что правила ст. 96 КЗоБСО и ст. 49 Инструкции касаются опеки в целом (забота о несовершеннолетнем, воспитание и пр.), за исключением представительства (ст. 9 ГК, ст. 90 КЗоБСО).
Проблемы не возникает в отношении родителей и усыновителей, являющихся законными представителями без назначения (ст. 71 КЗоБСО). Их полномочия к представительству за несовершеннолетних прекращаются по достижении малолетним 14 лет. Не требуется специального акта со стороны органа опеки для прекращения законного представительства родителей и усыновителей.
Законное представительство родителей, усыновителей и опекунов в отношении душевнобольных и слабоумных продолжается все время, пока недееспособный остается под опекой. Освидетельствование лица в специальной комиссии в порядке ст. 103106 КЗоБСО является предварительным условием как для установления опеки (в случае признания комиссией свидетельствуемого подлежащим опеке), так и для снятия ее (при признании его выздоровевшим или не нуждающимся более в опеке — ст. 108 КЗоБСО). Поэтому сам факт выздоровления и приобретения недееспособным нормальной воли, т.е. возможности совершать сделки с разумением, еще недостаточен для признания права опекуна аннулированным. Необходимо постановление органа опеки о прекращении опеки и увольнении опекуна, в соответствии со ст. 96 КЗоБСО, чтобы отпало представительство за душевнобольного или слабоумного.
Б) Прекращение опеки над имуществом безвестно отсутствующего либо над наследственным имуществом в связи с возвращением из безвестного отсутствия собственника или принятием наследства прибывшими наследниками, или переходом наследства государству в порядке ст. 433 ГК.
В) Прекращение деятельности ликвидационной комиссии в связи с окончанием ликвидации юридического лица.
Под второе основание классификации подпадают следующие случаи:
А. Снятие обязанностей опекуна по его ходатайству ввиду наличия причин, признанных законом уважительными для отказа от опеки (ст. 78 КЗоБСО и ст. 33 Инструкции).
Б. Отстранение от выполнения обязанностей по опеке опекуна или родителей (усыновителей) в случае нерадения или злоупотребления своими полномочиями (ст. 92 КЗоБСО и ст. 50 Инструкции).
В. Снятие с опекуна, родителя, усыновителя обязанностей по опеке при признании их психическими больными.
Г. Усыновление в установленном порядке малолетнего, имевшего родителей (осуществляющих естественную опеку) или находившегося под опекой. Законное представительство родителей или опекуна в этом случае прекращается в момент регистрации акта усыновления в ЗАГСе (ст. 59 КЗоБСО и ст. 15 Инструкции). Мы считаем, что фактическое усыновление до признания его в судебном порядке не лишает родителей прав законных представителей. Усыновители de facto не являются законными представителями.
Д. Расторжение договора патронирования.
Расторжение договора может быть произведено:
1) органом опеки в связи с неудовлетворительным выполнением семьями, принявшими детей в патронат, своих обязанностей;
2) судом по заявлению заинтересованных лиц, в частности родителей, нашедшихся или явившихся из безвестного отсутствия.
Если патронирующий усыновляет ребенка во время действия договора, то законное представительство не прекращается, а лишь изменяется его юридический титул.
Как указывалось выше, патронирующий является опекуном, попечителем патронируемого в силу закона (ст. 6 постановления ВЦИК и СНК РСФСР С.У. РСФСР, № 9, ст. 49) так же, как усыновитель.
Иное произойдет при усыновлении ребенка кем-либо из членов патронирующей семьи. Лицо, заключившее договор патронирования, с момента усыновления перестает быть опекуном, поскольку договор патронирования теряет силу (ст. 10 Инструкции о патронате). В этот момент он утрачивает и полномочия представителя малолетнего, но полномочия приобретает, уже как усыновитель, другой член семьи.
Третье основание связано с двумя случаями:
А. Смертью опекаемого.
Б. Смертью опекуна, родителей, усыновителя, патронирующего.
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. 
