Сегодня творчество не противостоит труду столь непосредственно, как услуги противостоят продуктам материального производства. В нынешних условиях элементы творчества (creativity) и труда (labour) тесно слиты в продуктивной деятельности (work); разорвать это противоречивое единство фактически невозможно, и поэтому мы вынуждены акцентировать внимание на становлении определенных черт creativity в рамках современной work. Между тем, так как последняя представляет собой процесс, субъектами которого выступают отдельные индивиды, общности людей и весь социум в целом, формирующиеся элементы творчества не могут быть проанализированы иначе, чем через их объективные проявления на различных уровнях социальной структуры.
Рассматривая формы проявления творческой деятельности, мы основываемся на том, что если формирование ее предпосылок было обусловлено прежде всего развитием социального целого, то реализация такой деятельности начинается с изменения целей и характера поведения составляющих его индивидов. В любой сфере человеческой деятельности творчество выступает прежде всего как индивидуальный процесс; порождаемое стремлением людей к самореализации, оно приводит к формированию более совершенной личности исключительно благодаря ее собственным усилиям. Такая автономность творческого субъекта не есть нечто абсолютное; существуя в рамках организаций и общества, человек постоянно вступает в определенные отношения со своими контрагентами, и интерперсональный характер творчества столь же существенно характеризует этот вид человеческой активности, как и ее внутренние предпосылки. Между тем формирование элементов творческой деятельности происходит лишь как рефлексия социальных процессов в конкретном человеке.
Поэтому ниже мы попытаемся реконструировать процесс формирования творческой деятельности на уровне отдельного субъекта и оценить его воздействие на современное хозяйство; далее мы обратимся к творческой деятельности на уровне экономической организации — производственной фирмы или компании; и, наконец, в завершение рассмотрим вопрос о реализации элементов творчества на уровне социума в целом, о формировании новых общественных связей и институтов.
До недавних пор утверждение об исключительной роли человека в процессе производства основывалось на рассмотрении его в качестве воплощения способности к труду, как совокупности знаний и навыков, обозначавшихся понятием «рабочая сила». В современной ситуации человек продолжает оставаться важнейшим фактором социального прогресса, но уже как творческая личность, обладающая качествами, ранее казавшимися не имеющими к хозяйственным закономерностям никакого отношения.
Признавая знания основным производственным ресурсом, исследователи в последние годы все чаще приходят к выводу, что в сегодняшних условиях экспансия информационной экономики, определяющая лицо меняющегося социума, обусловлена целым рядом человеческих качеств, достаточно полно сформировавшихся на грани тысячелетий. Развитие творческой деятельности, основанной на внутренней неэкономической мотивации и имеющей ярко выраженный интерперсональный характер, приводит к тому, что на хозяйственный прогресс влияют не только и не столько информация и знания, сколько сам характер восприятия человеком мира, его отношение к себе, к себе подобным и внешней среде. На первое место выходит уже не информация, а воображение; возникает ситуация, когда «деньги и власть не могут ни купить, ни создать волевым решением солидарность и смысл», значение которых сегодня трудно переоценить, а формирующаяся как на уровне производственных корпораций и локальных общностей, так и на уровне всего социума система убеждений становится не менее важной, чем система хозяйственного управления.
Взаимодействие людей как целостных личностей, а не как простых элементов производственной системы становится основой основ функционирования социального целого; по словам Дж.Робертсона, «экономика XXI века должна систематически воспитывать в людях уверенность в своих силах и способность к самосовершенствованию. Первая не означает самодостаточность и эгоистичную изоляцию. Она предполагает способность к свободному сотрудничеству с другими людьми. Вторая включает в себя развитие новых способностей в условиях участия в совместной деятельности». В результате возникает ситуация, когда новые продукты и услуги создаются новой информацией и новыми работниками, а не появляются в результате освоения оригинальных технологий и производственных процессов, как еще несколько десятилетий назад; сегодня, говоря, что «продукты и технологии становятся все более “новыми”, мы подразумеваем в первую очередь, что работники тоже новые, и им все представляется новым — и система, и коллеги, и поставленные перед ними задачи».
Творчество, как мы уже отмечали, всегда представляет собой прежде всего индивидуальный процесс. Порождаемое внутренними мотивами, стремлением личности к самосовершенствованию и самореализации, оно социально по своей природе, но индивидуально по своему характеру. Разумеется, это разграничение весьма условно, так как любое проявление творчества неизбежно воздействует на социальные связи и институты, равно как и любое развитие последних, так или иначе, отражается на возможностях и перспективах творческой деятельности. Однако мы полагаем, что в нашем анализе разделение личностных и социальных сторон творчества допустимо и целесообразно.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Наиболее принципиальные проявления творческой деятельности мы видим в становлении новых стереотипов поведения человека, внутренней мотивации как основном факторе, определяющем действия людей, в росте самостоятельности и автономизации современных работников, иногда выражающихся в индивидуализме, и, что может быть представлено как некая противоположная последнему процессу тенденция, в формировании новых типов коллективов и общностей, способствующих развитию способностей и талантов и объединяющих творческие личности образом, не приводящим к их унификации.
Преодоление ценностей, свойственных индустриальному обществу, становление новой системы стимулов и мотивов деятельности — это наиболее общая и легко констатируемая черта, привносимая развитием творческой активности в современные хозяйственные отношения.
Данный процесс в значительной степени обусловлен прогрессом материального производства. Сегодня, когда «беспрецедентно большая доля жителей западных стран выросла в условиях исключительной экономической стабильности» и в силу этого избавлена от прямого давления примитивных материальных потребностей, творческая деятельность получает предельно широкие возможности для своего проявления. Фактически она формируется как результат любого развития современного хозяйства, приводящего «к переходу от экономики, направленной на удовлетворение лишь насущных потребностей плоти, к экономике, отвечающей и бесконечно разнообразным духовным потребностям». Некоторые исследователи отмечают, что проявления творчества, связанные с нарастанием роли внутренних стимулов к деятельности и даже элементов бессознательного, порождены в первую очередь техническими факторами, другие склонны подчеркивать значение меняющейся социальной среды, когда work предполагает прежде всего «работу на себя и своими собственными силами», и так далее. В определенной мере каждый из авторов прав, ибо творческая деятельность подготавливается всеми сторонами прогресса производства, равно как и проявляется во всех аспектах его развития. В результате все более утверждается понимание того, что личная экономическая заинтересованность, являясь важным побудительным мотивом человеческих действий в рамках индустриального общества, может быть использована для объяснения лишь самых простых экономических процессов; при анализе более сложных общественных взаимодействий неизбежны апелляции к мотивам преимущественно неэкономического характера.
Активные дискуссии разворачиваются вокруг терминологического обозначения возникающей ценностной ориентации. Если в 70-е и 80-е годы большинство западных авторов вслед за Р.Ингельгартом характеризовали ее как «постматериалистическую», отмечая в первую очередь доминирование факторов внутреннего развития личности и интерперсонального взаимодействия над факторами высокой оплаты и социальной защищенности, то несколько позже возникло понятие «экспрессивизм», вобравшее в себя и некоторые другие характеристики новой системы ценностей.
Наиболее же терминологически близка предлагаемому нами подходу позиция О.Тоффлера, рассматривающего складывающиеся принципы мотивации прежде всего как завершенную «пост экономическую систему ценностей». В этом случае подчеркивается, что таковая преодолевает стандарты экономической эпохи, а не видоизменяет их. Понимание того, что система убеждений состоит как из «экономической», так и из «неэкономической» составляющих, существовало в социологической науке еще с довоенных лет. В 1946 году П.Дракер одним из первых начал их исследование в рамках теории управления, отметив, что «нужды в равной степени выражают экономические и неэкономические потребности и желания»; в 70-е и 80-е годы неэкономические цели людей также неоднократно подвергались всестороннему анализу, однако именно О.Тоффлер впервые рассмотрел современные нематериальные мотивы деятельности индивида не как неэкономическую составляющую его активности, а как элемент преодоления прежней экономической системы мотивации, как проявление не неэкономических, а постэкономических потребностей.
Все перечисленные понятия представляют собой различные терминологические обозначения одного и того же явления: перехода от реализации в деятельности преимущественно внешних побудительных мотивов к реализации мотивов преимущественно внутренних. О.Тоффлер считает, что последние проявляются в деятельности, которая «содержательна, интересна и полезна для общества», другие полагают, что система современной мотивации включает в себя «такие ценности, как творчество, автономность, отсутствие контроля, приоритет самовыражения перед социальным статусом, поиск внутреннего удовлетворения, стремление к новому опыту, тяготение к общности, принятие участия в процессе выработки решений, жажда поиска, близость к природе, совершенствование самого себя и внутренний рост». Результатом же является, как правило, констатация имеющего место «перехода от “трудовой этики” к “жизненной этике”, в рамках которой возможность получить образование создает условия для смены деятельности в любом возрасте и позволяет людям полностью использовать свой потенциал в производительной деятельности и на общественном поприще».
Активные исследования изменений в структуре человеческих ценностей начались в США и западноевропейских странах вскоре после окончания Второй мировой войны. Именно в конце 50-х — начале 60-х годов, когда хозяйственная жизнь в полной мере адаптировалась к мирным условиям, доминирующее положение экономических и материальных факторов в системе мотивации, ранее незыблемое, стало вызывать все больше сомнений. Причиной тому стали несколько обстоятельств.
Во-первых, в рамках самого индустриального производства и близких к нему по характеру производственных операций подотраслях третичного сектора материальные потребности большинства работников оказались удовлетворенными на уровне, в целом соответствующем их пожеланиям, и простая прибавка к заработной плате стала значить меньше, чем возможность располагать свободным временем или делать свою активность более разнообразной. Новые стремления работников были сформулированы в известном императиве А.Маслоу, гласящем: «Человек должен быть тем, чем он может быть; он должен соответствовать своей внутренней природе». Последнее предполагает прежде всего стремление человека к максимальному удовлетворению своих интересов как субъекта потребления и как свободной личности; с 60-х годов фиксируется рост значения досуга и возможностей самореализации вне рамок производства: к началу 90-х годов более 55% американских служащих предпочитали отказаться от повышения по служебной лестнице, если таковое было связано с сокращением свободного времени, которое они могут проводить в кругу семьи, и фактически все работники были готовы на почти 5%ное сокращение оплаты, если бы оно компенсировалось ростом свободного времени. Однако самореализация за пределами производственного процесса всегда страдает известной ограниченностью, так как профессиональная активность любого работника остается основным содержанием его жизни и должна быть в первую очередь усовершенствована с учетом изменившихся ценностей.
Во-вторых, внутренне мотивированная деятельность стала обнаруживаться и в рамках производства. В 60-е и 70-е годы, в эпоху перехода от индустриального общества к постиндустриальному, факторы самореализации еще не могли доминировать в самом производственном процессе, и поэтому на первые позиции в шкале ценностей вышли элементы социального и коллективного признания тех или иных достижений работника. Таковое не обязательно должно было сопровождаться повышением оплаты или продвижением по служебной лестнице; возрастающий авторитет человека и его влияние на происходящие в организации процессы, как правило, совпадали по времени с упрощением организационной структуры компаний и уменьшением количества должностных градаций. Как отмечает М.Хэммер, «в организациях, где работают люди интеллектуального труда, звания присваивают очень редко... На протяжении всей своей карьеры сотрудники могут получить от силы одно или два звания, да и те скорее обозначают специальности, чем занимаемые ступеньки служебной лестницы». Широкая экспансия в полной мере неэкономически мотивированной деятельности в масштабах всего общественного производства началась в 80-е годы, когда в результате информационной революции производство стало освобождаться от рутинных операций, превращаясь в поле приложения творческих способностей работников.
В-третьих, новые возможности для своего развития творческая деятельность получает в рамках расширяющегося под ее же воздействием информационного сектора. Резкий рост престижа образования после Второй мировой войны и формирование нового класса современного общества — работников интеллектуального труда — факторы, основанные первоначально на вполне экономических мотивах, — в 70-е и 80-е годы приобрели самодостаточное значение. Если раньше превалировала экономическая оценка знаний, которые хотя и представляют собой нечто большее, нежели обычный товар, тем не менее включались в традиционную систему обмена, в результате чего, по словам Ж.Ф.Лиотара, «знания в виде информационного товара как незаменимой предпосылки производства [стали] одной из главных, если не самой главной, ставкой во всемирном соперничестве за власть»; если успехи, сопутствовавшие предпринимателям и менеджерам, занятым в наиболее передовых отраслях информационного сектора, обусловливали стремление к знаниям как к фактору, открывающему блестящие перспективы получения высоких доходов и достойного социального статуса; если работники были готовы отказаться от непосредственного удовлетворения своих материальных потребностей и вкладывать значительные средства в обучение, полагая, что полученное в колледже образование, затраты на которое в тот период редко превышали 20 тыс. долл. США, «даст возможность дополнительно заработать в среднем 200 тыс. долл., в течение тридцати лет после окончания учебного заведения» и что «не существует другой формы вложения капитала, способной окупить себя в десятикратном размере, принося в среднем 30% годового дохода в течение 30 лет», то в последние десятилетия подтверждается предположение, согласно которому «интеллектуальная деятельность должна быть мотивирована внутренне, а... традиционные поощрительные меры — например, денежные премии — теряют свое значение как побудительные мотивы».
Именно работники, занятые в информационном секторе хозяйства, науке, образовании, здравоохранении, политике и культуре, составляют социальную группу, наиболее восприимчивую к новым мотивационным факторам. Как отмечал Дж.К.Гэлбрейт, «служение целям нации, государства или общества, стремление максимально использовать возможности, предоставляемые занимаемым положением, для достижения этих целей — таковы единственно приемлемые для них мотивационные факторы». Распространенность неэкономических целей среди служащих данной категории столь высока, что «работниками интеллектуального труда следовало бы руководить так, как если бы они были добровольцами». Иначе говоря, эффективным оказывается общение с ними только как с равными партнерами компании; по справедливому мнению Ч.Хэнди, «сегодня организация не может требовать от своих работников лояльности; напротив, она должна заслужить их лояльность по отношению к себе».
Экспансия творческой деятельности радикально изменяет и внешние формы поведения людей, что, в частности, отчетливо проявляется в стремлении к автономизации. Этот феномен имеет сегодня исключительное значение по двум причинам: во-первых, он является условием мобилизации творческого потенциала работников, в результате чего ускоряются изменения в производственных технологиях и совершенствуются производимые блага и услуги; во-вторых, рано или поздно наталкиваясь в рамках корпорации на определенные пределы, творческие стремления все чаще служат причиной ухода работников интеллектуального труда из прежних хозяйственных структур.
Отметим, что с ростом доли работников, цели которых связаны с самореализацией и самосовершенствованием, в любой производственной структуре снижаются роль и возможности прежнего централизованного управления, и тем самым, «чем более мы превращаемся в глобальное интеллектуальное общество, тем более высоких темпов, а не только масштабов преобразований следует ожидать». В соответствии с этим современная корпорация все более и более обретает черты не только и не столько производственной единицы, но прежде всего специфической социальной общности.
Творческие стремления современного работника весьма очевидно проявляются в его желании «сотрудничать с компанией, но не работать на компанию в качестве ее служащего». Как отмечают И.Нонака и Х.Такеучи, «на индивидуальном уровне всем членам организации должна быть дана возможность действовать автономно, насколько это позволяют обстоятельства. Предоставляя работникам большую автономность, организация повышает шансы появления новых возможностей; увеличивается также вероятность того, что у индивидов появится стимул к созданию нового знания». Превращение интеллекта и знаний в главные ресурсы производственного процесса, обусловливающие все меньшую зависимость работника от системы «фабричного» производства, ведет, в конечном счете, к деструкции ее основ. Как подчеркивает О.Тоффлер, «по мере перехода от машино-емкой к информационно-емкой экономике, по мере того, как все больше важных видов деятельности начинает зависеть от индивидуальных услуг и манипуляций с символическими благами, крупные промышленные структуры начинают распадаться».
Данный процесс широко развернулся с начала 70х годов, когда в западных странах отчетливо обозначились постиндустриальные тенденции. Период «последнего рывка» индустриального общества, последовавший за Великой депрессией, ознаменовался значительным сокращением индивидуальной занятости (self employment); так, в США ее доля снизилась с 1940 по 1973 год с 20% рабочей силы до 10%, в Германии аналогичные цифры для 1939 и 1970 годов составили 29% и 17%, во Франции для 1946 и 1970 годов — 38% и 21%. Именно в эти годы было достигнуто минимальное значение данного показателя; его рост отмечается различными авторами с 1970 или с 1972 годов, причем интенсивность такового также оценивается по-разному: от 15—20% за 1970— 1984 годы до более чем 25% за период с 1972 по 1983 год .
Начало 70-х годов характеризовалось не только быстрым развитием индивидуальной занятости, но и вызванными ею ростом квалификации и мобильности людей. Подавляющее большинство работников, непосредственно не связанных сегодня с крупными корпорациями, представляют сферу услуг или являются производителями информации; так, в Великобритании лишь не более 13% таковых занимаются материальным производством. Данный сектор хозяйства может действовать вполне автономно; его работники, будучи соединены с остальным миром компьютерными сетями, производят и потребляют в основном информационные продукты. Создание нуклеарных производственных единиц повышает спрос на услуги, ранее выполнявшиеся специализированными подразделениями крупных корпораций; таким образом, волна индивидуального предпринимательства неизбежно порождает эффект мультипликатора, все более разрушающего монополии крупных компаний. В результате нарастания этой тенденции к 1995 году в США прогнозировалось создание около 20,7 млн. семейных предприятий на дому, большая часть которых относится к наиболее высокотехнологичным отраслям производства; последнее подтверждается темпами расширения информационных сетей, используемых индивидуальными работниками. В США к 2000 году все условия для автономной деятельности (telework) будут созданы не менее чем в 25 млн. домашних хозяйств; в ЕС данный показатель достигнет к тому же времени 10 млн.
Творческая деятельность, вызывая развертывание подобных процессов, обеспечивает тем самым и широкие возможности для своего дальнейшего прогресса. Это выражается не только в том, что производство и потребление тесно переплетаются в явлении, обозначаемом понятием «prosumption», но и в том, что возникает новая этика трудового процесса, когда создаваемый продукт несет на себе отпечаток личности его создателя, когда невоспроизводимые блага, занимая все более значимое место в общем объеме производства, радикально подрывают существующие хозяйственные устои экономического общества. Согласно статистическим данным, более 63% американцев, занятых в различных видах индивидуальной деятельности, очень удовлетворены своей работой, тогда как среди служащих корпораций подобный ответ дали только 47%. Как отмечает О.Тоффлер, «поэтапное развитие от ремесла к массовому производству и от него к новой высшей форме ремесла дает ключ к пониманию сверх индустриальной экономики».
Все отмеченные обстоятельства подтверждают растущую роль сущностных, креативных сил человека в обеспечении прогресса производства. Стремление выразить себя не только в свободное время, не только в качестве субъекта потребления, но в первую очередь в качестве создателя новых процессов, благ и продуктов становится одним из наиболее важных проявлений творческой деятельности в современном мире.
Между тем стремление к максимальной реализации своей индивидуальности не должно, как это часто делается, рассматриваться в качестве подтверждения тенденции к росту индивидуализма современного человека. Автономизация деятельности, безусловно, находит свое выражение в том, что современные работники «отвергают ценности иерархии, государственного контроля над экономикой и корпоративизма», но, даже признавая, что подобная индивидуализация не только является фактором отрицания прежних «материалистических» отношений, но и выступает в роли центрального элемента всей социальной трансформации, мы не считаем возможным говорить о том, что современное общество в обязательном порядке порождает индивидуализм в качестве одной из характерных черт нового работника.
Индивидуализм и автономность не являются синонимами. Творческий индивид движим стремлением к самореализации, немыслимой вне рамок социального целого. Его поиски, как в сфере производства, так и в потреблении, в иных формах жизнедеятельности, не только не исключают приверженности целям совершенствования коллектива и общества, но скорее предполагают ее в качестве своего фундаментального элемента. Отнюдь не случайным представляется тот факт, что первые проявления неэкономического поведения промышленных работников в США и других западных странах были зафиксированы социологами и специалистами по менеджменту во время Второй мировой войны. Как отмечал в 1946 году П.Дракер, «война принесла промышленному рабочему удовлетворение своим трудом, ощущение важности того, что он делает, чувство выполненного гражданского долга, самоуважения и гордости, чего он никогда ранее не испытывал». Когда в течение 1944 года 400 тыс. работников компании «Дженерал Моторе» сделали более 115 тыс. рационализаторских предложений, это было не проявлением индивидуализма, а стремлением внести свой вклад в дело борющейся нации; в СССР в течение военных лет впервые за послереволюционные годы жесткость коммунистических репрессий ослабла, но масштабы успешно решавшихся в этот период хозяйственных задач намного превосходили довоенные стандарты.
Мы полагаем, что и проявляющееся сегодня стремление к автономности и самореализации не означает нарастания индивидуализма. Даже выход работников за пределы компании, который может при определенных допущениях рассматриваться как желание более успешно двигаться к сугубо индивидуальным целям, воплощается, как правило, в создании новой хозяйственной общности. Действуя более эффективно, чем прежняя, она способствует развитию всего общественного производства в целом, воспроизводя внутри себя не менее, а чаще всего даже более развитые формы совместной деятельности, нежели существовавшие в материнской структуре. Ф.Фукуяма пишет: «Свойственная американцам тенденция уходить из фирм, в которых они работают, и открывать собственный бизнес часто считается проявлением американского индивидуализма... Однако новые предприниматели редко действуют сами по себе. Обычно они покидают компании группами или быстро создают новые организации со своими иерархиями и субординациями. Эти последние требуют такой же степени взаимодействия работников и такого же уровня дисциплины, как и старые, а если достигают коммерческого успеха, то могут разрастись до гигантских размеров и просуществовать очень долго», совершенно справедливо заключая, что «американская демократия и американская экономика достигли таких успехов благодаря не индивидуализму и не коллективизму как таковым, а взаимодействию этих разнонаправленных тенденций». То же самое подчеркивает и Ч.Хэнди, указывая, что «Америка достигла своего благоденствия в силу того, что индивидуализм там подкреплялся традицией доверять пусть менее удачливым, но разделяющим аналогичные приоритеты и ценности гражданам».
Касаясь вопросов соподчинения интересов и эффективности производства, мы оказываемся в кругу проблем, связанных со структурой и направлениями совершенствования современной корпорации. Являясь одним из основных социальных институтов индустриального общества, она и сегодня сохраняет свое значение как важное связующее звено между интересами индивида и общества. Развертывающиеся внутри нее процессы не в меньшей мере, чем рассмотренные выше, зависят от эволюции системы ценностей и предпочтений составляющих ее индивидов, от характера их деятельности. Поэтому следующий важный комплекс проблем, который предстоит рассмотреть, связан с проявлением творческой деятельности на уровне современных производственных структур и, в частности, в рамках корпорации.
Элементы творчества и современная корпорация
В самые разные периоды развития человечества производство материальных благ и услуг неизменно носило коллективный характер. Люди были вынуждены объединять свои усилия, чтобы сообща решать задачи по преобразованию окружающего их мира, однако до наступления индустриальной эпохи такие объединения редко бывали добровольными.
В условиях политической свободы, обеспеченной буржуазным обществом, основой хозяйственной системы стала новая форма производственной организации — компания, или корпорация, долгие столетия развивавшаяся как свободное объединение индивидов в недрах феодального строя. Можно спорить о том, является ли капиталистический тип принуждения работника к труду синонимом свободы или представляет собой, как его именовали марксисты, «особый вид рабства»; несомненно одно — корпорации буржуазного общества основаны в первую очередь на взаимной заинтересованности своих членов друг в друге.
Корпорация является фундаментальным элементом индустриального общества. Возникнув в отраслях, где рождались зачатки буржуазного порядка, — в торговле и мануфактурном производстве, она изначально несла в себе элемент новизны в противоположность господству традиции. В условиях XIX и XX веков именно сектор, представленный корпорациями, отождествлялся исследователями с индустриальным хозяйством; как отмечает Дж. К. Гэлбрейт, «было бы удобно иметь какое-нибудь название — до того, как будет найдена более точная формулировка — для той части экономики, которая характеризуется присутствием больших корпораций... Я буду именовать ее индустриальной системой». Легко предположить в этой связи, что переход от индустриальной системы к постиндустриальной, от экономического общества к пост экономическому не может не сопровождаться радикальными изменениями на уровне корпорации.
Модернизация структуры и переосмысление места корпорации в обществе являются ключом к пониманию новейших хозяйственных процессов. «Современный мир — это мир организаций», и в этом отношении индустриальное и постиндустриальное общество похожи. Отличия нового типа хозяйственного устройства от прежнего коренятся не в отрицании организаций, не в их преодолении, а в обретении ими качеств, ранее не свойственных индустриальной корпорации. Эти изменения в условиях «новой реальности, суть которой заключается в отказе от старых правил», касаются прежде всего характера соподчинения и взаимодействия интересов компании и общества, компании и ее работников; новых, в значительной мере неэкономических целей производственных структур; организации совместной деятельности в рамках компании и взаимодействия обновленной корпорации с внешней средой.
В отличие от корпорации индустриального типа, представлявшей собой «властно координируемую ассоциацию», современная корпорация, превращаясь в значительной мере в постэкономическую как по своим целям, так и по применяемым для их достижения методам, «более не рассматривается как конкретное выражение капитализма... и ее скорее можно описать в терминах менеджмента рынков и технологий, чем в терминах рационализации классового господства». В индустриальном обществе промышленная организация служила, как полагал К.Маркс, осуществлению целей капиталистического способа соединения работника со средствами производства; сегодня, когда основным производственным ресурсом становятся информация и знания, в этом нет необходимости. В прежних социальных формах корпорация давала возможность многократно повысить производительность труда, открывая путь массовому производству; сегодня потребность в нем весьма условна. В рамках капиталистического строя производственная компания являлась единственным источником средств существования для наемных работников, диктуя последним цену на их труд; сегодня ситуация представляется скорее обратной. Что же стоит в настоящее время за корпорацией? Что она предлагает обществу в качестве своего основного ресурса? Что оправдывает ее существование? Ответ на эти вопросы может быть только один: современная компания объединяет в единый социальный организм людей, обладающих как способностью к труду, так и средствами производства.
Модернизация корпорации представляет собой естественный процесс, являющийся «частью более широкого преобразования социальной сферы в целом, которое происходит параллельно с кардинальными изменениями в технологической и информационной областях». Однако, в силу отмеченных выше обстоятельств, ее движение в сторону того способа социологизации, о котором говорил в свое время Д.Белл, не исчерпывается обеспечением для работника максимальных социальных гарантий и пресловутой уверенности в завтрашнем дне, а предполагает его интегрирование в ту новую общность (Gemeinschaft), которой является современная компания. По словам М.Хэммера, «корпорация — это нечто больше, чем система технологических процессов, чем набор продуктов и услуг и даже чем группа людей, производящая какую-то работу. Помимо всего прочего, это — человеческое общество и, как и все другие сообщества, оно создает собственную разновидность культуры — корпоративную культуру. У каждой компании имеются свой язык, своя официальная история (мифология), свои герои и злодеи (свои легенды), как исторические, так и современные, что служит укреплению престижа ветеранов корпорации, приобщению новичков к ее духу и к принятым в ней особым формам поведения».
Сегодняшняя корпорация объединяет людей не в качестве простых источников физической энергии или придатков машин и механизмов, а прежде всего как творческих личностей. Поэтому она отличается от компаний эпохи капитализма в первую очередь своим социологизированным характером. Основной ее целью является не примитивно понимаемая функция заставить служащего взяться за работу, но «втянуть сотни тысяч людей в то, что является для них совершенно новой культурой со своими подразумеваемыми представлениями о времени, красоте и т. д.». Это задача исключительной сложности, поскольку отношения компании с новыми участниками являют собой пример субъект-субъектного взаимодействия, взаимопроникновения культур, пример процесса в высокой степени творческого и неповторимого.
Базируясь на максимальном использовании креативного потенциала работников, современная корпорация использует для управления ими принципы, кардинально противоположные применявшимся ранее. Исследователи, описывающие методы управления в постмодернистском обществе, обращают внимание на разные их стороны и черты, но во всех работах по соответствующим проблемам неизменно обнаруживается противопоставление новых методов прежним и отрицание первыми вторых. Дж.Нэсбит и О.Тоффлер, Т. Кэннон и Д.Гарвей, а вслед за ними десятки других современных авторов находят все новые и новые направления, по которым предпринимаются радикальные противопоставления, сводящиеся к констатации перехода от минимизации рисков, связанных с переменами, до максимизации возможностей, заложенных в переменах, от драконовских методов руководства к руководству, предполагающему сотрудничество, от высокой степени специализации к стиранию разграничительных линий между видами деятельности, от вертикальной системы подчинения к горизонтальной организации труда и так далее.
Характерно, однако, что большинство исследователей избегают обобщений относительно глубинной сущности происходящих изменений. Мы же хотим отметить, что все впечатляющие трансформации в недрах современных корпораций имеют своей основой изменение базовых характеристик тех активных субъектов, которые представлены на всех уровнях корпоративной структуры. Сущность скрывающегося за эволюцией сегодняшних компаний феномена, о котором фактически никогда не говорится прямо, может быть выражена следующей формулой: на смену руководства трудовым процессом приходит руководство творческим процессом, управление трудящимися индивидами заменяется управлением творческими личностями, — и именно это обстоятельство в полной мере объясняет те радикальные перемены в системе организации деятельности, которые сегодня с такой очевидностью констатируют социологи.
В условиях, когда информация становится главным производственным ресурсом, а стратегическое значение для организации приобретают «работники, обладающие знаниями, приобретенными за длительный период обучения, более специфическими и более отвлеченными, чем навыки физической или канцелярской работы, обучение которым, зачастую в обязательном порядке, организовывалось руководством в прошлом», задачей менеджера становится не непосредственное или опосредованное давление на работника ради выполнения им заданных технологией функций, а формирование условий, в которых тот способен самостоятельно синтезировать новые цели и достигать их. Особое значение, как отмечает П.Дракер, имеет сегодня поддержание оптимального соотношения между всемерной активизацией творческого потенциала работников и сохранением за руководителями корпорации или ее подразделений прав и возможностей принимать решения, касающиеся принципиальных путей и направлений ее развития.
В этой связи следует отметить два важных процесса, характеризующих работников и менеджеров современной корпорации. Каждый из них заслуживает внимательного рассмотрения.
С одной стороны, деятельность работников интеллектуальной сферы может быть достаточно легко субординируемой в их собственном кругу. Высококвалифицированные специалисты обнаруживают столь высокую способность к самоорганизации, что автономность и самостоятельность отдельных работников, необходимые для проявления креативных черт личности, не приносят компании ущерба. Именно поэтому потребность в менеджерах как представителях специальной управленческой группы резко снижается. Примером может служить прогноз для Великобритании: определяя десять лет назад необходимое количество менеджеров в 3 млн. человек, эксперты сегодня останавливаются на цифре, не превышающей 2 млн. При этом снижение прогнозируемой потребности более чем в полтора раза происходит на фоне увеличения занятости в сфере услуг и информационном секторе, что подтверждает растущую самостоятельность современных работников и их способность создавать мобильные и эффективные сообщества, не требующие традиционного иерархического управления. Относительное снижение роли менеджеров как отдельной социальной группы наблюдается сегодня во всех развитых странах, и его темп ускоряется по мере развития новых форм организации производственных процессов. В результате доминирующим оказывается представление об управлении как о необходимом зле, потребности в котором должны постоянно сокращаться.
С другой стороны, эффективное управление сообществом творческих личностей требует от менеджеров совершенно иных, нежели прежде, качеств. Последнее обусловлено тем, что исполнение управленческих решений в структурах, предполагающих высокую степень автономности, зависит в большей мере от незыблемого морального авторитета руководителя в глазах работников, чем от его квалификации, как это было в прежних типах индустриальных компаний. Там, где раньше служащие трудились как наемные работники, движимые экономическими мотивами, уже одного факта, что менеджер представляет волю собственника компании, оказывалось достаточно для исполнения его решений. Там же, где работники требуют к себе отношения как к добровольцам, этого мало. Когда сегодня Т.Кэннон говорит, что компании наиболее успешно управляются теми, кто ими владеет, а не наемными менеджерами, он глубоко ошибается. Приводя в качестве примера корпорации, во главе которых стоят Билл Гейтс, Анита Роддик, Ричард Брансон и подобные им кумиры современных предпринимателей, он проходит мимо того обстоятельства, что успех этих людей как менеджеров обусловлен отнюдь не тем, что они контролируют большую часть капитала своих компаний, а тем, что они, как основатели бизнеса, ставшего главным проявлением их творческой натуры, несут за него высшую ответственность, тем, что они представляют собой живую историю компании, воплощая в себе непререкаемый авторитет в глазах ее работников и контрагентов. Именно эти люди «обладают ключевыми знаниями об организации, являются носителями ее философии, передают из поколения в поколение ее мифы и формируют долговременные взаимоотношения со служащими и партнерами». Тот факт, что отношение новых предпринимателей к бизнесу как своему творению вызывает у работников большую приверженность целям организации, нежели отношение к ней как к своей собственности, также подтверждает вывод о том, что одним из важнейших факторов развития современной корпорации является творчество.
Принципы организации корпорации, оптимальным образом учитывающие как специфический характер ее работников, так и стоящие перед ней задачи, формировались на протяжении всего нынешнего столетия, и в их развитии можно, на наш взгляд, выделить четыре этапа, в целом соответствующие фазам становления творческой активности объединяемых ею людей.
На первом этапе, охватывающем период до окончания Второй мировой войны, в полной мере господствовали принципы индустриальной организации, основанной на массовом производстве воспроизводимых благ и полном доминировании экономических мотивов и целей как у работников корпорации, так и у ее руководителей; естественным воплощением подобной системы были фордизм и сходные с ним принципы, ориентированные на достижение максимальной производительности и максимальных экономических результатов.
На втором этапе элементы творчества проявлялись прежде всего за пределами процесса производства, не оказывая на мотивацию хозяйственной активности работника ощутимого влияния. В большей мере возрастающие потребности людей в самореализации проявлялись в потреблении, что создало первые прецеденты преодоления массового производства как идеального типа организации хозяйственной структуры. В свою очередь это потребовало диверсификации производственных функций работников, результатом чего стало расширение и совершенствование форм мотивации продуктивной деятельности. Повышение производительности стало успешно достигаться не столько четким соотношением заработной платы и результатов труда, сколько созданием в рамках коллектива элементов «человеческих отношений», позволяющих работнику ощутить свою значимость для организации. Терминологически этот переход принято обозначать как дихотомию фордизма и постфордизма.
Следующий шаг связан с усилением децентрализации, демассификации и фрагментации производства. Эта тенденция становилась все более заметной по мере обретения работниками автономности и распространения индивидуализма. Данные перемены ознаменовали переход к системе гибкой специализации, призванной быстро отвечать на новые запросы рынка и включающей в себя такие элементы, как оперативное изменение объемов производства, подвижная кадровая политика, быстро меняющийся парк машин, гибкие технологические процессы и организационные формы. Вызывая к жизни «децентрализованные и деиерархизированные системы управления», эти изменения подготавливали переход полномочий на возможно более низкий уровень и отвечали возрастающему творческому потенциалу и организаторским способностям работников. Оценивая подобные явления в их совокупности, Д.Белл говорил о них как о «революции участия», разворачивающейся первоначально на уровне трудового коллектива, профессиональных союзов и общественных организаций, но способной в скором времени распространиться и на прочие формы совместной деятельности; результатом же, по Л.Туроу, становится то, что «“служащие” теперь гораздо более свободны в принятии решений, чем это было в традиционных иерархических компаниях».
Эти три этапа подготовили возможность перехода к четвертому, наиболее отвечающему потребностям развития творческой личности. Соответствующий период пришелся на 80-е годы и характеризовался прежде всего экспансией производственного принципа, получившего название модульной специализации.
Со стороны самой трудовой деятельности таковая ознаменовалась перенесением акцента с отдельных производственных операций на процесс создания продукта в целом. В новых условиях основную роль приобретают скоординированные усилия работников, главной задачей которых является уже не модификация готового продукта, а максимальное совершенствование приводящих к его созданию процессов — от непосредственного производства до инновационных решений, имеющих к формированию конечного результата весьма отдаленное отношение. Соответственно, креативной личности не задается непосредственное направление поиска, а предлагается широкая гамма возможностей для проявления ее способностей; в то же время индивидуализированная природа творческой деятельности уравновешивается ее коллективным характером. На сегодняшний день подобная форма труда представляет собой оптимальный тип организации творчества в рамках корпорации. Как отмечает М.Хэммер, «к процессам нельзя больше относиться как к пасынкам бизнеса, безликим трудовым операциям, не заслуживающим уважительного отношения к себе. Теперь они должны занять центральное место в наших организациях. Процессы должны быть ядром, а не периферией системы управления и руководства компанией. Они должны оказывать влияние на все другие структуры и системы. Они должны формировать образ мыслей и взгляды людей; смещение акцента на процесс инициирует цепную реакцию, которая оказывает воздействие на всех, начиная от рядовых сотрудников и кончая руководством высшего звена. Старые роли исчезают или изменяются до неузнаваемости, и возникают совершенно новые».
Со стороны организации деятельности работников данная система знаменует собой переход от централизованного управления к модульной организации, в основе которой лежат «небольшие компоненты, соединенные во временные конфигурации». Разрушение прежней хозяйственной структуры и замена ее этой новой формой являют собой настолько существенные признаки современного производства, что О.Тоффлер считает допустимым определять супер индустриальное общество как «основанное на принципе достаточно устойчивой “структуры” и менее долговечных “модулей”». Следствием становится качественно новый тип организации деятельности, который имеет два принципиальных преимущества, отличающих его от прежних форм организации производства. Во-первых, именно он позволяет наиболее полно использовать стремление творческих работников к нововведениям и инициативам и переносить принятие ответственных решений на возможно более низовой уровень; при этом «необходимость вовлечения коллектива в данный процесс диктуется не политической идеологией, а осознанием того факта, что в ее нынешних структурных формах система не может эффективно реагировать на быстро меняющиеся внешние условия». Во-вторых, небольшая мобильная группа предоставляет наилучшие возможности для интерперсонального взаимодействия творческих личностей, внутри нее легче всего возникает чувство коллективного действия, уравновешивающее индивидуалистические стремления, быстро формируются специфические мотивационные ориентации и этические ценности, в результате чего «на основе морального консенсуса у членов группы возникает взаимное доверие».
В современной социологической теории данные изменения рассматриваются как переход к командной, или, что кажется нам точнее, ассоциированной деятельности (teamwork). Этот вид активности отличается от прежней формы организации труда в той же степени, в какой ассоциация (team) отличается от группы (group). Если в индустриальной организации корпорация строилась на основе тех же принципов, на каких базировалось и общество (society), представляя собой его подобие, то сегодня производственные ассоциации являются в большей мере общностями (community). В соответствии с этим активность отдельных индивидов в составе подобной ассоциации осуществляется не на основе решения большинства и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности (congruence) ориентиров и стремлений. Впервые мотивы деятельности в значительной мере вытесняют стимулы, а основанная на единстве (coexistence) мировоззрения и ценностных установок ее членов организация становится самодостаточной и наиболее динамичной формой производственного сообщества.
Элементы производственных ассоциаций начали возникать в первой половине 50-х годов, однако широкое распространение эта организационная форма получила лишь после кризиса середины 70-х, когда креативный потенциал значительной части работников позволил применять соответствующие принципы в массовом масштабе. Роль деятельности, организованной в рамках производственной ассоциации, очень велика; не говоря о снижении потребности в менеджерах как отдельной социальной группе и о том ускорении, которое она придает технологическому прогрессу, следует в первую очередь указать на ее значение для преодоления фундаментальных основ экономической структуры. Во-первых, развитие модульной специализации и производственных ассоциаций повышает уникальность и невоспроизводимость создаваемых благ, затрудняя их традиционные стоимостные оценки. Во-вторых, оно усиливает зависимость руководства или владельцев корпорации от работников, фактически превращая в объект собственности не условия производства, а сам его процесс; это явление, все чаще называемое «process ownership», мы подробнее рассмотрим ниже. В-третьих, с укоренением внутренней мотивации членов подобных ассоциаций они воспринимают свою деятельность как подлинно свободную, что в значительной мере способствует преодолению эксплуатации как субъективного в своей основе феномена.
Поэтому мы должны согласиться с теми из современных исследователей, кто считает «самоуправляющуюся ассоциацию высшей формой производственной деятельности» и полагает, что именно эта форма организации творческой активности станет основной в ближайшие десятилетия.
Использование принципов модульной специализации приводит к результатам, значение которых трудно переоценить. Корпорация, ранее представлявшая собой вертикальную структуру, становится совокупностью коллективов, каждый из которых является фактически завершенной организацией со своими целями, ценностями, мотивами и лидерами, коллективов, внутри которых невозможен иерархический принцип управления. Это в свою очередь неминуемо приводит к тому, что использование жесткой вертикальной структуры становится невозможным и в корпорации в целом. Таким образом, смена дифференциации гомогенизацией ставит под вопрос само существование корпорации в ее традиционном виде. Весьма характерно в этом отношении определение, данное Г. и Э. Пинчот современной компании. Отталкиваясь от традиционного английского термина, связанного именно с процессом организации компании как системы взаимосвязей и взаимозависимостей, они предлагают применять к современным организациям понятие «wfraprise», считая, что таковые могут быть поняты только как самоорганизующиеся системы, предоставляющие своим членам дополнительные возможности и свободы.
Развиваясь внутри производственных ассоциаций, новые принципы межличностного взаимодействия подготавливают становление радикально отличного отныне существующего типа социальной структуры. В последние десятилетия весьма активно идет теоретическое осмысление данного процесса, приводящее к появлению все новых и новых определений, призванных уловить наиболее сущностные аспекты современной компании. Понятия зрелой (mature) и адаптивной (adaptive или adapting) корпорации кажутся сегодня уже устаревшими. Особое внимание сосредоточивается не на степени инкорпорированности компании с систему социальных институтов, не на ее способности приспосабливаться к изменениям внешней среды, а на ее внутренней структуре и качествах ее персонала. В начале 90-х М.Педлер, Дж.Бургойн и Т.Бойделл ввели понятие обучающейся (learning) компании, определяя ее как организацию, постоянно модернизирующуюся на основе непрерывного обучения всех ее членов; данный термин получил широкое распространение и применяется сегодня наряду с понятиями креативной и виртуальной корпорации.
Однако более важным представляется то, что в ходе исследования структуры и характерных признаков современных компаний наряду с появлением новых терминов рождаются представления о глобальном характере происходящей трансформации. В прошлом году А. деГюс впервые противопоставил современную корпорацию прежним формам производственных компаний как экономическим образованиям; таким образом, уже высказывавшиеся ранее предположения о том, что компания постепенно утрачивает свой капиталистический характер, уступают место трактовке развития современной корпорации как одного из процессов, формирующих основы постэкономического общества.
В нынешних условиях развитие корпорации представляет собой определенную проекцию общего вектора прогресса человеческой деятельности, позволяющую наблюдать, как пробуждение творческого потенциала отдельных личностей ведет к становлению нового типа социума, пронизанного постэкономическими принципами. Порождая систему модульной организации,
корпорация обеспечивает условия для своей деструкции, для распада на новые структуры и общности, способные продолжить самостоятельное существование и стать мощными конкурентами материнской компании не только в сфере производства, но и в сфере совершенствования принципов внутренней организации и более полного использования творческого потенциала личности. Как отмечает Дж.Нэсбит, «работать в крупной корпорации уже не престижно. Работа в небольшой компании гораздо интереснее и приносит больше удовлетворения, так как предполагает более высокую степень личной ответственности сотрудника и связана с его активным участием в решении задач, стоящих перед организацией... Наиболее квалифицированные работники переходят поэтому в малые компании или открывают собственный бизнес»; удовлетворение же, получаемое ими в новых условиях, обусловлено прежде всего тем, что они являются уже скорее не служащими, а партнерами компании, дающей возможность максимального проявления способностей всех ее членов.
Современные исследователи, как мы отметили, зачастую весьма односторонне трактуют внешние факторы давления на корпорацию как основные в нынешних условиях. Столь же односторонним представляется и весьма распространенное толкование вызова, который новые формы хозяйственных организаций бросают традиционным компаниям, как противостояния и борьбы мелкого бизнеса с крупными производственными структурами.
Безусловно очевидны расширение индивидуальной занятости, развитие мелких производств, рост числа обособленных производителей информации и знаний, распространение мелкого производства в сфере услуг. Доля пятисот крупнейших корпораций в валовом национальном продукте Соединенных Штатов за период с середины 1970-х по начало 1990-х годов снизилась почти вдвое и продолжает падать. Однако экспансия мелкого бизнеса, воспринимаемая иногда как одна из основных современных тенденций, может встретить в будущем столь же объективные пределы, как те, на которые натолкнулись концентрация и централизация индустриального производства. Поэтому более важным мы считаем иное обстоятельство.
В течение последних сорока лет радикальным образом изменился сам список крупнейших американских корпораций. Более трети из 500 фирм, составлявших элиту национального бизнеса, по тем или иным причинам вообще прекратили свое существование, еще около трети выбыли из списка, и лишь около 34% сохранили свои позиции 301. Этот процесс в последние годы заметно ускорился: только между 1985 и 1994 годами список обновился на 40%302. Из ста американских компаний, имевших в 1956 году наибольшие показатели валового дохода, в соответствующем перечне в 1989 году присутствовали лишь 29; для ста крупнейших фирм за пределами США данный показатель составил 27. Весьма характерно в этой связи то, что между 1985 и 1994 годами лишь менее половины новых корпораций, создававшихся в качестве крупных производственных единиц, достигли устойчивого развития, тогда как для мелких и средних компаний данный показатель превысил 70%. Последнее означает, что новые структуры, создаваемые в результате выхода за пределы традиционных корпораций их наиболее мобильных подразделений, обладающих в высшей степени творческим персоналом, способным к нововведениям и риску, не только занимают все большее место на периферии современного бизнеса, но и радикально изменяют конфигурацию его основных звеньев. Успехи мелкого бизнеса естественным образом преломляются в успехах компаний, которые, возникнув совсем недавно, уже стали лидерами в своих отраслях и странах. Между тем, поскольку нетрадиционные формы производства, не требующие сосредоточения значительного капитала, зачастую являются наиболее передовыми и достигают наибольших успехов, общая результативность компаний, использующих творческий потенциал и мобильность своих лидеров, оказывается гораздо большей, чем это можно предположить, изучая одни лишь соотношения производства на крупных и мелких предприятиях. А очевидные успехи новых корпораций отнюдь не исчерпываются рамками мелкого бизнеса: 15 из 20 самых богатых людей США представляют сегодня компании, возникшие в течение последних одногодвух десятков лет в самых высокотехнологичных отраслях экономики — «Майкрософт», «Метромедиа», «Интел», «Оракл», «Нью Уордд Коммьюникейшнз» и другие.
Быстрое распространение неэкономических целей, преследуемых лидерами бизнеса, на возникающие новые корпорации и на все общество в целом приводит к тому, что если раньше социальная ориентированность компании была по сути вторичной и создавала лишь соответствующий имидж ее владельцам, то сегодня она становится одним из главных атрибутов фирмы. Современная компания входит в крут организаций, «в совокупности образующих общество», в том числе и потому, что включает социальные цели в систему своих базовых ценностей, тем самым достигая высшей степени социологизации и оказываясь социальной структурой даже в большей мере, нежели экономической.
Однако не статус организации делает корпорацию важным элементом социального целого. В современных условиях «корпорация может функционировать как представительное общественное учреждение только в том случае, если выполнение ею социальных функций укрепляет ее позиции как высокоэффективной производственной структуры, и наоборот. Однако в качестве представительного общественного учреждения корпорация является не только экономической единицей, но также и общественно-политическим учреждением; ее общественные функции как коллектива не уступают по значению ее экономическим функциям как производственной структуры».
Эти неэкономические цели корпорации связаны прежде всего с целым рядом направлений ее деятельности:
Во-первых, корпорации, имея главным источником развития творческий потенциал своих сотрудников, являются в то же самое время и важнейшим инструментом формирования работников интеллектуального труда и других высококвалифицированных и самостоятельных тружеников. Инкорпорируя в себя новых работников, они осуществляют то непрерывное образование, необходимость которого для современного общества отмечают все ведущие социологи.
Во-вторых, корпорации, совершенствуя свою внутреннюю структуру, не только повышают тем самым результативность собственной деятельности, но и становятся источниками образования и развития новых производственных форм, которые, нередко выходя за рамки компании, придают общественному производству дополнительный динамизм и не только обеспечивают возрастающую продуктивность деятельности, но и формируют дополнительные потребности в творческих работниках.
В-третьих, корпорации представляют сегодня наиболее мобильную часть социальных структур. Чтобы убедиться в этом, достаточно проанализировать взлеты и падения современных компаний, оценить их способность к реструктурированию, их реакцию как на внешние, так и на внутренние вызовы. Отвечая на изменения конъюнктуры и мотивации, корпорации в необходимой мере дестабилизируют и само общество, приводя в движение другие социальные институты и придавая им должный динамизм.
В-четвертых, корпорации выполняют важную роль, находясь на стыке сообщества организаций и самого общества как единого целого. Масштабы деятельности современных производственных компаний, особенно оперирующих на международном уровне, соизмеримы с размерами национальных экономик, в силу чего общество стремится контролировать подобные фирмы все более тщательно. Вмешательство общества и государства в деятельность корпораций в большей степени делает их активность отвечающей принципам социальной ответственности, нежели деятельность других организаций и институтов.
Современная корпорация, под которой можно понимать не только промышленную компанию или институционального производителя услуг, но также научно-исследовательские учреждения и другие центры производства знаний, является одним из главных центров притяжения различных форм творческой активности. При этом отмечаемый многими исследователями рост индивидуального предпринимательства, выделение из промышленных компаний отдельных подразделений, становление новых производств и процветание мелкого бизнеса представляют собой лишь отдельную форму внешнего проявления творчества, которым пронизаны внутренние основы корпорации.
В современных условиях творческая деятельность сохраняет значительную зависимость от экономических факторов, развиваясь в рамках структур, общие цели которых сохраняют экономический характер. Тип поведения как руководителей компаний, так и их служащих безусловно может рассматриваться в качестве постматериалистического в том смысле понятия постматериализма, какой вкладывает в него Р.Ингельгарт, однако это не исключает присутствия существенного экономического элемента. На наш взгляд, подобное развитие вполне естественно, так как творчество, являясь по своей сути процессом глубоко индивидуальным, не может не проявляться первоначально на индивидуальном уровне, лишь постепенно распространяясь на все общество в целом.
Следует особо отметить, что мы полагаем развитие современной творческой деятельности исходящим в первую очередь из научных институтов и корпораций. При этом ее результаты, будучи продуктом индивидуальных усилий, усваиваются на индивидуальном уровне, иногда на уровне группы, но не на уровне социума как такового. Общество и составляющие его страты воспринимают обычно не столько теории, сколько идеологии, а разница между ними соответствует различиям между индивидуальным и так называемым социальным творчеством.
Между тем многие авторы акцентируют внимание на процессах, трактуемых ими в качестве наиболее явных и адекватных форм проявления творческой активности. Речь идет об объединениях, не ставящих перед собой экономических целей. Именно эти некоммерческие организации привлекаются для иллюстрации того, как креативная деятельность воздействует на общественные институты не опосредованным, а вполне непосредственным образом. На наш взгляд, однако, подобные структуры, представляя собой одну из форм творческой активности людей, не могут служить примером адекватного проявления таковой в современном мире.
Некоммерческий сектор
Творческая активность, заданная стремлением человека к самосовершенствованию и имеющая своим результатом изменение личности самого творящего субъекта, не может подразделяться на производственную и непроизводственную. Она преодолевает разграничение времени на рабочее и свободное, противопоставление труда и досуга. Подобная деятельность в коммерческих и некоммерческих организациях не отличается ни по своим целям, ни по своим предпосылкам, ни по своим итогам; отличия состоят лишь в том, что в первом случае результаты творческой деятельности социализируются посредством придания им внешней формы экономических благ, во втором же случае общество и его члены имеют возможность непосредственного усвоения таковых. При этом характеристики деятельности, по которым мы относим ее к творческой, не превосходят, как правило, соответствующих параметров в материальном производстве или сфере услуг.
Творческая деятельность, рассматриваемая на уровне общества в целом, представляет собой сложный феномен, перспективы которого далеко не столь однозначны, как это принято иногда считать. Переоценка значимости развития некоммерческого сектора как фактора формирования и экспансии творческой активности обусловлена, на наш взгляд, двумя обстоятельствами. С одной стороны, отсутствует понимание двойственного характера этой сферы, состоящей как из организаций, внутренняя структура которых в значительной мере воспроизводит принципы и механизмы функционирования традиционной корпорации, так и из добровольных сообществ, действительно представляющих собой качественно новое, «постэкономическое» явление. С другой стороны, недооценивается фактор того, что мы называем внутренней самодостаточностью творчества, в результате сами причины распространения и развития добровольных организаций оказываются иногда не вполне правильно понятыми.
Выделение некоммерческого сектора происходит на основе принципов, которые вряд ли можно считать в полной мере корректными. Так, зачастую полагают, что своим существованием он обязан разделенное общественного продукта на товары личного и общественного потребления. При этом, в отличие от первых, которые «делимы, и каждый покупает те товары и услуги, которые ему нужны по принципу свободного потребительского выбора», вторые «не могут быть разделены на отдельные предметы собственности и являются социальными службами — система национальной обороны, полиция, пожарная охрана, общественные парки, водные ресурсы, автомагистрали и т. д.». Следует также добавить, что в данный сектор входят и другие социальные услуги: бесплатное образование и здравоохранение, поддержание и сохранение культурного достояния, крупномасштабные государственные строительные проекты и так далее. Значение этого сектора возрастает, причем наиболее активно после Второй мировой войны. Как пишет Д.Белл., «в 1929 году... на долю некоммерческого сектора приходилось 12,5% всех продаваемых товаров и услуг. К 1963 году его доля увеличилась до 27% и с тех пор не перестает возрастать. В 1929 году 4,47 млн. человек работали в правительственных и некоммерческих организациях, что составило 9,7% всей рабочей силы. В 1960 году 13,58 млн. человек, или 20% всего активного населения, было занято в некоммерческом секторе... где создавалась большая часть новых рабочих мест».
Однако тот факт, что данная сфера производит блага, которые могут быть использованы лишь обществом в целом, еще не делает некоммерческий сектор альтернативой традиционному хозяйству. Это утверждение может быть аргументировано с двух точек зрения.
Во-первых, в государственном секторе используются те же принципы менеджмента, которые распространены и в крупных корпорациях. Крайне сложно найти принципиальное различие между деятельностью клерков в оборонном ведомстве, распределяющих и контролирующих заказы в промышленности, и менеджеров корпораций, распределяющих эти заказы через своих субподрядчиков. Этот тезис равно применим фактически ко всем сферам общественного потребления; важно также отметить, что государственные средства расходуются на покупку товаров и услуг, производство которых никак не является бесприбыльным для их создателей. В этом отношении рост числа чиновников представляет собой явление, полностью аналогичное расширению управленческого персонала крупных компаний.
Во-вторых, хотя объекты общественного пользования и являются специфическим видом благ, рыночная оценка которых (в отличие от затрат на их создание) серьезно затруднена, а воспроизводство существенно отличается от соответствующих процессов в рамках традиционного хозяйства, деятельность в некоммерческом секторе весьма близка к деятельности в корпоративном. И в государственном управлении, и на уровне муниципальных организаций, и в других сферах, создающих продукты, не получающие непосредственной рыночной оценки, имеет место вполне традиционно экономически мотивированная активность, причем в государственном и общественном секторах организации выступают, как правило, в качестве более бюрократизированных и жестко управляемых вертикальных структур, нежели в современном бизнесе.
Именно эти обстоятельства, как мы полагаем, и послужили основой для выделения того феномена, который обычно обозначается как «третий сектор» (third sector). Относясь, как и государственное хозяйство, к некоммерческой сфере (nonprofit sphere), он с большим основанием может быть рассмотрен в качестве альтернативной системы деятельности, характеризующейся как социально-экономическая и противопоставляемой и коммерческому, или частному [commercial (or «private»)], и государственному, или общественному [government (or «public»)] секторам; развитие его в последние годы многие склонны считать одним из факторов, определяющих будущее современных постиндустриальных стран.
Однако, хотя истоки коммунитарной деятельности (communitarian action) вполне объяснимы и понятны, хотя она присуща социуму уже потому, что он представляет собой не только «организацию организаций» (society of organizations), но и «сообщество сообществ» (community of communities), экспансия данного типа активности должна восприниматься в контексте порождающих ее причин и с учетом ее естественных пределов; между тем при подобном анализе ее тенденции не выглядят очевидными.
Как отмечает Дж.Рифкин, безоговорочно рассматривающий развитие данного сектора в качестве фундаментальной тенденции, определяющей лицо современного общества, «организации “третьего сектора” выполняют множество функций. Это инкубаторы новых идей и форумы для публичного обсуждения проблем общества. Коммунальные ассоциации интегрируют потоки иммигрантов в американский образ жизни; малообеспеченные и социально незащищенные люди находят там помощь и поддержку. Некоммерческие организации — такие, как музеи, библиотеки, исторические общества, способствуют созданию новых интеллектуальных ценностей. Именно в “третьем секторе” многие впервые приобщаются к искусству демократического соучастия в делах общества. Там люди ищут и находят новых знакомых и друзей. Религиозные и медицинские организации позволяют миллионам американцев позабыть о своих повседневных проблемах. И наконец, “третий сектор” — это отдых, развлечения, путь к более полному ощущению радостей жизни и всего того, что дарит человеку природа». Ему вторит и А.Этциони, полагающий, что в добровольных организациях в полной мере воплощается склонность людей «брать на себя моральную ответственность и как можно больше полагаться на собственные силы». Аналогичные процессы отмечает и П.Дракер: «Организации американского “третьего сектора”, — пишет он, — стремительно становятся создателями новых связующих звеньев [между членами] общества...».
Обосновывая свое внимание к внутренним закономерностям и процессам, приводящим к росту «третьего сектора», сторонники данной концепции отмечают прежде всего его впечатляющую количественную экспансию. По словам Дж.Рифкина, в США в середине 90-х насчитывалось более 1,4 млн. некоммерческих организаций, в Великобритании их число достигло 350 тыс., а в Германии превысило 300 тыс. еще в конце 80-х годов. Не менее впечатляют данные о том, сколько своего свободного времени посвящают этим организациям их члены. П.Дракер говорит о более чем 90 млн. американцев, участвовавших в деятельности добровольных организаций в начале 90-х годов, и отмечает, что «количество таких сотрудников, работающих на общественных началах, может увеличиться до 120 млн., а среднее затрачиваемое каждым из них время — до пяти часов в неделю».
Наиболее полную картину представляет Дж.Рифкин: «В 1991 году более 94,2 млн. взрослых американцев, или 51% населения страны, добровольно работали в различных движениях и организациях, отдавая им в среднем 4,2 часа своего времени в неделю. Всего же американцы посвятили такой деятельности более 20,5 млрд., часов, из которых 15,7 млрд., пришлось на постоянную работу в добровольных организациях и ассоциациях, что эквивалентно совокупному рабочему времени 9 млн. служащих, занятых полную рабочую неделю, а в денежном выражении — 176 млрд., долл.» Значение подобного участия настолько велико, что в традиционных ассоциациях — церковных организациях, благотворительных фондах, обществах защиты окружающей среды — сегодня к добровольцам относятся не как к помощникам (helpers) и даже не как к коллегам (colleagues), а как к неоплачиваемому персоналу (unpaid staff). Это обстоятельство кажется нам очень показательным; в некоторой мере оно может быть воспринято как прообраз будущей организации интерперсонального взаимодействия и в производственном секторе.
Экспансия добровольных организаций рассматривается зачастую как пример проявления преодоления того индивидуализма и той разобщенности общества, которые отмечались большинством авторов в 70-е и 80-е годы. Как пишет А.Этциони, «восьмидесятые были десятилетием, когда местоимение “Я” писалось с заглавной буквы, когда эгоцентризм был возведен в добродетель; теперь настало время качнуть маятник в обратную сторону, приходит эпоха пересмотра ценностей, эпоха смещения акцента на “мы”, на дух коллективизма». Помимо этого, расширение данного сектора нередко ассоциируется с нарастанием творческой активности, с проявляющимся все более выпукло стремлением человека реализовать себя в возможно более разнообразной деятельности, преодолеть определенную замкнутость в привычном кругу людей и действий, столь характерную как для индустриального общества, так и для социального поведения индустриального типа.
Между тем следует весьма осторожно подходить к вопросу о том, является ли развитие добровольных организаций показателем реального проявления тенденции к социализации; сколь кардинально отличаются мотивы деятельности в подобных ассоциациях от мотивов и целей организаций, наследующих индустриальные тенденции; существенна ли разница между их внутренними структурами?
Нельзя не отметить, во-первых, что добровольные организации весьма предрасположены если не к иерархической системе управления, то к разветвленной статусной структуре. Данное обстоятельство представляется нам весьма важным ввиду его связи со стремлением основателей и членов подобных ассоциаций самоутвердиться в коллективе посредством обретения определенного социального положения. В отличие от современного производства, где «в организациях профессионалов очень немногие сотрудники имеют звания», современные добровольные ассоциации представляют картину скорее противоположную; утверждение А.Этциони о том, что «общественные движения являются источниками необходимой политической энергии» лишь подтверждает, что многие из них строятся по принципу политических организаций, в которых господствует иерархия и которые создаются с целью достижения их членами определенных доминирующих социальных позиций.
Во-вторых, структура добровольных организаций зачастую предполагает отнюдь не бесплатный характер деятельности их руководителей, а также значительные расходы на другие нужды организации. Несмотря на распространенное мнение о том, что управление некоммерческими организациями приносит не выгоду, а одну лишь ответственность, зачастую оказывается, что подобные ассоциации ведут вполне традиционную хозяйственную деятельность, существуя на взносы и пожертвования, причем их руководители и персонал оказываются вполне экономически мотивированными административными работниками и служащими. Все это позволяет говорить о них как об определенном виде корпораций, действующих в некоммерческом секторе и отличных от традиционной компании скорее основными направлениями активности, нежели внутренней структурой и мотивацией значительного числа своих членов.
В-третьих, нам представляется гипертрофированной весьма распространенная позиция, достаточно ярко выраженная П.Дракером: «Отличительной чертой этих так называемых некоммерческих структур общественного сектора является цель, которую они преследуют, — цель изменения человеческой природы». Чтобы согласиться с подобным утверждением, необходимо, с одной стороны, признать, что подлинная самореализация человека и подлинное развитие его личности происходят сегодня вне рамок профессиональной деятельности и связанных с нею занятий. С другой стороны, нужно полностью абстрагироваться от всех изменений, произошедших в организации производства и в характере трудовой деятельности за последние десятилетия. Вряд ли можно согласиться с тем, что развитие личности успешнее всего осуществляется в новых иерархических организациях, не имеющих прямого отношения к основной деятельности человека, а не в научных институтах, промышленных и сервисных компаниях, где люди проводят большую часть своей жизни, где активно используются возможности для развития творчества и элиминируются многие статусные различия.
Поэтому мы считаем более точным понимание роли добровольных организаций как структур, скорее смягчающих некоторые современные социальные противоречия, нежели способных определить новое направление общественного прогресса. В этом отношении характерно признание того же П.Дракера: «Учреждения “третьего сектора” — это мосты через расширяющуюся пропасть между работниками интеллектуального труда и остальными членами общества»; мы бы добавили к этому, что базу подобных организаций составляют прежде всего именно те слои населения, которые все более и более социально отдаляются от работников интеллектуального труда. В формировании и развитии общественных организаций безусловно проявляется креативная деятельность; однако эта ее форма не может стать магистральным направлением развития творчества. Если стремление человека к общению с людьми, близкими ему по духу, воплощается в инкорпорировании его в рамки определенной добровольной организации, если оно сопряжено с желанием повысить таким способом свой реальный или иллюзорный социальный статус, то это, с нашей точки зрения, есть, прежде всего, реакция на относительную неудовлетворенность своей основной деятельностью, и особенно активно такая реакция возникает у лиц, не принадлежащих к категории работников интеллектуального труда или управленческому персоналу.
Таким образом, оценивая проявления творческой активности на социальном уровне, не следует упускать из виду, что они могут быть связаны с недостатком возможностей для соответствующих проявлений в сфере профессиональной деятельности; поэтому добровольные организации в современном обществе могут рассматриваться отнюдь не в качестве высшей формы реализации творческих начал, как иногда полагают, а скорее в качестве реакции определенных социальных групп на нетворческий характер их основной активности. Исследователи, стремящиеся подчеркнуть роль добровольных организаций, нередко отвлекаются от отчетливо прослеживающихся контртенденций или не замечают некоторых существенных явлений, сближающих традиционные сферы деятельности с «третьим сектором».
В настоящее время в США, наряду с ростом общего числа добровольных организаций и участия граждан в них, заметен также и отток людей из наиболее социализированных общественных объединений. В результате этого процесса «с 50х годов членский состав многих добровольных организаций постепенно сокращается. Хотя Америка гораздо более религиозна, чем другие промышленно развитые страны, посещаемость церквей в целом упала на одну шестую; общее число членов профсоюзов снизилось с 32,5 до 15,8% занятых; количество членов ассоциаций резко сократилось — с 12 млн. в 1964 до 7 млн. в настоящее время; клубные организации, именующие себя “братствами”, — такие, как Lions, Elks, Masons, Jaycees, — потеряли за последние двадцать лет от одной восьмой до половины своих членов. Такая картина наблюдается и в ряде других организаций, от бойскаутов до Американского Красного Креста».
Причинами этого процесса мы считаем, с одной стороны, то, что многие такие ассоциации превратились в подобия корпоративных структур, и, с другой стороны, то, что основы организации современных компаний постепенно приближаются к принципам, изначально определявшим функционирование добровольных ассоциаций. Это позволяет нам констатировать не привычно отмечаемое нарастание, а скорее преодоление разрыва между традиционными структурами, с одной стороны, и «третьим сектором» — с другой, причем такое преодоление происходит на основе изменения характера коммерческих организаций. В результате формируются возможности для распространения на все социальное целое методов организации деятельности, выработанных и примененных в рамках корпораций и, в частности, стимулирование ее творческого характера. Разумеется, при этом не прекращается усвоение и совершенствование самими корпорациями принципов отношения к своим работникам как к добровольцам. В этой связи А.Сэйер и Р.Уолкер подчеркивают: «по мере разрушения дихотомии фирмы и рынка становится очевидным, что мир за пределами фирмы нуждается в руководстве, а мир в пределах фирмы должен регламентироваться в зависимости от внешних условий».
Добровольные организации представляют собой явление, хорошо известное индустриальному обществу. В его рамках они противостояли бюрократически организованным производственным единицам и играли значительную роль в социализации людей, в которых индустриальная система воспитывала лишь ценности, экономические по своей природе. Сегодня, при всем количественном росте добровольных организаций, можно заметить их быстрое расслоение.
С одной стороны, множатся ассоциации типа научных организаций, сообществ менеджеров, профессионалов и деятелей культуры, а также ассоциации и объединения, нацеленные на популяризацию и утверждение ценностей, признанных в качестве общесоциальных; к ним относятся экологические и правозащитные организации, ассоциации, выступающие против войны, насилия и прочих асоциальных явлений. Так, например, «10 000 членов Коалиции защиты окружающей среды от ядерной энергии, созданной в 1970 году, выступают за проведение в США безопасной энергетической политики за счет отказа от применения ядерной энергии. Движение “Женщины против порнографии” стремится настроить общественное мнение против порнографии, требует прекращения унижения и обесчеловечивания женщины и жестокого с ней обращения» и так далее. Такие объединения могут и должны рассматриваться как проявление той креативной сущности человека, которая определяется чувством социальной ответственности, воспитанным в результате усвоения формирующихся ценностей коллективизма.
С другой стороны, многие организации объединяют в своих рядах тех, кто не столько стремится совершенствоваться в широких рамках своей профессиональной деятельности или привлекать внимание общества к определенным общесоциальным проблемам, сколько хочет самоутвердиться в отдельном коллективе или социальной группе. Зачастую такое стремление проистекает из невозможности или нежелания совершенствоваться в сфере своей основной деятельности. Пример подобных объединений приводят авторы, процитированные выше: «В конце 70-х годов, — пишут они, — в городе Херст (шт. Техас) был создан клуб “Хорошенького понемножку”; членами его были 1213 любителей национальной телевизионной передачи “Футбол в понедельник вечером”, которые считали, что передача была бы еще более интересной без Хорварда Козелла, комментатора канала АВС, — и добавляют: — добившись ухода Козелла, члены клуба нашли себе другое общее дело, за которое стоило браться». Вовлекая людей в коллективные акции, подобные организации не столько решают задачу совершенствования креативного потенциала нации, сколько выражают отмеченную выше необходимость смягчения возможного противостояния между новыми социальными группами современного общества — противостояния, рассматриваемого многими исследователями в качестве основного источника социальных конфликтов будущего.
Особое место занимают организации, цели которых заведомо противоречат основным общественным ценностям, а деятельность способна принять неконтролируемые формы и привести к малопредсказуемым результатам. Мировая пресса не раз сообщала о подобных примерах только за последние месяцы — от самоубийства 39 членов секты, возглавлявшейся М.Г.Эпплуайтом, до схватки с полицией группы, вознамерившейся провозгласить Республику Техас. Хотя такие асоциальные действия в определенной степени также являются следствием возрастающей автономности и свободы самовыражения, мы оставим их за пределами нашего исследования.
Понимание обществом роли и места добровольных ассоциаций проявляется в формировании кардинально нового подхода к оценке их деятельности. Мы наблюдаем сегодня попытки унифицировать подходы к организациям, представляющим как коммерческий, так и некоммерческий секторы. Такая унификация базируется на применении, в качестве основного параметра их сравнения, динамики используемого ими интеллектуального капитала. В этой ситуации как промышленные и сервисные компании, так и организации, представляющие некоммерческий сектор, рассматриваются не с точки зрения создания качественно отличных друг от друга благ, а с точки зрения формирования и применения определенных человеческих способностей, объединяемых в понятие «интеллектуальный капитал». Таким образом, в современной социологии все более широко признается то обстоятельство, что творческая активность людей формируется на различных уровнях и в рамках самых разных организаций.
Мы далеки от желания принизить роль добровольных общественных ассоциаций и движений в качестве факторов развития творческой активности. Мы хотим лишь отметить, что ни на сегодняшнем этапе, ни в обозримом будущем человек не станет универсальной личностью, в равной степени специализированной во всех областях знаний и деятельности. Сам выбор профессии есть креативный акт, и человек осознанно посвящает свою жизнь тому или иному конкретному занятию. Творчество и его развитие воплощают стремление людей наполнить избранную ими деятельность более глубоким смыслом и содержанием. Это не исключает самовыражения в потреблении, культуре, личной жизни, однако резкий всплеск активности в организациях «третьего сектора», если они не имеют непосредственного отношения к профессиональной деятельности человека, может скорее рассматриваться как свидетельство недостаточно креативного характера последней, нежели как воплощение стремления к дополнительным формам развития творчества. В результате воздействие на общество деятельности, осуществляющейся в рамках добровольных организаций, хотя и служит примером непосредственного проявления творчества, играет далеко не первую роль в процессе становления новых видов человеческой активности.
Выделение в истории общества индустриальной и постиндустриальной эпох хотя и является частью адекватного исторического построения, не подчеркивает всей глубины различий между современным и только еще формирующимся состояниями социума. Не умаляя достоинств теории постиндустриализма, мы склонны противопоставлять экономическую эпоху постэкономической как периоды, конституируемые в одном случае господством труда, в другом — творчества в качестве основного вида человеческой деятельности.
В рамках изложенного в данной части книги методологического подхода труд выступает как сознательная деятельность, основной побудительный мотив которой связан с удовлетворением материальных потребностей человека. В отличие от труда, творчество представляется более высоким и совершенным типом деятельности. Его побудительный мотив связан с внутренними потребностями человека, стремлением к самореализации, к умножению своих способностей и талантов, возможностей и знаний. Основным проявлением творчества становится интер персональное взаимодействие, общение человека с ему подобными, а главным продуктом — сам творящий субъект, его усовершенствованные способности, открывшиеся перед ним новые возможности.
Творчество является видом сознательной орудийной деятельности (work), его формой, свойственной наиболее высокоорганизованным типам общества. Способность человека к созданию нового, его стремление к деятельности, не мотивированной утилитарными потребностями, существовали всегда, и в этом отношении творчество столь же старо, как и сам человеческий род. Однако нас интересуют не столько психология и закономерности творчества, сколько новая хозяйственная реальность, перед которой стоит современное человечество; творчество же как хозяйственный феномен было фактически неизвестно ни архаическому, ни современному обществу. Творчество, проявляющееся в массовом масштабе, способном воздействовать на хозяйственные закономерности, будучи порождено всей историей человечества, стало непосредственным результатом трех фундаментальных изменений. Во-первых, к моменту вызревания основ постиндустриального общества производство достигло такой степени развития, что материальные потребности большинства граждан оказались весьма полно удовлетворены за счет сравнительно небольшой части рабочего времени. Во-вторых, наука и знания стали непосредственной производительной силой, их носители — олицетворением высшей власти, существующей в обществе, а ценности, связанные с образованностью и интеллектуальной деятельностью, — непререкаемыми свидетельствами человеческого достоинства. И наконец, в-третьих, радикально изменилась сама сущность производства и потребления. Производство стало доминировать над потреблением, не отвечая его задачам, а формулируя их. В таком качестве оно становится специфическим видом квазипотребления, что делает новизну и креативность важнейшими условиями успеха самого производства. Материальные и интеллектуальные предпосылки творчества оказались соединенными с потребностями в нем, и с этого времени творческая активность стала одним из основных факторов социального прогресса.
Между тем на стыке современной и наступающей эпох на поверхности явлений отмечается гораздо меньше изменений, чем, казалось, должно было бы произойти при столь масштабных модификациях фундамента социальных процессов. Тому есть две причины.
С одной стороны, основное отличие творческой деятельности от трудовой заключено, повторим это еще раз, в ее мотивационной структуре. Мотивы же человеческой деятельности, являясь глубинным основанием таковой, не обязательно проявляются в поверхностных характеристиках ее продукта. Мы решительно отказываемся от распространенного разделения видов деятельности на творческие и нетворческие; продукты массового материального производства способны быть результатом творческой деятельности даже в большей степени, нежели обладающие несомненной новизной и оригинальностью произведения, относящиеся к духовной сфере. В связи с этим креативный характер деятельности не может с легкостью прослеживаться на поверхностном уровне и, тем более, фиксироваться количественно. Последнее обстоятельство особенно затрудняет понимание обусловленности современной социальной трансформации экспансией творческой активности.
С другой стороны, становление нового социального порядка происходит в условиях, когда общество тотально пронизано товарными отношениями. Возникнув как отражение экономического характера целей индивидов, обеспечив тот гигантский прогресс производительных сил, который отличает XIX и XX столетия от всех прошлых исторических эпох, эти отношения проникли сегодня во все общественные структуры. Большинство продуктов деятельности принимают товарную форму и обретают денежную оценку, базирующуюся как на овеществленном в товаре труде, так и на редкости соответствующего блага, но при этом модифицирующуюся под влиянием множества иных обстоятельств и факторов. В подобных условиях продукты творческой деятельности естественным образом вовлекаются в круг товарного обращения и, несмотря на то, что они не созданы трудом, а зачастую не являются лимитированными, обретают стоимостную оценку. Эта ситуация изменится не ранее, чем абсолютное большинство обращающихся в обществе благ окажется продуктами творческой деятельности, что вряд ли произойдет в течение ближайших десятилетий.
Обе отмеченные причины обусловливают распространенность иррациональных рыночных оценок результатов творческой деятельности, и на поверхностном уровне противостояние творчества и труда остается малозаметным. Оно заслоняется дихотомией постиндустриального и индустриального хозяйства, различиями между корпорациями, государством и «третьим сектором» и так далее.
Поэтому главной ареной противостояния творчества и труда становится сегодня сам производственный процесс. Творчество выступает сегодня как необходимый элемент производства, поскольку современные условия требуют от человека мобилизации всех его способностей, и в первую очередь интеллектуальных, его умения создавать новые технологии и процессы, предлагать новые решения, генерировать новое знание. Эти возможности достигаются не только и не столько исходным образованием и эрудицией человека, сколько его стремлением максимально использовать свой внутренний потенциал, стремлением, которое не может быть в полной мере мотивировано системой материальных целей и интересов.
Проявления творческой активности в рамках современного производства многообразны, но все они основаны на формирующемся доминировании нематериальных мотивов деятельности и превращении самой этой активности в вид межсубъектного взаимодействия. На уровне отдельного индивида основное изменение заключается прежде всего в преобладании неэкономических, или, как их зачастую называют, нематериальных, ценностей, отражающих стремление к личностному росту и совершенствованию как в рабочее, так и в свободное время. В результате такой трансформации человек становится более независимым от господствовавших в рамках индустриального общества отношений. Это проявляется и на уровне организаций, вынужденных изменять принципы управления работниками и взаимодействия с ними. В соответствующих условиях производственный коллектив становится сообществом обладающих высокой степенью свободы групп и отдельных лиц, в результате чего возникает серьезная угроза стабильности подобной производственной единицы. Импульсы к творческой деятельности, не находящие адекватного выхода в рамках основной профессии, реализуются в деятельности различного рода некоммерческих и добровольных организаций, выполняющих в большинстве своем важные социальные функции.
Однако при всей несомненности растущего значения нематериальных факторов все явления общественной жизни, о которых мы говорили, пусть и с определенными сложностями и натяжками, могут быть объяснены исходя из принципов внутренней организации экономического общества. Так, развитие новых мотивов деятельности вполне может быть соотнесено с общим процессом развития потребностей, и предположение о том, что новые потребности в благах и услугах вызывают соответствующие особенности поведения индивидов в производстве, не кажется нелогичным или противоестественным. Более того, в рамках подобной гипотезы возможно предположение, что, коль скоро возвышение потребностей представляется бесконечным, то бесконечным может быть и совершенствование мотивов и стимулов деятельности. Стремление работников современных компаний и корпораций отказаться от строгой бюрократической структуры и перейти к максимально самостоятельным формам организации труда не только не противоречит в этом случае рыночным тенденциям и свойственному экономическому типу общества индивидуализму, но и является их прямым и непосредственным проявлением, способствующим укреплению и развитию свободной конкуренции. Экспансия же творческой деятельности в рамках общественных организаций и добровольных союзов кажется еще более объяснимой, поскольку таковые вполне активно развивались и в пределах индустриального строя, а повышение жизненного уровня и уровня социализированности населения неминуемо должно найти свое проявление в росте добровольных ассоциаций.
Понятно, что объяснение новых явлений с позиций индустриальной эпохи не может быть полным и выдержать любую критику; однако мы хотим подчеркнуть, что все отмеченные моменты, отражая нарастание творческого характера современной деятельности, скорее подготавливают переход к постэкономическому состоянию, чем являются его непосредственными свидетельствами.
Что же символизирует наиболее зримые проявления того вызова, который несет творческая деятельность экономическому обществу, какие социальные процессы делают реальностью то, что ранее мы назвали постэкономической революцией?
Мы полагаем, что постэкономическая революция должна прежде всего преодолеть три основные характерные черты экономического общества.
Экономическая система формировалась тогда, когда разделение труда вызвало обособление отдельных производителей и, породив феномен индивидуального производства и индивидуального присвоения, обусловило возникновение отношений возмездного обмена, вызвавших затем к жизни рыночные структуры, развившиеся в систему всеобщего товарного производства; когда насилие, соединенное в ряде случаев с хозяйственной целесообразностью, породило классовые и кастовые различия, проявившиеся сначала в государственной и клановой, а затем и частной собственности; когда поставленные в привилегированное положение социальные слои утвердили свое господство на основе эксплуатации угнетенного населения, вне зависимости от наличия или отсутствия его декларированной политической свободы. С тех пор и на всех этапах своего развития экономическая система базировалась на трех фундаментальных элементах — товарном обмене, частной собственности и эксплуатации. Выход за пределы экономической формы общества возможен только с преодолением всех трех этих наиболее принципиальных его характеристик.
В соответствии с логикой предлагаемой нами концепции первой важнейшей целью постэкономической революции является преодоление товарного производства и устранение рыночных механизмов как основных регуляторов общественного хозяйства. Данная задача, которая ставилась еще в утопических мечтах первых социалистов, не может, вопреки распространенному марксистскому тезису, быть решена посредством реформирования принципов распределения. Проблема соотношения ценностей материальных благ и услуг, лежащего в основе феномена стоимости, равно как и в основе товарного обращения как такового, не решается посредством введения схем «справедливого обмена» или пресловутого социалистического планового производства. Для того чтобы стоимостные характеристики благ перестали быть основой меновых отношений, необходимо радикальное изменение самой деятельности, создающей материальные блага и услуги, ее превращение из труда в творчество. Подобная перемена означает преодоление стоимости в любом ее экономическом понимании.
Известно, что классическая политическая экономия, традиция которой идет от А.Смита к К.Марксу, в основу стоимости кладет определенное количество рабочего времени, общественно необходимого для производства того или иного товара. С другой стороны, последователи «австрийской» школы, или маржиналисты, утверждают, что возможность соизмерения благ связана с понятием предельной полезности. Все последнее столетие приверженцы обоих направлений провели в резкой и зачастую идеологизированной полемике друг с другом. Между тем обе эти концепции отражают один и тот же факт: стоимость является показателем давления на человека внешней материальной необходимости. В марксизме это трансформируется в анализ усилий, требующихся для преобразования природы ради удовлетворения соответствующей потребности, в маржинализме же в центре внимания оказывается вопрос о мере актуальности тех или иных нужд и о системе индивидуальных предпочтений в очередности их удовлетворения. Предполагая, что творческая деятельность не мотивируется стремлением к удовлетворению материальных потребностей, мы изначально приходим к пониманию того, что она не создает и не может создавать стоимость в любом понимании последней. Рыночная экономика и рыночные принципы соизмеримости благ могут быть преодолены только вместе с устранением труда в том его понимании, какое мы приняли. Именно развитие творческой активности конституирует отдельные этапы данного процесса, каждый из которых мы возможно более подробно рассмотрим в следующей части.
Вторым важнейшим фактором, который должен быть преодолен в ходе постэкономической революции, является частная собственность. Именно она выступает формальной причиной товарного обмена, поскольку узаконивает и закрепляет разделенность производителей материальных благ и услуг, чем создает основы для принятия продуктами труда товарной формы. Частная собственность, как и сами товарные отношения, не может быть разрушена средствами, предлагаемыми социалистами. Обобществление средств производства, которое марксисты считали основой коммунистических преобразований, не преодолевает проблемы отчуждения условий труда от деятельного субъекта. Частная собственность будет обусловливать экономический характер соответствующего общества до тех пор, пока владение — отдельными лицами или обществом в целом — определенными средствами производства будет вызывать отношение работника к ним как к чуждым. Поэтому даже идея «распыления» частной собственности, концепция владения всеми членами общества акциями или иными знаками собственности на средства производства, которыми располагает социум, не меняет ситуации. Отношение к неким средствам производства как не к чужим не тождественно отношению к ним как к своим. Поэтому мы полагаем, что преодоление деструктивного воздействия частной собственности на общество возможно только при двух условиях: во-первых, когда средства производства, дающие возможность осуществления социально значимой производственной деятельности, перейдут из категории частной в категорию личной собственности самих производителей и, во-вторых, когда использование средств производства, которые не могут быть по объективным причинам превращены в личную собственность, перестанет оказывать значимое воздействие на производственные отношения. Поясняя эти положения, отметим, что в первом случае речь идет о том, что большая часть работников должна иметь необходимые им средства производства в своем личном распоряжении; такие возможности предоставляет развертывающаяся научно-техническая революция, превращение все большего количества людей в интеллектуальных работников, а знаний — в основной производственный ресурс и основной продукт современного общества. Во втором случае речь идет о том, что производственные комплексы, которые нельзя превратить в личную собственность, продолжат свое функционирование в основном как автоматизированные системы, с использованием труда весьма незначительного числа людей. Социальное положение этих работников и их место в общественной структуре станет понятным из дальнейшего анализа. В случае выполнения данных условий частная собственность, даже сохранившись в ограниченных масштабах, перестанет быть элементом формирования социального неравенства и средством угнетения человека человеком. Обладание правом собственности на производственные предприятия или их часть не будет автоматически означать власти собственников над остальными людьми или отдельными социальными группами, так как большинство работников окажется способно к автономной деятельности, позволяющей удовлетворить их материальные и духовные потребности.
Переход от труда к творчеству изменяет и сущность социальных конфликтов, свойственных экономическому типу общества. В той же степени, в какой не мотивированная утилитарными побуждениями деятельность не может привести к формированию стоимостной основы товарного обмена, она не может быть и предметом традиционно понимаемой экономической эксплуатации. И в данном случае речь идет даже не о том, что эксплуатация перестает поддаваться тому количественному измерению, схемы которого в свое время пытался создать К.Маркс; появляются основания для утверждения, что эксплуатация творческой деятельности невозможна в силу самой ее природы, как деятельности неэкономической. В пределах экономической эпохи феномен эксплуатации проявлялся прежде всего в присвоении собственниками средств производства или носителями политической власти части материальных благ, создаваемых непосредственными производителями. Конфликт, лежащий в основе эксплуатации, оказывался одним из главных в любом обществе, составлявшем экономическую эпоху. Его значимость и острота обусловливались прежде всего тем, что с обеих сторон сталкивались однопорядковые материальные интересы. Непосредственные производители стремились присвоить созданные ими блага ради удовлетворения своих насущных потребностей, тогда как представители господствующих классов стремились к отчуждению этих благ в свою пользу, движимые при этом аналогичными мотивами. Отличия в этом случае касались лишь актуальности материальных нужд эксплуатируемых и эксплуататоров.
В случае замещения труда творчеством феномен отчуждения продукта, даже если таковой и возникает (а не возникать он не может, так как разделение труда и различные предпочтения работников, безусловно, сохраняются), не приводит к воспроизводству указанного противоречия уже потому, что сталкивающиеся интересы оказываются разнопорядковыми — с одной стороны, собственник производства стремится увеличить свое материальное благосостояние, но, с другой стороны, творческий работник стремится прежде всего самовыразиться в деятельности, и если его материальные потребности удовлетворены, он не стремится к присвоению готового продукта, получая удовлетворение уже от самого процесса его производства. В данном случае — подчеркнем это особо — рассмотрен предельный, сугубо гипотетический вариант, на самом деле и собственник производства в меняющихся условиях также не ставит рост своего материального благосостояния на первое место в системе мотивов деятельности. Представляя собой неэкономически мотивированную деятельность, творчество не подвержено эксплуатации в ее традиционном понимании. При преодолении труда классовые конфликты прежних эпох замещаются другими, основанными уже на новых, сейчас еще не известных нам, характеристиках постэкономического общества.
Все, о чем говорится на этих страницах, даже с учетом реальных событий последних десятилетий, кажется фантастическим; по крайней мере, читатель вполне может предположить, что автор привержен идее, еще менее реалистической, чем та, которую исповедовали социалисты и коммунисты прошлого и начала нынешнего столетий. Мы не станем опровергать подобных предположений, однако отметим, что происходящие в мире перемены способны очень быстро менять господствующие представления не только об отдаленных, но даже о достаточно близких перспективах развития общества. Единственным способом уменьшить сомнения в справедливости рассмотренной пока лишь в крайне общих чертах парадигмы является подробный анализ современных хозяйственных и социальных процессов, происходящих в трех названных направлениях. В следующих трех главах мы попытаемся дать читателю возможность самому ответить на вопрос, является ли представленная выше картина постэкономической трансформации в той же степени иллюзорной и фантастической, в какой она могла показаться на первый взгляд.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
