Изобретатели. Просвещение и человеческий капитал

Промышленное Просвещение

Я увидел, что поле это обширно, а земля так хороша, что обещает вознаградить любого, кто прилежно займется ее возделыванием.

Количество изобретений определяется предложением изобретателей, а также спросом на новые продукты и производственные процессы. Сложившаяся в Великобритании уникальная структура зарплат и цен привела к тому, что в XVIII веке в ней появился спрос на технологии, позволявшие заменять труд энергией и капиталом, и этот спрос стал одной из причин технологических прорывов периода промышленной революции. Однако чем было обусловлено наличие предложения? Что заставило изобретателей выступить вперед и принять брошенный вызов? Эти вопросы требуют ответов, потому что Великобритания XVIII века не была единственной страной высоких зарплат в мире. В Европе после эпидемии «черной смерти» зарплаты были очень высокими, однако промышленной революции там не случилось, во-первых, из-за отсутствия каменноугольной промышленности, а во-вторых, из-за ограниченного предложения потенциальных изобретателей. Теория «желаний», предложенная сэром Джеймсом Стюартом предполагает, что отсутствие потребительских товаров в период Позднего Средневековья привело к падению интенсивности труда. Ситуация изменилась в XVII веке, когда разнообразие британских и импортных потребительских товаров привело к началу «трудолюбивой революции», проявившейся в более активной изобретательской деятельности. Кроме этого, как мы утверждаем в настоящей статье, Великобритания в XVIII веке была обильно обеспечена человеческим капиталом, что также послужило важной причиной технологических прорывов этого периода.

Вопрос предложения изобретателей принято рассматривать с двух точек зрения. Первая точка зрения культурная: британская культура развивалась по особой схеме, которая увеличивала склонность людей изобретать и привела к промышленной революции. Вторая точка зрения подчеркивает накопление человеческого капитала: в Великобритании было больше изобретателей, потому что ее население постепенно становилось все более грамотным, а также арифметически грамотным и профессионально квалифицированным. Эти две точки зрения необязательно противоречат друг другу, но они указывают на разные причины одного и того же следствия. Наиболее распространена первая точка зрения, так что я начну с нее.

Научная революция могла проложить дорогу промышленной революции двумя способами. Самый прямой путь лежал через научные открытия, которые вели к появлению новых технологий. Открытия, сделанные натурфилософами в области атмосферного давления и измерения времени, действительно привели к появлению новых технологий, как рассказывается в седьмой и восьмой главах этой книги. Другой путь, которым научная революция могла привести к промышленной, лежал через изменение культуры вообще. Мокир  разработал мощную теорию, которая объясняет неутомимую изобретательность промышленной революции научной революцией и Просвещением.

Связующим звеном в этой теории служит «промышленное Просвещение», а именно «та часть движения Просвещения, согласно которой материального прогресса и экономического роста можно достигнуть путем увеличения человеческих познаний о природных явлениях и распространения этих познаний среди тех, кто мог использовать их для производства»1. Новые знания были ключом к техническому прогрессу, а знания происходили от науки и изучения технологий научными методами. «Промышленное Просвещение было логическим продолжением научной революции новыми средствами».

Теория промышленного Просвещения имеет четыре важных аспекта. Первый из них связан с изобретениями и изобретателями. Мокир разделяет изобретения на микро и макроизобретения. Люди, создающие макроизобретения, выступают критически важными акторами для наступления экономического роста. В ходе промышленной революции самых знаменитых макроизобретателей было десять: Ньюкомен, Уатт, Аркрайт, Харгривс, Кромптон, Дерби, Корт, Веджвуд и Смитон. Эти люди совершили ключевые технологические прорывы в паровой энергии, текстильном производстве, выплавке чугуна, производстве фарфора и гражданском строительстве; их прорывы стали основой британского прогресса. Мокир настаивает на том, что они сыграли в истории ключевую роль. «Нерепрезентативность является сутью процесса технологического прогресса... среднестатистические люди не слишком важны; процесс движется вперед силами нескольких ключевых игроков» Однако макроизобретатели работали не в изоляции: промышленная революция не произошла бы, если бы нескольких ключевых игроков не поддерживали изобретатели второго и третьего эшелона. Эти люди совершали микроизобретения, которые усовершенствовали эффективность макроизобретений и расширяли область их применения.

Второй аспект промышленного Просвещения связан с коммуникативными сетями, в рамках которых действовали изобретатели. «Промышленное Просвещение навело мосты между интеллектуалами и производителями, между учеными и фабрикантами». Мосты состояли из формальных и неформальных встреч. Главным органом обмена информацией было Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе, или просто Королевское общество. При этом значительно больше людей состояло в провинциальных «научных обществах» — известным примером служит Бирмингемское лунное общество — «академиях, масонских ложах, импровизированных лекториях в кофейнях» и прочих подобных организациях. Личные контакты между отдельными людьми также были важны. «Но особенно значимы были неформальные отношения и переписка, с помощью которых промышленники пытались получить доступ к самым передовым знаниям, существовавшим в их время». Архетипом такой связи служат отношения между Джеймсом Уаттом и Джозефом Блэком. Еще молодым человеком Блэк внес значительный вклад в фундаментальную науку. Также в молодости он подружился с Уаттом, и они стали деловыми партнерами. В возрасте 38 лет Блэк стал профессором медицины и химии в Эдинбургском университете. С этого момента он сосредоточил все свои усилия на преподавательской и консультативной деятельности, направленной на экономическое развитие Шотландии. Блэк, к примеру, консультировал Арчибальда Кокрейна по вопросам получения каменноугольной смолы, открыл способ добычи щелочных солей из морских водорослей, а также придумал делать соду с помощью реакции между известью и обычной солью: это открытие (безуспешно) реализовали на практике Джеймс Уатт и Джон Роубак. На этом уровне промышленное Просвещение означало, что ученые предлагали ведущим промышленникам полезные знания. Если не считать особого значения коммуникативных сетей, это предположение почти не отличается от обсуждения роли знаний, открываемых учеными, в развитии технологий, которое содержится в последних главах этой книги.

Однако промышленное Просвещение выходило за пределы узкого элитного кружка. «Промышленное Просвещение было успешным, потому что помимо гигантов мысли существовал еще обширный контингент научных авторов, умельцев, инженеров, лекторов и экспериментальных философов, которые, возможно, недотягивали до уровня Джозефа Пристли, Джона Далтона или Майкла Фарадэя, но зато могли стоять на плечах этих гигантов». В Англии XVIII века научные лекции, как и книги, объясняющие открытия Ньютона и других натурфилософов, были весьма популярны. Так простые люди знакомились с научными открытиями и научным мировоззрением, согласно которому знания приобретаются с помощью систематического изучения эмпирических явлений и упорядочиваются путем математического представления. Это мировоззрение затем способствовало развитию технологий.

Третьим аспектом промышленного Просвещения было применение научного метода к изучению технологий путем проведения экспериментов. «Легитимизация систематической экспериментальной работы как научного метода была перенесена в область технологий». Джозайя Веджвуд, к примеру, провел тысячи контролируемых экспериментов, чтобы усовершенствовать свою керамическую массу и глазурь. В случае машиностроения экспериментальная работа была менее формальной и заключалась в том, что альтернативные конструкции опробовались одна за другой, пока не находилась самая эффективная конфигурация. «Инженеры, от Смитона и Тревитика до сотен безымянных мастеров на британских шахтах, заводах и кузницах, экспериментировали, пытаясь понять, что работает, а что нет, а затем рассказывали об этом миру».

Четвертым аспектом промышленного Просвещения была его классовая принадлежность. Мокир считает, что промышленная революция произошла не в нижних классах общества, не в среде крестьян и ремесленников. «Промышленное Просвещение не было массовым явлением, охватывавшим рабочий класс. Оно было делом рук меньшинства и ограничивалось достаточно тонкой прослойкой исключительно образованных и грамотных людей». Социальная эксклюзивность Просвещения особенно заметна, если применить ее модель к сельскому хозяйству. Герои Мокира — это не копигольдеры Спелс бери, которые возделывали экспериментальные наделы с люцерной, клевером и турнепсом. Его герои — это крупные землевладельцы новаторы, которым отводится ведущая роль в традиционной историографии. Мокир считает, что эти крупные землевладельцы были важны, потому что в сельском обществе именно они активно участвовали в культуре Просвещения и могли поэтому воспользоваться распространяемыми техническими знаниями.

Классовый аспект промышленного Просвещения становится очевиден, если посмотреть на примеры, приведенные Мокиром. Джон Смитон «возможно, больше, чем кто бы то ни было другой в XVIII веке, олицетворяет собой промышленное Просвещение». Он был членом Королевского общества и основателем Общества гражданских инженеров. Он также одним из первых начал изучать технологии методом проведения контролируемых экспериментов. Он строил миниатюрные модели водяных колес и проводил их испытания, чтобы усовершенствовать эффективность конструкции. «Он одним из первых понял, что испытывая усовершенствования технологических систем, нужно изменять их по одному компоненту, оставляя всю остальную конструкцию неизменной». Свои умения и мировоззрение Смитон приобрел не благодаря тому, что, как поступил бы выходец из рабочего класса, устроился подмастерьем к инженеру. Его отец был поверенным, и до шестнадцати лет Смитон ушился в школе для одаренных детей в Лидсе, а затем начал изучать право в конторе отца. В восемнадцать лет он переехал в Лондон, чтобы продолжать изучать юриспруденцию, но бросил учебу через два года. Он вернулся в семейное поместье Осторп Лодж, где открыл механическую мастерскую и самостоятельно научился производить научное оборудование. Четыре года спустя Смитон вновь вернулся в Лондон и основал там собственную инженерную контору, наняв на работу трех мастеров. Очень скоро он стал участвовать в делах Королевского общества. Джон Смитон не был представителем рабочего класса, и его привилегированное происхождение упростило для него путь в круги, близкие к Просвещению.

Статистический анализ значимых изобретателей

Примеры макроизобретателей, приведенные Моки ром, помогают нам определить идеальный тип изобретателя, но не позволяют понять, насколько этот тип репрезентативен. Для этого требуется статистическая выборка. Выборка позволит нам увидеть, был ли Смитон типичным представителем всех макроизобретателей, да и просто изобретателей. Действительно ли все макроизобретатели несли на себе печать Просвещения? Действительно ли они общались с ведущими учеными и прочими участниками промышленного Просвещения? Были ли они ярыми экспериментаторами? Из какого социального класса они происходили?

Чтобы исследовать эти вопросы, я собрал базу данных по 79 значимым изобретателям XVII и XVIII веков. Я выбрал именно этот период, а не первую половину XIX века, к примеру — поскольку считаю, что технологическое развитие было процессом, зависимым от пути, в котором критически важными были первые изобретения. С этой точки зрения ключевой проверкой модели промышленного Просвещения будет ее способность или неспособность объяснить макроизобретения XVIII века, разработка которых двигала британскую экономику вперед в течение большей части XIX века.

База данных включает в себя всех изобретателей, упомянутых в книге Сингера History of Technology, «История технологии», работавших в Великобритании в период между основанием Королевского общества. Этот список был сверен со списком изобретателей, перечисленных Мокиром в его книге Lever of Riches, «Рычаг богатств», и Манту в труде Industrial Revolution in the Eighteenth Century, «Промышленная революция в XVIII веке». Биографическая информация была взята из нового биографического словаря Dictionary of National Biography и других источников. Было обнаружено достаточно информации о 79 изобретателях, чтобы включить их в анализ. Выборка охватывает всех макроизобретателей, совершивших ключевые технологические прорывы. Конечно, о составе этой группы можно спорить, но я выбрал следующих десять человек: Джозайя Веджвуд, Джон Смитон, Томас Ньюкомен, Джеймс Уатт, Абрахам Дерби I, Генри Корт, Джеймс Харгривс, Ричард Аркрайт, Сэмюэл Кромптон и Эдмунд Картрайт. Помимо них в выборке участвуют еще 69 изобретателей второго и третьего эшелона, совершивших менее значимые открытия. В то время как в базу данных попали все без исключения «ключевые игроки», из изобретателей более низкого уровня в ней содержится только выборка.

Самые знаменитые отрасли, пережившие революцию,— паровая энергия, текстильное производство (прядение, тканьё и вязание шелка, хлопка, льна и шерсти) и металлургия (выплавка и очистка черных и цветных металлов) — представлены достаточно широко, но не хуже представлены и такие отрасли, как производство керамики (глиняной и фарфоровой посуды), машиностроение (столярные изделия, механические станки и строительство фабрик) и производство химикатов (серной кислоты, красок, отбеливателя на основе хлора, стекла), которым традиционно уделяется меньше внимания в учебниках истории. Изобретатели, попавшие в выборку, работали на протяжении длительного периода времени. Девять из них родились до 1650 года, восемнадцать во второй половине XVII века, тридцать восемь в первой половине XVIII века и четырнадцать — после 1750 года. В период с конца XVII по XVIII век изобретательская деятельность была распределена равномерно. Временная траектория не показывает резкого увеличения количества изобретений после 1750 года, о котором свидетельствует патентная статистика — вероятно, потому, что большинство изобретателей, представленных в выборке, жили в более ранний период.

Были ли значимые изобретатели типичными представителями промышленного Просвещения? Первая ступень проверки — поиск связей между изобретателями и наукой периода Просвещения, через социальные коммуникации, через образование или через получение частных консультаций. Если такие связи существовали, то следующий шаг — выяснить, передавали ли ученые изобретателям полезные знания. Следующая ступень проверки — узнать, проводили ли изобретатели эксперименты. Последняя ступень — определить, принадлежали ли они и их семьи к высшим слоям общества.

Я начал со связей изобретателей с Просвещением. Данные здесь неоднозначны. Определенно, Уатт, Смитон и Веджвуд работали в тесном сотрудничестве с ведущими учеными своего времени. Смитон и Веджвуд были членами Королевского общества, а Уатт и Веджвуд—членами Лунного общества. Уатт был близким соратником и деловым партнером Джозефа Блэка в течение всей жизни, и они обсуждали друг с другом технические вопросы. Веджвуд читал доклады в Королевском обществе и, вероятно, получал от ученых полезные комментарии о своей работе.

Эдмунд Картрайт также принимал участие в деятельности институтов Просвещения, но не столь престижных. Картрайт был членом Общества искусств, а в зрелом возрасте — Совета по вопросам сельского хозяйства. Он был священнослужителем и принял ньютоновскую теологию, согласно которой бог считался инженером в отставке, запустившим мир в движение по законам Ньютона и не принимающим дальнейшего в нем участия. Возможно, эта теологическая теория побудила его искать механические решения технических проблем. Не похоже, что Картрайту помогал кто-то из натурфилософов.

Томас Ньюкомен меньше остальных макроизобретателей связан с наукой Просвещения. Строго говоря, у нас нет прямых доказательств, что он хоть как-то с ней контактировал. Однако невозможно представить, чтобы он изобрел свой двигатель, не зная об атмосферном давлении и о том факте, что конденсация пара приводит к образованию вакуума. Все это были важные физические открытия XVII века. Более того, Севери регулярно бывал в Дартмуте, как раз когда Ньюкомен работал там над своим двигателем, и у них был как минимум один общий знакомый (Калеб Роккетт, мэр). Поскольку Севери пытался продать свой паровой насос владельцам оловянных шахт, а Ньюкомен свой — производителям чугунных изделий, они легко могли встретиться. Такая встреча могла стать каналом, через который на изобретателя повлияли ученые Просвещения и через который  он, возможно, узнал о прототипе парового двигателя Папена.

У других макроизобретателей, похоже, не было существенных контактов с научной стороной Просвещения. Друзья и соратники Дерби были бристольскими квакерами, Кромптон посвящал себя делам Общества Церкви Нового Иерусалима, религиозного общества, основанного последователями Сведенборга. Харгривс жил в Ланкашире и Ноттингеме и общался с местными ремесленниками. Корт и Ньюкомен, возможно, путешествовали несколько больше. Аркрайт, вероятно, является тем самым исключением, которое подтверждает правило. Если посчитать все его связи с Просвещением, он покажется его активным участником: Аркрайт был знаком с Джеймсом Уаттом, Джозефом Бэнксом и Эразмом Дарвином. Однако со всеми этими людьми он познакомился уже после того, как преуспел и разбогател. В тот период, когда он активно занимался изобретательством и развивал свое дело, Аркрайт не имел никаких контактов с деятелями Просвещения.

Похоже, что макроизобретателей и научное сообщество связывали прохладные, неблизкие отношения, а не сотрудничество и поддержка. В качестве примера можно привести Генри Корта: Мокир пишет о нем как об одном из промышленников, общавшихся с ведущими учеными, потому что Корт консультировался у Джозефа Блэка. Однако Корт и Блэк переписывались уже после того, как Корт запатентовал пудлингование и использование вальцов. Вероятно, Корт познакомился с Блэком, когда в мае 1784 года приехал в Эдинбург, чтобы подать документы на получение шотландского патента на свои изобретения. Во время поездки он провел несколько демонстраций своих достижений, и Блэк присутствовал   на одной из них. Химическая реакция произвела на него впечатление. Три года спустя Корт написал Блэку письмо, на которое ссылается Мокир. Корт подумывал приобрести паровой двигатель у Боултона и Уатта и просил у Блэка, одного из их соратников, информацию о двигателе - а вовсе не о пудлинговании. Блэк оценил Корта следующим образом: «Он простой англичанин, не ученый, но через природную изобретательность и склонность к экспериментам он совершил такое открытие, которое, несомненно, даст нашему острову монополию в этом бизнесе». Это был двусмысленный комплимент, поскольку, как отметил Коулман, «природной изобретательности и склонности к экспериментам, очевидно, было недостаточно, чтобы проникнуть в мир Блэка». Уатт оценил Корта менее сдержанно: «Простой, добродушный человек, но не слишком знающий».

Подобное снисходительное отношение не было чем-то необычным. К Ньюкомену научное сообщество его времени относилось также свысока. Дезагюлье так отзывался о Ньюкомене и его ассистенте, Джоне Кал ли: «После множества трудоемких попыток они все же заставили двигатель работать; однако, не будучи ни философами, чтобы понять причину, ни математиками, чтобы рассчитать силы и пропорции элементов, они исключительно случайно удачно натолкнулись на правильное решение». Как мы видим, отношения между учеными и изобретателями не всегда были простыми.

Отсутствие общения между научным сообществом и столь многими макроизобретателями, вероятно, отражает классовую принадлежность последних. Трое из четырех макроизобретателей, имевших тесные контакты с учеными — Уатт, Смитон и Картрайт, ходили в школы для способных детей, так называемые грамматические школы, а Картрайт еще и учился в оксфордском Колледже Магдалины. Их отцами были успешный торговец, юрист и дворянин-землевладелец. Напротив, ни Аркрайт, ни Харгривс, ни Кромптон, ни Дерби, ни Корт, ни Ньюкомен не получили никакого особенного образования. Они выучились на мастеров или ремесленников, и родители их были простыми людьми. Веджвуд был единственным макроизобретателем из среды ремесленников, которому удалось наладить контакт с ведущими учеными. Он был исключительно выдающимся человеком. В двадцать четыре года он начал вести журнал экспериментов, а научное сообщество приняло его уже в зрелом возрасте в знак уважения к тем достижениям, которых он добился самостоятельно: Веджвуду было пятьдесят два, когда он прочел свой первый доклад в Королевском обществе, и пятьдесят три, когда его избрали членом общества. Мокир справедливо утверждает, что многие макроизобретатели имели обеспеченных родителей, и это обстоятельство облегчало им доступ в такие институты, как Королевское общество. Но многие просто изобретатели принадлежали к рабочему классу, и вышедшие из простых семей мастера с трудом проникали в круги, связанные с Просвещением.

Если учитывать всех макроизобретателей без исключения, мы увидим, что модель промышленного Просвещения подтверждается только отчасти. А как насчет изобретателей вообще? В большинстве случаев я обнаружил либо подтверждение связей с Просвещением, либо достаточно подробную и достоверную биографию, не упоминающую о наличии таких связей. На первый взгляд модель промышленного Просвещения выглядит достаточно правдоподобно, поскольку половина изобретателей поддерживала те или иные связи с учеными Просвещения. Превосходным примером служит Джон Дуайт, открывший, как производить керамику, покрытую солевой глазурью, из английских материалов. Отец Дуайта был мелким землевладельцем, но Дуайт оказался настолько способным, что отправился в Оксфордский университет изучать право и химию. Он работал в лаборатории Бойля. После университета он работал с несколькими епископами в качестве юридического консультанта. «Дуайт был серьезным химиком-любителем, и среди его друзей было немало самых передовых научных мыслителей. В отличие от Веджвуда, он не учился гончарному делу, но, скорее, открыл керамическую мастерскую в качестве рискованного предприятия, которое позволило бы ему прибыльно реализовать результаты успешных экспериментов». В он написал сэру Джону Лоутеру, что, «проведя множество экспериментов, он заключил, что раскрыл секрет производства фарфора. После этого он продал свою практику и переехал в Лондон при поддержке мистера Бойля и доктора Гука».

Уильям Кукворти, открывший, как делать твердый фарфор из английских минералов, служит еще одним удачным примером. Он был сыном ткача, посещал школу в Кингсбридже, а потом школупансион в Эксетере, где учился до тринадцати лет. Затем он был подмастерьем в лондонской аптеке братьев-квакеров Тимоти и Сильвануса Биванов. Со временем Кукворти стал так хорошо разбираться в аптекарском деле, что был принят в партнеры. Вместе с Биванами он открыл отделение аптеки в Плимуте и перебрался туда жить. После смерти своей жены Кукворти перестал принимать активное участие в управлении бизнесом и посвятил себя религиозным делам и экспериментам в области керамики. Он открыл основные залежи фарфоровой глины и «китайского камня» в Корнуолле и успешно производил фарфор. «Будучи лингвистом, он свободно говорил на латыни и французском, круг его знакомств был широким и охватывал не только близких к нему интеллектуалов-квакеров, таких как Джон Фотергилл, но и таких персонажей, как Джон Смитон, который останавливался у него дома во время строительства Эддистоунского маяка, и капитан Джеймс Кук, который вместе с Джозефом Бэнксом и Дэниелом Соландером ужинал с ним перед тем, как отплыть из Плимута». Эти встречи произошли в то время, когда Кукворти разрабатывал процесс производства фарфора, так что вполне возможно, что он получил от своих знакомых какие-то полезные советы. Несмотря на глубокие познания в химии, Кукворти с энтузиазмом относился к использованию «волшебной лозы» для поиска руд.

Впрочем, не все связи между изобретателями и учеными Просвещения были столь крепкими. Считается, что Джон Уилкинсон был связан с Просвещением, поскольку он был другом Джозефа Пристли, женившегося на его сестре - однако насколько значимой была эта связь? Джона Харрисона связывают с промышленным Просвещением за его общие дела с Советом по долготе, а также за то, что в молодости, когда ему достался почитать экземпляр лекций Николаса Сондерсона о натурфилософии и ньютонианстве, Харрисон переписал всю книгу, чтобы иметь возможность ее изучать. Повлиял ли этот эпизод на изобретение им хронометра?

Очевидно, что мы рискуем спутать несущественные «связи» с исторически важными и влиятельными. Джон Смитон написал вдохновенные воспоминания о Генри Хиндли, изобретателе станка для производства шестеренок и других инструментов для часового дела. Так Хиндли оказался связан с промышленным Просвещением. Однако когда Хиндли и Смитон познакомились, Хиндли был сорок один год, и он был уже состоявшимся изобретателем, в то время как семнадцатилетний Смитон находился в самом начале своей карьеры. Получается, что их встреча была примером того, как ремесленник повлиял на будущую икону промышленного Просвещения, а не наоборот; я не стал причислять Хиндли к изобретателям, на которых повлияло Просвещение.

В то время как многие связи между Просвещением и изобретателями были не слишком крепкими,— и определенно не доказывают, что полезные знания, как считает Мокир, передавались от ученых к фабрикантам,— их количество выглядит убедительно большим. Однако значение этих связей начинает вызывать сомнения, если группировать данные по отраслям промышленности, потому что количество связей существенно различается в разных отраслях.

Наибольшее количество связей с учеными было в областях, в которых натурфилософы напрямую повлияли на промышленные технологии. Паровые инженеры более позднего периода, такие как Уатт, Боултон и Тревитик, сохранили связи с Королевским обществом и известными учеными. Машиностроение почти неотделимо от паровой энергии, и шестеро из девяти машиностроителей, связанных с промышленным Просвещением, принадлежали к Королевскому обществу. Неутихающий интерес к проблеме долготы позволил сохранить связи между сливками научного сообщества и мастерами-часовщиками, а также изобретателями навигационных приборов. Связи существовали и между членами Королевского общества и мастерами, конструировавшими инструменты, потому что те производили телескопы для астрономов. Связи между Просвещением и этими отраслями отражали, скорее, интересы и приоритеты научного сообщества, чем общую преданность ученых делу технологических нововведений.

В этой группе больше всего изобретателей, о связях которых с учеными мы ничего не знаем, но большинство из них были из очень скромных семей, так что весьма маловероятно, что они водили знакомство со светилами науки. В области химикатов все изобретатели, связанные с учеными, были шотландцами, Джон Роубак, Чарльз Макинтош, Арчибальд Кокрейн и Фрэнсис Хоум — а центральной фигурой группы выступал Джозеф Блэк, профессор химии и медицины в Эдинбургском университете. Джон Роубак, изобретатель камерного способа производства серной кислоты, был англичанином, но учился в Эдинбургском университете (еще до прихода туда Блэка), где активно занимался организацией различных производств. Роубак был тесно связан с Джеймсом Уаттом и Джозефом Блэком. Фрэнсис Хоум был знаменитым врачом и столпом шотландского Просвещения, а также коллегой Блэка. Хоум написал книгу об использовании серной кислоты для отбеливания льна и тем самым расширил рынок для продукта Джона Роубака. Чарльз Макинтош посещал лекции по химии, которые читал в Глазго Уильям Ирвайн, а в Эдинбурге — Джозеф Блэк. Арчибальд Кокрейн, девятый граф Дан-доналд, был крупным шотландским химиком и предпринимателем, а также близким другом Джозефа Блэка. Как мы видим, Блэк повлиял на существенную часть изобретателей Шотландии. Остальные изобретатели — англичане — не имели подобных полезных связей,

В области керамики картина неоднозначная. Некоторые из крупнейших изобретателей — Дуайт, Веджвуд и Кукворти — были связаны с наукой Просвещения. Однако другие изобретатели, не менее значимые, происходили из простых семей. Инок Бут, изобретший кремовый фарфор, двойной обжиг керамики, вырос в центре гончарного производства в Стаффордшире и был подмастерьем в гончарной мастерской. Джон Сэдлер и Джон Брукс независимо друг от друга изобрели переводную печать, а Джон Уолл и Джозайя Споуд усовершенствовали методы переводной печати под глазурью. Сын Джозайи Споуда, тоже Джозайя, улучшил формулу костяного фарфора. Все эти люди принадлежали к среде гончарных рабочих или гравировщиков и не имели личных знакомств с деятелями Просвещения.

Текстильное производство и металлургия поражают почти полным отсутствием связей с Просвещением. Квакеры из графств к юго-западу от Лондона были авторами множества изобретений в области выплавки металлов: огромное значение имели труды семейства Дерби, а члены семьи Чампионов разработали техники выплавки латуни и получения цинка. В конце XVII века сэр Клемент Кларк и различные квакерские компании адаптировали отражательную печь для выплавки меди, олова и свинца. Дон Хэнбери, землевладелец и металлург из Понтииула, в начале XVIII века изобрел метод производства жестяных пластин, ставший впоследствии традиционным. Бенджамен Хантсмэн изобрел тигельную сталь. Ни один из них не был связан с Просвещением.

В текстильной промышленности дела обстояли точно так же. Связи с деятелями Просвещения были у трех изобретателей: макроизобретателями Эдмунда Картрайта, Джона Кеннеди, изобретшего двойную скорость, позволявшую мюльмашине прясть тонкую пряжу, и Мэтью Мюррея, внесшего множество усовершенствований в прядильные станки и применившего их в производстве льняных тканей. Картрайт, как мы уже знаем, был членом Совета по сельскому хозяйству и Общества искусств. Мюррей получил золотую медаль от Общества искусств, а Кеннеди был активным членом Манчестерского литературно-философского общества. Однако связи всех четырех изобретателей с Просвещением были налажены уже после совершения ими большинства открытий, так что не означают получения ими полезных советов от ученых. У остальных изобретателей связи с Просвещением отсутствовали. Братья Ломб, основатели первого шелкового производства, не были связаны с учеными, так же как и мастера Джон Кей или Джеймс Харгривс. Джедедайя Стратт, разработавший устройство для вязания эластичных чулок на станке и финансировавший работу Аркрайта, а также внесший вклад в становление валикового прядения, общался с предпринимателями из центральных графств. Он тратил крупные суммы денег на образование своих детей, и его сын Уильям стал членом Королевского общества. Уильям водил дружбу с такими деятелями Просвещения, как Эразм Дарвин и Джереми Бентам, однако отец не одобрял его образа жизни, и они рассорились.

Эти отрицательные находки не удивили бы как минимум одного современника изобретателей: Бернара Мандевиля. В своей «Басне о пчелах» он писал: «Те, кто изобретает ремесла и усовершенствует их, и те, кто размышляет о причине вещей, весьма редко принадлежат к одному типу людей. Размышлением о причине вещей обыкновенно заняты праздные и бездействующие люди, любящие отдых, ненавидящие дело и обожающие рассуждения. В изобретении же ремесел обыкновенно преуспевают активные, энергичные и трудолюбивые люди, такие, которые берутся за плуг, пробуют эксперименты и все свое внимание отдают тому, чем занимаются». В случае металлургии и текстильного производства, похоже, Мандевиль был прав. Наука и технология были отдельными сферами деятельности, между которыми почти не было взаимодействия.

Подозрения, что промышленное Просвещение было культурным явлением, преимущественно ограниченным высшими классами общества и не имевшим связи с производством, крепнут, если рассмотреть родственное ему явление — сельскохозяйственное Просвещение. Сельскохозяйственное Просвещение касалось сельского хозяйства, а не мануфактур, но имело много общих черт с промышленным, равно как и много общих деятелей, которые после закрытия лондонского сезона возвращались в свои загородные поместья. Это были знаменитые английские землевладельцы-новаторы, огораживавшие свои поместья, превращавшие домашние фермы в экспериментальные станции; они опекали Артура Янга (собравшего множество сельскохозяйственных данных), публиковали отчеты о новых культурах и методах культивации, а также распространяли новые сельскохозяйственные методы среди своих арендаторов. Таков был проект Просвещения в применении к сельскому хозяйству, однако, к несчастью для рассматриваемой теории, он мало повлиял на сельскохозяйственную производительность. Влияние аграрного Просвещения не могло не быть ограниченным, поскольку движение происходило среди дворян и аристократии, а не среди крестьян, возделывавших землю. Книги о сельском хозяйстве писались крупными землевладельцами для крупных землевладельцев. Король мог играть в крестьянина, но эта игра была мало связана с реальным сельским хозяйством. Было ли промышленное Просвещение столь же неэффективным?

Биографии семидесяти девяти значительных изобретателей подтверждают, что связи между изобретателями и Просвещением существовали, но иногда были весьма незначительны. Более того, количество связей зависело от конкретной отрасли промышленности. Наиболее тесные связи наблюдались в отраслях, в которых ученые были задействованы наиболее активно: в производстве инструментов, часов, паровой энергии, а также химикатов (в Шотландии). В других отраслях связи с Просвещением были немногочисленными. Таким образом, существенность связей с Просвещением зависит от того, какие отрасли считать центральными в промышленной революции. Паровая энергия, разумеется, в долгосрочной перспективе была исключительно важна, и в этом контексте связи с Просвещением весьма весомы. Однако на рубеже XVIII и XIX веков текстильная промышленность и металлургия экономически были гораздо важнее паровой энергии. С этой точки зрения промышленное Просвещение было не таким уж значительным явлением.

Промышленное Просвещение и эксперименты

Второе принципиальное положение модели промышленного Просвещения касается экспериментальной деятельности. В этом отношении модель гораздо лучше соответствует историческим данным. Я прочесал биографический словарь The Dictionary of National Biography и другие источники на предмет того, как совершались изобретения и проводились ли при этом эксперименты. В 49 из 79 случаев мы находим упоминания об экспериментах (в нескольких случаях конкретно это слово не использовалось, но описывался соответствующий процесс). В большинстве случаев, попавших в категорию «нет информации» (то есть биографические данные были слишком скудными, чтобы сделать определенный вывод), приходится предположить, что изобретатель проводил эксперименты, иначе невозможно представить, как он мог дойти до своего изобретения.

Все макроизобретатели были «трудолюбивыми людьми, которые... Пробуют эксперименты». Экспериментальные программы Ньюкомена, Дерби, Харгривса и Аркрайта описаны в других главах этой книги. Веджвуд прославился тем, что провел пять тысяч экспериментов с керамическими смесями и глазурью; Уатт придумал отдельный конденсатор, проводя эксперименты над уменьшенной моделью двигателя Ньюкомена; Смитон аналогичным образом экспериментировал с водяными колесами, чтобы поднять их эффективность; Картрайт многократно перерисовывал и строил новые ткацкие станки, постепенно приближаясь к удачной конструкции; Корт разработал пудлингование и прокат железа в ходе экспериментальной работы на своем заводе вФонтли. Макроизобретения промышленной революции были результатами экспериментальной деятельности.

Изобретатели второго и третьего эшелона также экспериментировали. Джордж Рейвенскрофт, первопроходец в производстве свинцового хрусталя, спонсировал стекольных мастеров, которые начали добавлять в стекломассу свинец и разработали такой состав, который позволял предотвратить появление на готовом стекле мелких трещин. «Процесс проведения экспериментов и точной отладки производственного процесса не нужно недооценивать. Предсказать, позволит ли новый химический метод получить стабильный продукт, было гораздо сложнее, чем предсказать, будет ли работать новая машина». Томас Фрай в своей эпитафии описал Рейвенскрофта как «изобретателя и первого английского производителя фарфора [sic], для доведения которого до совершенства он провел пятнадцать лет среди плавильных печей, пока не подорвал свое здоровье». Уильям Чампион экспериментировал, чтобы выделить из каламина цинк, и адаптировал местное оборудование для стекольного производства так, чтобы решить эту проблему. «Чтобы избежать окисления паров цинка при высоких температурах, необходимых в металлургии, он построил большую цинкодистил ляционную печь, сырьем для которой служили бристольские стеклянные конусы, а топливом — каменный уголь». Джон Сэдлер, разработавший печать методом перевода — технику массового производства расписной керамики — писал в «аффидевите», что он и его «ассистент Гай Грин напечатали 1200 керамических плиток с шестью разными узорами за шесть часов, и для усовершенствования этого процесса потребовалось свыше семи лет». Когда Уильям Мердок работал на Боултона и Уатта, Джеймс Уатт жаловался на его эксперименты: «Хотел бы я, чтобы Уильяма можно было заставить делать то, что делаем мы, то есть заниматься бизнесом, и предоставить типам вроде Симингтона и Сэдлера тратить понапрасну время и деньги, гоняясь за призраками».

Слово «эксперименты» не всегда имело одно и то же значение. Эксперименты в ходе обработки материалов, вероятно, были похожи на контролируемые научные эксперименты. Однако в машиностроении проведение экспериментов означало улучшение конструкции методом проб и ошибок. В переписке между Льюисом Полом и Джоном Уайаттом, к примеру, упоминаются все те проблемы, с которыми они последовательно сталкивались в ходе усовершенствования чесальной машины. Вначале прядильщики соединяли короткие ленточки ровницы друг с другом, затем была сделана попытка получения непрерывной ленточки, и, наконец, пришлось испробовать разные варианты толщины ровницы, чтобы получить непрерывную, равномерную по толщине ленточку хлопковых волокон, служившую сырьем для прядильной машины. Первая молотильная машина Эндрю Мейкла состояла из пяти цепов, приводимых в движение силой воды. Однако он отказался от этой конструкции в пользу другой модели на основе вращающегося барабана. Для создания шелкопрядильной фабрики сэра Томаса Ломба его брату пришлось контрабандой вывезти из Италии чертежи нужных станков, а затем уже они были адаптированы для использования в английских условиях. Весь процесс описан в патентной заявке: «Я утверждаю, что в результате нескольких лет постоянной работы, в которой были заняты множество агентов и рабочих как в Англии, так и за рубежом, понеся огромные затраты и риски, я открыл и привез в эту страну искусство создания трех превосходных машин».

Джон Ломб был промышленным шпионом, он украл чертежи итальянских шелкопрядильных станков и привез их в Англию. Генри Бейтон изобрел предохранительный клапан для парового двигателя Ньюкомена. Нам неизвестно, экспериментировал ли он в процессе изобретения. Однако на известность он претендовал, прежде всего, благодаря тем измерениям показателей двигателя Ньюкомена, которые он провел вместе с Дезагюлье, а также благодаря своим более поздним публикациям метеорологических архивов и расчетам времени затмений. Эти люди были наблюдателями, а не экспериментаторами.

Промышленное Просвещение в долгосрочной перспективе

Только около половины важных изобретателей были связаны с учеными или институтами Просвещения, однако почти все они проводили эксперименты, чтобы усовершенствовать свои творения. Таким образом, экспериментальная деятельность была той общей чертой, которая характеризует всех изобретателей XVIII века. Это объясняется одним обстоятельством, не имеющим ничего общего с Просвещением: изобретения просто нельзя было сделать без экспериментов. Даже обладая научными знаниями, нужно было проводить техническую разработку. Возьмем Джошуа Уорда, который довел производство серной кислоты от лабораторного до промышленного. У него было два высококвалифицированных ассистента, Джон Уайт и Ф. Дж. Д’Остерман, и с их помощью в 1736 году он начал производить серную кислоту на заводе в Твикенхэме. Кислота производилась путем воспламенения натриевой или калиевой селитры и серы в круглодонных сосудах, укрепленных в песке. В то время как химия процесса уже была достаточно прилично изучена, получение серной кислоты впервые достигло достаточного масштаба, чтобы обеспечить непрерывное производство. При этом один работник мог успешно контролировать множество сосудов, так что цена серной кислоты упала до приблизительно одной шестнадцатой части прежней цены. Для того чтобы разобраться с оборудованием и производственным процессом, нужно было их менять и усовершенствовать, то есть проводить эксперименты. Как же могло быть иначе?

Поскольку экспериментальная работа была частью изобретательской деятельности, эксперименты предвосхищали научную революцию и промышленное Просвещение. Примерами такого предвосхищения изобилует сельское хозяйство. В XV веке бобы и горох стали сажаться в качестве весенней культуры во многих деревнях центральной Англии, вытеснив ячмень и овес. Многие новые посевные культуры были завезены из-за рубежа: рапс, хмель, вайда, табак, шафран, клевер, люцерна и другие.

До основания Королевского общества экспериментальная работа отнюдь не ограничивалась сферой сельского хозяйства. В конце XVI века благодаря коллективному изобретательству появился дом, отапливаемый каменным углем. Полностью оснащенный парусный корабль — одно из великих изобретений периода Возрождения — появился в ходе аналогичного процесса проб и ошибок.

Таким образом, экспериментаторы XVIII века не были первопроходцами. Экспериментальная работа велась уже несколько веков. Отличие XVIII века от более раннего периода носило не качественный, а количественный характер: возросло число проводимых экспериментов. Этот рост нельзя объяснить личными контактами изобретателей с учеными или институтами Просвещения, поскольку, как мы убедились, изобретения в сфере металлургии и текстильного производства совершались практически независимо от таких контактов. Если научная революция или промышленное Просвещение и способствовали росту объема изобретений, они способствовали ему через трансформацию культуры в целом. Если бы это действительно произошло, то было бы примером Веберова «расколдовывайся мира». В период Просвещения культура верхних слоев английского общества развивалась в этом направлении. Вопрос в том, «просочились» ли эти изменения также в более низкие слои общества. Многие историки считают, что да. Берк, к примеру, утверждает, что массовая культура пережила два момента переориентации. Первый касался, скорее, переоценки жизненных целей с мирской точки зрения, в противовес религиозной. С этой переоценкой была связана постепенная утрата веры в магию и наоборот, рост доверия к наушным объяснениям природных явлений. Второй момент был связан с увеличением интереса населения к политике, что было следствием массового чтения газет. Историки науки утверждают, что ремесленники подхватили ньютонианство из альманахов, научных лекций и проповедей вольнодумцев. По мере распространения механистического мировоззрения вера в колдовство и магию отступала. Однако среди историков массовой культуры отсутствует согласие относительно того, что эта вера отступала и что могло бы быть причиной такого отступление. Соответственно, объяснение, основанное на массовом распространении ньютонианского мировоззрения, должно оставаться на уровне предположения. Нам придется поискать другие причины того, что экспериментальная деятельность стала активней.

Уровень социально-экономического развития

Полезно бывает подойти к проблеме с новой стороны. Еще одной возможной причиной появления множества изобретателей в Великобритании XVIII века был высокий уровень социально-экономического развития в стране. Этот уровень проявился в росте несельскохозяйственного сектора экономики, а также в увеличении количества квалифицированных работников, а также количества граждан, умеющих писать и считать. Образованное торговое население было основой для промышленных нововведений, аналогов которым в аграрной экономике (даже предпринимательской) появиться не могло; Мокир  разделяет эту точку зрения. «Ключом к британскому технологическому успеху была обеспеченность страны умелыми, компетентными ремесленниками, дававшая ей сравнительное преимущество в области микроизобретений».

Развитие английской экономики играло большую роль, потому что изобретатели не появлялись произвольно в разных слоях населения. Изобретатели принадлежали к ограниченному сектору слоев общества и обладали конкретными характеристиками. Во-первых, они были детьми коммерческой мануфактурной экономики. Само собой разумеется, что промышленные изобретатели работали за пределами сельскохозяйственного сектора. Однако их отцы, что уже более удивительно, также преимущественно не принадлежали к сельскому хозяйству. Это очевидно из базы данных по изобретателям, в которой содержится информация о профессии отцов 67 из 79 главных изобретателей.

Сравнив два набора цифр, мы видим, что вероятность человека стать изобретателем была тем больше, чем выше были доходы и статус его отца. Меньше всего среди отцов изобретателей было рабочих и батраков. По данным Кинга, они составляли 52,9% населения, но к этой группе принадлежали отцы только 3% важных изобретателей. Семьдесят два процента рабочих и крестьян работали в сельскохозяйственном секторе, так что небольшое количество изобретателей, вышедших из этой группы, отражает проблемы этих классов и этой отрасли.

Класс, вероятно, был важнее, чем отрасль, но это сложный вопрос, потому что многие люди принадлежали к двум секторам одновременно. Фермеры и мелкие землевладельцы составляли 18% населения, но к ним принадлежали отцы только д% значимых изобретателей. Однако отцы 7,5% значимых изобретателей имели смешанный социальный статус. К примеру, отец Абрахама Дерби I был фермером и гвоздарем, а отец Джедедайи Стратта — мелким фермером и пивоваром. Если произвольно причислить половину людей, занятых сразу в двух секторах, к занятым в сельском хозяйстве, то получится, что из среды фермеров и мелких землевладельцев произошло 13% изобретателей, что по-прежнему меньше их доли в населении.

Группы с большим доходом, не принадлежавшие к сельскохозяйственному сектору, с большей вероятностью порождали значимых изобретателей. Лавочники, прото-промышленники и ремесленники были благоприятной группой для появления изобретателей. К этой группе, притом, что она составляла только одну пятую часть английского населения, принадлежали отцы почти двух пятых значимых изобретателей. Землевладельцы и церковнослужители, составлявшие 3,5% населения, дали стране 12% изобретателей. Однако самой благоприятной для появления изобретателей группой, причем с большим отрывом, была группа купцов, юристов и капиталистов. Эта группа составляла 4,6% населения и при этом произвела 32,8% изобретателей. Мокирова модель промышленного Просвещения, безусловно, верна в том, что многие изобретатели происходили из высших слоев общества, но значимая роль тех изобретателей, отцы которых были ремесленниками, показывает нам, что ситуация была не так проста.

Связать изобретателей с экономическими секторами—возможный способ увидеть, как трансформация английской экономики способствовала росту количества изобретателей.  Доля населения, не занятого в сельскохозяйственном секторе, выросла с примерно 26 до 65%. Само по себе это изменение способствовало общей склонности к изобретательству в Англии.

Впрочем, это еще не все. Еще одной характерной чертой изобретателей было большое количество вложенного в них труда. Они получили хорошее образование и прошли отличную профессиональную подготовку, то есть находились в условиях куда лучших, чем основная часть населения. Грамотность имела большое значение, и изобретатели были очень грамотными людьми.

Нерелевантность грамотности в этом контексте не противоречит ее огромному значению в более поздний период по двум причинам. Во-первых, промышленная революция качественно отличалась от экономического роста периода Нового времени именно тем, что изобретения сыграли в ней большую роль. Во-вторых, статистическая проверка грамотности измеряла, скорее, предельное значение грамотности, чем среднее. Так, уровень грамотности среди взрослого населения страны достиг 50%, когда рабочие научились читать. Грамотность рабочих, вероятно, экономически никак не окупалась, и Рейс утверждал, что они учились читать, чтобы изучать религиозные трактаты и почитывать дешевые романы, а не чтобы инвестировать в себя. Тот факт, что экономическая отдача грамотности была незначительной, соответствует тому, что грамотность имела большую ценность для торговцев, лавочников, фермеров и изобретателей, но мало для кого еще. Это мнение согласуется с идеей Митча о том, что образование мало окупалось в период промышленной революции, а также с наблюдением Сандберга  о том, что грамотность была распространена в отстающих в развитии странах Европы, таких как Швеция.

Больше всего нам известно о макроизобретателях, и девять из десяти макроизобретателей определенно умели читать и писать. Возможным исключением является Харгривс; по мнению Бейнса, он был неграмотным, но это мнение подтверждается только воспоминаниями, записанными уже много лет спустя после смерти изобретателя (но не документами), так что оно вызывает сомнения. Вероятно, что большинство изобретателей второго и третьего эшелона также были грамотны. В случае 69 из 79 изобретателей это подтверждается полученным образованием, сохранившейся перепиской или аналогичными свидетельствами. Исходя из происхождения и деятельности оставшихся десяти можно заключить, что большинство из них, вероятно, также были грамотны.

Учитывая природу работы изобретателей, неудивительно, что они умели читать и писать. Большинство из них вели тот или иной бизнес, а, следовательно, должны были переписываться с поставщиками и клиентами. Кроме того, им нужно было арендовать помещения, заключать контракты, писать инвентарные списки, нанимать подмастерьев, а нередко еще и подавать заявки на патенты. Участие в промышленном Просвещении также требовало грамотности.

Неграмотный человек плохо годился в изобретатели, так что высокий уровень грамотности благоприятствовал изобретательской деятельности. Одной из причин того, что количество изобретений выросло в XVIII веке, было стремительное распространение грамотности в Англии в период Нового времени. Грамотность распространялась в обществе неравномерно. Землевладельцы, церковнослужители, богатые торговцы, юристы и государственные чиновники были грамотны в течение всего этого периода. Напротив, рабочие, батраки, мелкие фермеры (земледельцы) и сельскохозяйственные работники в течение всего периода были преимущественно неграмотны. Это одна из причин, по которой они не становились изобретателями. Распространение грамотности пришлось на средние классы общества,— лавочников, торговцев, ремесленников и работников протопромышленности — группы, из которой как раз вышли многие изобретатели.

Уровень грамотности возрос в XVI и XVII веках по трем причинам. Во-первых, умение читать и писать всегда было ценным навыком для торговцев, купцов и лавочников, которым приходилось общаться по переписке и вести счета и записи. Соответственно, рост городов и мануфактур сам по себе сделал Англию более грамотной страной. Вторая причина была технологической: изобретение печатного станка и подвижных литер привело к падению цен на книги на до%. На станках печаталось много текстов на религиозные темы, но кроме них в продаже появились и дешевые романы, язвительные политические памфлеты, учебные материалы, альманахи и, наконец, газеты. Распространение чтения имело эффект снежного кома. Вначале его можно было игнорировать, так же, как когда-то Интернет или электронную почту, но по мере того, как все большее количество людей училось читать и писать, ценность этих умений росла.

В-третьих, экономика высокой заработной платы, причиной которой была торговая экспансия, означала, что многие англичане могли позволить себе лучшее образование. Для высших слоев общества это были частные занятия с преподавателями и, возможно, учеба в университете. Для всех остальных образование означало учебу в школе, и в XVI и XVII веках появилось множество новых школ. Самыми простыми были сельские школы, которые часто представляли собой всего одного учителя, получавшего плату за занятия от учеников. Очевидно, что населению было проще финансировать школу подобным образом, если зарплаты и доходы людей были высокими, а не низкими. Школ для способных детей, так называемых грамматических школ, также стало больше. Грамматические школы были постоянными учреждениями имеющими свои фонды (эндаументы). Создавать фонды, так же как и платить за уроки, было проще в хорошей, а не в плохой экономической ситуации. Третьей разновидностью образования, также распространившейся в XVI и XVII веках, было ученичество у мастеров. Ученичество было стандартным способом передачи профессиональных умений. Как правило, когда мастер брал ребенка в подмастерья, родители должны были заплатить за это немаленькую сумму денег, и способность скопить эти деньги была выше при высоких доходах. Распространенная образовательная схема выглядела так: сельская или грамматическая школа, где ученик обучался читать и писать, а затем ученичество, в ходе которого он получал необходимые профессиональные навыки. Развитая экономика Великобритании сделала эту схему для британцев более простой, чем для людей в менее богатых странах.

Изобретатели также умели считать, хотя подтвердить это сложно. Многие изобретатели занимались технической и экспериментальной деятельностью, которая по своей природе требовала математических умений. Многие также имели собственные предприятия, так что им приходилось вести бухгалтерию и рассчитывать прибыли, издержки, процентные платежи и так далее. Поскольку для изобретательской деятельности требовалось минимальное знание арифметики, круг потенциальных изобретателей ширился по мере того, как население в целом становилось все более математически грамотным. Этот процесс был одновременно качественным и количественным. Качественные улучшения включали в себя замену римских цифр арабскими, что сделало расчеты проще и быстрее и позволило вести вычисления с помощью ручки и бумаги, а не счетов. Соответственно, решение задач стало проще. Переход с римских на арабские цифры шел с середины XVI по середину XVII века. Количественное улучшение заключалось в том, что доля населения, владевшая арифметикой на удовлетворительном уровне, существенно возросла. Стимулом для этих процессов послужил рост сектора торговли и промышленного производства. Хотя грамотой многие люди стремились овладеть по причинам не связанным с торговлей, очень мало кто для собственного удовольствия изучал арифметику: ее изучали, потому что она была полезна для бизнеса. Это очевидно из популярных арифметических текстов, в которых содержались задачи, связанные покупкой и продажей, расчетом процентов, сделками с иностранной валютой и делением доходов согласно долям владельцев. Математик Джон Уоллис отмечает, что в начале XVII века на математику «редко смотрели как на академическую дисциплину, скорее как на прикладное умение, необходимое для работы торговцам, купцам, морякам, плотникам, землемерам и так далее, а также, возможно, каким-то лондонским составителям альманахов». В этот период арифметика не входила в учебную программу грамматических школ, но в XVIII веке ее стали преподавать, вероятно, ввиду ее важности для торговли. Таким образом, наука и технология воспользовались плодами того распространения математической грамотности, которое стимулировал бизнес. Джон Гронт, к примеру, объяснял, что его демографические исследования были основаны на «математике моей лавочной арифметики».

По мере роста коммерческого сектора в Англии Нового времени рос также и уровень математической компетенции населения. Одним из показателей этого роста было то, насколько точно люди указывали свой возраст в документах. Если точный возраст большого значения не имел (как для большинства взрослых), люди с малыми познаниями в области арифметики часто указывали возраст, заканчивавшийся на ноль или шесть (полдюжины). Люди с большими познаниями в арифметике указывали свой возраст более точно. В конце средневекового периода списки людей с указанием возрастов показывают, что многие округляли свой возраст. «Нет сомнений в том, что умение считать было более распространено в 1700 году, чем двумя веками ранее. Эта перемена отразилась в распространении письменной бухгалтерии в средних и низших слоях общества, а также в небольшом, но различимом изменении того, насколько точно люди указывали свой возраст». В XVIII веке ситуация стремительно улучшалась. Бейтен и Крейен исследовали феномен округления возраста в период начала XIX века во многих странах. Они утверждают, что в Англии и других частях Северо-Западной Европы, где была распространена грамотность, округление возраста было минимальным. Арифметическая революция, вероятно, произошла позже, чем революция грамотности, но была не менее значимой.

Ключевые изобретатели также на впечатляющем уровне владели тем, что сегодня называется «профессиональными навыками». Ни один изобретатель из выборки не был «неквалифицированным» в этом смысле, и ни один не получил сельскохозяйственное обучение, Однако то, чему именно учился изобретатель и каким образом он этому учился, зависело от его социального уровня. Мы смогли составить таблицу классификации шестидесяти значимых изобретателей согласно полученному ими образованию или обучению, и собранные данные указывают на основные каналы получения умений.

Изобретатели, отцы которых были джентльменами землевладельцами, либо учились у частных преподавателей, либо посещали элитные учебные заведения. Джон Хэдли, изобретший квадрант под названием «октант», происходил из семьи хартфордширских землевладельцев. Предположительно он получил образование на дому, так как «об образовании Хэдли неизвестно ничего, но он очевидным образом достиг экспертного уровня в области математики, механики и оптики». Эдмунд Картрайт посещал грамматическую школу Уэйкфилда, а затем Колледж Магдалины в Оксфорде.

Отцы девяти изобретателей охарактеризованы как «капиталисты», то есть они владели крупными мануфактурными предприятиями. Некоторые из этих изобретателей посещали школы, но многие получили частное образование, как и представители элитарного класса. Абрахам Дерби II и Мэтью Боултон посещали академии, а Джон Хэнбери, разработавший традиционный метод производства жестяных пластин, также сын землевладельцев, был студентом Пембрукского колледжа в Оксфорде, а затем учился в юридической школе Миддл Темпл. «Я читал Соке upon Littleton, дочитал до аренды земли по праву вдовы; однако когда один друг предположил, что я больше пользы получу от чугуноплавильной фабрики в Понтипуле, чем от юриспруденции, я отложил аренду и права вдов и посвятил свое внимание шахтам и кузням». Остальные, должно быть, получили частное образование, потому что в их биографиях отсутствуют данные об образовательных учреждениях. Большинство из них еще подростками начали работать в семейном деле. Уильяму Стратту было четырнадцать, когда он стал помогать в семейном бизнесе, хотя учебу он при этом не бросил. Абрахам Дерби II начал работать в компании Coalbrookdale Iron Company, когда ему было семнадцать; Джозайя Споуд II приступил к работе в семейной фирме примерно в этом же возрасте. Уильям и Джон Чампионы, открывшие собственные фирмы, выбиваются из общей колеи, хотя они и остались в той же отрасли (производство латуни), в которой работал их отец.

Сыновья обеспеченных купцов и юристов чаще посещали формальные учебные заведения, чем сыновья богатых землевладельцев или капиталистов. К сыновьям купцов принадлежал Чарльз Макинтош, вначале учившийся в грамматической школе в Глазго, а потом в школе в Йоркшире. «Хотя он был помещен на обучение в контору в Глазго, свои свободные часы он посвящал науке. Вначале его интересовала ботаника, однако впоследствии он увлекся химией и часто посещал лекции Уильяма Ирвайна в Глазго, а затем лекции Джозефа Блэка в Эдинбурге». К двадцати годам Макинтош основал компанию по производству химикатов, а затем около изобрел водонепроницаемую ткань. Джон Роубак вначале посещал грамматическую школу в Шеффилде, а затем диссентерскую академию в Нортхемп тоне. После этого он изучал медицину в Эдинбургском и Лейденском университетах. Джордж Рейвенскрофт, принадлежавший к римско-католической церкви, учился в Английском колледже в Дуэ, а затем в Падуанском университете.

Сыновья юристов также посещали учебные заведения. Джон Смитон учился в грамматической школе Лидса, а затем изучал право в конторе своего отца. Однако дома у него была мастерская, в которой он занимался интересовавшей его механикой. Кроме того, в семнадцать лет он подружился с часовых дел мастером Генри Хиндли, который поощрял этот его интерес. В возрасте двадцати лет Смитон бросил юриспруденцию, чтобы научиться строить инструменты. Дени Па пен учился в протестантской академии в Сомюре, а затем в Анжерском университете, где он изучал медицину. Фрэнсиса Хоума обучал преподаватель классической филологии, а затем он пошел в ученики к хирургу и изучал медицину в Эдинбургском университете.

Самая обширная группа — изобретатели, отцы которых были ремесленниками. Ни один изобретатель из этой группы не учился в университете. Большинство из них ходило в сельскую или грамматическую школу, а затем получало какое-то ремесло. Те, кто продолжал ремесло своих отцов или других близких родственников, обучались ему прямо в семье. Отец Ричарда Тревитика был шахтером и управляющим шахтой в Корнуолле. Тревитик учился в местной школе в Камборне, а затем отец обучил его шахтерскому делу. Джозайя Веджвуд был сыном гончара. Он учился в школе в Нью касл-Андер-Лайме, а затем пять лет был подмастерьем у своего брата, изучая гончарное дело. Уильям Мердок был сыном мельника и слесаря и с детства учился отцовскому ремеслу. Свое образование он описал словами «скудное, но хорошее».

Если мальчик выбирал себе занятие, отличное от отцовского, он должен был пройти формальное обучение у мастера. Ричард Аркрайт, сын портного, базовое образование получил в вечерней школе и в семье, а затем стал подмастерьем у цирюльника. Уильям Кукворти, сын ткача, учился в школе в Кингсбридже, а затем в Эксетере, до тринадцати лет, пока не потерял отца. После этого он стал подмастерьем у лондонского аптекаря и, как сообщается, прошел пешком из Девона в Лондон, чтобы не тратить лишние деньги на дорогу. Отец Джеймса Шорта был плотником. Родители Шорта умерли, когда он был еще ребенком, и в возрасте десяти лет он учился в школе Джорджа Хериота, «а в двенадцать был переведен в Королевскую высшую школу в Эдинбурге, где показал хорошие способности к классическим языкам. Поступив в Эдинбургский университет, он учился гуманитарным наукам, но не доучился. Набожная бабушка убедила его принять духовный сан, так что он отучился на богослова, как сообщается, был готов стать священником. Однако лекции Колина Маклорина, университетского профессора математики, побудили Шорта бросить теологию ради математики и астрономии». При помощи Маклорина он научился делать телескопы. Шорт открыл, как шлифовать параболические зеркала, и тем самым превратил зеркальный телескоп из научной диковинки в коммерческий продукт.

Другие ремесла, менее престижные, порождали аналогичные пути развития карьеры. Сыновья менее зажиточных купцов получали примерно такое же образование, как сыновья ремесленников. Айзека Уилкинсона, например, воспитывал старший брат, торговец шерстью. «О его образовании нам ничего не известно; он умел писать и мог вести бухгалтерию, иногда весьма необычными путями. Он обучался металлургическому делу». Томаса Ньюкомена, вероятно, обучал Джон Флавел, ученый диссентер, какое-то время работавший учителем в Дартмуте. Затем Ньюкомен был подмастерьем у инженера.

Для сыновей фермеров образование было таким же, поскольку они приступали к новой для своей семьи профессии. Среди сыновей фермеров был, к примеру, Чарльз Теннант, посещавший приходскую школу в деревне Очилтри, а затем отправленный в подмастерья к мастеру, ткавшему на ручном станке. Джон Кеннеди вырос в отдаленной деревне, где не было школы, и брал частные уроки у странствующих учителей. Затем он стал подмастерьем у Уильяма Кеннана, мастера, изготовлявшего станки для текстильной промышленности. Джозеф Брама ходил в городскую школу Силкстоун и был подмастерьем у плотника. Бенджамен Хантсмэн был подмастерьем у часовых дел мастера. По аналогичному пути шли все изобретатели, отцы которых были фермерами и торговцами. Сэмюэл Кромптон, отец которого занимался одновременно и сельским хозяйством, и ткачеством, ходил в местную школу, где особенно отличался по арифметике, алгебре и геометрии. Ткать и прясть он научился дома, и этот опыт впоследствии подсказал ему конструкцию мюльмашины. Те немногие рабочие и крестьяне, которые стали значимыми изобретателями, также шли по похожему пути в получении образования. Пойти в подмастерья было хорошим способом для сына фермера вырваться из сферы сельского хозяйства.

Хотя мальчики из семей торговцев и ремесленников, как правило, ходили в местные школы, а затем становились подмастерьями, изредка самые умные из них получали первоклассное образование. Джон Уолл, изобретатель метода переводной печати голубым цветом под глазурью, был сыном лавочника. Он учился в Королевской школе в Вустере, а затем выиграл стипендию фонда Кука и отправился в Вустерский колледж в Оксфорде. Джон Ренни, отец которого был фермером и пивоваром, ходил в приходскую школу в Престонкерке, затем в старшую школу в Данбаре и, наконец, поступил в Эдинбургский университет, где учился вместе с Джозефом Блэком. Этот образовательный процесс прерывался на несколько лет, в течение которых Ренни работал с изобретателем Эндрю Мейклом и учился машиностроению как практическому ремеслу. Впоследствии Ренни прославился тем, что построил мукомольный завод Albion Mill.

Культура как причина промышленной революции

Британская культура претерпела важные изменения в период с конца Средневековья до начала промышленной революции. Средневековый католицизм уступил место протестантизму, который имел много ответвлений и несколько раз переживал реформы. После периода Реставрации верхние слои общества усвоили механистическое мировоззрение, основанное на идеях Ньютона и научной революции. Нижние слои общества, возможно, также приняли его, но этот факт сложно подтвердить. Культурный уровень всех слоев общества, не считая разве что самых провинциальных крестьяна-рендаторов и сельскохозяйственных рабочих, вырос благодаря распространению умения читать, писать и считать, а также благодаря развитию формальных и неформальных институтов образования и профессионального обучения. Возможно, что распространившееся умение читать и считать облегчило иьютонианству путь к нижним слоям общества. Однако возможно также, что причинно-следственная связь была обратной. Превращение мира, в котором люди молились, чтобы улучшить свой удел, в мир, в котором они занимались расчетами, возможно, позволил интеллектуалам увидеть картину мира, управляемого законами математики, а не персонифицированного богом.

Насколько эти изменения важны для объяснения изобретений промышленной революции? Это сложный вопрос, поскольку при объяснении необходимо учитывать другой немаловажный фактор: становление экономики высоких зарплат и дешевой энергии. Такая экономика способствовала росту спроса на изобретения одновременно с тем, как распространение науки и грамотности, возможно, способствовало росту предложения.

Чтобы решить, что стало причиной роста количества изобретений,—рост спроса на новые технологии или рост предложения изобретателей — мы должны найти способ рассматривать одну из потенциальных причин как неизменную и таким образом изучить влияние второй причины. Сделать это можно с ограниченным успехом. Один из возможных подходов — сравнение ситуаций в разных странах. Мокир, например, пишет, что промышленная революция была общеевропейским явлением. В таком случае можно было бы попробовать объяснить, почему промышленная революция произошла в Европе, а не в Азии, но это не поможет нам понять, почему она случилась в Великобритании, а не в Нидерландах. В самом деле, если судить по тому, сколько человек точно указывали свой возраст и умели написать собственное имя, уровень грамотности и знания арифметики в Великобритании и остальных странах Северо-Западной Европы был почти одинаковым. Получается, что если потенциальное предложение изобретателей было одинаковым по всей Северо-Западной Европе, их обилие в Великобритании должно объясняться спросом. Этот вывод звучит весьма правдоподобно, учитывая, о каких отраслях идет речь. Значительная часть британских изобретений была связана с каменным углем: это были изобретения в области металлургии черной и цветной, обжига гончарных изделий, паровой энергии и так далее. Учитывая высокое предложение каменного угля в стране, у изобретателей была сильная мотивация работать в этой области, как мы уже видели в предыдущих главах. Многие другие британские изобретения были связаны с текстильным производством; опять же, у британцев были специфические причины для изобретения новых технологий в этой области, такие как наличие сектора ручного производства хлопка, а также обширного часового производства, обеспечившего мастеров и инженерные компоненты, необходимые для строительства ватермашины и других станков. У голландцев таких преимуществ не было, что означало, что у них не было и мотивации изобретать промышленную революцию. Сравнивая разные страны, мы убеждаемся в важности спроса на технологии и видим, насколько ограниченно объяснение промышленной революции через культуру и человеческий капитал.

Но спрос, разумеется, был не единственным фактором влияния. Эта глава была написана после того, как мне указали, что в Англии средневекового периода тоже была экономика высокой зарплаты, и однако в средневековый период не было изобретено столько станков, позволяющих экономить труд, как во время промышленной революции. Как предполагает наше обсуждение Нидерландов, XV век не вполне корректно сравнивать с XVIII веком, поскольку в средневековой Англии не было развитой каменноугольной промышленности, а значит не было достаточно стимулов использовать этот ресурс. В ней также не было хлопковой промышленности. Однако высокая зарплата сама по себе была важным сходством, и это сходство позволяет предположить, что факторы, связанные с предложением изобретателей, могут объяснить, почему промышленная революция случилась в 1800 году, а не в 1400. Культурная революция периода Нового времени сыграла здесь определенную роль: усердный труд ради покупки новых потребительских товаров, распространение умения читать, писать и считать, а также ремесленных умений (таких как изготовление часов), отказ от предрассудков и принятие наушного мировоззрения. Эти преобразования отчасти были результатом экономического развития и, безусловно, способствовали ему. В период с 1400 по 1800 год произошли огромные культурные изменения, и эти изменения способствовали появлению изобретений.

Назад | | Вверх