Миф, как говорил французский философ Ролан Бартес, преобразует данное неестественное состояние, возникшее от рук человеческих, якобы необходимое. Он превращает «антинатуру» в нечто психологически приемлемое, как бы объективно существующее и неизбежное, не противоречащее интересам. Мифологическое состояние объясняется как единственно возможное, вызывая «искусственную отсрочку, в которой удобно устраивается». Оно подобно «говорящему трупу». Миф не обязательно отрицает проблемы, он «просто очищает их, делает их безобидными». Альтернативы объявляются «зрелищем», чтобы лишь немногие осмеливались их защищать. Все это имеет целью «сделать мир неподвижным». Миф должен показать границы возможных действий, внутри которых людям «позволено страдать, не изменяя мир... Больше не нужно выбирать, нужно терпеть».
Точно также можно охарактеризовать и мифологизированное состояние глобальной энергетики. Ее представители, ее политические покровители, ее бесчисленные наемники и приверженцы в науке и публицистике выступают сторонниками ископаемых энергоносителей с их специфическими структурами производства и распределения, хотя наверняка знают о сопряженных с ними опасностях. Они оправдывают это тем, что всеобъемлющая и особенно стремительная переориентация на возобновляемые виды энергии на основе научного и технического нажима невозможна. Фиксация внимания на ископаемых ресурсах кажется им железной необходимостью, которую общество должно принять на веки вечные; предложение быстро и безотлагательно совершить переход к возобновляемым видам энергии, напротив, называется безответственным.
Нарушение жизненного круговорота и риск опасностей, которые несете собой «ископаемая» энергетика, обосновываются необходимостью экономии энергии. Пусть поднимаются буревестники и коршуны кружат над жертвами катастроф, но караван продолжает идти дальше по все расширяющейся пустыне, а связанное устоявшимися структурами энергохозяйство все более наполняется уверенностью в своей исключительной незаменимости. Вместо того, чтобы поставить его на службу экономики и общества, его мифологизируют, как святыню экономики.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Односторонние и противоречивые экономические теории и ошибочные практические опыты были всегда. Чем больше они превращались в догму, тем тяжелее оказывались последствия злоупотребления ими. Хуже всего, когда догма стилизуется под науку с претензией на математическую точность. Пока происходящее отсюда ошибочное развитие не нарушает необратимо законов экологии, его можно исправить большими или малыми социальными затратами, но догма тут же нашептывает, мы не можем спрыгнуть с идущего поезда глобальной «ископаемой» энергетики, хотя поезд движется к пропасти со всевозрастающей скоростью.
Из этой ментальной тюрьмы может вырваться только тот, кто, наконец, поймет, что экономические оценки сложившегося энергохозяйства не применимы к возобновляемым видам энергии. «Энергетическая экономия» возникла как вспомогательный инструмент высокоцентрализованного теплового/ядерного энергохозяйства, как его партийная наука. Энергия при этом называется энергией, и соответствующие мощности измеряют, не включая в оценку решительную разницу в происхождении ископаемых и солнечных источников энергии, соответствующие структуры их преобразования и использования и их переносимость окружающей средой. Проводя это «уравнивание», однако, «энергетическая экономия» закрывает глаза на экономический потенциал альтернативных решений. Оно ставит свои узкие частные законы эффективности над глобальными законами функционирования экономики и общества.
Ниже будут приведены примеры мышления и действий этой «энергетической экономии», а также развиты основные образцы мышления и поведения, которые соответствовали бы подлинной роли альтернативных видов энергии, от которых невозможно больше отворачиваться перед лицом грядущих макро-экологических потрясений.
Вопрос, какой вклад вносят сегодня возобновляемые виды энергии в энергообеспечение, освещается многочисленными статистическими анализами энергетического спроса и предложения лишь с видимой достоверностью. В действительности же информативность этих статистик, характеризующих возобновляемые виды энергии, заслуживает оценки «неудовлетворительно». Потому что их методы, приспособленные для утверждения в правах традиционных коммерческих энергоносителей, затемняют многочисленные преимущества альтернативных видов энергии. Они не отражают действительного положения дел.
Статистические данные включают только те виды энергии, для которых есть место в энергетических балансах: указываются объемы добытой или импортированной первичной энергии, то есть угля, природного газа и нефти, продающегося оптом топлива или произведенного и закупленного электричества. Совершенно разные картины получаются уже потому, что некоторые страны в своих статистиках учитывают потребление первичной энергии на нефтеперегонных заводах и электростанциях, а другие — баланс продаж газа, бензина, дизельного топлива и электрического тока. Поэтому статистические сравнения от страны к стране часто сомнительны. Так, например, одна страна может фиксировать долю атомной энергии в электроснабжении согласно тому, сколько водяного пара вырабатывает реактор, т.е. показывать значительно большую пропорциональную долю атомной энергии в своих статистиках, чем страна, которая устанавливает долю атомной энергии исключительно на основе действительного количества полученного тока. Другой пример относительности подобных отчетов. В отчетах об электроснабжении, скажем, «Eurostat» (статистического ведомства Европейской комиссии) — приводится только произведенная электроэнергия, без учета различных потерь в процессе производства. Это ведет, по меньшей мере, к ошибочным заключениям при оценке экологических нагрузок, поскольку для этого решающим фактором является как раз количество израсходованной на производства электроэнергии экологически вредной первичной энергии. Одно дело, если электричество производится на ТЭЦ, то есть с КПД 70% и выше, другое — если такое же количество электроэнергии произведено на электростанции с коэффициентом преобразования 40%.
Получение энергии из возобновляемых энергоносителей также сопряжено с потерями. Но неполное использование энергии воды, ветра и солнечного света не несет никаких негативных последствий для окружающей среды. При корректной оценке экологичности и выхода энергии — то есть обеих существенных категорий — нужно было бы учитывать действительное количество полученной от возобновляемых источников энергии в сравнении с традиционными видами энергии: то есть данные должны были бы ответить на вопрос, сколько ископаемой первичной энергии сберегается в результате замещения возобновляемыми видами энергии, вместо данных о количестве произведенного тока. Сопоставление с потреблением ископаемого топлива показывает, что удельный вес возобновляемых видов энергии в общем потреблении энергии явно выше, чем это отражается в статистических отчетах. Вольфганг Пальц из Европейской комиссии, например, вычислил, что доля возобновляемых видов энергии в общем балансе ЕЭС, составляющая по данным «Eurastat» для электроэнергетического сектора 3,7% , или 45,5 млн. т условного топлива, в действительности выше более чем втрое. Но и эта цифра также занижена, если учитывать потери ископаемой первичной энергии в цепи до преобразования на электростанциях и после производства электрического тока. Согласно расчетам Стокгольмского института экологии, потери нефти перед попаданием на нефтеперегонный завод составляют 2%, непосредственно на нефтеперегонном заводе — 8% (по отношению к исходному объему). Потери газа перед использованием на электростанции составляют 10%, угля — 7%. Транспортные потери и потери при распределении уже произведенной электроэнергии составляют еще около 8%. Это означает, что при производстве электроэнергии в каскаде энергетических потерь от добычи до распределения общие потери составляют до 60%, в том числе на нефтяных и газовых электростанциях эта цифра может достигнуть 69%, на угольных — 67%. Если нефть используется в качестве сырья для производства моторного топлива, то потери энергии, включая потери при преобразовании энергии в самом автомобиле, составляют 90%, что показал расчет потоков энергии, проведенный Люксембургским предприятием MDI (Motor Development International). Ничто из этого не попадает в энергетические статистики, которые становятся инструментом введения в заблуждение политиков и общественности.
Полностью ложно также и обычное в статистических отчетах простое сопоставление запасов ископаемых ресурсов и потенциала биомассы. Здесь нельзя просто сравниваться между собой соответствующие тоннажи. В то время как потенциал биомассы, как правило, оценивается в сухом весе (то есть в высушенном виде, за вычетом из исходной массы собранного урожая веса воды), добытые объемы ископаемого топлива и руды фигурируют в отчетах в полной мере, без учета потерь при преобразовании энергии и индустриального сырья, При этом не учитываются экономические возможности использования биомассы в сыром виде, то есть включая содержание влаги в растениях. Однако недостатки статистики при оценке возобновляемых видов энергии этим далеко не ограничиваются.
Неохватная энергетическая мощь солнца, которую люди широко используют, вообще не учитывается, поскольку это считается излишним еще и потому, что наши представления об энергии слишком узки. Пример: существует определенная средняя потребность в тепле. В теплых климатических зонах людям требуется намного меньше энергии на обогрев, поскольку их потребность в тепле покрывается солнцем. Солнечная энергия, идущая на обогрев и сокращающая потребность в тепле для большей части человечества, статистически должна быть причислена к доле возобновляемых видов энергии в мировом энергопотреблении. Здесь речь идет не о маленьких, а об очень значительных объемах энергии.
То же самое происходит и с вкладом солнечной энергии в разницу спроса на коммерческие энергоносители в зимнее и летнее время. Потребление нефти или газа для обогрева зданий имеет место в Центральной Европе преимущественно во временном промежутке, равном полугодию. Вместе с удовлетворяемой также и летом потребностью в теплой воде оно составляет 40% общего статистического энергопотребления. В те месяцы, когда нет потребности в дополнительной энергии для обогрева, потребности в тепле удовлетворяет солнце. Этот солнечный вклад также игнорируется в отчетах, несмотря на огромную значимость для людей.
Когда люди покрывают полностью или частично потребность в обогреве путем установки солнечных коллекторов или сжигания древесины в печах; когда они разворачивают свои дома к солнцу, чтобы уловить больше солнечного тепла; когда они улавливают солнце с помощью зимних садов, прозрачной теплоизоляции; когда тепло живущих и работающих в здании людей и приборов улавливается и возвращается назад теплообменниками; когда используется тепло недр Земли — во всех этих случаях тепло солнечного происхождения остается неучтенным в энергетической статистике.
Дальнейшие примеры: люди нуждаются в освещении после наступления темноты и до восхода солнца. При дневном свете эту потребность удовлетворяет светило. В светлое летнее время года с большим количеством солнечных часов эта потребность меньше, чем зимой, когда день сильно сокращается и количество солнечных часов совсем мало. Потребление электроэнергии на нужды освещения в летнее время значительно меньше. Одна только разница в расходовании электроэнергии между двумя полугодиями показывает, какую огромную долю потребности в освещении удовлетворяет солнечный свет.
Все это, само собой разумеется, статистикой игнорируется, однако имеет высокую практическую значимость: благодаря архитектурному планированию, которое предупреждает попадание зданий в тень, а также конструкциям домов, рассчитанных на максимальное использование дневного света внутри здания, что поддерживается и специальными техническими системами («daylighting»), можно достичь значительного экономического эффекта. Архитектурное планирование и конструирование домов тысячелетиями сознательно учитывает это — но не учитывает энергетическая статистика. То же самое можно и сказать о системах охлаждения, когда искусственное охлаждение дизельными агрегатами или с использованием электрического тока заменяется естественным охлаждением и искусственным затенением.
Игнорирование статистикой солнечного вклада простирается также на активное использование электроэнергии. То, что не проводится через электрические сети, также и не учитывается. Ни одна из форм получения энергии в закрытых системах не включена в энергетические статистики! При этом не учитываются не только мелкие приборы, вроде наручных часов или микрокалькуляторов, но и водяные насосы и целые независимые системы электроснабжения; и освещенные фотоэлектрическими преобразователями дорожные знаки, зарядные устройства и солнечные установки в деревнях стран третьего мира, маленькие ветро-электростанции и многое другое. Список примеров, когда солнечная энергия используется для получения тепла или тока, можно было бы продолжать бесконечно: он включает также сушку урожая, ветровые колеса для сельскохозяйственного орошения, биологические удобрения, использование фотоэлектрических установок и многое другое — все, что помогает избежать применения ископаемой энергии или целенаправленно заменяет ее. Именно в автономных системах использования солнечной энергии заложены неизмеримые, возможно, самые большие технические возможности для замещения тепловой/атомной энергии. Привычка не принимать в расчет весь этот энергетический потенциал как экономический фактор отражается и в языке, который неосознанно перенимается сторонниками солнечной энергии. Например, повсюду обычным стало понятие «дом с нулевым расходом энергии», хотя это физически невозможно. Под этим понимается, что построенное здание не использует ископаемую энергию и получает ее только от солнца. Поэтому понятия «дом с нулевыми потерями энергии» или «солнечный дом» правильнее, а словосочетание «дом с нулевым расходом энергии» имеет искаженный смысл и содержит в себе пренебрежение к солнечной энергии.
Ориентированные на коммерческое производство энергии, статистические данные содержат отрывочные сведения и потому не способствуют осознанию вопроса. Они заставляют забыть, что в действительности даже в современном сложившемся балансе с массовым потреблением тепловой/атомной энергии солнце является наиболее широко используемым источником энергии. При этом не учитываются многочисленные возможности замещения ископаемых источников солнечной энергией. Чисто теоретически можно предполагать, что с учетом вышесказанного, возможно, уже более половины потребностей в энергии удовлетворяется из альтернативных источников, хотя в нынешней статистике эта доля весьма незначительна. Успех внедрения возобновляемых видов энергии, таким образом, предопределен статистически. Сегодняшняя энергетическая статистика — это в любом случае статистика теплового/атомного энергохозяйства, но даже она представлена в урезанном виде. Это не энергетическая статистика, а статистика атомной энергии, нефти, газа и угля. В своей ограниченности она с математической серьезностью стремится вытеснить из общественного сознания существующие энерго-потоки солнца и связанные с ними возможности.
Ущербность энергетических прогнозов
Многочисленные прогнозы ожидаемых темпов прироста запасов соответствующих энергоносителей имеют какую-то ценность разве что для «ископаемой» энергетики. Для прогнозов будущего вклада возобновляемых видов энергии они чаще всего непригодны, поскольку затушевывают их решительные структурные преимущества по сравнению с ископаемой энергией. Насколько произвольно составляются прогнозы по возобновляемым видам энергии, можно представить себе на примере регулярных публикаций Объединения немецких электростанций (VDEW) об ожидаемом составе энергоносителей. Предприятия — члены этого электроэнергетического объединения опрашиваются об их инвестиционных планах. Ответы касаются ожидания спроса на электроэнергию, оценки имеющихся мощностей с учетом срока их работы, долгосрочных договоров о поставках, заключенных с другими предприятиями, предполагаемых инвестиций, включая инвестиции, предназначенные для расширения использования возобновляемых источников энергии. Сумма данных сведений дает прогноз, который используется в оценках научно-исследовательских институтов.
Подобные прогнозы обслуживают внутренние интересы системы энергетического хозяйства. Различия между прогнозами заключается, как правило, в отличающихся друг от друга основных предположениях касательно общего экономического развития или изменения цен на рынках первичной энергии. Мы получаем лишь картину сравнительного анализа инвестиционных предпочтений предприятий энергетического сектора, в том числе и их отношения к возобновляемым видам энергии, о чем можно судить по размерам инвестиций, которые в них вкладывают доминирующие предприятия энергетики.
Прогнозы этих предприятий о будущем вкладе возобновляемых видов энергии, таким образом, исходят из желаемого представления этих гигантов энергохозяйства, что они и в дальнейшем смогут сохранить монополию также в качестве поставщиков возобновляемой энергии. Многочисленные сдержанные прогнозы о незначительной доле альтернативных видов энергии в будущем энергохозяйстве не могут иметь реальной ценности. Они говорят, самое большее, о том, что прогнозисты и их наниматели не имеют интереса, амбиций или фантазии, чтобы оставить прежнее направление. Все их выводы утверждают, что вклад солнечной энергии в обозримом будущем будет «весьма скромным и не сможет заменить ископаемые энергоносители». Это ничто иное, как псевдонаучное оправдание их энергетического структурного консерватизма. Даже общественные прогностические институты, такие как, например, Международное энергетическое агентство, участвуя в прогнозировании будущего, оценивают долю альтернативных видов энергии в мировом энергообеспечении к 2020 г. в 3,1%, включая энергию крупных рек, но без некоммерческого использования биомассы, которая, особенно для стран третьего мира, имеет огромное значение. Хотя возобновляемые виды энергии имеют годовой абсолютный темп прироста в 1,5%, но из-за одновременно растущей общей потребности в энергии это едва ли означает повышение пропорциональной части.
Между тем две самых значимых глобальных энергетических компании — нефтяные концерны «Бритиш петролеум» (ВР) и «Шелл» (Shell) — в многократно цитируемых исследованиях освобождаются из традиционных прогностических штампов и ясно предсказывают более высокие доли альтернативной энергии в общем балансе. Исследование Shell говорит о том, что мировое энергоснабжение к 2060 г. на 50% будет обеспечиваться из возобновляемых источников энергии. Это исследование особенно часто цитируется теми, кто ставит на возобновляемые виды энергии. Это мнение способствует тому, чтобы покончить с пренебрежительным отношением к возобновляемым видам энергии: «если уж Shell говорит...». Однако польза данного исследования в растапливании льда вокруг альтернативных видов энергии превышает его научную ценность — этот прогноз отражает скорее претензии на объективность опубликовавшей его организации, чем строгий анализ реальных тенденций и предпосылок. Параллельно с высокой долей возобновляемых видов энергии исследование Shell прогнозирует вдвое более высокую глобальную потребность в энергии — которая в 2060 г. еще наполовину должна будет покрываться ископаемыми энергоносителями. Это соответствует остающейся примерно на нынешнем уровне добыче нефти и газа. Такие объемы нереалистичны, поскольку ископаемые ресурсы при сохраняющемся современном уровне потребления к этому моменту неизбежно иссякнут. Исследование Shell, возможно, преследует тактические цели и, в целях сохранения «ископаемого» энергетического бизнеса концерна и в угоду его акционерам, не говорит о замещении ископаемой энергии. Согласен, что дверь к новой стратегии возобновляемых видов энергии должна быть открыта всем, и не нужно допускать притеснения существующего традиционного энергохозяйства. Shell и ВР — с их дочерними предприятиями Shell Solar и BPSolar — с недавних пор крупнейшие инвесторы в альтернативную энергетику. ВР, еще до того, как активизировался Shell, заявил, что собирается инвестировать ежегодно 20 млн. долларов в возобновляемые виды энергии, Shell — 500 млн. долларов — за 5 лет. Но одновременно, поданным «German Watch», ВР только инвестировал 4 млрд. долларов в разработку ископаемых видов топлива, a Shell — 7,5 млрд. долларов. Это можно объяснить экономическими причинами: инвестиции в возобновляемые виды энергии должны финансироваться из поступлений от продажи ископаемого топлива. Из-за их включенности в глобальные энергетические цепи, оба мировых концерна не имеют для себя иного выбора, как оперировать и дальше в ископаемо-энергетическом заколдованном круге.
То, что именно нефтяные концерны, как первые «глобальные игроки», вырвались из заговора молчания вокруг возобновляемых видов энергии — не случайность, поскольку нефть, как ископаемый источник энергии, будет исчерпана первой. В течение десятилетий глобальные нефтяные концерны старались блокировать политические инициативы, подававшие голос за возобновляемые виды энергии; так было, например, в пресловутой «Глобальной климатической коалиции» («Global Climate Coalition»), которая, среди прочего, на конференциях по глобальному изменению климата лоббировала против политических решений за понижение уровня СОг и вот теперь, для самых дальновидных из них, пришло время смены курса (ВР и Shell, между прочим, вышли из этой коалиции).
Итак, оценивают ли прогнозы оптимистично или пессимистично будущее возобновляемых видов энергии — их научная достоверность почти всегда ограничена. Возобновляемые виды энергии, как стало ясно, просто не укладываются в методику прогнозов, ориентированных на существующие структуры. В них идет речь о многочисленных малых инвестициях для отдельных объектов, часто рассматриваемых вне энергетической цепи, а многие аспекты не охватываются энергетический статистикой. Насколько стремительно и широко развернется потенциал альтернативной энергии, зависит от мотивации многих миллионов людей, от культуры «энергетического сознания» и, прежде всего, от политических возможностей: отсутствия юридических препятствий к использованию возобновляемых видов энергии, справедливых энергетических налогов, порядка на энергетических рынках и специальных программ внедрения. Попутного ветра таким инициативам пока не наблюдается. Это становится видно при сравнении уровней внедрения возобновляемых видов энергии в Европе: в Германии имелось около 3500 МВт ветровых электростанций (ВЭС), в Дании — 1560 МВт, а во Франции только 19 МВт, а в Ирландии — 73 МВт, хотя во Франции и Ирландии, благодаря их положению у Атлантического океана, значительно больше благоприятных условий для строительства ВЭС, чем в Германии или Дании. В этих странах к тому же проявляется большая готовность к частным инвестициям в экологию, что объясняется политическими и культурными причинами.
Другой пример: в Италии одновременно с Германией вступил с силу закон о более выгодных тарифах для возобновляемых видов энергии, однако он практически не имел последствий — инвестиций от независимых пользователей так и не поступило. Положение гегемона государственного электроэнергетического концерна ENEL в Италии остается незыблемым. Греция имеет население, составляющее примерно шестую часть итальянского, и более низкий валовой национальный продукт с более низким средним заработком. Тем не менее, Греция установила в 80 раз больше солнечных тепловых коллекторов, чем Италия. Даже в Германии, Дании и Австрии установлено больше солнечных коллекторов, чем во всем Средиземноморье, превосходящем их по территории и более богатом солнцем. Мы видим, что количество солнечных установок — это ни в коем случае не только вопрос инвестиций.
Относительная достоверность предлагаемых общественности прогнозов обусловлена также и принципиально несравнимыми условиями для инвестиций в цепи ископаемых энергоносителей и в возобновляемые виды энергии.
Эти различия заключаются в следующем:
• Технологии преобразования ископаемых энергоносителей весьма сложны и детально разработаны: крупные установки требуют длительного времени до запуска; нельзя уже ожидать скачков повышения КПД — конструкция и принципы работы преобразующих установок подошли к физическому пределу эффективности; инфраструктура для транспортировки и распределения чрезвычайно сложна и обширна, структуры сбыта стабилизированы и большей частью контролируются монополиями.
• Что касается возобновляемых видов энергии, здесь, напротив, спектр преобразующих техник должен еще значительно расшириться; уже внедренные технологии еще свежи и способны развиваться дальше, ожидаемые скачки эффективности в ближайшем будущем велики; промышленное производство установок находится только в зачаточной фазе, ожидается значительное снижение их себестоимости при переходе к серийному производству и массовым рынкам, как это показывает история развития любой другой техники; структуры сбыта также находятся в начальной стадии.
Столь же сложно предвидеть, насколько велика будет доля той или иной конкретной технологии. Это зависит, наряду с названными причинами, от специфических географических условий и от того, какие технологии использования возобновляемых источников энергии быстрее всего придут к снижению себестоимости. Можно предсказать, однако, значительные различия в способах удовлетворения энергетических потребностей от региона к региону и от континента к континенту и, соответственно, весьма многообразные общие системы энергоснабжения и энергопотребления.
Показано, что общая потребность в энергии может быть удовлетворена возобновляемыми видами энергии. Все остальное зависит от технических, экономических и политических импульсов и инициатив. Возобновляемые виды энергии не только требуют иной структуры использования, но и нуждаются в иных кадрах, в иной структуре инвестиций.
Насколько быстро может быть реализовано полное замещение атомной/тепловой энергии, невозможно предсказать научно, потому что невозможно предугадать промышленное развитие солнечных техник и поведение миллиардов потенциальных пользователей энергии. Доля возобновляемых видов энергии может быть и меньше в середине XXI века, чем предсказывает исследование Shell. Однако она может быть и значительно выше, вплоть до полного замещения атомной и тепловой энергии к этому моменту. К этой цели нужно стремиться. Она ни в коем случае не утопична: чем энергичней будет реализована эта линия развития, тем дольше мы сможем располагать столь ценными запасами ископаемых ресурсов, но и тем дороже станет энергия, полученная от их сжигания. Чтобы сблизить показатели экономической эффективности традиционной и альтернативной энергии, способствовать замещению ископаемой энергии солнечной, придется с неизбежной необходимостью, с одной стороны, непрерывно поднимать цены на традиционную энергию и повышать энергетические налоги, постепенно уменьшая объемы сжигания доступных ресурсов, а с другой стороны — постепенно понижать цены на возобновляемые виды энергии, расширяя их использование действиями самого широкого спектра, от технологических до политических. Все это делает беспредметными все энергетические прогнозы, которые претендуют на промежуток времени более чем в 20 лет. Возобновляемые виды энергии неизбежно, едва вступив в игру и не сдерживаемые более попытками возврата к старому, превращают все долгосрочные прогнозы в макулатуру.
Перспективы отказа от атомной и тепловой энергии снова и снова оспариваются по одной причине: с признанием такой перспективы миф централизованного энергохозяйства растворился бы в воздухе. Не стало бы малейших оправданий для крупных инвестиций в атомную и тепловую энергетику. И очень бледно выглядели бы аргументы за миллиардные ассигнования в развитие ядерного синтеза ради удовлетворения будущих мировых потребностей в энергии.
Оргии вливаний в традиционную энергосистему
Опьяненная дурманом низких цен на энергию, цивилизация позволяет все быстрее толкать себя к гибели. Централизованная энергосистема с ее открытым энергетическим рынком и демпинговыми ценами пытается доказать, что именно она является принципиально самой дешевой и экономически оправданной. Однако такие утверждения могут прорасти только на подготовленной почве, поскольку энергетические дискуссии ведутся с размытыми понятиями. Так, традиционная энергетика постоянно представляет свои сегодняшние промышленно-экономические преимущества как общие народнохозяйственные. При этом все, что оплачивается до и после непосредственных затрат на производство энергии, явно замалчивается: прямые и косвенные затраты и субсидии, нагрузка на народные хозяйства через энергетический импорт, затраты на уничтожение отходов и устранение вреда, нанесенного окружающей среде. Мысленно упраздняя разницу между отраслевым и народнохозяйственным способами расчетов, энергетика заявляет о своей полной компетентности в вопросах энергии — и одновременно объявляет себя свободной от всех экономических, экологических и социальных последствий своей деятельности.
Бесконечные субсидии, прямые и косвенные
Самое убедительное доказательство лживости заявлений об экономичности тепловой и атомной энергии — это множество прямых и косвенных общественных субсидий. Под ними понимаются не только соответствующие огромные стартовые капиталы, например, для атомной энергии ее раннего этапа развития — причем, в масштабах, которые для альтернативных видов энергии немыслимы. Чрезмерные общественные денежные подарки для атомной и тепловой энергетики выходят далеко за пределы дотаций на исследования и развитие. Они простираются от мероприятий по поддержанию рынка и стимулированию инфраструктуры до выделения дотаций на энергопотребление крупных промышленных предприятий, многочисленных налоговых и страховых привилегий, включая затраты на полицейскую и военную безопасность. Совершенно умалчивается и о последующих компенсациях ущерба, нанесенного окружающей среде, здоровью людей и климату. Реальная величина этих «затрат на последствия» и подобных субсидий едва ли поддается исчислению. Они достигают, вероятно, мировых затрат на вооружение (850 млрд. долларов ежегодно). Это сравнение показывает, что ведется поистине мировая война против природы.
Также несоразмерно высоки, хотя в соизмерении с общими затратами относительно умеренны, дотации тепловой и атомной энергетике на исследования и развитие.
Не охвачены при этом многочисленные скрытые субсидии. Самое большое значение имеет, конечно, освобождение от налога на топливо для гражданской авиации, которое, в сравнении со средней налоговой ставкой на горючее для уличного транспорта, должно составлять более 100 млрд. долларов ежегодно, с тенденцией повышения из-за растущего авиационного парка. Такое же большое значение имеет освобождение от налога на топливо для международного судоходства, для этого случая у меня нет достоверных статистических данных, однако цифры должны быть примерно соизмеримы с авиационными. Дальнейшие примеры — действующее в ЕЭС освобождение от налога на нефть нефтеперерабатывающих предприятий и, косвенно, предприятий химической индустрии. Также выгоден с точки зрения налогов и поиск месторождений ископаемых ресурсов с последующей их разработкой. Все вышеперечисленное относится и к урану.
К скрытым субсидиям относится также государственное софинансирование энергетической инфраструктуры — от портового хозяйства до нефтепроводов, линий высокого напряжения, о чем свидетельствуют многочисленные примеры из практики многих стран, приведенные в книге Стивена Горелика. Всеобщая скрытая дотация ядер ной энергетике происходит почти во всех странах, использующих атомные электростанции, посредством щедрого освобождения от страхования ответственности за причинение вреда в случаях аварий; в США, однако, предписанная сумма ответственности была поднята с 560 млн. до 7 млрд. долларов, но при этом остались привилегии, согласно которым выплаты по страхованию должны проводиться только в случае действительного вреда, нанесенного атомной электростанцией, то есть постфактум. И даже эти 7 млрд. долларов — это экстремально мало, если сравнивать их с ущербом АЭС в Чернобыле — более 350 млрд. долларов. Неучтенными остаются при этом страдания смертельно больных, которые, как известно, нельзя выразить в денежном эквиваленте. Скрытые дотации — это и затраты на полицию для обеспечения атомной безопасности, например, при транспортировке ядерных отходов, и затраты на военную безопасность для месторождений нефти. Последние американская организация «Гражданская акция» (Citizen Action) определила для США в размере 57 млрд. долларов ежегодно.
Организация ООН по содействию развитию (UNDP) сообщает в своем опубликованном докладе «Энергия после Рио» о, примерно, 300 млрд. долларов годовых дотаций в традиционные виды энергии. Сюда включены субсидированные цены на энергию для тех потребителей в развивающихся странах, для которых мировые цены на энергию слишком высоки. Только государственные дотации на поддержание уровня цен на электроэнергию Мировой банк оценил в 90 млрд. долларов.
Региональные монополии остаются вне рамок экономической оценки традиционных энергосистем в электроэнергетическом секторе. Пока монополии имели силу или, несмотря на новый закон о рынке электроэнергии, еще имеют силу, инвестиции не должны были считаться точно. Монопольные предприятия располагают большим «парком» электростанций, который в значительной степени уже амортизирован, поскольку все инвестиционные затраты без риска могли и далее перекладываться на потребителей. Фактически электроэнергетические концерны закоснели в этой структуре, субсидируемой потребителями. Они могли восстановить ее только против «вновь прибывших», которые из-за высоких капитальных вложений в новое строительство в конкурентной борьбе за падающие цены на электроэнергию не могли удержаться на плаву. В условиях официально свободного электроэнергетического рынка крупные концерны могли и могут и далее утверждать свои позиции и даже расширять свое влияние: каждому вновь вступающему на рынок и инвестирующему предприятию они могут высказать недвусмысленное предложение об экспорте по бросовым ценам. Свободный электроэнергетический рынок приведет к еще более острой конкурентной борьбе — преимущественно между крупными фирмами. Пока крупные электроэнергетические концерны из-за их традиционных избыточных производственных мощностей еще не должны осуществлять капитальных вложений в новое строительство, цены будут падать. Однако, когда эта фаза пройдет и процесс монополизации продвинется еще дальше, именно из-за потребности в капитальных вложениях в новое строительство надо рассчитывать на большое повышение цен. Насколько велики были частные субсидии электроэнергетических концернов за счет потребителей, показывает дискуссия о «stranded investments» («внешних инвестициях»), поступивших после открытия энергетических рынков: только в США эти инвестиции оценены в 50 млрд. долларов. Под понятием «stranded investments» понимают такие инвестиции, которые осуществлены в обход действительной потребности. Электроэнергетические концерны пытаются скрыть эти ложные инвестиции, пытаясь добиться от правительств гарантий на уверенный сбыт, что, например, произошло с продажей, производимой из бурого угля энергии в Восточной Германии. Подобные льготные условия считаются нормой для устоявшейся модели электроэнергетики, однако они ни в коем случае не касаются возобновляемых видов энергии.
Можно оговориться, что поток дотаций в атомную/тепловую энергетику течет не везде одинаково полнокровно, и что одного аргумента недостаточно, чтобы доказывать принципиально преимущественное положение по затратам традиционных энергетических цепей по сравнению с возобновляемыми видами энергии. Но описанная в первой части система традиционных энергетических цепей демонстрирует, что только через огромные объемы предложения можно оправдать многочисленные виды затрат на развитие традиционной энергетики. Чем больше обеспеченные многочисленными субсидиями потоки энергии, тем дешевле предложение, где бы оно ни попадало на рынок. Чем дешевле предложение, тем больше потоки традиционной энергии. Где бы ни субсидировались традиционные энергетические цепи, дотации сокращают в глобальном масштабе затраты самой отрасли. Если бы все субсидии в традиционную энергетику были прекращены, то перед лицом взвинченных цен, возможно, не потребовались бы никакие общественные программы стимулирования альтернативной энергетики. Однако если бы инвестиции были уменьшены только в отдельных странах, глобальное преимущество традиционных видов энергии еще нельзя бы было ликвидировать. Миф о преимуществе цен традиционных видов энергии может поддерживаться только скрытой от глаз финансовой непрозрачностью глобальных цепей.
Ложь о продуктивности тепловой/атомной энергетики
Процесс повышения продуктивности — это континуум экономического процесса, для которого существует множество мотивов, один из которых заключается в том, чтобы из-за слишком высоких затрат не быть вытесненным более продуктивным конкурентом. Другие мотивы — это повышение прибыли, облегчение и упрощение процесса труда, стремление угодить потребителям и, тем самым, улучшенные шансы на рынке, разгрузка окружающей среды и экономия времени. Какие из этих мотивов стоят на переднем плане, зависит от внешних условий. Пока энергия была дорогой, усилия вокруг повышения продуктивности концентрировались на экономии. С тех пор, как подорожала рабочая сила, все концентрируется на ее замещении.
Непропорционально низкие цены на традиционные виды энергии являются, по общему мнению, следствие того, что продуктивность самой энергии намного ниже оптимальной. Однако существуют и другие причины. Чисто идеологически это — ориентация экономики на фактические цены, что соответствует расчетливому мышлению неолибералистского века. Поэтому неразумно уповать только на технические решения, направленные на поиск большей эффективности энергии, так как при этом абсолютно не учитываются социальные последствия.
1. Фиксация на фактических ценах
Об экономичности производства энергии чаще всего судят лишь по тому, насколько высоки затраты. Они, как и цена произведенной энергии, ставятся на один уровень с фактическими затратами, и эти понятия употребляются как взаимозаменяемые. Однако такие экономические размышления — типичный анахронизм. Затраты и цены ни в коем случае не идентичны: общее развитие с начала промышленной революции доказывает, что повышение продуктивности и помощью разумного использования энергии и эффективных преобразующих технологий всегда понижали затраты на энергию — вопреки остающимся на прежнем уровне или даже растущим ценам на нее. Так, например, США имеют самые низкие цены на энергию из всех стран ОЭСР, среди прочего, из-за очень низких налогов на энергию. Такие примеры, однако, не означают, что промышленность или частные домашние хозяйства автоматически имеют также более низкие затраты на энергию: низкие цены вызывают значительно более высокое потребление и не дают импульсов для инвестиций в улучшение КПД энергии. Не удивительно, что американцы потребляют в 2—3 раза больше топлива и электроэнергии надушу населения, что ликвидирует все преимущества цены при таких расходах.
Приравнивание и взаимозаменяемость цен и затрат — это аргумент из до технологической эры и выражение консервативного мышления, к которому все привыкли. Зато каждое запланированное увеличение налога на энергию вызывает ураганный огонь критики, настаивающей на том, что повышение цен на энергию приведет к соответственно более высоким затратам и, поэтому, к опасности для международной конкурентоспособности. Везде, где до сих пор производилось обоснованное экологическими причинами повышение налога на энергию, — в Дании, Нидерландах и Германии — делаются исключения для энергоемких отраслей промышленности. Однако трезвое размышление и множество примеров убеждают, что именно в этих отраслях, где потребление энергии выше среднего, возможности для повышения КПД энергии самые большие. Установка на противодействие повышению цен на энергию заставляет прибегать к сравнению затрат на энергию в разных странах, которое в действительности едва ли имеет точные критерии для сопоставления. Экономическая достоверность таких данных очень низка. При рассмотрении, ориентированном на продуктивность, разумнее было бы сравнить, насколько высоки соответствующие затраты на энергию у частных хозяйств, секторов промышленности и сферы услуг. Отсутствие подобной статистики ведет к систематическим ошибкам в энергетической политике и экономике, которые привязывают общество к сложившейся системе и накладывают своеобразное табу на необходимость коренных изменений.
2. Расточительность централизованного снабжения
Традиционное энергоснабжение, несмотря на присущую ему высокую организованность, никогда не могло быть по настоящему эффективным. Обычные расчеты эффективности не говорят об этом ни слова. Когда речь идет об электроснабжении, они концентрируются на КПД получения электрического тока, сравнении его выхода с затраченной на это энергией. При этом из поля зрения уходят не только потери энергии в общей цепи, но и потери энергии, при работе добывающей и транспортирующей техники, а также техники, применяемой на электростанциях.
Однако структурная неэффективность централизованной энергосистемы идет еще дальше. Так, например, номинальные КПД соответствующих электростанций высокой мощности имеют силу только тогда, когда эти электростанции с помощью затраченного топлива действительно получают электроэнергию, что не всегда соответствует реальности: поскольку электростанции должны удовлетворять колеблющийся и никогда точно не предсказуемый спрос, они должны постоянно иметь в распоряжении пар для вращения турбины — то есть сжигают топливо даже тогда, когда нет достаточного спроса на электроэнергию. Неиспользованный пар надо конденсировать. В зависимости от неравномерности нагрузки неотвратимо возникают дальнейшие потери энергии. Конденсационные электростанции могут достичь своего оптимального КПД в отношении к затраченной энергии только при постоянно стабильном спросе. Не полностью использованные производственные мощности и избыточные расходы энергии — это неотъемлемая характеристика электростанций высокой мощности.
Если же вместо больших конденсационных электростанций внедрить много децентрализованных моторных электростанций, которые могут быть за секунды включены и выключены, тогда отпадет необходимость в стоящих постоянно под паром турбинах и резервах мощности. Электростанции, типичные для большинства форм использования возобновляемых источников энергии, представляют собой модульные системы, которые легко могут быть приспособлены к рыночным потребностям. Риск ошибочных инвестиций в этом случае намного меньше, поскольку каждый модуль может работать сам по себе. На его установку не требуется много времени, он может быстро реагировать на повышение спроса; возврат вложенных средств происходит без бесполезной траты времени.
3. Мышление сиюминутной выгоды
В настоящее время существует и множество экологических аргументов против быстрого перенесения приоритетов на возобновляемые виды энергии. Инвестиционные затраты якобы настолько велики, что можно было бы быстрее достичь разгрузки окружающей среды, если бы те же суммы были вложены в экономию ископаемой энергии и повышение ее КПД. Этот аргумент лишь на первый взгляд кажется убедительным, однако на деле он оказывается сомнительным и по существу неверным. Это заставляет задуматься, а, еще лучше, провести соответствующие расчетные сравнения. Эффективность с учетом экологических требований во многих случаях использования возобновляемых видов энергии уже сейчас сравнима с эффективностью инвестиций в энергетическую экономику. Это верно, например, для «пассивного» использования солнечной энергии в зданиях. Но даже федеральное ведомство Германии по охране окружающей среды нередко высказывается против использования растительного масла в качестве моторного топлива и отстаивает экономичный «трехлитровый автомобиль», как более разумное решение с экономической точки зрения. При этом не учитывается, что мотор, работающий на растительном масле, может быть настолько же экономичным, как дизельный или бензиновый. Высказываясь против автомобиля на растительном масле в пользу «трехлитрового автомобиля», отдают преимущество ископаемой энергии, предпочитая ее альтернативной — что сточки зрения экологии просто бессмысленно. Даже при получении электрического тока в фотоэлектрическом преобразователе, которое в наши дни считается самой дорогой солнечной технологией, уже во всех случаях использования подтверждается эффективность затрат с учетом экологических факторов. Там, где можно сэкономить на проводах и сетях, фотоэлектрические установки часто уже сегодня выгоднее, чем любая известная форма производства традиционной энергии. Намерение отодвинуть техническое использование возобновляемых видов энергии, ввиду того, что ископаемая энергия якобы экономически более эффективна, является дилетантским и безответственным как с экологической, так и с политической точки зрения. Только конкретные условия, экономические и политические, могут подсказать, помещать инвестиции в повышение эффективности ископаемой энергии или в возобновляемые виды энергии, или в обе эти отрасли вместе.
В тех случаях, когда возможна серьезная разгрузка окружающей среды благодаря повышению КПД ископаемой энергии, необходимо подсчитать, подтвердится ли это на протяжении всего срока работы энергетического оборудования. Сравнению должны быть подвергнуты не только общие затраты на поддержание традиционной энергетики с затратами на альтернативные энергетические решения, но и текущие затраты при эксплуатации тех и других энергетических установок. Как правило, затраты на повышение эффективности в традиционной энергетике увеличиваются с каждым технологическим витком. В противоположность этому, с переходом к более интенсивному использованию возобновляемых видов энергии, требуемая для энергопреобразования техника становится все дешевле. Решающим экономическим критерием является, таким образом, ориентация на эволюцию затрат. Это обязательно должно учитываться при каждом перспективном рассмотрении.
С социально-экономической точки зрения совершенно неоправданно обобщение, что затраты, направленные на экономию энергии, эффективнее и экологичнее, чем инвестиции в альтернативные энергетические технологии. Оно может сбить с толку, например, фермера, который хочет отходы с полей использовать в качестве сырья в установке для получения биогаза или построить на своих полях ВЭС, чтобы получить дополнительную энергию. Или владельца дома, которому не хватает энергии и он хочет сам получать ее с помощью фотоэлектрической установки. Подобные рекомендации могут побудить их отказаться от собственной затеи и вложить деньги в повышение эффективности ископаемой энергии в другом месте, порой им неизвестном, в расчете на увеличение поставок энергии. Но чтобы нужды всех инвесторов были учтены, логично было бы, чтобы инвестиции на увеличение КПД реализовывались через некое центральное бюро регистрации всех энергетических инвестиций. Это бюро должно было бы решать, куда и когда эффективнее всего поместить предоставленный инвестиционный капитал. Эта идея вполне карикатурная, но так и мыслят сторонники повышения эффективности старой энергетики, находящиеся в плену догм и устаревших и узких понятий. Процессы развития в экономике нуждаются в многообразии мотивов. Сведение всех инвестиционных мотивов к непременному расчету отношения «затраты — отдача» парализует любую экономическую динамику и поощряет конформизм.
Господствующая в энергетике теория выставляет в виде козыря ископаемых ресурсов их экономическую эффективность по сравнению с возобновляемыми видами энергии, встречая все альтернативные инициативы в области энергетики вопросом: выгодны ли они? Но как много вещей в мире люди не стали бы делать, если бы это был единственный критерий, например, при предоставлении денег? От украшения домов и квартир до поездок во время отпуска в теплые страны, от похода в ресторан до покупки стильного автомобиля — нужно ли все это, решает каждый для себя. Таки потребность в более чистой энергии — в этом есть эмоциональная, этическая сторона, однако, вместе с тем и рациональная потребность. Высокие начальные затраты — это та самая ловушка аргументации, в которую позволяют заманить себя сторонники экологически приемлемых видов энергии. Таким образом, позиция людей по отношению к выбору вида энергии соотносится с их потребительским поведением, а снабжение энергией и далее остается специализированной задачей энергетики.
Солнце, как известно, является первопричиной всех известных видов энергии. Нефть, газ и уголь — это производные биомассы, появившейся за период времени около миллиарда лет под воздействием Солнца. Они образовались путем геологических процессов, при высоком давлении и герметизации, и дошли до нас в тех формах, в которых они сегодня добываются и сжигаются. Однако в земных недрах только несколько миллионных долей этой биомассы были преобразованы в нефть, газ или уголь, и лишь 0,000011% прошлой биомассы доступны в качестве источников энергии. В противоположность этому сегодня вся выращенная и собранная биомасса после высушивания пригодна к употреблению.
Исчерпание ископаемых ресурсов, как мы видим, ни при каких обстоятельствах не останется без тяжких последствий. Многие из существующих теоретических размышлений ведутся по методу оценки денежного обращения, при котором увеличение денежных объемов приравнивается к экономическому росту. Практически же энергетика функционирует так, будто существуют две бесконечности: бесконечность запасов ископаемого топлива и неограниченная возможность заполнять землю отвалами отходов и выбрасывать в атмосферу газообразные продукты преобразования энергии и сырья. Организованные таким образом экономические круговороты ведут не к приросту, но к двойному убытку — растрате ресурсов и уничтожению жизнеспособной окружающей среды. Природа не представляет бухгалтерского счета, поэтому мы выпускаем из поля зрения, что денежный эквивалент отходов ископаемых энергоносителей непредсказуемо высок. Ископаемые виды энергии многообразны и многофункциональны, но и в этом они существенно отстают от солнечных источников. Широкий спектр солнечного излучения — от ультрафиолетового до видимого света — позволяет осуществлять селективное использование волн различной длины для различных целей: от света для получения электрического тока до использования длинноволнового спектра для получения тепла, так что достигнутый КПД в 10-15% повышается более чем до 50%. Поскольку площади солнечных установок могли бы одновременно выполнять функции строительных элементов для крыш, фасадов или окон, для оград и балконов, их многофункциональность выходит далеко за привычные пределы. Многообразные возможности использования новой солнечной технологии создают совершенно новые расчеты эффективности.
Природа демонстрирует подобную универсальность на примере каждого отдельного дерева: оно является поглотителем С02, производителем кислорода, поглотителем избыточной влаги, аккумулятором сырья и энергии, отчасти производителем продуктов питания, ветровым барьером, защитой от эрозии — и вдобавок, обладает эстетическим внешним видом. Только солнечные ресурсы могут представить такой спектр эффективной многофункциональности. Она является критерием технического и экономического использования потенциала солнечных ресурсов. Мы вернемся к этой теме в третьей части.
Энергетическая наука в качестве идеологии
Большая часть ученых сегодня отмахивается от полезного потенциала возобновляемых видов энергии как от недостаточного и непригодного к широкому использованию. Они вообще исключают возможность того, что эта энергия сможет заменить тепловую/атомную энергию и заведомо аргументируют это тем, что тогда, когда не светит солнце и не дует ветер, нет иного выхода, кроме как использовать ископаемую или атомную энергию. Кажется, им и в голову не приходит, что перерывы с энергоснабжении также могут быть предотвращены также с помощью возобновляемых видов энергии. Ритмичное электроснабжение в моменты различного спроса — это уже широко применяемая практика. Значит, альтернатива отвергается по другим причинам. Существует мнение, что возобновляемые виды энергии не способны выдержать базовую нагрузку электроснабжения. Однако и это давно уже было опровергнуто на практике. Итак, остается вопрос, почему другие ученые упрямо придерживаются подобного мнения. Даже политики, которые едва разбираются в теории, критикуют «мнимые сверхвысокие ожидания, возлагаемые на возобновляемые источники энергии», ссылаясь на пресловутые «законы физики».
Ученые ориентируются не только на законы природы, но и на формирующие дух времени представления: «Согласно законам физики, шмель не может летать. Только он об этом не знает», — так иронически Армии Витт начинает свою книгу о непризнанных открытиях. Знаменитый аргумент против возможности солнечных ресурсов удовлетворить потребности человечества в энергии — это «плотность энергии».
Этот термин следует понимать двояко:
во-первых, как содержание энергии в определенном объеме энергоносителей;
во-вторых, как выражение территориальной концентрации энергии.
Однако то, что одна тонна сырой нефти или каменного угля содержит больше энергии, чем тонна биомассы, ни в коем случае не позволяет сделать научное заключение, что биомассу нельзя использовать в качестве энергоносителя. Это лишь означает, что транспортировка биомассы дороже и поэтому она должна производиться на возможно более короткие расстояния. Территориальное уплотнение крупных «ископаемых» или атомных энергетических потоков в электростанциях высокой мощности ни в коем случае не необходимо для покрытия массовой потребности. Каким образом будет «наполняться» виртуальное «море электричества» в виде находящихся под напряжением сетей — несколькими крупными электростанциями или многочисленными мелкими — для потребителей электроэнергии совершенно безразлично.
Также несущественна для потребителей и протяженность объединенных сетей, посредством которых распределяется электроэнергия. Важно только, что в эту сеть — международную или национальную, региональную или локальную — подается соответствующее спросу количество энергии. Сравнения плотности энергии действительно убедительны: например, в Германии произведены расчеты, согласно которым плотность энергии солнечной радиации равна О, I, энергии ветра — 3, угля — 500, а атомной энергии — 650 кВт/м2. Эти цифры способны убедить, что потребность в электроэнергии требует крупных электростанций, которые на ограниченных территориях могут производить большие объемы энергии. Подобная аргументация поддерживает предубеждение против возобновляемых видов энергии, закамуфлированное физическими расчетами.
Единственное, что делает правомерным сравнение плотности энергии — это требуемая техническая структура энергоснабжения. Высокая плотность энергии обусловливает, как правило, появление централизованных структур, в то время как низкая — напротив, децентрализованных. Те, кто настаивает на высокой плотности энергии, не могут представить себе ничего, кроме мощной системы энергоснабжения — это происходит, однако, лишь по причинам отсутствующей технической фантазии или отсутствующей личной заинтересованности. Что заставляет многих ученых продолжать двигаться по тонкому льду? Почему так многие из них активно поддерживают миф о незаменимости централизованной тепловой/атомной энергетики? Почему даже физики и почитаемые научные общества, такие как Немецкое физическое общество, основанное Максом Планком, оказывают неприязнь новому и участвуют в систематических выпадах против возобновляемых видов энергии?
Приведу лишь один пример. Автор книги «Энергетический вопрос» Клаус Гейнлот, знаменитый профессор физики и член комиссии Бундестага, опирается в своих высказываниях на Международную комиссию по изменению климата (организация ООН, которая осуществляет научное руководство при выработке документов Всемирных конференций по изменению климата) и, конечно, не относится к тем, кто отрицает опасность потребления ископаемой энергии. Гейнлот пытается рассчитать «реализуемый потенциал» возобновляемых видов энергии в Германии и в глобальном масштабе к 2050 г. Это потенциал он считает «максимально способным к исчерпанию» — то есть в оптимальном случае доступным. Расход энергии для отопления, обогрева помещений и горячего водоснабжения в Германии составит 2/3 будущей потребности, горючее 10-15%, на выработку электроэнергии уйдет 20%, небольшую часть составят затраты на получение высокотемпературного (промышленного) тепла. По всему миру вклад возобновляемых видов энергии на нужды обогрева и промышленности может составить 10%, в выработку моторного топлива — 30%, электроэнергии «в выгодном, оптимистичном варианте» — 30-33%; все это при условии, если использование гидроэнергии удвоится, будут установлены солнечно-тепловые электростанции мощностью 200 000 МВт в солнечном поясе, а общая мощность ветроэлектростанций возрастет более чем в 100 раз, а также будет использоваться 2000 км3 площадей солнечных элементов.
Гейнлот в своих предположениях идет дальше, чем другие физики. Но он не дает научного обоснования, почему вся мощность ветроэлектростанций в 2050 г. не может быть больше, чем мощность произведенных за год грузовых автомобилей только в Германии; или почему площадей солнечных элементов будет меньше, чем существующая площадь крыш только в Германии; или почему глобально только 10% потребности в тепле может быть удовлетворено с помощью солнечной энергии, хотя большинство людей живет на богатом солнцем Юге и уже сейчас даже в северной Скандинавии целые населенные пункты на 50% обогреваются с помощью солнца; или почему он оценивает потребность Германии в электроэнергии из возобновляемых источников — при остающейся на современном уровне потребности — только в 20%, что возможно достичь уже при современном состоянии техники с помощью 30 000 ВЭС класса 1,5 МВт. Только за период — в первые годы появления современной техники использования энергии ветра — были смонтированы уже 5000 установок, вначале еще с очень маленькой мощностью. В своем «Энергетическом меморандуме» Немецкое физическое общество призывает к 2030 г. покрывать треть потребности Германии в электроэнергии из возобновляемых источников, что, однако, по мнению общества, возможно только с большой долей импорта электроэнергии с солнечно-термических установок в Северной Африке. Остается неясным, почему все эти цифры не приведены выше; по крайней мере, отсутствует какой-либо физический аргумент. В качестве причины для ограниченности потенциала возобновляемых видов энергии цитируемые источники приводят якобы ограниченную по причине высоких затрат экономическую «допустимую нагрузку». Однако тем самым они вступают в чужую профессиональную сферу и высказывают непроверенные мнения идеологов устоявшейся традиционной энергетики, которые к 2050 г. предсказали более высокие затраты на энергоснабжение. Немецкое физическое общество в данном случае пытается сделать научные выводы из произвольных допущений.
Итальянский историк науки Федерико Ди Троччио описывает, как часто новые течения отрицаются маститыми учеными. Недоверие, по его мнению, восходит к «предшествующей теории»: «Поскольку теории продолжают существовать не сами по себе, а поддерживаются учеными, на практике это именно те ученые, которые приводят аргументы, взятые из своей теории, другим ученым, особенно тем коллегам, которые работают над поискам новых возможностей. Это психологическая и обоснованная теорией познания причина упорного нежелания расстаться со старыми теориями и предрассудками».
Почему возобновляемые виды энергии воспринимаются многими учеными как нечто устаревшее с научно-технических позиций? Объяснить это не составит труда. Прогресс всегда виделся и видится только в применении «великих» и сложных технологий, которые, например, в случае атомной физики, ставят, без сомнения, повышенные требования к физической науке. Глобальные решения требуют, согласно этой точке зрения, крупных исследований: реактор на быстрых нейтронах, ядерный синтез и т. д. Возможность того, что подобные решения могут родиться не из физики высоких энергий, но из физики твердых тел, не из крупномасштабных научно-технических проектов, а из множества небольших инициатив; не из все усложняющихся, а из сравнительно простых научных достижений, — считается обесцениванием достигнутого уровня сознания. Именно поэтому ученые не могут и не хотят допускать мысли о том, что, по их мнению, бесполезно для общества или даже разрушительно.
Все, что можно исследовать и развивать, будет использоваться — мы слышим это часто, ибо нам хотят внушить, что развитие научного сознания неудержимо. В действительности же общество никогда практически не делало всего полезного, что оно могло бы сделать. Многие технические открытия снова и снова отвергались с порога, их судьба никого не волновала, о них просто забывали — и только десятилетия спустя их вновь открывали, находили полезными и вводили в практику, часто в комбинации с новыми техническими решениями. История содержит множество подобных примеров: надолго забытый дирижабль, который сегодня переживает свое второе рождение; электромобиль, идея которого настолько же стара, как идея автомобиля с двигателем внутреннего сгорания; электролитическое получение водорода и топливные элементы; ветровые электростанции и многое другое. Вопрос, что именно будет исследоваться, развиваться и внедряться, зависит уже не от результатов научных исследований, а от общественных устремлений и интересов власти.
«Именно в ложном утверждении, что научное сознание обусловливает то, что я должен делать, лежит самое большое заблуждение, самое большое насилие и слепейшая ошибка людей — она есть путь к уничтожению индивидуума»,— пишет философ Виктор Жорж. С помощью естествознания, по мнению натурфилософа Т. фон Уэкскюля, «человек может реконструировать под свои нужды природу, в которой он должен жить, но таким образом он не может создать критерии, по которым он там будет жить как человек. Критерии нашего поведения по отношению к другим людям, к обществу и к нам самим не приобретаются ни через биологию, ни через физику. А также и критерии того, как гуманно он должен использовать возможности физики и биологии, не будут ему показаны через методы этих наук». В XX веке многие значительные ученые отказывались проанализировать общественные взаимосвязи их исследований, становясь, таким образом, ответственными за опустошительные последствия этих исследований. Основное объяснение этому, которое обычно приводится, особенно в связи с ядерной техникой, звучит так: поскольку добытые знания уже не аннулировать, остается только практическая перестройка промышленности, использующей эти открытия. Если мы не проведем этих исследований, это сделают за нас другие, которые станут союзниками и помощниками тех, кто извлечет из естественнонаучных достижений коммерческие или политические выгоды.
История научно-технического развития последних двух столетний показывает тесную взаимосвязь между расширением знаний и интересами их экономического использования. Эту связь особенно ясно можно наблюдать сегодня в области исследования генов, она же постоянно влияла на формирование энергетики. Середину XIX в. называют эрой термодинамики, начало которой положил Карно с его теорией «круговых процессов» в тепловых машинах (1815), дальнейшее развитие определили Джоуль и Кельвин, а высшая фаза ее развития нашла выражение в формулировании второго начала термодинамики. Это произошло практически одновременно с победным шествием паровых машин, потребность в энергии которых и положила начало энергетики. Энергетическая наука ориентировалась на практически самые доступные энергоносители, при этом ограничивала свой кругозор лишь ископаемыми источниками. Во второй половине XIX в. Максвелл описал феномен электричества и магнетизма: отныне был свободен путь для развития электроэнергетического хозяйства, и за открытиями Максвелла последовало постоянно набиравшее силу производство электроэнергии, ее распределение и применение в промышленных процессах.
К началу XX в. физическое знание, казалось подошло к фазе совершенства, завершенности: ученые были способны описывать и предсказывать природные феномены. Промышленное развитие, опирающееся на физические законы, воспринималось как вершина успеха физики и принесло последней титул королевы наук. Теперь вступила в начальную фазу эпоха технических открытий; это продолжало доказывать превосходство физики. Открытие радиоактивности Марией и Пьером Кюри в 1898 г. стало началом новой ветви физики, последствия чего в тот момент никто не мог предсказать. Золотой год ядерной физики наступил в 1932, это был год открытия нейтрона и первого преобразования ядра с помощью ускорителей. Во время второй мировой войны в США были выделены финансовые средства на ядерные исследования, которые привели не только к созданию оружия массового уничтожения, но и к «использованию атомной энергии в мирных целях» и тем самым к «атомному хозяйству».
Отношения физиков-энергетиков и структур власти становились с приходом атомных технологий все более симбиотическим. Первоначальные мотивы ученых могли быть бескорыстными и состоять лишь в желании способствовать построению лучшей жизни; однако, они могли быть и эгоцентричными и основываться на любопытстве и страсти к риску или на ожесточенной борьбе за научное признание в кругу коллег и поиске финансовых источников, призванных обеспечить дальнейшие исследования. Эта потребность в финансировании между тем росла в зависимости от того, чем сложнее, больше и рискованнее становились технологии, что делало естествознание и технические науки все более чувствительными к интересам власти, не важно, к какой именно идеологии склонялась эта власть. Чем сильнее технологии обусловливали экономическое и общественное развитие, тем большее значение приписывали себе ученые, желая тем самым предопределить общественные взаимосвязи — как если бы они могли рассматривать общество как закрытую систему, а направление своих исследований оценивать как физические процессы.
Физики-энергетики играют в этом процессе особую роль: они, пользуясь неограниченным общественным доверием, могут аргументированно обосновать определенные устремления на осуществление своих проектов, либо затормозить развитие технологий, которые противостоят существующей «линии науки» или государственным и прочим структурам. Такое сотрудничество ученых с властями и экономическими магнатами можно наблюдать не только в развитии атомного хозяйства в период 1950-1970 гг., как его описал Йоаким Радкау. Тогда ученым пошло на пользу, что после военных лет появился новый имидж прогресса, процветания и заботы о будущем государства. В самое короткое время был совершен идеологический прыжок от создания первого ядерного оружия до «мирного атома» — появился миф о никогда не иссякающем источнике энергии. Жертвой этого мифа стали и возобновляемые виды энергии, внимание к ним со стороны физиков-энергетиков и общественности было убито. В фазе проведения в жизнь технологий, то есть, когда экономический интерес предприятий разбужен и мобилизован, ученые, а в большей степени инженеры, служат тому, чтобы оптимизировать сделанные открытия для практики. На этой фазе разгораются дебаты о КПД: ученые воспринимают их как вызов для обоснования своей концепции; инженеры — как дальнейшее поле для построения более мощных машин; а те, кто вкладывает капитал, просто заинтересованы в более высоких доходах с него. Из такого треугольника интересов следует вывод: тот, кто полагает, что традиционная энергетическая концепция физиков-энергетиков о превосходстве ископаемых источников над возобновляемой энергией, — научная, объективная и компетентная, тот недооценивает переплетение интересов физической науки и слишком высоко оценивает свободу ее мыслителей. В дополнение к своей пьесе «Физики» Фридрих Дюрренматт пишет: «Содержание физики касается физиков, последствия — всех людей. То, что касается всех людей, могут и должны решать только все вместе».
Страх перед малым
Мифы современного энергохозяйства покоятся на устоявшемся опыте и ментальных привычках. В течение более чем столетия люди жили в условиях индустриального общества с централизованными структурами энергетики. Она представляет собой в их сознании нечто само собой разумеющееся, иные пути обеспечения энергией представляются невозможными. Такое мышление характерно в одинаковой степени и для представителей энергетических предприятий и политических институтов, и для обычных граждан и ученых, часто даже и сторонников развития альтернативной энергетики. Соответственно велико недоверие к мнению о том, что возобновляемые виды энергии могут полностью осуществлять снабжение энергией с помощью множества децентрализованных установок. Это недоверие превращается в настоящий страх перед «малым»: считается, что с маленькими установками не удастся удержать промышленные и потребительские стандарты общества на должном уровне.
Экологическое сознание, добиваясь создания децентрализованного энергоснабжения, следует, прежде всего, принципу Фрица Шумахера «прекрасное в малом», или «чем меньше, тем лучше». Децентрализованные структуры — это, однако не самоцель, которой стоит добиваться при любых обстоятельствах и которая будет выгодна во всех случаях. Они также не всегда могут отвечать запросам, хотя могут быть очень дешевы благодаря массовому производству. Водоснабжение крупных городов, например, едва ли возможно без существования централизованной системы. Централизация электроснабжения поощряется политически с целью обеспечения электроэнергией всех, независимо от места потребления, и по возможно более низким и одинаковым тарифам. Экологические причины также значимы, поскольку, например, многочисленные установки автономного отопления в домах оказывают большую нагрузку на окружающую среду, чем централизованные теплоэлектростанции. Итак, вовсе не следует добиваться децентрализации при любых обстоятельствах.
Проблема централизации состоит в том, что она возвышена до идеологии и поддерживается даже в тех случаях, когда это невыгодно со всех точек зрения. Электростанции высокой мощности, которые приходят на смену ТЭЦ и делают невозможным экономически и экологически разумное использование тепла; или централизованные предприятия по устранению отходов, которые из-за транспортировки мусора на все большие расстояния создают больше проблем, чем решают — это примеры того, что натиск централизации может быть контрпродуктивным. Если бы получение солнечной энергии было возможно лишь с помощью централизованных установок, то и в этом случае из экологических соображений и из-за неисчерпаемости ресурсов такое решение было бы предпочтительнее, чем традиционное энергоснабжение, даже децентрализованное. Однако солнечная энергия достигает своего оптимума продуктивности лишь в децентрализованных структурах, в силу технологических закономерностей. Он означает одновременно переход от дистантного способа получения энергии к самообеспечению, то есть к индивидуальной автономии и независимости. Однако в действительности мы видим, насколько редко это положение применяется на практике. Большая степень автономии связана с дополнительными хлопотами и должна восприниматься ментально, но общая привычка к зависимости склоняет потребителей к противоположности: к использования централизованного источника. Таким образом, в общественных связях, благодаря экономическим процессам концентрации и СМИ, образуются иерархии. Политические структуры также все более централизуется — благодаря переплетению интересов и международному договорному праву. Роли все большего количества людей сводятся к роли потребителей товаров и услуг, одобряющих зрителей или наблюдателей. Если в будущем от них потребуют более активных действий, многие почувствуют, что к ним предъявляются чрезмерные требования. Это усложняет возвращение к интегрированному, функциональному разделению труда, и, соответственно, затрудняет переход к независимому альтернативному энергообеспечению.
Однако существуют сферы общественной жизни, где децентрализация общественных функций все же происходит или уже осуществилась. Примером может послужить личный транспорт — автомобиль, который предоставил людям больше «индивидуального свободного пространства», сделал их знатоками этой технологии и оттеснил на задний план систему общественного транспорта. Без этого расширения индивидуальной свободы перемещений автомобиль не стал бы таким популярным — при этом более точные расчеты всех затрат показывают, что в большинстве случаев автомобиль значительно дороже, чем пользование общественной транспортной системой. Но покупка автомобиля и необходимое техобслуживание требуют, также как и индивидуальная энергосистема, времени и собственной инициативы. Второй пример — это информационные технологии, которые значительно облегчают личный доступ к информации и ее дальнейшую передачу, кроме того, они делают это независимо от местонахождения пользователя. В обоих описанных успехах индивидуализации последствием были значительный экономический и экологический ущерб. Если автомобиль оказывает вредное влияние на окружающую среду, то новые информационные технологии послужили причиной массового возрастания потребления бумаги в тех самых восхваляемых «безбумажных учреждениях». Заказ самого дешевого ассортимента предлагаемых через Интернет товаров вызывает рост затрат на транспортировку. Совершенствование автомобильного транспорта делает его все привлекательнее и влияет на дальнейший рост числа автомобилей. Итак, подобные технологии, при всех завоеваниях большей личностной свободы, повышают потребление ископаемых ресурсов и угрожают будущему человечества. Каждый отдельный пользователь этих технологий не задумывается над подобными эффектами, а даже если и задумывается, то принимает их как неизбежность.
Если бы производство энергии осуществлялось децентрализовано и «было отдано в руки граждан», вышеназванных негативных эффектов удалось бы избежать. Индивидуальная свобода развития и общественная ответственность за будущее не находятся в противоречии, но взаимно дополняют друг друга. Неужели мы не хотим внедрения технологий, использование которых вместо вреда окружающей среде приносит ей оздоровление? Чтобы победить окончательно, они должны иметь достижимые преимущества свободы и развития для людей, то есть быть проще, а не сложнее.
Производство солнечной энергии сегодня можно назвать сложным, «хлопотным», поскольку до сих пор недостаточно предложений, информации и необходимых консультаций; поскольку существуют все еще многочисленные бюрократические преграды; поскольку нет достаточной инфраструктуры для предпринимательской, технической и индивидуальной деятельности. Сложно оно еще и потому, что большинство единичных форм использования представляют лишь частичные решения, которые существуют наряду с традиционным энергоснабжением, вместо того, чтобы полностью заменить последнее: большинство коллекторных установок в домах покрывают по сих пор только часть потребности в тепле и большинство фотоэлектрических установок — только часть потребности в электричестве. Владельцы этих установок работают, таким образом, на два фронта: на традиционную и альтернативную системы, что обусловливает двойные затраты для технического производства. Персональные компьютеры были бы внедрены тоже не так быстро и повсеместно, если бы полностью и в улучшенном виде не переняли функцию пишущей машинки.
В том числе и по этой причине современная энергетика может существовать и дальше, козыряя своей мнимой незаменимостью. Она обеспечивает энергией «с доставкой на дом», причем большая сложность ее системы снабжения остается скрытой для потребителей. Чем больше будет преодолено практических препятствий при использовании солнечной энергии, тем быстрее падут и психологические барьеры — возможно, быстрее, чем в названных примерах децентрализованного транспорта и информационных технологий. Применение солнечных технологий не несет вреда для окружающей среды, который мог бы дать повод для угрызений совести. Как только страх перед «малым» будет преодолен, чары централизованной энергетики быстро падут. Пока этот миф и далее остается незыблемым, он ставит человечество перед абсурдной альтернативой: из страха перед доступным решением энергетической проблемы пойти на самоубийство.
При этом «маленькие люди» просто боятся альтернатив, и этот страх внушен им «большими». Эти последние тоже находятся в плену мифа по многим причинам, которые уже назывались: психологическое отождествление больших задач с крупными технологическими решениями; ставка на техно-иерархическое преобразование вместо ставки на активное общество; отсутствие стратегической фантазии; преувеличенное уважение и некритическое отношение к традиционной энергетике, даже когда она создает неразрешимые проблемы; малодушие политических институтов перед энергетическими концернами и слишком тесное переплетение интересов между ними. Страх перед идущей малыми шагами альтернативной энергетикой внедряется в общественное сознание теми, кто в действительности должен бояться обратного, поскольку нынешняя стабильность энергетики находится под угрозой. Это страх — ментальный продукт мифа господствующей энергетики, который пора разоблачить.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
