В начальный период перехода от индустриального к постиндустриальному обществу рассмотрение хозяйственного противостояния и возможных политических конфронтаций между развитыми государствами и остальным миром приводило многих аналитиков к выводу о том, что именно эти проблемы могут выйти на первый план в новом столетии. Между тем последние двадцать лет изменили очень многое как в балансе экономических и политических сил, так и в оценке перспектив развития цивилизации.
На наш взгляд, проблему отношения развитого мира к сравнительно отсталым в хозяйственном аспекте регионам планеты можно рассматривать с нескольких точек зрения. Во-первых, большой интерес представляет развертывающаяся борьба ряда развивающихся стран за право войти в сообщество постиндустриальных государств; с этим уже сегодня связаны многие экономические проблемы, ощущаемые Западом. Во-вторых, явную озабоченность постиндустриального мира вызывают применяемые за его пределами примитивные методы индустриализации, что резко усугубляет экологические проблемы, непосредственно касающиеся всего населения планеты. И, наконец, в-третьих, сегодня четко обозначилась группа стран, которые на протяжении ближайших десятилетий не смогут не только вступить в круг развитых государств, но даже обеспечить своему населению приемлемый уровень потребления, что, несомненно, вызовет серьезные политические проблемы, с которыми придется столкнуться человечеству в новом тысячелетии.
Современный тип взаимодействия развитого мира с развивающимися странами кардинально отличается от доминировавшего до начала активной постэкономической трансформации. В новых условиях страны Юга перестали быть «третьим миром», позиция которого могла в значительной мере определить итоги политического противостояния «первого» и «второго»; утратив статус подобного инструмента, они потеряли и существенную часть поступающих в их распоряжение извне ресурсов. Сегодня большинство государств, ранее не входивших в «первый мир», полагают за счастье быть его «резервом», понимая невозможность динамичного развития вне постиндустриальной перспективы. Поэтому постэкономическое сообщество может и должно диктовать этим странам свои условия, будучи уверенным в том, что таковые будут приняты. Мы не утверждаем, что пришло время для объявления новой версии «доктрины Монро», но подчеркиваем, что сегодня развивающиеся страны не имеют даже того, пусть и предельно ограниченного, права выбора, которым они обладали в 60-е и 70-е годы; они представляют собой арьергард постэкономического мира, и вопрос может состоять лишь в том, каким будет их расположение в этом арьергарде и какую цену придется уплатить великим державам за построение и приведение в организованное движение этого «обоза».
Современный постиндустриальный мир находится в окружении ряда стран, представляющих уже вполне сформировавшиеся «зоны роста»; их хозяйственное развитие способно заметно изменить общепланетарную картину в начале следующего тысячелетия. Адекватное понимание взаимоотношений этих стран с традиционными центрами экономической мощи, актуальное сегодня как никогда ранее, настоятельно требует радикального пересмотра формировавшихся десятилетиями представлений и предрассудков.
Пятнадцать лет назад А.Турен утверждал, что «предметом изучения для социологии должны быть три мира: первый — мир передовых промышленных обществ Запада; второй — мир, включающий коммунистические страны; и третий мир»; сегодня эти традиционные термины оказываются неприменимыми, так как важнейшим критерием, по которому какую-либо страну или территорию можно причислить к той или иной группе, становятся не политические или идеологические характеристики, а уровень ее хозяйственного развития. Отрицая возможность деления мира на «первый», «второй» и «третий», на Север и Юг, Д.Г. и Д.Л. Мидоузы с несколько технизированной, но в целом справедливой точки зрения отмечают: «Различие, которое, по нашему мнению, более точно отвечает нашим целям, — это различие в культурах промышленно развитых (industrialized) и менее промышленно развитых (lessindustrialized) стран. Используя эти термины, — продолжают они, — мы хотим показать, насколько далеко различные части мира (включая целые нации, а также подгруппы населения внутри наций) продвинулись по пути промышленной революции: в какой степени их экономики преобразовались из преимущественно аграрных в ориентированные в основном на промышленность и сферу услуг, усвоили ли эти страны структуру рабочей силы, размер семьи, потребительские привычки и умонастроения, свойственные современной технологической культуре». Однако сами менее промышленно развитые страны не должны рассматриваться как единое целое; они представляют собой ряд весьма разнородных групп и конгломератов — как по их месту в мировом хозяйстве, так и по открывающимся перспективам.
Нередко государства, не входящие в число постиндустриальных, подразделяются на несколько групп на основе критериев, оказывающихся поверхностными и не дающими полного представления об их возможностях и перспективах. Так, на основании классификации Мирового банка развивающиеся страны разделены на государства с низким доходом, с доходом ниже среднего и с доходом выше среднего, будучи все вместе противопоставлены развитым державам как странам с высоким доходом. Критериями выступают продолжительность жизни населения, уровень среднедушевого потребления основных продуктов, доступность образования, здравоохранения и так далее. Подобная схема допускает формальное включение ряда развивающихся стран (таких, как Гонконг, Сингапур, страны Передней Азии) в разряд высокодоходных, что приравнивает их к обществам постиндустриального мира; в то же время государства с низким уровнем развития оказываются представленными странами и территориями, среднедушевой доход в которых составляет 290 долл., в год, то есть такими, где население находится ниже уровня абсолютной бедности. Данный подход объединяет большинство развивающихся стран в группы с доходом ниже среднего и доходом выше среднего и, на наш взгляд, не может служить серьезным инструментом анализа перспектив их развития.
Более продуктивной кажется нам оценка роли, которую те или иные страны или территории могут сыграть в мировом хозяйственном развитии в ближайшие десятилетия.
С этой точки зрения следует отметить четыре региона, способных стать важными катализаторами перемен. Первыми необходимо назвать страны Юго-Восточной Азии. Лидерство здесь постепенно переходит от Японии, вступающей в круг постиндустриальных держав с вытекающим отсюда новым качеством хозяйственного роста и прекращением прежней безудержной экспансии, к Китаю, быстро устанавливающему экономическую гегемонию в Азии. Вторую позицию удерживают отдельные промышленные районы Южной Америки, в которых, при всей бедности населения этих стран и серьезных социальных проблемах, сосредоточен значительный технологический и интеллектуальный потенциал, способный сыграть свою роль в их ускоренном развитии. Третье место занимают страны Передней Азии; отчасти уже преодолев рубеж постэкономического развития, они останутся в следующем столетии одной из наиболее развитых, но при этом наименее динамичных частей мира. Четвертый регион представлен Россией и европейскими странами Содружества Независимых Государств; обладая высоким технологическим потенциалом, они могут постепенно стать хотя и вторичной, играющей подчиненную роль, но все же неотъемлемой частью европейского экономического организма. Для этого, впрочем, им необходимо активно развивать отрасли, способные насытить внутренний рынок товарами (пусть при импортированных технологиях и капитале), и сформировать работника, восприимчивого к западным ценностям и стандартам поведения.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Этим странам (большинство из которых все равно останутся не в состоянии существенно влиять на мировую экономическую ситуацию) противостоит группа явных аутсайдеров. Наиболее очевидно плачевное положение стран Африки, имеющих минимальный технологический потенциал, исключительно низкий уровень развития производства и являющихся очагами бесконечных этнических конфликтов. Весьма неоднозначным представляется и положение части латиноамериканских государств с их серьезными социальными проблемами и низким уровнем жизни населения. Маловероятен также существенный хозяйственный прогресс в перенаселенных и раздираемых религиозными и культурными противоречиями странах Южной Азии — от Индии и Бангладеш до Камбоджи и Лаоса. В результате все население планеты оказывается разделенным на три части — приблизительно 1/5, приходящуюся на постэкономический мир и близкие к нему страны; 2/5, составляющие население государств, которые в течение первой половины следующего столетия с высокой вероятностью сумеют достичь существенного экономического роста, и 2Д, самым большим успехом которых может стать искоренение вопиющей бедности.
Говоря о влиянии развивающихся стран на хозяйственную ситуацию в постиндустриальных обществах, следует, на наш взгляд, в первую очередь обратить внимание на азиатские государства, так как только они могут стать их серьезным конкурентом в первом десятилетии XXI века. Распространенные представления о данном регионе планеты как о едином целом, противостоящем США и ЕС, достаточно далеки от истины; тем не менее экономический прогресс в странах Азии обеспечивает львиную долю общего роста хозяйственных показателей развивающихся стран, снизившего долю постиндустриальных держав в мировом производстве с 72% в 1953 году до 64% в 1985м. С 1991 по 1995 год восемь из десяти экономик, обнаруживших рост более чем на 50%, были сосредоточены в Азиатско-Тихоокеанском регионе, причем для Китая и Индонезии эти показатели составили соответственно 136 и 124%; по итогам 1996 года рост более чем на 7,5% показали лишь хозяйственные системы Вьетнама, Китая, Малайзии, Сингапура и Таиланда.
Азиатские экономики — от Японии до Вьетнама — имеют ряд сходных черт, многие из которых обусловлены характером распространенных здесь ценностей и стереотипов поведения. Даже относительно поверхностный взгляд на индивидуальные и социальные предпочтения американцев и азиатов отмечает высокую степень их различия. В противовес Европе и США, где движущими мотивами являются индивидуальные стремления, а главными социальными ориентирами — свобода самовыражения и личная независимость, азиатские общества больше склонны к коммунитаризму и самодисциплине, а работники предпочитают напряженную работу в жестко организованном коллективе.
Как приверженность традиционным ценностям, так и стремление сохранить и приумножить достигнутое в последние десятилетия благосостояние обусловливают активные инвестиции и высокую склонность населения этих стран к накоплению; для них типичны нормы сбережения, составляющие более трети валового национального продукта и достигающие по итогам 1996 года 48% в Сингапуре, 40,5% в Китае, 38,7% в Индонезии и 35,1% в Южной Корее, в то время как в США соответствующий показатель в 90е годы не поднимался выше 17%, в Великобритании — 19%, а во Франции и Германии — 21%. В то же время приверженность работников трудовым ценностям и их высокая организованность позволяют использовать людские ресурсы более результативно, хотя и с оттенком экстенсивности. Так, известно, что «японские рабочие или служащие работают в среднем 2150 часов в году и редко берут более чем 10дневный отпуск, будучи заняты в среднем примерно на 224 часа (или почти на шесть недель) в год больше, чем их американские коллеги, и примерно на 545 часов (или почти 14 недель) в год больше, чем французы и немцы»; при этом непроизводительные расходы не достигают масштабов, характерных для США и Европы, одним из свидетельств чего является «поразительное несоответствие в оплате управляющих высшего ранга между США, где средняя сумма вознаграждения, выплачиваемая управляющему каждой из 30 крупнейших компаний, составляла в 1992 году 3 млн. долл., и Японией, где такой же руководитель получал всего 525 тыс. долл.».
Таким образом, мы видим идеальное сочетание факторов, способствующих быстрому индустриальному прогрессу и сопровождающих его развертывание в любой стране — от Англии XVIII века до Германии XIX и Советской России XX века. При этом следует отметить достижение феноменальных внешних показателей производительности и относительно низких комплексных результатов. Так же, как в СССР промышленное развитие 20-х — 40-х годов привело скорее к перенапряжению всех сил нации, чем к существенному повышению ее материального благосостояния на фоне остального мира, так и сегодня «сокращение разрыва между индустриальными потенциалами стран не должно идентифицироваться с их сближением в области обеспечения социального благополучия». На протяжении 80х годов показатель ВНП на душу населения в Таиланде, Малайзии и Индонезии снизился соответственно на 7, 23 и 34% по сравнению с аналогичным показателем, рассчитанным для стран «большой семерки». Поэтому, рассматривая хозяйственное развитие азиатских «тигров», необходимо внимательно учитывать тот факт, что в данных обществах, по крайней мере на нынешнем этапе их развития, не начались реальные процессы становления постиндустриальной социальной структуры.
Между тем среди азиатских государств следует различать страны, относительно давно приступившие к формированию технологических основ современной хозяйственной системы и вставшие на этот путь совсем недавно.
Первая группа состоит из Японии, Южной Кореи, Гонконга, Сингапура и Тайваня. Можно утверждать, что они во все большей степени и, разумеется, с учетом их специфики вовлекаются в постэкономические преобразования со всеми вытекающими отсюда последствиями, хотя и сегодня их хозяйственное развитие свидетельствует об относительно несамостоятельном характере движения в этом направлении. В то время как американские компании, развивающиеся на основе собственных разработок, создающие в большей мере информацию, чем материальные блага, и торгующие патентами во всем мире, демонстрируют феноменальный отрыв своей рыночной стоимости от величины реальных активов, японские корпорации, занятые прежде всего массовым производством материальных благ, не обнаруживают подобной тенденции. Напротив, если в последние годы индекс Доу-Джонса вырос более чем в два с половиной раза, то сводный индекс Никкей с 1989 по 1995 год снизился даже в большей степени, усредненные по пятилетиям темпы роста японского ВНП между 1970 и 1994 годами упали с 11,5 до 2%, а результаты первого полугодия 1997 года свидетельствуют о признаках экономического спада. Данные процессы представляются достаточно естественными; накопив огромный производственный и финансовый потенциал как индустриальная держава в кругу постиндустриальных, Япония сегодня сочетает в себе элементы обеих систем и как индустриальная страна подвергается решительному давлению со стороны своих соседей, а как страна постиндустриальная не может на равных конкурировать с США и Европой.
Второй тип экономик представлен Китаем и государствами, все более явно входящими сегодня в орбиту его влияния. КНР — единственная страна, на протяжении семнадцати лет, с 1979 по 1995 год, удерживающая темпы роста ВНП на уровне почти 10% в год. При их сохранении объем ВНП Китая (с учетом недавно присоединенного Гонконга и Макао, который должен быть возвращен в 1999 году) может превзойти американский уже через десять лет. Близлежащие страны быстро становятся зоной китайского влияния, упрочиваемого как инвестициями из континентального Китая, так и активностью этнических китайцев. К середине 1994 года таковые владели контрольными пакетами акций 517 из 1000 крупнейших индустриальных компаний, являвшихся лидерами листингов фондовых бирж в Сеуле, Тайбэе, Шанхае, Шеньчжене, Гонконге, Бангкоке, Куала-Лупмуре, Сингапуре, Джакарте и Маниле, причем в Таиланде и Сингапуре они выступали собственниками более чем 80% ведущих компаний, а в Малайзии и Индонезии, где доля китайского населения не превышает одной трети, — соответственно 62 и 73%; совершенно понятно в этой связи введение в оборот термина «некоммунистические китайские общества», которым все чаще обозначают Гонконг, Тайвань, Сингапур, Южную Корею, Малайзию и отчасти Индонезию. Китай и его соседи сегодня четко ориентированы на индустриальный тип развития, используют импортированные технологии для насыщения как собственного рынка, так в большей мере рынка развитых государств и не ставят своей непосредственной целью вхождение в клуб постэкономических держав. Самостоятельная хозяйственная политика, доминирование в Азии, независимое положение в мире в качестве мощных в политическом и военном аспектах государств и господство на рынках потребительских товаров при постепенной ориентации на собственные интеллектуальные и технические возможности — таковы их основные цели в ближайшем будущем.
Подобное положение вещей отмечается многими аналитиками. Признавая, что азиатский регион обеспечивает сегодня до 40% мирового экономического роста, они указывают, что накануне XXI века он четко делится на две части, одна из которых представлена Японией, Южной Кореей, Гонконгом, Сингапуром и Тайванем, а другая — Малайзией, Индией, Китаем и Индонезией. В 1993 году Мировой банк объявил китайскую экономическую зону «четвертым полюсом роста» в мире наряду с США, Японией и Германией; при этом, согласно его прогнозам, Азия, обладающая сегодня второй и третьей по своим масштабам хозяйственными империями, подойдет к 2020 году, имея четыре из пяти ведущих мировых экономик. По другим прогнозам, в 2050 году новые индустриальные государства данного региона будут обеспечивать 57% мирового производства товаров и услуг, в то время как страны — члены ОЭСР, включая Японию, смогут претендовать на долю лишь в 12%.
Однако мы хотели бы предостеречь читателя от излишне доверчивого отношения к подобным прогнозам. Если следовать расчетам, проведенным экспертами Римского клуба в начале 70х годов, сегодня ресурсы Земли должны были уже приближаться к естественному пределу; между тем это далеко не так. То же самое может случиться и с концепциями, обещающими через полвека Китаю, лишь отдельные территории которого сегодня достигли развитого индустриального уровня, статус первой державы в мире. Мы не исключаем, что с экономической точки зрения он, может быть, и окажется таковой, однако основная проблема заключается в том, что сегодня ни КНР, ни другие страны региона не предприняли попытку выйти за пределы экономических ориентиров, а сколь весомыми будут экономические преимущества в середине следующего столетия, вряд ли можно уверенно предсказать.
Сегодня перед азиатскими странами стоят три важнейшие проблемы, от решения которых будет зависеть их будущее.
Во-первых, основным условием их успешного развития и становления в качестве равноправных участников сообщества постэкономических держав должно стать преодоление вторичного и преимущественно экстенсивного характера хозяйственного роста. Традиционные ценности, способствовавшие совершению ими мощного рывка в 70-е годы, не могут оставаться основой успешного развития в будущем. Экономический рост, достигавший в Сингапуре ежегодного показателя в 8,5% в период между 1966 и 1990 годами, был обеспечен увеличением пропорции инвестиций в валовом национальном продукте с 11 до 40%, повышением доли занятых в общей численности населения с 27 до 51% и удлинением рабочего дня почти в полтора раза; сегодня эти ресурсы в значительной мере исчерпаны, и рост с конца 80х годов существенно замедлился. Мы уже говорили о высокой интенсивности труда японского рабочего; однако это имеет свою основу не столько в традиции, сколько в том, что в Японии официально установлена продолжительность рабочего времени 2200 часов в году, тогда как в США — 1900, а в Германии — 1550. Между тем продолжительное использование экстенсивных факторов возможно лишь при условии, что хозяйственными реформами охвачена незначительная часть населения (как в Китае), либо если старт преобразований был взят с очень низкого исходного уровня (как в Малайзии или Индонезии); в любом случае по мере роста уровня жизни фундаментальные для объяснения азиатского успеха показатели сбережений и инвестиций начинают снижаться. Примеров тому достаточно. На Тайване, где в 1970-е годы доля сбережений составляла 35% ВНП, в 90е годы она уже не поднимается выше 25%, а государственный долг возрос с 4 до 14% ВНП только за период с 1990 по 1994 год. Казавшаяся вполне здоровой южнокорейская экономика, занимающая сегодня одиннадцатое место в мире, находится во вполне закономерном кризисе, когда темпы роста снизились почти до нуля, внешний государственный долг составляет 22% ВНП, падение курса национальной валюты превысило 30% только за третий квартал 1997 года, размер валютных запасов, которыми ранее так гордилась страна, представляется неопределенным, а правительство предпринимает отчаянные усилия для получения у Международного валютного фонда кредита, превосходящего по размерам выданный три года назад Мексике, которую мало кто способен отнести к числу развитых стран. Сегодня, учитывая результаты осеннего кризиса 1997 года, становится понятным, в какой степени затухание темпов роста азиатских экономик сдерживалось потоком инвестиций с Запада: так, в 1993 году прямые иностранные инвестиции в регион составляли 130 млрд. долл., и имели тенденцию к росту примерно на 10% в год, что даже в тот период превышало темпы роста производства в этих странах. Весьма реалистичной представляется оценка П.Крагмана, который пишет: «Молодые индустриализирующиеся страны Азии, так же как Советский Союз в 1950-е годы, добились быстрого роста главным образом за счет поразительной мобилизации ресурсов... Их развитие, как и развитие СССР в период высоких темпов роста, стимулировалось в первую очередь небывалым увеличением затрат труда и капитала, а не повышением эффективности производства». Эта формулировка приобретает особое значение, если учесть, насколько преувеличенными оказались публиковавшиеся в 70-е годы западными экспертами оценки советского экономического потенциала.
Проблема экстенсивного характера роста большинства азиатских экономик серьезно модифицирует представления о значимости хозяйственных успехов, достигнутых ими на протяжении последних десятилетий. В условиях, когда «прибыль извлекается уже не за счет увеличения масштабов и объемов производства, а за счет непрерывного установления новых связей между поиском решений и потребностями», «присоединиться к богатому миру значит приобрести способность к беспредельному развитию не путем увеличения объемов производства одной и той же продукции, а посредством непрерывного наращивания добавленной стоимости». Поэтому в самые ближайшие годы следует, на наш взгляд, ожидать серьезного пересмотра результатов и масштабов экономических успехов стран Юго-Восточной Азии.
Во-вторых, метод, обеспечивающий сегодня азиатским товарам путь на европейский и американский рынки, несет в себе серьезное внутреннее противоречие. Если в Германии на заводах BMW работник получает заработную плату до 30 долл., в час, а в США от 10 долл., в текстильной промышленности до 24 долл., в металлургии, то в Корее и Сингапуре высококвалифицированный специалист оплачивается из расчета не более 7 долл., в Мексике — 2 долл., в Китае и Индии данный показатель достигает 25 центов; во Вьетнаме же, куда в 1994 году BMW перенесла один из своих сборочных заводов, этот показатель снижается до неправдоподобной величины в 1 долл., в день. Учитывая, что работник средней квалификации в странах Юго-Восточной Азии при применении западных технологий способен достигать производительности труда в 85% от средней для постиндустриальных обществ, следует сделать вывод, что более четырех пятых всей добавленной в этом регионе мира стоимости фактически безвозмездно присваивается потребителями в развитых странах, где по низким ценам реализуются произведенные здесь товары. В результате сохраняется низкий уровень жизни; доля потребителей, способных предъявить спрос, адекватный традиционному для постиндустриальных государств, остается весьма незначительной. Если принять в качестве критерия стандартов потребления, близких постиндустриальным, сумму годового дохода в 25 тыс. долл., на семью, то из насчитывающихся в современном мире 181 млн. таких семей 79% приходятся на развитые страны (36% — на Северную Америку, 32% — на Западную Европу и 11% — на Японию). В Китае, Южной Корее, на Тайване, в Индонезии и Таиланде — пяти ведущих новых азиатских «тиграх» — в 1990 году проживало не более 12 млн. семей с таким уровнем благосостояния, и, по самым оптимистическим оценкам, к 2000 году их количество во всех азиатских странах не превысит 50 млн., что составит две трети от количества таких семей в США и менее половины — от соответствующего показателя Европейского сообщества. Безусловно, в странах Азии в течение последнего десятилетия растет потребление основных промышленных товаров, в том числе и продукции высокотехнологичных отраслей; однако, отмечая развитие, например, автомобилестроительной промышленности и рост объемов продаж в Китае и Индии компьютерной и коммуникационной техники, нельзя не принимать в расчет, что темпы роста обусловлены не столько большими абсолютными значениями таких объемов, сколько феноменально низким стартовым уровнем, когда в Китае один автомобиль приходился на четыреста человек, а Индия с ее почти миллиардным населением имела телефонов меньше, чем Лондон.
В соответствующих условиях страны Азии и Латинской Америки пошли по пути сосредоточения наиболее передовых и конкурентоспособных производств в так называемых зонах обработки продукции на экспорт, число которых возросло с двух, существовавших еще до начала кризиса 1973 года, до 116, функционировавших в конце 80-х годов. Наиболее серьезные из них расположены в Сингапуре, Гонконге, Южной Корее, Малайзии и на Тайване; китайская экономическая реформа также начиналась с развития подобных зон. Обусловленная низким уровнем внутреннего потребительского спроса, такая политика, обеспечив продвижение на рынки постиндустриальных государств товаров из азиатских стран, тем не менее не сделала гомогенными сами эти новые экономики. Сегодня государства Азии уже не могут отказаться от сложившейся ориентированности своих хозяйственных систем и сохраняют серьезную зависимость от зарубежных рынков; в отличие от постэкономического мира, они не самодостаточны и могут сохранять нынешние темпы развития лишь благодаря гигантскому спросу на их продукцию. Ориентация на экспорт промышленных товаров имеет своим следствием примитивную структуру хозяйства и не обеспечивает существенного улучшения качества жизни; следует признать, что «страны “третьего мира” смогут вырваться из неоимпериалистической опеки только в том случае, если они сократят производство товаров для “первого мира” и увеличат выпуск продукции для нужд внутреннего потребления». Однако рост доли товарооборота между азиатскими странами в мировой торговле остается более медленным, чем рост объемов их промышленного производства.
В-третьих, быстро развивающиеся страны Азии испытывают зависимость от постиндустриальных держав в сфере технологий и образования. Мы уже говорили о безусловном доминировании постиндустриальных стран в области продажи патентов, информационных технологий и интеллектуальной собственности в целом; отмечали мы также и факты, подтверждающие сосредоточение там интеллектуального и технологического потенциала. Азиатские страны делают первые попытки освободиться от этой зависимости; не случайно в течение последних двадцати лет Сингапур направляет на развитие образования 20% всех государственных расходов35. Однако в настоящее время лишь постиндустриальная Япония обеспечивает количественные показатели образования, близкие европейским странам и США: около 53% выпускников японских школ поступают в высшие учебные заведения, тогда как во Франции — 44%, а в США — 65 %. Молодежь из менее развитых стран предпочитает учиться за рубежом. Хотя и считается, что уровень высшего образования в Южной Корее и на Тайване вполне отвечает потребностям времени, число студентов из этих стран в зарубежных университетах постоянно растет, причем многие по окончании учебы не возвращаются на родину; и если соответствующий процент сократился с 1980 по 1991 год для Южной Кореи с 41 до 23, а для Тайваня — с 53 до 32, то для Китая он и сегодня удерживается на фантастическом уровне в 95%. При этом страны, способные в достаточной мере финансировать сферу образования, вынуждены уделять особое внимание профессиональной подготовке с целью поддержания потенциала своего индустриального сектора; так, Южная Корея выпускает больше инженеров, чем Великобритания, Германия и Швеция вместе взятые; однако это не может служить средством приобщения к постиндустриальному строю, что подтверждается также опытом предшествующего рекордсмена по инженерным кадрам, каким был СССР. В Китае, Таиланде, Малайзии и других странах эта проблема стоит еще более остро.
В-четвертых, хозяйственный прогресс азиатских наций существенно зависит от масштабов и направленности иностранных инвестиций. Прорыв на уровень индустриализованных стран, совершенный в последние десятилетия Тайванем, Южной Кореей, Малайзией и другими «тиграми», в значительной степени обусловлен активным притоком капитала как из Японии, так и из индустриальных держав Запада. Так, на каждого жителя Малайзии в середине 90х годов приходилось более 1100 долл., прямых иностранных инвестиций; соответствующие показатели для Южной Кореи и Тайваня, не говоря уже о Гонконге и Сингапуре, были гораздо выше. Если валовый национальный продукт в Китае в период между 1979 и 1995 годами вырос почти в пять раз, то одним из важнейших способствующих этому обстоятельств стало повышение иностранных капиталовложений в 4 тысячи (!) раз — с 51 млн. до 200 млрд., долл.; однако потребности в инвестициях сегодня велики как никогда, и по данному показателю в расчете на душу населения — 105 долл., на человека — Китай более чем в десять раз отстает от Малайзии. В течение ближайшего десятилетия КНР намерена привлечь в свою экономику около 500 млрд. долл., только для обеспечения программ по созданию современной производственной инфраструктуры. Данная цифра, особенно с учетом объемов инвестиций в российскую экономику, выглядит грандиозной, однако, по оценкам западных экспертов, для превращения Китая во вполне развитую страну, что, конечно, не означает его выхода на уровень США, необходимы тридцать лет и сумма в 55 трлн., долл. Совершенно очевидно, что привлечение таких ресурсов на международных финансовых рынках невозможно.
Поэтому экономический рост азиатских государств при всем его динамизме и при всех изменениях, которые он вносит в расстановку сил в современном мире, представляется, с одной стороны, основанным на вторичных факторах (как отмечает Й.Моррисон, «“тигры” достигли исключительных успехов, однако им еще не удалось добиться того, чтобы их воспринимали как часть группы стран, возглавляющих господствующую тенденцию»), с другой — крайне зависимым от реакции рынков постиндустриальных держав.
Не следует также забывать, что, во-первых, даже количественные показатели развития азиатских экономик не столь впечатляющи, как это иногда представляется. Китай, например, начал свою индустриализацию в условиях, когда среднедушевой годовой доход составлял 490 долл., при принятом Организацией Объединенных Наций критерии абсолютной бедности в 370 долл.; по состоянию на 1993 год его ВНП достиг 580 млрд., долл., что равно соответствующему показателю штата Нью-Йорк и серьезно уступает калифорнийскому.
Как отмечает У.Грейдер, «экстраполируя данные об относительной покупательной способности 1,2 млрд., китайских граждан, некоторые экономисты поспешили объявить Китай третьей или четвертой экономикой мира, которая может догнать Соединенные Штаты за 10— 15 лет; однако если прибегать к измерениям в твердой валюте, единственному в мировой экономике значимому критерию, то это заявление просто нелепо». Данная формулировка, при всей ее полемичности, отражает, на наш взгляд, ситуацию более верно, чем многие из рассмотренных выше. Во-вторых, исследователи, отмечающие быстрый рост азиатских стран, иногда как бы не замечают того, что «Америка также не страдает от нехватки динамизма», демонстрируя огромную способность к обновлению, что «сочетание в ней рынка и свободы, несмотря на существование глубокого неравенства и раскола, усугубляющихся вследствие действия многих глобальных тенденций, придает ей способность... генерировать возможности и идеи для всего мира». Хозяйственная и социальная ситуация в Соединенных Штатах, характеризующаяся высоким экономическим ростом, снижением уровня безработицы, низкой инфляцией и активными усилиями в области научных и технологических разработок, представляется весьма стабильной основой для дальнейших успехов этой страны в начале нового тысячелетия.
Естественно, постиндустриальные державы не должны недооценивать исходящий из Азии вызов их хозяйственной стабильности. Т.Кэннон проводит вполне справедливую параллель между современной ситуацией и расстановкой сил в начале нашего века. Отмечая растущие достижения азиатских экономик и указывая, что «североамериканские и европейские корпорации не могут позволить себе игнорировать эти рынки», он подчеркивает: «Неспособность Великобритании эффективно конкурировать с Северной Америкой, Германией и другими развивающимися рынками в начале XX столетия была решающим фактором ее упадка как крупной промышленной державы». Поэтому развитой мир стремится внимательно контролировать потенциальные возможности расширения новых рынков и активно их осваивать. В этой связи едва ли можно считать конструктивными попытки оценивать достижения стран Азии с точки зрения возможных фатальных последствий для западной цивилизации и искать политические формы разрешения возникающих экономических конфликтов.
Наблюдаемые сегодня изменения в соотношении влияния мировых экономических центров вполне объективны: как в начале столетия островное государство с мизерным в мировом масштабе населением естественным образом утратило хозяйственное доминирование над регионами, население которых стало исчисляться миллиардами, так и теперь старые индустриальные нации не могут обеспечить объемов материального производства, достаточных для удовлетворения потребностей всего человечества. Однако количественные показатели ныне не столь важны, как раньше; мировое господство обеспечивается сейчас способностью стран и территорий к быстрым изменениям, к радикальным нововведениям, к техническому и интеллектуальному прогрессу. Главная задача развитых стран сегодня — это сохранение их уникального лидерства в информационной и технологической сферах, а в этом отношении даже незначительные по населению и естественным ресурсам регионы могут сколь угодно долго находиться в авангарде прогресса, определяя направление развития человечества. Именно в этом, на наш взгляд, и заключено основное условие доминирования постиндустриальных держав над остальной частью мира; именно его утрата имела бы гораздо более тяжелые последствия, чем торговые дисбалансы и непропорциональные потоки рабочей силы и капитала.
Обзор экономического противостояния Запада со странами Юго-Восточной Азии дает достаточное представление о хозяйственных аспектах отношений постиндустриальных наций и развивающегося мира. Мы не рассматриваем проблем, которые могут возникнуть при гипотетической экспансии латиноамериканских государств; подлинно актуальными они могли бы стать лишь в том случае, если бы азиатские «новички» уже реально вступили в круг постиндустриальных держав. Только в подобной ситуации новыми кандидатами окажутся иные территории, и именно к ним сместится центр наиболее динамичных изменений; если же, и вероятность этого весьма велика, Китаю и его соседям не удастся войти в число «избранных», вопрос о пополнении рядов постиндустриальных стран можно будет считать исчерпанным. В таком случае хозяйственное и технологическое доминирование относительного меньшинства человечества над его большей частью может сохраняться в течение долгих десятилетий, что чревато новыми проблемами, масштаб которых и пути решения едва ли можно определить сегодня с достаточной точностью.
Между тем хозяйственные противоречия, ранее часто принимавшие формы экономических войн и серьезных политических конфликтов, представляются вполне разрешимыми при достигнутом человечеством уровне цивилизованности. Не менее, а скорее даже более сложной становится иная проблема, связанная с попыткой новых индустриальных стран бросить вызов традиционным лидерам в хозяйственной сфере. Применяя в экономической борьбе экономические же методы, основанные на экспансии материального производства, они провоцируют рост как затрат сырья, материалов и энергии, так и вредного воздействия на окружающую среду, чем ставят под угрозу нормальное функционирование планетарной биосферы. Таким образом, экология становится одним из важнейших факторов той нестабильности, которая может ожидать человечество в наступающем столетии.
На пороге XXI века цивилизация сталкивается с реальной угрозой своему существованию, исходящей не от политических факторов, как это имело место во второй половине нынешнего столетия, а из противоречий ранее достигнутого уровня экономического развития и обеспеченных стандартов материального благосостояния. Постэкономическая трансформация, первый этап которой начался в наиболее развитых странах Запада в середине 70х годов, является естественным ответом на такое положение дел. Однако ряд проблем, в частности экологические, не могут быть автоматически разрешены по мере углубления хозяйственного прогресса. Они требуют организованных усилий по защите окружающей среды со стороны всех национальных правительств и международных организаций и делают «экологическое движение одной из важнейших движущих сил на пути к новой эпохе».
Экологические проблемы и становление постэкономической системы
Хозяйство стран, традиционно относимых к «третьему миру», с прошлого века ориентировалось на обеспечение ресурсной базы ведущих держав Запада. Отчасти это было обусловлено объективными причинами, отчасти такой путь развития искусственно навязывался странами Европы, но, по всей видимости, объективная составляющая была более существенной.
Во второй половине XX столетия большинство бывших колоний обрели независимость, и страны, экономика которых отличалась замкнутым характером, были вовлечены в мировое разделение труда в первую очередь как экспортеры топлива и других ресурсов. Противостояние развитого мира и развивающихся стран как создателей готового промышленного продукта и поставщиков его компонентов стало важнейшим экономическим фактором, определяющим значение экологических проблем для всего человечества.
Здесь важно обратить внимание на следующие обстоятельства. Во-первых, нельзя не подчеркнуть, что реализация «сырьевого» сценария в развивающихся странах приводит к излишне активной эксплуатации природной среды и радикально снижает выгоды от использования ресурсосберегающих технологий в развитом мире. Во-вторых, те из государств «третьего мира», которые стремятся обеспечить выход на внешние рынки, укрепиться посредством формирования своего промышленного потенциала, используют для этого все возможные методы, пренебрегая разрушительными последствиями своих действий для окружающей среды. И, наконец, в-третьих, страны, оказывающиеся за чертой абсолютной нищеты, будучи не в состоянии обеспечить даже поддержание и без того крайне низкого уровня жизни своих граждан, становятся бессильными перед лицом разрушительных природных явлений, также тяжело сказывающихся на состоянии биосферы. Все эти обстоятельства вынуждают правительства и международные организации уделять самое пристальное внимание экологическим аспектам отношений Севера и Юга.
Современный мир как никогда ранее разделен на две части, обнаруживающие в своем развитии существенно отличные, если не противоположные, тенденции. По одну сторону находятся государства Европы, США и Япония, явно ориентированные на достижение постэкономического состояния и преодоление закономерностей, свойственных индустриальной цивилизации; по другую сторону располагаются остальные регионы, где при всей разнице их экономических потенциалов доминирует стремление (реально воплощаемое или лишь прокламируемое) к индустриализации. И если в хозяйственной области подобное противостояние смягчается и камуфлируется тем, что постиндустриальные страны неизбежно сохраняют производство материальных благ в качестве необходимой основы своего успешного развития, то в вопросах экологии эти различия оказываются более очевидными и разительными.
Индустриально развитые державы на протяжении последней четверти века развиваются, уделяя все большее внимание сохранению и восстановлению природной среды, уменьшению вредных отходов и результатов производства, сокращению использования невозобновляемых ресурсов. Новое отношение к этим проблемам порождено не столько удорожанием сырья или иными экономическими факторами, сколько глубиной постиндустриальной трансформации, переносящей основные акценты за пределы материального производства, в сферу создания информации и знаний. Когда Э. фон Вайцзеккер говорит о том, что страны с наиболее высокими ценами на ресурсы развивались более динамично (так, он пишет: «...в период с 1975 по 1990 год существовала четкая энергетическая “иерархия” среди четырех крупнейших экономических держав: Японии, Европейского сообщества, США и СССР; хорошо известно, какие из этих экономик в указанный период процветали, а какие переживали застой»), он не принимает во внимание ни целый комплекс иных причин, приведших к распаду и краху СССР, ни то, насколько ограниченным оказался успех Японии по сравнению с развитием Соединенных Штатов; напротив, именно США лидируют сегодня в области научно-технических разработок, в том числе и в сфере природоохранных технологий. На наш взгляд, повторим это еще раз, радикальный поворот в отношении к природным ресурсам в последние десятилетия произошел не в связи с изменением экономических условий их применения, а в силу неизбежного расширения сферы создания и использования информации в качестве основного фактора производства. Поэтому экологическая направленность современного общества столь же естественна, сколь и его информационный базис.
Однако полная гармония человека со средой невозможна даже в рамках постэкономического состояния. При всей значимости информации и знаний они не могут заменить материальных ресурсов, по-прежнему применяемых в большинстве производств. Ограничивая использование земель в сельском хозяйстве, человек вынужден более интенсивно, с применением большего количества удобрений и средств защиты растений обрабатывать оставшуюся их часть. Современные технологии позволяют устранять из отходов производства и выбрасываемых газов до двух третей NO, и трех четвертей S02, однако более полная очистка отходов фактически нереальна, так как затраты на нее (во всяком случае, в настоящее время) делают невыгодным любое производство, где образуются такие отходы. Применение новых источников энергии, в том числе и ядерной, также неизбежно сопряжено с опасностями радиоактивного заражения, сложностью утилизации продуктов распада и так далее.
Между тем сегодня можно констатировать, что постиндустриальные державы обеспечивают гораздо меньшую долю загрязнения окружающей среды по отношению к объему производимого валового продукта, чем бывшие члены Восточного блока и развивающиеся страны. По состоянию на 1994—1995 годы вклад США в мировое производство составлял 26%, и это давало 23% выброса С02. Германия имела лучшие показатели (8 против 4%), не говоря уже о Японии (17 против 5%). Что же касается развивающихся стран, то Индонезия при доле в мировом производстве в 0,7% обеспечивала 1% выброса С02, Россия с 2% производства была ответственна за 7% загрязнений, а Китай с теми же производственными мощностями — за 13%. Оценивая остроту этой проблемы, важно учитывать продолжающуюся индустриальную экспансию ряда азиатских и латиноамериканских стран.
Таким образом, основные экологические проблемы начала XXI века связаны с быстрым нарастанием использования ресурсов в наименее промышленно развитых странах, сопровождающимся резким ростом загрязнения воздуха, воды и земель, а также с дисбалансом исторически сложившихся природных экосистем, в том числе уничтожением лесов и разрушением почв, охватывающими огромные территории.
Снижение потребления ресурсов в развитых странах происходит сегодня на фоне роста их применения в новых индустриальных государствах, и общемировой тенденции к уменьшению их использования не отмечается; более того, измерения содержания С02 в атмосфере, проводящиеся начиная с послевоенных лет в лаборатории на горе Мауна-Лоа на Гавайских островах, не только показывают его повышение почти на 13% с 1960 по 1995 год, но и не отмечают принципиальных изменений в динамике этого процесса — тенденцию к экспоненциальному росту не поколебали никакие усилия постиндустриального мира по сокращению вредных выбросов и оптимальному использованию ресурсов.
В то время как постиндустриальные страны предпринимают все новые и новые меры по поддержанию своих экосистем, в развивающихся государствах доминируют другие тенденции. Если Европа гордится успехами по восстановлению чистоты воды в Рейне и воссозданию на прежних местах девственных лесов, если в США только за последние двадцать лет почти в два раза увеличена площадь заповедных и особо охраняемых территорий, то большая часть планеты подвержена изменениям иного рода. С 1850 года было вырублено 7,7 млн. квадратных километров лесов; и, хотя современный мир еще располагает 40 млн. таковых из 60 млн., существовавших на Земле во времена, предшествующие началу хозяйственной деятельности человека, характерно, что половина потерь приходится на последние четыре десятилетия. Соединенные Штаты утратили треть своего лесного покрова на протяжении XX века, но Китай лишился трех его четвертей за последние тридцать лет; бассейн Амазонки, в котором сегодня активно ведутся лесозаготовки, до недавнего времени был главными «легкими» планеты, и последствия происходящих процессов представляются весьма неопределенными.
Не лучше обстоят дела в других регионах: 18% всей территории развивающихся стран составляют засушливые земли, которые в условиях безудержной эксплуатации имеют все шансы превратиться в пустыни и быть навсегда утраченными для хозяйственного использования. Как подчеркивает А.Гор, «согласно результатам совместного исследования, проведенного Институтом мировых ресурсов, Международным институтом по окружающей среде и развитию и Программой ООН по окружающей среде, состояние засушливых регионов стран “третьего мира” приближается к критическому: в результате чрезмерной эксплуатации продуктивность примерно 60% засушливых пахотных земель и 60% засушливых пастбищ быстро снижается». Начиная с 1970 года в Африке, Америке и Азии площадь пустынь увеличилась на 120 млн. гектаров, что превосходит возделываемые площади Китая; при этом за двадцать лет фермеры во всем мире утратили более 480 млрд, тонн чернозема, что эквивалентно его запасам на Индийском полуострове. За эти же годы более 7 всех обрабатываемых в Центральной Африке территорий стали фактически непригодными для современного земледелия, была уничтожена уникальная экосистема Аральского моря, резко ухудшилось состояние почв в Бразилии и других странах Латинской Америки. Сегодня становится совершенно очевидным, что центр процессов, обусловливающих разрушение окружающей среды, сместился в развивающиеся страны; хотя и сейчас развитый мир обеспечивает большую часть вредных атмосферных выбросов, его доля в общем загрязнении воздуха, воды и почв снижается, тогда как «девяносто процентов ущерба, связанного с вымиранием видов, эрозией почв, уничтожением лесов и дикой природы, а также опустыниванием, приходятся на развивающиеся страны “третьего мира”, учитывая, что к их числу присоединяются Россия и страны СНГ, особенно в том, что касается принесения природы в жертву интересам мировой торговли. Наиболее ужасающие случаи загрязнения воды и воздуха сегодня отмечаются в городах развивающихся и молодых промышленно развитых стран, например в Мехико, Ухане, Тайбэе и Каире; Рур и Питтсбург в сравнении с ними выглядят сегодня почти курортами».
Проблемы, связанные с экологическим ущербом, наносимым человечеству странами «третьего мира», усугубляются тем, что в ближайшие десятилетия, судя по всему, трудно ожидать какого-либо перелома в наметившихся тенденциях. Новые индустриальные государства, в первую очередь в Юго-Восточной Азии, слишком жестко, хотя и вполне справедливо, связывают свои перспективы с прорывом в ряд промышленно развитых держав и будут использовать для этого любые возможности. Масштаб изменений заметен даже поверхностному взгляду; если раньше азиатские страны выступали в качестве поставщиков энергоносителей на мировые рынки, то теперь положение кардинально изменилось. До 1993 года Китай оставался нетто-экспортером нефти; сегодня его импорт превышает 600 тыс. баррелей в день и, как ожидают, достигнет 2,7 млн. баррелей в день к 2010 году. Соответствующими темпами растет и неконтролируемое загрязнение окружающей среды. Потенциал же ресурсосбережения в западных странах, активно продвигавшихся по этому пути на протяжении последних двадцати лет, представляется относительно исчерпанным; для осуществления нового технологического скачка потребуется, скорее всего, не одно десятилетие.
Если рассмотреть только вредные выбросы в атмосферу, которые, во-первых, могут быть проконтролированы и, во-вторых, отражают в той или иной мере развитие промышленного производства в отдельных регионах, то, согласно самым оптимистическим прогнозам, в период с 1980 по 2010 год объем выбросов углекислого газа, окислов серы и азота в развитых странах останется на стабильном уровне, составляющем около 2,8 млрд., тонн в год. Сокращения выбросов можно ожидать не ранее 2010 года, когда станет возможным промышленное использование принципиально новых технологий очистки. За эти же годы молодые промышленно развитые экономики увеличат выбросы с 249 до 738 млн. тонн, то есть в 2,96 раза. Но и этот рост, который можно объяснить ускоренными темпами их хозяйственного развития, окажется менее значительным, чем увеличение объемов загрязнения со стороны прочих развивающихся стран, в число которых не включены Восточная Европа и республики бывшего СССР — данные государства обеспечат рост этого показателя в 3,84 раза, причем к 2015 году превзойдут по нему все развитые страны вместе взятые.
Подобные прогнозы свидетельствуют, к сожалению, о явной тенденции к нарастанию неэффективного хозяйствования; если темпы роста вредных выбросов в молодых промышленно развитых странах уже сегодня имеют тенденцию к замедлению, то в наиболее отсталых регионах об этом нет и речи. Так, например, Китай, активно развивающий национальную промышленность, широко использует в качестве топлива каменный уголь, добываемый на собственных месторождениях. Между тем «расчеты, произведенные центром “Восток-Запад” на Гавайях, позволяют предположить, что уголь, сжигаемый Китаем, ежегодно добавляет в атмосферу больше выбросов сернистого ангидрида и окислов азота, чем их сокращается с помощью усовершенствованного контроля за состоянием окружающей среды, осуществляемого всеми странами ОЭСР, вместе взятыми»; обеспечивая уже сегодня 13% мировых выбросов С02в атмосферу, Китай не только не намерен предпринимать сколь-либо серьезных природоохранных мер, но и недавно одобрил национальную программу по расширению сети работающих на угле электростанций и иных энергетических установок, в ходе реализации которой потребление угля в стране составит 3/4 мирового объема. В целом же к 2025 году выбросы в атмосферу С02 развивающимися странами увеличатся в четыре раза по сравнению с их нынешним уровнем.
Еще более очевидный пример связан с производством и использованием озоноразрушающих веществ. Как известно, эта проблема получила широкий международный резонанс, воплотившийся в конечном счете в подписании Монреальского протокола о веществах, разрушающих озоновый слой, согласно которому все страны должны были последовательно сокращать их производство вплоть до полного прекращения в 1998 году. Десять лет назад основными производителями таких веществ были США, ЕС, Япония и СССР, причем суммарный вырабатываемый ими объем составлял 971 тыс. метрических тонн в пересчете на активные вредные элементы. В 1994 году все эти государства, вместе взятые, выпускали лишь 90 тыс. тонн — в десять раз меньше, чем до подписания, а США стали единственной страной, полностью прекратившей производство; и что же? Китай оказался единоличным лидером, произведшим 90,9 тыс. тонн — больше, чем все индустриально развитые страны и Россия! При этом выпуск подобных веществ возрос и в других молодых промышленно развитых экономиках: в Южной Корее на 15%, в Мексике — на 21, в Малайзии — на 24, в Индонезии — на 69, в самом Китае — на 95, на Филиппинах — на 109, а в Индии на 193%.
На наш взгляд, в ближайшие десятилетия «третий мир» не обретет реальных возможностей для обеспечения даже самых необходимых природоохранных мероприятий. Единственным серьезным источником средств для осуществления подобных мер могли бы быть поступления от продажи ресурсов и энергоносителей, однако в среднесрочной перспективе «традиционные поставщики сырья в странах “третьего мира” будут находить все более ограниченные рынки для своих все более дешевых ресурсов», и большинству ресурсодобывающих регионов их экспорт будет приносить средства, достаточные лишь для поддержания существующих уровней внутреннего потребления и расчетов по текущим обязательствам, связанным с обслуживанием внешнего долга. Молодые промышленно развитые экономики, в первую очередь в Азии, имеют большие финансовые ресурсы, однако заинтересованы прежде всего в эффективном инвестировании их в производящий сектор хозяйства и не считают проблемы охраны окружающей среды первостепенными.
Поддержание экологического равновесия требует огромных финансовых и материальных затрат, и основная проблема связана с тем, что если в развитых государствах, как мы отмечали выше, природоохранные мероприятия в большинстве случаев экономически выгодны и затраты на их проведение через определенный срок окупаются, то в остальных регионах мира они неспособны принести в обозримом будущем никакого экономического эффекта. Поэтому ход решения подобных проблем становится сегодня показателем того, насколько постэкономические общества способны действовать в мировом масштабе ради поддержания устойчивости планетарной экосистемы, а, следовательно, и своего собственного развития.
Складывающаяся в этой области ситуация дает основания для весьма умеренного оптимизма. Сегодня для финансового обеспечения программ, способных лишь остановить негативные процессы в странах Юга, не говоря о восстановлении утраченных природных систем, необходимы затраты, составляющие, по минимальным оценкам, около 125 млрд. долл., в год на протяжении не менее двадцати лет. Масштаб этой цифры становится понятным, если учесть, что вся сумма средств, выделяемых развитыми странами «третьему миру» в виде ассигнований по различным программам помощи, в начале 90х годов не превышала 55 млрд. долл., в год и с тех пор имеет явную тенденцию к снижению. Только за 1992—1995 годы помощь, предоставляемая развивающимся странам по официальным каналам со стороны США, снизилась с 11,7 до 7,3 млрд., долл.; и, несмотря на усилия Японии, в 1995 году «суммарный объем помощи сократился до наименьшего с 1973 года значения и составил в среднем всего 0,3% ВНП» ведущих постиндустриальных стран.
Многие экономисты, социологи и политики выдвигают планы экстренных мер, направленных на обеспечение поддержки южных регионов планеты. В последнее время, особенно после Всемирного саммита в Риоде-Жанейро в 1992 году, стала активно обсуждаться идея широкомасштабной помощи «третьему миру», причем ее объем — около 100 млрд. долл, ежегодно — мог бы при надлежащем использовании решить наиболее актуальные экологические проблемы.
Предпринимаются попытки убедить общественность развитых стран не только в том, что данные расходы безусловно необходимы в нынешней ситуации, но и в том, что они не окажутся излишне тяжелым бременем. Так, авторы последнего доклада Римскому клубу отмечают, что подобные затраты составляют не более 0,7% суммарного валового национального продукта развитых индустриальных стран; А.Гор акцентирует внимание на том, что подобная задача выполнима даже силами одних Соединенных Штатов, хотя в этом случае суммарные расходы приблизятся к 2% ВНП. Причем, напоминает автор, такая же доля американского ВНП была использована в послевоенные годы для оказания экономической помощи Западной Европе в рамках «плана Маршалла», на долгие десятилетия обеспечившей стабильность на континенте.
Провозглашение глобального «плана Маршалла», нацеленного на активную экономическую помощь «третьему миру» и тем самым резкое улучшение экологической обстановки в развивающихся странах, должно, по замыслу, привести к «созданию в развивающемся мире социально-политических условий, благоприятствующих возникновению устойчивых обществ». Такой план не может, однако, не столкнуться со значительными трудностями.
Первой из них является сложность извлечения подобного объема средств из хозяйственного оборота развитых стран. Сегодня, когда США вынуждены ускорять модернизацию своего производственного потенциала ради поддержания конкурентоспособности отечественных товаров перед лицом азиатских экспортеров, а Европейское сообщество занято борьбой с безработицей и решением задач, связанных с образованием европейской конфедерации, те несколько процентов валового продукта, о которых говорят сторонники глобального «плана Маршалла», представляются весьма нелишними для развития национальных экономик. В этой связи характерна позиция и самого А. Гора: выступая в 1992 году в роли одного из крупнейших специалистов в области защиты окружающей среды, он ратовал за расширение поддержки «третьего мира»; однако упомянутое выше сокращение американских программ помощи произошло как раз в то время, когда их автор был вице президентом Соединенных Штатов, добивавшимся (и добившимся) переизбрания на новый срок на выборах 1996 года.
Вторая не менее важная проблема связана с характером расходования не только гипотетических, но и реальных средств, направляемых в развивающиеся страны в рамках программ по охране окружающей среды. Государства, в течение десятилетий демонстрировавшие неэффективность не только своей экономики, но и системы управления, далеко не всегда эффективно распоряжаются поступающими ресурсами; в определенной степени именно это обусловливает неудачи встреч и переговоров, организуемых в последние годы с целью выработки нового пакета договоренностей и документов, регламентирующих очередные меры по охране природы.
Рассматривая ситуацию в странах Азии и отчасти Латинской Америки (за исключением бассейна Амазонки), следует признать, что сегодня реальное и эффективное вмешательство западного мира в экологическую политику молодых промышленно развивающихся стран практически невозможно. Между тем история хозяйственного прогресса показывает, что обеспечение экологически безопасных условий существования неизменно выходит на первый план по мере повышения уровня жизни в той или иной стране. Азиатские государства лишь недавно решили проблему самообеспечения продовольствием, имеют огромную долю населения, не вовлеченного в современное производство, низкий уровень технологий и образования, и поэтому проблемы охраны окружающей среды не являются и не могут быть естественным элементом системы их предпочтений. Однако столь же очевидно и то, что эти вопросы окажутся исключительно важными, как только данные страны выйдут на уровень развития, сопоставимый с тем, достигнув которого граждане и правительства западных стран стали рассматривать соответствующие проблемы как первоочередные. К этому времени они смогут также оценить и чисто хозяйственные преимущества использования современных природоохранных систем, что обеспечит их быстрое распространение. Япония дает прекрасный пример подобного типа развития: совершив в 60-е—80-е годы радикальный индустриальный прорыв, она сегодня имеет один из самых высоких показателей затрат на природоохранные мероприятия и обеспечивает самый низкий уровень загрязнения окружающей среды в расчете на единицу производимого валового национального продукта. Аналогичные процессы развернутся в ближайшие десятилетия и в других молодых промышленно развитых странах Азии, а через двадцать тридцать лет охватят также и континентальный Китай, крупнейшую экономическую систему региона.
К сожалению, нельзя сделать подобные прогнозы в отношении наиболее бедных стран. Здесь экологические проблемы связаны прежде всего с кризисом самой среды обитания — гибелью лесов, животных, эрозией почв, разрушением плодородного слоя земли и так далее. Скорее всего, в этом случае следует говорить о программах прямой помощи, осуществляемых в масштабах мирового сообщества, в том числе через объявление отдельных стран и регионов зонами экологического бедствия и осуществление прямого контроля над ними со стороны международных организаций, которые не только проводили бы необходимые мероприятия непосредственно на месте, но и осуществляли бы впоследствии контроль за состоянием и функционированием созданных природоохранных систем. Таким образом, мы подходим к рассмотрению беднейших стран как некоего «четвертого мира», требующего все более неординарных подходов по мере того, как все более неординарными становятся связанные с ним проблемы и опасности.
Беднейшие регионы: перспективы и проблемы
В 60-е и 70-е годы, в период активного образования молодых независимых государств в Африке и Азии, эпоху антиколониальных войн и движений, многие социологи как на Западе, так и в социалистическом лагере полагали, что политическое освобождение народов обеспечит ускорение их хозяйственного развития. Все эти ожидания остались в прошлом; как отмечает Р.Хейльбронер, расчеты показывают, что между 1750 и 1990 годами разрыв в среднем уровне жизни между гражданами стран Европы и развивающегося мира вырос в восемь раз, причем более двух третей этих диспропорций обусловлено технологическими изменениями последних десятилетий. Поэтому сегодня актуальной задачей постиндустриального мира становится не столько налаживание равноправного партнерства со странами Юга, сколько проведение мер, минимизирующих возникающие в них политические, экологические и гуманитарные опасности.
Последние десятилетия показали, что, с одной стороны, независимые государства Африки и Азии по большей части неспособны не только к эффективному использованию индустриальных технологий, но и к развитию своего аграрного сектора. Привнесенные колонизаторами методы земледелия и добычи природных ресурсов были изначально ориентированы на удовлетворение потребности европейских государств в специфических типах колониальных товаров и отдельных полезных ископаемых; население же колоний в своем большинстве вело хозяйство, мало изменившееся за последние столетия и направленное на обеспечение примитивного выживания. Сформированная колонизаторами относительно эффективная система управления и предпринятые меры по развитию образования и здравоохранения имели, наряду с позитивными, и негативные последствия. После свержения иностранного господства во всех развивающихся странах был отмечен резкий скачок имущественного неравенства, связанный с восстановлением общинных социальных структур и полуплеменной организации; резкое снижение смертности привело к демографическому взрыву, который даже при низких нормах потребления многократно усилил нагрузку на среду обитания, начавшую приходить в упадок из-за отсутствия рациональных технологий использования почв и иных природных ресурсов.
С другой стороны, с преодолением колониального господства как внутри новых стран, так и между ними вспыхнули ожесточенные конфликты, вызванные самыми разными противоречиями — от политических и религиозных до расовых и этнических. Часть из них была обусловлена политикой колониальных властей, разделивших новые страны весьма условными границами; так, до сих пор, после многих открытых военных столкновений, существенным фактором напряженности в Азии остаются территориальные претензии Пакистана к Индии. Однако в гораздо большей мере проблемы беднейших стран обусловлены противоречиями, которые являются для них сугубо внутренними, — начиная от борьбы разного рода клик за власть в рамках одной страны до этнических конфликтов, охватывающих целые регионы. Гражданские войны в Сомали и Эфиопии, Шри-Ланке и Афганистане, Мозамбике и Анголе продолжались десятилетиями; столь же долгими оказались и социальные конфликты в Пакистане и Бирме, Восточном Тиморе и Заире, Гватемале и Никарагуа. За шесть лет правления маоистского режима в Кампучии было уничтожено около 1,75 млн. человек; еще трагичнее был происходивший на глазах всего цивилизованного мира этнический конфликт в Руанде и на сопредельных территориях, в котором менее чем за год погибло более 1 млн. человек, что превышает число жертв среди военнослужащих и гражданских лиц в ходе военных действий на Западном фронте с момента высадки союзников в Нормандии до капитуляции Германии.
В результате «третий мир» разделился еще до того, как наметился и стал реальностью экономический и политический крах «второго». Территории, оказавшиеся в относительно привилегированном положении (например, государства Персидского залива с их запасами нефти или вошедшие в орбиту японского влияния малые страны Юго-Восточной Азии), сумели достичь значительных хозяйственных успехов благодаря высокому уровню инвестиций в национальную экономику, умеренному внешнему долгу и относительно незначительным (кроме стран Персидского залива) расходам на военные нужды. Большинство же других государств, выбравших путь наращивания внешнего долга, экономического изоляционизма, а иногда социалистических по своей фразеологии экспериментов и роста военных расходов, превратились в «четвертый мир», бедность которого в последние десятилетия не только не преодолевается, но, напротив, становится все более очевидной. В начале 90-х годов даже такие относительно благополучные страны, как Индия с ее формирующейся промышленностью или Нигерия, самая населенная страна Африки и крупнейший на континенте экспортер нефти, имели среднедушевой годовой доход в 360 и 278 долл. соответственно, в результате чего более 90% их населения, составляющего в совокупности почти миллиард человек, жили ниже определенной ООН черты абсолютной бедности. И сегодня нельзя не согласиться с малоутешительным выводом, согласно которому «этот “четвертый мир” стал предметом забот для мировой системы, но не как... партнер по будущему развитию, а как объект оказания помощи неимущим и контроля в целях поддержания порядка», причем с каждым годом все более очевидно, что «никто из футурологов и специалистов по постиндустриальному обществу не знает, что следует предпринять для разрешения проблем вопиющей бедности и эксплуатации в странах Юга».
Анализируя динамику хозяйственных процессов в этих регионах за последние три десятилетия и даже не оценивая влияние военных и этнических конфликтов, можно легко увидеть внутреннюю логику умирания гигантских территорий.
С середины нашего столетия одним из важнейших аспектов развития этих регионов стал неуправляемый рост населения. В целом в мире с середины 50-х до середины 90-х годов уровень смертности, скорее от преодоления массового голода и улучшившегося питания, чем от успехов здравоохранения, снизился более чем в 2,5 раза, тогда как соответствующий показатель рождаемости уменьшился лишь на 30%; для развивающихся стран разрыв динамики этих цифр был еще более очевидным. В результате с 1950 по 1985 год прирост населения в высокоразвитых индустриальных странах составил, с учетом активной миграции, лишь 41%, в то время как в наименее развитых регионах планеты — 119%; следствием этого становится то, что граждане промышленно развитых демократий составляют уменьшающуюся часть населения мира: в то время как в 1950 году их доля ограничивалась пятой частью жителей Земли, к 2025 году таковая не превысит 14%.
Нельзя не отметить, что сегодня темпы роста населения снизились в тех регионах развивающегося мира, где прослеживаются тенденции к экономическому прогрессу; повышение уровня образования, вовлечение все большего числа людей в состав экономически активного населения, рост доли работающих женщин и другие факторы способствуют снижению рождаемости, идущему параллельно с повышением уровня жизни. В то же время в отсталых странах ситуация усугубляется: согласно прогнозам, население наименее развитых стран Африки увеличится к 2025 году более чем втрое, составив 1,58 млрд., человек; доля континента возрастет с нынешних 12% до более чем 15% населения земного шара. К концу первой четверти следующего столетия в Нигерии будут проживать 301 млн. человек, в Заире — 99, в Танзании — 84 млн. человек, причем в этих странах прогнозируется лишь поддержание на прежнем уровне, а то и снижение, объемов производства основных видов продукции.
Демографические проблемы не только провоцируют рост дефицита ресурсов и распространение бедности, но имеют еще одну важную сторону. До сегодняшнего дня процессы урбанизации в развивающихся странах не привлекали к себе большого внимания, поскольку крупнейшие агломерации оставались сосредоточенными в рамках развитых стран, а также Латинской Америки, Китая и Индии, где правительства в определенной мере могли поддерживать контроль над ситуацией. В ближайшем будущем положение может измениться самым кардинальным образом. Еще в середине 70х годов число городских жителей в развивающихся странах превысило население городов в странах ОЭСР; в 1990 году оно составило почти 1,4 млрд., человек, к 2010 году, вполне вероятно, достигнет 2,7 млрд., то есть более чем в два с половиной раза превысит число горожан в развитых регионах планеты. Разнонаправленность тенденций подчеркивается и тем, что среди крупнейших мегаполисов число жителей в период между 1985 и 2000 годами сократится лишь в Лондоне. Сосредоточение же гигантских масс людей в огромных агломерациях «третьего мира», не говоря уже о населении африканских городов, в условиях фактически полного отсутствия индустриального производства представляющем собой лишь «чистых потребителей», повышает риск не только социальных конфликтов, но и неконтролируемых эпидемий. Не случайно, что именно в Африке, в городах, население которых превышает 200 тыс. человек, количество инфицированных вирусом иммунодефицита человека достигает уже сегодня одной трети всего населения, а эту проблему ни в коем случае нельзя считать ограниченной одним лишь «четвертым миром».
Между тем сегодня шансы наиболее бедных африканских, азиатских и латиноамериканских государств на сокращение пропасти, отделяющей их от развитых стран Запада, малы как никогда. Начавшаяся в 70-е годы постэкономическая трансформация привела не только к укреплению позиций постиндустриальных держав и сокращению возможностей влияния на их политику со стороны стран южной части земного шара; гораздо более болезненными оказались новые тенденции, с которыми связаны резкое сокращение потребления ресурсов и снижение цен на них, а также рост привлекательности западных финансовых рынков для потенциальных инвесторов. Все это приводит к снижению доходов развивающихся стран, оскудению притока инвестиций в их экономику и ухудшению условий заимствования на кредитных рынках. В 1985 году доля инвестиций, направляемых постиндустриальным миром в наименее развитые страны, была в три раза меньшей, чем объем капиталов, вкладываемых постиндустриальными странами в экономику друг друга; при этом за десятилетие объем прямых иностранных инвестиций в экономику африканских государств снизился почти в два раза— с 6,7% в 1975 году до 3,5%. Падение цен на сырьевые ресурсы вызвало сокращение их производства и разорение многих национальных компаний. Доля стран Африки, расположенных к югу от Сахары, в мировой торговле сырьевыми товарами сократилась с 7,2% в 1970 году и 5,5% в 1980-м до 3,7% в 1989; национальное промышленное производство было к этому времени фактически полностью парализовано отсутствием инвестиций, и снижение его вклада в мировой показатель оказалось еще более значительным: с 1,2 до 0,5 и 0,4% за те же годы.
Однако и эти плачевные результаты представляются не самыми опасными в нынешней ситуации. Более острые проблемы возникают в связи с абсолютным сокращением производства жизненно необходимых продуктов (как в масштабах отдельных стран, так, в еще большей степени, в расчете на душу населения). 70-е годы определили новую тенденцию, в соответствии с которой мировое производство все более переориентируется с количественных на качественные показатели, с производства промышленной продукции на создание услуг и информации. На фоне происходящих демографических процессов это выражается в фактическом прекращении роста промышленной продукции на душу населения (его прирост составил не более 10% между 1973 и 1990 годами), и если это справедливо для мира в целом, то понятно, какова ситуация в наименее благополучных регионах. По мере насыщения основных потребностей в постиндустриальных странах замедляются темпы роста производства основных сельскохозяйственных культур (так, прирост урожайности пшеницы в США в 60-е годы по сравнению с 50-ми составил 45%, тогда как в 80-е по сравнению с 70-ми годами — всего 10%); потребители обращают больше внимания на качество и биологические характеристики продукта, чем на его цену и доступность.
В современных условиях становится особенно очевидным, что огромный разрыв между богатыми и бедными регионами в значительной мере обусловлен не столько отсутствием ресурсов, сколько их несовершенным использованием, сохранением прежних методов производства и неспособностью к нововведениям. В беднейших странах Южной Азии около 40% применяемых на рисовых полях удобрений «расходуются впустую вследствие неэффективного их применения, в то время как из-за неудовлетворительного ухода за посевами, плохого хранения и переработки теряется до 20% выращенного риса»; использование примитивных орудий труда приводит к тому, что африканский крестьянин в среднем выращивает в год не более 600 килограммов зерновых, тогда как американский фермер — не менее 80 тонн. Поэтому даже в странах, считавшихся в колониальные времена относительно благополучными, наблюдается углубляющийся хозяйственный спад: так, в Котд-Ивуаре «в течение 80х годов ВВП сокращался в расчете на душу населения на уровне —4,6% в год». Стремление же получить хотя бы скудные урожаи с применением примитивных орудий труда приводит к разрушению почв, принимающему в «четвертом мире» невиданные ранее масштабы. Сегодня, по данным ФАО, в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, где 42% не использующихся в сельском хозяйстве земель имеют низкую естественную продуктивность, две трети обрабатываемых площадей находятся в настолько деградировавшем состоянии, что непригодны для ведения сельскохозяйственного производства.
Таким образом, едва ли в начале следующего столетия страны «четвертого мира» найдут методы решительного сокращения разрыва, отделяющего их от постэкономической цивилизации. Скорее всего, это будет период поиска путей обеспечения элементарного выживания их народов. Мы уже отмечали, что постиндустриальное сообщество жестко задает тенденции к снижению темпов роста сельскохозяйственного и промышленного производства, и это неизбежно в условиях перехода на новый этап постэкономической трансформации; в результате перспективы «четвертого мира» драматически изменяются. Если между 1950 и 1990 годами мировое производство зерна выросло на 182%, то с 1990 по 1996 год оно увеличилось лишь на 3%; это означает, что среднедушевое производство зерна в мире сократилось с рекордного уровня в 346 кг в 1984 году до 336 кг в 1990 году и 313 кг в 1996 году, что соответствует темпу почти в 0,9% в год. Вполне понятно, что наиболее негативное влияние эти общемировые тенденции оказывают на страны Африки, Южной Азии и Латинской Америки; но снижение выработки зерновых лишь подчеркивает общую тенденцию как во всем сельском хозяйстве развивающихся государств (с 1985 по 1989 год среднедушевое производство продовольствия упало в 94 странах), так и в экономике «четвертого мира» в целом (в 80е годы среднедушевые доходы сократились в 40 государствах). В 13 странах, среди которых Никарагуа, Кения, Заир, Камбоджа, Эфиопия, Афганистан и некоторые другие, сегодня производится и потребляется меньше продовольствия на душу населения, чем тридцать лет назад; всего же на территориях, охваченных процессами резкого падения производства, живет около четверти населения земного шара. Особенно следует отметить то обстоятельство, что если в 1990 году насчитывалось всего семь стран, в которых среднедушевые доходы были меньшими, чем в 1960 году, то к 1996му их стало девятнадцать.
Анализ экономической политики стран «четвертого мира» свидетельствует еще об одной важной закономерности. Те из них, кто ориентировался на извлечение всех возможных преимуществ из хозяйственных контактов с внешним миром, обнаруживали рост объемов производства и иных макроэкономических показателей, и он отчетливо коррелировал со степенью открытости их экономик; прецеденты отрицательного роста валового национального продукта на душу населения в этих государствах отсутствовали и отсутствуют. Страны же, сводившие контакты с внешним миром к минимуму, до 70х годов имевшие относительно удовлетворительные темпы роста, оказались в последние двадцать лет в экономическом тупике: половина государств, «умеренно» ориентированных на минимальные контакты с внешним миром, стали допускать снижение среднедушевого показателя ВНП, а в группе стран, значительно ограничивавших контакты с соседями, подобная динамика была отмечена у четырех пятых их общего числа. Последнее показывает всю сложность и противоречивость положения современного «четвертого мира»: он не может не только развиваться, но даже поддерживать существующие стандарты потребления без взаимодействия с Западом, и в то же время такое взаимодействие не может быть сегодня ни равноправным, ни партнерским.
Полная противоположность отношений постиндустриальных стран с «четвертым миром» и растущими экономиками Юго-Восточной Азии иллюстрируется следующими фактами. Если из азиатских стран Запад импортирует по искусственно завышенным ценам продукты массового индустриального производства, а экспортирует по искусственно заниженным ценам информацию и технологии, то в отношении бедных государств предметом экспорта являются как раз промышленные товары, а импортируются в основном сырье и иные виды ресурсов. В результате сокращения спроса на них возник беспрецедентный дисбаланс в торговле с территориями Юга; индекс цен на получаемые оттуда товары снизился с 1974 по 1991 год почти в три с половиной раза; для поддержания приемлемых уровней импорта промышленных товаров развивающиеся страны вынуждены были в этой ситуации все более активно привлекать кредиты западных правительств, частных банков и международных финансовых организаций. Если в 1974 году общий объем внешнего долга развивающихся стран составлял 135 млрд., долл., то к 1981 году он достиг 751 млрд., а в начале 90-х годов — 1,935 трлн.; при этом наиболее быстрыми темпами росли долги центральноафриканских стран, надежды которых на устойчивое хозяйственное развитие выглядят иллюзорными. К 1992 году отношение объемов внешних заимствований к валовому национальному продукту по сравнению с аналогичным показателем 1980 года составляло в Индонезии 67 против 29%, в Марокко — 77 против 53%, на Ямайке — 153 против 78%, в Гайане — 768 против 147% и так далее.
Подобный вариант «глобализации» хозяйства, приводящий к тому, что «доля в мировой торговле наиболее бедных государств, в которых проживает 20% населения мира, в период с 1960 по 1990 год сократилась с 4 до менее чем 1%», обусловливает два серьезных последствия.
Во-первых, страны «четвертого мира» становятся нетто-поставщиками продукции в постиндустриальные регионы, а в последние годы также и нетто-поставщиками капитала. В 1994 году сумма текущих заимствований развивающихся стран, достигшая 167,8 млрд., долл., впервые оказалась меньше выплаченных по кредитам процентов — 169,5 млрд. долл. Запад получил чистый финансовый трансферт на сумму более 1,7 млрд., долл., хотя в действительности эта сумма намного больше, так как условия зависимости, в которые поставлены бедные страны, позволяют играть на ценах и диктовать направления использования кредитов. Это ведет к дальнейшему обнищанию стран Юга, чреватому, как отмечалось выше, опасными экологическими, национальными, военными и даже эпидемиологическими катаклизмами, способными отразиться на большинстве населения планеты.
Во-вторых, накопление безнадежных долгов опасно для стабильности финансовой системы самих постиндустриальных стран. Вложение средств в экономику «четвертого мира», пока еще приносящее проценты, выплачиваемые за счет новых кредитов, может закончиться таким же образом, каким обычно и заканчивается кредитование банкрота: кредитор оказывается собственником сомнительных и никому не нужных «активов», само сохранение которых требует дополнительных средств. Поэтому предложение ряда развивающихся стран относительно постепенного и контролируемого списания долгов или их существенной переструктуризации представляется не самым плохим решением проблемы. Однако оно оставляет открытым важнейший вопрос о том, каким образом расходуются как заемные средства, так и деньги, которые можно было бы сэкономить в ходе осуществления программы списания задолженности.
Возможность решения проблем «четвертого мира» определит, на наш взгляд, устойчивость политической ситуации в мире в первой половине XXI века. В ближайшие десятилетия три региона — Северная и Центральная Африка, некоторые страны Южной Азии и наиболее отсталые государства Латинской Америки — окажутся реципиентами более четырех пятых всей экономической помощи, выделяемой постиндустриальным миром в пользу слаборазвитых стран. В этих условиях разумно ожидать, что ведущие державы будут строить свои отношения с данными регионами на основании принципов, которые можно назвать принципами обновленного колониализма. Сегодня не стоит, как это нередко делалось ранее, предполагать, что «доминирующее движение исторических сил в XXI веке может привести к следующим результатам: благодаря экономическому развитию демократия и личная независимость становятся настоятельной необходимостью; мгновенная международная связь ослабляет власть деспотических правительств; увеличение числа демократических государств сокращает возможности для конфликта»; распространение западных ценностей не примет таких широких масштабов, как хотелось бы многим, в первую очередь потому, что сами эти ценности являются постэкономическими и не могут быть восприняты там, где еще не пройдена в полной мере даже экономическая стадия социального развития.
Речь должна идти, по-видимому, о целом ряде экстраординарных мер, которые следовало бы применить по отношению к странам, явно относящимся к «четвертому миру». Осознав исходящие оттуда опасности, постэкономические державы, скорее всего, сочтут за благо отказаться от требований по долговым обязательствам, списать существующую задолженность и накопленные проценты, а также предоставить этим государствам серьезные финансовые трансферты для обеспечения их экологической безопасности и социального развития. Авторы Доклада о положении в мире высказывают похожие, но не до конца последовательные предложения, когда пишут: «Кредиторам пора ликвидировать основную часть обязательств правительств... 32 наиболее обремененных долгами стран... примерно 200 млрд., долл., в обмен на гарантии безопасности людей: должники должны взять на себя обязательства сократить свои военные расходы и численность вооруженных сил и инвестировать ресурсы, которые в противном случае пошли бы на погашение долга, в социальную сферу и охрану окружающей среды». На наш взгляд, подобная программа не приведет к реальным позитивным изменениям, поскольку сэкономленные средства не будут использованы на необходимые нужды, а проблемы военной и политической напряженности отнюдь не потеряют всей остроты.
Единственный реальный выход мы видим в действиях, скоординированных в рамках мирового сообщества и направленных на устранение экологических и гуманитарных опасностей, исходящих из слаборазвитых регионов мира. Сегодня человечество признает возможным использовать силы Организации Объединенных Наций для предотвращения организованного насилия и этнических конфликтов. В ближайшем будущем должно созреть понимание необходимости также солидарно реагировать на нарастание неспособности целых стран обеспечивать свое население необходимыми средствами существования и поддерживать должное состояние среды обитания. Такое реагирование должно быть жестким и эффективным: экономическая помощь поступает при условии прекращения суверенитета национальных правительств над терпящими экономическое и экологическое бедствие территориями и передачи управления ими в руки международной организации или отдельных стран в рамках международного органа, который получил бы вновь, причем в расширенном масштабе, функции ранее упраздненного Организацией Объединенных Наций Совета по опеке.
В нынешних условиях призывы к установлению равноправных отношений между постиндустриальными регионами и развивающимися странами остаются совершенно нереальными. Современная западная модель показала, что даже относительно высокоиндустриализованные и развитые экономики (например, в бывшем СССР и в прежних странах Восточного блока) не способны противостоять системе, главные ресурсы которой представлены информационными продуктами и технологиями — средствами, которые в странах «четвертого мира» сегодня не только не могут быть произведены, но даже адекватно использованы. В постиндустриальных сообществах материальное потребление перестает быть основным мотивом человеческой деятельности; развитие же, принимающее постэкономический характер, открывает возможности для серьезного пересмотра вопроса о приоритетных направлениях инвестирования материальных ресурсов. Одним из важнейших приоритетов, если не самым важным, становится поддержка наиболее бедных стран ради обеспечения устойчивого развития всего человечества как единого целого. Сегодня у западного мира нет достаточных для этого средств; в то же время углубляется понимание необходимости сделать все возможное, чтобы предотвратить деградацию как народов, так и природной среды в Африке, Азии и части Латинской Америки. Ради этого придется, возможно, пожертвовать ростом текущего потребления материальных благ в постиндустриальной части мира и темпами его хозяйственного прогресса, ибо альтернативной жертвой может стать судьба всей цивилизации.
Подводя итоги этой части, отметим прежде всего, что становление постэкономического состояния цивилизации представляет собой постепенный, эволюционный процесс, не допускающий радикальных скачков и прорывов. Изменения последних трех десятилетий, воспринятые на всех континентах как своего рода хозяйственная, политическая и социальная революция, в действительности суть естественный результат процессов, развивавшихся в недрах западного мира на протяжении всего заключительного периода индустриальной эпохи.
Нынешнее тысячелетие завершается в условиях, когда обозначились границы первого этапа постэкономической трансформации. Начавшись в наиболее развитых постиндустриальных странах, она фактически не затронула остальную часть человечества, однако ее последствия привели к такому пониманию ближайших перспектив развития цивилизации и современной геополитической ситуации, которое коренным образом отличается от аналитических конструкций тридцатилетней давности.
Во-первых, потерпели крах хозяйственные системы, нацеленные на преодоление экономического типа социального устройства через бескомпромиссное отрицание поверхностных форм проявления экономических процессов. Единственное направление выхода человечества за рамки экономического общества представлено сегодня странами Запада, развитие которых базируется на творческих способностях человека, формировании новой системы мотивов и предпочтений, повышении роли социопсихологических факторов в качестве движущих сил общественной эволюции. Создание условий для личностного роста, опора на новый тип саморазвивающегося хозяйственного механизма приводят к тому, что современные постиндустриальные общества не выступают как три враждующих «центра силы», а представляют собой единственный «полюс», реально определяющий ситуацию в мире.
Во-вторых, уже сегодня стало более или менее очевидно, что формирующаяся постэкономическая система обладает свойством самодостаточности. В современном мире развитие личности оказывается источником и условием технологического прогресса; переориентация производства на преимущественное создание информации и знаний сокращает потребности в использовании материальных ресурсов и энергии, а последнее, преодолевая зависимость развитых стран от прочих регионов планеты, дает новый импульс хозяйственному развитию. Анализ протекающих в недрах постиндустриальной цивилизации процессов показывает, что прежние экономические отношения преодолеваются по всем основным направлениям все более активно и необратимо.
В-третьих, постэкономический мир далеко продвинулся в установлении хозяйственного контроля над остальной частью человечества. По мере того как все большую долю экспорта постиндустриальных стран начинают составлять информация и знания, возникает ситуация, в которой эти государства оказываются способными приобретать как сырьевые ресурсы, так и готовую продукцию третьих стран, фактически не утрачивая собственного национального достояния; при этом поставка в остальной мир условий и технологий производства в обмен на его результаты не означает, что развитые страны проявляют склонность к хозяйственному паразитизму. Напротив, их производство растет не только в сфере создания услуг и информации, но и в его индустриальной составляющей, смещающейся, однако, в сторону наиболее высокотехнологичных отраслей. Хозяйственный баланс постэкономического мира, выраженный сегодня еще в макроэкономических категориях, при всех отмечаемых противоречиях также остается стабильным и контролируемым: даже получая из новых индустриальных государств относительно переоцененные промышленные изделия, постэкономические державы вполне компенсируют это использованием поставляемых из развивающихся стран ресурсов, которые современная трансформация сделала в не менее радикальной мере недооцененными.
Таким образом, развитие постэкономических принципов приводит к укреплению преимущественно положительных, открытых в будущее тенденций, обнаруживающихся в эволюции воспринявших их стран. Лидеры постэкономических преобразований начинают ныне пожинать плоды усилий, многие из которых относятся еще к 70-м и 80-м годам, когда был заложен фундамент этой трансформации; в результате развитые страны Запада представляют собой сегодня вполне здоровые хозяйственные системы, стабильному и динамичному развитию которых не могут угрожать никакие экономические факторы.
Между тем следует констатировать, что начальная стадия постэкономической революции в основном завершена: постиндустриальный мир не только достиг состояния, гарантирующего продолжительное и относительно устойчивое развитие, не только сделал важные шаги на пути к формированию адекватной этому состоянию системы мотивации и совершил целый ряд технологических прорывов, но и радикально обособился от остального мира; тем самым положено начало новому этапу развития цивилизации, содержанием которого, на наш взгляд, станут два важнейших процесса.
С одной стороны, страны, направляющиеся по пути постэкономического развития, испытывают необходимость в поиске и утверждении адекватных новым тенденциям форм их проявления и выражения. Мы подробно проанализировали эту проблему, не сводящуюся, разумеется, к созданию системы неэкономических индикаторов хозяйственного роста или поиску закономерностей, приходящих на смену закону стоимости. Ситуация гораздо более сложна, и должно пройти не одно десятилетие, пока люди, уже сегодня нередко действующие вне экономических форм мотивации, привьют подобные принципы коллективам, компаниям и корпорациям, региональным и центральным правительствам. Этот процесс не может быть простым. Современные диспропорции в стоимостных оценках, в отношениях собственности если и не делают граждан развитых стран богаче, чем они есть на самом деле, то, по крайне мере, создают весьма устойчивую иллюзию их высокого благосостояния. Парадокс, скрывающийся за данным явлением, состоит в том, что люди действительно богаты, но их делает таковыми обладание информацией и знаниями, и это достояние не может адекватно выразиться в совокупности присваиваемых ими материальных благ. Суть нового этапа постэкономической трансформации в значительной мере будет состоять в обеспечении параллельного и непротиворечивого укрепления неэкономической составляющей общественных интересов и формирования системы новых оценок хозяйственных процессов.
С другой стороны, при всей самодостаточности постэкономического сообщества постиндустриальные страны не могут не принимать в расчет тенденций во внешнем мире, представляющихся опасными для эволюционного развертывания современной трансформации. В той или иной степени возникающие проблемы связаны с тем, что развитые страны, все более обосабливающиеся от остального человечества, представляют собой слишком малую его часть и обладают недостаточными хозяйственными, естественными и даже людскими ресурсами для эффективного контроля над всей цивилизацией. При этом природа постэкономического сообщества не предполагает исполнения входящими в него странами каких-либо полицейских функций; напротив, формирующийся социум по своей природе интравертен, и его территориальная ограниченность сопряжена с опасностью неконтролируемого развития событий в других частях земного шара.
С этой точки зрения открывающийся этап должен, по-видимому, стать продолжительным периодом осмысления постэкономическими странами своего места в мире. Наиболее вероятными кажутся нам два варианта дальнейшего развития событий. В соответствии с первым, предпочтительным, часть развивающихся стран, успешно проводящих процесс индустриализации и воспринимающих западный тип социальных ценностей, примкнет к постэкономической цивилизации, обеспечив этому типу социальной организации полное доминирование в мировом масштабе; одновременно постэкономические страны будут искать эффективные способы оказания целенаправленной помощи населению стран «четвертого мира»; тем самым будут преодолены тенденции к его абсолютному обнищанию и нарастанию риска экологических катастроф в южных регионах планеты. В случае реализации второго варианта новые индустриальные страны не смогут вступить в сообщество постэкономических держав, которые еще более ускорят свое хозяйственное развитие; в такой, гораздо менее благоприятной, ситуации наиболее развитые государства также будут вынуждены предпринять широкомасштабные действия по поддержанию «четвертого мира», однако в лице индустриализовавшихся стран будут иметь потенциального противника, действия которого (как политические, так и экологические) фактически невозможно контролировать. Следует также предположить и некоторые экстремальные варианты, в рамках которых отдельные, не входящие в постиндустриальное сообщество, нации могут попытаться совместно противостоять постэкономическому миру (хотя сегодня, в условиях, когда человечество находится в серьезной технологической и хозяйственной зависимости от ведущих держав, подобные варианты не кажутся вполне реальными).
Таким образом, магистральный путь становления нового общества может быть обеспечен, как мы полагаем, политикой, направленной на обеспечение лояльности новых индустриальных стран постэкономическому миру. Развитым странам не уйти от того факта, что экологические и социальные проблемы окажутся не столь острыми, если обеспечить все возможные условия для расширения сообщества постэкономических держав, чем во всех прочих ситуациях. Такая политика должна также противодействовать политическим и экологическим опасностям, исходящим от «четвертого мира». Она призвана обеспечить, чтобы «третий мир» имел перед собой только постэкономическое сообщество как желанную цель и не имел позади себя стран, которые он был бы способен возглавить в качестве потенциального лидера. Сегодня принцип «разделяй и властвуй», который должен быть применен постэкономическими странами при любом варианте развития событий в первой половине наступающего столетия, не является выражением стремления к господству над остальным человечеством; этот принцип облегчает народам переход к новому общественному состоянию, которому — и это совершенно очевидно — нет и не может быть разумной альтернативы; этот принцип позволяет человечеству пережить самую глобальную трансформацию в своей истории так, чтобы у него не осталось воспоминаний о ней как об эпохе войн и насилия. Преодоление революционной формы у революционных по своей сущности изменений должно стать главной целью и постоянным ориентиром человечества на новом этапе становления постэкономического мира.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
