Развитие материального производства и хозяйственных структур
Оценивая предпосылки становления творчества, следует отметить, что сегодня на этот глобальный по своей природе процесс в той или иной степени воздействуют фактически все происходящие в обществе изменения. Поэтому предпринимаемое разграничение преимущественно материальных, или объективных, и преимущественно интеллектуальных, или субъективных, предпосылок достаточно условно. Рассматривая их в качестве отдельных групп факторов, мы стремились не подчеркнуть их относительную независимость в реальном мире, а лишь придать нашему исследованию максимально структурированный характер.
Предпосылки, называемые нами преимущественно объективными, выступают как явления, обозначающие достижение прежними хозяйственными формами, присущими индустриальному обществу, некоего предела, за которым должна последовать масштабная трансформация. Между тем такие процессы, как увеличение доли сферы услуг в экономике, распространение производства уникальных и невоспроизводимых благ, формирование адекватных новым условиям производственных структур и так далее, имеют немаловажную социальную составляющую и должны рассматриваться наряду с новыми чертами современного человека как субъекта производства и как субъекта потребления.
Предпосылки, оцениваемые нами как преимущественно субъективные, хотя и связаны прежде всего с формированием новых характеристик личности, в значительной степени зависят от развития материального производства и эволюции хозяйственной структуры общества. Повышающийся уровень благосостояния, способствующий становлению системы постматериалистических ценностей, новые возможности проявления хозяйственной и личной свободы, стремительное распространение информации и знаний в обществе — в основе всего этого в той или иной мере лежит прогресс общественного производства, и в этом отношении преимущественно субъективные предпосылки творческой деятельности предполагают тесную связь с хозяйственным прогрессом.
Поэтому в дальнейшем элементы исследования «объективных» и «субъективных» предпосылок творчества будут переплетаться и дополнять друг друга; и те, и другие рассматриваются как способствующие развитию творческой деятельности, преобразующей прежний, экономический, тип общества в новый, постэкономический.
Современный прогресс как вторичного, так и третичного секторов хозяйства ознаменован множеством новых явлений, среди которых можно выделить три основные группы. Во-первых, это изменения в соотношении долей вторичного и третичного секторов — в структуре как занятости, так и создаваемого продукта — в пользу производства услуг. Во-вторых, это модификация характера создаваемого продукта и возрастание его невоспроизводимое. В-третьих, это происходящее как под воздействием сугубо хозяйственных, так и под влиянием социальных факторов совершенствование организационной структуры производства. Основанием и в то же время следствием данных процессов является расширение внутреннего мира и развитие способностей человека как субъекта производства — как во вторичном, так и в третичном секторе; однако эти проблемы станут объектом нашего пристального внимания несколько позже.
Основное содержание явлений, наблюдаемых в сфере современного производства, заключается в становлении не экономически, а социологически регулируемого мира. Масштабность этого изменения огромна, и осмыслить его в полной мере очень сложно. Так, О.Тоффлер пишет: «...то, что сейчас происходит, следует охарактеризовать как радикальный пересмотр понятия производства и всех прежних принципов его организации». Применительно к хозяйственным организациям можно сказать, что «если вообразить непрерывную шкалу с экономизацией на одном конце и социологизацией на другом, то станет очевидно, что в течение последних тридцати лет корпорации неизменно двигались... в сторону социологизации». И хотя прогресс производства, будучи неизменным фоном, на котором происходит становление нового человека, по крайней мере до последнего времени был в большей степени причиной социальных трансформаций, нежели их следствием, хозяйство, ранее определявшееся техническими возможностями производства и экономическими возможностями потребителя, сегодня во все большей мере развивается под воздействием потребностей человека в самореализации — как в потреблении, так и в производстве.
На наш взгляд, даже беглого рассмотрения заявленных проблем достаточно, чтобы убедиться в масштабности происходящих изменений и их значении для формирования условий, способствующих становлению творчества как основного вида человеческой активности в рамках формирующегося нового социума.
Первая значительная трансформация — сдвиг производства в сторону третичного сектора — была отмечена еще в работах, представляющих собой классическое воплощение постиндустриальной теории. Когда Д.Белл указывал как на важнейший характерный признак постиндустриального общества на то, что «в основе его лежит сфера услуг», он говорил об одном из базовых изменений, вполне очевидном уже в конце 60-х годов.
Между тем экспансия «экономики услуг», имеющая существенное значение для понимания характера и направлений изменения современного общества, представляет собой процесс, протекающий в двух различных формах, каждой из которых присущ специфический характер. С одной стороны, это модификация структуры занятости, о которой говорилось и говорится очень много. С другой стороны, это динамика соотношения долей материального производства и сферы услуг в народном хозяйстве, что рассматривается значительно реже. И только комплексный подход, учитывающий обе группы факторов, может дать адекватное представление о современной структуре общественного производства. При этом следует иметь в виду, что каждая из хорошо заметных тенденций имеет не менее весомую контртенденцию, причем аргументы противников рассмотрения сегодняшнего хозяйства как «экономики услуг» подчас весьма убедительны.
Реструктуризация занятости представляет собой фактор очевидный и легко наблюдаемый: гигантские массы населения на глазах нескольких поколений покидают сферу примитивного ручного и монотонного труда и вовлекаются в производство технологически сложной продукции или услуг. Если в 1850 году 60% работающего населения США были заняты в сельском хозяйстве, то сегодня там находит применение менее 2,7% рабочей силы; если в 1900 году в США в сфере материального производства трудилось около 13 млн. человек, тогда как в сфере услуг не более 5 млн., то к концу 80х годов XX века эти показатели составляли 35 и 65 млн. соответственно — эти и подобные им примеры могут быть продолжены до бесконечности. Предпринимаемые иногда попытки представить данную тенденцию как относительно несущественную выглядят весьма беспомощными.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Статистические исследования показывают, что именно в последние десятилетия в динамике отраслевой занятости произошли два радикальных перелома; если рассматривать пример США, то они приходятся на конец 70-х и конец 80-х годов соответственно. В первом случае было отмечено прекращение роста абсолютного числа занятых в обрабатывающей промышленности, во втором — в строительстве и на транспорте. В начале 90-х годов все отрасли материального производства стали сокращать количество применяемой рабочей силы в абсолютном выражении. С 1980 по 1994 год занятость в добывающей промышленности упала более чем на 41%, в обрабатывающей промышленности — на 11; в строительстве только с 1990 по 1994 год снижение этого показателя составило 4%, на транспорте он остался на прежнем уровне. В европейских странах процесс абсолютного сокращения численности работников в обрабатывающей промышленности начался еще раньше: в Германии с 1972 года, во Франции — с 1975-го. И хотя отчасти это может быть объяснено тем, что в данные периоды доля работников, занятых в обрабатывающей промышленности, была в Германии и Франции несколько выше, чем в США, подобное положение вполне компенсируется тем, что и степень сокращения их численности в европейских странах в 70-е — 90-е годы оказалась значительно выше, чем в Соединенных Штатах.
Следует, однако, отметить, что сам по себе факт снижения численности занятых в материальном производстве не позволяет понять всего масштаба происходящих перемен. Более содержательным оказывается изучение того, каким образом и в какой степени «переход от Второй волны развития производства к Третьей, более прогрессивной, сокращает... количество рабочих, имеющих дело с материальными объектами», и, следовательно, анализ данных, позволяющих вычленить категорию работников, занятых непосредственно в производственных операциях,
В начале 80-х годов Д.Бэрч из Массачусетского технологического института на основании проведенных расчетов определил, что доля таких работников в США не превышала 12%; десять лет спустя Т.Сакайя исчислил данный показатель для США в значении менее 10%, а для Японии около 12%, отметив при этом, что число подобных работников снижается в зависимости от размера компании: по его данным, «на производственных предприятиях с числом работников 100 и более 60,2% персонала заняты непосредственно в материальном производстве, тогда как в компаниях с числом работников более 1000 подобное соотношение снижается до 54,9%». Нельзя при этом не отметить, что если в США вытеснение работников из материального производства в 90-е годы идет относительно медленно, то в Японии оно принимает исключительно радикальные формы: занятость в промышленности, оцененная П.Дракером на уровне около 30% общего числа работающих в середине 90-х годов, должна, согласно прогнозам, снизиться к 2000 году почти в два раза. В результате в непосредственном производстве может оказаться занято менее 5% всего населения страны.
Однако существуют и веские контрдоводы. Авторы, соревнующиеся в обосновании максимально низкого числа работников, занятых непосредственно в производственных операциях, забывают, что сама подобная категория свойственна не только вторичному сектору хозяйства. В сфере производства услуг также имеются люди, не столько вовлеченные в процесс непосредственного оказания услуг, сколько занятые созданием для него известных материальных предпосылок. И если в 90-е годы сложилось понимание того, что лишь половина промышленных рабочих обслуживают непосредственно производственные операции, то еще в середине 70-х Дж.Гершуни отметил идентичную картину, сложившуюся в третичном секторе, указывая, что в условиях, когда «примерно половина общего объема занятости обеспечивалась третичным сектором, менее четверти — 23,1% — приходилось на сферу потребительских услуг». Между тем сегодня половина рабочей силы третичного сектора количественно соответствует общему объему занятости в обрабатывающей промышленности.
Следует отметить, что проблема перехода от хозяйства, ориентированного на создание материальных благ, к хозяйству, лицо которого определяется производством услуг, имеет и обратную сторону, анализируемую гораздо реже.
Рост занятости в третичном секторе не означает, что сфера материального производства переживает заметный упадок; справедливо скорее обратное. Научно-технический прогресс и информатизация, активно проникая в традиционные отрасли, приводят не только к тому, что многие страны в последние десятилетия активно наращивают производство материальных благ, не увеличивая при этом потребления энергии и сырья, но и к тому, что данный рост происходит также и без привлечения дополнительной рабочей силы. В конце 80-х годов доля американского промышленного производства, соответствовавшая его общему объему 1973 года, обеспечивалась лишь 40% того количества рабочих, которое было реально вовлечено в производство накануне нефтяного кризиса; примером подобных же процессов может служить развитие компании «Юнайтед стейтсстил», где в 1980 году в сталелитейном производстве было занято 120 тыс. человек: через десять лет это число сократилось в десять раз при прежнем объеме выплавки стали, что было достигнуто за счет семикратного роста производительности физического труда в сталелитейной промышленности. Данный пример не единичен; согласно статистическим данным, количество занятых в крупнейших американских компаниях, входящих в список Fortune 500, между 1974 и 1996 годами сократилось на 24%, в то время как общая занятость в народном хозяйстве за тот же период выросла на 43%. В связи с быстрым ростом занятости в тех отраслях, которые могут быть отнесены к постиндустриальным, хорошо заметны тенденции к упадку и депопуляции традиционных промышленных центров. Так, Сент-Луис и Детройт за послевоенные годы потеряли от 20 до 40% населения, тогда как Атланта и Денвер выросли в два, а Хьюстон — в четыре раза. Все эти данные лишь подтверждают наличие ситуации, в которой материальное «производство становится все более независимым от рабочей силы», причем эти тенденции оказываются весьма устойчивыми. Как отмечает П.Дракер, в ближайшие годы, «если не наступит тяжелый кризис, промышленное производство в США останется на уровне 23% валового национального продукта, т. е. удвоится на протяжении последующих 10—15 лет. За этот же период количество его работников, вероятно, сократится до 12% общего объема занятости». Таким образом, сервисной современная экономика является в большей мере по числу занятых в третичном секторе, нежели по доле создаваемого в ней общественного продукта.
За этими цифрами стоит еще один значимый процесс, требующий подробного рассмотрения. Конечно, темпы развития сферы услуг сами по себе впечатляют. Если ВВП США за последние 35 лет вырос в 11,9 раза, то соответствующие показатели для всех отраслей материального производства, складского хозяйства и торговли располагаются по одну сторону данного рубежа (сельское хозяйство — 5,4 раза, добывающая промышленность — 6,75 раза, обрабатывающая — 7,4 раза, строительство — 9,57 раза, торговля — 11,2 раза), тогда как аналогичные цифры, характеризующие отрасли сферы услуг, — по другую (органы государственного управления — 14,1 раза, коммуникации и связь — 15,43 раза, финансы и страхование — 15,78 раза, бытовые услуги — 24 раза). Но существует и иное явление, относящееся скорее к проблеме нового качества создаваемых в третичном секторе благ.
Несмотря на то, что у занятых в сфере услуг и в производстве информации отмечаются более высокие доходы, чем в материальном производстве, более высокая квалификация работников и значительная их удовлетворенность своей деятельностью, традиционные показатели производительности в третичном секторе оказываются намного ниже, чем в обрабатывающих и особенно добывающих отраслях индустрии. Более того, если в 1960 году выработка ВВП на одного занятого в третичном секторе составляла около 77,5% от выработки промышленного работника, то в 1992 году этот показатель упал до уровня в 69,35%. Таким образом, на этом промежутке сравнительная производительность труда в сфере услуг (включающей также отрасли, производящие информацию и знания) снижалась на 0,35% в год, причем данный процесс имеет тенденцию к ускорению: аналогичный показатель для периода с 1980 по 1992 год составляет уже 0,371 %.
Динамика соотношения вторичного и третичного секторов, и в первую очередь сокращение доли занятых в материальном производстве, показывает, что современное общество способно использовать все большую часть своего совокупного рабочего времени не для решения задач удовлетворения насущных нужд своих членов, а для обеспечения тех потребностей людей, которые еще совсем недавно не считались первоочередными.
Вторая, не менее важная черта современной трансформации состоит в растущей невоспроизводимости создаваемых как во вторичном, так и в третичном секторе благ. В данном процессе сливаются воедино два проявления растущей «социологизации» производства. С одной стороны, развитие самого производственного процесса во все большей степени зависит от технологического и информационного прогресса, так как он позволяет снижать издержки и делать продукт более конкурентоспособным, а также обеспечивать постоянное обновление продукции, необходимое для выживания компании в современных условиях. С другой стороны, нужно отметить растущее значение спроса, становящегося все более разнообразным и выводящим так называемое «престижное потребление» в ранг одной из важных категорий, определяющих хозяйственное поведение.
Уникальность и невоспроизводимость значительного количества как материальных благ, так и услуг является одной из характерных черт современного хозяйства. Говоря о невоспроизводимости блага или услуги, мы стремимся выделить их из числа продуктов массового производства. Одним из аспектов этого является индивидуальный характер самого блага, другим — специфический тип создающей его деятельности. Как в том, так и в другом случае возникают существенные препятствия для применения к оценке соответствующих благ принципов традиционной экономической теории, к чему мы подробнее обратимся в девятой главе нашей книги. Трудовая теория стоимости останавливается перед тем фактом, что многие блага сегодня не несут в себе ни издержек на воспроизводство, ни труда, сводимого к простому труду, концепции, основанные на трактовках полезности и альтернативных издержек, сталкиваются с трудностями иного рода.
Следует отметить, что важнейшим фактором, обусловливающим невоспроизводимость создаваемых благ, услуг и информации, выступает проявляющееся в ходе их производства и потребления субъект-субъектное взаимодействие. Во-первых, создание наукоемкого продукта, не говоря уже об информации, во многом идентично процессу общения его производителя с создателями иных знаний; этот диалог может быть очным или заочным, но именно усвоение информации, полученной другими исследователями, является процессом, тождественным формированию и накоплению нового знания. Во-вторых, потребление как информации, так и продукта ряда отраслей третичного сектора — в частности, образования, здравоохранения, а в еще большей степени сферы культуры — требует немалых усилий со стороны потребляющего субъекта, и эффект такого потребления может существенно различаться в зависимости от характера человеческого восприятия.
Услуги и продукты, воплощающие в себе субъект-субъектные взаимодействия, оказываются наименее воспроизводимыми и в наибольшей степени выпадают из ряда благ, которым может быть дана традиционная экономическая оценка. Между тем именно их производство является сегодня областью, демонстрирующей наивысшие темпы роста создаваемого в ней ВВП. Так, если с 1980 по 1993 год в США рост ВВП в обрабатывающей промышленности составил в текущих ценах 1,8 раза, то соответствующий показатель в сфере традиционных услуг — в ремонтных работах, гостиничном бизнесе, бытовых и социальных услугах — был выше лишь на 42%, тогда как в бизнес-услугах, образовании и здравоохранении такое превышение составило более чем 1,8 раза, а в производстве информации, юридических услугах, а также в шоу-бизнесе и индустрии развлечений — 2,2 раза.
Все это лишний раз подтверждает тот факт, что массовое производство, управляемое законами, свойственными индустриальному обществу, быстро уходит в прошлое. Даже не говоря о том, что труд, применяющийся в традиционных отраслях, становится все более высококвалифицированным, отметим, что «в 1990 году 47,4% работающего населения в США, 45,8% в Соединенном Королевстве, 45,1% во Франции и 40,0% в Западной Германии занимались обработкой информации либо в сфере материального производства, либо в сфере услуг, и число таких работников с тех пор неуклонно растет». Тем самым эконометрическая модель, определяющая предел занятости в информационных отраслях на уровне 50%, может быть опровергнута уже в ближайшие годы.
Третьей чертой современной экономической системы является радикальное изменение организационной структуры, происходящее на фоне становления постиндустриального производства уникальных благ и услуг.
Направление подобной реструктуризации хорошо описано О.Тоффлером, отмечающим, что главная современная трансформация связана с переходом от традиционных материальных ценностей к выходящим на первое место человеческим потребностям, рассматриваемым во всем их многообразии. Особый драматизм происходящим изменениям придает то, что работники интеллектуального труда (knowledge workers) стремятся к профессиональной автономности и независимости. Они «являются не фермерами, не рабочими, не бизнесменами, а членами организаций. Они — не пролетарии и не считают, что их эксплуатируют как класс. Место их работы — будь то частная компания, больница или университет — никак не сказывается на их статусе... Работники интеллектуального труда не меняют своего экономического или социального положения — они меняют место работы». Именно тот факт, что все большее количество людей предпочитают «сотрудничать с компанией, например обрабатывать для нее информацию, чем работать на компанию в качестве служащих», и определяет невиданный бум, переживаемый сегодня мелкими формами бизнеса, а также развитие индивидуальной занятости (selfemployment). К 1995 году в США было создано около 20,7 млн. семейных предприятий на дому, подавляющая часть которых относилась к наиболее высокотехнологичным отраслям производства. В странах Европы рост индивидуальной занятости отмечается с середины 60-х годов; так, в Германии только между 1973 и 1980 годами она возросла в 1,5 раза. Как следствие, позиции ведущих национальных производителей уже не являются столь мощными, как ранее; доля 500 крупнейших американских компаний в ВНП, составлявшая в 1970 году 20%, сегодня сократилась до 10%, а экспорт в 1996 году на 50% был представлен продукцией фирм, в которых занято 19 и менее работников, и только на 7% — продукцией компаний, применяющих труд более 500 человек.
В значительной мере все эти данные иллюстрируют развитие производства уникальных и невоспроизводимых благ, но в то же время они отражают и новую организационную тенденцию, с которой приходится считаться современным корпорациям. Понимание того, что компании, в которых не разделены собственность и участие, деятельность и контроль над ней, где существуют большие возможности для проявления ответственности и обеспечения саморазвития работников, получают в современных условиях важные преимущества, вынуждает лидеров крупных корпораций основывать систему управления не на привычном иерархическом принципе, а на широком участии как менеджеров, так и «рядовых» работников в процессах принятия решений и изменения политики компании. Последствия этих изменений для крупных корпораций далеко не однозначны. Повышая их эффективность, подобная система в то же время развивает в работниках дух экспериментаторства и риска, и в тех странах, где существуют сильные традиции индивидуализма и отсутствуют ярко выраженные патерналистские принципы, это зачастую приводит к выделению новых исследовательских и производственных структур, начинающих самостоятельную жизнь и нередко становящихся опасными конкурентами материнской компании.
Формы и направления развития современного производства являются, если так можно сказать, наиболее отдаленными и опосредованными предпосылками развития творческой активности. Отражая естественную хозяйственную эволюцию, они подчеркивают роль и значение современных видов деятельности для ее прогрессивного развертывания. Рефлектируя элементы креативности, пробуждающиеся сегодня в людях в массовом масштабе, новые производственные структуры выступают залогом становления творческой деятельности как основной характерной черты постэкономического строя. Уже на этом уровне исследования можно заметить, что в современных хозяйственных системах фактически не существует возможности того разделения «вещественных» и «личностных» факторов производства, которое часто предпринималось в условиях экономизированного общества. Именно стирание этой грани и является тем фактором активизации творческой деятельности, который в полной мере обеспечивается новыми формами производства.
Подводя некоторые промежуточные итоги нашего анализа, отметим следующее.
Во-первых, несмотря на все существующие контр тенденции, значительная часть совокупной рабочей силы перемещается в области хозяйства, основным видом деятельности в которых выступает не непосредственное взаимодействие человека с вещественными элементами природы, а доведение конечного продукта до потребителя. Так, доля услуг в общем потреблении домашних хозяйств в Японии и СНТА достигла 50% еще в начале 80-х годов и продолжает сохранять устойчивую тенденцию к росту. Не утверждая, что работа в близких к материальному производству подотраслях сферы услуг является более творческой, нежели непосредственно в нем самом, отметим, что сдвиги в распределении рабочей силы знаменуют уменьшающуюся зависимость людей от деятельности, обусловленной прямой материальной необходимостью. Тот факт, что общество способно направлять все большее количество своей рабочей силы в отрасли, «которые не производят благ (which manufactured nothing)», в сферу, где показатели традиционной производительности заведомо ниже, чем в первичных отраслях, показывает, что степень давления на человека необходимости, вызвавшей к жизни основные институты экономического общества, снижается.
Во-вторых, создание невоспроизводимых благ и услуг расширяет возможности индивида и требует развития его новых способностей не только в сфере производства, но и в сфере потребления. Феномен «прозьюмера», о котором говорит О.Тоффлер, не исчерпывается лишь стиранием границы между рабочим и свободным временем; в сегодняшнем мире происходит и более системная трансформация, заключающаяся прежде всего в возникновении значительного сектора, в котором производство благ неотделимо от потребления других субъективированных условий производства, а усвоение производимой информации требует активной и деятельной позиции потребителя, его самостоятельных и весьма нетрадиционных усилий. Таким образом, возникают и расширяются прецеденты субъект-субъектного взаимодействия, служащего важнейшей предпосылкой творчества на личностном уровне. Развитие креативных сил человека проявляется и в процессе производства, где его стремление к самореализации и самосовершенствованию радикально преобразовывает традиционные формы хозяйственных организаций.
В-третьих, современные тенденции в развитии материального производства, а также формирующиеся новые предпочтения и ориентиры производителей приводят к тому, что во всех развитых странах наблюдается радикальный отход от традиционных форм хозяйственной организации, экспансия мелкого производства и развитие индивидуальной занятости. Эти явления отличаются как от изменения структуры занятости, являющегося отдаленным «сигналом», свидетельствующим о возможностях экспансии творческой активности, так и от роста субъект-субъектных взаимодействий как наиболее очевидной формы «материализации» творчества, и оказываются первым примером проявления творческой деятельности, изменяющей основы современной социальной структуры. Поэтому более подробный его анализ будет проведен несколько позже, при исследовании форм воплощения творческой активности и характера ее воздействия на совершенствование современных социальных отношений и процессов.
Сейчас же следует обратиться к оценке второй группы предпосылок развития творческой деятельности, к процессам, знаменующим собой формирование личности человека как субъекта творчества.
Рост человеческих возможностей
Современное хозяйство с каждым годом обнаруживает все большую зависимость от креативного потенциала человека. Творчество становится абсолютно необходимым как для развития самого процесса производства, так и для адекватного усвоения его результатов. Поэтому важной предпосылкой экспансии творчества является обеспечение условий, способствующих адекватному удовлетворению возникающего на него спроса. Обратим поэтому внимание на несколько немаловажных обстоятельств.
Во-первых, хотя прецеденты творческой деятельности существовали на всех этапах прогресса, и история изобилует тому яркими примерами, становление ее как активности, способной противостоять экономическим закономерностям в масштабах всего общества, возможно только тогда, когда социум в целом и большинство его членов в отдельности достигают уровня благосостояния, достаточного для формирования иной системы ценностей, определяющей иерархию предпочтений человека.
Во-вторых, общество должно быть готово не только признавать стремление индивидов к развитию своих способностей, но и допускать в качестве новой базовой ценности современного социума адекватную творческой активности степень свободы. Как пишет по этому поводу О.Тоффлер, «люди старшего и среднего возраста все еще замкнуты в рамках образа жизни, почти не дающего им свободы выбора. У молодого поколения — поколения будущего — свобода выбора поистине безгранична. Новое общество, находящееся ныне в стадии формирования, создаст питательную среду для возникновения мозаичной картины быстро сменяющих друг друга стилей жизни».
В-третьих, важнейшей составляющей жизни современного человека становится постоянное усвоение и генерирование информации. Формирующееся сегодня общество является скорее не обществом профессионалов (совершенно прав Ф.Вебстер, отмечая, что «рост числа профессионалов, каким бы впечатляющим он ни был, не может служить достаточно веским основанием для вывода о наступлении новой эпохи»), но обществом инноваторов. Это обстоятельство становится сегодня наиболее принципиальным, и развитие тенденций, связанных с формированием новой страты, ориентированной на потребление и производство знаний, существенно влияет на современные процессы как на психологическом, так и на социальном уровне.
Приступая к оценке материального благосостояния как фактора становления новой мотивационной структуры деятельности, отметим несколько важных моментов.
Необходимо со всей категоричностью указать, что между степенью благосостояния и уровнем творческой активности не существует однозначной зависимости. Творческая деятельность представляет собой феномен гораздо более сложный, нежели простая реакция человека на достижение определенного уровня богатства. Последнее, безусловно, способствует зарождению неэкономических ценностей, но стать единственной или даже основной причиной развертывания творческой деятельности оно не способно. Некая, причем достаточно жесткая, корреляция может быть установлена скорее между экономическими успехами нации и относительно абстрактным понятием «удовлетворенность жизнью», но к творчеству это не имеет прямого отношения.
Более корректно исследовать преимущественно материальный или преимущественно нематериальный характер мотивации деятельности. Такой подход особенно ярко выявляет, что прямой зависимости между уровнем благосостояния и превалированием «постматериалистических ценностей» не существует, а в кругу наиболее обеспеченных членов общества материалистические ценности и устремления преобладают даже в большей степени, чем в других социальных группах. Между тем прикладные социологические исследования свидетельствуют, что носителями новых ценностей являются в основном представители молодого поколения, вступившие в самостоятельную жизнь в 70-е — 80-е годы. Они отличаются не столько очевидным достатком, сколько высоким уровнем образованности и стремлением к деятельности, обеспечивающей им общественное признание. Основной вывод в связи с этим хотя и звучит несколько неожиданно, но кажется нам абсолютно справедливым: «по самой природе вещей, постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуются всеми материальными благами, чем в значительной степени объясняется их приход к постматериализму»; люди же, с юности стремившиеся добиться экономического успеха, впоследствии гораздо реже усваивают творческие модели поведения и становятся носителями постматериалистических идеалов. В связи с этим нельзя не отметить, что переход к новым ценностным ориентирам может быть лишь постепенным. В силу того, что «будучи однажды выбранными, ценности меняются очень редко», широкое распространение новых предпочтений становится возможным только как следствие вытеснения нынешним молодым и активным поколением прежнего. Оценивая экспансию современных ценностей на протяжении 80-х годов, Р.Ингельгарт подчеркивает, что «постматериализм получил значительное развитие, но эта тенденция прокладывает себе дорогу в той мере, в какой старое поколение замещается новым.
Таким образом, материальное благосостояние, способствуя распространению постэкономических императивов, не может быть жестко обозначено в качестве одной из его причин, оставаясь скорее пусть и важной, но лишь предпосылкой следования таким императивам. Более существенными представляются два других обстоятельства, рассматриваемых ниже.
Мы вновь должны подчеркнуть, что важнейшим фактором прогресса современного общества становится уже не только допускаемая, но в значительной мере приветствуемая и даже культивируемая хозяйственная и социальная свобода. Являясь проявлением той «социологизированности», о которой говорилось ранее, она становится как условием, так и результатом хозяйственного прогресса. На наш взгляд, невозможно проследить жесткую причинноследственную связь между развитием современных социальных институтов, становлением нового типа общественных ценностей и экономическим прогрессом: эти процессы исключительно тесно переплетены, и сегодня все больше кажется, что именно развитие личности выступает главной движущей силой хозяйственной эволюции. В этом контексте характерно предпринимаемое А.Туреном разделение понятий развития и модернизации, подчеркивающее даже на терминологическом уровне, что сегодня без соответствующего роста свободы любой хозяйственный прогресс остается лишь модернизацией, не становясь собственно развитием.
Значение свободы огромно. В ней наиболее полно воплощается стремление к самореализации и самосовершенствованию, являющееся одним из фундаментальных признаков постиндустриального строя. Именно свобода в полной мере конституирует важнейшие черты современного общества, поскольку без нее невозможно создание и распространение информации и знаний, которые в сегодняшних условиях становятся не только и не столько «самым демократичным источником власти», сколько основным условием производства. Как отмечает О.Тоффлер, «все экономические системы зиждутся на основе знаний, все коммерческие предприятия зависят от этого производственного ресурса... При анализе хозяйственных факторов экономисты и менеджеры обычно делают упор на капитал, рабочую силу и землю, игнорируя знания, хотя этот ресурс, частично оплаченный, а частично используемый бесплатно, является в настоящее время важнейшим из всех».
Чем большее значение приобретают для современного хозяйства знания, тем более четким оказывается понимание того, что в их основе лежит индивидуальная творческая деятельность, деятельность, порожденная свободой, выражающаяся в свободе и развивающая свободу. Развитие современных технологий радикальным образом разрушает многие барьеры, делая человека свободным от привычных форм общения, преодолевая традиционные ограничения пространства и времени. Эта своеобразная деструкция прежних форм человеческого сообщества не может рассматриваться, как это нередко делается, в качестве отрицательного явления, поскольку именно она дает возможность быстрого совершенствования и развития наиболее сложных и наиболее важных для современного общества индивидуальных навыков и способностей. П.Дракер подчеркивает: «новшества не могут создаваться коллективно... Удачливые новаторы создают группы, но сами в них не работают, предпочитая творить в одиночку». Последнее обстоятельство обусловливает как то, что «новой обязанностью социума является материальное вознаграждение инициативы индивида», так и то, что «общество должно в большей степени ценить и уважать индивидуального предпринимателя, который начинает собственное дело, нежели человека, всецело принадлежащего какой либо организации».
Знания всегда раскрепощали человека, и прогресс науки представляет собой один из тех немногих процессов, который не прерывался на протяжении всех этапов и эпох истории человечества. Однако изменения, привносимые в современный мир информационной революцией, становлением новой личности и быстрым прогрессом материального производства, позволяют сегодня применять знания преимущественно не к совершенствованию орудий труда, что в свое время вызвало промышленную революцию, и даже не к деятельности и ее организации, что стало причиной развертывания революции в производительности труда в начале нашего столетия, а к самим знаниям, в их качестве основного и самодостаточного производственного фактора.
Когда знания стали самостоятельной силой, наука в полной мере доказала свою мощь в преобразовании природы, а владение информацией оказалось признанным условием достойного положения человека в обществе, возникла новая социальная реальность. В свое время Г.Честертон, рассуждая о традиции европейской философии, отмечал определенную утрату ею преемственности в период становления основ современного общества. Именно тогда, — писал он, — была утеряна или нетерпеливо оборвана длинная тонкая нить, тянувшаяся из далекой древности; нить этого необыкновенного увлечения, свойственного только человеку — размышления. Это стремление к мышлению было позднее радикально заменено стремлением к постижению информации, столь свойственным европейской науке XVIII—XIX веков с ее экспериментальным характером и широкими обобщениями. Сегодняшний переход, на наш взгляд, знаменует собой преодоление ограниченности этого последнего и переход к приобретению опыта, основанного на собственной практике. Различия же между информацией и опытом не менее значительны, чем различия между знаниями, сохраненными на информационных носителях, и знаниями, воплощенными в сознании самих людей, знаниями как источником понимания мира и как условием его изменения в ходе повседневной деятельности человека. Вполне симптоматично поэтому, что именно на данном этапе и началась гигантская революция в образовании, радикально изменившая облик современной цивилизации.
Стремление к образованию и знаниям как основным социальным приоритетам наиболее ярко проявилось после завершения Второй мировой войны. Рассматривая данный процесс на примере США, можно видеть, что если в весьма благополучные времена, предшествующие Великой депрессии, на сто работников приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50х годов их число увеличилось до восемнадцати; доля управленческого персонала на предприятиях возросла с 4% в 1940 году до 14% в 1990; количество ученых и персонала научно-исследовательских учреждений выросло более чем в десять раз только с начала 30х по середину 60-х годов. Период, непосредственно следовавший за окончанием Второй мировой войны, был временем наивысших количественных показателей, характеризующих прогресс образовательной сферы и научных исследований. Все авторы исследований по теории постиндустриального общества отмечали этот бум как один из фундаментальных признаков рождения новой социальной структуры. Достаточно обратить внимание хотя бы на то, что почти четверть известной работы Д.Белла посвящена анализу распространения знаний в американском обществе и сопутствующим ему процессам.
В результате многие поспешили заявить, что фундаментальное классовое противоречие, о котором говорил К.Маркс, — свойственный капиталистическому обществу конфликт буржуазии и пролетариата, — уже преодолено и вполне можно считать, что «того рабочего класса, который описан в “Капитале” Маркса, больше не существует». Различия в формулировках, применяемых сегодня разными авторами, не изменяют кардинальным образом их подхода к осмыслению данной проблемы. Рассматривая знание в качестве основного производственного ресурса современного общества, О.Тоффлер вводит понятие «когнитариата» как новой социальной группы, способной заменить традиционный рабочий класс, и утверждает, что «по мере развития экономики символов и знаков пролетариат становится когнитариатом». Однако, на наш взгляд, не следует недооценивать и тех проблем, которые неизбежно следуют за подобной трансформацией.
Во-первых, быстрый рост образования и совершенствования рабочей силы имеет свой предел. Хотя сегодня большинство стран — как наиболее развитые державы, так и государства, следующие по пути «догоняющего» развития, — испытывают явный недостаток в квалифицированных кадрах, развитие образования не удовлетворяет потребности хозяйства, не говоря уже о том, что некоторая часть населения остается вне процессов информационной революции. Так, несмотря на то, что в США в середине 90-х годов 12,5 млн. молодых американцев «после окончания средней школы учились в высших учебных заведениях», около 20% населения по-прежнему имеют образование от четырех до шести классов, причем доля низкообразованного населения остается стабильной с начала нашего столетия. Аналогичная ситуация наблюдается и в быстро развивающихся странах Азии, где число студентов возрастает на 15—20% в течение каждых пяти лет, но и этого количества выпускников по-прежнему не хватает для стремительно развивающегося производства; в то же время значительное число граждан этих стран имеют лишь самое примитивное образование.
Во-вторых, возникает новое социальное расслоение, которое сегодня может быть наиболее резко отмечено на примере противостояния развитых индустриальных стран и «третьего мира». Обычно, когда подчеркивают нарастающий разрыв между богатыми и бедными регионами планеты, говорят о том, что в развивающихся странах, где сосредоточено около 3/4 населения Земли, производится лишь 25—30% мировой промышленной продукции. Между тем это далеко не так страшно, как то, что страны, представляющие 75% человечества, обладают сегодня лишь 3% мирового научного потенциала. Поэтому в глобальном масштабе быстрый, но неравномерный хозяйственный и социальный прогресс постиндустриальных наций может быть сопряжен с серьезными негативными процессами.
В-третьих, растущее обособление страт и социальных групп, представители которых являются носителями знаний и информации, становится все более заметным не только в мировом масштабе, но и внутри каждой из развитых стран. В последние годы все чаще отмечается, что наряду с развитием личности и экспансией творческой активности быстрый рост интеллектуального потенциала работников и превращение пролетариата в когнитариат порождают новый тип социального конфликта. Как подчеркивает Р.Ингельгарт, «неэкономические ценности занимают все более важное место в программах национального развития и создают новую ось политической поляризации, лежащей в плоскости материализма и постматериализма и отражающей конфликт между фундаментально различными мировоззрениями». Это же, только в других формулировках, отмечает и П.Дракер. «Центр тяжести в производстве, особенно в обрабатывающей промышленности, — пишет он, — перемещается с работников физического труда к работникам умственного. В ходе этого создается гораздо больше рабочих мест для представителей среднего класса, чем имелось ранее. В целом данный процесс сравним по своему положительному значению с созданием высокооплачиваемых рабочих мест для производственных рабочих в течение последнего столетия. Иными словами, он не создает экономической проблемы, не чреват «отчуждением» и новой «классовой войной». Все большее количество людей из рабочей среды обучаются достаточно долго, чтобы стать работниками умственного труда. Тех же, кто этого не делает, их более удачливые коллеги считают «неудачниками», «ущербными», «гражданами второго сорта» и вообще «нижестоящими». Речь идет уже не о деньгах. Речь идет о собственном достоинстве». Таким образом, хотя проблемы, вызываемые накоплением информации и развитием революции в образовании, не носят чисто экономического характера, они не становятся от этого менее важными; оттого, что люди стремятся войти в новый доминирующий класс в первую очередь не ради повышения благосостояния, а ради приобщения к более интересной и насыщенной жизни, значение нового социального расслоения не становится менее принципиальным.
Итак, развертывание революции в образовании создает огромные возможности для экспансии творчества, подготавливая широкие социальные слои к восприятию креативных ценностей, а граждан — к реализации себя как творческих личностей. В общем и целом три фундаментальных процесса — повышение благосостояния большинства членов общества и обеспечение условий восприятия вступающим в жизнь человеком элементов постматериалистических ценностей и неэкономической мотивации; развитие социальной и политической систем в направлении обеспечения все большей свободы самовыражения личности и допущение элементов нетрадиционного поведения как необходимого условия развития индивида; распространение информации среди все более широкого круга людей, развертывание революции в образовании — все это подготавливает современного индивида к творческой деятельности, формирует его как человека постэкономического общества.
Данный процесс неизбежно обусловливает многочисленные противоречия, часть из которых мы попытались отметить. Сами условия становления системы постматериалистических ценностей, инертность человеческого сознания не могут не вызывать то менее, то более заметный, но при этом вряд ли легко преодолимый конфликт между поколениями. Стремление максимизировать проявления личности в условиях демократии не может не сопровождаться активизацией разного рода деструктивных движений, групп и общин, деятельность которых резко диссонирует с основными направлениями социальной эволюции. Распространение знаний и все более четкое формирование класса работников умственного труда несомненно будет сопровождаться новыми социальными конфликтами и воспроизводить расслоение общества, с той лишь разницей, что границы этих страт и принципы их выделения окажутся качественно отличными от тех, которыми привыкла оперировать традиционная социология.
Все это не свидетельствует, на наш взгляд, о том, что последние десятилетия обнаруживают серьезные контртенденции, препятствующие становлению постэкономического общества. Напротив, явления такого рода рассеивают опасные иллюзии о формировании совершенно новой организации человечества, не похожей ни на какую другую.
Следует вновь отметить, что, говоря о постэкономическом обществе, мы говорим о нем именно как об обществе (Gesellschaft), подчеркивая тем самым, что в нем сохраняются сегодня и сохранятся впредь все основные характеристики общества как такового — разделение на социальные группы, конфликт между ними, централизованная организационная структура, служащая для общества неким внутренним стержнем, а также противоречия интересов, хотя последние не будут столь жестко, как это имело место в экономическом обществе, заданы материальными обстоятельствами.
Мы рассматриваем творчество как основной вид деятельности в новом обществе, и оно не является немотивированной деятельностью, которая асоциальна уже потому, что противоречит основным принципам построения общества, а представляет собой нетрадиционно мотивированную деятельность, свойственную постэкономическому состоянию. Между тем любой характер мотивации деятельности в рамках общества отражает ее социальную природу, и в связи с этим творческая деятельность, внутренне свободная по своим предпосылкам и мотивам, не может быть свободной внешне в формах, представляющих опасность для общества в целом. Поддержание равновесия между свободой, скрытой в творческой деятельности в качестве ее источника, и свободой, которую она воплощает в самом своем проявлении, в формах, оптимальных для совершенствования общественного целого, представляется важнейшей задачей социальных институтов постэкономической эпохи.
Анализ предпосылок становления творческой деятельности в определенной мере пересекается, как мы показали, и с исследованием ее развития, и с оценкой ее воздействия на социальные институты и самого человека. В то же время изучение основных форм человеческой активности требует более тщательного рассмотрения процессов и явлений, выступающих скорее результатами развития отмеченных выше тенденций, нежели их предпосылками.
Поэтому мы начнем наш анализ проявлений творческой деятельности в современных условиях с отдельного производящего индивида, затем оценим более подробно их воздействие на хозяйственные организации и, в заключение, рассмотрим становление новой системы предпочтений на уровне общества в целом.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
