Два теоретических воззрения на оптимальную модель российских рынков ценных бумаг
Вплоть до начала финансовой стабилизации вопрос о выборе модели российского рынка ценных бумаг не представлялся актуальным ни для его участников, ни для монетарных властей. Ни потребности самого рынка, ни общеэкономические процессы, такие, как приватизация, не требовали построения единого здания, в котором были бы объединены все российские рынки ценных бумаг, все обращающиеся на них инструменты и все институты, занятые операциями с ними. Законодательство по сути ограничивалось теми новациями, которые были абсолютно необходимы для фиска и, как правило, не шло далее простого перечисления того, что же собственно следует считать ценными бумагами. Единственным проявлением административного творчества явилось создание приватизационной инфраструктуры, однако цели этого аппарата были столь специфичны, а используемые механизмы в реальности выполняли функции настолько отличные от тех, что декларировались при их создании, что говорить об осознанном выборе какого-либо образца для подражания не приходилось. Кроме того, сама конечность процесса, названного «ваучерной приватизацией», не подразумевала создание фундаментальных структур, рассчитанных на продолжительное функционирование.
С началом финансовой стабилизации и возрастанием интереса к рынкам ценных бумаг как со стороны участников, так и со стороны экономических властей сложилась, таким образом, следующая, в целом противоречивая ситуация:
— с одной стороны, многие механизмы рынка уже сложились самостоятельно;
— с другой, внятной концепции развития рынка и представлений о том, как он должен выглядеть хотя бы в идеале, подкрепленной соответствующим нормотворческим процессом на государственном уровне, не существовало.
Что касается реального состояния рынка, то его развитие, предопределенное экономическим состоянием страны, ее традициями и самой структурой всего российского гражданского права двинулось по континентальному пути. Главной отличительной чертой этого развития явилось доминирование на всех без исключения рынках ценных бумаг коммерческих банков. Таким образом, роль Банка России как института, осуществляющего опосредованно, через функции надзора за коммерческими банками и функцию регулятора рынка ценных бумаг объективно возрастала. Если за двумя другими действующими в данной области государственными институтами — Министерством финансов и Антимонопольным комитетом закрепилась в основном регистрирующая и лицензионная функции, то Банк России вынужден был осуществлять контроль и за повседневным функционированием рынков. Таким образом, постепенно сложилась ситуация, при которой Банк России выступает генератором и проводником всей административной деятельности на рынках ценных бумаг, оставляя Министерству финансов контрольную и регистрирующую роль в области нормотворчества.
Наиболее наглядно такое распределение ролей проявилось при эмиссии и организации рынка государственных ценных бумаг — хотя формально их эмитентом выступает Министерство финансов, реальная организация процесса и ответственность лежит на Банке России.
Такое распределение ролей имело в себе как положительные, так и отрицательные аспекты. С одной стороны, контролируя одновременно денежный и валютный рынки и имея возможность воздействовать на структуры, являющиеся основными операторами, Банк России приобретал реальную возможность управления протекающими на рынках процессами, добиваться максимального взаимодействия между всеми финансовыми рынками страны с целью воздействия на общеэкономическую ситуацию. С другой стороны, такая концентрация в одном лице и нормотворческих, и судейских, и исполнительских функций сильно повышала опасность принятия волюнтаристских решений и последствий действий, направленных на их реализацию (что, кстати, и произошло в ходе попыток достигнуть высокой концентрации российской банковской системы).
Если среди уже сформировавшихся органов монетарной власти не было серьезных проявлений борьбы за влияние на рынки и разногласий по поводу концепций их развития (господствовала единая прагматическая концепция, которая, попросту говоря, может быть выражена поговоркой: «что выросло, то выросло»), то среди многочисленного слоя консультантов и политиков от экономики ситуация была принципиально иной. Вопрос нормотворчества, касающегося рынков ценных бумаг, рассматривался не как проблема обеспечения уже протекающих процессов, а как возможность построить новое, существующее пока только в идеале здание. Поскольку федеральное законотворчество оказалось сконцентрировано именно в руках экономистов последней категории, неизбежное противостояние между идеалом и реальностью было предопределено.
То, что в качестве идеала была выбрана американская модель рынка ценных бумаг, скорее всего вызвано не сколько-нибудь аргументированным сравнением ее с континентальной, а причинами в основном психологическими. Немаловажную роль сыграло то, что плеяда относительно молодых либеральных экономистов, работавших в данном направлении, в тот момент испытывало чувство общего, для значительной части российского общества, преклонения перед Америкой как некоей экономической, политической и культурной антитезой только что отвергнутого тоталитарного прошлого. Злая ирония состояла в том, что желание заимствовать именно американский опыт была заложена как раз политикой СССР в области образования — наиболее распространенным в стране иностранным языком был английский, язык наиболее вероятного противника.
Не будучи применен по первоначальному назначению — для допроса «языков», английский, тем не менее, объективно формировал большее знакомство именно с американской экономической практикой. Кроме того, поскольку заимствование целых законодательных актов (разумеется, с их адаптацией к российским условиям) не представляется чем-то неразумным, внимание экономистов обратилось именно к законодательству страны, языком которой они владели. Некоторую роль сыграло, безусловно, и широко распространенная в начале либеральных реформ вера в то, что в самом ближайшем будущем Россия по уровню развития экономики и уровню жизни догонит США (миф о «жизни как в Америке», этаком эталоне качества широко распространен в обществе и до сих пор).
Как бы то ни было, американская практика оказывала на взгляды российских экономистов, работавших над созданием нормативной базы рынка ценных бумаг, очень серьезное воздействие и довольно быстро обрела своих убежденных апологетов.
Зримым воплощением этих взглядов явилась и административная конструкция, именуемая Федеральной комиссией по рынку ценных бумаг (ФКЦБ). Само название, как и цели института были целиком заимствованы из практики США. Реально цель создания ФКЦБ определить довольно сложно, тем более, что положение этого ведомства, находящегося в значительной автономии от прочих органов исполнительной власти и напрямую подчиняющегося Президенту, совершенно не соответствует роли рынков ценных бумаг в российской экономике. Решительность, проявленная при создании комиссии и данные ей исключительно широкие полномочия, позволяют предположить, что согласие на ее создание со стороны Президента и Премьера было результатом шока от последствий краха финансовых пирамид летом 1994 г.
Главой ФКЦБ некоторое время являлся А. Чубайс, однако те масштабные цели, которые он перед собой ставил, не в коей мере не способствовали тому, чтобы он придавал слишком серьезное значение этому ведомству. С приходом на должность главы ФКЦБ Д. Васильева ситуация коренным образом изменилась, поскольку не имевший никакой возможности воздействовать на макроэкономику и не имевший политического веса Васильев вынужден был сосредоточиться на действиях внутри того поля, который был очерчен рамками его компетенции. При ином руководстве ФКЦБ могла бы тихо зачахнуть, подобно множеству других порождений административной деятельности переходного периода, однако кипучая энергия ее руководителя сделала в конечном итоге ФКЦБ тем инородным телом, которое постоянно вызывает воспаление на российских рынках ценных бумаг, однако не может быть ими отторгнуто.
Поскольку функционировать в рамках континентальной системы такой орган, как ФКЦБ, не мог, а захват полномочий прочих ведомств требовал длительной борьбы (которая без особого успеха ведется до сих пор), Д. Васильев принял решение построить тот рынок, на котором роль возглавляемой им Комиссии будет ключевой. Таким образом, поддержка ФКЦБ американской модели рынка ценных бумаг была предопределена совершенно независимо от личных пристрастий тех или иных лиц.
Создание основы американской модели рынка ценных бумаг — инвестиционных фондов продвигалось не слишком успешно (им было сложно потеснить вполне успешно функционирующие коммерческие банки). Поэтому основные усилия ФКЦБ оказались направлены на максимальную трансформацию в сторону англосаксонских образцов доступных частей российского права (этому очень способствовало предоставленное Комиссии исключительное право не регистрировать свои документы в Министерстве юстиции, ныне отмененное) и на бюрократическое противодействие Банку России, направленное на установление контроля за субъектами рынка.
Апофеозом нормотворческой деятельности Комиссии явился Федеральный закон о рынке ценных бумаг, практическую бесполезность и научную несостоятельность которого мы постарались показать выше. Что касается противостояния ФКЦБ и Банка России, то оно оказало такое существенное воздействие на развитие российских рынков ценных бумаг, что нам представляется целесообразным остановиться на нем подробнее.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Вплоть до начала 1996 г. политическая обстановка в стране не позволяла ФКЦБ предпринимать заметные и решительные шаги. В 1997 г. развитие рынка ценных бумаг, раскол среди крупного банковского капитала и возрастание политического влияния А. Чубайса, приведшего Д. Васильева во власть, позволили последнему перейти в атаку (кстати, к чести А. Чубайса следует отметить, что он никогда не поддерживал главу ФКЦБ открыто и выступал его оппонентом в тех случаях, когда Д. Васильев занимал откровенно одиозную позицию. Вместе с тем, даже когда глава ФКЦБ переходил к настоящему вредительству, А. Чубайс не ставил вопрос о его отставке).
Такой термин, как «вредительство», может показаться излишни сильным, однако если вспомнить вопиющую историю о лицензировании Банка России и коммерческих банков на право совершения операций на рынке ценных бумаг, подобрать иное определение становится трудно.
Вплоть до 25.12.96 г. ФКЦБ не выдавала Банку России генеральную лицензию, что, в свою очередь, не позволяло самому Банку России лицензировать поднадзорные ему коммерческие банки. Вообще-то говоря, необходимость в лицензировании и Банка России, и коммерческие банки носило сугубо бюрократический характер — до этого данные учреждения спокойно работали на рынке без подобных лицензий (подразумевалось, что право совершать операции с ценными бумагами дается общей лицензией на право осуществлять банковскую деятельность). После введения лицензирования в ФКЦБ оно ни в коей мере не привело к приданию рынкам ценных бумаг дополнительной устойчивости. Как бы то ни было, и после принятия решения о передаче Банку России генеральной лицензии, сам акт ее передачи ФКЦБ затягивался, что выходило уже за рамки даже российской практики межведомственных отношений.
Следствием подобного рода саботажа явилась нарастающая нервозность рынков ценных бумаг, основными участниками которых выступали как раз коммерческие банки. В соответствии с Законом «О рынке ценных бумаг» его профессиональные участники должны были получить новую лицензию до апреля 1997 г., т.е. на счету была буквально каждая неделя, особенно учитывая характерную для нашей страны бюрократическую волокиту. Правда, Банк России с самого начала не скрывал, что все организации, имеющие банковскую лицензию получат и лицензию на право операций на рынке ценных бумаг. Однако возникал и другой серьезный вопрос, насколько специалистам, работающим в банке с ценными бумагами нужна индивидуальная лицензия? Понятно, что и эту проблему решить в сжатые сроки было бы весьма трудно, если не невозможно без применения такого инструмента, как взятки лицензирующим чиновникам.
После того как факт затягивания передачи генеральной лицензии стал очевиден, Банк России нанес контрудар — было принято решение о дополнительном лицензировании всех организаций, осуществляющих связанную с расчетами профессиональную деятельность на рынке ценных бумаг. Формальные основания для такого решения у Банка России были, поскольку контроль за расчетной инфраструктурой России является его прерогативой. Не имеющим банковской лицензии операторам приходилось бы отказаться от проведения расчетов по операциям с ценными бумагами. Формально подобная жесткость подхода объяснялась тем, что действия по «несанкционированному» открытию счетов небанковскими учреждениями, с точки зрения Банка России, чреваты макроэкономическими угрозами: кредитной эмиссией, мультипликацией денег и т.п. По сути же Банк России отсекал от рынков ценных бумаг тех, кто перебежал под крыло ФКЦБ, без сожалений отстраняя небанковские учреждения, действующие на рынках ценных бумаг от клиринга и существенно сужая тем самым их возможности по формированию инфраструктуры фондового рынка.
В начале февраля противостояние приняло открытую форму и соперники сформулировали свои позиции. Глава департамента ценных бумаг А. Козлов объяснил конфликт с ФКЦБ по поводу генеральной лицензии тем, что в ее текст включено право Банка России лицензировать исключительно деятельность банков на рынке государственных ценных бумаг. Такая позиция, безусловно, усложняла процедуру осуществления надзора за деятельностью коммерческих банков, поскольку деятельность на рынках негосударственных ценных бумаг регулировалась бы одновременно нормативными актами двух разных ведомств, одно из которых не несло никакой ответственности за деятельность банковской системы.
В то же время на семинаре Ассоциации Промстройбанков России директор департамента контроля за деятельностью кредитных организаций Банка России Д. Будаков сообщил, что его ведомство собирается максимально упростить процедуру лицензирования для опытных банков и тщательно проверять новобранцев (которых в тот момент уже практически и не было). Основную работу по лицензированию планировалось возложить на территориальные управления ЦБ РФ. Это, конечно, было особенно неприятно для ФКЦБ, не имеющей реальных органов контроля на местах.
Процедуре лицензирования участников рынка госбумаг должны были подвергнуться все дилеры ГКООФЗ, иначе они теряли право доступа к торговой системе ММВБ. Хотя организации-дилеры вследствие своего влияния могли получить любую лицензию, такой подход ФКЦБ не мог не привести к определенной дезорганизации рынка.
Д. Будаков признал законодательное первенство в вопросах регулирования депозитарной деятельности за ФКЦБ. Вместе с тем он отметил принципиальное несогласие по ряду пунктов в данном вопросе между ФКЦБ и Банком России. «Мы не хотим брать на себя ответственность за контроль тех механизмов, которые не считаем качественными», — заявил Д. Будаков и пригрозил, что если не удастся выработать согласованного подхода, то ЦБ РФ вообще откажется контролировать банки-депозитарии.
Одновременно ММВБ и Банк России объявили о реализации совместного проекта по учреждению института коммерческого партнерства «Национальный депозитарный центр». Объем собственного имущества созданного в рамках этой программы депозитария составил 50 млрд., р., он должен был стать головным на рынке государственных ценных бумаг. Таким образом сформировалась еще одна точка противостояния между ФКЦБ и Банком России по вопросу о будущем российской депозитарной системы. И здесь позиция ФКЦБ носила, на наш взгляд, волюнтаристский характер. Если Банк России предлагал опираться на уже существующую систему банковских депозитариев, то ФКЦБ декларировала необходимость создания головного депозитария, что потребовало бы слома уже действующей системы и создания весьма дорогостоящей новой, без какой-либо надежды на скорую материальную отдачу.
Хотя ФКЦБ могла активно ставить Банку России палки в колеса и громогласно заявлять о своих прожектах, реальный политический вес банковского капитала был в тот момент слишком велик, чтобы Д. Васильев мог рассчитывать на сколько-нибудь серьезные достижения. Выразителем интересов банковского каптала в Правительстве в тот момент был представитель «Менатепа» первый вице-премьер В. Потанин. На прошедшем у него совещании между ФКЦБ, Минфином и Банком России было достигнуто соглашение о том, что банки признаются полноправными участниками рынка ценных бумаг и могут работать на основании действующих лицензий Банка России. Вопрос о генеральной лицензии для Банка России должен был быть решен после того, как все заинтересованные стороны придут к консенсусу относительно базовых положений концепции развития фондового рынка в России. В результате Банк России хотя и не одержал окончательной победы, но смог несколько успокоить волнение коммерческих банков, действовавших на рынках ценных бумаг. Что касается концепции развития фондового рынка в России, тем более ее базовых положений, то обсуждать их в условиях, когда рынки ценных бумаг страны и принципы их функционирования в основном сформировались, было бы, как минимум, бесполезно.
Позиция ФКЦБ, продолжавшей игнорировать всех прочих участников нормотворческого процесса, тем временем приобрела совершенно нереалистичный характер. Наиболее зримым воплощением беспринципности этого ведомства явилось принятие решения о возможности существования бездокументарного векселя. Сам этот шаг, скорее всего, был продиктован не какими либо теоретическими соображениями, а стремлением заручиться поддержкой руководителей регионов, в первую очередь депрессивных, которые нуждались в бездокументарных векселях для организации собственных, компенсирующих нехватку реальных денег систем расчетов. Первоначально идея внедрить бездокументарные векселя возникла у главы Новосибирской области В. Мухи. Как следствие бездокументарные векселя привлекли к себе пристальное внимание всех тех, кто тем или иным образом был связан с рынком ценных бумаг. Оценки данного инструмента были, как правило, весьма уничижительными, но наиболее образную характеристику дала им глава департамента Минфина Б. Златкис, окрестив бездокументарные векселя «салатом из лука, ананасов и кичи». Депутат Думы В. Тарачев и весь подкомитет по законодательству о финансовых институтах, фондовому рынку и страхованию немедленно заявили, что постановление противоречит действующему законодательству. Если критику глава ФКЦБ мог бы воспринять достаточно спокойно, то привлечение внимания к тому факту, что ФКЦБ может выпускать нормативные акты без регистрации в Министерстве юстиции, сулило его ведомству перспективу лишиться столь важной привилегии, которую стало намного трудней, чем раньше, оправдывать тем фактом, что в ФКЦБ работают настолько квалифицированные юристы, что контролировать их деятельность просто излишне. Этой привилегии ФКЦБ путем принятия поправок к Закону о ценных бумагах депутаты Государственной Думы решили лишить, именно после попытки внедрить бездокументарный вексель. Кроме того, конкретно по вопросу о бездокументарном векселе Дума, по словам В. Тарачева, решила подать на ФКЦБ в суд. В такой ситуации Банк России в лице своего представителя А. Козлова мог позволить себе занять примирительную позицию, заключающуюся в том, что непосредственно против бездокументарного векселя он не возражает, но только в случае его переименования.
Уже в начале февраля 1997 г. Минюст признал неправомерным регулирование ФКЦБ вексельного рынка путем выпуска ведомственного акта (того самого, в котором порожден бездокументарный вексель). 21.02.97 г. на своем заседании Государственная Дума преодолела вето Совета Федерации на закон «О переводном и простом векселе». Принятый Думой закон резко ограничил сферу расчетов векселями, а также окончательно похоронил бездокументарные векселя. Таким образом, региональные лидеры лишились собственного эмиссионного источника, т.к., согласно закону, «... субъекты РФ, городские, сельские поселения и другие муниципальные образования имеют право обязываться по переводному и простому векселю только в случаях, специально предусмотренных федеральным законом». В конфликте вокруг закона Банк России и Минфин стали на сторону Государственной Думы, а Федеральная комиссия по ценным бумагам (ФКЦБ) — Совета Федерации. Это была серьезная бюрократическая ошибка ФКЦБ, поскольку и регионы в данном вопросе, к тому же не слишком для них принципиальном вовсе не были едины. Регионы-доноры, в принципе, способны были обойтись и без векселей, т.к. могли эмитировать облигации и меньше нуждались в организации локальных квазиденежных систем. Кроме того, не приходилось рассчитывать на то, что Президент наложит на закон свое вето для удовольствия ФКЦБ, не прислушавшись к мнению Правительства. Действительно, принятие закона в России еще не означает его исполнения, и регионы вместо того, чтобы вступать в борьбу, могли просто придумать какой-нибудь способ его обойти, поскольку Государственная Дума, Банк России и Минфин обладали весьма малыми возможностями контроля в данной сфере. Что касается коммерческих банков, то новый закон, как нам кажется, им был выгоден. Во-первых, регионы рассматривали как наиболее подходящий вариант возможность поручить эмиссию документарных векселей уполномоченным коммерческим банкам, и во-вторых, ослабление ФКЦБ позволяло рассчитывать на то, что будет положен конец таким раздражающим новшествам, как лицензирование деятельности банков на фондовом рынке и т.п.
В такой ситуации глава ФКЦБ для достижения своих целей избрал чисто политические методы: он воспользовался учреждением Московской фондовой биржи (МФБ). При проведении учредительного собрания мэр Москвы Ю. Лужков после краткого приветствия покинул зал, оставив вместо себя председателя ФКЦБ г-на Васильева. Учитывая, что МФБ виделся ее создателям как конкурент ММВБ, Д. Васильев, очевидно, решил привлечь к своей борьбе нового союзника, воспользовавшись вполне понятным стремлением Москвы, как наиболее богатого региона, снизить финансовую зависимость от федеральных институтов. Буквально через месяц после открытия МФБ, в апреле 1997 г. должна была истечь лицензия всех бирж, в т.ч. и ММВБ, работающих в Москве, при этом ФКЦБ не торопилась их продлевать, невзирая на те буквально катастрофические последствия, которые оказало бы на российскую экономику прекращение деятельности ММВБ.
Между тем противники ФКЦБ стремились развить свой успех. Участвовавшие в конференции «Развитие рынка ценных бумаг в России» представители Банка России, Минфина, АРБ, ММВБ и Государственной Думы в середине марта написали Президенту документ, более всего напоминающий челобитную XVI в. с просьбой «обуздать непотребства воеводы его Димки», а говоря современным языком, повлиять на действия ФКЦБ. Авторы обращения выражали недовольство тем, что ФКЦБ предпринимает «неоправданные и бесперспективные попытки разделить единое пространство национального фондового рынка на рынок государственных и негосударственных ценных бумаг, а также банковский и небанковский сектор». А 13.03.97 г. Президент Ельцин подписал «Закон о простом и переводном векселе». ФКЦБ ничего не оставалось, как заявить, что Комиссия будет следовать воле Президента и приведет все нормативные акты в соответствие с законодательством.
Впрочем, борьба за первенство на рынке ценных бумаг на этом не закончилась. Вдохновленные успехом, представители коммерческих банков потребовали, чтобы регулирование, контроль и лицензирование их деятельности на рынке ценных бумаг осуществлял Банк России при согласовании с ФКЦБ.
Единственным оружием, которое на тот момент осталось в руках у г-на Васильева, являлась общественная полемика, и оно было использовано. В печати начали обильно появляться статьи, в которых обосновывалась политика ФКЦБ по разделению рынка. Вкратце суть этих публикаций можно изложить следующим образом: существует две формы привлечения средств частного инвестора в экономику — через банки и паевые инвестиционные фонды — ПИФы. ПИФы предпочтительнее, т.к. в них нет характерных для банков кредитных рисков и их жестче контролируют, а банкам самим же хуже, если их пустить на фондовый рынок, т.к. для них риск удваивается (кредитный плюс брокерско-дилерский). Примером естественно объявлялась англосаксонская практика.
Позицию эту поддерживало довольно большое количество ученых, не задействованных в банковской сфере или работе государственного аппарата (у Банка России было большее количество штатных аналитиков, однако традиции данного учреждения затрудняли для них возможность оперативно откликнуться на данную дискуссию). Кроме того, сложные перегородки внутри рынка, предложенные ФКЦБ, привлекали и ту категорию исследователей, которые понимают науку как «поиск несущественного в неважном». Не следует забывать и об отмеченном выше преклонении перед Америкой, глубоко поразившее отечественную интеллигенцию.
Суть заключается в том, что точка зрения ФКЦБ не выдерживает критики ни с теоретической, ни с практической точки зрения. Во-первых, совершенно непонятно, почему деньги частных инвесторов надо привлекать именно по схеме брокерского формирования портфеля акций, тем более, что для этого нет ни развитой биржевой системы, ни четких критериев самого такого портфеля. В принципе, ничто не мешает просто привлекать средства в депозитные вклады с дальнейшей инвестицией напрямую в кредиты производству. Во-вторых, все же везде, кроме США, основной инвестор — крупный, он и держит большую часть акций в концентрированных пакетах (1550 процентов, в то время как в США контрольными могут быть и 5 процентов). Такая система, кстати, выгоднее промышленности, поскольку большое количество мелких инвесторов затрудняет инвестиции в развитие, т.к. менеджеры вынуждены поддерживать высокий уровень дивидендов.
В-третьих, непонятно, что заставляет так цепляться за акции, при условии того, что можно широко использовать облигации, как в Германии и Франции, а это рынки в значительной части банковские. Кстати сказать, к началу мирового экономического кризиса Банк России предпринял организовать в России рынок промышленных облигаций.
И, самое главное, совершенно неясно, почему банки должны вытесняться с рынка государственных бумаг, на который они свободно допущены даже в Штатах — этой Мекке сторонников г-на Васильева.
Мы не будем комментировать надежность контроля за ПИФами и идею вычленять из банков инвестиционные отделы в специальные дочерние организации для их пущей надежности (почему-то утверждается, что так делают во всем мире, хотя в основном это американская практика) — это, конечно, совершенно не соответствует простой логике: организации контролируются лучше не исходя из их названия, а исходя из действенности контролирующих органов, а вычленение дочерних организаций всегда и везде как раз и служит целям затруднения контроля со стороны. В чистом остатке выходило только, что глава ФКЦБ банки не любит и очень хочет, чтобы в России все было так же, как в США, в независимости от реальной возможности достижения такого результата.
Выяснилось, впрочем, что г-н Васильев не любит и биржи, по крайней мере, те из них, в организации которых ФКЦБ не принимала участия. В начале апреля он заявил, что из двадцати действующих на тот момент фондовых бирж лицензии будут предоставлены только недавно созданной Московской, Санкт Петербургской и какого-нибудь в Сибири и на Дальнем Востоке. Но и здесь реальность оказалась сильнее прожектов. Пришлось дать лицензию ММВБ, да еще и рассыпаться ей в похвалах. Одновременно лицензия на депозитарно-хранительское обслуживание была выдана ОНЭКСИМ-банку.
При этом глава ФКЦБ не очень-то считался и с интересами своих естественных союзников — брокерских фирм, утверждая, что их надо укрупнить до европейского уровня — 50 тысяч экю чистого капитала (а ведь любой, знакомый с российской действительностью человек понимал, что таких денег в России просто не было — не хватало инвестиций даже для укрупнения куда более надежного банковского капитала).
Тем не менее надвигавшиеся в Государственной Думе слушания по вопросу о деятельности ФКЦБ заставили ее руководство начать в середине апреля активную выдачу лицензий финансовым компаниям, регистраторам и биржам, в т.ч. валютным.
Вместе с тем от своих планов г-н Васильев не отступился, и одновременно ФКЦБ объявила о намерении заключить соглашение с администрацией Новосибирской области с целью спасения областной вексельной программы, базирующейся на бездокументарных векселях, т.е. практически расписалась в своем намерении игнорировать закон. Апофеозом противостояния стали проведенные в конце апреля 1997 г. парламентские слушания, посвященные рынку ценных бумаг. В ходе этих слушаний Банк России упирал в первую очередь на свои достижения и считал несправедливым отстранение себя от рынка ФКЦБ, за которой достижений не числится (ее действия были оценены как разрушительные). Д. Васильев отсутствие достижений мотивировал недостатком полномочий. Он требовал себе самых разных прав, в т.ч. на оперативно-розыскную деятельность, на что один из зампредов главы Банка России С. Алексашенко весьма едко заметил: «и внутренние войска в придачу». Подвергся критике г-на Васильев и Минфин, обвинив в отставании развития рынка частных ценных бумаг высокие ставки по ГКО.
Противостояние стало уже настолько неприличным, что к отвечавшему в Правительстве за финансовый блок А. Чубайсу были вызваны Д. Васильев, с одной стороны, и С. Алексашенко с А. Козловым — с другой. Хотя обе стороны воздерживались от комментариев, только Васильев сказал, что готов сотрудничать с Центробанком, тем не менее можно предположить, что разговор был чрезвычайно резким. Чубайс велел обоим ведомствам прекратить публичную полемику и отвел три недели на то, чтобы договориться. Однако уже на прошедшем съезде Ассоциации российских банков глава Банка России Дубинин отстаивал именно точку зрения своего ведомства.
Впрочем, набор предлагаемых ФКЦБ новаций вопросами лицензирования не ограничивался. В конце мая 1997 г. экспертный совет ФКЦБ одобрил Положение о саморегулирующихся организациях (СРО), профессиональных участников рынка ценных бумаг. Основными направлениями деятельности СРО было признано установление правил и стандартов проведения операции с щ ценными бумагами, осуществление контроля и надзора за деятельностью профессиональных участников рынка, а также участие в нормотворчестве ФКЦБ. Взамен ФКЦБ получало достаточно широкие полномочия по контролю за деятельностью СРО, Я включающие доступ к информации этих организаций, право рассмотрения кандидатур первых лиц, а также возможность отмены решений, принятых общим собранием или коллегиальным органом СРО, если эти документы будут противоречить нормативным актам ФКЦБ.
Следует отдать должное гну Васильеву — в своих идеологических пристрастиях и стремлении воплотить их в жизнь он остался последователен и неизменен. Активная роль СРО полностью соответствует американской модели фондового рынка. При этом СРО выступают не в роли своеобразных профсоюзов, как это принято на континенте, а более напоминают немецких полицаев — им отведена роль карателей и доносчиков, дополняющих государственный аппарат. При этом совершенно игнорировался тот факт, что Россия кардинально отличается от США с их развитой судебной и правовой системой и специфическим кодексом деловой морали. В России СРО довольно быстро превратились в средство укрепления монополии организаций, занявших в них руководящие позиции и стали инструментом расправы с конку рентами. Сама идея саморегулирующих организаций вообще достаточно чужда российской практике и им может быть найдена аналогия разве что в русской крестьянской общине с ее круговой порукой до реформ Столыпина. Но, конечно, то, что препятствовало развитию сельского хозяйства в начале XX века, вряд ли могло быть образцом для регулирования финансовой j сферы в конце столетия.
Дело, однако, не в каких-либо особенностях национального характера, а в организации экономической и юридической деятельности в стране. Тот факт, что, оказавшись в России, представители американского делового мира мгновенно начинают
жить по действующим у нас правилам самым парадоксальным образом подтвердил скандал, происшедший в то же время в ФКЦБ. 23.05.97 г., когда на совещании у Чубайса решался вопрос о роли ФКЦБ и Банка России в области регулирования фондового рынка, уже два дня как будоражила умы статья в «Уолл-Стрит Джорнал» о том, что два американских консультанта ФКЦБ — директор Гарвардского института международного развития в Москве Д. Хей о проф. А. Шлейфер направили часть денег, предназначенных для финансирования реформ в России, на масштабную поддержку компании «Паллада Эссет Менеджмент», управляющей активами семейства паевых инвестиционных фондов и первого российского специализированного депозитария (детища г-на Васильева). Весьма близкие, чуть ли не родственные связи американских консультантов с руководителями этих компаний давали им возможность использовать инсайдерскую информацию для повышения эффективности собственных инвестиций в России. Как следствие такого скандала уже 21.05.97 г. стоимость чистых активов «Паллада Эссет Менеджмент» упала на 65 процентов.
Если уж сами носители англосаксонской морали оказались столь не стойки перед возможностями, которые открывало ее нарушение на российском рынке, то как можно было рассчитывать на заимствование американских институтов применительно ко всей стране?!
29.05.97 г. на совещании у А. Чубайса в противостоянии Банка России и ФКЦБ практически была поставлена точка. Глава ФКЦБ был вынужден подписать документы, низводящие его ведомство до уровня того самого рыбнадзора, чьим полномочиям г-н Васильев еще так недавно в полемическом запале завидовал. Как и положено при подписании акта о капитуляции победителей представляли третьи лица (от Банка России зампред С. Алексашенко и от Минфина — замминистра О. Вьюгин), а побежденных — первые (лично Д. Васильев). В соответствии с протоколом с момента его подписания лицензия на осуществление профессиональной деятельности на рынке ценных бумаг распространяется на все их виды, как государственные, так и негосударственные. Деятельность кредитных организаций на рынке ценных бумаг отныне должна была лицензироваться и контролироваться только Банком России на основании генеральной лицензии ФКЦБ, каковую комиссия обязана была выдать в двухнедельный срок. Также в срок до 01.08.97 г. должно было быть принято решение о продлении до конца 1997 г. действие ранее выданных кредитным организациям лицензий.
Срок действия лицензий организаторам торговли на рынке ценных бумаг был увеличен для фондовых бирж до 10 лет, для остальных профессиональных участников рынка — до 3 лет.
Минфину, занимавшему в ходе битвы гигантов процентробанковскую позицию, тоже удалось вкусить на пиру победителей. Он был назначен регистрирующим органом для ценных бумаг страховых компаний, а в отношении кредитных организаций эти функции закреплялись за Банком России. По сути дела под контролем ФКЦБ остался только рынок акций Газпрома, выделенный в специальный сегмент, представленный на МФБ. Однако сама мощь этой организации, обеспечивающей до 40 процентов доходной части российского бюджета, не оставляла надежд на то, что рынок ее акций будет удобным объектом для манипуляций.
Позор главы ФКЦБ был не просто велик, но и демонстративно публичен. Американское Агентство международного развития накануне визита главы ФКЦБ распространило заявление о том, что в свете резкого усекновения полномочий последнего его поездку надо расценивать скорее как частный визит. Правительство заступилось за своего перед иностранцами, но сделало это так, чтобы унижение было еще горше — с опровержением поручили выступить начальнику департамента культуры и информации Правительства России.
В этой ситуации главе ФКЦБ оставалось только осуществлять демонстративные, чисто политические маневры и г-н Васильев и руководитель правительства Москвы
подписали соглашение о взаимодействии на рынке ценных бумаг. Тем самым глава ФКЦБ покинул своего покровителя А. Чубайса и перешел в лагерь его оппонентов, одним из самых последовательных из которых являлся мэр Москвы.
Описывая происшедшее, газета «КоммерсантъДэйли» назвала поражение Д. Васильева его Ватерлоо. С этим трудно согласиться, на наш взгляд, главу ФКЦБ нельзя сравнить с Наполеоном хотя бы потому, что все свои сражения г-н Васильев проиграл. Если уж искать аналогии с наполеоновской эпохой, то глава ФКЦБ скорее напоминает австрийца Мака или пруссака Пфуля. Те тоже были большими теоретиками и мастерами построения подробнейших планов. И обоих Наполеон бил.
Тем временем Национальный депозитарный центр (его учредителем является Банк России) и Депозитарно-клиринговая компания заключили соглашение о совместной деятельности на рынке ценных бумаг. Тем самым было ясно продемонстрировано, что Банк России на правах победителя приступил к аннексии территорий, ранее подконтрольных ФКЦБ.
Уже в сентябре 1997 г. борьба между ФКЦБ и Банком России разгорелась с новой силой. Как водится, атакующей стороной выступил г-н Васильев. Сферой приложения своих усилий глава ФКЦБ выбрал депозитарную деятельность. При этом г-н Васильев с завидным упорством отстаивал американскую модель фондового рынка.
Мотивируя такой поступок заявлением тогдашнего главы российского Правительства В. Черномырдина в Нью-Йорке о том, что в России будет создан национальный депозитарий, ФКЦБ подготовила проект указа Президента об организации депозитарной деятельности в России. Согласно этому документу, национальная депозитарная система должна была состоять из двух элементов — а), центрального депозитария (причем, в тексте «центральный» пишется с большой буквы), выполняющего и функции центрального фонда хранения и переработки информации рынка ценных бумаг, куда до 01.01.98 г. следовало передать находящиеся в госсобственности пакеты акций и главу которого должен был назначать лично Президент и б), организаций, имеющих лицензию ФКЦБ на осуществление депозитарно-хранительской деятельности. Это была уже третья за последние полтора месяца попытка, но и она сорвалась — указ был отклонен и отправлен на доработку.
Дело в том, что Банк России и связанные с ним депозитарные структуры понимали под центральным депозитарием не какое-то учреждение, тем более с главой, назначенным Президентом, т.е. фактически ведомство, а просто единую систему расчетных депозитариев. Естественно, Банк России не преминул отметить, что терминология проекта указа, представленного ФКЦБ, не соответствует концепции, подписанной его главой и руководителями ФКЦБ и Минфина и утвержденной первым вице премьером Б. Немцовым (вплоть до того, что понятия депозитариев-хранителей там просто нет).
Может быть, указ бы и прошел, если бы не вмешательство другого первого вице-премьера, А. Чубайса, который понял, что под видом расширения полномочий Президента глава ФКЦБ хочет полностью подчинить себе депозитарную деятельность в стране, т.е. установить тотальный контроль за сменой отношений собственности. Это фактически значило изъять эту сферу из ведомства Банка России, поскольку именно российские банки составляют основу депозитарной системы страны.
Кроме того, в условиях жесткой борьбы за бюджет дополнительные расходы, предложенные гном Васильевым и не сулящие никаких доходов никогда, были неприемлемыми. Глава ФКЦБ мог попытаться ввести в заблуждение Президента и Премьера, уверяя, что на весь проект хватит кредита Международного банк реконструкции и развития (МБРР) в размере $17 млн., но более искушенный в вопросах международных финансов А. Чубайс прекрасно осознавал истинную цену таких идей (в Англии осуществление идеи центрального депозитария на тот момент уже стоило $1 млрд., причем проект был далек от завершения).
В результате А. Чубайс не только отверг проект ФКЦБ, но и в принципе осудил идею вмешательства государства в функционирование депозитарной системы. Мало того, уже в первой половине сентября первый вице-премьер решил заслушать отчет ФКЦБ о соблюдении условий протокола с ЦБ (т.е. фактически осудить виновника нарушения перемирия).
В преддверии этого события ФКЦБ поспешило выполнить условия, предусмотренные протоколом от 29.05.97 г. Согласно постановлению ФКЦБ № 25 от 18.09.97 г., вступившему в силу с 27.08.97 г. было продлено время действия лицензий, упорядочены виды деятельности брокеров и дилеров (вместо расплывчатых пяти определений, перечисленных ранее, появилось три четких), детально описаны случаи возможности совмещения видов деятельности, закреплена роль Банка России в лицензировании кредитных организаций, предусмотрен значительный временной лаг для наращивания собственного капитала биржевых и небиржевых организаторов торговли и депозитариев, либерализован образовательный ценз в отношении контролеров.
Несмотря на общую разумность принятых решений, данный документ появился в крайне неудачное время — во время пика подачи заявлений на получение лицензий. Многие организации, уже подготовившие комплекты документов и готовившиеся передать их, обнаружили, что в полтора раза увеличился лицензионный сбор, в три раза — срок рассмотрения документов, изменились сами базовые понятия — виды профессиональной деятельности и лицензии, выдаваемые на них. В результате вступления в силу постановления ФКЦБ о лицензировании профессиональной деятельности в этом ведомстве к середине сентября 1997 г. скопилось более 2000 заявок, из которых удовлетворено не более половины.
Тем временем Банк России решил принять меры, направленные на устранение самой базы для дискуссии о преимуществах инвестиционных фондов перед коммерческими банками в качестве основных операторов на рынках ценных бумаг. Для этой цели были предложены новые финансовые организации — общие фонды банковского управления (ОФБУ). Они должны были создаваться для выполнения тех же задач, что и паевые инвестиционные фонды (ПИФы), однако в борьбе с ними обладали рядом преимуществ. Так, для управления банковским фондом не требуется внешняя управляющая компания, специализированный регистратор и депозитарий. Средства, находящиеся в доверительном управлении, учитываются отдельно от банковских, по ним не надо создавать обязательные резервы. Не предусмотрено и обязательных нормативов привлечения средств клиентов (чистые активы любого ПИФа должны быть не менее 2,5 млрд. р.).
Помимо государственных бумаг, депозитов и акций ОФБУ, в отличие от ПИФов, разрешено инвестировать в векселя и облигации регионов, фьючерсы и опционы, драгоценные металлы и камни. Это позволяло ОФБУ более гибко управлять средствами клиентов. ОФБУ не имели права держать более 15 процентов средств в ценных бумагах одного эмитента или аффилированной группы, и здесь имея преимущество перед ПИФами (для них это значение составляло 10 процентов).
Немедленно о создании ОФБУ заявили Банк МФК, подавший заявление на регистрацию четырех фондов (государственных долговых обязательств, частных и региональных долговых обязательств, акций и универсального фонда), ориентированных на крупных клиентов (минимальный взнос — $100 тыс.) и Российский кредит (подал документы на регистрацию универсального фонда для широких слоев инвесторов).
Для регистрации ОФБУ, которые ни в коей степени не будут подчиняться ФКЦБ, достаточно получить разрешение Банка России на профессиональную деятельность на фондовом рынке. Кроме того, у создающего ОФБУ банка должно быть не менее 5 млрд. р. собственных средств, должны отсутствовать убытки за последние четыре месяца, и он должен выполнять минимальные требования Банка России.
Опыт оказался достаточно успешным и уже по состоянию на 01.02.98 г. суммарный размер находящихся в управлении 74 ОФБУ активов достиг 422,828 млн. р. Наибольшее развитие ОФБУ получили в Москве (218,756 млн. р.), Санкт-Петербурге (179,699 млн. р.) и Удмуртии (14,534 млн. р.). Впрочем, ОФБУ все же были скорее административной уловкой, направленной на то, чтобы занять место подконтрольных ФКЦБ ПИФов. Фактически коммерческие банки могли обеспечить совершение операций на рынках ценных бумаг безо всяких дополнительных образований.
Неожиданную возможность для реванша ФКЦБ предоставила обострившаяся осенью 1997 г. борьба между федеральной бюрократией и крупным финансовым капиталом (о ней мы упоминали выше в связи с происходившей в то время переориентацией на иностранных инвесторов в дефицит государственного бюджета). Как следствие появился Указ Президента о создании Национальной депозитарной системы, подконтрольной ФКЦБ и Правительству, а не Банку России. При этом Президент, скорее всего, отдавал себе отчет, что реально указ вряд ли заработает, т.к. на его осуществление просто нет денег и дело должно было кончиться появлением еще одного депозитария, пусть и весьма влиятельного. Тем не менее, глава ФКЦБ немедленно реанимировал все свои проекты, даже самые одиозные, в т.ч. совместную с Межрегиональной ассоциацией «Сибирское соглашение» идею о выпуске бездокументарных векселей. Для отвода глаз векселя решено было выпустить на бумаге и положить на хранение в депозитарий, после чего все расчеты с их использованием должны были осуществляться в электронной форме.
С началом мирового экономического кризиса проводимый, по сути, ФКЦБ саботаж продолжился. Так, в декабре 1997 г. ФКЦБ потребовала от брокеров — номинальных держателей составить список своих клиентов, заморозить их счета и передать списки этих клиентов компаниям-регистраторам. После этого регистраторы должны были заморозить счета самих брокеров, а затем открыть каждому из клиентов отдельный счет. Тем самым все клиентские операции брокера-номинального держателя парализовались на неопределенный срок, а клиенты насильственно (что противоречит ГК) переводились на обслуживание в указанную ФКЦБ регистраторскую компанию. Саботировалась и работа по оформлению деноминации на рынке ценных бумаг. Вместо того, чтобы ответить на самый непростой вопрос: как быть с акциями, которые после деноминации получат дробный номинал, ФКЦБ приняло довольно половинчатое и не самое нужное решение о том, что регистраторские компании должны будут внести записи в реестры акционеров об изменении номиналов акций и уставных капиталов только после того, как их клиенты примут соответствующее решения на собраниях акционеров. До этого регистраторы будут выписывать все распоряжения и в старых, и в новых ценах. В середине апреля 1997 г. ФКЦБ объявила о том, что ряд выпусков акций крупнейших российских эмитентов, зарегистрированных Минфином, могут быть признаны незаконными.
Такой удар по рынку в то время, когда он далеко не стабилен и любое сокращение как числа участников, так и их доверия может стать катализатором нового взрыва, когда депозитарии коммерческих банков, обслуживающие программы Минфина, не справляются с объемами работы, когда многие опасаются усиления государственного контроля за рынком, в общем, когда достижением является даже сохранение статус-кво, на наш взгляд, являлся откровенным вредительством.
В начале марта 1998 г. проект бездокументарных векселей неожиданно позволил ФКЦБ удержать в своих руках возможность неконтролируемого выпуска нормативных документов. Совет Федерации отклонил принятую Государственной Думой поправку к Закону «О рынке ценных бумаг», обязывающую ФКЦБ направлять свои документы на экспертизу в Минюст. Большую и неожиданную поддержку гну Васильеву оказал новосибирский губернатор В. Муха, который в свое время боролся вместе с главой ФКЦБ против Думы за бездокументарный вексель. С помощью умелой демагогии о принижении роли субъектов федерации и покушении на их права со стороны Министерства юстиции проект поправки был направлен в согласительную комиссию.
Неспособность ФКЦБ учитывать экономические реалии в стране постепенно приводили к тому, что подконтрольные организации стали тяготиться проводимой Комиссией политикой. Например, ФКЦБ обязала валютные биржи до конца 1998 г. получить лицензии нового образца, для чего им требовалось довести размер собственного капитала до 2 млн. экю. Сделать это могли только крупнейшие валютные биржи России — ММВБ, Санкт Петербургская и Сибирская межбанковские валютные биржи.
Прочие валютные биржи попытались решить дело миром, направив Д. Васильеву письмо с просьбой перенести крайнюю дату увеличения собственного капитала на 01.01.2000 г. Но не добившись движения навстречу, валютные биржи просто подписали новую редакцию договора, в соответствии с которым региональные биржи становились представителями ММВБ на местах. Расчеты по ценным бумагам решено было осуществлять через НДЦ — принадлежащий Банку России депозитарий, являющийся антагонистом ДКК, патронируемого ФКЦБ. Так что необъяснимое логикой упорство стоило ФКЦБ многих членов его паствы, перешедшей под крыло Банка России.
С приходом к экономической власти кабинета С. Кириенко, в котором позиции сторонников американских образцов и радикальных шагов по полному переустройству действительности были сильнее, чем в более прагматичном и осторожном правительстве В. Черномырдина, идеи Д. Васильева, казалось, получили шанс на осуществление. Правительством была принята «Государственная программа защиты прав инвесторов на 1998-1999 гг.». Основным итогом документа являлось установление ФКЦБ полного контроля над рынком ценных бумаг — цель, к которой комиссия стремилась с самого момента своего образования. ФКЦБ решено было дать право наложения административных взысканий и инициирования возбуждения уголовных дел. Как и большинство инициатив правительства С. Кириенко, программа была по большей своей части незаконна, и ее реализация без санкции законодательной власти представлялась сомнительной. Мало того, столь откровенный передел сфер влияния не может не расколоть Правительство на открыто противоборствующие лагеря. И такой раскол произошел — Министерство юстиции, без регистрации которого ни один документ исполнительной власти не вступает в силу, назвало программу «ужасной».
Хотя после краха 10.08.98 г. программа была благополучно забыта, глава ФКЦБ продолжал свою деятельность, направленную по сути на подрыв экономической стабильности в стране. Для этих целей г-н Васильев вытащил на свет божий постановление ФКЦБ от 14.07.98 г., запрещающее участникам рынка иметь в своих руководящих органах государственных чиновников и служащих Банка России. Удар в момент принятия постановления был направлен в первую очередь по ММВБ, в биржевой совет которой входят представители Минфина и Центробанка. Тогда, в период до краха 17.08.98 г., ММВБ на постановление просто не обратила внимания, а после краха, вероятно, и вовсе о нем забыла. Но глава ФКЦБ о нем вспомнил. По истечении установленных в постановлении сроков (01.10.98 г.) ММВБ было направлено предупреждение (05.10.98 г.) с приказанием исполнить требования ФКЦБ к 12.10.98 г. ММВБ ограничилась отпиской, сославшись на отсутствие решения в Минфине и Банке России. В ответ ФКЦБ запретила ММВБ торговать негосударственными эмиссионными ценными бумагами и их производными.
Момент был выбран идеально. На бирже только-только стало восстанавливаться доверие банков к госбумагам — именно 14.10.98 г. прошел первый по-настоящему успешный аукцион по размещению Бескупонных облигаций Банка России (БОБРов, кстати, и в праве Банка России на эмиссию данного инструмента ФКЦБ выражало сомнения, хотя это была отчаянная попытка хоть как-то спасти рынок госзаимствований в критический для страны период) — облигации 7-го выпуска разошлись на сумму более 120 млн. р. (в 8 раз больше, чем на предыдущем аукционе). Доходность тоже была вполне приемлемой — 6064 процента годовых.
Мог бы оживиться и рынок акций, по крайней мере, в РТС уже с 08.10.98 г. отмечен существенный рост (до 20 процентов в день), причем за счет западных клиентов, что свидетельствовало не просто об отчаянном стремлении отечественных спекулянтов зафиксировать прибыль. Цены уже вышли на уровень сентября, а для отдельных бумаг — и августа. 14.10.98 г. подорожание некоторых голубых фишек вообще составило до 30 процентов.
По сути г-н Васильев в очередной раз совершил откровенное вредительство, предприняв попытку подорвать итак неустойчивый рынок.
Приведенная выше краткая хронология функционирования ФКЦБ не является просто историей бюрократических интриг и, на наш взгляд, крайне важна для понимания некоторых процессов, оказывающих воздействие на российские рынки ценных бумаг. Наличие структур с неясными целями и широчайшими полномочиями, отсутствие иерархической связи между ними и непрекращающаяся борьба за влияние оказывали и оказывают на рынки постоянное дестабилизирующее влияние. Но самым опасным является еще не преодоленный идеализм ряда ответственных чиновников, революционное стремление к преобразованию действительности в соответствии со своими взглядами и слепое поклонение образцам (зачастую, весьма достойным), приводящее к разрушению уже созданных эволюционным развитием экономики институтов. В конечном итоге подобного рода идеализм приводит к прямому противоречию между его носителем и интересами общества. Хотя другие ведомства не были свободны от этого явления (достаточно вспомнить хотя бы борьбу за концентрацию банковской системы, упорно ведшуюся Банком России) в лице главы ФКЦБ Д. Васильева они достигли крайностей своего проявления. Без учета подобного личного, свойственное отечественной культуре идеалистического поклонения неким абстрактным схемам при одновременном нигилистическом отрицании интересов реальных субъектов, фактора понять процессы, происходящие на российских рынках ценных бумаг, было бы затруднительно.
На край стола поставили жестяную банку, плотно закрытую крышкой, так, что 2/3 банки свисало со стола. Через некоторое время банка упала. Что было в банке?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
