Главная » Экономисту »
Виртуальная реальность российского финансового кризиса
Виртуальная реальность российского финансового кризиса
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Исключительный по своим масштабам экономический кризис в России, апофеозом которого стал обвал финансовых пирамид, дезорганизовавший весь народнохозяйственный комплекс — за один только сентябрь 1998 г. валовый внутренний продукт сократился на 10%, объем промышленного производства — на 14,5%, импорта — на 45%, — требует проведения специального исследования его глубинных причин.
Представители МВФ дают наиболее простой ответ на вопрос о причинах российского кризиса. По их мнению, Правительство России неточно и непоследовательно выполняло программу реформ, оформленную в ряд целевых указаний, исходивших от МВФ.
Круги, близкие к Всемирному банку, критикуют действия МВФ и ряд теоретических постулатов монетаризма, которые российские реформаторы пытались осуществить на практике.
Представители монетаристской школы, в том числе их виднейший представитель М. Фридмен, видят причину кризиса в отходе от монетаризма. По их мнению, МВФ чересчур мягко контролировал проведение реформ в России, допустив отступления от жесткой кредитно-финансовой политики и позволив России регулярно сводить бюджет с огромным дефицитом. Кроме того, монетаристы считают, что МВФ явно переусердствовал с предоставлением кредитов, раздавая их направо и налево. Кредиты должны были выдаваться строго под выполнение монетаристских программ. МВФ же отступил от этого правила и тем самым сбил механизм свободно плавающих курсов валют, процентных ставок, международных капиталопотоков. Тем самым были нарушены механизмы саморегулирования рынка.
Несмотря на разногласия в отношении фундаментальных причин кризиса, представители различных экономических школ и течений чисто внешнюю картинку кризиса описывают почти одинаково. Обычно его причинно-следственные связи строят следующим образом. Реформирование экономики России строилось на достижении сбалансированности бюджета; подавлении инфляции; снижении величины процентных ставок до уровня, когда станет выгодно предоставлять средне и долгосрочные кредиты. В итоге, по представлению авторов реформ, капиталы пойдут в реальный сектор и начнется экономический рост. В определенный период (1996—1997 гг.) стало казаться, что эта политика имеет успех. Инфляция за счет ограничения денежной массы значительно снизилась. На самом деле она была загнана в колоссальные неплатежи и госдолг. Привлечение на рынок ГКООФЗ иностранных инвесторов — нерезидентов позволило: финансировать дефицит постоянно урезаемого бюджета без денежной эмиссии; существенно снизить процентные ставки.
Однако кризис в Юго-Восточной Азии привел к опоку средств нерезидентов из стран с развивающимся рынком, в том числе и из России. В результате погасить выпуски госбумаг за счет новых, более масштабных выпусков стало невозможно. Более того, невозможно стало не только наращивать, но и обслуживать имеющийся госдолг. Ситуацию усугубило падение цен на нефть — основной экспортный товар страны — на мировом рынке. Доходы нефтегазовых компаний — крупнейших налогоплательщиков и инвесторов — и связанных с ними финансовых структур значительно снизились.
Все это привело к усилению инвестиционного кризиса, а вслед за этим к промышленному спаду, а также к дефолту по долговым обязательствам, размещенным на внутреннем рынке. В результате дефолта возникла паника на валютном и фондовом рынках и котировки национальных финансовых инструментов резко упали.
Такая логика действительно объясняет причины возникновения кризиса и его последовательность. Но не объясняет его количественные характеристики. Почему курс рубля всего лишь за три недели упал в 4,5 раза? Утверждают — он был занижен, Но не во столько же раз? Как в этом случае удавалось в течение длительного времени поддерживать курс рубля?
Другой причиной феноменального обвала национальной валюты называют недостаток СКВ в стране, Сработал механизм спроса и предложения валюты, что и отразилось на курсе рубля.
В начале сентября это отношение равнялось уже 10 к 1. Казалось бы, рыночный механизм должен был уравновесить спрос и предложение СКВ. Однако начался совершенно противоположный процесс. Спрос на валюту резко возрос — в 3,5 раза, есть и более высокие оценки роста спроса на СКВ. Толпы людей стояли буквально у всех банков и обменных пунктов, желая купить валюту. Причем по цене 50 руб. за 1 дол.
Это были официальные котировки межбанковского рынка наличной валюты днем 7 сентября 1998 г. И покупали, причем, далеко не все желающие. Люди, приобретшие доллары по столь уникально высокому курсу, чувствовали себя счастливчиками.
Что это такое? Может быть, произошло массовое разжижение мозгов? Или население было зомбировано? Ведь уже к вечеру 7 сентября курс наличной валюты упал до 23 руб.
Впрочем, не будем чересчур строго судить население, привыкшее в XX в. к самым неимоверным коллизиям. Однако то, что в какой-то мере простительно простым гражданам, никак не простительно профессионалам валютного рынка.
Необъяснимым является факт безудержной скупки юридическими лицами безналичной валюты на ММВБ. Курс доллара подскочил до 29,5 руб. в начале сентября против 6,4 руб. в середине августа. Но должны же быть какие-то пределы. Чего достигли участники биржевых торгов, скупая валюту по, иначе и не скажешь, бешеному курсу? Ведь два месяца спустя, на сравнительно спокойном рынке, курс доллара составлял 15 руб., а четыре месяца спустя — 20 руб. Язык не поворачивается назвать подобные операции убыточными. Это просто потеря здравого смысла. Очевидно, что на какое-то время механизм спроса и предложения перестал действовать, рынок потерял способность к саморегулированию.
Аналогичную картину можно было проследить на фондовом рынке. Падение курсов акций началось еще с октября 1997 г. До середины 1998 г. оно происходило по такому сценарию. Снижение котировок сменяется их ростом, который, однако, не компенсирует всей величины падения. Рынок балансируется на новом, более низком уровне. Через определенное время следует новое падение котировок, сменяющееся их менее значительным ростом. Рынок балансируется на еще более низком уровне и т.д. В итоге суммарная рыночная стоимость акций российских эмитентов к середине 1998 г. снизились до 70—80 млрд. дол. по сравнению со 150 млрд. дол. на начало осени 1997 г.
Объективные причины для этого были: спад производства, оттоки средств нерезидентов с рынка дивидендных бумаг, уменьшение спроса на дипозитарные расписки, на акции российских эмитентов на мировом рынке.
Однако затем ход событий изменился. В период обострения кризиса в августе-сентябре котировки акций стали падать постоянно, не чередуясь с хотя бы временным их ростом. К октябрю курсы акций снизились: РАО «ЕЭС России» более чем в 10 раз, «Ростелекома», «Норильского никеля», «Татнефти» почти в 10 раз, «ГАЗа» более чем в 15 раз и т.д. Видимые причины падения котировок: усиливающийся спад производства; августовский дефолт; лихорадка на валютном рынке. Но эти причины опять-таки не объясняют всей глубины обвала курсов акций. Не ухудшились же производственно-экономические показатели эмитентов акций в 10—15 раз. Реструктуризация госдолга заморозила вложения в ценные бумаги. Но это касалось вложений в госбумаги, а не в акции и оказало на их курсы лишь косвенное влияние.
Очевидно, что фондовый рынок под воздействием панического состояния его участников вошел в состояние пике, из которого длительное время не мог выйти. Здесь, как и на валютном рынке, механизмы саморегулирования (посредством спроса и предложения на акции и т.п.) на какое-то время перестали действовать.
По каким же законам развивается в указанных случаях рынок? Ведь приведенные примеры находятся в явном противоречии с теорией общего экономического равновесия. Между тем подобные примеры, может быть, не такие яркие, на уровне хозяйства целой страны, такой, как Россия, не столь уж редки. Их фундаментальный анализ содержится в работах известного экономиста-философа Дж. Сороса.
Изучая положение на валютном и фондовом рынках, движение ссудного капитала и т.п., Дж. Сорос обратил особое внимание на те случаи, когда нормальное развитие рынка нарушается. Как правило, взлет цен, котировок валют, курсов акций ведет к росту предложения соответствующих товаров и через определенное время равновесие на рынке восстанавливается. Но бывают и исключения. Например, встречается самоподдерживающееся устойчивое изменение котировок валюты и курсов ценных бумаг.
Причину устойчивого неравновесия на рынке Дж. Сорос видит в том, что рыночный механизм действует не автоматически, как, скажем, системы компьютеров, а через людей. Восприятие же людьми ситуации на рынке может быть искажено, что особенно отчетливо проявляется в период паники на финансовом рынке.
В этом случае участники рынка при принятии решений опираются не на объективные условия, а на свою интерпретацию этих условий. Возникающие в результате искажения реальности предпочтения участников рынка влияют на рыночные котировки. Более того, главным фактором, влияющим на динамику котировок, становятся не изменения объема производства, прибыли, спроса и предложения и тому подобные объективные показатели, а указанные предпочтения.
Примером подобных явлений может служить ситуация, сложившаяся на финансовом и потребительском рынках в августе—сентябре 1998 г. В результате дефолта по ГКО ОФЗ и быстрого роста вслед за этим биржевого курса доллара возникло недоверие к рублю. Рублевые ресурсы населения — наличные деньги и банковские вклады (за два месяца депозиты сократились на 18,4%) обрушились на валютный и товарный рынки. Наличная СКВ была скуплена буквально за считанные дни. Розничный товарооборот в третьей декаде августа 1998 г. вырос примерно на 9% по сравнению с тем же периодом 1997 г. С учетом же падения реальных доходов населения за этот период более чем на 11% розничный товарооборот за полторы недели вырос примерно на 20%.
Ажиотажный спрос на доллары на биржевых торгах преломился в сознании населения в возможность возникновения такого же положения, как и в 1992 г. За этот год рубль обесценился примерно в 25 раз.
Движение рыночных котировок стало определяться предпочтениями, возникшими в результате неадекватного восприятия физическими лицами экономической ситуации в стране.
Недоверие к рублю сменилось бегством от него. Причем возникло довольно редкое положение, когда искаженное восприятие реальности повлияло не только на котировки финансовых инструментов, но и на цены товаров. За 10—12 дней в Москве цены на растительное масло выросли в 2,5— 3 раза, на крупы — в 2—3 раза, на картофель — в 2,5 раза и т.д.
Изменение цен на валюту и товары повлияло на качественные характеристики рынка. Так, радикально изменилась структура спроса на товары. На импортную продукцию спрос резко упал, на отечественную — вырос. Склонность к накоплению уменьшилась, а склонность к потреблению выросла. Процентные ставки выросли, а доходы упали.
Таким образом, под воздействием неверной интерпретации субъектами рынка экономической ситуации существенно изменились не только цены, но и объективные показатели, определяющие состояние рынка. Это, в свою очередь, внесло дальнейшие коррективы в развитие рынка. Так, импорт товаров стал стремительно снижаться, что повлекло за собой кардинальное изменение динамики торгового баланса. Если с начала 1998 г. положительное сальдо постоянно уменьшалось и в начале лета имело уже отрицательное значение, то с августа начался обратный процесс — рост положительного сальдо внешнеторгового баланса.
Увеличение склонности к потреблению привело к тому, что все большая часть доходов населения стала расходоваться на текущие цели. Учитывая, что аналогичная тенденция относилась и к доходам прошлого периода — вкладам в банки и сбережениям в наличной СКВ, часть которых поступила на потребительский рынок, потенциальные инвестиционные ресурсы страны стали уменьшаться.
Пример экономического кризиса в России в августе-сентябре 1998 г. наглядно показывает, что объективные причины, такие, как дефицит внешнеторгового баланса, отток средств нерезидентов из страны и т.п., привели к дефолту по ГКООФЗ и росту курса доллара. Возникшая вслед за этим паника способствовала искажению представления участников рынка о его состоянии. Это, в свою очередь, привело не только к невероятному изменению котировок, но и к изменению некоторых объективных условий — росту склонности к потреблению, положительного сальдо внешнеторгового баланса и т.п.
Не следует понимать, что изменение соотношения между экспортом и импортом произошло исключительно вследствие искаженного восприятия участниками рынка сложившейся ситуации. Даже если бы ситуация развивалась точно в соответствии с теорией равновесия, т.е. котировки доллара росли бы умеренно, то и в этом случае условия для импорта ухудшились. Но скачкообразное изменение котировок доллара просто парализовало на время импорт и привело к радикальному изменению положения во внешней торговле.
Далее, изменение этих объективных условий в свою очередь повлияло на представление участников рынка о состоянии экономики.
В конце концов рынок сбалансировался при жестком регулировании Центробанком валютного и фондового рынков, на новом уровне: резко выросли товарные цены, котировки СКВ, упали курсы федеральных и региональных облигаций, а также котировки дивидендных бумаг. Наличие взаимовлияния представления участников рынка и объективных условий друг на друга, ведущее к реальным изменениям на рынке, означает, что в экономике в ряде случаев имеет место действие принципа неопределенности.
Открытый В. Гейзенбергом принцип неопределенности гласит, что исследователь своими действиями воздействует на исследуемый объект и тем самым искажает реальность, а, следовательно, окружающий человека мир полностью не познаваем.
Учет неопределенности имеет колоссальное значение для современных научных исследований. Это фундаментальное положение для целого спектра наук, от квантовой механики до философии и богословия. Открытие принципа неопределенности положило начало буквально взрыву научных исследований — от попыток его релятивистских обобщений до развития индетерминистских концепций в общественных науках.
В экономических науках учет неопределенностей играет существенную роль. Обычно неопределенность распространяют на движение цен и позицию партнеров по операциям. Они считаются в полной мере непознаваемыми, что вносит коррективы в экономические процессы, происходящие на микроуровне.
Меньшее значение имеет учет неопределенностей в макроэкономических исследованиях. По всей видимости, это является следствием того, что сам принцип неопределенности был открыт при исследовании характеристик микромира. На уровне микромира неопределенность является основополагающим, никем не оспариваемым условием. В то же время учету неопределенности на макроуровне уделяется пока меньше внимания.
Заслуга Дж. Сороса состоит в том, что он не только учел непознаваемость объектов исследования — цен, котировок и т.п., но и отчетливо показал взаимовлияние предпочтений участников рынка на фундаментальные условия и наоборот. Причем это взаимовлияние происходит через мышление самих участников.
По определению Дж. Сороса, «в случае мыслящих участников событий, их собственные мысли составляют часть того предмета, к которому они относятся».
Эта ситуация может быть описана следующим образом. При стабильном состоянии рынка его участники действуют спокойно, соответственно ситуации. При возникновении нестабильности на рынке деятельность его участников активизируется — проявляется в более активном обмене валют, перемещении капитала в более стабильные ценные бумаги и т.д. По сути, они стремятся точнее узнать объективные условия рыночной среды, спрогнозировать цены, процентные ставки, доходы и т.п. Как правило, это удается, и рынок вновь стабилизируется.
Однако бывает и обратная ситуация, когда рынок все более выходит из состояния равновесия. В результате среди его участников возникает состояние паники, начинается ажиотажный спрос населения на валюту, хаотическое передвижение капитала из одного сегмента финансового рынка в другой. Это отражает все более активные попытки спрогнозировать котировки, процентные ставки, прибыль, и т.п. В ряде случаев — биржевые крахи периода 1929—1933 гг., российский кризис августа—сентября 1998 г. и другие сверхострые кризисы — этот процесс становится столь активным, что валютные курсы, доходы, ставки и товарные цены гораздо реже не только не уточняются, но и становятся все более неопределенными. Сбалансировать рынок путем его саморегулирования становится невозможно.
В рассмотренном примере неопределенность выступает не только как невозможность полного знания о ценах, котировках, доходах и т.п., что учитывается представителями неоклассической теории, но и как взаимодействие неопределенностей. Люди, стараясь получить более определенные знания о ценах, процентных ставках, прибыли, своими все более активными действиями создают все большую неопределенность этих показателей. Реальный экономический мир трансформируется в виртуальный.
Возвращаясь к российскому кризису, можно констатировать, что в начале августа 1998 г. участники рынка знали, что курс доллара через несколько месяцев может вырасти в 1,2—1,5 раза. Встречались и предположения о его более высоком росте — курсы акций, согласно сложившейся тенденции, упадут на 15—30%, цена картофеля будет в пределах 2—3 руб. за кг и т.п. В конце же августа — начале сентября можно было предполагать курс доллара в диапазоне 10—30 руб. и выше, снижение курсов акций в 5—20 раз, цену картофеля от 3 до 6 руб. и т.п.
Теоретическим обоснованием данных процессов и явлений служит созданная Дж. Соросом теория рефлексивности.
По оценке Дж. Сороса, две указанные рекурсивные функции ведут не к равновесию, а к никогда не заканчивающемуся процессу изменений.
Обе эти функции интерферируют друг с другом. Для получения определенного результата функция должна иметь независимую переменную. Но рекурсивные функции Дж. Сороса обладают тем свойством, что независимая переменная одной функции является зависимой переменной другой. Вместо детерминированного результата возникает взаимодействие, в котором как ситуация, так и взгляды участников являются зависимыми переменными, и первичное изменение ускоряет наступление дальнейших изменений и в самой ситуации, и во взглядах участников.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Изучая работы Дж. Сороса, я нашел интересную графическую интерпретацию рефлексивности, которая аналогична событиям в России.
Дж. Сорос в книге «Кризис мирового капитализма» разработал идеальный тип последовательности: быстрый подъем — спад. Цикл начинается с доминирующего предвзятого мнения о быстром росте прибыли в расчете на акцию без учета способа достижения этого роста. А этот способ заключался в использовании компанией своих акций для приобретения других компаний, продававших акции с более низким отношением цены акции к доходности. В итоге ситуация выглядит следующим образом.
На первоначальном этапе тенденция еще не признается. Затем наступает период ускорения. Тенденция не только признается, но и выступает в качестве доминирующего предпочтения.
В процесс может вмешаться период проверки, и курсы акций могут временно снизиться. Если, несмотря на падение курсов, продолжают существовать и предвзятое мнение и тенденция, то бум приобретает еще более высокие темпы. В конце концов наступает момент истины, когда ситуация уже не может соответствовать завышенным ожиданиям, т.е. становится ясно, что ситуация оторвалась от реальности и наступает период, когда участники рынка продолжают играть в игру, уже не веря в нее. В результате достигается точка перехода, когда тенденция начинает ослабевать, а предвзятое мнение меняет свое направление, т.е. вместо бума ожидается крах, что ведет к стремительному падению курсов акций и, как правило, к краху.
Данная теоретическая модель Дж. Сороса нашла свое отражение на практике развития российского фондового рынка.
Поэтому, Во-первых, цена их выражена не в деньгах, а в процентах к их номиналу. Во-вторых, вместо дохода в расчете на акцию выступает ожидаемый уровень погашения ГКО. Если погашается 80, 70 или 50% ГКО, то доход в расчете на одну облигацию соответственно падает. Ситуация к середине лета 1998 г. сложилась так, что участники рынка имели основания полагать, что не все ГКО будут погашены в срок. А это значит, что доход в расчете на одну облигацию зависит от того, какое количество их будет погашено своевременно.
В-третьих, доминирующим предвзятым мнением в случае с ГКО была возможность получения огромных доходов по этим облигациям (до 150% годовых) без учета того, ведется ли обслуживание госдолга за счет наращивания пирамиды госбумаг, т.е. за счет новых их выпусков, или за счет средств федерального бюджета, или за счет иностранных кредитов. Господствующей тенденцией была способность Правительства погашать все ГКО сначала за счет ассигнований из бюджета, затем за счет иностранных кредитов.
В обоих случаях на первоначальном этапе тенденция еще не признается. В случае с ГКО это связано с тем, что предыдущее погашение этих бумаг было проведено еще 17 июня, т.е. за месяц до начала рассматриваемой ситуации. Уверенности, что бюджет сможет провести очередное погашение ГКО в полном объеме, еще не было. Участники рынка реальным считали погашение менее 40% ГКО. Соответственно котировки ГКО были очень низки, чуть более 30% от номинала.
Далее начался период ускорения, связанный с выделением МВФ 3,8 млрд. дол. на поддержку финансового рынка России. Участники рынка поняли, что очередное погашение госбумаг будет проведено в полном объеме.
Ситуация несколько осложнилась периодом проверки. Видимо, это было связано с некоторым беспокойством участников рынка непосредственно перед датой погашения ГКО (27 июля). Поскольку проверка прошла успешно и все ГКО были погашены, начался дальнейший рост их котировок. Максимум роста котировок был достигнут после получения известия о выделении России нового кредита МВФ в размере 4 млрд. дол. По экспертным оценкам, не менее 1 млрд. дол. должно было пойти на погашения ГКО. Ожидания участников рынка в последний раз были подкреплены положительной информацией. Однако когда стало ясно, что кредит поступит в страну в сентябре, т.е. после очередного погашения ГКО 19 августа, ситуация изменилась. Наступил период, когда участники рынка продолжали играть в игру по инерции, все менее и менее веря в ее успешное завершение. В конце концов наступил момент, когда господствующее мнение о возможности полного погашения ГКО сменилось на противоположное — участники рынка уже не верили в возможность погашения госбумаг. В результате крах рынка ГКО (8) стал неизбежен.
Все это еще раз убедительно подтверждает правильность теории рефлексивности Дж. Сороса. Рынок в ряде случаев принимает виртуальный характер, не подпадающий под действие обычных законов. Неуверенность участников рынка в возможности погашения ГКО привела к возникновению неопределенности котировок ГКО. Они стали скакать вверх и вниз, внося в свою очередь все большую неопределенность в сознание участников рынка в возможность погашения ГКО. В итоге ситуация завершилась крахом рынка госбумаг.
Таким образом, взаимодействие неопределенностей ведет к тому, что в некоторых ситуациях рынок теряет способность к саморегулированию и восстановить ситуацию без внешнего вмешательства — государственного регулирования, кредитов иностранных государств и международных финансовых институтов — не удается. В последние годы подобные ситуации встречаются все чаще. Мексика 1994 г., Юго-Восточная Азия конца 1997—1998 гг., Россия конца лета — начала осени 1998 г., Южная Америка 1998 г. Во всех этих случаях наблюдались колоссальные скачки котировок валют и курсов ценных бумаг, и ситуацию удавалось нормализовать только путем внешнего вмешательства.
Правда, относительно этих примеров может последовать возражение, что все они отмечались в странах с развивающимся рынком. Дезорганизация рыночных механизмов здесь произошла из-за того, что они окончательно не сформировались.
Однако подобные явления наблюдались и в Гонконге — одном из основных финансовых центров мира. Экономика этого государства являлась образцом свободного рынка, развивающегося на основах саморегулирования. Развернувшийся во второй половине 1997 г. кризис в Юго-Восточной Азии охватил и Гонконг. В течение короткого промежутка времени биржевой индекс Hang Seng упал в 2 раза. Но Гонконг, включив механизмы государственного регулирования, стабилизировал ситуацию.
Положение о том, что рынок не всегда способен к саморегулированию и для восстановления равновесия необходимо внешнее вмешательство, нашло широкое отражение в экономических исследованиях. Наиболее полно оно отражено в работах Дж.М. Кейнса и его последователей. Причем у Кейнса вопрос стоит не о том, что иногда нужно внешнее вмешательство, а гораздо жестче — государственное регулирование рынка просто необходимо.
Представителями кейнсианства и неокейнсианства рассмотрены и проблемы влияния неопределенности на дестабилизацию рынка. Однако, Во-первых, неопределенность рассматривается ими прежде всего как неполное знание о будущих ценах, доходах, и особенно процентных ставках. Проблема же взаимодействия неопределенностей еще почти не изучена.
Исследования Дж. Сороса об учете неопределенности выполнены в условиях принципиально новой экономической ситуации. За два с лишним последних десятилетия появились новые рыночные институты, новые финансовые инструменты. Особенно это касается валютного и фондового рынков. Их масштабы достигли невиданных размеров. Ежедневный объем операций с валютой и ценными бумагами составляет 1 — 1,5 трлн. дол. Стоимость акций и облигаций исчисляется десятками триллионов долларов.
Сопоставимым по масштабам с рынком акций и облигаций стал рынок производных ценных бумаг — финансовых фьючерсов, опционов, варрантов. Для операций с ними созданы специальные биржи. Важным инструментом международной торговли акциями стали депозитарные расписки. Объем сделок с ними резко увеличивается.
Все более характерной чертой фондового рынка является его развитие по пирамидальному принципу. Причем это характерно для всех сегментов фондового рынка. Так, в России возникла пирамида госбумаг (на сумму 50 млрд. дол.), в Корее — пирамида корпоративных долговых обязательств, примерно 150 млрд. дол. В США — пирамида акций hi tech — рыночная стоимость акций только трех крупнейших hitech фирм — «Microsoft», «Intel», «Deli» — составляла в 1998 г. свыше 500 млрд. дол., и это при том, что отношение объема продаж к суммарной стоимости у hitech фирм в 5—50 раз ниже, чем у фирм, охваченных индексом Dow Jones.
Колоссальных размеров достиг и рынок ссудных капиталов. Кредиты объемом в несколько десятков миллиардов долларов становятся нормой. Величина международного долга приняла гигантские масштабы.
Все это значительно расширило и разнообразило рыночную среду. Мировая экономика развивалась в условиях плавающих ставок и курсов валют без характерного для 30х — начала 70х годов государственного регулирования. Одним из качественных отличий современной экономики является спад производства (или депрессия) в условиях инфляции. Это наиболее характерно для западного рынка в 70х — начале 80х годов и для современной России. Подобную ситуацию — промышленный спад при росте цен трудно было даже предвидеть во времена Кейнса.
Работы Дж. Сороса дают возможность правильно оценить состояние современной рыночной экономики, развивающейся в условиях свободно меняющихся котировок валют и процентных ставок, либерализации внешней торговли и международных капиталопотоков, минимального вмешательства государства в экономику. Дж. Сорос убедительно доказал, что современный рынок по своей природе, в связи с влиянием предпочтения его участников на эволюцию цен, а следовательно, с виртуализацией рынка, не может не выходить из равновесия. Более того, в ряде случаев равновесие не может быть восстановлено механизмами саморегулирования рынка и требуется внешнее вмешательство.
Эти положения позволяют более полно оценить кризисные явления в России в августе-сентябре 1998 г., понять причину невероятного падения котировок ценных бумаг, роста товарных цен и курсов СКВ в течение всего нескольких недель. Не только спад производства, падение мировых цен на основные экспортные продукты и действия нерезидентов на рынке госбумаг, но и неверные представления участников рынка о будущих ценах, процентных ставках и доходах, т.е. отрыв от реальности и переход к виртуальному состоянию, спровоцировали крах на финансовом рынке.
Подобный крах в связи с реформированием экономики России по принципам монетаризма просто не мог не произойти. Все меньшая управляемость народного хозяйства, либерализация операций спекулятивного иностранного капитала на фондовом рынке рано или поздно должны были привести к дестабилизации рынка, которую рыночными методами преодолеть невозможно.
Причина кризиса заключается в профанации реформ, превращении монетаризма из чисто научной теории в руководство для управления хозяйством страны. Следует перейти от удушения производства и сокращения инвестиционных ресурсов путем сжимания денежной массы, от дезорганизации финансового рынка путем всемерного привлечения на него иностранных спекулянтов к поощрению накоплений, созданию благоприятного инвестиционного климата, стимулированию перелива капиталов в реальный сектор. Задача создания в стране системы государственного регулирования экономики стала первостепенной.
Без этого Россию из кризиса не вывести, современную рыночную экономику не построить. Отечество не возродить! на финансовом рынке — и в течение 1999 г. Его возникновение было напрямую связано с реализацией монетарной программы реформ в России. В этой связи считаю необходимым подробно остановиться на истоках монетаристской теории и тех ее рецептах, которые нашли применение в нашей стране.
Современный монетаризм возник как прямая реакция на кейнсианскую школу экономической мысли, которая господствовала почти полвека со времен Великой депрессии 30х годов. Катастрофическое падение производства в 1929—1933 гг. сменилось глубокой депрессией. Наметившиеся тенденции к оживлению экономики обернулись новыми кризисными потрясениями в 1936—1937 гг. Большинство стран, так и не достигнув уровня 1928—1929 гг., вновь были ввергнуты в экономический хаос. Возникла ситуация свертывания экономики — с каждым очередным кризисом объемы производства уменьшались. Преодолеть этот порочный круг удалось лишь нескольким странам. Германия и Япония встали на путь тотальной милитаризации экономики. Но иной путь избрали США. Они фактически приняли на вооружение теорию Дж.М. Кейнса и его практические рекомендации по контролю и регулированию рыночной экономики со стороны государства. Кейнсианство как научно-экономическая концепция оказало неоценимую услугу по деблокированию экономического кризиса в период второй мировой войны, особенно в период восстановления хозяйственного организма, разрушенного войной.
Однако к началу 70х годов стало более или менее очевидно, что некоторые кейнсианские и неокейнсианские рекомендации по выработке экономической политики, направленные на расширение занятости, во многом изжили себя. Жизнь настоятельно требовала поиска новых подходов к управлению (регулированию) рыночной экономики, которые отвечали бы возникшим проблемам и реалиям дня. При этом отход от идей Кейнса неизбежно означал возрождение классических и неоклассических постулатов о внутренней устойчивости рыночной экономики и, соответственно, традиционного взгляда на деньги как практически единственного фактора, определяющего общий уровень и динамику товарных цен.
Согласно традиционному подходу, спрос на деньги (кассовые остатки) со стороны физических и юридических лиц ограничивается исключительно трансакционным мотивом. Иначе говоря, хозяйствующие субъекты хранят деньги, поскольку продажи и покупки товаров не совпадают во времени и по стоимостному объему. Никакого другого мотива сбережения текущих доходов и (или) богатства в денежной форме, следовательно специфически денежного фактора, способного влиять на процессы производства, потребления, инвестирования и т.п., фундаментальная экономическая теория до Кейнса не принимала во внимание.
Хотелось бы, однако, обратить внимание на одно весьма примечательное обстоятельство.
Поскольку кассовый остаток образуется в том случае, когда поступление денежных средств за тот или иной промежуток времени превышает расходование денежных средств за этот же промежуток времени, постольку по условиям образования кассовый остаток совпадает с чистым денежным доходом. Между тем с точки зрения экономической теории чистый денежный доход и кассовый остаток — разные вещи. Если первый подлежит максимизации, то второй — минимизации, и как раз потому, сам по себе не приносит никакой пользы и (или) дохода. Но, я думаю, именно в данной противоположности и заключается основная причина внутренней неустойчивости рыночной экономики.
В этой связи сформулированный Кейнсом мотив предпочтения ликвидности, т.е. мотив, побуждающий хранить деньги, играет не негативную, а, напротив, позитивную, стабилизирующую роль. Ведь фактически мотив предпочтения ликвидности образует как бы обратную сторону спекулятивного мотива. Чем большее значение приобретает последний в формировании спроса и предложения на том или ином рынке, тем больше появляется оснований для отождествления мотива предпочтения ликвидности с мотивом безубыточного ведения дел, стремления обезопасить свои активы от потерь, связанных с неустойчивостью или неопределенностью рыночной конъюнктуры. Нельзя не отметить также, что Кейнс связывал мотив предпочтения ликвидности с той частью дохода, которая остается свободной после осуществления текущих расходов на потребление, пополнения запасов производственных ресурсов и т.п., справедливо полагая, что критически важным моментом в расходовании денег является размещение свободных денежных средств между различными по надежности и доходности активами. Поскольку при этом мотив предпочтения ликвидности побуждает хранить деньги наряду или вместо других капитальных активов, Кейнс фактически ставит знак равенства между деньгами и капиталом.
Вместе с тем обосновать взгляд на деньги как наиболее надежную форму капитала, не предъявляя жестких требований к их стоимости по отношению к товарам, вряд ли возможно. Поскольку Кейнс оставил вопрос об общем уровне товарных цен (стоимости денег) открытым, его обобщающие положения и выводы оказались уязвимыми для формальной критики. Но давно замечено, что крупного мыслителя полезнее понять, чем ловить на противоречиях и тавтологиях. Тем более что в работах Дж.М. Кейнса, как и в трудах других крупных экономистов, четко прослеживается та теоретическая «модель функционирования рыночной экономики», которую он считал продуктивной.
Кейнс исходил из того, что стремление людей сохранять и накапливать часть плодов своей хозяйственной деятельности в денежной форме не требует каких-то особых стимулов в виде процента. Повышение (снижение) процентных ставок сильнее влияет на инвестиции, чем на желание людей сберегать деньги. Вместе с тем новые инвестиции непосредственно зависят не только и не столько от поведения процентных ставок, сколько от предположений относительно поведения прибыли. Именно предположения относительно поведения прибыли в будущем решающим образом влияют на расширение или сокращение производства товаров в настоящем. Отсюда следует, что увеличение предложения денег (из каких бы источников деньги не поступали) желательно, поскольку ведет к снижению процентных ставок. Но при известных обстоятельствах политика «дешевых денег» и вообще денежно-кредитная политика не эффективна, ибо она не в состоянии разрушить те преграды, которые стоят на пути расширения производства и занятости. В условиях глубокой депрессии нет ничего важнее, чем стабильный поток государственных расходов, который, трансформируясь в доходы частного сектора экономики, расчищает дорогу для оживления и подъема. Важно отметить также, что, оценивая возможности денежно-кредитной политики, Дж.М. Кейнс, помимо всего прочего, исходил из того, что при денежно-кредитной системе, основанной на частичном резервировании банковских депозитов, масса денег в обращении не поддается строгому контролю со стороны государства.
При всем желании я не могу столь же четко изложить «модель функционирования рыночной экономики», которую считают продуктивной монетаристы. Современный монетаризм — это скорее подновленная доктрина безграничного рыночного либерализма, претендующая, как ни странно, на роль универсальной экономической теории, т.е. теории, охватывающей как минимум все периоды Новой и Новейшей истории.
Монетаристы ставят себе в заслугу подавление инфляции и экономический подъем во многих странах мира в 80х и начале 90х годов. Но если говорить о программе и конкретных средствах борьбы с феноменом стагфляции (сочетание инфляции с падением производства и занятости), имевшим место в 70е годы, в частности в экономике США, то оригинальные рецепты монетаристов занимают во всем этом достаточно скромное место. Среди многих работ, затрагивающих данную тему, выделяется «Алхимия финансов» Дж. Сороса, который в разделе «Рейгановский имперский круг» дал исчерпывающе глубокий анализ истоков, оснований и результатов так называемой «рейганомики». В книге Дж. Сороса поставлен ряд проблем, после разбора которых имидж монетаристов как «спасителей» западной экономики от стагфляции все более уступает место чему-то расплывчатому, напоминающему большой вопросительный знак.
Как справедливо подчеркивает Дж. Сорос, то, что было названо впоследствии «рейганомикой», складывалось под влиянием двух различных научных школ. Бюджетно-финансовая политика осуществлялась под руководством сторонников так называемой «экономики предложения», а денежно-кредитная политика направлялась идеями монетаризма.
Первые настаивали на проведении в жизнь известного положения о том, что для стимулирования производства необходимо снизить налоги. Высвободившиеся средства будут капитализированы частным и корпоративным секторами, на этой основе произойдет расширение производства и, соответственно, налоговой базы, а значит, и потока налоговых поступлений в бюджет. Проведение в жизнь такой программы без целого комплекса сопряженных мер, что, в частности, в настоящее время предлагается некоторыми российскими экономистами для вывода страны из кризиса, крайне рискованно, поскольку может привести к подрыву как бюджетной сферы, так и к спаду производства. Но парадокс в том, что некоторые непреднамеренные и непредвиденные последствия монетарной политики в области предложения денег позволили легко справиться с огромным бюджетным дефицитом, не сокращая при этом государственные расходы.
Растущий бюджетный дефицит явился следствием противоречий в социально-экономических и политических целях. С одной стороны, президент Рейган не видел иного пути сокращения роли федерального правительства в экономике, кроме сокращения налогов; с другой стороны, он хотел усилить позиции в военной области, чтобы противостоять тому, что он называл коммунистической угрозой. В своем первом бюджете президент Рейган сократил налоги, но одновременно увеличил военные расходы. Поскольку при этом бюджетный дефицит должен был быть профинансирован в рамках строго поставленных целей ограничения денежной массы, процентные ставки поднялись на беспрецедентную для доллара высоту. Это привело к довольно серьезной рецессии, но затем с конца 1982 г. экономика США рванулась вперед.
Дело в том, что государственный дефицит вытеснил с рынка США не внутренних потребителей кредита, а иностранные государства. Более того, сильный (растущий) доллар, наряду с позитивной разницей процентных ставок, широко открыл шлюзы для притока капиталов, переводимых в доллары. Иностранный капитал привлекался благодаря высоким доходам по финансовым активам, а также и благодаря доверию, которое внушал президент Рейган. Сильный доллар способствовал увеличению импорта, что помогло поддерживать цены на низком уровне. «Начался самоусиливающийся процесс, в котором сильная экономика, сильная валюта, большой бюджетный дефицит и большой торговый дефицит взаимно усиливали друг друга и приводили к безынфляционному росту».
Нетрудно заметить, что «рейганомика» была построена на основаниях, весьма далеких от постулатов монетаризма.
Общий и главный вывод сводится к тому, что оживление и мощный подъем экономики достигается не только благодаря мерам по стимулированию предложения товаров (сокращение налогов, ускоренная амортизация и т.п.), но в равной мере благодаря расширению совокупного спроса, на чем настаивал Дж.М. Кейнс и что было осуществлено президентом Рейганом, который мало беспокоился о растущем бюджетном дефиците, лишь на словах выражая желание иметь сбалансированный бюджет.
Второй, не менее важный вывод заключается в том, что сбалансированная, исключающая как инфляцию, так и падение производства, экономическая политика предполагает регулирование объемов денежной массы во взаимной увязке с нормой процента и валютным курсом. Стремление контролировать и уровень цен, и норму процента, и валютный курс посредством жесткого контроля за денежной массой либо неосуществимо, либо ведет к катастрофическому падению производства и занятости. Если кейнсианство было дискредитировано стагфляцией 1970-х годов, монетаризм демонстрирует свою внутреннюю противоречивость, настаивая на свободном режиме для ставок процента и валютного курса. Ведь такой режим, как подчеркивает и показывает на многочисленных примерах Дж. Сорос, ведет к широкомасштабным перемещениям денежного капитала и, таким образом, подрывает основную идею монетаристов о необходимости и возможности жесткого контроля за денежной массой в обращении.
Хочу обратить внимание еще на одну проблему, актуальную для современной России. Сторонники монетаризма в нашей стране утверждают, что для экономического роста необходимы низкие ставки процента, что достигается якобы только при стабилизации цен на основе жесткого ограничения денежной массы. Между тем пример «рейганомики» свидетельствует о том, что экономический рост может сопровождаться весьма высокими и растущими процентными ставками. Аналогичный пример прослеживается в Южной Корее, поразившей мир тайнами своего развития в 70х — середине 90х годов. Ставки по депозитам доходили там до 60%, а по кредитам — на 10—15 пунктов выше.
В то же время можно наблюдать ситуацию, когда при низких процентных ставках вместо экономического роста наступает стагнация (нынешнее положение в Германии) или рецессия — Япония середины 90х годов: процентные ставки опустились здесь до 1% годовых, а по государственным ценным бумагам — даже ниже 1%. И что? Наступил самый тяжелейший кризис за всю послевоенную историю.
Можно привести еще множество примеров, которые говорят о том, что нет и не может быть никакой строгой зависимости между поведением процентных ставок и подъемом, развитием производства. Дж.М. Кейнс был совершенно прав, когда связывал экономический рост не только и не столько с процентными ставками, сколько с расширением совокупного или, как он говорил, эффективного спроса на товары. Правда, растущий платежеспособный спрос может воздействовать не только на подъем производства, но также на рост цен (даже при наличии свободных производственных мощностей). Но в этой связи как раз и нужно повышать процентные ставки, с тем чтобы цены на товары либо оставались на прежнем уровне, либо росли в замедленном темпе по сравнению с темпом увеличения денежной массы. Иначе экономика сталкивается с ситуацией падения стоимости денежных накоплений при растущих денежных обязательствах. Понятно, что такое развитие событий рано или поздно разрешается финансовым кризисом.
Позитивная тенденция развития американской экономики в 80е годы характеризуется тем, что рост стоимости денежных накоплений опередил рост долговых обязательств. В результате стоимость денежной массы, денежного капитала, которым могли распоряжаться американцы, существенно выросла. Конечно, итоговый успех «рейганомики» объясняется во многом ведущим положением США и ее валюты в международной торговле и расчетах. Но если бы наши горе реформаторы направили свои усилия не на зажим рублевой массы, а на выработку согласованной бюджетной, процентной, внешнеторговой и валютной политики, обеспечивающей плавное повышение рублевых цен на товары и валюту в сочетании с более быстрым ростом денежной (рублевой) массы, никаких кризисных потрясений на российских финансовых рынках не было бы.
Вина за коллапс российского финансового рынка целиком и полностью лежит на Правительстве. С помощью краткосрочных долговых обязательств Правительство решало проблему, которая легко могла быть решена в том же объеме посредством кредитов Центробанка. Ведь фактически для финансирования государственных расходов использовались деньги, находящиеся на банковских депозитах и прежде всего в Сбербанке, т.е. деньги, которые, если их не трогать, вряд ли попали бы на товарные рынки, обслуживающие повседневные нужды получателей бюджетных средств. Следовательно, финансирование государственных расходов посредством выпуска ГКО имело основным результатом не стабилизацию товарных цен, а рост государственного долга.
Цены на потребительские товары замедлили свой бег, но норма процента многократно превысила необходимый для стабилизации цен уровень. Для стабилизации цен нужно было увязать ставки процента по вкладам в Сбербанке с валютным курсом, что придало бы и последнему большую устойчивость, а не продавать краткосрочные обязательства по цене много ниже номинала.
Попытка снизить на десятки процентных пунктов доходность ГКО за счет привлечения иностранных инвесторов не могла не обернуться катастрофой. Как уже отмечалось, это был более чем рискованный способ решения финансовых проблем.
Говорят, что решение перейти к рыночным (неинфляционным) источникам покрытия бюджетного дефицита было принято после «черного вторника» (резкого падения валютного курса в октябре 1994 г.). Но весьма показательно, что при анализе причин этого срыва мало кто обратил внимание на поведение (снижение) процентных ставок по вкладам в Сбербанке в период, предшествующий «черному вторнику». Та же ошибка в грубейшей форме была допущена в начале рыночных реформ. Но могло ли быть иначе, если накопленные населением деньги на вкладах в Сбербанке расценивались как денежный (инфляционный) навес над товарными рынками.
Автомобиль, в котором перепутано расположение педалей и рычагов управления, внушает страх, так как им трудно управлять даже опытному водителю. Страх перед повышением цен сродни страху перед таким автомобилем. Но если «упростить» автомобиль, оставить в нем только одну тормозную педаль, то на таком автомобиле далеко не уедешь.
Когда говорят, что количество денег в обращении растет или должно расти в строгой зависимости от объемов производства и торговли, подразумевается, что спрос на деньги со стороны товаровладельцев исчерпывается спросом на другие товары. Придерживаясь такого взгляда, обосновать противоположную зависимость, т.е. решающую роль денег в изменении хозяйственной конъюнктуры, практически невозможно. Потуги в этой связи современных монетаристов представляют собой чистой воды спекуляцию, которая оборачивается крайней скудостью средств при выработке экономической политики.
Нужно отказаться от постулата, согласно которому спрос на деньги исчерпывается спросом на товары. Это неверно, ибо спрос на деньги зависит, очевидно, от большего или меньшего желания сберегать деньги. Причем стремление сберегать деньги вовсе не противостоит мотиву потребления в том смысле, что увеличение одного непременно означает сокращение другого. Каждый товаропроизводитель за счет расширения производства (предложения) товаров может удовлетворить растущую потребность как в других товарах, так и в деньгах. Учет данного обстоятельства позволяет разъяснить, почему сдвиги в денежной сфере способны инициировать положительные сдвиги в производстве товаров. Понятно, в рамках такого подхода производитель (эмитент) денег характеризуется не как «паразит-нахлебник», а как рыночный агент, который посредством своего продукта удовлетворяет потребность, не менее важную в рыночной экономике, чем потребность в хлебе.
Когда страна, чья валюта используется в качестве средства международных расчетов, имеет дефицит баланса по текущим операциям, это считается вполне нормальным. Растущая мировая экономика нуждается в накоплении денежных средств, что возможно только при такой структуре международного обмена, когда спрос на международную валюту воздействует на ее предложение. Но сказанное означает, что положительный торговый баланс как условие притока валюты в страну образуется постольку, поскольку существует спрос на данную валюту. Причем дело обычно не ограничивается тем уровнем денежных запасов (резервов), который необходим для осуществления внешнеторговых сделок. Разве все это не говорит о том, что спрос на деньги не исчерпывается спросом на товары? То обстоятельство, что не все страны могут похвастаться растущими валютными резервами, объясняется многими обстоятельствами. Но коль скоро речь идет об экономических причинах, дело так или иначе сводится к тому, что внутри страны не созданы условия для роста денежных накоплений (резервов) в местной валюте.
Главным показателем нормального развития рыночной экономики является увеличение денежных накоплений в номинальном и стоимостном выражениях. В рамках этой основной тенденции рост товарных цен в те или иные периоды вполне допустим при том условии, что цены повышаются в замедленном темпе по сравнению с увеличением денежной массы. Процесс стабилизации уровня товарных цен означает, что темпы роста денежных накоплений в номинальном и стоимостном выражениях сближаются. Но попытки ускорить этот процесс посредством жесткого ограничения денежной массы кладут начало долговременной финансовой дестабилизации, которая характеризуется падением производства, более быстрым ростом денежных долгов по сравнению с денежными накоплениями, усилением дифференциации в распределении денежных ресурсов как внутри страны, так и между страной и остальным миром.
где М — количество денег, находящихся в обращении, хозяйствующих объектов;
V — скорость обращения денег;
Р — средний уровень товарных цен (меновая ценность денежной единицы);
Q — количество товаров.
Уравнение обмена покоится на том факте, что акт покупки товара означает для кого-то акт продажи этого же товара. Поэтому суммарная стоимость покупок товаров (MV) равна суммарной стоимости продаж (PQ). При этом под Q понимается обычно предложение товаров или (как слагаемое правой части уравнения) реальный доход. Понятно, при стабильном уровне цен реальный доход совпадает (ведет себя точно так же) с номинальным доходом (PQ). Нередко PQ характеризуется так же, как спрос на то количество денег, которое необходимо для его реализации. В э том случае MV, а не просто М выступает в качестве величины, фиксирующей (в рамках уравнения обмена) предложение денег. Вместе с тем понятно, что при стабильной скорости обращения денег MV растет и падает в зависимости от М.
Уравнение обмена может быть использовано и использовалось для обоснования так называемой количественной теории денег, согласно которой уровень товарных цен (Р) растет строго пропорционально увеличению количества денег (М). Тем самым исключается рост стоимости денежных накоплений и, стало быть, общей величины богатства за счет увеличения количества денег. Неудивительно, однако, что ни одно из предположений, на которых строится количественная теория денег, не выдерживает критики и исторической проверки.
Если бы объем производства (реальный доход) всегда находился бы или стремился к уровню полной занятости, скорость обращения денег сохранялась неизменной, а на денежную массу никак не влияли бы другие параметры уравнения обмена, т.е. если бы она определялась экзогенно, то, действительно, существовала бы односторонняя, причинно-следственная связь между количеством денег и ценами. Но как тогда быть, скажем, с эпохой золотого стандарта, когда от уровня и динамики товарных цен зависел объем добычи золота и перемещение накопленных запасов между странами. Довольно трудно понять в этой связи, почему изменение денежных запасов есть всегда причина (экзогенная переменная), а повышение уровня товарных цен — следствие.
Сторонники количественной теории денег часто указывают на беспрецедентный рост товарных цен, который наблюдался на западноевропейских рынках в XVI и XVII вв. Но при этом упускается из виду, что XVI и XVII вв., характеризуются поступательным развитием промышленности и земледелия (чего не было прежде) и обильным (по сравнению с ростом цен) притоком золота и серебра из американских колоний, более чем в 15 раз превысившим наличный запас этих благородных металлов к началу XVI в. Если цены выросли в 2—3 раза, а денежная масса в 15 раз, это означает, что стоимость денежных накоплений выросла как минимум в 5 раз.
Любопытно отметить, что вплоть до конца XIX в. под деньгами (в рамках уравнения обмена) имелось в виду только золото, хотя практически весь XIX в. примечателен широким использованием бумажных денег и чековых банковских депозитов при торговых и других расчетах. Довольно трудно понять в этой связи, каким образом скорость обращения денег (золота) может сохраняться неизменной. Экономисты старшего поколения полагали, что скорость обращения денег (золота) колеблется, ибо между массой денег (золота) и образованием банковских депозитов нет автоматической зависимости. Чтобы она появилась, необходимы три условия. Во-первых, все банки должны придерживаться какой-то постоянной (хотя, может быть, и различной для разных банков) нормы резервирования золотом банковских депозитов, т.е. не держать излишние резервы. Во-вторых, кто-то должен желать брать банковские ссуды на тех условиях, которые предлагаются банками. В-третьих, население должно предпочитать депонировать свои деньги в банках. Строго говоря, в качестве платежного средства можно использовать все что угодно, и это никак не повлияет на «скорость обращения» наличных запасов золота при том условии, что между массой золота и массой платежных средств поддерживается определенное соотношение. Но, учитывая вышесказанное, в качестве регулятора этого соотношения может, по-видимому, выступать только норма процента. Неудивительно, что задолго до Дж.М. Кейнса высказывались идеи о том, что масса денег влияет на номинальный и реальный доход не прямо, а опосредованно, через понижение (повышение) нормы процента.
Вместе с тем Дж.М. Кейнс отбросил не только количественную теорию денег, но заодно и уравнение обмена, так как считал, что, Во-первых, скорость обращения денег находится в обратном отношении к спросу на деньги со стороны хозяйствующих субъектов, Во-вторых, величину этого спроса нет смысла соотносить с объемом номинального дохода.
Если М — спрос на деньги, то в рамках уравнения обмена он фиксируется как доля номинального дохода PQ: (М = 1 /V PQ). Получается, что вопрос о стабильности спроса на деньги зависит от поведения коэффициента К = \/V. Неудивительно, что М. Фридмен (родоначальник современного монетаризма) именно вокруг коэффициента К построил свою денежную теорию.
Уже в первой своей теоретической работе (опубликованной в 50е годы) М. Фридмен провозгласил, что количественная теория — это не теория общего уровня цен, а теория спроса на деньги, ибо деньги представляют собой прежде всего одну из форм накопленного богатства (капитала). Вместе с тем, развивая эту мысль, он приходит к выводам, в корне отличающимся от выводов Дж.М. Кейнса. Сам факт существования богатства в различных формах свидетельствует, по мнению М. Фридмена, о том, что каждая форма приносит какую-то сравнимую пользу (доход). Ведь хозяйствующий субъект стремится извлечь из принадлежащего ему богатства максимальную выгоду. Поэтому он будет оптимизировать структуру богатства таким образом, чтобы каждая форма приносила на пределе равный доход. Но можно ли рассматривать деньги как одну из форм оптимизируемого богатства, если общая величина богатства необходимо фиксируется в денежной форме? Вопрос этот отнюдь не формальный. Коль скоро деньги рассматриваются (берутся) как одна из форм оптимизируемого богатства, функция спроса на деньги строится точно так же, зависит от тех же самых переменных, что и функция спроса на любую другую форму богатства. И если М. Фридмен приходит к выводу, что спрос на деньги составляет стабильную долю от общей величины дохода, приносимого всеми формами богатства, то этот вывод распространяется на все альтернативные формы богатства и полностью зависит от взаимозаменяемости различных его форм.
В своих последующих работах М. Фридмен указывает, что твердые основания его идей нужно искать в эмпирических зависимостях, которые выявляются при анализе долговременных статистических данных, но для которых во многих случаях не было предложено хорошо разработанных (достаточно строгих) теоретических объяснений. С этим трудно согласиться, ибо теория М. Фридмена позволяет включать в денежную массу любые капитальные активы, лишь бы скорость обращения «денежной массы», выявленная эмпирически (на основе анализа статистических данных), оставалась стабильной. Нетрудно догадаться, что последнее требование вытекает из уравнения товарно-денежного обмена, в рамках которого стабильность скорости обращения денег означает, как мы видели, стабильность спроса на деньги, фиксируемого как доля номинального дохода (PQ).
Я не думаю, что таким образом можно опровергнуть идеи Дж.М. Кейнса.
Во-первых, нельзя возлагать вину за рост цен целиком и полностью на денежные власти, если спрос на деньги определяется с учетом уровня цен. Правда, М. Фридмен «выводит» спрос на деньги из стабильной функции, которая, видимо, предполагает стабильный уровень цен. Но судя по рассуждениям М. Фридмена, рыночный механизм спроса и предложения обеспечит стабилизацию всех макроэкономических параметров при том условии, что каждый рыночный агент имеет возможность распоряжаться разными формами богатства, причем нет существенной разницы в распределении общей суммы капитальных активов и т.п. Если же большинство населения имеет лишь один источник дохода, а именно продажу рабочей силы, и эта рабочая сила оказалась в избытке, т.е. начала приносить меньше дохода, трудно понять, каким образом выравнивается величина общего дохода за счет того, что население и фирмы попытаются изменить структуру своего богатства. Хорошо, конечно, когда все общество и каждый его член богатеет. Но, чтобы способствовать этой благой цели, правительству лучше руководствоваться идеями Дж.М. Кейнса, а не М. Фридмена.
Наши горе реформаторы любят называть себя камикадзе. Им, дескать, приходится принимать жесткие, непопулярные решения, благость которых недоступна непосвященным в строгую логику монетарной теории. Но на самом деле они больше похожи на Винни-Пуха, который, попав в непредвиденную ситуацию, винит не себя, не свои знания о предмете, а сам предмет за его «неправильное поведение». Молодым реформаторам крупно повезло, что они родились в нашей стране. Ни в какой другой промышленно развитой стране их на пушечный выстрел не подпустили бы к ключевым экономическим ведомствам.
К началу 1992 г. основные рычаги государственного регулирования экономики были практически разрушены. Поэтому политическое решение отпустить цены было правильным. Но затем были допущены грубейшие ошибки практически во всех областях, в которых Правительство могло регулировать или контролировать развитие событий.
Отпуск цен, либерализация торговли и открытие экономики — не одно и то же. Неверно последнее отождествлять с первым и вторым, как это делали и делают в своих высказываниях и публикациях Е. Гайдар, Е. Ясин, Б. Федоров и др. При выработке экономической политики нужно учитывать положение страны как товаропроизводителя в мировом хозяйстве. Без этого трудно устранить дисбалансы между спросом и предложением на финансовых рынках и рынке рабочей силы. Либерализация торговли, с точки зрения ее участников, плохо согласуется с квотированием, лицензированием и т.п., но вполне согласуется с ограничительной таможенной (тарифной) политикой.
Снятие ограничений, расширение границ торгового оборота усиливают конкуренцию между товаропроизводителями, подстегивают погоню за высшими достижениями науки и техники. Но чтобы включиться в эту гонку, нужно сначала накопить денежный капитал путем внедрения того, что уже существует на мировом рынке технологий. Для этого нужно защитить местных производителей как за счет сравнительно высоких цен на аналогичную продукцию, производимую за рубежом, так и за счет сравнительно низкого уровня цен на сырьевые товары. Подтягивание (плавное, постепенное) экспортных и импортных тарифов к единому уровню усилит взаимодополняемость сырьевых, обрабатывающих и всех других отраслей на территории страны. Тем самым будет устранена одна из главных причин, препятствующих устойчивому росту прибылей и, соответственно, денежных накоплений.
Норма процента — весьма важный и тонкий инструмент контроля за динамически (устойчиво) развивающейся экономикой. Но в условиях глубокой депрессии и хаоса этот инструмент явно непригоден. Ведь производство товаров растет не потому, что снижается норма процента, а потому, что благодаря этому увеличивается масса прибыли, которая остается хозяйствующим субъектам после выплаты процента. Нет прибыли — не будет и капиталовложений, как бы не изменялась норма процента. Говорят, что без роста капиталовложений мы не сможем решить основные, долгосрочные задачи, от которых зависит судьба нашей страны. Но кто будет рисковать своими капиталами ради модернизации (реконструкции) целых отраслей промышленности и сельского хозяйства, которые не приносят прибыли? Для роста российской экономики нужно прежде всего создать условия для увеличения массы прибыли. Но сделать это невозможно, если не увеличивать массу денег. Ведь если общее количество денег, которое находится в распоряжении хозяйствующих субъектов, фиксировано, чистый денежный доход одних хозяйствующих субъектов может быть оплачен лишь убытками других. Любопытный факт. Н.Д. Кондратьев, рассматривавший процесс развития капиталистического производства с широкой исторической точки зрения, отметил, что вплоть до Великой депрессии 30х годов XX в. наиболее длинные волны промышленного цикла охватывали примерно полстолетия. Причем в двух последних случаях начало ускорения темпов роста наблюдалось в 50х и 90х годах XIX в. Но именно в эти годы были открыты крупные месторождения золота в Калифорнии и Австралии, а затем (в 1890е годы) в Южной Африке и на Аляске. Трудно поверить, что обе эти длинные волны были простой случайностью, совпадением с какими-то другими более важными сдвигами в мировом хозяйстве.
Что же касается опасений по поводу ускорения инфляции, резкого падения валютного курса и т.п., то их нетрудно развеять, приняв надлежащие меры по недопущению кредитной экспансии и безусловной защите срочных банковских депозитов (плавающая ставка процента в увязке с валютным курсом).
Во время августовского кризиса 1998 г. всплеск цен и валютного курса, панические настроения на биржах, «паралич расчетов», невозможность для рыночных агентов выполнить накопившиеся обязательства подтолкнули наших горе реформаторов выдвинуть «новые» идеи о так называемом валютном комитете (взамен Центробанка), полном долларовом стандарте, опробованном в Аргентине, и т.п. Между тем идеи эти далеко не новы, и впервые, при весьма специфических обстоятельствах, они были осуществлены не в Аргентине, а в одной из английских колоний.
«Научная» разработка идеи реформирования денежно кредитной системы принадлежит так называемой неоавстрийской школе экономики, а суть ее сводится к 100-процентному резервированию банковских депозитов и, соответственно, полному контролю за массой денег в обращении. Путаные рассуждения М. Фридмена о возможности управлять денежной массой посредством жесткого контроля за денежной базой, т.е. резервами банковской системы, отвергаются сторонниками неоавстрийской школы, и вполне заслуженно. Только 100процентное резервирование банковских депозитов дает полный контроль за денежной массой и к тому же позволяет, по мысли неоавстрийцев, максимально развести функции хранения денег и осуществления платежей, с одной стороны, и инвестирования — кредитования, с другой. Деньги, переданные на хранение банкиру, не должны приносить никакого дохода своему владельцу. Напротив, владелец вклада обязан возмещать издержки за хранение и осуществление платежно-расчетных операций. С другой стороны, каждый может открыть инвестиционный счет. На этих счетах будут, по мысли неоавстрийцев, аккумулироваться свободные денежные ресурсы. Всякий пожелавший получать доход с накопленного денежного капитала будет сознавать, что любой выигрыш в рыночной экономике сопряжен с риском убытков.
Все дело в том, однако, что человек не любит рисковать плодами своего труда и бережливости. Предполагаемая будущая коммерческая прибыль не соблазнит среднего (по умственным способностям) человека, если он сомневается в целостности накопленного денежного капитала. Без банков, функционирующих на основе частичного (не полного) резервирования депозитов, крайне сужается возможность привлечения заемного капитала в обмен на сравнительно умеренный, но гарантированный (заранее оговоренный) процентный доход, а без этого значительная часть денежных накоплений оставалась бы без движения.
Банкир тоже боится потерять свой капитал. Но его риск может быть сведен к минимуму, так как благодаря частичному резервированию банковских депозитов банковская прибыль на привлеченный капитал дает возможность банкиру создавать резервы на случай сомнительных кредитов. Правда, при общей стихийной переоценке рыночных ценностей в сторону понижения резервы вряд ли помогут. Но такая переоценка — отнюдь не дело случая. Ей предшествует процесс нарастания избыточного спроса (предложения) на товарных (денежных) рынках в результате вовлечения больших масс людей в коммерческие обороты. Этого легко можно было бы избежать, если бы ставка процента по срочным и сберегательным банковским депозитам была достаточно подвижна, чтобы гарантировать сохранность денежных накоплений в стоимостном выражении при снижении меновой ценности денежной единицы. Современная денежно-кредитная система нуждается не в радикальной перестройке, а в известной завершенности. Нужно обязать Центробанк принимать без ограничения денежные вклады от коммерческих банков (сверх обязательных резервов), с тем чтобы непосредственно регулировать норму процента по срочным и сберегательным депозитам.
Отпуск цен вкупе с открытием экономики, не подкрепленный продуманными мерами по защите банковских депозитов и прежде всего вкладов населения в Сбербанке, привел к невиданному взлету цен и нарастанию взаимных долгов при растущей дифференциации в распределении денежных ресурсов. Мало того что накопленные населением деньги на вкладах в Сбербанке расценивались как денежный (инфляционный) навес над товарными рынками. Почти год после начала реформ Е.Т. Гайдар по всякому поводу разъяснял нам, что будто бы повышение спроса на рублевые кредиты означает усиление роли рубля как платежного средства. На самом же деле все определялось спекулятивным характером самой ситуации, при которой процент за кредит был низким и рос более медленными темпами, чем товарные цены. Фактически борьба с инфляцией началась с приходом в правительство Б. Федорова, который настоял на повышении ставок за рублевые кредиты. Но тот же Б. Федоров положил начало порочной практике задержек в финансировании государственных расходов, что крайне затруднило контроль за расходованием денежных средств на всех уровнях власти.
Когда говорят, что у Правительства нет денег, подразумевается, что эмиссия платежных средств чревата падением валютного курса и (или) сокращением резервов Центробанка. Так оно и происходит с непреложностью смены времен года, когда эмиссия сопровождается усилением дифференциации в распределении денежных ресурсов. Вместе с тем денежная эмиссия вовсе не обязательно ведет к усилению дифференциации в распределении денежных ресурсов. Более того, при принятии надлежащих мер по безусловной защите срочных и сберегательных банковских депозитов эмиссия не ухудшает, а, напротив, улучшает ситуацию на финансовых рынках, чего никак нельзя сказать о практике задержек в финансировании государственных расходов, порождающей воровство, бартер и т.п.
Масштабное распространение бартера объясняется тем, что правительство не расплачивается по своим денежным обязательствам перед бюджетниками и (или) кредиторами и (или) по госзаказам в оговоренные сроки, не аннулируя при этом накапливающуюся задолженность. Это совершенно необходимое условие, без которого масштабное распространение неденежных платежных средств было бы невозможно, ибо не имело бы под собой достаточно широкой денежной основы. Бартер — одно из таких платежных средств, которое предпочитают использовать постольку, поскольку с его помощью более удобно (безопасно, быстро) удается нарастить денежный капитал. Схемы расчетов с использованием бартера и (или) других платежных средств с ограниченной ликвидностью приобретают размах и относительную устойчивость во времени потому, что некоторые физические и (или) юридические лица имеют возможность в качестве посредников и (или) другими путями извлекать из подобных схем чрезвычайную денежную выгоду. Говорят, что за недостатком денег без «сложных» схем расчетов невозможно обойтись, ибо в противном случае производство остановится. Но, поскольку речь идет о производстве товаров, «сложные» схемы расчетов не спасают от остановки производства, ибо означают растущую дифференциацию в распределении денежных (финансовых) ресурсов.
Российская экономика в самые кратчайшие сроки начнет развиваться устойчивыми и высокими темпами при экономической политике, предусматривающей: исполнение расходных статей государственного бюджета на стабильной, планово-кредитной основе; защиту банковских депозитов посредством расширения функций Центробанка; отказ от каких бы то ни было льгот и привилегий в области налогообложения; защиту интересов российского товаропроизводителя.
Таким образом, будут перекрыты основные каналы неоправданной дифференциации в распределении денежных (финансовых) ресурсов как внутри страны, так и между нашей страной и остальным миром.
Приход монетаристских идей в нашу страну связан с памятными событиями 70х годов, с исчерпывающей полнотой проанализированными в книге Дж. Сороса «Алхимия финансов». Немаловажную роль в этих событиях сыграли, как отмечает Сорос, решения стран-экспортеров нефти (ОПЕК) ограничить добычу нефти и повысить многократно рыночную цену экспорта. Многомиллиардная сумма свободных нефтедолларов частично была использована для снижения энергоемкости экономик западных стран, но большей частью послужила источником сравнительно дешевых кредитов для слаборазвитых стран третьего мира, и прежде всего Латинской Америки. Приход к власти президента Рейгана и осуществление его программы обернулись резким сужением кредитных ресурсов, которыми могли бы воспользоваться латиноамериканские страны. Обслуживание накопленных долгов, финансирование государственных расходов без крупномасштабной денежной эмиссии стало практически невозможным. Отсюда высокая инфляция, что сыграло на руку монетаристам, которые по приглашению и без всякого приглашения начали советовать и учить «праведной» жизни «расточительные» правительства. Монетаризм завоевал командные высоты в экономическом истеблишменте США, соответственно в МВФ, и, к несчастью, это совпало по времени с началом горбачевской перестройки, а затем приглашением в российское правительство молодых реформаторов, которые, кроме модных западных учебников для студентов-первокурсников, ничего, по-видимому, не читали. Во всяком случае, об этом говорят их действия, которые красноречиво доказывают, что горе от ума — не их горе.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
