В последние десятилетия отчетливо наблюдается тенденция усиления виктимологического направления в криминологической науке, которое свидетельствует о гуманизации криминологии и всевозрастающем стремлении криминологов учитывать интересы всех сторон преступного взаимодействия, уделяя особое внимание проблемам противодействия преступности. Сосредоточенное внимание ученых на вопросах предупреждения преступности стимулирует всеобщий интерес к виктимологическим исследованиям. При этом вопросы специально-криминологического предупреждения преступности требуют исследования жертвы преступного посягательства на индивидуальном (личностном) уровне, а задачи теоретического обеспечения общесоциального предупреждения заставляют обратиться к малоизученной проблематике виктимности и виктимизации социальных групп, а также виктимологической характеристике отдельных видов преступности.
Различные аспекты изучения жертвы преступления, выделяемые в большей степени интуитивно, чем сознательно, были известны со времен Древнего мира. Однако о необходимости развития самостоятельного научного направления впервые начали говорить на Западе только в конце 40-х годов прошлого века, прежде всего под влиянием идей Б. Мендельсона, Г. Гентинга, Р. Гассера и других видных криминологов, которые утверждали, что новое направление сможет более эффективно обеспечить логичный и междисциплинарный подход к традиционной для криминологии теме жертвы преступления. Новая наука должна была синтезировать и систематизировать разноплановые данные о потерпевшем в единое целое для более глубокого и всестороннего понимания причин преступлений и условий, способствующих их совершению. Выделение виктимологии как самостоятельной науки действительно смогло существенно расширить возможности исследователей по пониманию феномена преступности в целом.
Возникновение нового криминологического учения было необходимо и для совершенствования предупредительной деятельности, повышения уровня раскрываемости преступлений, для выработки государственной уголовной политики в целом. Постараемся выявить основные этапы эволюции виктимологии, имея в виду то, что в качестве раздела криминологии учение о жертве преступления в общем и целом отражает основные тенденции и повороты криминологической мысли.
Концепция развития виктимологии. Американский криминолог Э. Кармен, излагая свою концепцию развития виктимологии, указывает на три области основных интересов, которые в разные периоды времени были характерны для виктимологов:
1) Виктимология изучает причины того, почему или каким образом жертва вступила в опасную для нее ситуацию. Такого рода подход не предполагает вопроса об ответственности, тем более об ответственности жертвы. Здесь, скорее, исследуется динамика событий, которые привели к виктимизации индивида, и его социальное окружение.
2) Виктимология оценивает, каким образом полиция, прокуратура, суды, адвокаты взаимодействуют с жертвой; каким образом рассматривали жертву на каждой стадии функционирования системы правосудия.
3) Виктимология оценивает эффективность усилий по возмещению жертвам их потерь.
Вместе с тем ученый справедливо указывает на то, что виктимологическая перспектива никогда не ограничивалась только этими горизонтами. Для этой молодой науки всегда был характерен полидисциплинарный подход, и в разные периоды ее истории в рамках различных школ и направлений комплекс виктимологического знания включал в себя тот или иной «пакет» смежных дисциплин юридического, социологического, психологического порядка. Последние двадцать лет развитие виктимологии характеризуется возрастанием роли социологического подхода в решении ее теоретических проблем.
Если за исходную точку развития виктимологии взять западные криминологические исследования первых послевоенных лет, то можно легко установить, что жертва преступления или же социальный процесс отношений «жертва — преступник» в то время еще не причислялись к определяющим параметрам криминологического анализа. Однако уже тогда особенно важным считалось личное отношение преступника к жертве, прежде всего в случае убийства. Признавался, правда, факт существования своего рода предрасположенности отдельных лиц к тому, чтобы стать жертвой определенного преступления. Наличие этой предрасположенности, как и самой жертвы преступления, определялось как «основополагающий элемент ситуации совершения преступления», по своей доказательности относящийся к «внутренней ситуации преступления» и «подходящему случаю», способу совершения преступления, а также сопоставимым аспектам преступления, таким как «место преступления» и «время совершения преступления»6.
Отношение к жертве как к обязательному объекту криминологического исследования впервые четко прослеживается в работах Бенджамина Мендельсона. В основу своей наиболее известной работы «Происхождение и доктрина виктимологии» Мендельсон положил результаты анализа данных интервью с лицами, включенными в процесс рассмотрения в суде дел о различных преступлениях: преступниками, свидетелями, следователями, то есть со всеми, кто так или иначе был осведомлен о преступлении. Для этого им была подготовлена обширная анкета, написанная на доступном языке и содержащая более трехсот вопросов по проблемам, относящимся к различным сферам интереса криминологической науки. Основываясь на анализе полученных данных, Мендельсон пришел к выводу, что одним из факторов преступления обычно были регулярные отношения между обидчиком и жертвой.
Б. Мендельсон опубликовал монографию «Общая виктимология», в которой развил свою концепцию виктимологии, связав ее с созданием «клинической» или «практической» виктимологии, в орбиту которой должны включаться не только жертвы преступлений, но и жертвы природных катаклизмов, геноцида, этнических конфликтов и войн.
«Отцом» виктимологии принято также считать Ганса фон Гентига, автора книги «Преступник и его жертва», которая имела большое значения, для завоевания новой наукой своих «прав гражданства». В ней он стремился изучить жертву, прежде всего, как «элемент окружающей среды». Цель Гентига состояла в том, чтобы обеспечить двусторонний подход к изучению преступления в противовес традиционному, одномерному, подходу, обращенному на преступника.
До этого времени криминологические объяснения преступного поведения сосредоточивались на социокультурных характеристиках, биологических отклонениях и психологическом состоянии преступника. Большинство теорий, пытаясь определять суть обусловленности преступления, предлагало только статические объяснения. Изучение жертвы, ее характеристик, отношений с преступником, роли в происхождении преступления предполагало преобразование криминологии, а именно переход от статического (одностороннего) изучения качеств преступника к динамическому (ситуативному), который позволяет рассматривать преступное поведение как результат процессов взаимодействия.
Гентиг полагал, что подавляющее большинство жертв в силу их действий или поведения несут ответственность за насилие над ними. Это не соответствует выводам современной виктимологии, которая подчеркивает момент страдания, а не ответственности в характеристике жертвы преступления.
Успеху виктимологии не в последнюю очередь содействовали работы Мервина Э. Вольфганга. В Филадельфии он провел первое масштабное изучение феномена опрометчивого действия жертвы. При этом он сосредоточил свое внимание на преступлениях, связанных с убийством, трактуя жертву и преступника в качестве «взаимных участии ков убийства». Вольфганг проанализировал дела по 588 убийствам и установил, что 26% (150) из всех случаев убийств, изученных им в Филадельфии, были связаны с ситуацией, в которой жертва явилась прямым провокатором убийцы.
В дальнейшей перспективе, по мере усиления социологического направления в мировой криминологии, жертва начинает рассматриваться как «групповой фактор», исследования приобретают все более систематический характер, закладываются основы для самостоятельного научного направления.
Американский криминолог Ф. Вертхам предложил ввести в научный оборот термин «виктимология», производя его, как известно, от латинского слова victima (жертва). Согласно его заявлению, новая наука должна систематически исследовать отношения между правонарушителем и жертвой преступления. При этом виктимология рассматривается им как самостоятельная дисциплина, как наука, параллельная криминологии и занимающаяся исключительно жертвами преступлений или несчастных случаев. В соответствии с этим задача виктимологии виделась в том, чтобы изучить личность жертвы в биологическом, психологическом и социологическом аспектах. Следовательно, необходимо было разработать систему предупредительных мер, направленных на снижение потенциальной возможности становиться жертвой преступления, чему соответствовал особый метод «прогнозирования жертвы». Таким образом, постулировалось положение о принципиальной близости виктимологии к криминологии, несмотря на то, что они представляют собой различные научные дисциплины.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Проект разработки комплексного учения о жертве преступления достаточно быстро привлек широкое внимание, тем более что с ним соотносились представления о гуманизации юридического знания. Последовавшие критические выступления были связаны, прежде всего, с утверждением о том, что многие из аспектов этого учения не всегда соответствовали собственно криминологическому значению понятия «жертва преступления». В некоторых случаях можно было встретить суждение о том, что постановка вопроса о природной виктимности жертвы в новой дисциплине вынуждает повторять ее путь криминологии, хотя криминологи в это время в значительной мере были увлечены полемикой сторонников неоломброзианства и социологического направления.
Было признано, что если научный анализ конфликтных ситуаций, поведения и личности жертвы может быть теоретически самостоятельным направлением и будет представлен научной общественности в рамках автономной отрасли знания, то виктимология должна открывать новые пласты исследования, постоянно координируя свои научные поиски с криминологией, не дублируя, однако, при этом данную науку. Таким образом, была поставлена в принципе классическая для складывающейся научной дисциплины задача: определить границы виктимологии по отношению к смежным направлениям в науке, разработать собственную методологию исследований, обозначить наиболее важную концептуально, актуальную и практически востребованную проблематику.
Традиционные, обычные трактовки преступного поведения не только не могли объяснять, почему некоторые индивидуумы с определенными социальными и психологическими характеристиками совершают преступления, в то время как другие, имеющие те же самые характеристики, не делают этого, но они никогда не предлагали объяснение того, почему тот или иной человек совершил преступление в определенный момент, в определенной ситуации, против определенной жертвы. Виктимология, казалось, предлагала возможность объединения факторов предрасположения к преступлению с вызовом или реализацией факторов преступления, при синтезе индивидуальных переменных с ситуативными переменными. Через виктимологию казалось возможным развить динамическую модель, затрагивающую поводы преступника и отношение к нему жертвы, инициативу преступника и ответ жертвы, действие одной стороны и реакцию другой стороны. Это, однако, остается в значительной степени невыполненным обещанием.
Приоритет в исследованиях явно отдавался прикладным аспектам виктимологии. Их теоретическое обоснование было связано с разработкой алгоритмов оптимального поведения в криминогенных ситуациях; изучения путей повышения уровня защищенности должностных лиц, чьи служебные функции сопряжены с риском подвергнуться преступному посягательству; сведения к минимуму виктимогенных ситуаций, предотвращения и пресечения их; защиты и реабилитации потерпевших от преступлений.
Важное место в исследовании занимало выяснение того, насколько жертвы преступления сами содействовали своей виктимизации. Исследовались факторы и особенности виктимности малоимущих слоев населения.
Большим успехом у виктимологов начинает пользоваться методика сравнительного опроса жертв, которая выглядела весьма перспективной для теоретического решения проблем увеличения уголовных преступлений в различных регионах планеты и криминализации социальных групп с перспективой разработки методов социального контроля над преступностью, адекватных современной ситуации. При этом в качестве индикатора для определения границ криминализации социальных групп предлагалось использовать статистику так называемого преступления без наличия жертвы.
Отталкиваясь от работ Б. Мендельсона и Г. Гентига, с одной стороны, и подводя своеобразный итог изысканиям ученых за два десятилетия — с другой, известный американский криминолог Стив Шафер предложил новую теорию криминальных жертв, положив в ее основу фактор ответственности.
Здесь решающее значение для систематизации имела градация процесса убывания степени ответственности жертвы. С. Шафер полагал, что система правосудия должна рассматривать динамику преступления, а также процесс отношения преступника и жертвы. Он заявлял, что изучение отношения «преступник — жертва» подчеркивает потребность признать роль и ответственность последней, которая не только является одной из причин преступления, но должна стать центральным звеном в расследовании преступления.
Важным представляется также мысль Шафера о том, что ответственность не является изолированным фактором социальной жизни, скорее, она представляет собой особого рода инструмент социального контроля, используемого всегда всеми обществами. Поэтому преступление не может быть только индивидуальным актом, оно также и социальное явление. Преступление не просто «случается» с жертвой. Последняя часто вносит вклад в совершение преступления своими небрежными действиями, а нередко — и прямой его провокацией.
В последние два десятилетия виктимологические исследования переживают подъем как на Западе, так и в России. Во многом это обусловлено не какими-то особыми прорывами в теории или методологии самой науки о жертве. Повышенное внимание к роли жертвы в механизме совершения преступления и ее интересов связано с осознанием обществом масштабов роста преступности в условиях глобализации с ее массовой миграцией, резким усилением транснациональных преступных группировок, стремительной криминализацией целых регионов планеты и социальных групп. В этих условиях страх перед преступлением становится серьезной социальной фобией, на которую стремится оперативно отреагировать наука. Внимание ученых все чаще привлекает вопрос о провокации преступления самой жертвой, об особенностях ее поведения при подаче заявления о совершении преступления в правоохранительные органы, о стимулах активной самозащиты, а также об виктимологической составляющей уголовно-правовой политики.
Подъему теоретической виктимологии содействовала также институционализация этой дисциплины как научного направления, зафиксированная когда приобрели авторитет периодические виктимологические издания, стали регулярными международные конференции по виктимологической проблематике, во многих странах сформировались виктимологические общества, на международном конгрессе было учреждено Всемирное общество виктимологов.
Среди других факторов нужно назвать новые импульсы к развитию, которые в это время получает «старшая сестра» виктимологии — криминология.
Радикальная виктимология
Происходит окончательное оформление и институционализация радикальной криминологии: учреждаются научные сборники и журналы, проводятся конференции и симпозиумы. Основное идейное и концептуальное ядро нового направления составили работы Я. Тейлора, Г. Швендингера, А. Платта, Г. Хаферкампа, Д. Даунса, П. Рока, Р. Кларк и Э. Шур, которые образовали умеренное крыло радикальной криминологии.
Парадигмы радикальной криминологии постепенно привлекают к себе внимание виктимологов. Американский исследователь Д. Фридрикс допустил, что радикальная криминология и виктимология имеют огромный потенциал взаимного воздействия. Он предложил поиск путей сочетания и эмпирической верификации некоторых общих теоретических суждений. Призывая изучать феномен потерпевшего с «радикальной» точки зрения, Фридрикс первым ввел термин «радикальная виктимология». А. Фиппс также констатировал общность существующих подходов в радикальной криминологии и виктимологии, отмечая их своеобразную «комплиментарность» и утверждая, что радикальная криминология может формироваться через эмпирическое изучение результатов исследования виктимизации различных социальных групп. Представители обоих подходов избегают изолированной ориентации на жертву (или на взаимоотношение жертва — преступник), вместо этого пытаясь проанализировать роль потерпевшего в системе уголовного судопроизводства.
В радикальной криминологии и виктимологии постепенно начинают доминировать более умеренные в политическом плане работы, вполне укладывающиеся в рамки академической стилистики. Стоит отметить, что возросло влияние в социальной критической теории хабермасианских идей с акцентом на социально-политической и социально-правовой проблематике и вопросах глобализации.
В такой контекст органично вписываются труды представителей радикальной виктимологии с критикой традиционной виктимологии, утверждающие, что основные концепции затрагивают вопросы обеспечения интересов государства в большей степени, чем вопросы прав и интересов жертвы. Более того, в современных условиях эти концепции содействуют консервативной программе контроля преступности и позволяют усилить власть государства в уголовном судопроизводстве.
Данная критика является в целом конструктивной, основанной на положительных результатах развития виктимологии и выявлении противоречий между с растущими социальными ожиданиями. Чаще всего делается вывод о том, что по мере становления виктимологии как науки криминология в целом начала фокусироваться на концепции прав потерпевшего.
Одновременно с этим общество стало охотнее признавать права жертвы и обращать больше внимания на освещавшиеся в прессе случаи плохого обращения представителей государственной власти с потерпевшим. Эффект этого движения усиливался возникновением на Западе общественных организаций с участием групп потерпевших, фокусирующихся на отдельных преступлениях (вождение автомобиля в нетрезвом виде, похищение детей, изнасилование и т.п.) и конкретных проблемах их жертв. Одним из предложенных решений с учетом положения потерпевшего была выплата компенсаций.
Представители радикальной виктимологии рассматривают жертву в качестве главного участника уголовного судопроизводства, так как в системе обычного права потерпевшие зачастую могут иметь решающий голос при вынесении приговора. Здесь потерпевший и его родственники контролировали степень наказания и, следовательно, степень удовлетворенности наказанием, назначенным преступнику. Однако под угрозой усиления родовой вражды возникает потребность в общественном вмешательстве.
Исторически возрастающее безразличие государства к потерпевшим отразилось в изменении роли, которая отводилась им в уголовном судопроизводстве. Одно из проявлений такого «безразличия» виктимологи видели в изменении роли потерпевшего, к которому стали относиться, прежде всего, не как к человеку, которому был нанесен определенный ущерб, а как к субъекту, представляющему собой эмоциональную поддержку обвинения. Таким образом, государство игнорирует фактически нанесенный ущерб и вместо этого концентрируется на преступнике, определяя «цену» за нарушение закона. Подобный процесс, в котором задействован потерпевший, не приводит к возмещению ущерба и, по сути дела, отводит жертве второстепенную роль. Реальный ущерб, таким образом, поглощается теоретическим понятием юридического ущерба, а определения «потерпевший», «жертва» становятся искусственными. Согласно утверждениям радикальных виктимологов, определение «жертва», используемое в традиционной виктимологии, полностью сконструировано, синтезировано в практике законодательства и судебного процесса.
Ранние труды представителей радикальной виктимологии направлены на критику традиционных государственных определений преступления, преступника и потерпевшего. Именно с такой программой, во многом определившей лицо радикальной виктимологии в процессе ее дальнейшей эволюции, выступил Р. Куинни. В то же время другие радикальные криминологи начали расширять рамки определений преступления за пределы тех форм поведения, которые оговариваются уголовным законом, включая различные формы аморальной деятельности и поведения. Так, они расширили понятие потерпевшей стороны, включая тех, кто пострадал от рук государства.
Радикальные виктимологи определили новые группы потерпевших и новые виды виктимизации, характерные для различных социальных групп, но остановились, не дойдя до самого понятия традиционного потерпевшего, чья виктимизация, как они утверждали, усугубляется в пределах системы уголовного судопроизводства. В результате теоретическая модель виктимизации социальной системы была лишена структурного фундамента, и виктимизация личности в системе отношений «личность — государство» по-прежнему трактовалась как ошибка по незнанию. Считалось, что подобное упущение могло быть легко исправлено специальной подготовкой персонала уголовного судопроизводства и путем повышения доступности антивиктимизационных программ для потерпевших.
Следующий этап в развитии радикальной криминологии отмечен преодолением указанных упущений. Критика традиционных и официальных определений потерпевшей стороны связывается со стереотипами массового сознания, характерными для среднего класса западного общества. Эти стереотипы оказывают решающее влияние на участие в понимании преступления, уголовного процесса и феномена жертвы. Для среднего класса жертва и преступник являются частью дихотомии, взаимоисключающим сочетанием категорий. Преступник не может восприниматься как жертва, а жертва — как преступник.
Выдвинутая Д. Блэком концепция преступления как «самопомощи» базируется на критике, лежащей в основе традиционной виктимологии дихотомии «жертва — преступник». Его концепция предполагает, что, по крайней мере, некоторые преступники и жертвы могут рассматриваться как участники динамического и продолжающегося взаимодействия. В любой момент участники могут быть названы жертвой или преступником в зависимости от сцены взаимодействия. Например, при продолжающихся взаимоотношениях один из участников может прибегнуть к расплате с другим за имевшую ранее место виктимизацию. В этот конкретный момент бывшая жертва становится нынешним преступником, а бывший преступник — нынешней жертвой. Если взаимодействие продолжается, позиции могут вновь поменяться.
В данном контексте такой видный представитель радикальной криминологии как Д. Катц, утверждал, что некоторые преступники признают и культивируют подобную идею «иррациональности» своего поведения.
Граждане среднего класса могут столкнуться с трудностями, пытаясь представить себе систему, в которой преступники и жертвы меняются местами в процессе действия, реакции, расплаты в неожиданно возникающих драмах, которые часто разыгрываются в социальных группах с повышенной виктимностью. Именно при таких обстоятельствах вмешательство системы уголовного судопроизводства необходимо для разграничения жертв и преступников. До подобного вмешательства не существует жертв и преступников в обычном смысле этих слов. Катц полагает, что внедрение подобных абстрактных представлений об отношении преступника и жертвы препятствует реальным попыткам найти социальные корни преступления. В итоге и общественное сознание, и криминология имеют тенденцию объяснять преступление, ссылаясь преимущественно на вымышленные или реальные характеристики, относящиеся к преступнику.
Таким образом, причины преступления и виктимизации личности воспринимаются как недостатки социализации личности или как ее генетические свойства. Фактор социальных предпосылок преступления либо игнорируется, либо становится второстепенным по сравнению с теми факторами, которые составляют «истинную сущность» преступника.
Критикуя классическую дихотомию «жертва — преступник», представители новой волны виктимологии утверждают, что она неспособна охватить действительную сложность феномена преступления. Анализируя причины такого подхода, они приходят к выводу, что в стереотипах массового сознания преступник воплощает собой зло, а жертва, наоборот, представляет образец нравственной чистоты. Поскольку не во всех ситуациях можно провести четкое разграничение, образы преступника и жертвы можно использовать как средства для поддержания законности. Эти средства становятся своего рода «социальным усилителем», который способствует разграничению и внедрению в массовое сознание моральной оценки различных социальных групп. Отсюда делается тот вывод, что стереотипные образы преступника и жертвы помогают поддерживать установленные социальные границы и являются необходимыми для поддержания любого общественного строя.
Для радикальной виктимологии характерен интерес к использованию символического образа жертвы для достижения различных интересов, выходящих за пределы проблем противодействия преступности. Так, согласно утверждениям Р. Элиаса, законодатели манипулировали проблемами жертвы преступления в личных, идеологических и политических целях. Элиас указывает, например, на то, что когда законодатели Калифорнии присоединились к федеральному постановлению о предотвращении совращения малолетних, принятому ими закону было дано наименование, не соответствовавшее его реальному содержанию. Это, по мнению автора, является довольно обычной уловкой для получения поддержки избирателей.
В нашей стране мы также можем наблюдать, что лица, близкие преступнику и попавшие под пристальное наблюдение системы уголовного судопроизводства, могут столкнуться с потерей возможности адаптации в социуме.
В целом исследовательские интересы на протяжении последующих тридцати лет оставались без существенных изменений. Очевидно, что прорыв в виктимологии, позволяющий адекватно соотнести исследования в этой науке с реалиями начала XXI в., еще только должен быть совершен. Западные исследователи связывают его с разработкой таких актуальных на сегодняшний день вопросов, как развитие методологии сравнительного опроса жертвы и теоретическое обобщение результатов ее применения, разработка региональных и глобальных целевых программ социальной работы с жертвой преступления, разработка механизма возмещения ущерба, защита прав жертвы в суде, ее специфическое отношение к уголовному праву и др. Интересными стали попытки применения концепции «научения социальной беспомощности» М. Селигмана для изучения жертв преступлений.
Прозвучало заявление известного американского криминолога Дж. Гарофало о разработке виктимологической концепции образа жизни. Согласно ее базисным установкам, шансы стать жертвой преступления зависят от ролевого ожидания и обстоятельств, которые определяются ежедневной деятельностью во время работы и свободного времени. Образ жизни позволяет увидеть риски жертвы и определить, с какой вероятностью при определенных обстоятельствах нужно находиться в определенное время в определенном месте, чтобы вступить в контакт с лицом, имеющим преступные наклонности.
Активно разрабатывались и традиционные области виктимологии. Поиск новых концептуальных оснований виктимологических исследований побуждает западных ученых все чаще обращаться к базисным теоретическим предпосылкам своей науки, выдвигая предложения о формировании нового комплексного понятия жертвы или предлагая ее различные типологии. Авторы соответствующих концепций исходят из того, что разные поведенческие типы жертвы дают возможность различать широкий спектр ролей жертвы.
Подводя итог историческому обзору виктимологической теории, можно сказать, что традиционная виктимологическая проблематика, обращенная, прежде всего, к исследованию отношений «жертва — преступник», продолжает оставаться актуальной.
Развитие виктимологического учения в отечественной криминологической науке
Говоря о теоретических предпосылках изучения жертвы преступления в контексте криминологического знания в России, следует подчеркнуть, что они восходят к гуманистическим традициям российской криминологии, российского правоведения и общенациональной культуры. Криминологическое направление в отечественном познании преступности уходит корнями в уголовно-правовую теорию. Ранними представителями этого направления были М.В. Духовской и И.Я. Фойницкий. К началу XX в. к ним присоединились такие ученые, как М.Н. Гериет, С.Н. Гоеель, АЛ Пионтковскш, С. В. Позднышев, Е.Н. Тарновский, А.Н. Трайнин, ММ. Хомяков, ХМ. Чарыхов и др. В их работах большое внимание уделялось именно жертве преступления. Данная проблематика никогда не выходила из сферы внимания российских ученых, для которых всегда было важно не само по себе наказание, нейтрализация и перевоспитание преступника, но восстановление справедливости. Следуя традициям великой русской литературы, элементы жертвы многими гуманистами виделись и в образе самого преступника.
Начало виктимологических разработок
В числе отечественных основоположников виктимологии, думаем, справедливо будет назвать В. Франка и Д.В. Ривмана. Именно в их трудах впервые исследовались важные аспекты личности жертвы преступления и ее роли в механизме преступного поведения. В дальнейшем советские ученые изучают в рамках единого проблемного комплекса личность и поведение жертвы в ситуации преступных посягательств; ее роль в генезисе преступления; криминологически значимые отношения и связи между жертвой и преступником; пути и способы возмещения или сглаживания вреда, нанесенного жертве в результате преступного посягательства. При этом внимание исследователей особенно привлекают количественные и качественные статистически значимые характеристики криминальной виктимизации.
Складываются основные научные виктимологические школы как в Москве, так и в разных регионах страны. Здесь следует указать на ленинградскую школу профессора Д.В. Ривмана, труды и идеи которого получили в это время самое широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.
Активно развивалось научное сообщество виктимологов в г. Иркутске во многом благодаря усилиям профессора В.Я. Рыбальской. В этом городе проводятся научные конференции, выпускаются сборники научных трудов, авторы которых стремятся к всестороннему освещению актуальных проблем криминальной виктимологии. Так, в своих публикациях В.Я. Рыбальская освещала широкий спектр дискуссионных вопросов теоретико-методологического направления, оригинальные виктимологические разработки по вопросам предупреждения отдельных видов преступлений. Также в них были широко представлены новые эмпирические данные сравнительных виктимологических исследований телесных повреждений, краж, сельской виктимизации, анализ места и роли виктимологической профилактики в уголовной политике, рассматривались некоторые уголовно-правовые аспекты виктимологической проблематики («вина потерпевшего») и др.
И учеными-криминологами, и правоохранителями-практиками все отчетливее осознается потенциал виктимологических исследований в проведении мероприятий общей и специальной профилактики преступности. Одним из первых систематически исследовал этот вопрос В. И. Полубинский. В его работах раскрываются криминально-правовые и социально-психологические проблемы, связанные с качественными и количественными характеристиками потерпевших. В них рассматриваются также вопросы общей и индивидуальной превенции преступлений с позиций виктимной предрасположенности потенциальных жертв. Особое внимание обращается на роль виктимологии в превенции латентной преступности. Ведь, как известно, одним из существенных препятствий в борьбе с преступностью является отсутствие достоверной информации о ее масштабах, наличие в ее структуре латентных преступлений. В уголовном процессе жертва преступления — это лицо, нанесение вреда которому достоверно установлено вступившим в законную силу приговором суда. Фактически же существуют скрытые от официальной статистики жертвы — не заявившие о преступлении либо не получившие официального статуса потерпевшего.
В Иркутске выходят в свет содержательные монографии по виктимологии. В книге В.С. Минской и Г. И. Чечель «Виктимологические факторы и механизм преступного поведения» рассматривается законодательство об уголовной ответственности за преступления, совершенные в связи с отрицательным поведением; анализируется общее понятие отрицательного поведения потерпевших, его признаки применительно к отдельным категориям преступлений против личности; анализируется роль отрицательного поведения потерпевших в генезисе преступлении против личности. Новым является детальное изучение особенностей действия личности с учетом предпреступной конкретной жизненной ситуации. Рассматриваются допреступные социальные связи между потерпевшим и преступником как исходный пункт взаимодействия, формирующего поведение; допреступные взаимоотношения и формирование мотива преступления и др.
В монографии А.Л. Репецкой «Виновное поведение потерпевшего и принцип справедливости в уголовной политике» исследовались проблемы реализации принципа справедливости в уголовной политике при констатации виновного поведения потерпевшего. Впервые были определены виктимологические аспекты уголовной политики, понятие и виды виновного поведения потерпевшего. Особое внимание уделено определению принципа социальной справедливости в аспекте проблем, возникающих при его реализации в уголовной политике в случаях установления виновного поведения потерпевшего.
В Нижнем Новгороде действует Виктимологическая ассоциация, которую возглавляет известный ученый юрист В. С. Устинов. Ассоциация выдвигает перед собой комплекс теоретических и практических задач: изучение актуальных проблем виктимологии, проведение научных семинаров и конференций, пропаганда виктимологических знаний среди населения (включая и индивидуальное консультирование), издание научных и научно-популярных работ. Регулярно выходит «Вестник Виктимологической ассоциации», в котором освещаются вопросы теоретического обоснования выработки виктимологической составляющей профилактики преступности, анализируются важнейшие категории виктимологии и криминологии, обсуждаются вопросы государственной помощи жертвам преступников, проводятся социологические исследования уровня виктимизации населения.
Характерным явлением последних лет стала разработка прикладных, популярных работ, подготовленных на основе теоретических выкладок российских ученых-виктимологов, практического опыта работников правоохранительных органов, а также с учетом многочисленных книг по прикладной виктимологии, выходящих на Западе. В них даются конкретные рекомендации, применение которых могло бы позволить снизить риск стать жертвой криминального посягательства.
Разработка категориального аппарата виктимологии
В процессе становления отечественной виктимологии шла интенсивная разработка категориального аппарата как за счет интеграции терминов, принятых в зарубежной литературе, так и по пути формирования оригинальной терминологии. Так, Л.В. Франком был введен в научный оборот термин «виктимность». С.Г. Войтенко справедливо обращает внимание на его частичное соответствие понятию «виктимогенность», принятому в западной литературе, которое трансформировалось у нас в «виктимогенные факторы» (т.е. внутренние и внешние условия, способствующие виктимизации). Сам Франк определял этот термин как реализованную преступным актом «предрасположенность», вернее, способность стать при определенных обстоятельствах жертвой преступления или, другими словами, неспособность избежать опасности там, где она объективно была предотвратима.
Д.В. Ривман подразумевал под виктимностью личности объективно присущую человеку (реализованную преступным актом или оставшуюся в потенции), но отнюдь не фатальную способность, «предрасположенность» стать при определенных обстоятельствах жертвой преступления34. В учебном пособии «Криминология и организация предупреждения преступлений» виктимности («массовое явление и... образ поведения... определенных людей, вызывающих повышенный к себе интерес лиц, склонных к совершению преступлений») придается значение, «открывающее возможность для профилактики преступления».
В указанном исследовании С.Г. Войтенко виктимность понимается как определенный комплекс социально-психологических, физиологических свойств личности, обусловливающих во взаимодействии с внешними обстоятельствами определенную «способность» человека стать жертвой преступления, т.е. как особое свойство личности, определяющее степень ее уязвимости в криминальном плане.
Нам представляется, что в трактовке Д.В. Ривмана в отличие от ряда других справедливо акцентируется аспект потенциальности среди характеристик предрасположенности личности стать жертвой преступления. Личность можно считать виктимной, если удается с достаточной степенью точности в сравнении с другими категориями лиц показать, что при определенных обстоятельствах (которые могут и не сложиться) она становится жертвой преступления. Потенциальный характер виктимности тем более усиливается, когда мы переходим от уровня личности к уровню социальной группы.
Здесь можно также согласиться с суждением К.А. Адигюзелова о том, что виктимность — это особое социальное качество, включающее в себя совокупность свойств объективного и субъективного характера, присущих потенциальной и реальной жертве, которые свидетельствуют о повышенной уязвимости данного лица перед преступными посягательствами.
Действительно, содержание виктимности составляют личностный и ситуативный компоненты. Личностный компонент виктимности подразумевает наличие у данного человека свойств субъективного характера, делающих его повышено уязвимым перед преступными посягательствами. Ситуативный компонент виктимности включает в себя определенный круг обстоятельств объективного характера, формирующих личностные компоненты либо повышающих их роль и значение в процессе виктимизации данного лица.
Что касается введения профессором В. С. Устиновым в научный оборот наряду с понятием виктимности понятия уязвимости, то оно нам представляется оправданным. Если виктимность — это субъективная повышенная предрасположенность человека быть жертвой преступления, то уязвимость — это объективная повышенная возможность стать жертвой преступления.
Итак, как мы видим, за последние десятилетия отечественная виктимология прошла определенную эволюцию. В процессе развития российской виктимологической науки отчетливо проявилась тенденция к возрастанию доли исследований, посвященных не только морально-психологическим аспектам виктимности и виктимизации, но и социальным характеристикам жертвы преступления. Не в последнюю очередь это было связано с бурным развитием в последние десятилетия методов моделирования социальных явлений, что привело к созданию множества методов, процедур, приемов моделирования и анализа социальных детерминант процессов криминализации и виктимизации общества, хотя и не равноценных по своему значению, тем не менее позволявших в своей совокупности успешно решать задачи исследования социальных аспектов актуальных проблем виктимологии.
Таким образом, российскими учеными систематически исследовались вопросы влияния на виктимность личности ее социального положения, места непроизводственных, бытовых, семейных, досуговых и иных межличностных отношений, изучался социальный статус или социальная роль, повышающие вероятность преступного посягательства в отношении данной личности. Было обнаружено, что само положение в обществе безотносительно к личностным качествам занимающего его лица и его поведению повышает вероятность совершения против него преступлений определенного вида.
Сегодня отечественная виктимология является комплексной отраслью знания, относительно самостоятельным учением в рамках криминологической науки.
Приходит отец домой, а его ребенок плачет. Отец спрашивает ребенка: - Почему ты плачешь? Отвечает ему ребенок: - Почему ты мне папа, а я не сын тебе? Кто же это плакал?
Парень задает вопрос девушке (ей 19 лет),с которой на днях познакомился, и секса с ней у него еще не было: Скажи, а у тебя до меня был с кем-нибудь секс? Девушка ему ответила: Да, был. Первый раз – в семнадцать. Второй в восемнадцать. А третий -… После того, как девушка рассказала ему про третий раз, парень разозлился, назвал ее проституткой и ушел вне себя от гнева. Вопрос: Что ему сказала девушка насчет третьего раза? Когда он был?
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. 
