Понятие апелляции, сущность апелляции, виды апелляции
На сегодняшний день нет четкого определения содержания таких понятий, как «апелляция» и «апелляционное производство». Российский уголовно процессуальный и гражданской процессуальный закон не содержат и определения термина «апелляция». Этот термин по-прежнему используется лишь в научной и юридической литературе.
В п.2 ст. 5 УПК РФ законодатель раскрывает для правоприменителей уголовно процессуальное содержание термина «апелляционная инстанция», понимая под ним «суд, рассматривающий в апелляционном порядке уголовные дела по жалобам и представлениям на не вступившие в законную силу приговоры и постановления суда». Однако, на наш взгляд, данное определение всё-таки не раскрывает всей сущности апелляции. Исходя из этого целесообразно на наш взгляд, рассмотреть содержание термина «апелляция» и связанных с ним понятий.
В науке выделяется несколько понятий, связанных со словом «апелляция». К ним относятся «апелляционное производство», «апелляционная жалоба», «апелляционный суд», «апеллировать», «апеллятор» («апеллянт») и непосредственно сам термин «апелляция». Учитывая это, необходимо обратиться к этимологическому толкованию двух основополагающих понятий, а именно «апелляция» и «апеллировать».
Необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что некоторые авторы дают понятие апелляции исключительно в рамках уголовного процесса.
Другие связывают её только с гражданским способом обжалования судебных актов.
Третьи определяют апелляцию в форме обжалования судебных постановлений, как по уголовным, так и по гражданским делам.
Между тем, разные авторы не одинаково трактуют происхождение в русском языке термина «апелляция». Безусловно, не вызывает сомнение заимствование этого слова из иностранных языков. Наиболее часто используемой процессуалистами позицией является указание на латинские корни русского слова «апелляция», а именно происхождение связывается с латинским словом «appelatio» , в ряде источников «apelatio» , что в переводе означает «обращение», «жалоба». Арре lare adversus sententiam подать апелляционную жалобу на приговор; «арреПо» «я апеллирую» (формальное начало апелляционной жалобы по римскому праву).
Наряду с указанным подходом встречаются и другие. Так, существует мнение о польском происхождении понятия «апелляция». В данном случае имеется в виду польское слово «fpelacja» . Вхождение указанного польского слова в русский язык датируется началом 18 века.
Необходимо отметить, что в ряде случаев происходит орфографическое изменение слова «апелляция». Так, встречаются в различных источниках слова «апелляция», «апеллирование», «апеллировать». Вместе с тем, термин «апелляция» включает в себя несколько значений. Прежде всего, «апелляция» это «жалоба», «прошение», «просьба».
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Указанные определения имеют как специальное юридическое применение, так и неофициальное (в ряде случаев книжное, бытовое), что делает возможным использование данного термина в гражданском и уголовном процессах, а также в повседневной жизни граждан, не связанной с участием в каком-либо судебном разбирательстве. В данном значении понятие «апелляция» указывает, прежде всего, на статическое явление, определённый акт, выражающийся наиболее часто в письменной форме. В этом смысле «апелляция» предполагает выражение воли неких лиц, а именно: их неудовольствие кем-либо, чем-либо. Сообразно с вышеизложенным, необходимо указать на то, что в данном значении термин «апелляция» имеет много общего с фразеологическим выражением «апелляционная жалоба».
Во-вторых, понятие «апелляция» используется в значении «обжалование», «обращение», что обнаруживает др. значение данного термина. В приведённом толковании подчёркивается динамика развития, совокупность (последовательность) определённых действий. В указанном смысле понятие «апелляция» близко к родственному термину «апеллирование». Но по нашему мнению, наиболее правильным было бы определить апелляцию как форму обжалования чего-либо (актов, действий, суждений), что позволило бы объединить всё указанные выше значение слова.
Наряду с этим, необходимо признать возможность использования указанного понятия не только в специальном юридическом смысле.
В юридической литературе понятие апелляционного производства трактуется по-разному.
И.Б. Михайловская, например, определяет апелляционное производство следующим образом: «апелляционное производство представляет собой самостоятельную стадию процесса, с одной стороны, обладающую всеми ее отличительными признаками, а с другой действующую лишь в тех случаях, когда обжалуется (опротестовывается) приговор мирового судьи или его постановление о прекращении дела».
Определение апелляции сформулировано и Н.В. Латух, который определяет эту форму пересмотра приговоров как «проверку обжалованного или опротестованного приговора с точки зрения правильности установления фактических обстоятельств дела и применения закона посредством повторного судебного разбирательства с вынесением собственного приговора либо изменением первоначального решения».
В словарях апелляция рассматривается лишь как одна из форм обжалования судебных решений в буржуазном уголовном и гражданском процессе; одно из средств у вышестоящих судов для «исправления промахов» в деятельности нижестоящих судов по охране интересов имущих классов, буржуазного правопорядка; форма обжалования судебного приговора, которая впервые была введена в УПК Франции в 1808 г., а затем воспринята законодательством других буржуазных государств.
В России апелляция была введена судебной реформой 1864 г.
И.Я. Фойницкий под апелляцией подразумевал пересмотр высшей инстанцией обжалованного неокончательного приговора низшего звена в его основаниях, как фактических, так и юридических, но в пределах принесенной жалобы.
М.С. Строгович утверждал, что термин «апелляция» означает вызывать (в суд), обращаться (к высшему суду).
В юридической литературе отмечалось, что «апелляция в английском процессе это понятие, обозначающее все способы обжалования решений различных судебных инстанций по уголовным делам».
По мнению В.Я. Баршева «апелляцией в делах уголовных называется жалоба подсудимого или других, прикосновенных к решенному делу, лиц, которая приносится высшему суду на несправедливость постановленного решения с той целью, чтобы сделанное починенным ему уголовным судом решение было им пересмотрено и отменено или облегчено».
Н.Н. Ковтун и А.А. Александров видят сущность апелляционного производства, прежде всего, в основаниях отмены или изменения приговора суда первой инстанции (ст. 369 УПК РФ), определяя ее как право суда не только на пересмотр по существу не вступившего в законную силу приговора суда первой инстанции (в той части, в которой он обжалован), но и тех действий суда и сторон, на которых он был основан, причем в части, касающейся соблюдения надлежащей процессуальной формы их производства, так и самого существа.
В уголовном судопроизводстве России под апелляцией принято понимать лишь один из способов обжалования судебных решений не только в уголовном, но и в гражданском процессе. Она признается весьма действенным средством в руках вышестоящих судов для исправления ошибок, допущенных нижестоящими судами.
Исследование перечисленных выше дефиниций позволяет сделать вывод о том, что ни одна из них не отражает всех признаков, свойственных термину «апелляция», и не раскрывает его сущности в том или ином аспекте.
Мы присоединяемся к мнению В. В. Дорошкова, который справедливо считает, что апелляцию следует рассматривать шире, обращая особое внимание на новые явления в уголовном процессе, усматривая в апелляции:
1. Форму обжалования судебных решений;
2. Процедуру пересмотра судебных решений;
3. Стадию уголовного процесса.
Данный автор под апелляцией (как формой обжалования судебных решений), «апелляционным обжалованием», понимает установленный законом порядок, условия и последовательность принесения, приема и направления вместе с делом, уполномоченным на то субъектами уголовного процесса апелляционных жалоб и представлений на судебные решения, не вступившие в законную силу.
Под апелляцией (как процедура пересмотра судебных решений), «апелляционный порядок» понимается совокупность условий, порядка и последовательности деятельности вышестоящей инстанции при проверке законности, обоснованности и справедливости не вступивших в законную силу судебных решений суда нижестоящей инстанции.
И, наконец, под апелляцией (как стадия уголовного процесса) понимается совокупность процессуальных действий и решений, начинающихся с момента принесения апелляционной жалобы или представления и заканчивающаяся принятием нового решения по делу, изменением или оставлением в силе ранее принятого решения суда первой инстанции. Они объединены общей задачей пересмотра не вступивших в законную силу судебных решений с целью проверки их законности, обоснованности и справедливости.
Определённый исследовательский интерес представляет и этимологическое содержание глагола «апеллировать», что означает «обжаловать», «жаловаться», «подавать апелляцию», «искать у кого либо решающего слова, мнения». Такие значения слова «апеллировать», как «обращаться», «взывать», могут в равной мере использоваться с указанием на кого-либо (например, апеллировать к судье, к присяжным) или на что-либо (к примеру, апеллировать к общественному мнению, к авторитету, к собранию, к здравому смыслу, к совести, в вышестоящую инстанцию).
Ещё раз подчёркивает возможность применения данного термина вне рамок судебного производства, многоаспектность его функционирования в разных сферах жизнедеятельности. Использование понятий «апелляция» и «апеллировать» за пределами судебного процесса допускается и самим законодателем. Практически во всех этих случаях под апелляцией понимается жалоба (документ), с помощью которой лица, недовольные решением, выразившимся в действии или письменном акте, исходящем от какого-либо органа, вправе ходатайствовать об отмене или изменении указанного решения в вышестоящий орган или специально созданную для разрешения данных споров комиссию.
По нашему мнению, использование термина «апелляция» возможно как в гражданском, так и в арбитражном, уголовном процессуальном праве, так и в обыденной жизни. Но сообразно с этим следует помнить, что, несмотря на общность структурных черт, два вида апелляции будут в значительной мере отличаться в связи с имеющими место особенностями, исходящими из обусловленной предметом регулирования специфики норм материального права.
В ряде случаев отличие будут носить принципиальный характер. Так, например, принцип запрета поворота к худшему, применяемый в ряде случаев в уголовном апелляционном производстве, не имеет места при защите прав в суде в форме гражданской апелляции. Между тем использование термина «апелляция» вне рамок судебного процесса допустимо, но при условии сохранения внутреннего содержания данного понятия, предполагающего определённую форму защиты, используемую при обращении за восстановлением справедливости в более компетентные (вышестоящие или специально созданные для этого) органы.
На наш взгляд, несмотря на разную трактовку, данное производство можно определить следующим образом: апелляционное производство представляет собой самостоятельную контрольную стадию уголовного судопроизводства, в результате которой вышестоящий суд в установленным законом сроки и на основе принесенных субъектами апелляционного обжалования жалоб и (или) представлений проверяет законность, обоснованность и справедливость не вступившего в законную силу решения мирового судьи, и на основе исследования в суде, представленных и новых доказательств принимает одно из решений, предусмотренных уголовно процессуальным законом.
Не менее интересен и актуален вопрос и о видах апелляции. В теории процессуального права выделяется два вида апелляции полная и неполная. Первая закреплена в законодательстве Франции, Италии, вторая в законодательстве Австрии, Германии.
Неполная апелляция есть пересмотр решений судов первой инстанции на основании фактических данных, которые были предъявлены лицами, участвующими в деле, в эти суды. По общему правилу неполной апелляции приводить новые ссылки на факты или доказательства в ходе судебного разбирательства в апелляционном суде не допускается, но при определенных условиях новые доказательства или обстоятельства могут быть допущены. При этом в установленных законом случаях возможно возвращение дела в суд первой инстанции для нового рассмотрения и вынесения решения.
При неполной апелляции производство в апелляционном суде осуществляется на сочетании принципов устности и письменности с преобладанием принципа письменности. Явка сторон в апелляционный суд необязательна, поскольку дело может быть решено на основании письменных актов: апелляции и объяснении на нее, содержание которых излагается в докладе члена апелляционного суда, но если стороны явились в судебное заседание, то при словесном состязании они могут ссылаться только на те обстоятельства и доказательства, которые были указаны им в поданных в апелляционный суд письменных актах.
Установление неполной апелляции, как отмечал А.К. Рихтер, имеет двоякую цель:
1) освободить апелляционные суды от излишней работы по производству дел, устранив потребность вторичного исследования обстоятельств дела в высшем суде;
2) освободить лиц, участвующих в деле, от излишних хлопот и издержек по ведению дел в отдаленном суде.
При полной апелляции лицам, участвующим в деле, разрешается предъявлять в апелляционных судах наряду с уже рассматриваемыми и новые факты и доказательства. Апелляция в данном случае «имеет целью не только исправление упущений суда, но и ошибок вольных или невольных самих сторон».
Апелляционные суды, действующие по правилам полной апелляции, при рассмотрении апелляционной жалобы не имеют права вернуть дело для нового рассмотрения в суд первой инстанции, а должны сами вынести решение.
При полной апелляции апелляционный суд исследует фактическую сторону дела в полном объеме, т.е. проводит те действия по исследованию обстоятельств дела, оценке доказательств, что и суд первой инстанции.
Идея о неполной апелляции, по мнению А.К. Рихтера, А.А. Верещагина была извращена практикой, которая совершенно игнорировала этот взгляд законодателя и свела апелляционное производство просто-напросто во вторичном рассмотрению по существу тех же спорных отношений между сторонами, которые разрешены уже в первой инстанций, т.е. на практике была реализована полная апелляция.
В уголовно процессуальном законодательстве зарубежных стран, например, по УПК Франции, можно выделить также основную и встречную апелляции. Основная должна быть подана в течение 10 суток с момента провозглашения приговора. Встречная апелляция подается на поданную ранее основную жалобу и в течение 15 суток.
Таким образом, на основании выше изложенного, необходимо сделать следующие выводы:
1. На сегодняшний день нет четкого определения содержания таких понятий, как «апелляция» и «апелляционное производство», данный термин по прежнему используется лишь в научной и юридической литературе, а в п.2 ст. 5 УПК РФ законодатель раскрывает для лишь уголовно процессуальное содержание термина «апелляционная инстанция», понимая под ним «суд, рассматривающий в апелляционном порядке уголовные дела по жалобам и представлениям на не вступившие в законную силу приговоры и постановления суда». Однако, на наш взгляд, данное определение всё-таки не раскрывает всей сущности апелляции.
2. Апелляцию следует рассматривать шире, обращая особое внимание на новые явления в уголовном процессе, усматривая в апелляции:
а) форму обжалования судебных решений;
б) процедуру пересмотра судебных решений;
в) стадию уголовного процесса.
г) в теории процессуального права выделяется два вида апелляции полная и неполная. Первая закреплена в законодательстве Франции, Италии, вторая в законодательстве Австрии, Германии. Можно выделить также основную и встречную апелляции.
Признаки, характеризующие субъект и субъективную сторону преступлений против здоровья человека
Субъект преступлений против здоровья человека это физическое вменяемое лицо, достигшее возраста, установленного уголовным законом, виновное в совершении рассматриваемых преступлений. Субъект преступления неотъемлемый элемент состава преступлений против здоровья человека, отсутствие или неустановленные которого (как уголовное, так и процессуальное) означает отсутствие и состава указанных преступлений в целом. Вот почему такое важное значение отводится в юридической литературе данному элементу состава преступления.
Субъект преступления в общем понятии состава преступлений против здоровья человека, как и в общем понятии состава любых преступлений, характеризуется тремя обязательными и одним факультативным признаком.
При этом к числу обязательных относятся такие признаки, как:
Обязательные признаки субъекта преступлений против здоровья человека определены в ст. ст. 19, 20, 21 гл. 4 УК РФ, именуемой «Лица, подлежащие уголовной ответственности», а факультативный признак в соответствующих статьях Особенной части этого УК.
Следует заметить, что субъект преступлений против здоровья человека, характеризуемый только признаками, закрепленными в ст. ст. 19, 20 и 21 Общей части УК РФ, принято называть общим субъектом преступления3. Такой субъект имеет место в преступлениях против здоровья человека, предусмотренных ст. ст. 111, 112, 113, 114, 115, 117 и ч. 1 ст. 118 УК РФ.
Признаки общего субъекта преступления достаточно подробно изучены в юридической литературе, поэтому, как представляется, нет необходимости их детально рассматривать. Отметим лишь тот факт, что среди трех признаков общего субъекта преступления ни один из них в уголовном законе не определен специальной понятийной нормой, что создает определенные трудности для правоприменителя.
Так, УК РФ не предусматривает понятия возраста субъекта преступления, а лишь устанавливает возрастные границы наступления уголовной ответственности за те или иные преступления. Признак «физическое лицо», в свою очередь, конкретизируется только на основе толкования ст. 11 и 12 УК РФ, которые в числе физических лиц называют граждан России, иностранных граждан и лиц без гражданства, наконец, понятие вменяемости субъекта определяется только с помощью логического толкования ее антипода невменяемости, что создает различную почву для научных дискуссий. В этой связи позитивное законодательное закрепление обязательных признаков субъекта преступления, как представляется, во многом упростило бы правоприменительный процесс.
Характеризуя общий субъект преступлений против здоровья человека, необходимо специально остановиться на возрасте, с которого установлена уголовная ответственность за рассматриваемые преступления.
Во-первых, законодатель дифференцирует данный признак применительно к конкретным преступлениям против здоровья человека.
Во-вторых, при его законодательном формулировании имеются определенные несоответствия, которые, на наш взгляд, необходимо устранить в процессе совершенствования уголовного закона.
Дело в том, что возраст как признак общего субъекта преступлений против здоровья человека является альтернативным: ст. 20 УК РФ называет две его возможные разновидности. Так, с четырнадцатилетнего возраста наступает уголовная ответственность за два преступления против здоровья человека за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека (ст. 111 УК РФ) и умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью человека (ст. 112 УК РФ). За остальные рассматриваемые преступления порог уголовной ответственности установлен на уровне шестнадцати лет ст. 113, 114, 115, 117, 118, 121, ч. 24 ст. 122, ч. 3 ст. 123 и ст. 124 УК РФ.
Надо отметить, что отдельные уголовно правовые нормы выпадают из общей возрастной концепции субъекта преступлений против здоровья человека, порождая определенные коллизии. Так, деюре в соответствии с ч. 2 ст. 20 УК РФ субъектом преступления, ответственность за которое установлена в ч. 4 ст. 111 УК РФ, может быть лицо, достигшее четырнадцатилетнего возраста. Однако де-факто, учитывая, что ответственность за причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ) установлена законодателем с шестнадцати лет и указанное последствие является особо квалифицирующим признаком умышленного причинения тяжкого вреда здоровью человека, получается, что возрастной критерий преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 111 УК РФ, должен быть равен шестнадцати годам, что противоречит ч. 2 ст. 20 УК РФ, ибо в случае умышленного причинения тяжкого вреда здоровью человека, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего, содеянное лицом в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет должно квалифицироваться по ст. 111 УК РФ без учета, очерченного особо квалифицирующего признака.
Как представляется, в целях устранения отмеченного несоответствия уголовного законодательства требуется внести дополнение в ст. 20 УК РФ, определяющее возраст уголовной ответственности за указанное преступление.
Среди признаков субъекта основных составов преступлений против здоровья человека, пожалуй, наибольшие проблемы квалификации порождает четвертый дополнительный признак, именуемый в литературе специальным субъектом, который присутствует в преступлениях, предусмотренных ч. 2 ст. 118, ст. 121, ч. 2, 3 ст. 122, ч. 4 ст. 122, ч. 3 ст., 123 и ст. 124 УК РФ.
Ему присущ ряд конкретизирующих его признаков, характеризующих:
1) состояние здоровья (ст. 121, ч. 2, 3 ст. 122 УК РФ);
2) профессиональный статус лица, состоящий в наличии у него профессиональных обязанностей (ч. 2 ст. 118, ч. 4 ст. 122 УК РФ);
3) негативный образовательный статус лица, проявляющийся в отсутствии у него высшего медицинского образования соответствующего профиля (ч. 3 ст. 123 УК РФ);
4) служебный статус лица, выражающийся в наличии у него служебных обязанностей, возложенных на него законом или специальным правилом (ст. 124 УК РФ).
Установление признаков специального субъекта, как и признаков общего субъекта преступлений против здоровья человека, является одним из условий точной квалификации преступлений в правоприменительной практике. Между тем такая работа в ряде случаев осложняется по причине неоднозначного толкования тех или иных признаков, а также чрезмерной бланкетной при их формулировании.
В частности, специальным субъектом в преступлениях, предусмотренных ст. 121 и ч. 2, 3 ст. 122 УК РФ является лицо, знавшее о наличии у него соответственно венерической болезни и ВИЧ-инфекции. Именно на наличие доказательств, подтверждающих, что подсудимый знал о своей болезни, неоднократно указывал Пленум Верховного Суда.
Безусловно, такие знания виновный мог получить из компетентного официального источника кожно-венерического диспансера, где не только ставят диагноз, называя болезнь, но и предупреждают больного о последствиях болезни, грозящей ему и его половым партнерам. В остальных случаях, как представляется, вменение указанного субъективного признака рассматриваемых преступлений в известной степени затруднено (для этого виновный должен иметь медицинское образование, знать симптомы той или иной венерической болезни или ВИЧ-инфекции и т. п.), что несколько сужает сферу действия данных уголовно-правовых норм.
Проблемы квалификации по указанным статьям УК РФ на этом не исчерпываются. Из всего перечня возможных проблем отметим хотя бы ту ситуацию, когда потерпевшая при изнасиловании не говорит насильнику о своей венерической болезни или ВИЧ-инфекции и заражает его. Можно ли признать такие действия преступными? Представляется, что, по общему правилу, нет, поскольку заражение насильника совершается вопреки воли потерпевшей, хотя данный вопрос нуждается в специальном исследовании, как и ряд других, подлежащих разрешению на уровне Пленума Верховного Суда РФ.
Характеризуя второй вид специального субъекта преступлений против здоровья человека лицо, ненадлежащим образом исполняющего свои профессиональные обязанности, следует отметить, что в данном случае, в отличие от субъекта, указанного в ч. 2, 3 той же ст. 122 УК РФ, по смыслу закона виновный совсем необязательно должен быть сам заражен ВИЧ-инфекцией и уж тем более не должен знать о наличии у него такого заболевания. Как отмечается в юридической литературе, подобные преступления связаны, главным образом, с нарушением правил производства операций, переливания крови, инъекции и совершаются врачами, медсестрами, ставящими других в опасность заражения ВИЧ инфекцией.
Учитывая изложенное, ч. 4 ст. 122 УК РФ нельзя признавать квалифицирующим составом заражения ВИЧ-инфекцией по причине несовпадения субъекта рассматриваемых преступлений, что в итоге, как представляется, обусловливает необходимость выделения преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 122 УК РФ, в самостоятельный состав преступления в рамках исследуемой главы УК. Кроме этого, указанный в ч. 4 ст. 122 УК РФ признак специального субъекта вполне может быть расширен путем указания не только на ненадлежащее исполнение лицом своих профессиональных обязанностей, но и их полное неисполнение, что, очевидно, находится в духе той общей идеи, по которой данное общественно опасное деяние было криминализировано.
Специальный субъект имеется в составе преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 118 УК РФ. Согласно доктринальному толкованию указанных уголовно правовых норм им является лицо, имеющее определенную профессию (тренер, врач, медсестра и т. п.), требующую на работе особого внимания и осмотрительности".
Два оставшихся вида специального субъекта преступлений против здоровья человека лицо, не имеющее высшего медицинского образования соответствующего профиля (при незаконном производстве ч. 3 ст. 123 УК РФ), и лицо, обязанное оказывать помощь больному (ст. 124 УК РФ), серьезных затруднений в практической деятельности не вызывают. Так, субъектом первого из указанных преступлений могут быть акушерки, сестры и иные лица, имеющие среднее медицинское образование, а также лица, которые не имеют никакой медицинской подготовки. К субъекту данного преступления отнесены и лица, имеющие высшее медицинское образование, но не соответствующего профиля (стоматолог, фтизиатр и т. п.). Что касается преступления, предусмотренного ст. 124 УК РФ, то его субъектом являются врачи, фельдшеры, медсестры, акушеры. При этом на наш взгляд, не имеет значения, работают эти лица или находятся на пенсии.
Заканчивая рассмотрение признаков, характеризующих субъект преступлений против здоровья человека, перейдем к анализу субъективной стороны рассматриваемых преступлений, полагая, что упомянутый элемент состава указанных преступлений играет едва ли не решающую роль в уголовно правовой оценке соответствующих преступных посягательств. Судебная практика свидетельствует, что большинство ошибок при квалификации преступлений против здоровья человека связано именно с неправильным определением субъективной стороны (вины, мотива, цели).
Следует заметить, что субъективная сторона преступлений против здоровья человека представляет значительную трудность для анализа, которая обусловливается рядом объективных обстоятельств, коренящихся в самой природе рассматриваемых преступлений. Однако это вовсе не освобождает от необходимости в каждом конкретном случае посягательства на здоровье человека устанавливать ее, как и другие элементы состава преступления .
Согласно действующему УК РФ при отсутствии вины со стороны лица, причинившего вред здоровью другого человека, не может быть уголовной ответственности, каким бы тяжким вред ни был. Российское уголовное право не знает объективного вменения, то есть уголовной ответственности лица за общественно опасные последствия без вины. Это положение с полной ясностью закреплено в ст. 5 УК РФ, где установлено, что «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина».
Таким образом, субъективная сторона преступлений против здоровья человека характеризуется в первую очередь тем, что уголовная ответственность за вред, причиненный здоровью, может наступить только в том случае, если виновный совершил деяние умышленно или по неосторожности. В действующем УК РФ определена различная мера ответственности за преступления против здоровья человека, совершенные умышленно или по неосторожности.
Более тяжкими среди рассматриваемых преступлений уголовный закон признает умышленные преступления против здоровья человека, которых, согласно статистическим данным, большинство. К их числу УК РФ относит преступления, предусмотренные ст. 111, 112, 113, ч. 1 ст. 114, ч. 2 ст. 114, ст. 115, 117, 121, и ч. 2, 3 ст. 122 УК РФ. Теоретически они, как и всякие другие умышленные преступления, могут совершаться с прямым или косвенным умыслом в отношении любого из указанных в УК РФ последствий наступления тяжкого, средней тяжести или легкого вреда здоровью человека. На это обстоятельство обращают внимание авторы практически всех современных учебников по уголовному праву России.
Применительно к прямому умыслу, с учетом ч. 2 ст. 25 УК РФ, это означает, что, виновный, помимо того, что осознает общественно опасный характер своего деяния (действия или бездействия), при причинении того или иного вреда здоровью человека предвидит возможность или неизбежность наступления вполне конкретного результата содеянного (степени тяжести вреда здоровью человека) и желает его наступления. Получается, что субъект, осуществляющий то или иное посягательство на здоровье другого человека, не только осознает характер причиняемого вреда здоровью, но и его объем, и ряд других объективных обстоятельств со всеми вытекающими последствиями для уголовно правовой оценки преступления. Таким образом, виновный желает наступления, причиняемого его действиями вреда в лишь том объеме, который им осознается.
Как представляется, подобное содержание элементов прямого умысла в преступлениях против здоровья человека имеет место лишь в ограниченном числе случаев. Как справедливо отмечал И.И. Карпец, «практически невозможно совершить умышленное тяжкое телесное повреждение с конкретизированным умыслом», так как в этом случае надо заранее соразмерить силу будущего удара, знать состояние здоровья будущей жертвы: умрет она от удара или выдержит его, «отделавшись» только тяжким телесным повреждением». Во многом схожую позицию по данному вопросу занимает Н.Ф. Кузнецова, которая допускает причинение тяжкого вреда здоровью человека с конкретизированным (определенным) умыслом только в случае неизгладимого обезображены лица. А.С. Никифоров при этом допускал также возможность прямого умысла в преступлениях против здоровья человека при его искалечении, то есть при сознательном причинении вреда деятельности каким-либо определенным органам потерпевшего (органам зрения, речи, слуха, половым органов и т. п.) в. В остальных многочисленных вариантах и случаях совершения рассматриваемых преступлений содержание прямого умысла, по мнению ученых, имеет весьма важную специфику.
Так, в юридической литературе отмечается, что «в большинстве случаев при причинении вреда здоровью человека умысел является прямым в том смысле, что субъект предвидит и желает наступления вредоносного результата, но этот умысел является неопределенным, так как он направлен на причинение вреда любой тяжести». Такое так называемое «сложное» представление о содержании прямого умысла при совершении преступлений против здоровья человека относительно давно сложилось в теории уголовного права России.
Согласно концепции «неопределенного» умысла в вину субъекта вменяется тот результат, который в действительности произошел от его действия. При этом с субъективной стороны требуется наличие сознания субъектом возможности наступления, в частности, и того результата, который наступил. Действующий с неопределенным умыслом субъект представляет себе эту возможность в общих чертах, специально не выделяя в своем сознании из массы возможных результатов данный, наступивший в действительности результат. В итоге, если субъект умышленно причиняет другому человеку вред здоровью, не определяя заранее характера и степени причиняемого здоровью потерпевшего вреда, содеянное квалифицируется как умышленный тяжкий вред здоровью, умышленный вред средней тяжести или умышленный легкий вред здоровью человека в зависимости от тяжести в действительности причиненного и сознательно допускавшегося субъектом вреда.
С теоретической точки зрения эта концепция, как представляется, не может вызвать существенных возражений. Затруднения при квалификации отдельных случаев на практике возникают в связи с необходимостью устанавливать действительную направленность умысла на совершение других, более тяжких преступлений, в частности убийство.
Таким образом, неопределенный умысел в преступлениях против здоровья человека это не какой-либо самостоятельный вид умысла, а разновидность прямого умысла по его содержанию. Поэтому в рамках прямого умысла, по нашему мнению, следует различать прямой определенный умысел и прямой неопределенный умысел, так как это имеет большое практическое значение при квалификации рассматриваемых преступлений. Аналогичные суждения высказывали отечественные криминалисты.
Мы не можем согласиться с мнением И. Само люка, который считал, что концепция определенного и неопределенного умысла «уводит в сторону от тщательного анализа субъективных признаков деяния, от необходимости точного определения умысла... Указанная ошибочная концепция может привести даже к объективному вменению». Напротив, практические органы, в том числе и суды, делают все возможное для установления истинной направленности умысла виновного и лишь достоверно убедившись в том, что в предвидении виновного не конкретизировались те или иные последствия, говорят об умысле неопределенном.
Следует заметить, что в юридической литературе некоторые ученые в зависимости от предвидения виновным вредных последствий своего деяния в преступлениях против здоровья человека прямой умысел классифицировали на конкретизированный и не конкретизированный. Полагаем, что это только различие в терминологии, но не, но существу.
При разграничении преступлений против здоровья человека по тяжести, причиненного или возможного вреда, по общему правилу, видимо, нет необходимости точно устанавливать направленность умысла виновного, так как обычно для ответственности бывает достаточно того, что субъект действует в этих случаях с неопределенным умыслом. Вместе с тем неопределенный характер умысла субъекта не исключает, как представляется, целесообразности изучения в этих случаях субъективной стороны преступления с учетом способа, орудий, средств, так как все эти обстоятельства могут иметь значение при выборе меры наказания.
Установление действительной направленности умысла с учетом указанных объективных обстоятельств является обязательным лишь в тех случаях, когда он свидетельствует об объекте совершенного преступления. Мы имеем в виду случаи разграничения убийства и умышленного причинения тяжкого вреда здоровью человека, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего, и случаи разграничения умышленного причинения легкого вреда здоровью и побоев. В указанных случаях правильное установление умысла виновного, с одной стороны, позволяет дифференцировать уголовную ответственность за посягательство на общественные отношения, обеспечивающие жизнь человека, и общественные отношения, обеспечивающие здоровье человека, а с другой выявляет различие в правовой оценке при посягательстве на общественные отношения, обеспечивающие здоровье человека, и общественные отношения, обеспечивающие телесную неприкосновенность. Важность подобного обстоятельства при квалификации преступлений против личности не вызывает сомнений среди отечественных ученых.
Суммируя изложенное относительно прямого умысла в преступлениях против здоровья человека, представляется целесообразным предложить правила квалификации соответствующих преступлений по субъективной стороне, с тем, чтобы показать свое видение проблемы по столь дискуссионному вопросу.
Как представляется, при направленности умысла на причинение определенного по своей тяжести вреда здоровью человека, то есть при прямом определенном (конкретизированном) умысле, ответственность наступает за тот вред здоровью, на причинение которого был направлен умысел, если такой вред в действительности был причинен, или же за покушение на этот вред здоровью, если в действительности было причинен вред здоровью меньшей тяжести или вообще не было причинено никакого вреда здоровью человека.
При этом на наличие направленности умысла могут указывать как субъективные моменты (признание обвиняемого, показания свидетелей), так и объективные (характер причиняемых при совершении рассматриваемых преступлений орудий и средств, способов их применения, количество ударов, важность пораженного органа и т. п.)2В. Как показывает практика, подобные ситуации в целом правильно рассматриваются судами различной инстанции.
Наиболее сложным и до сих пор окончательно не решенным ни в теории уголовного права, ни на практике является вопрос о квалификации преступления, совершенного с неопределенным (не конкретизированным) умыслом. Многие советские криминалисты считали, что при неопределенном умысле деяние должно быть квалифицировано в соответствии с фактически наступившими последствиями. Однако такая позиция нуждается в уточнении.
По нашему мнению, если предвидением лица, совершающего преступное деяние, охватывается возможность причинения потерпевшему вреда здоровью различной тяжести, то действительная степень общественной опасности и содеянного определяется наиболее тяжким из всех объективно возможных и предвидимых субъектом последствий. Однако в таких случаях имеет место совершение преступления не с неопределенным (не конкретизированным), а с определенным (конкретизированным) альтернативным умыслом, при котором лицо предвидит два или более точно определенных в его представлении последствий.
Так, в случаях причинения вреда здоровью человека с прямым умыслом, когда по тем или иным причинам, не зависящим от воли виновного, не наступили наиболее тяжкие из предвиденных и желаемых им последствий, его действия должны быть квалифицированы как покушение на причинение именно этих, самых тяжких из входящих в преступные намерения виновного повреждений здоровья человека. Особое значение это положение приобретает в тех случаях, когда преступное деяние в силу тех или иных обстоятельств вообще не повлекло за собой вредных последствий, например, когда умыслом виновного охватывалось альтернативно отсечение кисти руки или только пальца, но не удалось реализовать ни того, ни другого.
Наряду с этим нельзя забывать, что даже фактическое наступление последствий не всегда является доказательством умысла в отношении их причинения. И не конкретизированный умысел имеет свой объем, свои пределы31, установлению которых необходимо уделять самое серьезное внимание. Очевидный результат посягательства, зафиксированный в заключении судмедэкспертизы может считаться причиненным умышленно только в том случае, когда будет доказано, что среди возможных последствий преступного деяния, наступление которых виновный предвидел и желал, было и фактически наступившее последствие. Все же остальные последствия причинения вреда здоровью человека могут быть квалифицированы только как причиненные по неосторожности.
В завершение характеристики преступлений против здоровья человека, совершенных с прямым умыслом, важно отметить, что подобные посягательства встречаются в судебной практике в подавляющем большинстве случаев, составляя приблизительно 75 % всех совершаемых преступлений соответствующей направленности. Причем, помимо фактов искалечения и неизгладимого обезображены лица потерпевшего, о которых мы упоминали ранее, данная форма прямого умысла присутствует при умышленном нанесении удар с ножом в живот или спину, при истязании потерпевшего, при нанесении удара ногой в живот беременной женщине, заведомо зная, естественно, о ее беременности, и во многих других случаях, которые невозможно исчерпывающе перечислить.
Заметим, что именно за ведомость противоправного прерывания беременности, как представляется, определяет сущность одного из признаков тяжкого вреда здоровью человека, указанного в ч. 1 ст. 111 УК РФ, хотя это обстоятельство не учтено в настоящее время законодателем, что, по сути, является проявлением объективного вменения при квалификации преступлений против здоровья человека. В плане совершенствования уголовного законодательства об ответственности за причинение умышленного тяжкого вреда здоровью человека в этой связи мы предлагаем внести дополнение в упомянутую статью в части рассмотренного признака путем указания на за ведомость действий виновного при прерывании беременности потерпевшей.
Анализируя косвенный умысел в преступлениях против здоровья человека, заметим, что его содержание во многом схоже по интеллектуальному моменту с прямым умыслом, однако существенно разнится по волевому моменту. Так, с учетом ч. 3 ст. 25 УК РФ виновный осознает общественно опасный характер своих действий, предвидит возможность причинения вреда здоровью человека, не желает, но сознательно допускает или безразлично относится к его наступлению. При этом, как справедливо отмечается в юридической литературе, «содержание умысла всегда является неопределенным (не конкретизированным), так как воля субъекта направляется не на причинение конкретного вида вреда здоровью человека, а на достижение других целей. Вред здоровью, причиненный фактически, осознается субъектом как один из возможных результатов».
В этой связи, как представляется, уголовная ответственность за причинение вреда здоровью человека с косвенным умыслом должна определяться по фактически причиненному вреду независимо от конкретизированной умысла, поскольку ответственности за приготовление и покушение с косвенным умыслом не может быть. Эту позицию занимает и судебная практика .
Заметим, что среди преступлений против здоровья человека с косвенным умыслом могут быть совершены преступления, предусмотренные ст. 111, 112, 113, ч. 1 ст. 114, ч. 2 ст. 114, ст. 115, 121, ч. 24 ст. 122 УК РФ. В отличие от перечня рассматриваемых преступлений, которые могут быть совершены с прямым умыслом, в вышеприведенном нет только состава истязания (ст. 117 УК РФ), который в силу наличия специальных целей причинения физических или психических страданий может быть совершен только при наличии прямого умысла.
К изложенному следует добавить, что, согласно результатам проведенного нами исследования, среди преступлений против здоровья человека наиболее часто с косвенным умыслом совершаются два преступления заражение венерической болезнью (ст. 121 УК РФ) и заражение ВИЧ инфекцией (ч. 2, 3 ст. 122 УК РФ). Отдельные авторы даже утверждают, что совершение этих преступлений с прямым умыслом невозможно вообще, а при установлении прямого умысла виновного на заражение венерической болезнью или ВИЧ-инфекцией, содеянное должно квалифицироваться как умышленное причинение вреда здоровью человека той или иной степени тяжести, поскольку заражение в этом случае выступает способом умышленного причинения вреда здоровью человека.
Данная точка зрения вряд ли является безупречной, поскольку законодатель специально выделил заражение венерической болезнью и ВИЧ инфекцией в специальные составы, рассматривая в качестве самостоятельных преступлений против здоровья человека, которые, как отмечается в юридической литературе, могут быть совершены при различном (включая прямой умысел) психическом отношении виновного к содеянному.
Вместе с тем, по нашему мнению, следует признать то обстоятельство, что, если результатом умышленного заражения венерической болезнью явилось причинение тяжкого вреда здоровью человека, например, прерывание беременности (при условии предвидения, желания либо сознательного допущения виновным такого последствия), содеянное должно квалифицироваться по совокупности ст. 121 и 111 УК РФ, поскольку заражение венерической болезнью в данном случае сопровождается наличием одного из признаков тяжкого вреда здоровью человека, указанного в ч. 1 ст. 111 УК РФ. Свидетельством того, что заражение венерической болезнью не охватывает умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека, служит также сопоставление максимальных пределов санкций указанных статей. По ст. 121 УК РФ максимальный вид и размер наказания равен 6 месяцам ареста, в то время как соответствующий аналогичный показатель применительно к ст. 111 УК РФ находится на уровне от 2 до 8 лет лишения свободы, не беря в расчет квалифицированные составы рассматриваемых преступлений, где картина равным образом ничем не отличается. Поэтому отказ в данном случае от идеальной совокупности преступлений ст. 121 и 111 УК РФ является, по нашему мнению, необоснованным смягчением наказания лицам, виновным в совершении подобного рода преступлений. Аналогичным образом и в силу тех же причин, думается, должен решаться вопрос об уголовно правовой оценке заражения венерической болезнью, повлекшей причинение вреда здоровью человека средней тяжести.
В заключение отметим, что ни в одном из изученных нами уголовных дел о заражении венерической болезнью деяние не повлекло причинения потерпевшему средней тяжести или тяжкого вреда здоровью. Это, однако, не снимает остроты и дискуссионности рассмотренной проблемы, решение которой (как и многих других проблем квалификации преступлений против здоровья человека) в целях единообразного применения уголовного закона следует провести на уровне постановления Пленума Верховного Суда РФ, подготовленного по итогам детального анализа соответствующей категории преступлений. Добавим, что подобного обзора судебной практики по делам о преступлениях против здоровья человека не было в Российской Федерации с 60х гг. XX столетия, то есть почти полвека.
Характеризуя субъективную сторону преступлений против здоровья человека вину, следует заметить, что некоторые из рассматриваемых преступлений могут быть совершены по неосторожности. Речь, в частности, идет о преступлениях, предусмотренных ст. 118, ч. 4 ст. 122, ч. 3 ст. 123 и ст. 124 УК РФ.
О содержании элементов преступного легкомыслия и преступной небрежности, а также о различном психическом отношении виновного при совершении преступлений против здоровья человека к деянию (в форме умысла) и его последствиям (в форме неосторожности) достаточно подробно описано в юридической литературе37, поэтому, как представляется, нет никакой необходимости возвращаться к этому вновь. Отметим лишь тот факт, что мы полностью поддерживаем сложившуюся в теории уголовного права квалификацию указанных преступлений в итоге по последствиям как неосторожных, несмотря на умышленный характер самого деяния, поскольку именно степенью причиненного вреда здоровью человека (последствием) в конечном итоге определяется общественная опасность рассматриваемых преступлений. Такое понимание субъективной стороны неосторожных преступлений против здоровья человека разделяется и практикой39. В итоге совершенно справедливо рассматриваемые преступления законодателем признаются на порядок менее общественно опасными, чем аналогичные посягательства, совершенные умышленно.
Отдельной проблемой в рамках субъективной стороны преступлений против здоровья человека является так называемая двойная (смешанная, сложная40) форма вины в составе умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего (ч. 4 ст. 111 УК РФ). Данная норма как бы объединяет в себе два самостоятельных преступления, одно из которых является умышленным, а другое неосторожным, причем оба могут существовать самостоятельно, но в сочетании друг с другом образуют качественно иное преступление со специфическим субъективным содержанием.
На наш взгляд, проблема двойной формы вины применительно, в частности, к преступлениям против здоровья человека является в определенной степени надуманной и искаженной, по существу. Все дело в том, что, как справедливо отмечает А.И. Рарог, в последнее время в отечественной юридической литературе наблюдается «возврат к чрезмерно широкой трактовке двойной формы вины, которая была подвергнута жесткой и весьма аргументированной критике» в работах А.Б. Сахарова, Н.Ф. Кузнецовой, Г. Кригера и других ученых еще в середине 60-х гг. XIX века. «На самом деле, подчеркивает ученый, речь идет вовсе не о неоднородности отношения к совершаемому действию (бездействию) и его общественно опасным последствиям как равноправным признакам объективной стороны преступления, а о различном психическом отношении к разным юридически значимым объективным признакам, один из которых является обязательным признаком основного состава преступления, а второй квалифицирующим последствием». Такое понимание сущности двойной формы вины, как представляется, снимет с повестки дня обозначенную проблему, переведя ее в разряд естественных вопросов догмы Общей части уголовного права.
Пока же данную конструкцию субъективной стороны преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 111 УК РФ, отдельные авторы пытаются называть третьей формой вины, что не выдерживает критики с позиций законодателя, который и сам, надо отметить, исказил истинное содержание двойной формы вины в ст. 27 УК РФ, предложив два ее варианта:
1) неодинаковое психическое отношение к двум разным последствиям, предусмотренным статьей Особенной части УК РФ;
2) к деянию, с одной стороны, и последствию, предусмотренному статьей Особенной части УК в качестве квалифицирующего признака, с другой.
Как представляется, лишь первый вариант конструкции двойной формы вины при его унификации в масштабах Особенной части УК РФ может сыграть положительную роль в единообразном понимании столь сложного правового феномена.
К субъективной стороне преступлений против здоровья человека относятся также мотив и цель совершения преступления. Под мотивом мы понимаем то, что побуждает человека к действию, а под целью то, чего человек стремится достигнуть в результате этих действий. Схожие определения предлагают различные ученые.
Как показало проведенное исследование, при совершении преступлений против здоровья человека виновный может руководствоваться различными мотивами: местью, ревностью, личными неприязненными отношениями, корыстью и др. Однако все они не влияют на квалификацию содеянного, так как специально не указаны в диспозициях соответствующих статей Особенной части УК РФ и, стало быть, не являются обязательными признаками субъективной стороны основных составов рассматриваемых преступлений.
В итоге уголовно правовое значение мотивов совершения преступлений против здоровья проявляется:
во-первых, в том, что они учитываются судом при назначении наказания виновному;
во-вторых, принимаются во внимание при разработке профилактических мер, направленных на борьбу с вышеуказанными преступлениями.
Примерно то же самое можно отметить и о целях преступлений против здоровья человека, с той лишь разницей, что при совершении преступлений против здоровья с прямым умыслом виновный обычно ставит себе цели двух различных порядков: общую и специальную. Общая цель, как отмечается в юридической литературе, обычно сводится к причинению вреда здоровью потерпевшего, а специальная может иметь различные модификации: избежать задержания, облегчить совершение другого преступления и т.д.).
УК РФ не подразделяет основные составы преступлений против здоровья человека на более опасные или менее опасные виды в зависимости от специальных целей, поэтому наличие той или иной специальной цели при совершении рассматриваемых преступлений не может иметь квалифицирующего значения, а учитывается только при определении меры наказания.
Таким образом, правильное и точное установление мотивов и целей преступлений против здоровья человека имеет важное значение для полного раскрытия субъективной стороны рассматриваемых преступлений, от правильного установления которой зависит и правильность квалификации содеянного в целом.
Объект должностных преступлений
Современная трактовка должностных преступлений. В условиях российских реформ произошла корректировка научных взглядов на объект должностных преступлений. С учетом этого трактуется объект преступлений, расположенных в главе 30 УК России.
Должностное преступление имеет специфический объект посягательства. Объект рассматриваемого преступления в действующем уголовном законе непосредственно не указан, но именно он в первую очередь имеет большое значение для уяснения сущности должностного преступления, позволяет отграничить данную группу посягательств от других групп. Четкое определение объекта важно еще и потому, что видовой объект положен в основу выделения анализируемых преступлений в специальную главу Уголовного кодекса.
Понятие объекта преступления неразрывно связано с самой сущностью преступных посягательств. Характер каждого преступления, его общественная опасность определяются в первую очередь в зависимости от объекта, на который данное преступление посягает. Кроме того, объект посягательства во многом определяет юридическую конструкцию состава данного преступления, помогает установить отдельные признаки, характеризующие иные его элементы, форму вины, мотив, цель и т.д. Правильное определение объекта облегчает теоретический анализ содержания каждого преступления.
Решение этого вопроса должно основываться на общих положениях учения об объекте преступления, обстоятельно разработанных в теории российского дореволюционного и советского уголовного права.
И, если в науке советского уголовного права было общепризнанно положение о том, что совокупность социалистических общественных отношений, урегулированных нормами права, является общим объектом, то в настоящее время кажущаяся простота в ее решении справедливо развенчана теоретиками и констатировано: определение объекта преступления сопряжено с большими трудностями. Связано это, главным образом, со следующими обстоятельствами: «в первых, с отсутствием единой, отвечающей потребностям практики научно обоснованной последовательной концепции объекта преступления в тории уголовного права. Имеющиеся в настоящее время концепции объекта преступления не только противоречат друг другу, но в них обнаруживается различное толкование содержания объекта преступления, соотношения элементов этого понятия; во-вторых, с идеализацией в течение длительного времени содержания объекта преступления в нашем государстве».
В конце 30-х годов XX в. В.Д.Меныиагиным была предложена трехзвенная классификация объекта преступления на общий, родовой и непосредственный, которая в дальнейшем стала общепринятой. Определение общего объекта преступлений как совокупности общественных отношений предполагало наличие отдельных, конкретных отношений, а также целых групп более или менее однородных отношений, составляющих эту совокупность.
Из всей совокупности общественных отношений, подлежащих уголовно правовой охране, необходимо было выделить те именно группы общественных отношений, нарушение которых и составляли родовой объект исследуемой группы преступлений.
Необходимость конкретизации объекта преступлений применительно не только к группам, но и к отдельным, конкретным преступлениям привела к определению также непосредственного объекта, являющегося, по существу, единичным по отношению к общему объекту.
Принятая в период действия УК РСФСР трёхстопная классификация объектов отражала то положение, что все преступления, равно как отдельные группы преступлений и конкретные преступления нарушают объективно существующие общественные отношения.
В современной уголовно правовой доктрине вопрос о классификации объектов преступлений оказался спорным в связи с тем, что в новом УК РФ изменилась систематизация норм. В частности, в Особенной части уголовного закона помимо группирования статей в главы, появилось объединение глав в разделы, что послужило поводом классифицировать объекты преступлений не на три, а на четыре группы: общий, родовой, видовой и непосредственный.
Учитывая формат настоящей публикации, мы не располагаем возможностью рассматривать в ней проблемные вопросы теории объекта преступления, которые носят общеметодологический характер.
Вместе с тем, в современной научной и учебной литературе при рассмотрении вопроса о классификации объектов преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления мнения ученых разделились: одни авторы придерживаются четырехзвенной классификации, согласно которой выделяют общий родовой, видовой и непосредственный объекты указанных преступлений, другие продолжают наиболее правильной считать трехзвенную классификацию объектов данного вида преступлений, выделяя при этом общий, родовой и непосредственный объекты. Не вдаваясь в подробности дискуссии по данному вопросу, ибо её разрешение не является целью настоящей работы, считаем необходимым констатировать, что настоящее исследование объекта преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ проведем в разрезе систематизации Особенной части действующего уголовного закона. Для предупреждения путаницы в изложении материала и удобства сопоставления мнений ученых, которые были выражены применительно к положениям УК РСФСР, сразу оговоримся: объект, причисляемый авторами в те годы к родовому объекту должностных преступлений, по действующему УК РФ соответствует видовому объекту преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.
Прежде чем дать оценку родового объекта преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления (глава 30 УК РФ), помещенных в раздел X УК РФ «Преступления против государственной власти», исследуем видовой объект этих посягательств. Целесообразность такой последовательности в рассмотрении объектов должностных преступлений объясняется следующим.
Во-первых, как было отмечено выше, в системе Особенной части УК РСФСР не было группирования глав в разделы и, соответственно, не выделялся объект преступлений, объединяющий несколько их видов. Стало быть, чтобы объективно оценить родовой объект преступлений против государственной власти по действующему закону, прежде необходимо определить существо видового объекта преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления должностных преступлений.
Во-вторых, такая последовательность (можно сказать от противного) в рассмотрении сначала видового, а затем уже родового объекта позволит определить, насколько точно и правильно законодатель разместил должностные преступления в системе Особенной части УК РФ.
В науке советского уголовного права в определении родового (видового) объекта должностных преступлений не было единства. Отсутствует оно и в современной доктрине применительно к определению видового объекта преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.
Краткий анализ основных теоретических разработок родового объекта рассматриваемого вида преступлений на протяжении многих лет существования и развития советского уголовного законодательства и права сводится к следующему.
А.Н.Трайнин в 1930 г. под родовым объектом должностных преступлений понимал "правильную, отвечающую интересам социалистического строительства, работу государственного и общественного аппарата". С тех пор эта точка зрения стала доминирующей в советской юридической литературе и без каких либо существенных дополнений воспроизводилась вплоть до распада Союза ССР почти в большинстве учебников по уголовному праву.
Ради объективности следует отметить, что в довоенный период времени имели хождение и иные взгляды на это понятие. Таким объектом, в частности, признавали "идеальное общественное благо", "нарушение общественного долга", "советский государственный аппарат", "управление социалистическим государством и социалистическим хозяйством, интересы этого управления". К началу 1960х гг. (к моменту принятия уголовного кодекса РСФСР) в науке уголовного права существовало множество определений родового объекта должностных преступлений. Абстрагируясь от этих крайне незначительных, зачастую просто незаметных расхождений в формулировке рассматриваемого понятия, мы обнаружим, что все авторы, в конечном счете, сходятся в признании родовым объектом должностных преступлений правильной, отвечающей интересам коммунистического строительства деятельности государственного и общественного аппарата.
Подобного определения родового объекта должностных преступлений многие ученые придерживались и после 60-х годов XX в.
Таким образом, несмотря на кажущееся многообразие существовавших к середине 90х годов ушедшего столетия определений родового объекта должностных преступлений, следует отметить, что практически все они лежат в одной плоскости, незначительно дополняя друг друга. Большинство специалистов признает родовым объектом этих посягательств нормальное функционирование государственного или общественного аппарата, понимая под ним систему органов власти и управления всех уровней.
До периода осуществления реформ в условиях полного огосударствления всех сфер общественной жизни в теории государственного управления не было четкого отграничения аппарата государственного управления от других действующих в обществе аппаратов социального управления, более того они зачастую отождествлялись. Поэтому при определении объекта должностных преступлений речь велась о нормальном функционировании не только государственного, но и общественного аппарата, под которым понималась система органов власти и управления всех уровней.
К середине 90х гг. в основном сложилась новая совокупность правоотношений в различных областях жизни общества, нуждающаяся в соответствующей системе уголовно правовой защиты. В этой связи можно утверждать, что на основе конкретных социально правовых потребностей четко обозначился новый объект уголовно правовой охраны, на который посягает каждое преступление, предусмотренное главой 30 УК РФ, получившая в этой связи наименование: «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления».
Безусловно, законодатель поступил верно, приведя в УК РФ название главы о должностных преступлениях в соответствие с основанием классификации преступлений характером объекта посягательства. Еще полвека назад А.Б.Сахаров справедливо констатировал, что такой принцип классификации преступлений «не терпит исключения и в отношении должностных преступлений». Остается выяснить: соответствует ли это название характеру объекта преступления, совершаемого должностным лицом с использованием служебного положения?
Толкуя смысл названия данной главы УК, авторы в основном исходят из того, что в заголовок главы вынесены составные части (компоненты) видового объекта и поэтому видовым объектом для преступлений, включенных в главу 30, являются государственной власть, интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления. В частности, проф. П.Г. Пономарев полагает, что видовым объектом рассматриваемых преступлений является «порядок осуществления государственной власти, государственной службы и службы в органах местного самоуправления». Однако автор не разъясняет, что имеется в виду под «порядком осуществления» указанной деятельности.
Другие ученые дают более развернутые определения. Так, в качестве видового объекта преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ, проф.Б.В. Волженкин рассматривает нормальную деятельность публичного аппарата управления в лице государственных органов законодательной, исполнительной и судебной власти, органов местного самоуправления, а также аппарата управления в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации по выполнению стоящих перед ними задач.
Определение видового объекта рассматриваемых преступлений, предложенное проф. Ю.И.Ляпуновым, носит более подробный характер, однако, по сути, практически не отличается от
вышеизложенного. В частности, он пишет: «родовым (видовым) объектом рассматриваемой группы преступлений является совокупность общественных отношений в сфере нормального, соответствующего положениям Конституции Российской Федерации, требованиям других федеральных законов и подзаконных нормативных актов функционирования органов государственной власти, под которыми понимаются органы законодательной, исполнительной и судебной власти Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и местного самоуправления, а также в вооруженных силах, других войсках и воинских формированиях РФ».
Далее необходимо остановиться на вопросе о том, что в действующем УК РФ, исходя из буквального толкования названия главы 30, объектом считаются интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления. Это не осталось не замеченным учеными.
По мнению Н.А.Егоровой такое законодательное решение представляется верным. «Однако, пишет она, говоря об «интересах службы» как объекте преступления, нужно помнить о необходимости понимания интереса не как психологической, а как о социологической категории, как объективного явления, о недопустимости отождествления его с интересами отдельных служащих. Поскольку государственные и муниципальные организации призваны осуществлять свою деятельность во благо общества, то интересы службы должны быть подчинены достижению именно этой цели, а, значит, служебные действия не должны противоречить закону. Поэтому трактовки объекта должностных преступлений как правомерной деятельности органов государства и местного самоуправления и интересов государственной и муниципальной службы не являются взаимоисключающими». Действительно, категории «деятельность органов государства и местного самоуправления» и «интересы государственной и муниципальной службы» не могут исключать друг друга, ибо соотносятся как общее и единичное. Бессмысленно оспаривать, что при квалификации объекта конкретного должностного преступления «интересы государственной и муниципальной службы» вполне могут составлять содержание непосредственного объекта. Однако выносить в качестве составляющей видового объекта рассматриваемого вида преступлений интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления представляется нецелесообразным. Подобное дробление видового объекта приводит к сложной формулировке современного наименования должностных преступлений, что вряд ли способствует эффективности уголовного закона. Как показывает проведенный нами опрос лиц, которые в своей повседневной деятельности занимаются право применением, на вопрос: «Как по действующему УК РФ именуются должностные преступления?» из 120 экспертов затруднились ответить 112 человек, что составляет 93,3%, а оставшиеся 6,7 % респондентов дали неточный ответ. Можно, конечно, это списать на низкую юридическую грамотность опрашиваемых лиц, однако 69,2 % (83 чел.) безошибочно определили содержание объекта должностных преступлений. Скорее такие результаты исследования показывают, что даже специалистам не по плечу подобные нововведения в законе.
Определяя видовой объект должностных преступлений надо исходить из следующего.
В период разработки нового уголовного закона, принимая во внимание сделанный обществом и государством выбор в пользу цивилизованной рыночной экономики необходимо скорректировать взгляды на рассматриваемый объект должностных преступлений. При этом следовало учесть, что в условиях осуществления социально экономических реформ сущность управленческих функций органов власти и управления в принципе качественно не меняется, изменения, касаются объема этих функций, который направлен на его ограничение. Это соответственно должно было повлечь и сужение сферы общественных отношений, составляющих объект анализируемого вида преступлений. Это позволяет утверждать, что сердцевину определения видового объекта рассматриваемых преступлений составляет государственный аппарат, который состоит из системы государственных органов и системы государственной службы. Поскольку современный государственный аппарат в России проходит стадию реконструкции, становления и развития, то в это время очень важно осознание обществом места и роли всех органов государственного аппарата в управлении государством, конкретизации и разделения их полномочий. А с выдвижением общегосударственной цели — создания правового государства, этот вопрос и его проблематика привлекает пристальное внимание отечественных теоретиков права.
В более узком смысле аппарат государства, представляет собой сложную систему органов, различающихся своим местом в общей структуре аппарата, характером и объемом компетенции, формами и методами деятельности.
В свою очередь, орган государства является первичным элементом государственного аппарата. Органы государственного аппарата, связанные между собой отношениями субординации и координации, являясь носителями властных полномочий, участвуют в решении наиболее общих задач государства и осуществлении его функций.
Каждый государственный орган представляет собой относительно самостоятельное, структурно обособленное звено государственного аппарата, создаваемое государством в целях осуществления строго определенного вида государственной деятельности, наделенное соответствующей компетенцией и опирающееся в процессе реализации своих полномочий на организационную, материальную и принудительную силу государства.
Основными специфическими признаками, характеризующими понятие органов государства, являются признаки, которые:
- осуществляют от имени государства его задачи и функции посредством определенного вида деятельности в порученной области;
- обладают властными полномочиями, чем и отличаются от государственных учреждений и предприятий;
- имеют определенную компетенцию, т.е. закрепленную совокупность задач, функций, прав и обязанностей (правомочий);
- характеризуются определенной структурой, то есть строением по видам отдельных служб и численному составу (штатам) и имеют территориальный масштаб деятельности;
- образуются в порядке, установленном законом.
Наделение государственных органов полномочиями государственно властного характера является наиболее существенным признаком государственного органа. В совокупности с другими признаками он позволяет провести достаточно четкое различие между государственными органами, с одной стороны, и государственными организациями (предприятиями и учреждениями), а также негосударственными органами и организациями с другой стороны.
Однако, определяя видовой объект должностных преступлений, не следует учитывать, что на местном уровне публичная власть реализуется уже не государственными органами, а непосредственно местным населением и образуемыми им органами и соответствующим образом избираемыми или назначаемыми должностными лицами. Местное (муниципальное) самоуправление одна из демократических основ системы управления обществом и государством, важнейший структурный элемент устройства власти в большинстве стран мира.
Конституция России не только признает и закрепляет местное самоуправление (ст. 3, ст. 12), но и устанавливает конституционный принцип норму о самостоятельности местного самоуправления в пределах его компетенции, отделяя его от системы органов государственной власти, которые не имеют права осуществлять функции муниципального управления. Включение в Конституцию России статей, касающихся местного самоуправления, вводит последнее в число основ конституционного строя, свидетельствует о принципиальном изменении отношения государства к местным органам власти и, несомненно, является признаком правового государства.
Местное самоуправление это одна из форм реализации народом принадлежащей ему власти, предполагающая самостоятельное решение населением (под свою ответственность) вопросов локального значения, владения, пользования и распоряжения муниципальной собственностью. Оно организационно обособлено от системы государственных органов, но в формах, только ему присущих как бы «продолжает» их деятельность на местах.
Следовательно, видовой объект преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ, можно определить как нормальную, регламентированную законом и отвечающую интересам развития общества, деятельность органов власти и управления на федеральном, региональном и муниципальном уровне (деятельность аппарата публичной власти).
Теперь можно обратиться к определению родового объекта рассматриваемых преступлений. Глава 30 УК РФ входит в раздел X «Преступления против государственной власти». Поскольку преступления, включенные в главу 30 УК РФ, причиняют вред не только аппарату государственной, но и аппарату органов местного самоуправления, то родовой объект раздела X действующего УК РФ должен отражать это обстоятельство. Проф.А.И. Рарог справедливо отмечает, что «название раздела X УК не в полной мере соответствует его содержанию, поскольку его нормами защищаются интересы не только государственной власти, но местного самоуправления, то есть публичной власти в целом».
Следует согласиться с предложением названия, более полно отражающим рассматриваемый объект всех преступлений раздела X как «преступления против публичной власти», поскольку «публичная власть» это родовое понятие, объединяющее публичную власть:
1) государственную (Российской Федерации);
2) субъектов Федерации;
3) органов местного самоуправления.
Проблема непосредственного объекта должностных преступлений до настоящего времени не нашла единообразного решения в уголовно правовой литературе. Отдельные криминалисты придерживаются мнения, что непосредственные объекты должностных преступлений тождественны родовому (видовому) объекту (А.Б. Сахаров, Н.П. Кучерявый, Ю.И. Ляпунов, БД Ахраров и др.). Наиболее последовательно эта позиция изложена в работе А.Б. Сахарова, по мнению которого "попытка отграничить непосредственный объект должностного преступления от их родового объекта неизбежно ведет к надуманным конструкциям, не имеющим никакой практической ценности". Эта точка зрения была подвергнута, по нашему мнению, справедливой критике авторами, которые не находят оснований для такого отождествления объектов . Подобная трактовка непосредственного объекта должностных преступлений представляется слишком широкой. Конкретный вид должностных преступлений нарушает одну или несколько сторон отношений, составляющих их родовой объект. Именно эта часть совокупности всех охраняемых отношений и будет являться непосредственным объектом. При этом речь идет не о механистическом подходе к диалектике соотношения целого и его части, когда непосредственным объектом должностных преступлений признают "нормальную работу конкретного предприятия, учреждения, организации, где совершено преступление". Понятие непосредственного объекта должно выводиться из законодательного определения, образуемого видовым составом преступления, признаки которого закреплены в диспозиции соответствующей нормы.
Таким образом, непосредственным объектом данной группы преступлений выступают различные сферы деятельности органов государственной власти, государственной службы или органов местного самоуправления, правильная работа отдельных звеньев государственного или муниципального аппарата.
При совершении некоторых должностных преступлений причиненный вред может дополнительно выражаться в нарушении различных законных прав и законных интересов граждан или организаций, либо охраняемых законом интересов общества или государства. Поэтому в некоторых составах выделяют дополнительный непосредственный объект интересы личности, отношения собственности. Например, в результате превышения должностных полномочий могут быть нарушены права отдельных граждан.
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. 
