Нельзя однозначно сказать, что виктимность есть способность лица стать жертвой, то есть умышленная способность. Для того чтобы лучше понять, что же представляет собой виктимность, ее необходимо подразделить на виновную и невиновную, неосторожную.
Так, гражданин может стать жертвой преступной агрессии в силу своего служебного положения (например, сотрудник милиции, инкассатор и т.п.), психофизических особенностей (престарелые люди, лица с физическими и умственными недостатками), биофизиологических особенностей (женщины, дети). Такие жертвы обладают невиновной виктимностью, так как младенец, например, не виноват, что в современных условиях наблюдается рост числа похищений детей в целях получения выкупа или дальнейшей их продажи за границу.
Но существует и так называемая виновная виктимность, которая заключается в предрасположенности становиться жертвой посягательств и выражается она в противоправном поведении самой жертвы или в ее безнравственности, а также в проявлении неосмотрительности, легкомыслия, неосторожности. Наглядный пример тому — поведение некоторых девушек, которые, стараясь привлечь к себе внимание, ведут неосмотрительно безнравственный образ жизни, стараются казаться легкодоступными для общения, употребляют наркотики и т.п., что приводит, как правило, к совершению насильственных действий, преступлений по отношению к ним.
Виктимность имеет значение образа действий, поведения отдельного лица или группы лиц, элемента социально-психологической их характеристики. Поведение человека по своей природе может быть не только преступным, но и виктимным, то есть опасным для него самого, неосмотрительным, рискованным и, следовательно, при определенной ситуации может стать поводом для совершения преступного деяния. И не только поведение, но и сама личность в статическом состоянии может быть или стать виктимной в силу сообщения ей определенной социальной роли, вследствие ее статуса.
Виктимность — не фатальное свойство отдельных людей. И «невиктимный» человек может стать жертвой преступления, причем не только от личных, но и от внешних по отношению к жертве факторов.
Сегодня в отечественной виктимологии принято различать индивидуальную, видовую, групповую и массовую виктимность. Массовая виктимность точнее всего определяется степенью уязвимости населения, реализующихся в массе разнохарактерных индивидуальных виктимных проявлений, в различной степени детерминирующих совершение преступлений и причинение вреда.
Таким образом, групповая виктимность является определенным элементом, частным случаем массовой виктимности. Групповая виктимность выступает как специфическая характеристика отдельных категорий населения, обладающих сходными социальными, демографическими, психологическими, биофизическими и другими качествами, которая указывает на степень их предрасположенности при определенных обстоятельствах становиться жертвами преступления. Необходимость выделения в особую категорию массовой виктимности вызвана сегодняшним состоянием преступности, процессом криминализации новых общественно опасных деяний, жертвами которых становятся целые общности граждан, объединенных по каким-либо сходным признакам. Такими признаками могут быть, например, место жительства, национальность, пол и ряд других элементов жизни человека. Нужно учитывать и то, что человек становится уязвимым и в конечном итоге виктимизируется, как правило, именно из-за того, что является членом какой-либо группы лиц либо общества. При этом предотвратить потенциальную виктимизацию, то есть реализовать цели виктимологического предупреждения, он может нередко только при помощи той общности, с которой он себя соотносит при условии соответствующего правового воспитания.
В нашей книге и методологически и онтологически виктимность предлагается рассматривать как феномен, реализующий себя на трех уровнях сущего: единичном, особенном и общем. На единичном уровне виктимность подразумевает реализованное преступным актом нанесение вреда или оставшуюся потенциальной возможность отдельного лица стать жертвой преступления при определенных условиях и обстоятельствах. На втором, особенном, уровне можно рассматривать виктимность отдельных групп населения (женщин, мигрантов) или в отдельных сферах общественной жизни (бытовая, досуговая, профессиональная). На третьем, общем, уровне виктимность трактуется как массовое явление.
Если принять классификацию видов виктимности, предложенную А.Л. Репецкой:
1) виктимогенная деформация личности;
2) профессиональная или ролевая виктимность;
3) возрастная виктимность;
4) «виктимность-патология», то вопрос о степени виктимности социальных групп может быть конкретизирован определением того, какой из ее видов является характерным для данной группы, каким образом в данной группе сочетаются, «накладываются» друг на друга различные виды виктимности. Таким образом, можно не только выявить группы с повышенной или пониженной виктимностью, но и указать свойственный для них тип виктимности.
Весьма перспективным представляется опыт рассмотрения виктимности как формы отклонения от норм и правил безопасного поведения, поскольку такой подход предполагает возможность классификации форм виктимной активности в зависимости от интенсивности такого отклонения, а также возможность исследования социальных условий, определяющих виктимность личности. Впервые такую попытку предпринял Д.В. Ривман, указавший, что существует нулевой уровень виктимности, нормальная, средняя и потенциальная виктимность всех членов социальной группы, обусловленная существованием в обществе преступности.
Личность не приобретает качества виктимности, она просто не может быть не виктимной. Если конкретизировать эту мысль, то следует признать наличие специфического «фона виктимности» (условно назовем его так), присущего каждой социальной группе и выражающего потенциальную уязвимость принадлежащих ей лиц. «Фон виктимности» является динамической категорией, фиксирующей качественно-количественные параметры социальных процессов криминализации социума, применительно к конкретной социальной группе.
Виктимизация: факторы, условия, уровни
Расширением понятия виктимности является понятие виктимизации, которое означает процесс или результат повышения уровня виктимности лица или общества. Реализация процесса виктимизации как подвижного и динамичного явления в большинстве своем оказывается обусловленной взаимодействием различных составных компонентов. В качестве подобных слагаемых частей виктимизации выделяют преступника и жертву, степень виктимности, виктимогенные факторы и условия.
Факторы виктимизации — это совокупность обстоятельств в жизни людей и общества, которые детерминируют процесс превращения данной личности в жертву преступления либо тем или иным образом способствуют и содействуют реализации этого процесса. Условиями виктимизации являются разнообразные явления объективного и субъективного характера, которые наращивают степень виктимности, существенно облегчают возможность возникновения конфликтов, нагнетают эскалацию виктимогенной ситуации.
Факторы и условия виктимизации населения проявляются как на массовом (политические, социально-экономические, культурно-информационные), так и на индивидуально-групповом уровне. Виктимизация на единичном уровне должна характеризоваться данными о виде преступления, времени, месте и способе его совершения, социально-демографических, психофизиологических, правовых и иных особенностях потерпевшего. Сложение и сопоставление указанных характеристик в рамках криминологического исследования при активном использовании методологического инструментария и данных социологической науки позволяют ученым получать обширную информацию об особенностях виктимизации социальных групп, имевшей место на определенной территории за определенный промежуток времени. В таком контексте нередко можно встретить трактовку виктимизации как процесса превращения лица в жертву преступления и результат этого процесса как на массовом, так и на единичном уровне.
Нужно отметить, что с подобным подходом вряд ли можно согласиться. Нам представляется, с учетом данной выше характеристики виктимности, что виктимизация — это не просто процесс превращения личности или социальной общности в жертву, а скорее процесс превращения их в жертву потенциальную. Однако это потенциальность с высокой степенью готовности к своей актуализации. Думаем, в данном случае уместно было бы вспомнить классическое учение Аристотеля о различных степенях потенциального и актуального бытия. С его учетом трактовка виктимизации как процесса повышения степени виктимности представляется нам оптимальной.
В отличие от виктимизации девиктимизация представляет собой вид предупредительной работы, имеющей целью нейтрализацию или устранение негативных последствий виктимизации, а также реабилитацию конкретных жертв преступлений. Процесс виктимизации включает в себя сложную систему явлений, связанных с участием жертвы в формировании преступного мотива; взаимодействием с преступником в условиях конкретной жизненной ситуации; с совершением в отношении нее насильственного преступления, влекущим за собой определенные преступные последствия. В этом смысле принято выделять четыре уровня виктимизации, при этом учитываются как параметры виктимизации личности, так и параметры виктимизации социальных групп.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Первый уровень складывается из сведений о непосредственных жертвах преступлений, выявленных в процессе расследования уголовных дел, или о латентных жертвах, выявленных в результате виктимологических опросов, и причиненном им ущербе. Второй уровень включает в себя данные о членах семьи жертвы, опосредованно пострадавших от преступлений, совершенных в отношении их близких. Третий уровень составляют другие социальные группы (трудовые коллективы, друзья, знакомые, соседи и др.), которым в результате, хотя и непрямого воздействия преступлением, также причиняется вред. Четвертый (социальный) уровень предполагает существование негативных последствий совершения преступления для целого региона или всего общества. Безусловно, наиболее остро и ощутимо выглядят последствия виктимизации на первых двух уровнях, проявленные в виде гибели людей, полученных увечий, потери трудоспособности, серьезных и труднопреодолимых психологических травм по поводу потери близких, материальных затрат на лечение, похороны, утраченных расходов на учебу и т.п. Потенциально опасна нередко сопровождающая тяжкие агрессивно-насильственные преступления десоциализация личности жертвы, обусловленная болью, страхом, стыдом, утратой веры в государство и общество, которые оказались неспособными уберечь от преступника, и т.д.
В криминологической литературе понятие «виктимизация» чаще всего связывают с размахом преступности и ее последствиями, причем с основным акцентом на количественную сторону этого явления. По мнению И.В. Лиманской, такое понимание виктимизации сужает ее смысловое значение и содержание, не учитывает ее соотношения с процессом криминализации, а также значимости ее проявления на индивидуальном уровне. Нам представляется, что с этим подходом стоит согласиться, поскольку, как было показано в работе указанного автора, виктимизация и криминализация являются парными, в социальном плане тесно связанными криминологическими категориями. При этом виктимизация является составной, хотя и специфической частью процесса криминализации общества. Лишь единство этих показателей может дать представление о картине преступности в обществе, которая на сегодняшний день требует существенной коррекции с учетом того, что статистика правоохранительных органов (применительно к учету потерпевших) является весьма несовершенной, вуалирующей подлинную ситуацию и масштабы ущерба, причиненного населению и государству в целом.
Виктимология социальных групп
В виктимологии были определены и особенно интенсивно изучались социальные группы, представители которых считались наиболее уязвимыми по отношению к различным видам преступлений. Прежде всего, это женщины, несовершеннолетние, инвалиды, престарелые граждане и др. Эти лица, обладающие повышенной виктимностью, не могут активно противодействовать совершению преступления, на что, естественно, обращает внимание преступник при выборе объекта посягательства. Не требуется специального анализа, чтобы сделать предварительный вывод о том, что основные качественные параметры виктимности остались в общем и целом мало затронутыми тенденциями глобализации. Однако они важны как основной элемент общей виктимологической характеристики общества. Кроме того, при разработке криминологической модели виктимности социальных групп параметры этих традиционно виктимных категорий лиц, представленных практически в каждой группе, также должны учитываться.
Виктимность женщин
То, что женщины более уязвимы в отношении преступных посягательств, прежде всего насильственных, не является случайностью. Женщины, как правило, обладают значительно меньшими возможностями сопротивления, а с другой стороны, поведение женщин чаще носит агрессивный характер и в силу этого чаще создает предпосылки причинения им серьезного вреда. Вообще пол нередко играет существенную роль в механизме преступления, поскольку является необходимым условием совершения того или иного преступления.
Характерной особенностью социального статуса женщин является то, что эта социальная группа находится под воздействием как минимум двух систем социального неравенства: гендерного неравенства и неравенства социальных слоев в обществе. Сегодня явно ощущается недостаток в исследованиях, которые учитывали бы существование этих двух систем неравенства и на этой основе давали комплексную характеристику положения женщин в структуре общества. Нельзя ограничиваться сравнением виктимности социальных групп женщин и мужчин в целом. Нужно подходить дифференцированно к анализу виктимности социального статуса самих женщин, что предполагает учет социального расслоения этой группы, существования в ней различных подгрупп, занимающих позиции на разных уровнях классифицируемого пространства и отличающихся друг от друга ценностными ориентациями и установками. Вместе с тем нельзя отрицать и наличие определенных общих тенденций.
В последние годы развитие исследований по вопросам жестокого обращения с женщиной в семье, изнасилований и другим схожим проблемам, которые всегда были в центре внимания виктимологов, во многом было инициировано новым подъемом феминистского движения. При этом весьма активно подвергался критике распространенный стереотип об исключительной виктимизированности женщин. Для подтверждения контраргументов указывалось на данные статистики и социологических исследований, согласно которым женщины становятся жертвами преступлений несколько реже, чем мужчины. В особенности это действительно для виктимизации относительно преступлений против собственности и имущества. Так, по данным Департамента юстиции США, мужчины с вероятностью в 1,5—2 раза большей, чем женщины, могут стать жертвами грабежа, нападения и убийства, хотя женщины намного более вероятно станут жертвами насилия. Это, кстати, подтверждается данными виктимологических исследований уличной преступности, проведенных под руководством Д.В. Ривмана, согласно которым около 60% потерпевших составляют липа мужского пола.
Однако, анализируя эти данные, следует помнить о том, что они получены в основном на базе официальной статистики. И указанные тенденции частично нейтрализуются тем, что латентность преступлений, совершенных в отношении женщин, выше, чем в отношении мужчин (для сравнения: латентность преступлений в отношении лиц пожилого возраста выше, чем в отношении представителей молодежи). Об этом свидетельствует то, что мужчины с вероятностью приблизительно в четыре раза большей, чем у женщин (22% против 6%), будут сообщать о криминальном инциденте в полицию (для сравнения: 33% лиц 18—20-летнего возраста сообщили о криминальном конфликте в полицию, в то время как среди лиц старше 50% это сделали лишь 8%). Однако эти сведения лишь несколько затемняют общие представления о положении дел относительно гендерно-возрастных характеристик преступности. Общая тенденция остается прежней.
Согласно данным специального социологического исследования, в Швейцарии 24% опрошенных женщин по сравнению с 76% мужчин показали, что они были жертвами преступления. Напротив, в США на 1000 человек старше 12 лет — при значительно более узкой гамме преступлений — число женщин, ставших жертвами преступлений, составляло 87 по сравнению с ПО мужчинами. Истина, видимо, заключается в том, что пропорциональное отношение числа мужчин и женщин среди жертв изменяется в зависимости от вида преступления и места его совершения. По данным статистики, в Германии из опознанных жертв убийства всего было 48% лиц женского пола, в то время как при совершенных ограблениях с убийством жертвы 37% приходилось на женщин и девушек, при убийствах на сексуальной почве жертвами стал уже 91% женщин и девушек. В свою очередь, если среди жертв уличной преступности, как отмечалось, преобладают мужчины, то среди жертв внутрисемейных убийств в значительном числе женщин больше, чем мужчин. Эта ситуация характерна и для западных стран, и для России. Исключение составляют, по имеющимся данным, ряд африканских государств.
При несколько большем проценте жертв мужского пола при разбойных нападениях, разбойном вымогательстве и разбойном нападении на водителей, а также при преступлениях сексуального характера, как и можно было ожидать, женщины были представлены в значительно большем числе: это был 91% жертв сексуального принуждения и 76% сексуальных действий с детьми женского пола. Западные виктимологи указывают также на больший процент женщин, пострадавших от различных мошеннических сделок, связанных с доставкой товаров на дом, с продажей автомашин и их ремонтом, а также с другими услугами технического характера. При сравнительных исследованиях степени виктимности женщин и мужчин западные исследователи обычно опираются на результаты сопоставления индикаторов индивидуального образа жизни и основной деятельности (прежде всего, на работе). Соответственно гендерные различия в степени вероятности и типах преступных посягательств трактуются как своего рода функция отличительных особенностей мужчин и женщин относительно характера их деятельности вне дома, состояния в браке, статуса занятости на службе, уровня образования и материального дохода. Ряд исследователей предпочитают более детализированный анализ именно виктимности женщин, рассматривая многомерные факторы риска насилия исключительно для них.
Женщина будет виктимна в любых социальных условиях уже в силу своих физических данных и природных предрасположенностей. Наряду с этим действуют и социальные детерминанты виктимизации женщин, параметры которых подвержены трансформации в изменяющемся мире.
Гендерный аспект глобализации представлен следующими основными факторами:
а) растет число женщин, интегрированных в экономику, но на худших, чем мужчины, условиях;
б) идет маргинализация женской рабочей силы;
в) увеличивается рабочая нагрузка на женщин;
г) возможности влияния женщин на процессы в социальной жизни одновременно расширяются и ограничиваются.
В целом глобализация увеличивает различия между отдельными слоями женщин; ее воздействие неравномерно и зависит от уровня развития страны, от степени образования и профессиональной квалификации женщин, от характера их занятости и силы национальных традиций. Так, сегодня происходит увеличение сферы оплачиваемой работы для женщин, что значительно улучшает их положение, хотя их занятость ограничивается в основном неквалифицированным трудом. По-прежнему остается существенной разница в заработной плате женщин и мужчин.
В долгосрочной перспективе увеличивающееся участие женщин в трудовой процесс будет иметь противоречивые последствия: с одной стороны, уменьшится гендерная асимметрия, с другой — значительно возрастет нагрузка на женщин.
Вызванные глобализацией изменения в структуре занятости ныне способствуют и в определенной мере поощряют участие женщин в наемном труде, что для ряда групп женщин является фактором виктимизации. В то же время женщины в большинстве стран продолжают нести «бремя» домашних забот, хотя последние и имеют тенденцию к уменьшению.
Сокращение государственного сектора оказывает диспропорциональное влияние на женскую занятость; возникающие пробелы в социальной защите и все тяготы, связанные с необходимостью их компенсации, ложатся именно на женщин. Увеличение нагрузки на домашнее хозяйство привело к эрозии его ресурсной базы, к менее «устойчивым» и более «рискованным» комбинациям экономической деятельности отдельных членов семьи. Почти повсеместно растет гендерное неравенство внутри семьи и домашнее насилие. В условиях возрастающей нестабильности семья становится единственным убежищем для бедных. В борьбе за выживание усилилась зависимость бедных домохозяйств от деятельности мужчин и женщин вне дома. Это уменьшило позитивную роль женщин в семье, расширив их участие в оплачиваемом труде и сделав, таким образом, легкой добычей криминальных синдикатов, в том числе торгующих женщинами.
Последствия глобализации привели к гибкости рынков труда во всем мире. Наряду с общей феминизацией рабочей силы труд стал нерегулярным и фрагментированным, что привело к ликвидации различий между формальным и неформальным секторами экономики. Поскольку женщины несут большую долю нагрузки, связанной с экономическим выживанием, затраты женского труда остаются в основном невидимыми, так как их домашний труд не оплачивается. Однако направленный на социализацию детей и попечение престарелых членов семьи, он остается незаменимым.
Дискриминация женщин на рынке труда вызывается следующими причинами:
1) множественное неравенство по признаку пола ограничивает их экономическую деятельность, мешает полному использованию их ресурсов, имущества и другого потенциала;
2) их человеческий, физический и финансовый капитал менее социализирован;
3) женщины несут ответственность за поддержание и воспроизводство рабочей силы, заботу о больных и слабых. В итоге характерная для нашего времени гибкость рынка труда переносит издержки изменчивости рынка и экономической реструктуризации на самые уязвимые группы работников, и главным образом на женщин.
Сексуальные домогательства, насилие и угрозы насилия над женщинами органически взаимосвязаны с гендерной дискриминацией и неравенством в экономической жизни. Усиление виктимности женщин как объектов сексуального домогательства в первую очередь обусловлено трансформацией ценностей в такой системе отношений, как сексуальность и отношение к браку и семье, семейной жизни. Будучи важнейшей для всего человечества и каждой личности в отдельности, она в то же время до последних десятилетий была фактически закрытой для беспристрастного обсуждения (в первую очередь в России) и по сей день является сферой крайне сложной для социологических, криминологических, виктимологических исследований и для социально-философских обобщений.
В этих условиях секс-индустрия и секс-туризм превратились в глобально организованный прибыльный бизнес, практически не знающий национальных границ. Об этом говорит, например, то, что с либерализацией миграции в бывших странах произошел передел мировых рынков секс-услуг, где выходцы из Центральной и Восточной Европы и СНГ прочно заняли свою нишу. Сегодня сфера сексуальных и около сексуальных услуг обеспечивает большинство миграционных возможностей для женщин из стран-доноров. Министры 18 стран Азиатско-Тихоокеанского региона сделали Бангкокское заявление, в котором говорилось, что они серьезно обеспокоены увеличивающейся активностью транснациональных организованных преступных групп, получающих доход от торговли людьми, особенно женщинами и детьми. Они также заявили, что поддерживающие их страны должны в своем законодательстве криминализировать торговлю людьми во всех формах, включая их привлечение в качестве источника дешевого труда.
Торговля людьми, в особенности женщинами, в целях сексуальной эксплуатации и принудительного труда представляет собой растущую проблему уголовно-правового характера, с одной стороны, и нарушение прав человека — с другой. Люди, попавшие в сети торговцев, оказываются в ситуации, когда они подвергаются насилию и эксплуатации, в том числе принуждаются к занятию проституцией, домашнему и сексуальному рабству, тяжелому труду и другим формам принудительной работы и подчинения, что делает возможным применение к ним угрозы физической расправы, изнасилования и побоев, В последние годы понятие «незаконная перевозка женщин» стало устойчивым термином.
Обычно называют следующие ее элементы:
1) организация незаконного перемещения женщин с их согласия или без него;
2) обман мигрирующих женщин относительно цели перемещения;
3) физическое или сексуальное давление на женщин в целях последующей торговли ими;
4) торговля женщинами или продажа женщин для занятия проституцией, замужества и других форм получения выгоды.
По данным правительства США, = в страну ввозилось приблизительно 45—50 тыс. женщин, что составляет около 6—7% общемирового оборота. Большинство жертв — из Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. Имели место и несколько случаев, когда за границу вывозились американки. Основными путями, по которым торговцы везут женщин в США, являются международные аэропорты Нью-Йорка, Майами, Чикаго, Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Подобно нелегальной миграции, торговля женщинами и детьми также оказывает существенное влияние на создание системы поддержки криминальных структур в США.
Торговцы женщинами и детьми почти так же, как и торговцы наркотиками, осуществляют свою деятельность, нарушая суверенные государственные границы. Они набирают свои жертвы в слаборазвитых странах, где особенно велико влияние организованной преступности, а женщины находятся в зависимом положении. Зачастую торговцы обманывают свои жертвы с помощью рекламных объявлений и предложений работы в другой стране в качестве модели, танцовщицы, официантки или горничной. Как только женщины оказываются за границей, торговцы используют весь спектр принудительных мер воздействия для продажи и порабощения несчастных. В других случаях преступники покупают девушек у их родственников. Комиссия ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию констатировала факт редкого роста случаев похищения в коммерческих целях детей организованными преступными группами. По оценкам правительства США, через международные границы было перевезено 225 тыс. женщин из Юго-Восточной Азии, что составило примерно треть общемирового объема торговли. Почти половина из них моложе 18 лет. Как полагают, в США было ввезено 40 тыс. женщин из Юго-Восточной Азии, что составило две трети общего числа жертв, попавших на рынки страны в этом году. Латинская Америка стала вторым по величине поставщиком женщин и детей в США. По данным правительства США, в этом году примерно 10 тыс. из 100 тыс. женщин и детей, оказавшихся в сетях латиноамериканских торговцев, были отправлены в Америку.
Республики бывшего Советского Союза и Восточной Европы также стали одним из центров торговли женщинами и детьми. По оценкам правительства США, примерно 175 тыс. женщин из этого региона попали в сети торговцев. Большинство (около 120 тыс.) были отправлены в Западную Европу, преимущественно в Германию, Италию и Нидерланды. Примерно 4 тыс. женщин и детей из стран бывшего Советского Союза и Восточной Европы проданы в США.
Информация относительно социального статуса женщин, ставших жертвами международной торговли людьми, весьма неполна, так как все еще мало случаев, когда этих женщин официально обнаруживают и сообщают об этом властям. Однако из исследований, проведенных Международной организацией по миграции, можно все же вывести некоторые относительно общие характеристики женщин, которых нелегально вывозят в Западную Европу. Сразу заметно различие между женщинами из государств Центральной и Восточной Европы и из развивающихся стран. Представительницы Европы чаще всего молоды, не состоят в браке, имеют высшее образование. Женщины из развивающихся стран в основном зрелого возраста, часто замужем и имеют детей. Они менее образованны и приезжают главным образом из сельских районов.
Усиление нелегальной торговли женщинами, простимулированное ростом спроса на «товар» такого рода, имеет объективной предпосылкой общую трансформацию сексуального поведения современного человека, что, в свою очередь, неразрывно связано с кризисом института брака и семьи. Такого рода трансформация нередко оборачивается криминализацией сексуального поведения. Поэтому кризис семьи как традиционного социального института и усиление степени сексуальной свободы имеют прямым следствием то, что количество случаев изнасилования не имеет тенденции к снижению в подавляющем большинстве стран.
Согласно современным криминологическим данным, 10—15% преступлений, совершаемых против здоровья и достоинства личности, приходится на долю сексуального насилия. По данным американских криминологов, одна из восьми женщин в США была изнасилована по крайней мере раз в жизни. Таким образом, в Соединенных Штатах было изнасиловано свыше 12 млн. женщин. Сексуальное насилие может случиться с любой женщиной, в любое время и в любом месте. Никто не гарантирован от этого типа нападения полностью.
В изнасиловании объектом преступления является половая свобода женщины как форма свободы и неприкосновенности вообще, то есть возможность свободного выбора половых партнеров и вступления с ними в половые отношения. Преступник заставляет жертву подчиняться силой или угрозой неизбежной смерти, серьезной физической раны, чрезвычайной боли, похищения и т.п.
Применительно к изнасилованию малолетних объектом преступления является также и половая неприкосновенность. Взаимосвязь понятий половой неприкосновенности и половой свободы раскрывается проф. В. Коняхиным следующим образом:
Половая неприкосновенность представляет собой элемент (часть) и гарантию половой свободы личности. Поэтому посягательство на половую неприкосновенность человека автоматически влечет нарушение его половой свободы.
Актуальность проблемы встает со всей очевидностью не только потому, что изнасилование может быть произведено одним или несколькими мужчинами, но и потому, что оно может быть серийным, может совершаться и членами семьи в отношении детей и подростков. В этом плане следует согласиться с мнением ученых о том, что неблагополучные социально-экономические условия и окружающая среда оказывают отрицательное влияние на здоровье женщины-матери, детей и особенно подростков, находящихся в периоде биосоциальной трансформации и являющихся биологически наиболее уязвимой частью населения, а потому представительницы низших социальных групп являются более уязвимыми относительно сексуальных посягательств.
Показательным является сравнительный анализ возрастных и гендерных параметров виктимности лиц относительно изнасилования, осуществленный российскими криминологами. Проведенные расчеты, учитывающие не только распределение потерпевших от убийств и причинения тяжкого вреда здоровью по возрасту, но и данные демографической статистики, показали, что наибольший индекс виктимизации — 2.5 — приходится на возрастную группу «свыше 30 до 40 лет», тогда как в группах «свыше 25 до 30 лет» и «свыше 40 до 50 лет» эти индексы составляют соответственно 2,2 и 2,4. Полученные данные резко отличают возрастную структуру этих лиц от потерпевших в результате изнасилования. Так, среди всех потерпевших в возрасте до 18 лет доля жертв изнасилования превышает вторую возрастную группу (от 18 до 25 лет) в 3,5 раза; в следующей возрастной группе — в 4 раза; в возрастных группах — от 25 до 40 лет — она, наоборот, в 3.5 раза меньше; наконец, в наиболее старших возрастных группах доля жертв изнасилования в 10 раз меньше, чем среди жертв убийств и тяжких телесных повреждений.
Виктимность пострадавших от сексуальных преступлений проявляется также в том, что они зачастую формируют то окружение, в котором развиваются негативные качества преступника. Профессиональная деятельность сексуальных насильников, как правило, отражает трудности общения этих лиц с окружающими, и в первую очередь с людьми своего возраста. Поэтому в наиболее типичном варианте это работа уединенная, с ограниченным числом контактов с окружающими. Возможен обратный вариант, когда проявляется стремление к постоянному общению с окружающими, но в качестве «окружающих» выступают лица иной возрастной и гендерной группы. В последнем варианте распространены случаи, когда преступники под видом профессиональной деятельности стремятся к общению с интересующими их в сексуальном отношении объектами. Наиболее часто это педагогическая или иная другая деятельность в детских и школьных учреждениях.
Виктимность несовершеннолетних
В отношении виктимности несовершеннолетних, психологические особенности которых являются особенно важным виктимообразующим качеством, в мировой криминологической литературе чаще всего и наиболее подробно рассматривают случаи сексуальных действий и жестокого обращения с детьми. В этом видят серьезную социальную проблему, в частности, в Германии, где ежегодно от 600 до 1000 детей погибают от рук своих родителей. По оценкам немецких экспертов, ежегодно можно встретить до 60 000 случаев жестокого обращения с детьми. По данным американских криминологов, более 50% из числа опрошенных лиц признали, что в детстве были жертвами различных преступных посягательств.
Жертвами жестокого обращения являются, как правило, маленькие дети и дети дошкольного возраста. Среди детей, которые были зарегистрированы как жертвы различными американскими агентствами по защите прав ребенка, больше 50% были младше семи лет (из них приблизительно 26% моложе 4 лет). Приблизительно 27% жертв были детьми в возрасте от 8 до 12 лет; другие 23% были от 13 до 18 лет. Жестокое обращение с детьми при этом рассматривается и как проблема медицинской деонтологии, так как при тяжелых ранениях именно врач принимает решение, должно ли признаваться это ранение следствием жестокого обращения или рассматриваться как несчастный случай.
Особенно большое внимание уделяется вопросам виктимизации детей в семьях. Согласно выводам американских виктимологов, основанным на анализе статистических данных, дети в возрасте до четырех лет имеют больше шансов быть убитыми в семье, чем старшие дети. Младенцы и маленькие дети с большей вероятностью будут убиты их матерями, чем их отцами. В три раза больше число случаев сексуального насилия над девочками, чем над мальчиками. Чернокожие дети в 1,5 раза чаще становятся жертвами физического оскорбления, в пять раз чаще, чем белые дети, умирают от физического насилия или преступного пренебрежения. Случаи физического и сексуального насилия над детьми встречаются в шесть раз чаще в семьях с доходом менее 15 000 долл. США в год. В противовес традиционным представлениям дети, родившиеся в браке, также часто подвергаются жестокому обращению, как и внебрачные и приемные дети.
Часто преступники в детстве сами являлись жертвами жестокого обращения, негативный опыт которого они впоследствии переносят на своих и чужих детей. Особенно угрожающим считается положение в так называемых проблемных семьях, характерной чертой которых являются безработица, эксцессивный алкоголизм, большое количество детей и плохие жилищные условия. «Повышенная виктимность несовершеннолетних определяется не только их психофизическими качествами, но и их социальными ролями, местом в системе социальных отношений, положением, которое они занимают в семье».
Семейное насилие над детьми имеет высокую латентность часто из-за страха детей перед родителями и уверенности, что помощи ждать не от кого. Нередко трудно провести грань между насилием над ребенком и преступным пренебрежением, проявляемым в отношении беспомощного младенца. Из чувства страха перед обидчиком или стыда перед друзьями и знакомыми, боязни осуждения или высмеивания, что типично для детской подростковой среды, ребенок не стремится к огласке происшедшего. Но внутренние переживания сказываются крайне негативно на его развитии. Ученые утверждают, что латентные случаи преступного насилия над детьми, особенно сексуального, психологически более травмируют, чем случаи, в которых дети распознавались как жертвы.
Не без влияния виктимологических разработок жестокое обращение с детьми рассматривается не только как уголовно-правовая, но как социальная проблема. Значение предупредительной стратегии выступает на первый план относительно возможностей пресечения преступления. В случае сексуального насилия над детьми глубокие и долго сохраняющиеся нарушения в развитии личности фиксируются реже, чем у взрослых. Прежде всего, это значимо для нормально развитых, растущих в обычных социальных условиях детей; хотя и сравнительно нечасто, инициатива может исходить от ребенка и может иметь место род партнерских отношений. В таком случае криминологи требуют выяснить, ищет ли ребенок только сексуального партнера или старшего друга, с которым при определенных обстоятельствах можно вступить и в сексуальные отношения. Отмечаются также различия между случаями, в которых сексуальное переживание ребенка ограничивается только эксгибиционизмом взрослого, и тех случаев, в которых, например, отцы поддерживают со своими детьми сексуальные отношения в течение длительного времени.
Насилие обычно предполагает вовлечение ребенка в сексуальные отношения под действием силы, а также явных или скрытых угроз. Однако преступники могут использовать также и формы давления или влияния, чтобы достичь своей цели. Это может быть психологическая манипуляция, использование авторитета взрослого, зачастую непререкаемого для ребенка, внушение различных страхов и т.п.
Среди западных виктимологов господствующим является мнение о том, что уголовное судопроизводство, многочисленные беседы с ребенком о совершен ном преступлении могут приносить ему больший вред, чем само преступление, поскольку судебное разбирательство снова и снова вызывает в памяти процесс преступления и кроме этого ставит ребенка в психологически трудное положение перед окружающими. Поэтому одним из приоритетных направлений становится исследование вопроса о возможной «вторичной» виктимизации ребенка в процессе судебного разбирательства дела о преступлениях сексуального характера. Отмечается, что особенно необходима осторожность для предупреждения бестактного, грубого или пренебрежительного отношения, высказывания различных обвинений с их стороны, ибо отторжение жертвы ее ближайшим окружением, непонимание и осуждение с его стороны нередко способствуют ее десоциализации — уходу из дома, семьи, употреблению алкоголя, наркотиков, попадания в девиантную среду — и тем самым повторной виктимизации.
Модели, объясняющие механизм детской виктимизации
В ювенальной виктимологии на Западе существует несколько теоретических моделей, объясняющих механизм детской виктимизации.
Наиболее распространенной является циклическая модель. Предполагается, что насилие по отношению к детям осуществляют преимущественно лица, сами бывшие в детстве жертвами насилия. Американский криминолог К. Дадж исследовал цикл развития агрессивных тенденций у ребенка, проанализировав социальные условия развития 309 четырехлетних детей в детских садах штатов Теннеси и Индиана. Были взяты интервью у матерей, персонала, изучены психологические параметры детей, а также использовался метод прямого наблюдения. Было выявлено, что дети, которые подвергались физическому насилию в семье, были более агрессивны к другим детям: «индекс агрессии» для обиженного ребенка был на 93% больше, чем для других детей. Ребенок, ставший жертвой насилия в семье, был менее способен обработать информацию и решить проблемы межличностного общения в толерантной форме. Дадж полагает небезосновательно, что модель агрессивного поведения, которая воспроизводится в раннем детстве, может экстраполировать на будущие действия агрессии, в том числе и в форме преступления против общества. Виктимизация ребенка, таким образом, детерминирует криминализацию взрослого. Соответственно задача виктимологического предупреждения видится в том, чтобы разорвать этот порочный круг.
Далее можно назвать психопатологическую модель, подчеркивая роль характеристик самой молодой жертвы в совершении насилия.
Эта модель включает три особых подхода к проблеме жестокого обращения с детьми, которые условно могут быть охарактеризованы как:
1) психодинамическая модель;
2) модель психического заболевания;
3) модель черт характера.
Первый подход был представлен в работах С. Кемпа и Р. Хафера, которые стремились показать, что проблема психологической совместимости родителей и ребенка является важным фактором жестокого обращения с детьми. Второй подход основан на предположении, что первичной причиной жестокого обращения с детьми является психическое заболевание кого-либо из родителей. Эта теория достаточно популярна на Западе в основном в кругах непрофессионалов, однако большинство специалистов-виктимологов относятся к ней скептически. Третий подход акцентирует внимание на определенных чертах личности насильника и жертвы без отношения к тому, как они приобретали эти черты (С. Робертсон, Ю. Далсодо и др.).
Следующая модель разрабатывается в рамках традиционного криминологического интеракционизма.
Ее создатели (X. Мартин) выделяют три основных фактора жестокого обращения с детьми:
1) роль ребенка,
2) случайные события,
3) структура дисфункционального семейства.
Одной из наиболее перспективных, на наш взгляд, является социолого-культурологическая модель (Н. Полянски и др.), которая рассматривает жестокое обращение с детьми в результате напряжений в обществе, которые являются первичными причинами злоупотребления.
К ней могут быть отнесены следующие частные виды социо-виктимологических моделей:
1) модель социального напряжения;
2) модель социального научения;
3) социально-психологическая модель;
4) психосоциологическая системная модель.
Первая модель исходит из суждения о том, что такие социальные факторы, как фактор недостатка образования, бедности, безработицы, профессиональной деятельности, связанной со стрессами, обусловливают жестокое обращение с детьми. Неспособность родителя или опекуна разрешать внешние проблемы приводит к агрессивному поведению в отношении ребенка. Модель социального научения подчеркивает неадекватность навыков воспитания родителей структуре социализирующих факторов. Социально-психологическая модель предполагает, что возникающее в семье психологическое напряжение проистекает из множества социальных и психологических факторов, включая семейные ссоры, безработицу, слишком большое число детей, включая нежелательных. Все эти факторы вызывают напряжение, которое заставляет индивидуума агрессивно реагировать на ребенка. Психосоциологическая системная модель описывает структуру взаимодействий в семье в рамках системного подхода. Если семья представляет собой разбалансированную систему, то негативное отношение к ребенку становится почти неизбежным.
Хотя вопрос о социально-групповых детерминантах виктимизации детей в западной криминологической литературе остается открытым, все же большинство исследователей сходятся в том, что ребенок более виктимен в низших группах. Оппоненты при этом ссылаются на большое число случаев, когда дети из состоятельных семейств подвергаются ежедневному психическому и физическому насилию, а в многодетных и малообеспеченных семьях, наоборот, окружены вниманием и заботой.
В качестве тенденции последних лет западные криминологи указывают на усиление степени виктимности детей выходцев из стран третьего мира. Так, в Великобритании насилие в отношении детей, мотивируемое расовыми предрассудками, увеличилось на 250%. Эта страна характеризуется одним из наиболее высоких в Западной Европе уровней преступности такого рода. При этом статистические данные свидетельствуют о том, что дети пакистанцев чаще всего страдают вместе с родителями в случае вандалистских нападений на их жилища и автомобили. Дети выходцев из стран Карибского региона и африканцы более других подвергаются открытым уличным нападениям. При этом полиция нередко или вовсе отказывала в помощи, или проявляла ее с недостаточным усердием, что также может рассматриваться как фактор виктимизации представителей этих социальных групп, притом что само насилие полиции в отношении граждан составляет серьезную проблему, которая довольно часто обсуждается западными криминологами.
Виктимность пожилых
Вопрос о виктимности и виктимизации пожилых людей, людей старше 60 лет, как уже отмечалось, находится в центре внимания исследователей, несмотря на то, что в целом они в меньшей степени становятся жертвами преступлений, чем представители более молодого поколения, хотя и имеют потенциально высокую виктимность. Во многом это связано с тем, что в развитых странах доля престарелого населения (свыше 65 лет) превышает 14% (в абсолютном выражении это 170 млн. человек). Возникают новые отношения между старшим и молодым поколениями, меняется роль семьи и внутрисемейных взаимосвязей. Перед обществом встают задачи не только материального обеспечения групп населения старших возрастов (совершенствование и реформирование пенсионного обеспечения), но их медицинского и бытового обслуживания, развития геронтологических служб и учреждений. Поэтому вся проблематика, касающаяся геронтологических проблем, признается актуальной.
Прежде всего, внимание западных виктимологов привлекают условия совершения против престарелых граждан таких преступлений, как ограбление и убийство. На эту возрастную группу, по данным полицейской статистики Германии, приходится убийств — 19,7%, ограблений — 15,9, попыток ограбления — 19,7%. На каждые 100 000 жителей соответственно приходится совершенных убийств — 0,5, попыток ограбления — 8,2, совершенных ограблений — 30,8, тяжких телесных повреждений — 13,6. Аналогичная ситуация наблюдается и в США. Там в первую очередь выделяется число женщин в возрасте свыше 50 лет (как жертвы изнасилования — от 2 до 7%).
Основания для того, чтобы старики становились жертвами в современном обществе, совершенно очевидны. Прежде всего, следует назвать социальную изоляцию: разведенные, живущие отдельно овдовевшие или одинокие старые люди считаются особенно склонными становиться жертвами преступлений. Но нередко фактором виктимогенности становится и проживание стариков с младшим поколением. Необходимость заботиться о них, угроза собственной безопасности ввиду возможного старческого слабоумия, а также претензии на материальные средства представителей старшего поколения в семье могут вызывать постоянное раздражение, которое порой разряжается в криминальные действия.
В соответствии с такой ситуацией сложилась характерная типология преступлений против этой группы. Так, например, ввиду их физической слабости они являются предпочтительными жертвами грабежа. Молодые грабители ищут себе в качестве жертв старых, физически и душевно ослабленных, одиноких людей. В связи с их ограниченным радиусом передвижения и относительно стандартным стилем жизни представители этой группы особенно подвержены нападениям. Так, они используют в основном общественный транспорт, в определенное время получают деньги в банке или на почте и в определенное время идут за покупками. Это подвергает их особой опасности стать жертвой воровства, взлома и ограбления. Преступления против пожилых людей зачастую могут иметь для них более серьезные последствия, чем аналогичные преступления для других видов жертв. Так, потеря имущества, особенно имеющего ценность, связанную с воспоминаниями, семейной реликвии и т.п., может иметь чрезмерно сильное воздействие на пожилого человека. Потеря каких-либо материальных ценностей может существенно ограничить его контакт с внешним миром. Нужно иметь в виду и снижение иммунитета, пониженную регенерируемость тканей, другие физические особенности лиц старшего возраста, которые делают для них физическое насилие более опасным по своим последствиям.
Существуют много мошенников разного вида (действующих под видом мастера, работника предприятия энергоснабжения для считывания показаний счетчика и т.д.), «специализирующихся» на стариках, и многообразные формы их обмана (например, при покупках и ремонте).
В США известно мошенничество с земельными участками в большом объеме, при котором старым людям спекулятивные фирмы предоставляли в качестве «поселений пенсионеров» земельные участки, которые им не принадлежали, предлагали непригодные к проживанию участки земли или многократно один и тот же участок. Западными виктимологами мошенничество оценивается как преступление, несущее с собой дополнительные угрозы старшему поколению по сравнению с другими слоями общества. Потеря сбережений, собранных за всю жизнь, может привести к глубокой депрессии, чреватой риском серьезного психического заболевания.
Если сравнивать наиболее уязвимые крайние возрастные группы — молодежь и пожилых людей, то статистика заставляет делать вывод о большей степени виктимогенности первой группы. Люди в возрасте от 16 до 24 лет в 4 раза чаще становятся жертвами краж и в 3 раза более часто — жертвами угона транспортных средств, чем люди в возрасте старше 65 лет. Видимо, контрвиктимизирующим фактором выступает образ жизни пожилых людей, которые менее часто, чем молодые, выходят на улицу, что уменьшает риск кражи или уличного насильственного преступления, а также менее часто посещают различного рода опасные места, ночные клубы, питейные заведения. Возраст и жизненный опыт также позволяют старшим людям выбирать оптимальные варианты поведения, с тем чтобы избегать опасных ситуаций или находить позитивные формы реагирования на криминальные посягательства. Наиболее виктимогенной средой является для стариков семья, а не улица.
Однако, несмотря на то, что старики реже, чем представители молодежных возрастных групп, становятся жертвами, виктимизация для них бывает тяжелее по своим последствиям. Виктимологи указывают на растущий страх перед преступлением. Он может стать самостоятельной фобией, хотя часто не обоснован, в определенном объеме иррационален и основывается на искаженных представлениях о преступности в средствах массовой информации. Однако в связи с осознанием стариками своей особой немощи и уязвимости он заполняет их полностью. Этот страх усиливает изоляцию и уязвимость. В итоге признается, что проблема виктимизации стариков заслуживает усиленного внимания, выходящего за рамки чисто статистического значения.
Суммируя сказанное, можно отметить, что уязвимость традиционно виктимогенных групп (женщины, несовершеннолетние, престарелые люди и т.п.) сохраняется и в условиях кардинальной трансформации социума, при этом степень виктимогенности увеличивается. Основными факторами являются стимулируемые глобализацией процессы утраты личностью своей социальной идентичности, процессы крайней индивидуализации, граничащей с десоциализацией, девальвации нравственно-правовых, прежде всего, общесоциальных ценностей.
В первую очередь эти аномические тенденции эволюции общества (Э. Дюркгейм) вызывают усиление виктимизации стариков и детей, уровень безопасности которых в большей степени, чем для представителей других социальных групп, определяется стабильностью семьи как социального института. Кризис в этой сфере, взаимное отчуждение людей не только резко снижают защитный потенциал семейных отношений, но и нередко ведут к их прямой криминализации, жертвой которой в первую очередь становятся представители двух крайних возрастных групп. Данная тенденция характерна как для низших, так и для высших групп.
В несколько меньшей степени эти же процессы аномии влияют на темпы и направленность виктимизации лиц женского пола. Наряду с девальвацией семьи сильнейшее влияние на формирование виктимности женщин оказывает кризис моральных устоев общества. Секс-индустрия, легальная и нелегальная, стала одним из важнейших элементов глобальной экономики. В своей совокупности эти факторы стимулируют рост насилия против женщин. Поэтому не случайно, что во многом благодаря именно разным женским общественным движениям виктимология за последние полтора-два десятилетия получила дополнительные импульсы к своему развитию.
Виктимологические особенности социальных групп с изменяющейся виктимностью
Степень виктимности может различаться в зависимости от типа общественного устройства, обусловливающего положение в обществе женщины, ребенка, старика. Однако представители этих категорий будут неизменно отличаться высокой степенью уязвимости в силу того, что особо значительную роль играют факторы внесоциального происхождения. Такая виктимность может быть определена как стабильная.
Лабильной может быть названа криминальная виктимность, в формировании которой определяющую роль играют социальные факторы: положение в обществе; система общественных отношений, обусловливающих характер и способы взаимодействия с представителями конкретных социальных групп; уровень толерантности в обществе и др. Так, толерантное (и даже дружелюбное) отношение населения к мигрантам-гастарбайтерам. характерное для Германии первого послевоенного десятилетия, сменилось резко враждебным отношением. Соответственно если в первый период уровень виктимизации мигрантов был даже ниже, чем у остального населения, то во второй период он резко увеличился, намного превзойдя средний показатель. Впрочем, нужно учитывать, что данное деление двух видов виктимности может быть проведено с достаточно высокой степенью условности, поскольку виктимной является каждая личность и степень этой виктимности никогда не бывает застывшей, неподвижной. Наоборот, она динамична и изменчива, как и все явления социума.
В качестве примера рассмотрим такие социальные категории граждан, как этнические и сексуальные меньшинства, для которых в современном западном обществе характерна лабильная виктимность. Очевидно, что ими не исчерпывается ряд социальных групп с лабильной виктимностью.
Этнокультурные факторы виктимизации
Проблема негативного отношения к этническим меньшинствам, в том числе и в аспекте детерминации криминальных посягательств, была одной из наиболее острых в любом обществе. Уже первые формы самоорганизации социума были связаны с идентификацией по принципу «свой» — «чужой». Формирование крупных многонациональных государств, появление мировых религий, развитие философских представлений об универсальности этических категорий — все это способствовало появлению принципов взаимоотношения этносов на основе начал толерантности и закреплению соответствующих норм в стереотипах социального поведения личности и универсальности этических категорий в практике государственно-правового строительства. В XX в., особенно после Второй мировой войны, в Западной Европе, несколько позже в США, СССР и других социалистических государствах на уровне как общественного сознания, так и государственно-правовой идеологии прочно закрепляются представления о толерантном отношении к личности независимо от ее расово-этнического происхождения, формируется негативное отношение ко всем формам проявления ксенофобии.
Процессы глобализации несут с собой новую реальность, которая противоречивым образом сочетает в себе предпосылки для еще большего упрочения указанной тенденции и новые угрозы, включая возрождение агрессивной ксенофобии. В странах, особенно интенсивно затронутых глобализационными процессами, общество все более приобретает черты мультикультурализма, и в то же время идет распад привычных форм социальной и культурной целостности, нарастание центробежных тенденций. В рамках одного жизненного пространства образуется социальная среда, включающая разнородные и конфронтирующие жизненные миры. В связи с этим каждый регион, каждая страна вынуждены переосмысливать себя, свое место в мире, искать новые формы и способы коллективной и индивидуальной идентичности.
Прежде всего, это последствие интенсификации процессов массовой миграции, связанных с характерными для глобализации большей открытостью границ, интернационализацией производства, распространением и усвоением населением разных стран образцов массовой культуры, что дает надежду на более скорую социокультурную адаптацию. Экономическое и технологическое развитие, расширение деятельности транснациональных корпораций, информатизация мирового сообщества, современный транспорт ускоряют внутренние и внешние миграции.
Без сомнения, миграция и «полиэтнизация» общества ведут к взаимопроникновению культур и взаимному духовному обогащению мигрантов и коренного населения. Мультикультурное общество привыкает быть еще более толерантным. Об этом говорит Умберто Эко, проводя параллели между настоящим временем и Средневековьем, ибо и тогда и сейчас произошло грандиозное культурное смешение. Он отмечает, что в современной Европе происходит миграция, сравнимая с ранней индоевропейской миграцией с Востока на Запад или же с вторжением варваров в Римскую империю и образованием романо-германских государств.
Лет через сто Европа может стать континентом цветных. Это еще одна причина, по которой надо быть готовым в культурном отношении принять многообразие, принять смешение разных народов, принять этот беспорядок, иначе нас ждет полный провал.
Вместе с тем процесс мультикультурализации современного мира столь же противоречив, как и все другие социальные процессы. Наряду с поиском новых форм интеркультурного взаимодействия в качестве ответной реакции идет процесс формирования новых форм самоидентификации этносов и их культур, нередко приводящий к откровенной ксенофобии, росту агрессивности и, как следствие, к росту общей виктимизации населения. Пространственное «расползание» этнических общин поверх национальных границ порождает новые формы гибридной культурной идентичности, уже не привязанные к определенной территории и структуре управления. Трансграничные культурные ареалы размывают сложившиеся в данной географической зоне местные сообщества. Противостояние и взаимную нетерпимость усугубляет растущая конкуренция на рынках труда, распространение через границы таких социальных аномалий, как наркомания, криминальные сетевые структуры и т.п.
Весьма типичной реакцией на угрозу идентичности является активизация национализма и религиозного фундаментализма. Акцентируя национальные чувства или/и религиозные ценности, люди демонстрируют самим себе и другим целостность своего сознания и поведения, отторжение нарушающих его «чуждых» влияний, прочность своих связей с традиционной общностью. В обществах, где определенные «элитные» группы используют и раздувают эти тенденции в интересах утверждения или усиления собственной власти, возникают и развиваются явления агрессивного национализма и религиозного фундаментализма. Американские криминологи отмечают резкую активизацию националистически ориентированных организаций белого населения США именно за последние десять лет. При этом последние десять—двадцать лет возросло число столкновений на почве этнической неприязни между представителями национальных меньшинств и лицами, представляющими англосаксонскую культуру. Как недавние иммигранты, так и представители других групп этнического меньшинства являются главными объектами криминального посягательства для некоторых типов преступников. Видимо, можно предположить, что наличие в стране большого числа мигрантов или резкое увеличение масштабов миграции при отсутствии в обществе соответствующего уровня толерантности усиливает степень виктимности национальных меньшинств, в том числе и традиционно проживавших в данном обществе.
Аналогичные процессы, обусловленные динамикой глобализационного мультикультурализма, отмечают исследователи и в современной России: Хотим мы того или нет, но к нам пришли феномены, находящиеся в призме интересов мультикультурализма, — феномены «пограничья», характеризующиеся расплывчатостью, гибридностью, детерриторизацией, сложным набором идентификационных характеристик и высокой степенью уязвимости на личном уровне. Особенность российского «пограничья» заключается, прежде всего, в его масштабности, вызванной значительным понижением уровня и качества жизни мигрирующего населения; факторе стресса, связанном с непринятием населением той или иной территории людей «детерриторизированных». Эти социально-культурные явления обнаруживают себя в фактах национального насилия, совершаемого в мегаполисах; конфликтах местного населения с беженцами; выступлениях «скинхедов» против представителей других этнических культур и т.п.
Усиление национально-ориентированных ценностей в глобализирующемся мире неправильно было бы вместе с тем рассматривать лишь в свете подобных экстремальных и агрессивных форм национализма. Как и локализация, оно играет роль своего рода противовеса, ограничивающего негативные, дегуманизирующие и десоциализирующие последствия глобализации. 3. Бауман полагает, что современный национализм представляет собой «возрождение этничности»: он связан не с национально-государственными приоритетами, но, напротив, с ослаблением роли национального государства и отражает «денационализацию государства» и «приватизацию национальности», иными словами, «разрыв между государством и нацией... Этничность становится одним из символических центров, вокруг которых формируются гибкие и свободные от санкций общности, конструируются и утверждаются индивидуальные идентичности».
Очевидно, это далеко не всегда так, и в современных условиях национализм нередко принимает весьма жесткие, в том числе огосударствленные, формы. Однако, по-видимому, 3. Бауман прав в том, что усиление роли этнонациональных ориентаций — не столько политическая, сколько социально-культурная и социально-психологическая тенденция, представляющая собой ответ личности на вызов глобализации. Одно из следствий этого — рост межэтнической напряженности выступает виктимизирующим фактором в глобальном масштабе и, так сказать, в стратегической перспективе.
В западной виктимологии уделяется значительное внимание проблемам культурологического диссонанса как фактора виктимизации социальных групп. Сформировавшиеся устойчивые стереотипы, лежащие в основе негативных имиджей различных этнических групп, характеризуются как своего рода «спусковой механизм криминального насилия». К числу таких стереотипов относятся представления о том, что этнические меньшинства вторгаются в традиционные сферы влияния большинства в области бизнеса, политики, культуры и т.п.; что они занимают рабочие места, которые законно принадлежат «стопроцентным» американцам и западным европейцам; что они более склонны к совершению антиобщественных поступков, чем коренные жители; и т.п. Ряд виктимологов полагают, что эти и подобные им стереотипы в конечном итоге опираются на различия культуры, которые сознательно или бессознательно вызывают отторжение и неприятие. Негативное отношение к религии как концентрированному выражению культуры и ее генерирующему началу является ярким индикатором реализации виктимизирующего потенциала культурных различий.
Представляют интерес результаты анализа степени и характера виктимизации женщин, относящихся к различным этническим группам, предпринятые американским криминологами хотя следует отметить, что в целом мы имеем дело с исследованным аспектом данной проблемы. В западной литературе нам удалось обнаружить сравнительно немного новых источников, где приводились данные соответствующих социологических исследований о факторах, которые влияют на риск насилия для женщин различных рас и этнических групп в связи с различиями в их культуре, особенностях поведения, специфике правосознания. Вместе с тем оправданным и перспективным представляется сам подход, при котором вопросы этнических и гендерных факторов виктимизации рассматриваются в системном единстве. Культурные различия этносов проявляются через различия в образе жизни, стереотипах поведения, системе ограничения или предоставления определенных стереотипов поведения, системе ограничения или предоставления определенных свобод их представителям мужского и женского пола.
Если суммировать имеющиеся данные, то можно выделить следующие закономерности. При отмечаемой практически всеми исследователями за последнее десятилетие тенденции снижения риска насилия для всех женщин независимо от расового или этнического происхождения риск все же продолжает быть выше для чернокожих женщин по сравнению с белыми и для испаноговорящих женщин по сравнению с неиспаноговорящими88. Общий уровень виктимизации чернокожих женщин выше, чем белых и испаноговорящих женщин. Различия являются наибольшими для такого преступления, как ограбление: число чернокожих жертв женского пола относится к числу белых женщин-жертв примерно 5 к 1. Причиной повышенной виктимности цветных женщин может являться как сохраняющийся довольно высокой уровень расистских настроений в американском обществе, так и виктимный характер поведения представителей этнических меньшинств (частая смена места жительства, нестандартные формы бытового поведения, склонность к употреблению алкоголя или наркотиков и т.п.).
Имеются различия и в самой динамике снижения насилия, размеры которого уменьшаются наиболее быстро для испаноговорящих женщин. Число зарегистрированных тяжких насильственных преступлений в отношении этих женщин уменьшалось ежегодно в среднем на 4 случая для каждых 1000 случаев (для чернокожих женщин — на 3 случая, для белых женщин — на 2). Снижение случаев грабежа: 0,8 на 1000 случаев в год для чернокожих женщин и для испаноговорящих женщин — 0,7 на 1000 случаев в год. Случаи сексуального нападения уменьшаются на 0,2 инцидента на 1000 в год среди белых женщин. Однако число подобных случаев в отношении чернокожих женщин росло после периода снижения. Объяснить эти тенденции можно как постепенным возрастанием уровня толерантности на Западе, так и усилиями этнических общин по интеграции своих представителей в американское общество и соответственно их частичной девиктимизации. Вместе с тем эти процессы являются пока еще неустойчивыми и обратимыми.
Анализ средних ежегодных показателей насильственных преступлений для белых, чернокожих, азиатских женщин и женщин, относящихся к выходцам из стран Океании, а также женщин, принадлежащих к числу коренных американцев (индейцев), показывает, что последние имеют более высокие показатели насильственных преступлений, чем другие группы женщин. Так, по данным средняя ежегодная норма насильственных преступлений в целом — 51,3 на 1000 среди чернокожих женщин и 96,8 на 1000 среди женщин индейского происхождения (почти вдвое больше). Для случаев грабежа: 3,7 на 1000 для чернокожих женщин и 7,5 на 1000 для женщин-индейцев. Самый низкий риск преследования зафиксирован для женщин азиатского происхождения и выходцев из стран Океании со средней ежегодной нормой насильственных преступлений 17,4 на 1000 случаев в год.
Национальный обзор криминальной виктимизации, подготовленный специальным Бюро статистики юстиции в США является наиболее полным источником данных относительно жертв насильственных преступлений. В этом документе, в частности, содержатся интересные материалы относительно характера виктимности женщин и девушек старше 12 лет, постоянно проживающих на территории, выбранной для исследования. В дополнение к детальной информации относительно каждого интервьюируемого приводятся детали каждого случая насилия и его последствий. Для подготовки обзора использовалась группа специалистов, криминологов и социологов, чьей задачей было брать интервью приблизительно у 100 000 респондентов семь раз в течение трехлетнего периода.
Методика исследования содержит специальные приемы для раскрытия объективных данных. Была принята система сложного сравнительного анализа показаний самой жертвы, проводились консультации с экспертами органов юстиции и различными общественными организациями по защите жертв насилия. Считается, что такого рода дополнительные меры особенно важны для получения объективных данных относительно насилия против женщин. Усовершенствование техники выявления степени объективности ответов в анкетах, используемых Бюро, имело результатом данные, свидетельствующие о более высоком уровне сексуального насилия в отношении небелых этнических групп, чем это было принято представлять раньше.
Вторая важная проблема состояла в том, чтобы учесть специфику психологии иммигрантов и слабое знание ими английского языка. На это было направлено много усилий. Так, письма, сообщающие индивидуумам о предстоящих интервью, были написаны по-испански, по-китайски, а также на корейском и вьетнамском языках. Бюро также стремилось посылать к респонденту человека, который говорит на языке ответчика. Однако в том случае, если переводчик все же использовался, респондент нередко отказывался раскрывать сам факт насилия, а тем более его подробности, знакомым или другим членам семейства. Во-вторых, иммигранты вообще могут отказываться раскрывать личную информацию правительственным служащим.
В итоге собирается обширная и объективная информация достаточного объема для того, чтобы разделить данные на группы, гомогенные в расовом и этническом отношении. Анализировались факты насилия отдельно для следующих подгрупп женщин: неиспаноговорящих белых, неиспаноговорящих чернокожих, испаноговорящих женщин, женщин азиатского происхождения и женщин, относящихся к индейскому населению.
Выделяются следующие параметры, характеризующие окружающую среду или образ жизни жертвы:
1) факторы, уменьшающие степень виктимизации: длительность проживания на одном месте, наличие своего дома или квартиры;
2) факторы, увеличивающие степень виктимизации: частая смена места жительства, проживание в городе, сдача своего жилья внаем, факт развода с мужем, число малолетних детей, связанная с работой необходимость покидать дом ночью, низкий доход, отсутствие работы, низкий уровень образования.
Характеристики обидчика включали в себя краткий анализ отношения «жертва — обидчик», расовую и этническую принадлежность обидчика, его пол и возраст. Характеристики инцидента включали: тип правонарушения, местоположение инцидента, присутствие оружия, было ли совершено групповое насилие, был ли обидчик под влиянием какого-либо воздействующего на психику вещества. Анализ последствий инцидента предполагал данные о размере нанесенного ущерба, действиях, предпринятых жертвой в ответ на инцидент, о факте информирования о нем полиции. Всего анкета предполагала двадцать одну переменную, описывающую домашнюю окружающую среду.
Анализ данных привел к довольно интересному результату. Из 21 переменной 17 были связаны с насильственными преступлениями, по крайней мере, одной из расовых или этнических подгрупп. Из них только три переменные были связаны с насилием в отношении всех групп женщин. Лишь институт брака проявился как фактор «защиты» для всех женщин. Факторы риска, напротив, скорее затрагивали всех женщин — это, прежде всего, высокая степень мобильности (наиболее высокий уровень для женщин латиноамериканского происхождения) и необходимость каждую ночь покидать дом (наиболее высокий уровень для индейцев и испаноговорящих американцев). Фактор владения собственным домом, который первоначально оценивался как защитный фактор для всех женщин, по результатам опроса признавался в качестве такового только для белых женщин. Хотя проживание в городской среде усиливало степень угрозы для всех групп женщин, соответствующий показатель был выше для чернокожих женщин и женщин индейского происхождения. Зафиксирован более высокий риск для испаноговорящих женщин в случае проживания в гостинице. Среди факторов риска для азиатских женщин и женщин — выходцев из стран Океании наиболее часто выделяется положение матери одиночки. Хотя этот фактор значим для всех категорий женщин, кроме женщин индейского происхождения, но все же величина эффекта оказалась намного больше для азиатских и американских женщин.
Интересные закономерности выделены в связи с занятостью женщин. В качестве фактора виктимизации занятость выступает для женщин азиатского происхождения. Несколько ниже этот показатель у белых женщин. Совмещение работы с учебой в колледже зафиксировано как фактор риска только для азиатских женщин. Данный фактор увеличивает для них риск насилия почти в 4 раза по сравнению с другими азиатскими женщинами.
Продолжительность проживания на одном месте является «защитным фактором» только для белых, чернокожих и индейских женщин. Наличие малолетних детей увеличивает риск для всех женщин, кроме азиатских. К примеру, у индейских женщин каждый дополнительный ребенок увеличивает шансы различного рода насильственных посягательств в 1,3 раза. Низкий доход является фактором риска только для белых и чернокожих женщин. Работа в средней школе — фактор риска только для чернокожих и испаноговорящих женщин. И наконец, все женщины старше 60 лет характеризуются повышенной виктимностью, за исключением представителей коренного североамериканского населения.
Характеристика инцидента и средств насилия также различна относительно выделенных расовых и этнических подгрупп. Выявлено, что в случае нападения на белых женщин чаще всего использовалось оружие. Они реже, чем представители других категорий женщин, становились жертвами грабежа или разбойного нападения. Белые жертвы с меньшей вероятностью преследовались на улице, а вот случаи насилия в школе для них более вероятны, чем для других. Наконец, они с меньшей вероятностью преследовались больше чем одним обидчиком и с большей вероятностью подвергались насилию со стороны их супруга.
Чернокожие женщины — наиболее вероятная группа насилия со стороны знакомых или в домашней обстановке, чаще всего их преследуют с использованием холодного оружия (в основном ножа). Поэтому неудивительно, что они в большей части рискуют быть серьезно ранеными. Об инцидентах, в которые вовлекаются чернокожие женщины, обычно чаще сообщается в полицию.
Если чернокожие и белые женщины чаще всего становятся жертвами насилия над личностью, то азиатские женщины и выходцы из стран Океании с большей вероятностью становятся жертвами грабежей со стороны незнакомцев в общественных местах. 27% азиатских жертв имели больше чем одного обидчика по сравнению с 16%, зафиксированными для других жертв. Азиатские женщины с меньшей вероятностью подвергаются угрозам с применением оружия, с меньшей вероятностью преследуются кем-то из своих знакомых или супругом. Лица, совершающие преступления в отношении женщин азиатского происхождения, реже, чем в других случаях, используют наркотики или алкоголь. Наконец, азиатские женщины реже, чем представители других групп, защищаются, угрожая или нападая на обидчика или вызывая полицию.
Испаноговорящие женщины реже становятся жертвами сексуальных преследований и реже, чем другие, подвергаются насилию дома. С наибольшей вероятностью они становятся жертвами насилия только вне дома. Женщины индейского происхождения чаще всего преследуются знакомыми и с наименьшей вероятностью — незнакомцем. 70% обидчиков женщин индейского происхождения употребляли наркотики или алкоголь во время правонарушения (по сравнению с 49% для женщин других групп).
На основе проделанного анализа делается вывод о том, что ряд факторов усиливает риск насилия именно для женщин, прежде всего относящихся к различным группам мигрантов. Это факторы частой смены места проживания, одиночное проживание, наличие малолетних детей, возможность быть использованной для удовлетворения сексуальной потребности. Очевидна высокая степень зависимости виктимности женщин от культурного фона их окружения, определенного той или иной этнической принадлежностью.
Данные приведенных выше социологических исследований, которые были проведены на самом высоком научном уровне, не могут вызывать сомнений, но нередко они расходятся с представлениями, бытующими в общественном мнении. К примеру, это то, что женщины индейского происхождения подвергаются насилию почти вдвое чаще чернокожих женщин. Было выявлено, что занятость на производстве или в общественной сфере увеличивает степень виктимности чернокожих, испаноговорящих женщин или женщин индейского происхождения. Это также труднообъяснимо с точки зрения здравого смысла. Поскольку отмеченные закономерности в основном являются результатом чисто эмпирических исследований, их бывает трудно интерпретировать, а тем более предсказать в рамках теоретического анализа.
Поэтому представляется важным при разработке общей модели виктимизации женщин учитывать расовые и этнические культурные различия, не только опираясь на житейский опыт, здравый смысл или общетеоретические дедуктивные выводы, но и используя данные соответствующих социологических исследований. В таком случае можно составить с большой долей вероятности прогнозы возможных актов насилия и использовать их для виктимологического предупреждения насильственной преступности. Например, учитывая, что азиатские женщины могут быть более уязвимы в случае занятости на производстве и то, что они в основном подвергаются стихийному насилию, имеют самую высокую пропорцию инцидентов в общественных местах, совершенных трезвыми незнакомцами, с оружием или группой, можно предположить, что преступление, скорее всего, произойдет в течение их обычного движения к месту работы и от него. Поэтому в местах компактного проживания и работы иммигрантов из азиатских стран было признано целесообразным усилить уличное патрулирование в утренние и вечерние часы.
В целом нужно признать, что такого рода комплексные исследования могут составить предпосылку для построения эффективной модели виктимности представителей этнических меньшинств с учетом особенностей их рисков и защитных факторов, различных культурных контекстов, особенностей гендерного характера. При этом следует учитывать, что не только негативное отношение к этническим меньшинствам остального населения делает их повышенно виктимными, но и сам факт совместного проживания социальных групп, для которых характерны различные традиции, формирующие образ жизни и стереотипы поведения. Мотивация поведения, тип реакции на действия окружающих, даже представление о вежливости могут стать фактором дополнительной виктимизации. X. Уоллис рассказывает о случае, когда таксист, выходец из Нигерии, был подвергнут насилию только потому, что его манера говорить, опустив глаза в землю, воспринималась как невежливая. В то время как для его народа это было, наоборот, способом показать социальную дистанцию, существующую между ним и говорящим, и выразить свое уважение.
Сказанное имеет значение, прежде всего, в отношении групп мигрантов. По мере интеграции их в общество (особенно на протяжении нескольких поколений) действие «фактора образа жизни» на процесс виктимизации постепенно снижается, что, однако, отнюдь не вызывает автоматического снижения виктимизирующего потенциала несовместимости культур (как кажущейся, так и действительно имеющей место).
Очевидно, что опыт криминологического исследования этнокультурных факторов виктимизации различных социальных статусов, предпринятый американскими криминологами, становится особенно актуальным в условиях глобализации, когда массовая миграция, мультикультурализм и систематическое межнациональное взаимодействие в той или иной мере становятся характерными для большинства экономически развитых стран.
В последние десятилетия усиливается негативное отношение к мигрантам, общество все более приобретает черты мульткультурализма, выполняет роль катализатора негативного отношения к представителям коренных этнических групп. В итоге в Нью-Йорке 30% всех инцидентов, связанных с насилием против национальных меньшинств, были совершены против негров, не являющихся мигрантами в первом поколении. Другие 30% были совершены против евреев. В Лос-Анджелесе в том же году большинство расовых инцидентов было направлено против негров, более чем 90% преступлений на почве религиозной ненависти — против евреев. В последнем случае, однако, следует признать воздействие сложного комплекса факторов виктимизации, на фоне которых указанный выше не представляется определяющим.
В целом выделяются следующие особенности жертв преступлений, совершаемых на почве расовой или религиозной ненависти, на почве негативного отношения к другой культуре, или, повторяя выражение Ю. Хабермаса, к «другому». Эти преступления имеют тенденцию быть совершенными многократными обидчиками в отношении незнакомых лиц, которые имеют четко выраженную принадлежность к той или иной этнической, религиозной и другим группам. Они обычно совершаются в местах, хорошо знакомых жертве, которая с высокой долей вероятности будет испытывать после инцидента опасение повторного нападения. Жертвы насилия будут в большей степени и в течение более длительного периода времени переживать последствия насилия, возможны более глубокие психологические травмы, чем для жертв аналогичных преступлений, не связанных с культурологическими факторами. В виктимологических исследованиях обращается внимание на негативное отношение к представителям этнических меньшинств, которое нередко проявляется полицейскими. Так, например, в обзоре полицейской практики в штате Огайо почти половина всех чернокожих респондентов сообщила, что они подвергались несправедливому задержанию и насилию со стороны полиции, по сравнению только с 9% белых респондентов-ответчиков. Большинство американцев, независимо от расово-этнического происхождения, полагают, что полицейское насилие в отношении мигрантов и этнических меньшинств составляет существенную социальную проблему. Согласно опросам Гэллапа, увидевшим свет более чем половина американцев (59%) полагает, что полиция «активно практиковала расовые преследования»; при этом 81% высказался неодобрительно относительно этой практики. 6% белых и 42% чернокожих респондентов отвечали, что они были остановлены полицией из-за их расовой принадлежности.
При этом сам факт столкновения с полицией часто является даже менее травмирующим для жертвы, чем его напряженное ожидание. Поэтому чернокожие и испаноговорящие водители часто вносят изменения в свои маршруты исключительно для того, чтобы избежать такого опыта. Они избегают посещать те места, в которых, как они полагают, будут выглядеть для полиции подозрительными. Некоторые респонденты сообщили, что они не покупают дорогих автомобилей, которые привлекают внимание полицейских и увеличивают вероятность того, что их владельцы будут остановлены и в дальнейшем подвергнутся незаконному насилию со стороны полицейских.
Подобного рода негативное отношение полицейских и представителей этнических меньшинств друг к другу, которое, как мы видим, имеет достаточно широкое распространение в Северной Америке, без сомнения, способствует дополнительной виктимизации последних. Мигранты, чернокожие, испаноговорящие и прочие жертвы преступлений нередко опасаются обращаться с заявлениями в полицию, опасаясь подвергнуться дополнительному насилию со стороны ее сотрудников. Так, один из представителей американской этнической группы азиатского происхождения заявил, что многие жертвы криминальных посягательств будут скорее говорить с репортером этнической газеты землячества, чем с сотрудником полиции. Причины указывались тройные: репортер говорил на языке жертвы; он был хорошо известен национальному сообществу; в этом человеке не видели потенциальной угрозы.
В целом расизм, ксенофобия, нетерпимость продолжают оставаться значимой проблемой для современного общества. В том числе и проблемой криминологического порядка, поскольку ксенофобия нередко оборачивается насилием по отношению к этническим меньшинствам. Ее главной особенностью в эпоху глобализации является «опосредствование культурой»: представитель этнического меньшинства вызывает ненависть уже не просто как «чужой», а как носитель чуждой культуры — как «другой». Вместе с тем до настоящего времени нерешенной остается проблема учета особенностей культуры как преступников, так и жертв в уголовном процессе, в судопроизводстве, в практике специально-криминологического предупреждения преступлений. В зарубежной виктимологии проблема насилия над этническими меньшинствами как представителями иной культуры корреспондирует изучению вопросов повышенной виктимности сексуальных меньшинств как носителей специфической субкультуры, так и вследствие особенностей их поведения, существующих предрассудков и фобий и т.п.
Факторы виктимности сексуальных меньшинств
Однако отмечается преобладание противоположной тенденции возрастания степени толерантности в обществе, которая также характерна для глобализирующегося общества. В связи с этим в последнее десятилетие можно отметить определенное снижение степени виктимности социальных групп, традиционно считавшихся высоко виктимными. На это указывают западные виктимологи в своих работах, посвященных проблемам сексуальных меньшинств. При этом обращается внимание на близость виктимологических параметров представителей мужского и женского гомосексуализма.
В западном обществе все более утверждается мнение о том, что гомосексуальное поведение следует рассматривать как альтернативный сексуальный образ жизни, а не как ненормативное поведение, а потому социальным императивом является толерантное отношение к гомосексуалистам. Однако это мнение отнюдь не принято всеми членами общества. Многие продолжают трактовать гомосексуализм как неестественное сексуальное поведение. При этом негативное отношение зачастую имеет ярко выраженную эмоциональную окраску, способствующую формированию установки на агрессивное поведение вплоть до его криминальных форм. В итоге криминологи вынуждены констатировать более высокий уровень насилия в отношении гомосексуалистов по сравнению со средним уровнем населения. Кроме того, открытие и распространение СПИДа с его высокой смертностью затронули гомосексуальные группы особенно сильно, что вызвало к ним дополнительное опасение, ненависть и дискриминацию.
Исследования, проводившиеся в Бостоне, Чикаго, Детройте, Миннеаполисе, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, показали, что более 30% всех насильственных преступлений, направленных против гомосексуалистов, совершали группы, состоящие из двух или больше преступников, объединенных негативным отношением к гомосексуалистам. 43% инцидентов включали физическое насилие. Был высок уровень нанесения ранений: только 37% жертв могли убежать, не получив ранений, 28% получали незначительные повреждения. 16% жертв нуждались в амбулаторном лечении, 17% нуждались в стационарном лечении и 3% жертв получали раны, несовместимые с жизнью.
Гомосексуалисты оказываются и более уязвимыми в отношении семейного насилия. Имеются в виду так называемые нетрадиционные семьи, среди которых столь же распространено взаимное насилие, как и в семьях гетеросексуалов. Разница заключается лишь в том, что первые гораздо реже обращаются в полицию и прибегают к защите правоохранительных органов, полагая, что в полиции и в системе юстиции распространено негативное отношение к гомосексуальным бракам.
Вместе с тем, хотя уровень виктимности гомосексуалистов признается исключительно высоким, многие криминологи отмечают наметившуюся в последнее десятилетие в западном обществе устойчивую тенденцию к снижению насилия против сексуальных меньшинств. Это можно объяснить, прежде всего, возрастанием степени толерантности в обществе, распространением информации, способствующей формированию положительного имиджа сексуальных меньшинств, возможно, и канализацией агрессии по отношению к национальным меньшинствам и мигрантам.
Факторы изменения параметров виктимности отдельных социальных групп и групп населения в современных условиях напрямую связаны с глобализацией, с криминогенными и виктимогенными обстоятельствами, сопровождающими ее процессы. Изменение культурной среды воспроизводства большинства групп, процессы миграции, формирование транснациональной системы классификации («параллельной» по отношению к традиционной), характерное для глобализации изменение культурологических параметров социальной среды — все это может усилить или, наоборот, снизить уровень виктимизации социального статуса. Степень влияния факторов, связанных с глобализацией, на виктимность социальных групп и статусов будет напрямую зависеть от того, являются ли доминирующими для ее представителей в процессе виктимизации социальные или же внесоциальные факторы, зависит ли виктимность в большей степени от образа жизни потенциальной жертвы или же от отношения к ней представителей других социальных групп.
В глобализирующемся постиндустриальном, и в архаическом, и в любом другом обществе существует группа лиц, которые виктимны уже по самой своей природе. Это женщины, дети, инвалиды, престарелые граждане и др. Сведения об их виктимизации и о проценте этих высоковиктимных статусов в каждом социальном слое должны составлять основной элемент общей виктимологической характеристики общества.
Такого рода подход может составить методологический фундамент для статистического сравнительного анализа виктимности социальных групп различных регионов, поскольку в совокупности лабильных параметров виктимности, обусловленных постоянной изменчивостью социальных процессов, будут заложены некоторые общеконстантные величины. Константность их виктимности обусловлена тем, что за основу выделения данного статуса берутся не социальные, а естественные характеристики: пол, возраст, состояние организма. Они внесоциальны, а потому неизменны относительно движения социума. Другая открывающаяся возможность методологического характера связана с перспективой экстраполяции данных исследования виктимности социальных статусов и групп в одном регионе (стране) на социум другого региона, в том числе и при существенно различающихся социальных параметрах.
Таким образом, указанная схема криминогенной виктимности социальных групп должна быть основана на принципе концепто-образующей базисности данных о константной виктимности традиционно уязвимых групп населения. Введение в эту схему переменных показателей должно корреспондировать информации о характере и степени виктимизации групп с лабильной виктимностью. При этом показатели о миграции населения, виктимности и криминализированное мигрантов, характере и степени их взаимодействия с основными группами общества-рецепиента и включенности в их структуры должны находиться под особым вниманием исследователя. К такому выводу нас подводит знакомство с материалами из зарубежных и отечественных источников.
Вместе с тем существующий на сегодняшний день уровень прикладных исследований виктимологической направленности в Российской Федерации, подготовка российских ученых (не говоря уже о практиках) по вопросам теории и эмпирии социальной виктимологии, степень сотрудничества с зарубежными исследовательскими центрами, фондами, всеми заинтересованными субъектами научно обоснованного виктимологического предупреждения — все это совершенно не соответствуют уровню задач, выдвигаемых практикой.
Поэтому сравнительный анализ взаимосвязанных процессов социальной классификации и виктимизации населения в России и на Западе может иметь статус лишь предварительной гипотезы, трансформация которой в развернутую виктимологическуто теорию возможна лишь вследствие:
1) инвентаризации имеющегося на сегодняшний день теоретического и эмпирического материала;
2) его научного обобщения на том уровне, который допускает состояние разработанности темы в России и на Западе;
3) определения комплекса целей и оптимальной методологии прикладного социолого-виктимологического исследования виктимности социальных групп и статусов в России с учетом возможностей сопоставления с аналогичными индикаторами и данными в других странах;
4) организации соответствующих эмпирических исследований в России силами отечественных и зарубежных криминологов, их научного обобщения, последующего мониторинга наиболее виктимных групп;
5) разработки комплекса рекомендаций и программы практических мероприятий по виктимологическому предупреждению преступности и девиктимизации населения страны;
6) осуществления с учетом возможностей научно обоснованной экстраполяции модели виктимизации населения в странах Запада на российский социум, прогнозирования тенденций криминализации и виктимизации различных социальных групп в России. Очевидно, что концептуализация научной гипотезы в таком случае будет осуществляться в тесном взаимодействии с практикой, результаты исследования теоретического и эмпирического уровней будут взаимно корректироваться, результат будет одновременно фиксироваться в разработке детально обоснованной научной теории и реализации системы практических мероприятий предупредительного характера.
Проблемы ускорения процессов криминогенной виктимизации населения — общие и для России, и для стран Запада. Более того, глобализация несет в себе предпосылки выравнивания социальных условий, а значит, и унификации опыта девиктимизации общества, социального слоя, личности, накопленного в высокоразвитых странах. Результаты обобщения эмпирических исследований виктимности социальных групп и разработки путей их девиктимизации, предпринятой западными криминологами, могут быть в полной мере востребованы и в нашей стране, если их адаптировать к социальным условиям, традициям работы правоохранительных органов и к практике законотворчества.
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. 
