Понятие военной демократии, особенности ее организации
Период разложения первобытнообщинного строя характеризуется существенными изменениями и в формах общественной организации. Имущественное неравенство порождало и общественное неравенство. Из общей массы членов рода выделяется обособленная группа вождей, военачальников, жрецов.
Появление войн как постоянного промысла способствовало развитию военной техники и военной организации. В этих условиях большое значение приобретает военный предводитель. Поначалу это был обычный старейшина, но в дальнейшем, как правило, появлялся особый военный вождь племени или союза племен, оттеснявший на задний план других старейшин. Возникла специфическая организация власти, которую Маркс и Энгельс вслед за Морганом назвали «военной демократией». Это была пока демократия, потому что еще сохранялись все первобытные демократические учреждения: народное собрание, совет старейшин, племенной вождь. Но это была уже иная, военная демократия, потому что народное собрание было собранием лишь вооруженных воинов, а военный предводитель, окруженный и поддерживаемый своей дружиной, приобретал все больше влияния и власти за счет других старейшин. Система военной демократии еще предполагала равенство всех воинов: каждый участник грабительского похода имел право на свою долю добычи. Но, с другой стороны, она уже не знала фактического равенства: не только военный предводитель, но и его приближенные и дружинники забирали себе большую и лучшую часть награбленного. Эти лица, используя общественное положение, обращали в свою собственность лучшие участки земли, приобретали большее количество скота, брали себе значительную часть военной добычи. Свою власть они использовали для защиты личных интересов, для удержания в повиновении рабов и неимущих соплеменников. Вошедшее в обычай замещение родовых должностей из определенных семей превращается в почти неоспоримое право этих семей на их занятие. Власть вождей и военачальников становится наследственной и усиливается вследствие постоянных войн. Вокруг вождя группируются его приближенные, образующие военную дружину, которая с течением времени выделяется в качестве особой привилегированной общественной группы. Это зародыш постоянного войска.
Старая родовая демократия все более уступает место новой форме общественной власти — военной демократии, по имени которой эпоха распада родового строя получила условное название «эпохи военной демократии». Это была демократия, поскольку, несмотря на имущественное и общественное расслоение, племенная верхушка была вынуждена считаться с мнением рядовых членов племени. Наряду с дружиной, определенную роль в управлении обществом играют все взрослые боеспособные мужчины племени, образующие народное собрание. Сохраняются и другие родовые учреждения: вожди, совет старейшин. Но характер этих учреждений существенно изменяется. Вожди и старейшины, представляющие богатые патриархальные семьи и опирающиеся на вооруженную дружину, фактически решали все дела. Народное собрание, как правило, лишь выслушивало их решения. Так органы общественной власти все более отрываются от народа и превращаются в органы господства и угнетения, в органы насилия по отношению, как к своему народу, так и к другим племенам. «Военачальник, совет, народное собрание,— писал Энгельс,— образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни».
В свою очередь органы родового строя по мере разложения первобытнообщинного строя, социальной дифференциации первобытного общества в результате дальнейшего разделения труда трансформируются либо в органы «военной демократии», либо в органы политического властвования, характерные уже для раннеклассового общества. По традиции, идущей от Л. Г. Моргана, генезис институтов военной демократии связывается с тем этапом в эволюции родового общества, на котором командование войском стало важнейшей формой управления, а общинная организация переросла границы рода, фратрии и становится племенной. В ряде случаев (как, например, у ирокезов) эта организация разрослась до масштабов конфедерации племен. Единого определения военной демократии у Моргана нет, он выделяет те или иные ее черты в их конкретно-исторических проявлениях у разных народов. Правда, попытку обобщить эти черты он сделал: «Это была особая организация, не имеющая параллели в современном обществе, и она не может быть описана в терминах, принятых для монархических учреждений. Военная демократия с сенатом, народным собранием и назначенным и избранным полководцем — таково приблизительное, хотя и не совсем точное, определение этой столь своеобразной формы правления, принадлежащей исключительно древнему обществу и покоившейся на чисто демократических учреждениях».
Военная демократия обычно связывается с периодом, когда мирному состоянию патриархальных общин приходил конец, а ведение войн приобретало все большее значение. Для пополнения числа рабов, труд которых начинает использоваться уже в эпоху патриархата (домашнее или семейное рабство), требовались военные набеги. Военная добыча играла особую роль в экономике общины, являясь дополнительным (а подчас и основным) источником существования.
Военная организация племени накладывала отпечаток на учреждения родовой демократии: «Грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и подчиненных, ему военачальников; установленное обычаем избрание их приемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со времени утверждения отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сначала терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют...» Разделение военных и гражданских функций управления наступило не сразу, оно произошло, вероятно, уже в период создания конфедераций племен, организуемых в целях обороны или для военных набегов и захвата добычи и рабов.
Однако видеть в войнах единственную причину перестройки организации общественной власти в общинах было бы неверно. Следует назвать в ряду таких причин усложнение структуры производства, вызванное совершенствованием производительных сил. Это позволяло совершенствовать как орудия плужного земледелия, так и оружие, и военное снаряжение. Углубление имущественного неравенства, дифференциация хозяйственной деятельности и имущественных отношений, эксплуатация труда пленников вели к стратификации общества, а вместе с ней к столкновению групповых и личных интересов. Появлялась необходимость в придании внутренней организации общины большей гибкости, не ослабляя при этом дисциплины «осадного положения». Возрастала и роль внешних контактов племени, вынужденного заключать военные союзы с другими племенами, т. е. появлялась функция «внешних отношений».
Решение внутренних споров и претензий переносилось в совет старейшин родов. Вождь становился верховным арбитром племени, хотя роль собрания в решении общих дел отнюдь не падала, а даже возрастала. Но речь шла уже об уровне племени или конфедерации племен, т. е. прежде всего об уровне военной организации. Более того, народное собрание, как и совет старейшин, превращалось в постоянный орган управления со своей процедурой. Это собрания «панку» по родовому признаку у хеттов; собрания боеспособных воинов в Древнем Шумере; собрания рядовых свободных граждан «гожень», о которых известно из китайских древних источников; народные собрания «сабха» или «самити», упоминаемые индийскими хрониками; народные собрания древних германцев эпохи раннефеодального (варварского) государства, скандинавские тинги, древнерусские вече, которые были, очевидно, преемниками давних традиций родовой и военной демократии. Такая преемственность особенно отчетливо прослеживается на классическом примере Древней Греции.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
От сходки сородичей времен родовой демократии народное ахейское собрание отличалось не только более сложной процедурой своего проведения, но и расширением круга своих полномочий. Оно решало вопросы войны и примирения с соседями, раздела добычи, переселения, изгнания или казни предателей, проведения общественных работ, наконец, оно обсуждало кандидатуру и выбирало вождя. Можно сказать, что если раньше общинники от мала до велика, толпились вокруг заседающего совета старейшин, выражая криками согласие или несогласие с его решениями, то теперь собрание превратилось в работающий орган, на который допускались только взрослые воины-мужчины и на котором каждый воин имел право высказаться.
В начальный период военной демократии наблюдалось широкое участие рядовых общинников во всех сферах жизни общины. Народное собрание, совет и вождь-военачальник были постоянными органами управления. «Это была наиболее развитая организация управления, какая вообще могла сложиться при родовом строе; для высшей ступени варварства она была образцовой»,— писал Ф. Энгельс.
Демократические черты «поздней» военной демократии на первый взгляд во многом еще напоминали общественный порядок родовой демократии. Вместе с тем, несмотря на повышение роли собрания, оно уже являлось не собранием всего взрослого населения общины, а собранием только воинов. В мирное время это было собрание свободных общинников-собственников, причем из круга его участников были исключены женщины, пришельцы и рабы. Иными словами, собрание эпохи военной демократии, его решения, уже не совпадали с интересами всего взрослого населения, принадлежащего к данному роду, племени. Присвоение большей и лучшей части военной добычи, дани или прибавочного продукта общины родоплеменной верхушкой не могло не вести к постепенному отстранению рядовых общинников от повседневного управления общинными делами, к усилению позиций племенной аристократии в управлении, проявлявшей тем большую агрессивность и стремление к упрочению своего положения, чем больше война становилась естественным состоянием общественной жизни.
Если в эпоху родовой демократии ограничения на участие в органах публичной власти носили чаще всего половозрастной характер, то у племен индейцев Северной Америки в эпоху военной демократии ограничения на участие в управлении уже были связаны с иными критериями: «Демократические основы политического управления этих племен постепенно сужались, и власть все больше сосредоточивалась в племенном совете, в заседаниях которого принимали участие четыре класса должностных лиц:
1) мирные вожди;
2) военачальники;
3) жрецы — хранители племенных святынь;
4) заслуженные воины, заменившие собой участие вооруженного народа».
Как ни велика была еще роль народного собрания в жизни племени, основную роль играли племенная знать и вождь. Прежде их сила заключалась в моральном авторитете, теперь — в богатстве, родовитости, влиянии на рядовых общинников, а вождя — и в военных заслугах перед племенем. Возвышению военачальника вождя способствовала формировавшаяся вокруг него группа воинов, живших в основном военным промыслом (дружинников). Усиление роли племенной аристократии как самостоятельной социальной силы в управлении жизнью племени происходило и по мере того, как племенная организация получала преобладание над родовой и разрушалось кровнородственное единство коллектива. Влияние племенной знати увеличивалось и в результате сочетания управления отдельным родом с управлением всей общиной как социально цельной единицей.
Свои экономические и социальные привилегии племенная аристократия и вождь стремились передать по наследству. В целом происходила борьба демократических и олигархических начал в управлении. Одним из инструментов этой борьбы была постепенная сакрализация власти вождя, в которой племенная знать видела важный фактор укрепления и своих позиций, поскольку они охранялись авторитетом этой власти.
Следует отметить, что ученые XIX — начала XX в. в большинстве своем переоценивали «патерналистские» элементы в общинной жизни. В действительности принцип старшинства в роду и родословная служили лишь дополнительным обоснованием претензий племенной верхушки на укрепление своих экономических и социальных позиций в период, когда ее попытки узурпировать власть наталкивались на сопротивление рядовых общинников. В этих же целях использовались жреческие функции. О разнообразии средств, используемых родовой знатью для упрочения своей власти, свидетельствуют исследования этнографов: это и внесение за молодых общинников выкупа за жен, и так называемые престижные пиры, и проведение расчистки общинных земель за свой счет и т. д. Но за всем этим скрывалось присвоение совокупного прибавочного продукта общины и использование труда общинников в самых различных формах: подношения с урожая или удачной охоты; право первого доступа к военной добыче; «добровольная» работа общинников на землях старейшин. К числу упомянутых средств относились и союзы знати (мужские союзы).
В то же время интересы племенной аристократии подчас вступали в конфликт и с интересами вождя и дружины. Л.Г. Морган говорил о конфликте гражданской власти в лице совета с военной в лице высшего военного вождя. Соперничество этих двух сил способствовало в течение довольно длительного времени сохранению суверенитета народного собрания, поскольку последние могли апеллировать к нему, к примеру, чтобы использовать его право смещать вождей. В повествовании Геродота о скифах показана относительно значительная роль народного собрания, несмотря на далеко зашедшее социальное расслоение и образование наследственной родовой и военной аристократии. В данном случае народное собрание можно, на наш взгляд, рассматривать как важный инструмент «равновесия властей» — родоплеменной и военной. В тех же общностях, в которых родоплеменная и военная власть были собраны, образно говоря, в единый кулак и персонифицировались одним вождем предводителем, иерархизация организации власти и ее обособление от остального населения зашли уже далеко (здесь, видимо, уже имело место «правительство без государства»).
Иерархическое начало, отчетливо выраженное в поздней военной демократии, стало со временем основой политической организации формирующегося классового общества и государственности. Следует, однако, уточнить, что военная иерархия местами не получила развития, к примеру, в полинезийских обществах, где власть оставалась в руках родоплеменной знати, или же в обществах тропической Африки, где сакрализация и иерархизация власти шли по пути выдвижения религиозных руководителей общины или «гражданского» вождя. Особые формы приобрело отчуждение управленческой власти в восточных обществах, характеризовавшихся большими особенностями классообразование. (Выявление этих особенностей, ставших объектом научной дискуссии, — предмет отдельного исследования.) Напротив, у кочевых племен и народов, находившихся в состоянии войны на протяжении веков, военная демократия часто сохранялась как устойчивая форма организации общественной власти.
Исследование процесса иерархизации управления к отчуждения функций властвования на поздней стадии военной демократии часто рассматривается современной наукой через призму феномена «вождизма» как предтечи отношений классового господства и подчинения и формирования органов политического властвования и государственности.
Период «вождизма» как переходный период от военной демократии к государственности со всеми ее признаками выделяется специалистами по истории древности, востоковедами, этнографами у различных народов: у индейцев майя и индейцев Северной Америки, у народностей Сибири, Африки, у обитателей островов Океании, у народов Дальнего Востока.
Большинство исследователей, опираясь на данные исторической науки, этнографии и археологии, на анализ содержания мифов и древнейших памятников письменности, считают, что формированию государства предшествовали пред государственные властные структуры. Некоторые авторы (прежде всего Л. С. Васильев) ввели в научный оборот новое (и пока еще вызывающее споры) понятие прото государства — чудом (от англ, chief— вождь), которое охватывает период формирования государства.
Рамки нашей работы не позволяют вдаваться в детали теоретической дискуссии по этому вопросу. Отметим лишь, что перерастание военно-демократического управления в вождистско-иерархическое не вело автоматически к образованию государственных структур. У разных народов в разное время сложились такие признаки становления государства, как отделение от общества публичной власти, располагающей особым аппаратом принуждения, разделение населения по территориальному признаку (во многих африканских и азиатских обществах сохранилось разделение по родоплеменному признаку и не было больших поселений), возникновение права как системы норм, выражающих волю господствующих классов и обеспеченных принудительной силой публичной власти. У многих народов процесс классообразования отставал от появления государственных структур, что также заслуживает отдельного рассмотрения.
Становление надобщинных властных структур было связано с узурпацией общинной верхушкой наряду с военно-предводительными функциями общественных функций, прежде всего по организации хозяйственной деятельности (в одном случае это была организация ирригационной инфраструктуры, в другом — распределение земельных наделов, в третьем — определение мест пастбищ и т. д.) и по перераспределению избыточного продукта.
Одним из первых обобщил особенности формирования политической организации на этой стадии на примере племени Центральной Австралии М.О. Косвен. Все властно-управленческие решения в этих племенах принимались участниками совещания, состоявшего из стариков высшего ранга и положения, глав локальных групп или тотемов, воинов и «докторов». Лишь после того, как совещание принимало какое-то решение, один из его участников сообщал суть последнего другому собранию, на котором присутствовали уже все пожилые мужчины, располагавшиеся по кругу (молодежь могла присутствовать на собрании, но оставалась вне круга). М.О. Косвен отмечал: «Наиболее существенная и знаменательная черта австралийского главарства заключается в том, что политический глава группы, не будучи иногда ни самым старшим, ни физически наиболее сильным, ни самым мудрым, ни военным вождем, ни обладающим лично сверхъестественной мощью, является лишь ставленником экономически господствующей группы геронтов. Выходя из их среды, он остается с ними целиком связанным, им подчиненным, лишь их представителем... Здесь, на одной из примитивнейших ступеней человеческой культуры, власть уже предстает перед нами как организация экономического господства».
Поскольку уровень производительности труда, достигнутый на этой стадии развития первобытного общества, был еще недостаточно высок для того, чтобы правящая верхушка могла присваивать себе значительную долю избыточного продукта, то роль войны как внешнего источника обогащения продолжала не только сохраняться, но и повышаться. При этом военная деятельность в условиях уже далеко зашедшего разделения труда стала, по выражению Р. Люксембург, «специальностью определенных кругов первобытного общества». В этой связи следует учитывать, что именно в воинственных скотоводческих, кочевых племенах, где в военные операции часто вовлекались и рядовые соплеменники, демократизм участия их в принятии важных решений был значительно выше, чем в земледельческих протокрестьянских обществах. В этих последних функция защиты общества являлась монополией особого военного сословия, терявшего связь со своими общинами и служившего орудием насилия обогащающейся военной и племенной аристократии против своих соплеменников.
Иерархизация системы военной демократии сопровождалась дальнейшим отстранением рядовых общинников от управления общиной, причем этот процесс шел иногда быстрее, чем отчуждение производителей от средств производства, которое большей частью еще носило скрытный характер. Народное собрание все чаще подменялось сходкой военной дружины. Совет старейшин и тайные союзы родовой знати превращались во все более важные центры принятия властных решений, лишь часть которых затем выносилась на формальное утверждение собранием общинников. Это позволяло налагать на рядовых общинников новые повинности, которые (наряду с использованием труда добытых на войне рабов) способствовали обогащению родовой аристократии. Ускорялись распад родоплеменной организации и появление военных и гражданских поселений, лишенных родовых связей. Стали намечаться институционализация обычаев и правил поведения, трансформация их в нормы права, дифференцирование, применявшееся к различным социальным стратам и влекущее за свое нарушение санкции со стороны уже не собрания соплеменников, а выдвигаемых знатью судей и жрецов.
Подчинение органов общинного самоуправления вождю и его группе позволяло племенной верхушке присваивать уже значительную часть производимого общественного продукта, что ускоряло как процесс классообразования, так и дальнейшее отчуждение власти. Но наряду с очевидными признаками государственности продолжали бытовать и формы общинного самоуправления — это и затрудняет фиксацию «готовых» государственных форм властвования в истории многих обществ. Отсюда попытки ввести понятия «пред государства», «раннего государства» или «варварского государства». Все эти попытки заслуживают внимания (при условии, что они опираются на знание фактов и научно обоснованную методологию). Для нас же особенно важно то, что на данном этапе институты политического участия (а применительно к этому периоду уже позволительно говорить о политическом властвовании) претерпевают серьезную ломку. Однако, поскольку организационно-управленческая деятельность верхушки (как бы далеко ни зашло ее отделение от народа) требовала своего идеологического обоснования и санкционирования, новые формы властвования сочетались со старыми. Весьма часто прежние традиции родовой и военной демократии переносились как «освященные» временем в государство. Классический пример такого сосуществования традиций и новых форм дает Древняя Греция.
Следует особо обратить внимание на то, что возникновение военной демократии — есть переходная форма от первобытной демократии к демократии классового общества. Ее внешние признаки — должность военачальника в сочетании с ограничивающими ее учреждениями. Морган постоянно подчеркивает, что военачальник — это военный вождь, а не царь, что это именно должность, должность выборная и с ограниченной властью, что царская власть несовместна с родовым строем. Ограничивающие власть военачальника органы — совет старейшин и народное собрание. Но наличие их обоих необязательно.
Таким образом, сущность военной демократии — сочетание пронизывающей всю жизнь общества воинственности со свободой народа, которую Морган отождествляет с демократией. Он пишет: «Где господствует военный дух, как это было у ацтеков, там естественным путем при родовых учреждениях возникает военная демократия».
История Европы знает две большие эпохи, к которым прилагается термин «военная демократия», — период складывания классовых обществ древнего мира (греки «героической», или «гомеровской», эпохи, в начале века датируемой XI—IX вв. до н. э.) и римляне «эпохи царей» в период складывания обществ средневековья в I тыс. н. э. у народов, не знавших рабовладельческого строя, — германцев и славян. Большинство исследователей сходятся на том, что эти две эпохи классообразования привели к складыванию обществ, различных по своей формационной природе: в первом случае — рабовладельческих, во втором — феодальных.
Сходство политического устройства двух указанных групп обществ (с одной стороны, греки XI—IX вв. до н. э. и римляне VIII—VI вв. до н. э., с другой — германцы с начала новой эры до образования у них раннесредневековых государств, разновременного у разных этнических группировок, и славяне VI—VII вв. н. э.), заключающееся в существовании народного собрания, совета старейшин и военачальника, является общепризнанным. Вопрос состоит в том, можно ли говорить о сходстве в сфере социально-экономических отношений.
В раннегреческом и раннеримском обществах разложение родовых отношений и складывание соседской общины далеко не было завершено в период формирования классов и государства. Родовые связи долгое время оставались определяющим типом социальных связей. Родовая собственность на землю сохранялась и продолжала существовать даже в период развития античного общества.
Разложение родовых связей и складывание соседской общины не предшествовали в древности оформлению классового и государственного строя, а совпадали с ним, так как само государство принимало форму общины (полис). Напротив, у германцев и славян классовое общество формировалось в условиях, когда родовая община и родовая собственность на землю являлись пройденным этапом развития. Разложение родовых связей и складывание соседской общины здесь предшествовали появлению классов и государства.
Правильное понимание военной демократии, прежде всего, предполагает определение исторической эпохи, которой она присуща. Эпоха военной демократии — это не последняя стадия разложения первобытного общества. Она существует и в эпоху переходного периода от первобытного общества к классово-антагонистическому. Этот переходной период является переходным не только в развитии базиса, но и надстройки. Подобно тому, как само общество переходного периода представляет собой переходную форму от первобытнообщинного строя к антагонистической формации, так и органы и нормы управления обществом этого переходного периода будут переходными формами от органов и норм самоуправления первобытного общества к органам и нормам управления антагонистического общества, к государству и праву.
Таким образом, государственная организация общества возникает после военной демократии, а сама военная демократия есть выражение процесса возникновения государства. Ее сущность в том и заключается, что она представляет собой переходную форму органов и норм управления обществом. Военная демократия уже не является органами и нормами общественного самоуправления, но она еще не стала органами и нормами классово-антагонистического общества — государством и правом. Военная демократия сочетает в себе черты и свойства как органов и норм управления первобытным обществом, так и государства и права.
Военная демократия присуща эпохе переходного периода от бесклассового общества к классовому, когда общество уже перестало быть однородным, но еще не стало классовым. Переходной период от первобытнообщинного общества к классово-антагонистическому есть эпоха, на протяжении которой «отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс». Именно в интересах этих отдельных господствующих лиц, которые лишь постепенно объединялись в господствующий класс, и появилась военная демократия, переходная форма в развитии органов и норм управления обществом.
Одной из проблем маленьких деревень в давние времена был высокий процент детей рождающихся с генетическими отклонениями. Причина этого крылась в том, что муж и жена из-за того, что людей в деревнях мало, часто могли приходиться друг другу родственниками.
Вопрос: Какое изобретение конца 19 века резко снизило процент детей рождающихся с генетическими отклонениями в сельской местности?
Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.
Статью подготовил ведущий корпоративный юрист Шаталов Станислав Карлович. 
