Современное состояние и перспективы ускорения роста Российской экономики
После катастрофических событий начала кризиса прогнозы многих отечественных и зарубежных экономистов относительно будущего российской экономики были весьма пессимистичными. Предполагался дальнейший спад производства, в частности, по причине сокращения притока резко подорожавших импортных товаров, используемых при создании компонентов российского ВВП. Вероятность быстрого заполнения внутреннего рынка их российскими аналогами признавалась невысокой. Между тем в России после многолетней рецессии под воздействием комбинации благоприятных факторов, имеющих макроэкономическую природу, обозначился заметный рост.
Россия стала десятой в мире страной, чей ВВП, даже рассчитанный по текущему валютному курсу, превысил 1 трлн. дол. За последние годы по уровню благосостояния своих граждан, измеряемому отношением ВВП (с учетом паритета покупательной способности) к численности населения, наша страна переместилась с 53-го места в мире в конец четвертой десятки, достигнув Эстонии, Словакии и Аргентины. Заметные позитивные сдвиги произошли в структуре инвестирования: значительно увеличилась доля капитальных вложений в активную часть основного капитала — машины, оборудование, транспортные средства — при адекватном сокращении доли вложений в производственные здания, сооружения.
К числу основных внутренних и внешних факторов позитивных перемен в экономике России можно отнести:
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
1) отказ от фиксированного обменного курса рубля и действие эффекта его почти 500%-ной девальвации;
2) увеличение внешнего спроса на продукцию нашей страны и, как результат, улучшение состояния торгового баланса;
3) улучшение качества экономической политики, постепенно укрепляющее доверие общества к правительству;
4) достаточно жесткое сдерживание динамики внутренних цен на продукцию естественных монополий;
5) отставание роста номинальной заработной платы от темпов повышения потребительских цен.
Отказ от фиксированного обменного курса рубля и действие эффекта его почти 500%ной девальвации. В результате отмены валютного коридора и введения режима плавающего обменного курса рубля импортные товары на внутрироссийском рынке скачкообразно подорожали, при этом цены на продукцию отечественных производителей повышались постепенно.
Сдержанный рост внутренних цен сравнительно с темпами номинальной девальвации рубля привел в среднем к двукратному (а, например, по обуви — восьмикратному) сокращению притока в страну импортных потребительских и инвестиционных товаров и их замещению (при наличии большого объема незадействованных производственных мощностей и избыточной рабочей силы) российскими аналогами. Одновременно на внешнем рынке отечественные товары резко подешевели. Получив тем самым серьезные конкурентные преимущества, отечественные предприятия наладили форсированный вывоз своей продукции за границу. Под защитой относительно слабого, девальвированного рубля возросла рентабельность многих предприятий, функционирующих в экспортно ориентированных отраслях и производствах, а также в сельском хозяйстве, легкой и пищевой промышленности. Даже отечественный машиностроительный комплекс стал набирать обороты в рамках стратегии импортозамещения. К тому же взамен прежнего притока импортных товаров в нашу страну стали более активно приходить иностранные капиталовложения, так как во многих отраслях стало выгодно производить продукцию именно на территории России.
Да и агрессивная внешняя политика американского правительства вдохнула новую жизнь не только в нефтяные месторождения (вследствие спровоцированного США всплеска мировых цен на черное золото), но и во многие градообразующие предприятия оборонно-промышленного комплекса России, сыграв тем самым немаловажную роль в наращивании экспорта российского оружия. Именно экспортно ориентированный сектор нашей страны получил наибольший выигрыш от девальвации рубля и благоприятной ценовой конъюнктуры мировых рынков. Накопив серьезные финансовые ресурсы, отечественные экспортеры, доминирующие в структуре валовых национальных сбережений, значительную их часть (за вычетом вложений в зарубежные активы) начали инвестировать в российскую экономику. Наращивание объемов сырьевого экспорта позволило Банку России накопить немалые золотовалютные резервы (по их объему Россия вышла на третье место в мире после Китая и Японии), взамен которых отечественные экспортеры получили масштабный рублевый эквивалент. Их денежные доходы стали растекаться внутри страны, резко нарастив не только инвестиционный, но и потребительский спрос. Иначе говоря, внешний импульс роста — повышение доходов экспортно ориентированных производств — в той или иной степени трансформировался (через определенный лаг) в наращивание внутренних инвестиций преимущественно в те сектора российской экономики, с которыми экспортеры неразрывно связаны технологическими цепочками.
В результате перетока внешних доходов во внутренний спрос и последовательного направления экспорта топливно-энергетических ресурсов в русло преимущественно общенациональных интересов стала ощущаться некая интеграция экспортно и внутренне ориентированного секторов российской экономики. Превращение внешнего спроса во внутренний достигалось и через бюджетные механизмы. Правительству удалось перераспределить в государственный бюджет существенную долю рентных доходов. Если сырьевая й экспортная рента едва ли не целиком оседала в карманах представителей частного олигархического капитала, а затем направлялась в основном на потребительские нужды и проведение спекулятивных операций, то случившееся в начале XXI в. повышение экспортных пошлин на сырую нефть, ставок НДПИ, акцизов на газ и т.п. привело к серьезному пополнению доходов федерального бюджета. Значительное увеличение рентных доходов, перераспределяемых через систему налогообложения и неналоговые механизмы в бюджетную систему, позволило властям посредством целенаправленных государственных расходов запустить мультипликативный эффект наращивания общественного благосостояния. По экспертной оценке, прямой и косвенный вклад ТЭК в приращение ВВП превысил 60%, а в прирост доходов федерального бюджета — 50%, так что рост российской экономики в основе своей оказался сырьевым. Без притока нефтедолларов не было бы укрепления государственного бюджета, а значит, и растущих правительственных социальных и инвестиционных расходов, не возросли бы госзакупки и заработная плата бюджетников, денежное довольствие военнослужащих. Да и сам бум потребительских расходов в немалой степени был инициирован укреплением обменного курса рубля, связанным с притоком в страну валютной выручки экспортеров, следовательно, несравненно большей доступностью качественных импортных товаров для населения России.
Улучшение качества экономической политики, постепенно укрепляющее доверие общества к правительству. Оно проявляется, в частности, в смягчении финансово-кредитной политики. Перелом наступил в момент шумного крушения пирамиды государственных ценных бумаг, парализовавшего действие эффекта вытеснения частных инвестиций и вызвавшего перемещение немалых инвестиций из финансового сектора отечественной экономики в сектор реальный. Лишившись прежних возможностей зарабатывать на спекуляциях с государственными краткосрочными облигациями (ГКО), коммерческие банки стали более дружны с реальным сектором. Заметное падение доходности операций в финансовом секторе (особенно на рынке государственных облигаций), а затем и снижение спекулятивной привлекательности валютного рынка через серьезное удешевление кредита активизировали вовлечение многократно возросшей чистой прибыли частных компаний в инвестирование сферы материального производства. За этим последовало контролируемое увеличение денежного предложения, которое было связано со стремлением Банка России предотвратить чрезмерное укрепление реального курса рубля, и выразилось в постепенном снижении нормы обязательных резервов, а также ставки рефинансирования. Удешевление кредита не могло не привести к заметному расширению сферы потребительского и ипотечного кредитования и, как следствие, к накачиванию совокупного спроса. Начавшаяся налоговая реформа закрепила тенденцию к формированию позитивного инвестиционного климата в России. Ослаблению остроты финансовых проблем, сдерживавших экономический рост, способствовали также инфляционное обесценение внутреннего долга и невозможность дальнейшего сведения федерального бюджета с дефицитом — из-за отказа кредиторов продолжить его финансирование. В результате всего комплекса отмеченных причин за период восстановительного роста среднегодовые темпы увеличения ВВП составили 7%, промышленного производства — 6,1%, сельскохозяйственного производства — 3,7%, а инвестиции нарастали темпом в 11,9%.
Важным проявлением ослабления бюджетно-налоговой политики явилась и приостановка непродуманной приватизации ряда крупных предприятий, переход от массовой к точечной ее форме. Власти фактически признали, что приватизация многих таких предприятий способна дать лишь кратковременный финансовый результат, да и то лишь в случае недопущения внеэкономического передела собственности в пользу рвущихся к российской собственности зарубежных компаний и отечественного компрадорского капитала, выражающего обычно их корыстные интересы. Поэтому под непосредственным контролем правительства сегодня остаются акции в 3704 ОАО и 75 ЗАО, а также почти 10 тыс. федеральных унитарных предприятий, более 37 тыс. федеральных государственных учреждений, свыше миллиона объектов недвижимости.
Альтернативным звеном приватизации антикризисной стратегии в последние годы становится расширение масштабов финансирования государственных инвестиционных программ, ориентированных на восстановление основного капитала данных акционерных обществ и налоговую поддержку наиболее депрессивных регионов страны. Серьезно ограничены интенсивно протекавшие ранее банкротства, в которые зачастую принудительно вовлекались наиболее эффективные предприятия с целью захвата конкурентами контроля над ними. При этом повышен уровень государственного содействия росту реального сектора российской экономики путем заметного наращивания оборонного заказа.
Достаточно жесткое сдерживание динамики внутренних цен на продукцию естественных монополий, что позволило потребителям направлять сэкономленные средства на собственное развитие.
Подобное ценовое регулирование не могло не сказаться на ускорении темпов наращивания совокупного предложения в нашей стране, хотя и позволяло сохраниться многим неэффективным энергоемким производствам, сдерживая тем самым рост народнохозяйственной эффективности. Эксперты Всемирного банка допускают сохранение такого скрытого субсидирования внутренних цен на энергоносители и сырье в качестве стимулятора экономического роста лишь в краткосрочном периоде. В долгосрочной перспективе данная мера может, по их мнению, серьезно затормозить прогрессивную динамику из-за снижения конкурентоспособности новых производств. Думается, однако, что если бы российское правительство решительно отказалось от ограничения ценовых аппетитов монополистов, то массовая гибель обрабатывающих отраслей и производств из-за несбалансированной инфляции, скорее всего, сделала бы экономический рост нашей страны невозможным ни сегодня, ни завтра.
Отставание роста номинальной заработной платы от темпов повышения потребительских цен. Развернувшееся в дальнейшем повышение реальной заработной платы по сравнению с динамикой производительности труда так и не смогло компенсировать ее отставания в период девальвации рубля. Вследствие этого соотношение заработной платы и прибыли в национальном доходе изменилось в пользу последней, и сокращение удельных затрат на оплату труда стало немаловажным фактором ускорения роста российского ВВП. Нарастание доходов сектора нефинансовых предприятий позволило серьезно изменить пропорцию между потреблением и накоплением в используемом национальном доходе в сторону накопления, породив устойчивую тенденцию к росту инвестиционной активности компаний. Общеизвестно, что низкая заработная плата вовсе не является препятствием для оживления национальной экономики в краткосрочном периоде (хотя в периоде долгосрочном ее невысокий уровень, конечно, подавляет стимулы к труду и инвестициям), если, конечно, рассматривать ее не в качестве дохода, формирующего совокупный спрос, а в виде компонента издержек производства как фактора совокупного предложения. Обозначившееся на рубеже веков стремление отечественных предприятий наращивать выпуск продукции за счет всемерной экономии на заработной плате работников предопределило, как отмечал в свое время К. Маркс, возможность сочетания экономического роста в стране с деградацией материальных основ воспроизводства главной производительной силы современного общества — самого работника.
Впрочем, переложение тяжести реформ на плечи народа является у нас давней традицией. Известно, что в петровские времена (точнее, с 1680 по 1710 г.) население России сократилось на 20%, став жертвой стремления властей вырвать страну из оков многовековой хозяйственной отсталости. Двадцатый век не изменил традиции: во второй программе большевистской партии, принятой в 1919 г., в качестве первостепенного требования выдвигалась жесткая увязка заработной платы с производительностью труда.
Такая комбинация изменения совокупного спроса и совокупного предложения, с одной стороны, вызвала временный скачок в динамике ВВП, а с другой — ставила жесткие спросовые ограничения на будущий рост национального продукта в нашей стране, делая невозможным устойчивое развитие целого ряда вполне конкурентоспособных на внутреннем рынке предприятий машиностроительного комплекса (особенно обслуживающих сектор домохозяйств), стройиндустрии, легкой и пищевой промышленности. Ускоренный рост ВВП и борьба с бедностью заведомо не являются взаимоисключающими макроэкономическими целями. Поэтому в предкризисные годы во избежание сжатия спроса правительство заметно скорректировало курс своей экономической политики в плане обеспечения опережающего роста реальной заработной платы и превращения внутреннего спроса в главный двигатель экономического развития России. Следует отметить, что такое повышение уровня оплаты труда, заметно сокращающее риски вложений капитала во внутренне ориентированный сектор отечественной экономики, не заключает в себе сколько-нибудь значимых инфляционных угроз. При сохраняющемся и поныне невысоком удельном весе заработной платы в структуре ВВП позитивный производственный эффект от активизации потребительского и инвестиционного спроса оказывается несравненно более весомым в плане торможения инфляции, нежели негативный эффект от наращивания издержек производства.
Таким образом, восстановительный экономический рост явился результатом действия весьма причудливой комбинации объективных и субъективных факторов, одни из которых обусловлены проведенными реформами, назревшими структурными сдвигами в российской экономике, другие стали прямым следствием ее непозволительно глубокого и затяжного падения в предшествующий период (рано или поздно маятник динамики ВВП просто обязан был качнуться в обратную сторону), третьи явились пассивным отражением девальвации, которая закономерно привела к росту рентабельности экспорта и падению — импорта, четвертые — рост мировых цен на углеводородное сырье в условиях, когда именно оно представляет главный компонент экспорта Российской Федерации — были откровенным везением, улыбкой фортуны.
Темпы посткризисного роста в нашей стране едва ли имеет смысл (как это часто делается) напрямую сравнивать с темпами развития стран «большой семерки», экономика которых традиционно близка к уровню полной занятости. Не секрет, что рекордно высокие темпы расширения (преимущественно экстенсивного) экономики КНР совмещаются с невысоким уровнем производительности труда в этой стране, бросившейся вдогонку за убежавшими вперед странами с «низкого старта». Восстановительный рост, когда страна еще только выбирается из ямы трансформационного спада, бесспорно, заключает в себе больший потенциал, чем рост на гребне производственных возможностей экономической системы.
Многие постсоциалистические страны демонстрируют куда более стремительные темпы догоняющего развития. Например, темпы динамики продукции промышленности Польши, КНР — 633,9%, Индии — 319,8%. С гораздо более высокой скоростью по сравнению с Россией развивалась и экономика многих постсоветских государств. По темпам промышленного роста Россия заняла 6ы место среди стран СНГ (6,3%), отставая от Азербайджана (24%), Украины (10,2%), Таджикистана (9,9%), Белоруссии (8,5%), Киргизии (7,3%). К тому же оживление протекает далеко не во всех секторах отечественной экономики и не содержит многих важных компонентов устойчивости, например, роста фондо-вооруженности труда в ходе массового обновления основного капитала, интенсивного перехода к наукоемким технологиям, наращивания доли продукции, конкурентоспособной на мировом рынке.
Важнейшими же признаками устойчивости экономического роста, по определению Организации Объединенных Наций, являются:
- такое хозяйственное развитие страны, которое, всецело реализуя потребности ныне живущего поколения людей, не ставит под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои потребности;
- наличие гарантий не только сохранения, но и неуклонного расширения во времени производственных ресурсов, которыми располагает общество.
Если социально-экономическое развитие той или иной страны действительно устойчиво, то затраты ресурсов на создание ВВП не влекут за собой сокращения агрегированного производственного потенциала общества, представленного как синтез физического, человеческого и природного капитала. Устойчивый рост по определению является сбалансированным, не допускающим избыточной дифференциации населения по уровню текущих доходов и накопленных активов, а значит, включающим запуск все новых и новых социальных проектов по мере укрепления экономической мощи страны. И если социально-экологические угрозы начинают сдерживать динамику ВВП, то осознанный выбор общества должен быть сделан, безусловно, в пользу нейтрализации их действия, даже при нулевых темпах роста национальной экономики.
Бесспорно, российская экономика и по сей день сохраняет многие сильные свои стороны, способные обеспечить ее устойчивый рост в дальнейшем. К ним следует отнести, прежде всего, несметное богатство природных ресурсов и развитую минерально-сырьевую базу, обширную территорию и емкий внутренний рынок, достаточно высокий уровень образования и квалификации работников. Вместе с тем, фиксируя в целом позитивную динамику российской экономики (особенно в сравнении с глубоким и затяжным трансформационным спадом 90-х гг. XX в.), все же не следует впадать в эйфорию по этому поводу и исходить из предпосылки о без альтернативности ее устойчивого роста в обозримой перспективе. Отечественная экономика, как отмечают многие отечественные и зарубежные аналитики, демонстрирует «рост без развития», протекающий вне качественных перемен в эффективности производства, развитии новых высокотехнологичных производств и без масштабных прогрессивных структурных сдвигов. И хотя ранее локомотивами ее роста оставались экспортно ориентированные отрасли добывающего сектора (особенно нефтяная), таковыми постепенно становились отрасли, работающие на внутренний рынок, качественные показатели многих видов этой продукции оставляют желать лучшего. Даже при мощной защите со стороны временно ослабевшего рубля Россия не смогла поставить на мировой рынок сколько-нибудь значимых новых видов гражданской продукции обрабатывающих отраслей. Правительство так и не сумело четко зафиксировать приоритеты проводимой им экономической политики, выработать сколько-нибудь целостную стратегию своих регулирующих действий. Экономический рост, во многом протекающий стихийно, не переведен в устойчивый режим за счет направления дополнительных доходов бюджета для финансирования инвестиционных проектов в отраслях, где представлены конкурентные преимущества российской экономики, сохраняющиеся и поныне. Формирование профицита бюджета, не сопровождавшееся направлением аккумулированных в нем немалых инвестиционных ресурсов на развитие образования, здравоохранения, науки и культуры, производственной инфраструктуры, вступало в глубокое противоречие с заявленным курсом на ускорение темпов роста российской экономики.
Не секрет, что ускорение динамики социально-экономического организма нашей страны достигается во многом за счет запредельной эксплуатации природных богатств и обострения и без того масштабных экологических проблем, с которыми неизбежно столкнутся уже в недалеком будущем наши потомки. В этом плане постановка удвоения ВВП на приоритетное место в системе целей экономической политики, по сути, тождественна признанию целесообразности дальнейшего усиления сырьевой ориентации национального хозяйства. Представленная в действиях Минэкономразвития России философия безразличия к качеству экономического роста и отсутствие явных признаков осознанной позитивной структурной перестройки российской экономики и существенного оживления в секторе обрабатывающих отраслей, где создается продукция с высокой долей добавленной стоимости, в немалой степени обесценивали экономический рост, сигнализируя, что его структура очевидно неоптимальна. Между тем экономическая история просто пестрит примерами того, как страна, демонстрирующая в течение некоторого времени бурные темпы роста («под руководством» транснациональных корпораций, выкачивающих из ее недр природные ресурсы), в дальнейшем прочно застревала на третьестепенных ролях, будучи лишенной видимых перспектив хозяйственной эволюции. Да и опыт централизованного управления нашей страной в советский период ставит под сомнение возможность устойчивого количественного роста экономики без регулярных прогрессивных сдвигов, без последовательного перевода сугубо сырьевого расширения масштабов национальной экономики в ускоренное развитие ее обрабатывающих отраслей.
Смещение же акцентов в целеполагании с «роста» на «развитие (как качественный скачок от роста отсталости к наращиванию конкурентоспособности) подразумевает перевод позитивной динамики российской экономики в устойчивый режим, что равносильно смещение ее характеристик с «количества» на «качество». Новое качество рост в постиндустриальных странах означает решительный отход их правительств от обеспечения роста любой ценой, что тождественно сочетанию увеличения ВВП со снижением фондо и материалоемкости улучшением качества выпускаемой продукции, повышением производительности труда. При этом жестко устанавливаются границы, за пределами которых экономический рост признается социально опасным из-за критического ухудшения среды обитания человека и истощения невозобновляемых ресурсов.
В современных научных представлениях устойчивый экономический рост применительно к нашей стране означал бы неуклонное увеличение реальных доходов нынешнего поколения россиян без ущемления интересов их будущих поколений. Это предполагает отрыв немалой доли производственных ресурсов от количественных целей текущей хозяйственной эволюции и направление их на обеспечение внутренней стабильности национальной экономики, на гарантирование, прежде всего экологической безопасности страны, а также на инвестиции в укрепление социально-культурной сферы, а через нее — в человеческое развитие. Какой должна быть конкретная пропорция между вложениями в настоящее и будущее, обеспечивающая долгосрочное экономическое развитие, насколько оправданно жертвовать интересами наращивания экспорта нефти и газа в обстановке беспрецедентного всплеска мировых цен на них во имя поддержания ресурсного потенциала грядущих поколений — ответы на эти нелегкие вопросы невозможны без детальных экономико-математических расчетов и сценарных прогнозов будущего всемирного хозяйства. Но безусловная сложность подобных стратегических оценок не должна заслонять необходимости размышлений уже сегодня о грядущих социально-экономических проблемах нашей страны.
В последние годы по объему ВВП (рассчитанному по ППС) Россия вышла на 7-е место в мире, обойдя Бразилию, Италию и Францию. Ближайшими ориентирами подобной «гонки за лидером» стали для нас Великобритания, а затем и Германия. В связи с этим у экономистов либерального толка, казалось бы, появляются дополнительные аргументы в поддержку тезиса о нецелесообразности сколько-нибудь значимых перемен в государственной экономической политике, за исключением, пожалуй, дальнейшего сокращения уровня налоговой нагрузки на отечественную экономику. Однако при оценке тенденций развития последней следует иметь в виду, что темпы ее роста в начале XXI в. серьезно завышались статистическими органами. Фальсификация динамики российского ВВП под влиянием конъюнктуры политико-экономического цикла и амбиций политиков обеспечивается по двум основным направлениям. Во-первых, преувеличивается прирост торгового баланса (как наиболее быстро возраставшего до последнего времени компонента российского ВВП) за счет оценки масштабов экспортной выручки за поставляемые газ, нефть и прочее сырье в долларах, резко обесценившихся на мировых рынках. При подобном методе подсчета получается, что чем более быстрыми темпами происходило ослабление американской валюты, тем быстрее развивалась экономика России. Во-вторых, рисовалось излишне благоприятная картина масштабов расширения производства на предприятиях внутренне ориентированного уклада, основанная на недостоверности статистических данных относительно темпов внутренней инфляции. Например, при расчете индекса цен в современной России явно недостаточно учитывалась их динамика на рынке недвижимости, которая в последние предкризисные годы била все мыслимые рекорды (особенно в Москве). Поскольку статистическое ведомство организационно подчинено Минэкономразвития России, которое отвечает за удвоение ВВП, у его руководителей неизбежно возникает соблазн занизить показатели темпов роста общего уровня цен в целях создания иллюзии ускоренного роста национального продукта. Это достигается, в частности, использованием индекса потребительских цен вместо гораздо более достоверного индикатора ценовой динамики — дефлятора ВВП, который демонстрировал повышение цен в годовом исчислении на 20,7%. «Статистические итоги и показатели, — отмечает С. Губанов, — по-прежнему служат поводом для комментария на «заданную тему», а не анализа реальной макроэкономической ситуации и ее противоречий».
Если к тому же учесть известные несовершенства ВВП как измерителя благосостояния и принять во внимание факт природоемкого и ресурсо-расточительного характера его увеличения в последние годы, а также очевидные проблемы, связанные с динамикой уровня жизни населения нашей страны и продолжительностью его жизни, то комплексная оценка достигнутого качества экономического роста получается не столь уж радужной (хотя даже «плохой» хозяйственный подъем, конечно же, намного лучше «хорошего» спада). Тем более что даже при явных дефектах правительственной арифметики подобный «рост без развития» оказался вовсе не безальтернативным. В последние годы в отечественной экономике активно формировались факторы, оказывающие тормозящее влияние на рост национального продукта. Важнейшим среди их многозвенной совокупности вовсе не является, как полагает А. Кудрин, остановка либеральных реформ, включая сохранение значительного уровня государственных непроцентных расходов и высокой налоговой нагрузки. Думается, что структура механизма, тормозящего экономический рост в нашей стране, качественно иная.
Своеобразие сложившейся ситуации заключается в том, что подавляющее большинство факторов, предопределивших позитивную динамику ВВП, стали одновременно и мощными ограничителями дальнейшего роста отечественной экономики. Во многом именно действие данных внутренних факторов, дополненное и усиленное неблагоприятной внешнеэкономической конъюнктурой, предопределило нынешний уход экономики России в состояние серьезного спада: получается, что население нашей страны сегодня расплачивается за нежелание и неготовность федеральных властей своевременно скорректировать курс проводимой ими макроэкономической политики. Так, удорожание энергоносителей, случившееся в мире в начале XXI в., сопровождалось не только нарастанием чистого экспорта. Данный процесс закономерно усиливал симптомы «голландской болезни», которая через выхолащивание структуры ВВП и увеличение удельного веса в нем сырьевого сектора не могла не поставить хозяйственную динамику нашей страны в жесткую зависимость от мировой конъюнктуры. Между тем нестабильность рынков топлива и сырья предопределяет регулярное снижение мировых цен на эти ведущие компоненты российского экспорта. Поскольку эластичность связи темпов экономического роста с увеличением цен на нефть изменялась в последние годы в диапазоне 0,4—0,6; удешевление последней вначале существенно затормозило (и даже остановило) восходящее развитие слабо диверсифицированной российской экономики, и вовсе ввергло ее в состояние серьезного спада. События последних месяцев наглядно продемонстрировали, что растущая зависимость динамики ВВП от нефтяных цен является значимой угрозой национальной безопасности нашей страны, при которой ее хозяйственное благополучие отдано на откуп факторам экзогенного характера.
Негативное влияние на экономический рост оказало также активное погашение внешнего долга нашей страны и направление финансовых ресурсов Стабилизационного фонда Российской Федерации на достижение именно этой приоритетной цели. Содействуя ослаблению зависимости экономической политики, проводимой российским государством, от стран-кредиторов и обеспечивая зримую экономию на процентных выплатах (что на длительном временном интервале способно заметно упрочить потенциал хозяйственного прогресса), данный процесс, оцениваемый в краткосрочном периоде, бесспорно, сужал финансовые возможности позитивной динамики национального продукта. Рассматривать Стабилизационный фонд в качестве рукотворного тормоза дальнейшего наращивания российского ВВП позволяет и то обстоятельство, что темпы экономического роста в странах, где имеются резервы финансовых ресурсов (иначе говоря, где регулярно появляется профицит бюджета), оказываются заметно ниже, чем в тех странах, где подобных резервов нет и чье правительство предпочитает «жизнь взаймы». В этом плане крайне опасным представляется превышение оптимальной для каждого данного этапа развития российской экономики (особенно когда требуется всемерное стимулирование потребительской активности населения) нормы валовых национальных сбережений — в части аккумулированных в Стабфонде сбережений государства. Впрочем, значимым сдерживающим фактором выступает и явный перебор со сбережениями домохозяйств, воспроизводящий парадокс бережливости. Чрезмерная сберегательная активность россиян, объясняемая более всего интуитивным осознанием реальных угроз для будущих доходов и занятости, побуждает их серьезно ограничивать свой потребительский спрос и наращивать вклады в коммерческие банки, пенсионные фонды, заключать страховые соглашения, приобретать ценные бумаги и т.п.
Одной из важнейших предпосылок устойчивого развития отечественной экономики выступает накопленное национальное богатство, которое (при немалом разбросе оценок его величины) составляет никак не менее 5—10% общемирового. Однако столь мощная ресурсная база способна гарантировать отдачу не автоматически, а лишь при условии регулярного направления огромных капиталовложений в сферу поддержания и воспроизводства соответствующих активов. Мировой хозяйственный опыт 70—90-х гг. XX в. доказывает решающий вклад в обеспечение экономического роста вовсе не размера накопленного страной капитала, а объема текущих инвестиций, направляемых в приоритетные отрасли и производства. При таком рассмотрении российское национальное богатство может расцениваться уже как тяжелая гиря, нести которую отечественная экономика обречена вне зависимости от необходимости решения каких-либо иных текущих хозяйственных задач — во избежание масштабного разбазаривания результатов труда предшествующих поколений россиян.
Между тем именно такая эрозия национального богатства наблюдается в нашей стране: на ее просторах происходит обвальное выбытие производственных мощностей в базовых отраслях — по причине затянувшегося инвестиционного кризиса. При существующем сегодня коэффициенте физического и морального износа основного капитала, его прогрессирующем старении многие капитало-дефицитные отрасли были просто не в состоянии адекватно отреагировать на возросший спрос домохозяйств и компаний на их продукцию. Реальные возможности не капиталоемкого и, что немаловажно, не инфляционного экономического роста на базе импортозамещения и вовлечения в хозяйственный оборот ранее не загруженных мощностей (так называемого бесплатного ресурса роста) без наращивания чистых инвестиций, без модернизации, обновления и расширения основного капитала на многих предприятиях к настоящему времени фактически исчерпаны. Дело не только в заметно возросшем коэффициенте загрузки производственных мощностей (здесь еще некоторые резервы сохранялись), но и в отсутствии достаточного платежеспособного спроса на выпускаемую в стране продукцию (как, например, в отечественном автопроме). Серьезное повышение уровня доходов россиян закономерно смещало структуру их платежеспособного спроса в сегмент гораздо более качественных товаров, многие из которых на территории нашей страны еще не производятся. Исчерпание прежней (постдефолтной) модели роста российской экономики, состоявшей в простом наращивании объема производства без существенной модернизации, диктует острую необходимость повышения конкурентных позиций экономики, которое, однако, жестко упирается сегодня в инвестиционные ограничения. Неумолимо назревающий в ней энергетический кризис вполне закономерен, коль скоро разработанная правительством Энергетическая программа даже в случае своей полной реализации и осуществления кардинальных сдвигов в динамике энергоемкости национального продукта и в эффективности производства в целом делает невозможным дальнейший ускоренный рост ВВП.
Энергетика, впрочем, далеко не единственная отрасль производственной инфраструктуры, которая оказалась жертвой проводимых в России либеральных реформ (хотя именно высокая энерговооруженность, а также сохранение сферы электроэнергетики в государственном секторе обеспечили, как полагает С. Губанов, выживание и жизнеобеспечение нашей страны в этот непростой период ). Неуклонное исчерпание потенциала экспортно-сырьевой модели экономического роста в нашей стране проявляется и в нарастающих ограничениях на добычу природных ресурсов, на пропускную способность транспортной сети. Во все более сложном положении оказываются дорожное, портовое хозяйство, мосты, аэродромы и др., т.е. все инфраструктурные звенья, которые призваны обеспечивать условия жизнедеятельности общества и которые объединяют экономику страны в единый народнохозяйственный комплекс. Именно таким комплексом, бесспорно, являлась в недалеком прошлом экономика Советского Союза, в которой обрабатывающая промышленность была к тому же жестко нацелена на потребности внутреннего рынка, а значит, создавала чрезвычайно благоприятные условия для запуска эффекта мультипликатора в целом ряде сопряженных отраслей. В такой ситуации уникальное географическое положение нашей страны и масштабы ее территории объективно становились неисчерпаемыми источниками бурного роста национальной экономики. Однако и здесь благоприятная предпосылка экономического роста вполне способна превратиться в мощную угрозу для него. Действительно, сегодня (в обстановке радикального дезинвестирования инфраструктуры) эта сильная сторона постепенно оборачивается слабостью: нарушение единства экономического пространства приводит к действию эффекта мультипликатора в противоположном, негативном направлении. Так, крайне низкая степень загрузки производственных мощностей в отраслях высокотехнологичного комплекса (например, в авиапромышленной, ракетно-космической, электронной) закономерно влечет за собой превращение его из безусловного конкурентного преимущества в обузу, нелегкий дополнительный груз, препятствующий дальнейшему росту экономики. Высокий уровень затрат на производство авиационным предприятием всего лишь нескольких самолетов в год делает для потребителей гораздо более привлекательным в коммерческом смысле приобретение за рубежом подержанных «Боингов».
Относительно высокие темпы прироста инвестиций в России в постдефолтный период не должны вводить в заблуждение, поскольку старт в их позитивной динамике был дан с крайне низкой базы.
Возникает вопрос: как можно переломить столь негативную тенденцию, планируя обновить основной капитал в России за 50 лет? И это в обстановке нарастающих экологических ограничений на рост ВВП, которые в дальнейшем, по мере приближения отечественной экономики к состоянию полной занятости, будут только увеличиваться. Ведь известно, что в кризисные 90-е гг. объем добычи и потребления многих природных ресурсов, а значит, и суммарный объем выбросов в атмосферу и степень загрязнения окружающей среды сократились значительно меньше, нежели реальная величина национального продукта. А подобная анти экологическая реструктуризация российской экономики тождественна увеличению ее природоемкости. Тот факт, что выживаемость добывающих отраслей оказалась выше, чем отраслей обрабатывающих, позволяет прогнозировать более стремительный рост загрязнения страны сравнительно с наращиванием реального выпуска. Так, российские энергетики имеют намерение сократить поставки природного газа на внутренний рынок за счет повышения доли гораздо более токсичных мазута и угля. Стремление же властей противодействовать негативной тенденции к сверх эксплуатации природы и продолжению «грязного» роста, а также выделение дополнительных ресурсов на обеспечение экологической безопасности России (наряду с введением налога Пигу) вызовут закономерное торможение позитивной динамики ее экономики.
Серьезное дезинвестирование наблюдается и в динамике интеллектуальной составляющей российского производственного потенциала. Налицо огромные возможности экономического роста, заложенные в достигнутом уровне грамотности, степени охвата населения высшим образованием, наличии в каждой сфере человеческой деятельности профессионалов экстра-класса. Однако объективно все эти возможности могут быть реализованы лишь в случае направления немалых (и все возрастающих) ресурсов в сферу воспроизводства человеческого капитала. В противном случае неминуемы ухудшение качества образования, старение кадров, разрушение научных школ. К тому же неизбежный при этом стремительный отток специалистов за границу вполне может стать мощным фактором кадрового и интеллектуального укрепления стран-конкурентов. Известно, что до 40% наукоемких товаров и услуг производится сегодня в США (причем не менее четверти продукции американского хай-тека обеспечивают российские специалисты, уехавшие в эту страну). В то же время из-за отсутствия должных финансовых и материальных ресурсов Россия выпускает ныне лишь 0,5% подобных товаров. Выходит, что российские эмигранты производят в 20 раз больше продукции высокотехнологичного комплекса, чем их бывшие соотечественники. Так что к числу значимых препятствий дальнейшего экономического роста в России нельзя не отнести и его демографический ограничитель, вытекающий из нынешней тенденции сокращения численности ее населения (в том числе трудоспособного и особенно высокоинтеллектуального).
Конечно, эта тенденция сформировалась далеко не в годы рыночных реформ. Острые демографические проблемы России обозначились уже в начале XX в. Две мировые войны и одна гражданская, массовые репрессии, неблагоприятное соотношение полов не могли не привести к демографической катастрофе. Однако запуск рыночных реформ тоже стал немаловажным фактором ее приближения. Если ранее российский рынок труда характеризовался трудо-избыточностью и в первые годы посткризисного развития экстенсивный рост ВВП достигался за счет неуклонного сокращения резервной армии труда (без масштабного привлечения новых работников), то эти возможности были уже в основном исчерпаны и труд стал превращаться в наиболее дефицитный ресурс нашей страны. Стремительное расширение сферы услуг, приход в страну иностранных компаний с несравненно более благоприятными условиями и уровнем оплаты труда, нарастающая дифференциация в заработной плате между добывающими и обрабатывающими отраслями (как отражение кардинальных различий в спросе на труд на различных его рынках) не могли не привести к тому, что множество стратегически значимых отраслей промышленности утратили свой кадровый потенциал. Уходя с прежнего места, промышленные работники уносили с собой ценнейшие специфические навыки и знания, утрата которых за пределами предприятий — лишь дело времени, в то время как система профессионального обучения вновь поступающих на работу восстановить их не в состоянии. Руководители многих предприятий, поставленные в тяжелые финансовые условия и стремящиеся сокращать издержки производства, зачастую не препятствовали оттоку своих специалистов, тем более что это лишало их необходимости проводить массовые увольнения персонала. На эти процессы неизбежно станет наслаиваться значительное увеличение численности пожилых людей (как результат послевоенного «демографического эха»), а также наступления некоторого позитивного перелома в соотношении рождаемость — смертность.
В результате перехода от трудо-избыточности к трудо-недостаточности и вымывания человеческого капитала многие российские предприятия (особенно относящиеся к оборонно-промышленному комплексу и функционирующие в крупных мегаполисах) даже при наличии рынков сбыта своей продукции и серьезных экспортных контрактов неспособны сегодня адекватно развиваться, испытывая ставший уже хроническим дефицит квалифицированных работников.
Поэтому даже в случае получения финансово подкрепленного госзаказа многие оборонные предприятия окажутся не в состоянии выполнить его из-а отсутствия талантливых рабочих высшей квалификации и соответствующего инженерно-технического персонала. Такая кадровая ловушка влечет за собой закономерное увеличение реальной заработной платы у обладателей множества дефицитных профессий и, как результат, торможение экономического роста со стороны издержек производства и динамики совокупного предложения. Тормозящее воздействие демографического кризиса, одним из наиболее значимых симптомов, которого является повышение доли экономически неактивного населения (в виде старения нации), проявится в остром дефиците средств Пенсионного фонда Российской Федерации, что либо сократит потребительский спрос лиц пенсионного возраста, либо повлечет за собой перераспределение в их пользу части финансовых ресурсов инвестиционной направленности.
Если не восстанавливать институт государственного заказа на подготовку специалистов определенных профессий (с учетом региональных особенностей демографической ситуации), активно не противодействовать массовому отъезду специалистов за границу, протекающему в ходе интеллектуального передела мира, а также не предпринимать решительных мер по привлечению трудовых ресурсов из-за рубежа (от 500 тыс. до 1 млн. иммигрантов трудоспособного возраста ежегодно), то для достижения 7%-ного ежегодного роста ВВП, при условии постоянства численности экономически активного населения, примерно такими же темпами необходимо стабильно повышать производительность труда в нашей стране. А это практически невозможно без подлинно революционных сдвигов в инвестиционной активности отечественных предприятий, а также кардинальных перемен в мотивации к труду, в уровне его оплаты (при оптимальной дифференциации размеров последней). Правда, на рубеже веков производительность труда в промышленности заметно подросла: при относительном постоянстве занятых, выпуск продукции возрос здесь более чем на треть. Однако затем, в обстановке сохраняющегося острого дефицита инвестиций, дальнейший рост производительности натолкнулся на объективные ограничения. В условиях, когда, наоборот, все острее ощущается нехватка рабочих рук, неудовлетворительное состояние производительности труда может быть объяснено лишь высочайшей степенью физического и морального износа материально технической базы. Мощным ограничителем роста национальной экономики становится неуклонное расширение зоны нерентабельной продукции, в которой функционируют предприятия, где средний срок службы оборудования превышает 16 лет. Таковых сегодня в России — свыше 50%. Расширение производства на подобных предприятиях возможно либо в случае протекционистской защиты их от иностранной конкуренции, либо при условии всемерной экономии на оплате труда, технике безопасности, экологической безопасности страны и т.п. При этом краткосрочный производственный эффект наверняка будет нейтрализован неминуемыми потерями социально-экономической эффективности в долгосрочном плане.
Таким образом, Россия в XXI в. вполне может превратиться в мирового лидера иммиграции, сменив США, которые традиционно играли эту роль в XIX—XX вв. Но подобная смена может стать фактором устойчивого экономического роста лишь в случае выработки и реализации государством рациональной иммиграционной политики, в которой достоинства массового притока иностранных работников заметно превосходили бы неизбежно связанные с этим негативные эффекты.
Тормозить экономический рост в нашей стране может и дальнейшее наращивание объема чистого экспорта, отражающее немалый масштаб финансирования российской экономикой внешнего мира, поддержки его экономического прогресса отечественным топливом и сырьем. Обеспечивая в краткосрочном периоде позитивную динамику российского ВВП (коль скоро торговый баланс является его неотъемлемым элементом), форсированный топливно-сырьевой экспорт грозит замедлением темпов роста в долгосрочной перспективе, чего можно избежать только благодаря высокой степени переработки на территории нашей страны. Примером альтернативного использования, скажем, нефтепродуктов или удобрений могло бы стать направление значительной их части по льготным ценам отечественным сельхозпроизводителям, для которых нынешние расценки просто губительны. Не секрет, что рекордсменом по наращиванию валовой добавленной стоимости в Российской Федерации в постдефолтный период был именно аграрный сектор. Главной причиной взлета многих его отраслей, особенно растениеводства, явилось одномоментное и резкое сокращение поставок импортного продовольствия — в сочетании с благоприятными погодными условиями, госрегулированием цен и тарифов на продукцию естественных монополий. Однако затем действие уникальной комбинации благоприятных факторов ослабло, подъем в агропромышленном комплексе закончился, а тяжелое финансовое состояние большинства предприятий аграрной сферы превращает ее из локомотива в тормоз дальнейшего экономического роста нашей страны.
Дополнительным фактором втягивания российской экономики в фазу затяжной депрессии в преддверии мирового финансово-экономического кризиса явилось исчерпание выгод от девальвации рубля, которые, как известно, имеют преходящий характер. Прежде всего, это объясняется сохраняющейся практикой ценообразования: отечественные монополисты не могли не поддаться соблазну стремительного взвинчивания внутренних цен (нередко даже при сокращении фактических издержек производства, в частности на оплату труда), устремляясь к верхнему их пределу, задаваемому мировой конкуренцией. Логичным результатом такого монополистического диктата стало постепенное целенаправленное восстановление преддефолтного (или близкого к нему) соотношения рентабельности внутренних и экспортных продаж. Да и на внешних рынках ценовой зазор, возникший в момент резкой девальвации рубля, не мог сохраняться долго, тем более что немалая часть полученных экспортерами средств не вкладывалась ими в разработку новых технологий, переподготовку персонала, повышение качества и сокращение издержек производства, а направлялась на непроизводственные нужды. Понижение ценовой конкурентоспособности отечественных товаропроизводителей, в большинстве своем оказавшихся неспособными конкурировать с зарубежными фирмами за счет совершенствования технологий и качества менеджмента, явилось также результатом происходящего до последнего времени стремительного укрепления реального курса российской валюты по отношению к доллару и евро.
Такое укрепление было обусловлено, прежде всего, нараставшим притоком нефтедолларов, поступавших в Россию в качестве экспортных доходов предприятий ТЭК. Это не могло не вызвать превышения предложения иностранной валюты над спросом на внутреннем валютном рынке с адекватной динамикой курса рубля. Причем при сложившейся динамике мировых цен закономерным стал дальнейший рост стоимостного объема российского экспорта несмотря на наметившуюся в том же году стагнацию добычи нефти. Наращивание экспортных доходов в немалой степени обусловлено также самим по себе увеличением ВВП, превалированием в его структуре экспортно ориентированного уклада, фактическим исчерпанием возможностей производственно-технологической базы, созданной при российском участии в странах СНГ еще в советский период, а также развернувшейся борьбой с коррупцией в таможенных органах, которая проявлялась в недостоверном декларировании многих вывозимых товаров. До тех пор пока действие всех этих факторов сохраняло положительное сальдо российской внешней торговли, ожидать смены вектора изменения реального курса рубля не приходилось. Несомненно, поддерживали такую курсовую динамику и сложившиеся на мировых финансовых рынках сравнительно низкие (хотя и заметно возросшие в последнее время) процентные ставки, которые побуждали крупные российские корпорации и банки к активизации своих заимствований за рубежом, приводящих к наращиванию чистого притока частного капитала. Значительную роль здесь сыграло и улучшение макроэкономической ситуации в целом, что сделало Россию гораздо более привлекательной для иностранных инвесторов; приток капиталов последних в свою очередь еще более закреплял тенденцию к повышению курса отечественной валюты. Помимо этого фундаментальным фактором укрепления рубля оставалась его недооцененность относительно ППС валют.
Действие этих мощных факторов, породивших устойчивую тенденцию к повышению номинального курса рубля по отношению к доллару привело к заметному сокращению спроса населения нашей страны на американскую валюту, что еще более ускорило падение ее реального курса. И хотя оно проявлялось не столь интенсивно в отношении европейской валюты (на долю евро приходилось не менее 40% корзины валют), тенденция к укреплению рубля, сглаживая ценовые различия между отечественными и иностранными товарами, приводила к свертыванию многих производств, ориентированных на внутренний рынок, их вытеснению импортными аналогами. Да и ориентированные на экспорт энергоемкие отрасли обрабатывающей промышленности (сталелитейная, алюминиевая и др.) неуклонно утрачивали в этих условиях свои конкурентные преимущества, причем не только из-за укрепления рубля, но и в связи с повышением внутренних цен на энергоносители, а также укрепляющимся протекционизмом со стороны развитых стран. Что же касается экспорта продукции военно-промышленного комплекса, то при росте его объема в последние предкризисные годы происходило качественное ухудшение структуры: наша страна все больше торговала так называемыми платформами военной техники (рынок которых постепенно сужается), в то время как на рынке электроники, оптики и других современных технологий российское присутствие ощущается откровенно слабо.
Степень снижения воздействия рублевой девальвации на экономический рост может быть оценена в ходе анализа интенсивности притока импортной продукции на территорию Российской Федерации: чем выше темпы нарастания импорта, тем меньше созданный запас ценовой конкурентоспособности отечественных товаров и услуг. Последние полтора десятилетия характеризовались в нашей стране резким увеличением разнообразия товаров в розничной сети. Стремительное расширение свободы потребительского выбора, бесспорно, явилось немаловажным фактором укрепления мотивации трудовой и предпринимательской деятельности. Однако это позитивное обстоятельство вполне может оказаться недостатком в случае, если неожиданное для многих россиян богатство ассортимента достигается не за счет внутреннего производства, а благодаря нарастающему притоку импортной продукции. Столь очевидный интерес отечественных покупателей к зарубежным товарам не мог не сдерживать экономического роста в Российской Федерации. Это оказывало негативное влияние на сальдо экспортно-импортных операций как компонент национального продукта.
Формирование тенденции опережающего динамику ВВП роста импорта стало, прежде всего, результатом избыточного укрепления реального курса рубля. Проявляясь в течение восьми лет, данная негативная тенденция в случае ее продления в будущее привела бы к неминуемому прекращению производства не только потребительских, но и инвестиционных благ на территории нашей страны. Одной из новых причин наращивания импорта явилось формирование у более обеспеченной части россиян расточительного стиля потребительского поведения (в том числе по принципу «жизнь взаймы»), смещающего их спрос в сторону более качественной импортной продукции. Расширение спроса на импортные товары характерно и для населения нашей страны в целом, будучи побочным продуктом постепенного повышения уровня жизни и выражением неспособности многих отраслей российской промышленности выпускать конкурентоспособную продукцию. Устойчивый рост объема импорта происходил, наконец, из-за укрепления позиций транснациональных корпораций на российском рынке, которые, обновляя производственную базу захватываемых ими предприятий, предъявляли все возрастающий спрос на оборудование, полуфабрикаты, комплектующие изделия, производимые материнскими компаниями, причем их закупки зачастую осуществлялись по откровенно завышенным ценам. Не случайно темпы роста импорта машиностроительной продукции оказались в 6 раз выше темпов роста отечественного машиностроения. Хотя подобные закупки способствуют заметному улучшению структуры импорта (производство конечной продукции на территории страны с использованием импортного оборудования, выглядит, конечно же, намного предпочтительнее по сравнению с приобретением самой этой продукции за рубежом), они, безусловно, тормозят развитие российского машиностроительного комплекса. Нарастающий импорт не позволяет отраслям обрабатывающей промышленности гарантировать технологическую безопасность нашей страны, так же как и сельскому хозяйству — обеспечить ее продовольственную безопасность.
До тех пор пока нарастание импорта компенсировалось высокими ценами на экспортируемые энергоносители, угроза торможения экономического роста оставалась лишь потенциальной. Сегодня же, когда крупные потери в стоимостном объеме российского экспорта сочетаются с сохраняющейся у нас потребностью в приобретении зарубежных потребительских и инвестиционных товаров, эта угроза превращается в реальность.
Грядущее вступление России во Всемирную торговую организацию (ВТО) способно еще более усилить и без того интенсивно проявляющуюся тенденцию к превращению нашей страны в сырьевой придаток стран — лидеров мировой экономики. В результате в выигрыше окажутся лишь отрасли, способные успешно развиваться без видимой государственной поддержки и искусственной защиты внутреннего рынка. Таковыми в нашей стране в настоящее время являются лишь звенья топливно-энергетического, металлургического и некоторых других комплексов. Получив серьезную экономию от ликвидируемых (или, в крайнем случае, серьезно снижаемых) экспортных пошлин и соответственно сокращающихся отчислений в бюджет от аккумулируемой ими природной ренты (на сумму примерно 20 млрд. дол. в год), а также резко уменьшив потери от административного сдерживания внутренних цен на энергоносители и сырьевые товары, они получат немалые дивиденды от своего нынешнего лоббирования вступления России в ВТО. В то же время отрасли, объективно нуждающиеся в протекционистской защите и иных формах правительственной помощи (прежде всего машиностроение), скорее всего, будут обречены влачить достаточно жалкое существование в открытой российской экономике.
Неизбежное снижение таможенных пошлин на ввозимые в Российскую Федерацию товары, резкое сокращение масштабов дотирования со стороны государства отечественных обрабатывающих отраслей и внутренних энерготарифов (с жесткими карательными мерами в случае нарушения принятых властями обязательств) повлекут за собой «взлом» множества российских рынков зарубежными транснациональными корпорациями и обретение ими реального контроля над стратегическими ресурсами нашей страны. Так, в случае присоединения России к Соглашению по торговле гражданской авиатехникой (на чем настаивают некоторые влиятельные государства — члены ВТО) будут ликвидированы барьеры при ввозе в нашу страну гражданских самолетов и комплектующих к ним. Беспошлинным станет импорт подержанной авиатехники, передаваемой в лизинг отечественным авиакомпаниям по искусственно заниженным ценам. К тому же в цену российских лайнеров придется включать все виды финансовой поддержки со стороны государства, в том числе те затраты, которые оно понесло в рамках военных авиационных программ, используемых при создании самолетов гражданского назначения. Неминуемое в этом случае удорожание продукции окончательно лишит российский авиационный комплекс конкурентных преимуществ, и в недалеком будущем бывший директор бывшего «Авиастара» станет совершать полеты исключительно на «Боинге», а экс директор бывшего УАЗа — разъезжать на китайском внедорожнике. И без того на экспорт ежегодно отправлялось около 3 млн. т выпускаемого в России алюминия, в то время как отечественное машиностроение потребляло его в 108 раз меньше. К тому же если за рубежом из российского алюминия производится огромное количество авиатехники, железнодорожных вагонов, электроники, то в России — банки для пива.
Справедливости ради нельзя не подчеркнуть, что укрепление национальной валюты необязательно негативно влияет на экономическое развитие страны — так же как и ее ослабление не гарантирует позитивной динамики национального хозяйства. В противном случае трудно было бы объяснить глубокий трансформационный спад в России в начале 90х гг., протекавший, как известно, в обстановке стремительного обвала рубля. Его ослабление, выступавшее, пожалуй, одной из ведущих характеристик состояния инвестиционного климата, делало в тот период абсолютно неизбежным сохранение множества неэффективных производств, а также масштабное бегство капитала из нашей страны. В начале XXI в. в случае сохранения относительно невысоких темпов повышения обменного курса рубля у отечественных предприятий оставался реальный шанс избежать утраты своих прежних ценовых преимуществ на товарных рынках благодаря комплексу экономико-технологических мер по сокращению материало, фондо и трудоемкости выпускаемой продукции и улучшения ее качественных характеристик.
Обратная зависимость темпов роста ВВП от укрепления реального курса рубля выглядит вполне очевидной лишь в рамках краткосрочного периода. Между тем в долгосрочном периоде данное соотношение может оказаться диаметрально противоположным, например, за счет дестимулирования оттока отечественного капитала вкупе с расширяющимся притоком капитала из-за пределов страны, наращивания импорта машин и оборудования, сырья и материалов для легкой промышленности. К тому же в обстановке повышавшегося курса российской валюты наблюдалось расширение масштабов кредитования отечественной экономики, причем по весьма комфортным реальным процентным ставкам. В результате складывалась достаточно тесная положительная связь между инвестициями в основной капитал и темпами укрепления рубля. Однако она могла проявиться лишь в случае плодотворного использования отечественными предприятиями запаса времени и инвестиционных ресурсов, чтобы компенсировать ослабление ценовых преимуществ повышением эффективности производства. Если же подобной компенсации не случалось, то после превышения некоего критического уровня укреплявшийся курс российской валюты превращался из ускорителя в мощный тормоз дальнейшего роста отечественной экономики, прежде всего из-за усиливавшейся конкуренции со стороны зарубежных производителей.
Известно, что укрепление валютного курса (особенно в случае превышения его темпами динамики эффективности производства) оказывает наиболее сильное негативное влияние на изменение ВВП как раз в тех странах с открытой экономикой, где предприятия имеют невысокую рентабельность и к тому же сталкиваются с ожесточенной ценовой конкуренцией на товарных рынках. Между тем многие российские фирмы, ориентированные на внутренний рынок, сразу после девальвации рубля, серьезно раздвинувшей их «окно возможностей», некоторое время сохраняли немалый запас прочности в части несколько более высокой, нежели среднемировая, средней прибыльности своей производственной деятельности. Что же касается отечественных экспортеров, то укрепление рубля несильно препятствовало наращиванию не только стоимостного, но и физического объема продаж на зарубежных рынках, поскольку действие этого в принципе депрессивного фактора с лихвой компенсировалось стремительным взвинчиванием мировых цен на топливо и сырье.
Если обесценение национальной валюты дает эффект в случае главенства внешнего, заграничного спроса в комбинации факторов роста национальной экономики, то ее укрепление полезно, наоборот, при превращении в решающий фактор роста спроса внутреннего. А поскольку в российской экономике до последнего времени возрастала роль платежеспособного спроса самих россиян в позитивной хозяйственной динамике, постольку последовательное превращение рубля в полноценную валюту, в которой номинированы и сбережения, и инвестиции, способно было дать мощный импульс устойчивому развитию нашего общества. Это тоже в немалой степени объясняет феномен последних предкризисных лет, состоящий в сочетании серьезного удорожания валюты Российской Федерации (причем темпами, существенно превышающими динамику производительности труда) с довольно быстрым увеличением ее национального продукта. Впрочем, случившееся затем падение общемировых цен на энергоносители в комбинации с тенденцией к неуклонному наращиванию издержек производства наших компаний (далеко не все они смогли нейтрализовать ее ростом цен из-за ужесточающейся конкуренции) способно превратить укрепляющийся обменный курс рубля в мощный ограничитель роста в российской экономике — при безусловной дифференциации масштабов такого торможения по различным отраслям. Не случайно глобальная конкурентоспособность российской экономики была оценена Всемирным экономическим форумом 58-м местом среди 131 страны; мы уступили даже Китаю и Индии, занявшим 34е и 48е места соответственно.
Значимым ограничителем экономического роста в предкризисный период стало и ускорение инфляционных процессов. Главная причина формирования растущего ценового тренда, в который раз закономерно выталкивающего инвестиционные ресурсы из реального сектора в сектор финансовый, была связана с очередной капитуляцией правительства перед естественными монополиями. Российские монополисты в обстановке удорожания мировых цен на энергоносители добились серьезного повышения цен и тарифов на поставляемые ими товары и услуги (электроэнергию, газ, транспортировку грузов и др.) как некой компенсации за годы их относительного воздержания от реализации своих амбициозных планов в ценообразовании. Причем крупное повышение внутренних тарифов проводилось ими — в нарушение общемировых принципов ценообразования — без достаточного обоснования необходимости их изменения, без обеспечения финансовой прозрачности, в обстановке и без того завышенной рентабельности данных отраслей (особенно «Газпрома»), Конечно, в долгосрочном периоде сближение внутренних и мировых цен и тарифов на продукцию естественных монополий может стать значимым фактором сокращения издержек производства у конечных производителей, поскольку побудит их к несравненно более экономному использованию топлива, сырья, оптимизации схем железнодорожных перевозок и т.д. Но в краткосрочном периоде такая ценовая политика монополистов в сочетании с характерными для большинства населения инфляционными ожиданиями неминуемо станет мощным тормозом роста ВВП Российской Федерации. Если в совокупности приоритетных макроэкономических целей «экономический рост — относительная стабильность цен — оптимальный курс рубля» российское государство до последнего времени имело возможность находить наилучшие параметры, то сегодня ему приходится делать непростой выбор. Думается, что наименьшие шансы на реализацию имеются ныне у политики поддержания роста ВВП — вплоть до вхождения национальной экономики в состояние затяжной рецессии.
На темпах предстоящей экономической динамики могут негативно сказаться и антидемпинговые ограничения российских поставок черных и цветных металлов, продукции химической и лесной промышленности на рынки США, Китая и Западной Европы, а также расширяющееся потребление здесь сжиженного газа, который является конкурентом природного газа, экспортируемого «Газпромом». Кроме того, стремление России быстрыми темпами наращивать нефтяной экспорт в европейские страны в какой-то момент неминуемо приведет к ценовой войне между нею и странами ОПЕК. Да и сам прирост объема добычи (и соответственно экспорта) нефти и других видов сырья начинает постепенно сокращаться по естественным причинам, и это замедление темпов не удается компенсировать наращиванием вывоза из страны продукции с высокой долей добавленной стоимости.
Серьезным тормозом может стать и нарастание социальной напряженности в российском обществе, связанное с его поляризацией (особенно если учитывать не только «наблюдаемые доходы» наших соотечественников). Все более заметное отдаление 10% наиболее обеспеченных россиян от 10% самых бедных, оцениваемое даже не столько по уровню текущих доходов, сколько по масштабам накопленного первыми богатства, создает крайне напряженный социальный климат в стране, что не может не отталкивать инвесторов. А дешевизна большинства видов труда и продолжающееся сокращение доли заработной платы в структуре издержек производства объективно дестимулируют предпринимателей в плане замены устаревшего оборудования, при эксплуатации которого широко используется ручной труд, на более передовое. Еще одним мощным ударом по социально-политической стабильности может стать и предстоящее ускорение приватизационных процессов. Так, в выступлении В. Путина на церемонии открытия Ганноверской промышленной ярмарки говорилось, что в перспективе в частные руки будет передано 3 тыс. акционерных обществ и 8 тыс. госпредприятий, что дальнейшая приватизация затронет как естественные монополии, так и банковский сектор. Между тем степень напряженности в российском обществе и без того достаточно высока в связи с реализацией программы монетизации льгот, взрывным повышением тарифов на услуги жилищно-коммунального хозяйства, всплеском структурной безработицы и т.п. Если реализованная А. Чубайсом реформа РАО «ЕЭС» выразится в том, что в руках государства останутся лишь физически изношенные и требующие гигантских инвестиций энергетические сети, в то время как прибыльные активы генерирующих компаний (по традиционно заниженным ценам) перейдут в частные руки, то подобный подрыв государственного бюджета нанесет очередной серьезный удар по стабильности отечественной экономики, и без того ввергнутой в мировую рецессию, и социальной сферы.
К числу значимых ограничителей экономического роста нельзя не отнести очевидную неэффективность государственного регулирования отечественной экономики в сочетании с традиционно невысоким качеством управления на микроуровне, а также несовершенством финансово-кредитной системы российского общества.
Так, не имея возможности приобретать кредитные ресурсы на «стерилизованном» внутреннем рынке, крупные отечественные компании и банки оказались вынуждены стремительно наращивать объем внешних заимствований. В обстановке развертывающегося мирового финансового кризиса, когда заемные средства существенно подорожали, да и сами возможности рефинансирования корпоративного долга нерезидентам стали призрачными, это обстоятельство не могло не привести к распространению общемировой хозяйственной рецессии на экономику нашей страны. Необходимость изыскания огромных средств для уплаты накопленного долга и направление на эти цели немалых ресурсов государственной финансово-кредитной системы являются сегодня, бесспорно, главными компонентами механизма торможения экономического роста России.
Вследствие данной комбинации сдерживающих факторов перспективы продолжения экономического роста во втором десятилетии XXI в. (даже если его начало ознаменуется завершением нынешнего спада производства) прежними темпами представляются сомнительными. Так, планы правительства по наращиванию экспортных поставок нефти и газа в самое ближайшее время неизбежно натолкнутся на ограниченные способности экспортной инфраструктуры (особенно в связи с исчерпанием возможностей трубопроводной сети), а также на нежелание частных компаний, функционирующих в ТЭК, всерьез заниматься геологоразведочными работами и освоением новых нефтегазовых месторождений.
Реализуемый в первом десятилетии XXI в. в России план удвоения ВВП формально построен по примеру Японии 60-х гг. XX в. Но тот японский проект полувековой давности, нацеленный на достижение хозяйственной независимости от США, отличался от нынешнего российского двумя важнейшими чертами. Во-первых, его глубинной сутью была ориентация на преимущественный рост все более высокотехнологичных обрабатывающих отраслей и производств со значительной добавленной стоимостью, а вовсе не отраслей, жестоко эксплуатирующих национальные природные богатства. Во-вторых, несмотря на оккупацию Японских островов, американцы так и не смогли навязать правительству и бизнесу Японии выгодное им направление экономической политики, в то время как реализуемая сегодня стратегия российского хозяйственного возрождения вовсе не исключает того, что немалая часть отечественной компрадорской буржуазии возьмет курс на всестороннюю поддержку иностранных монополий в ущерб интересам нашей страны.
В подобной ситуации даже при оптимистическом сценарии развития событий среднегодовой экономический рост (способный при определенных условиях оказаться ростом отсталости) в обозримой перспективе едва ли выйдет за рамки диапазона в 4—6%.
Превышение данного количественного рубежа в обозримой перспективе станет возможным, только если:
- всемирное хозяйство будет демонстрировать впечатляющие темпы роста (что, впрочем, представляется крайне маловероятным с учетом обозначившейся в нем стагнации);
- высокими сохранятся мировые цены на нефть, газ и металлы;
- отечественная экономика сможет откликнуться на возросший спрос на топливо расширением его экспорта;
- удастся перевести в спокойное русло проблему выплат по корпоративному внешнему долгу;
- обменный курс рубля по отношению к корзине валют, а вместе с ним и темпы инфляции приблизятся к некоему оптимальному уровню;
- будет переломлена тенденция к сокращению численности населения нашей страны, в том числе экономически активного;
- кардинальным образом улучшится инвестиционный климат;
- снизится энергоемкость ВВП и т.д.
Ключевым для развития отечественной экономики в ее современной структуре станет, видимо, рубеж первого-второго десятилетий XXI в. Неуклонно надвигающийся и становящийся хроническим дефицит производственных мощностей, на которых еще возможно выпускать конкурентоспособную продукцию, способен ввергнуть экономику Российской Федерации в еще более глубокий (по сравнению с нынешним) кризис, чреватый прогрессирующей утратой национальной безопасности нашей страны. А неблагоприятная внешняя среда, проявляющаяся в серьезном замедлении роста мировой экономики, может обернуться утратой многих традиционных рынков сбыта топлива и сырья в сочетании с невысокими ценами на эту продукцию. В условиях, когда эпоха стабильного состояния общегосударственных финансов неотвратимо уходит в прошлое, объективно формируется жесткая дилемма: либо остановка экономического роста в России, либо кардинальное изменение самого его типа. Нашей стране сегодня остро необходима смена модели экономического роста, опирающейся на крупномасштабный экспорт низко технологичной продукции, качественно иной моделью, которая характеризуется форсированным расширением высокотехнологического комплекса и становлением наукоемкого типа производства. Только в этом случае долгосрочные интересы российского общества, связанные с его возвращением в разряд ведущих индустриальных (а в дальнейшем и постиндустриальных) держав, перестанут находиться в неразрешимом противоречии с краткосрочными интересами крупного олигархического бизнеса, кровно заинтересованного сегодня в продлении в будущее топливно-сырьевой экспансии нашей страны.
Содержание и цели политики содействия экономическому росту
Сложившиеся к настоящему времени в мировой науке представления о способах достижения устойчивого роста чрезвычайно разнообразны. Так, неоклассики выступают за серьезное сокращение налогов и правительственных расходов, строжайшее ограничение денежного предложения. В целом же они склоняются к весьма пассивному участию государства в формировании источников позитивной хозяйственной динамики. Подобный подход характерен для американской модели обеспечения экономического роста, которая, впрочем, реализована и в ряде других государств (например, в Великобритании). Кейнсианцы, напротив, склонны к расширению масштабов государственного вторжения в экономическую жизнь (а своего рода «гипер кейнсианцы», до сих пор отстаивающие ценности плановой экономики и реализующие дирижистский подход к управлению им, основанный на преобладании прямых методов над косвенными, и вовсе усматривают в огосударствлении национальной экономики некую панацею от всех ее болезней). Так, японская модель обеспечения экономического роста (осуществленная также в Южной Корее и некоторых других странах) опирается на сознательное формирование многозвенной системы макроэкономического регулирования, включающей централизованное планирование и активное участие государства в построении оптимальной структуры национальной экономики. Институционалисты же неистово доказывают принципиальную невозможность плодотворного использования инструментов фискальной и монетарной политики без преимущественно эволюционного реформирования институтов рыночной экономики и решительной борьбы с коррупцией. Они подчеркивают безусловную необходимость укрепления гарантий прав собственности (включая интеллектуальную), повышения эффективности управления объектами государственной собственности в сочетании с дальнейшей их приватизацией, наращивания степени открытости российской экономики внешнему миру (в том числе посредством присоединения к ВТО), реформирования систем образования, здравоохранения, социальной защиты, пенсионного обеспечения, жилищно-коммунального хозяйства, естественных монополий, обеспечения безоговорочного исполнения принятых законов и т.п.
Безусловно, каждая из отмеченных научных школ не слишком далека от истины, но лишь в случае всестороннего учета не только общих закономерностей хозяйственной эволюции современного общества, но также социально-экономической и политической специфики той или иной страны, находящейся к тому же на определенном этапе цикличности своего развития.
Политика содействия экономическому росту включает комплекс продуманных, своевременных мер правительства и центрального банка, нацеленных на наращивание ВВП как важнейшего результата воспроизводства, а через него — на достижение многих других социально экономических целей. Поддержание экономического роста — одна из главных целей макроэкономической политики государства. Подавляющее большинство экономистов, независимо от того, к какой научной школе они относятся, считают экономический рост благом для общества, поскольку он обеспечивает повышение благосостояния, занятости населения, укрепляет национальную безопасность, разрешает бюджетные проблемы. Обеспечение нового качества экономического роста, связанного с повышением народнохозяйственной эффективности, безболезненным разрешением экологических проблем и все большим наполнением ВВП высокотехнологичной, наукоемкой продукцией, возможно сегодня только в рамках экономики рыночного типа. Однако внутренняя саморегуляция рыночных сил не в состоянии гарантировать устойчивых темпов хозяйственного развития, поэтому вопросы экономического роста были, есть и еще долго будут зоной высокой активности государства. Данное обстоятельство признают сегодня даже лидеры тех стран, в которых сильны традиции решающего влияния правых политических сил на формирование экономической политики. Например, президент США Б. Клинтон, разрывая связь с неоконсервативным курсом Р. Рейгана — Дж. Буша старшего, утверждал, что обеспечение макроэкономических основ стабильного экономического роста — это сфера ответственности государства, которое призвано активно поддерживать научно-технические исследования, сферу образования и другие отрасли социально-инфраструктурного комплекса. Результатом реализации подобного подхода, основанного на резком повышении результативности бюджетного макроэкономического регулирования, явилось американское «экономическое чудо» конца XX в.
Поскольку экономический рост в современной России делает только первые шаги, не выглядит устойчивым и вовсе не гарантирует преодоления накопленного отставания в 25— 30 лет от наиболее развитых стран, рассчитывать на задействование рекомендуемых неоклассиками преимущественно рыночных факторов его продления в будущем — низкие налоги, стимулирующие предпринимательскую и трудовую активность, увеличение нормы сбережений и другие способы наращивания национального продукта в условиях полной занятости — пока рано. Требуется развернутая государственная политика содействия качеству росту, обоснованная кейнсианским направлением экономической теории и современными теоретиками индустриальной политики, но при этом органично сочетающаяся с некоторыми значимыми неоклассическими подходами. Однако сформировать такую комплексную, многоаспектную политику в рамках сложившегося типа социально-экономического и политического устройства российского общества принципиально невозможно. Поэтому достижение устойчивого роста отечественной экономики на базе «активистской» политики, опирающейся на государственный интервенционизм, требует кардинальной переориентации типа российского общества в направлении неосоциал-демократической модели европейского образца, формирования той системы институтов, которые делают ее функционирование устойчивым.
Теория экономического роста стремится ответить на главный вопрос: как увеличить реальный объем ВВП в долгосрочном периоде? На краткосрочном интервале объем выпуска может быть и больше (фаза подъема), и меньше (фаза спада) под влиянием перепадов в динамике совокупного спроса. Но как увеличить ВВП в условиях полной занятости, отодвинув границу производственных возможностей данной экономической системы? Ответ на этот вопрос имеет немалое практическое значение: его решение позволяет преодолеть ограниченность ресурсов, а значит, расширить возможности национальной экономики в плане удовлетворения потребностей общества.
Для содействия экономическому росту государство должно дать возможность совокупному спросу расти с такой скоростью, которая будет соответствовать темпу наращивания совокупного предложения. Если допустить слишком быстрое увеличение спроса, то ускорятся инфляционные процессы в экономике, а это неминуемо приведет к ослаблению инвестиционной активности и замедлению позитивной хозяйственной динамики. Если же спрос станет увеличиваться медленнее предложения, то подобный рост неизбежно начнет затухать и рано или поздно в стране случится продолжительный кризис перепроизводства, который неминуемо скажется на средних темпах наращивания ВВП.
Когда достижение роста ВВП является единственной приоритетной целью государства, комбинация инструментов фискальной и монетарной политики может быть однонаправлено-стимулирующей и эффективность реализации каждой из них становится взаимоусиливающейся. При этом увеличение правительственных закупок на рынке товаров и услуг должно органично сочетаться с мерами центрального банка по расширению ликвидности на денежном рынке, а наращивание номинальной денежной массы — с действиями налогового ведомства по сокращению налоговой нагрузки на экономику.
Но если наряду с задачей преодоления экономического спада правительство и центральный банк стремятся разрешить проблему высокой инфляции, тогда в интересах выхода из стагфляционной ловушки могут быть рекомендованы следующие альтернативные варианты сочетания ведущих инструментов государственного регулирования:
1) экспансионистская бюджетно-налоговая политика в сочетании с ограничительной денежно-кредитной политикой;
2) жесткая бюджетно-налоговая политика в сочетании со стимулирующей денежно-кредитной политикой.
Эти два сочетания мер экономической политики оказывают далеко не тождественное влияние на макроэкономическую динамику. При первом варианте ставка процента достаточно высока (что сдерживает инвестиционную активность через удорожание кредита, но может и поднять ее в результате торможения инфляционных процессов), а мягкость бюджетных ограничений способна не только расширить совокупный спрос, но и спровоцировать ускорение инфляции. Второй вариант предполагает снижение реальной ставки процента и соответствующее наращивание инвестиционного спроса. Одновременно с этим относительное ужесточение фискальной политики способствует сокращению доли потребления и государственных закупок в структуре ВВП, при адекватном повышении удельного веса частных инвестиций (в том числе и за счет сокращения дефицита бюджета и нейтрализации эффекта вытеснения, сдерживающего экономический рост). Однако высокая налоговая нагрузка на национальную экономику способна в этом случае стать серьезным тормозом ее роста. Так что однозначного ответа на вопрос, какая именно комбинация мер является наилучшей, по-видимому, не существует.
В последние предкризисные годы российским государством была избрана комбинация мягкой монетарной политики в сочетании с относительно жесткой (ответственной) фискальной политикой. Не допуская чрезмерного укрепления обменного курса рубля, Банк России осуществлял свою валютную интервенцию в сторону неуклонного наращивания золотовалютных резервов, взамен направляя в отечественную экономику значительный поток национальной валюты. Подобные действия властей могли бы спровоцировать подлинный бум частного потребительского и инвестиционного спроса, который — в меньшей степени — способен обернуться всплеском инфляции, а в большей — ростом ВВП. Повышение степени монетизации национальной экономики могло бы стать некой компенсацией того состояния безденежья, которым характеризовалась эволюция российского общества. Однако многозвенная стерилизационная политика государства, нацеленная на недопущение инфляционного перегрева экономики, лишила воспроизводственный процесс столь желанной денежной подпитки. Исходя из этого можно утверждать, что синтез мягкого денежно-кредитного и жесткого бюджетно-налогового регулирования российской экономики, противодействуя развертыванию инфляции спроса, оказывал серьезное тормозящее воздействие на темпы экономического роста нашей страны, уменьшая мотивацию хозяйственных субъектов, относящихся к реальному сектору.
Между тем восстановление приемлемых темпов роста немыслимо без формирования ситуации, при которой именно деятельность по созданию товаров и услуг является намного более выгодной по сравнению с другими видами хозяйственной деятельности. Без решения данной задачи никакие меры экономической политики не способны гарантировать эффект. Для того чтобы заниматься производством стало выгодно, прежде всего необходима жесткая борьба со злоупотреблениями своим положением на рынке со стороны естественных монополий, в том числе путем регулирования ценообразования в соответствующих отраслях. Требуются гораздо более решительное, чем сегодня, противодействие организованной преступности, ликвидация криминальных структур, установивших контроль над потребительскими и инвестиционными рынками. Способы подобной ликвидации должны быть не только и даже не столько административно-правовыми (хотя без решительного вмешательства правоохранительных органов проблему не решить), сколько экономическими, связанными с искоренением экономических основ преступной деятельности. К последним можно отнести, например, действие разрешительного принципа при создании компаний, чрезмерные налоги, выталкивающие предпринимателей в сферу теневой экономики, фактически дармовую, а потому весьма заманчивую приватизацию, надуманные и неизбежно порождающие коррупцию налоговые, таможенные и другие льготы. В таких условиях не приходится удивляться стремительному развертыванию криминала, и остановить его наступление на отечественную экономику едва ли возможно.
Экономический рост в рыночном хозяйстве обеспечивают механизмы, казалось бы, не имеющие к нему прямого отношения. К ним относятся антиинфляционное регулирование, антициклическая и антимонопольная политика, политика перераспределения доходов и иные компоненты механизма государственного регулирования экономики. Будучи результативными, подобные действия государства обладают двойным эффектом: во-первых, позволяют достичь собственных целей того или иного регулирующего воздействия на национальную экономику, а во-вторых, дают побочный результат, связанный с обеспечением ее устойчивого роста. Противоречивое единство данных целей побуждает главу кабинета министров выстраивать многоаспектную политику экономического роста как единое целостное здание, в субординированной структуре которого должно быть найдено адекватное место для инвестиционной, структурной, налоговой, амортизационной и многих других взаимосвязанных видов экономической политики.
Структурные компоненты политики экономического роста
Инструменты, используемые в рамках долгосрочной политики экономического роста, нацелены не столько на сглаживание делового цикла в рамках политики краткосрочной стабилизации и приближение переломных точек «пика» и «дна» к господствующему тренду, сколько на подталкивание самого этого тренда вверх. Однако проводимое государством антициклическое регулирование является неотъемлемым компонентом политики экономического роста, поскольку сокращение амплитуды колебаний экономической конъюнктуры, позволяющее уменьшать глубину спада и масштабы вынужденной безработицы, с одной стороны, и замедлять темпы инфляции — с другой, становится значимой предпосылкой устойчивого хозяйственного развития страны на длительном временном интервале. Такое развитие, как отмечалось выше, оказывается попросту невозможным без направления части обеспечивающих его ресурсов на поддержание определенного уровня стабильности экономической системы, т.е. на проведение политики краткосрочной стабилизации. Результативная стабилизационная политика государства особенно важна для стран, столкнувшихся при переходе к рыночной экономике с глубоким трансформационным спадом, преодоление которого выступает начальным этапом движения их национальной экономики вверх, вдогонку за странами, ушедшими за время данного спада далеко вперед.
В связи с этим обеспечение устойчивого роста экономики России в качестве первого, начального этапа включает преодоление случившегося в ней в 90е гг. глубокого кризиса. Несформированность рыночного механизма делает объективно невозможным стихийный выход отечественной экономики из кризисного состояния. Решение этой сложнейшей задачи в рамках сознательного антикризисного регулирования опирается на научное понимание закономерностей циклической динамики современного общества. Оно предполагает всемерное задействование рецептов кейнсианской экономической доктрины, апробированных в ходе преодоления Великой депрессии и послевоенного восстановления разрушенного хозяйства. Это означает использование многообразных инструментов политики экспансии, опору прежде всего на бюджетно-налоговое регулирование экономики (по отношению к которому монетарная политика центрального банка, поддерживающая стабильно невысокие процентные ставки, должна быть подчиненной), четкий акцент на накачивание эффективного спроса при безусловном отказе от односторонне монетаристских мер борьбы с инфляцией. Спад производства в нашей стране в переходный период был предопределен недостаточным уровнем совокупных расходов. Поэтому активная государственная антикризисная политика, отдающая первенство краткосрочным целям, должна стимулировать неуклонное наращивание потребительского и инвестиционного спроса россиян посредством некоторого уменьшения доли торгового баланса в структуре ВВП, рассчитываемого по методу потока расходов.
Постановка внутреннего спроса на центральное место в механизме обеспечения устойчивого роста российской экономики означала бы, в частности, переход от экономики дешевого работника, где тотальная экономия на оплате труда является всепоглощающей страстью для частных работодателей и государства, к модели социально ориентированного развития, в рамках которой высокий уровень жизни большинства населения рассматривается как ведущий импульс дальнейшего прогресса нашего общества. Во избежание ухода значительной части нарастающего спроса за пределы страны его переориентация с неуклонно увеличивающегося импорта на продукцию отечественного не сырьевого сектора должна быть непременным условием подобного перехода. Решения этой не менее значимой, чем наращивание покупательной способности населения, задачи можно сегодня достичь не столько средствами убеждения (лозунгами типа «Покупай продукцию российских производителей!»), сколько обеспечением благоприятной для потребителя комбинации «цена — качество».
Значительное увеличение потребительского спроса как важнейший компонент нацеленной на экономический рост социальной политики государства предполагает ускоренный рост денежных доходов населения, в том числе заработной платы, гонорара, прибыли, ренты, процента и денежных трансфертов. Немаловажное значение имеют и натуральные доходы в виде продукции домохозяйств, предназначенной для собственного потребления, а также безналичных трансфертов (жилищных субсидий, продовольственных талонов, оплаты медицинских услуг, транспортных карточек и др.), поскольку, получая их, семьи обретают возможность больше средств расходовать на приобретение товаров и услуг на рынке. Кроме того, требуется обеспечить законодательную защиту интересов наемных работников как более слабой (сравнительно с работодателями) стороны социально-трудовых отношений, установить приемлемый, устраивающий обе стороны уровень минимальной оплаты труда, проводить активную политику занятости и т.п. Многие ученые видят секрет китайского «экономического чуда» не столько в притоке иностранных инвестиций, наращивании экспорта и других проявлениях глобализации, сколько «в стабильном расширении внутреннего рынка за счет систематического повышения уровня жизни населения». Удачная комбинация либеральных рыночных преобразований и регулирующей деятельности государства создала здесь благоприятные условия для неуклонного повышения благосостояния граждан, и такое улучшение внутренней экономической конъюнктуры явилось отправным пунктом для внешнеэкономической экспансии КНР (при несомненном позитивном обратном воздействии последней на внутри китайские хозяйственные процессы).
В отличие от варианта государственного регулирования экономического роста, реализованного в Восточной Европе и ряде государств СНГ в начале рыночных реформ и основанного на сокращении потребления основной массы населения, развитие переходной китайской экономики с самого начала опиралось на увеличение доли личного потребления в ВВП. С 1978 по 1981 гг. она повысилась с 52,6 до 58,5%. Такой структурный сдвиг обеспечило временное снижение доли инвестиций с 26,8 до 20,1% ВВП, в результате чего были созданы предпосылки для перестройки совокупного предложения, роста производства продовольственных, потребительских товаров длительного пользования, услуг. Китайское правительство (в отличие от российского) не ставило себе цели форсированной демилитаризации экономики, хотя оборонный заказ неуклонно сокращался в среднем на 0,3% ВВП в год (т.е. и здесь рынок заметно не сужался). Таким образом, для сокращения доли военных расходов государства в ВВП вдвое потребовалось 10 лет, а высвободившиеся в результате конверсии военно-промышленного комплекса производственные ресурсы были направлены на инвестиции в гражданский сектор, удельный вес которых постепенно вернулся на прежний уровень.
И это в условиях катастрофического падения ВВП. Такого рода динамика свидетельствовала о том, что основная часть российского населения находилась в состоянии чрезвычайной бедности, главным индикатором которой служил сформированный в 1992 г. и просуществовавший вплоть до конца 90х гг. нищенский прожиточный минимум.
Он опирался на крайне ограниченную потребительскую корзину, около 70% которой составляли продукты питания, дозировка которых к тому же едва обеспечивала физическое выживание человека (например, 800 г колбасы, 1,5 кг свинины в год).
При всем многообразии экономических моделей, сложившихся в зарубежной практике, для всех развитых стран неким стандартом является ныне диапазон доли заработной платы в ВВП в 45—50%. Кроме того, стремление правительств минимизировать социальные риски населения побуждает их, несмотря на ожесточенную ценовую конкуренцию на мировом рынке, диктующую необходимость всемерной экономии на издержках производства, а также на широкое представительство правых сил в политической элите, сохранять размер взносов предпринимателей в фонды социального страхования на уровне от 12 до 20% ВВП. В результате сегодня крайне трудно найти развитую страну, в структуре ВВП которой суммарный удельный вес зарплаты и отчислений на соцстрах оказался бы ниже 55—65%. При этом, если в большинстве стран ЕС довольно велика часть средств, резервируемых на социальное страхование (что заметно сокращает чистую сумму, непосредственно достающуюся работнику после уплаты налогов), то в США и Великобритании страховые платежи заметно ниже. Наряду с ростом располагаемого дохода семей это заставляет их самостоятельно финансировать большую часть своих социальных расходов. В любом случае независимо от избранной российскими властями модели распределения трудовых доходов необходимо существенно менять структуру национального дохода нашей страны. Между тем в современной России взносы в фонды социального страхования составляют всего 7,5%, а уровень легальной выплачиваемой заработной платы — лишь 26%, что в совокупности оказывается фактически вдвое ниже указанной выше нормы. Дальнейшее снижение ставок единого социального налога в сочетании с неуклонным сжатием социального компонента в расходной части федерального бюджета способны еще более сократить и без того аномально низкий уровень доходов населения нашей страны.
Столь резкое падение относительного и особенно абсолютного размера реальной заработной платы явилось решающим фактором сжатия потребительского спроса в России и предопределило обратные (по сравнению с КНР) результаты рыночной трансформации ее экономики. Весьма показательным в данной связи является факт устойчивого, несильно зависящего от урожайности года экспорта российского зерна при серьезном сокращении уровня внутреннего потребления этого продукта первой необходимости по сравнению с советским периодом. Кроме того, ввиду низкого уровня заработной платы государство было вынуждено длительное время финансировать из бюджета (и в немалой степени продолжает финансировать сегодня) пенсионную систему, содержание жилищного фонда, учреждения здравоохранения и образования. В то же время в мировой практике главным субъектом финансирования этих объектов инфраструктуры является само население, что, с одной стороны, заметно сокращает налоговую нагрузку на экономику, оздоравливает бюджетную систему, а с другой — серьезно повышает эффективность использования выделяемых на эти цели средств. Падение совокупного предложения стало логическим результатом низкой заработной платы, лишающей работников стимулов к труду, и узости внутреннего рынка, которая препятствует результативности долгосрочных инвестиций в отечественную экономику.
На первый взгляд, вряд ли следует ожидать существенного повышения уровня жизни россиян в ближайшее время. Ведь не инфляционный рост заработной платы немыслим без опережающего повышения производительности общественного труда, а таковое требует длительного периода времени и немалых инвестиций в технологическую базу производства. Возможности более быстрого роста оплаты труда сравнительно с темпами повышения его производительности, наблюдавшегося в нашей стране в предкризисные шесть-семь лет и не приводившего к инфляционному нарастанию издержек производства (в силу пост дефолтного обвального падения заработной платы), неумолимо сокращались по мере приближения отечественной экономики к состоянию полной занятости.
Однако эти жесткие ограничения в значительной степени могут быть сняты назревшей кардинальной перестройкой пропорции распределения национального дохода — от предпринимательского дохода (вместе с незаконно представленной в нем природной рентой) к заработной плате. Известно, что, не желая тратить свои сверхдоходы на российском рынке и явно не стремясь доверять их в качестве сбережений отечественной банковской системе, многие представители олигархических кланов и высшие чиновники демонстрируют свои потребительские возможности за пределами нашей страны. Таким образом, они вкладывают накопленные капиталы в создание дополнительных рабочих мест за пределами России. Резкое уменьшение доли денежных доходов лиц наемного труда в структуре национального дохода выступает решающим фактором сужения емкости внутрироссийского рынка и приведения отечественной экономики к нынешнему перепроизводству и затовариванию. И это при очевидной неудовлетворенности первоочередных потребностей широких масс населения. Длительное господство в России радикальной неоконсервативной доктрины о необходимости предварить социальные сдвиги обеспечением экономического возрождения страны (без стремления учесть негативные социальные последствия рыночного реформирования) не только привело к отторжению реформ общественным сознанием, но и явилось решающей причиной углубления трансформационного спада. Между тем в мировой науке уже давным-давно некой аксиомой стало положение об органической взаимосвязи экономических и социальных преобразований, недопустимости их разрыва во времени во избежание деградации человеческого потенциала, безвозвратной утраты генофонда страны, а значит, и торможения хозяйственной динамики. Надежда властей на самопроизвольное рассасывание проблемы избыточной дифференциации населения по мере роста ВВП основана на игнорировании зарубежной практики активного перераспределения доходов посредством формирования целостной совокупности соответствующих институтов.
Стимулирование отечественной экономики со стороны спроса, прежде всего, предполагает повышение доли оплаты труда наемных работников в ВВП минимум на 10 процентных пунктов, постепенное доведение минимальной заработной платы и пенсии до прожиточного минимума и повышение доли социальных выплат в структуре доходов. Для этого необходима достаточно радикальная, включающая серьезные изменения в политической системе, переориентация потоков вновь создаваемых в ней доходов путем сокращения нормы прибыли предпринимателей на вложенный капитал до среднемировых 8—10%, через отказ банкиров от запретительно-высоких ставок процента за предоставляемые кредиты и воздержание государственных служащих от многих амбициозных, а потому гибельных для небогатой страны расходов на свое обеспечение.
В самой организации заработной платы целесообразно продолжить значимые распределительные мероприятия, направленные на пре+ одоление многообразных проявлений диспропорциональности отечественного рынка труда. Важнейшим среди них является чудовищная дифференциация в оплате труда. С учетом значительной доли неформальных доходов заработная плата 10% наиболее высокооплачиваемых наемных работников в 28 раз превышает заработки тех 10%, которые находятся на противоположном полюсе рынка труда. При этом в нашей стране сложилась фактически обратная зависимость между уровнем квалификации работников и величиной выплачиваемой им заработной платы. Известно, что запредельно высокий (сравнительно с производительностью труда) уровень последней встречается сегодня в тех закрытых сегментах рынка рабочей силы, которые характеризуются высокой степенью монополизации — в сфере финансовых, страховых услуг, ТЭК, целом ряде других экспортных производств, а также в строительстве, на транспорте и в аппарате управления. Заработки занятых здесь примерно 10 млн. человек (имеющих преимущественно среднюю и низшую квалификацию) порой в десятки раз превышают среднероссийский уровень, и происходит это в результате перераспределения в их пользу доходов в виде природной и экспортной ренты, остающихся в распоряжении соответствующих компаний. И если первая образуется вследствие несовершенства механизма рентного налогообложения в России, то вторая — результат явно неоптимального размера таможенных пошлин (а также коррупции в таможенных органах), позволяющего экспортерам обращать в свою пользу различия между внешними и внутренними ценами на вывозимое топливо и сырье. Остальные же 60 млн. работников (среди которых немало высококвалифицированных специалистов) вынуждены трудиться в сферах, характеризующихся устойчивым превышением предложения труда над его спросом, а значит, непозволительно низким уровнем заработной платы, что закономерно толкает их на неустанный поиск дополнительных заработков (зачастую в тех сегментах, которые не соответствуют их интеллектуальному уровню) и хищническую эксплуатацию своих жизненных сил. Между тем понятно, что если агрофирма торгует результатами собственного труда, то нефтяная компания — в значительной степени чужого (природы). И пока заработная плата в последней будет на порядок выше, чем в первой, трудно ожидать восстановления в российском обществе мощной мотивации наращивания работниками своей квалификации. Гораздо более значимым стимулом становится поиск тех ниш, в которых можно обрести благосостояние за счет успешного усвоения неинституционализированных рентных доходов.
Протекающее в современной России повышение среднего размера оплаты труда не должно вводить в заблуждение, поскольку оно сопровождается дальнейшим расслоением населения по уровню жизни. Такое увеличение заработков оказывает скорее негативное влияние на экономический рост: известно, что, сокращая абсолютную бедность (измеряемую удельным весом лиц, проживающих за чертой бедности, которая в нашей стране, кстати говоря, установлена на нецивилизованно низкой отметке), оно в. то же время расширяет масштабы бедности относительной. Способом измерения последней является фиксация удельного веса населения, которое живет на доходы, не превышающие У2 (или даже 2/3) средних по всей стране или по региону. При таком подсчете получается, что чем выше размер валового регионального продукта, приходящегося на душу населения в том или ином субъекте Федерации, тем шире масштабы характеризующей его бедности. Так, в Москве при абсолютной бедности всего в 12,9% относительная ее характеристика выражается сегодня цифрой в 57,7%. В случае сохранения подобных тенденций в распределении — при нарастающем спросе на высококачественные импортные товары со стороны высокодоходных групп россиян — можно с уверенностью прогнозировать крайне сдержанный (вплоть до полной остановки) рост спроса на многие товары, выпускаемые на экономической территории нашей страны, с соответствующими последствиями для динамики ее ВВП.
Только увеличение налоговых изъятий от сырьевых и связанных с ними отраслей, обозначившееся в последние годы в России, способно привести к заметному сокращению в них размера заработков (в которых, а не только в доходах собственников и высшего менеджмента явно ощущается присутствие рентных сверхдоходов), что может позволить государству снизить антиинфляционное давление на уровень оплаты труда в других отраслях. Подобная перераспределительная деятельность оказала бы активное обратное влияние на качественное улучшение социальных индикаторов и тем самым на ускорение темпов экономического роста нашей страны. Известно, что для относительно безболезненного приобретения квартиры с использованием ипотечного кредита доходы типовой семьи из трех человек из российской глубинки должны возрасти как минимум вдвое. Но если уровень жизни останется на нынешнем уровне, то в условиях сохраняющегося уровня цен на жилье разрешение этой острой проблемы наверняка окажется реальным препятствием для удовлетворения целого ряда материальных и духовных потребностей большинства россиян.
Если правительство не станет удерживать динамику прибыли на уровне несколько меньшем, чем темпы роста реального ВВП, а так же сокращать масштабы дифференциации заработной платы по отраслям национальной экономики, то уже в ближайшем будущем от этого пострадают все. Невысокий спрос со стороны широких масс населения обернется неминуемой потерей предпринимательского дохода на предприятиях всех форм собственности, чиновники утратят нынешние привилегии вследствие вынужденных (а также умышленных) налоговых неплатежей, а граждане России, лишенные перспектив заметного повышения уровня жизни, станут все более отчетливо демонстрировать свое отторжение проводимых реформ. Но если властям удастся реализовать предложенные выше мероприятия, то неуклонное повышение уровня жизни населения (в сочетании с разумным ослаблением его имущественной дифференциации) способно заметно ускорить рост российского ВВП. Особенно это отразится на динамике расширения сектора услуг, причем не только по причине его закономерного раздувания темпами, опережающими увеличение благосостояния, но и в связи с индифферентностью данного сектора к повышению реального курса рубля, ведь услуги, как известно, крайне сложно как экспортировать, так и импортировать.
Таким образом, перевод экономического роста России в устойчивый режим невозможен без решительного сокращения удельного веса валовой прибыли в ВВП в интересах адекватного наращивания в его структуре доли оплаты труда. Доведение последней до уровня, характерного для США и стран Западной Европы (с опережением все же на несколько процентных пунктов ВВП, необходимым для продолжения инвестиционного подъема), является ныне непременным условием неуклонного повышения уровня личного потребления в нашей стране и наращивания тем самым платежеспособного спроса населения. При этом нельзя, однако, не учитывать, что повышение заработной платы и доведение ее минимального размера до прожиточного минимума не должно стать некой единовременной акцией: в этом случае бесспорные достоинства резкого повышения среднего уровня оплаты труда, связанные с более эффективным размещением трудовых ресурсов, укреплением стимулов к труду и наращиванием платежеспособности населения, вполне могут оказаться нейтрализованы взрывным ростом безработицы — как по причине неминуемого вытеснения с рынка рабочей силы лиц с пониженной конкурентоспособностью, так и в связи с серьезным повышением расходов на оплату труда для отечественных предприятий, которое может привести их к банкротству и соответственно к массовым увольнениям персонала.
По мере приближения национальной экономики, подвергаемой антикризисной терапии, к уровню полной занятости и исчерпания потенциала восстановительного роста все большую актуальность начинает обретать проблема стимулирования сберегательной активности субъектов экономической системы. Именно со стороны сбережений, а не от потребления, исходит в этом случае основной импульс к дальнейшему инвестиционному росту в стране.
Причины столь заметных отличий в решающей степени обусловлены различными стадиями развития национальной экономики. Если азиатские «драконы» только завершают этап индустриализации, что требует значительных инвестиций в традиционные элементы основного капитала (весьма дорогостоящие сегодня), то вступившие в постиндустриальную эру страны Запада характеризуются наращиванием инвестиций в компьютерные и телекоммуникационные технологии, биотехнологии и т.п., инвестиционные блага в которых стремительно дешевеют. Кроме того, наиболее развитые страны в настоящее время обладают конкурентоспособными компонентами основного капитала и разнообразными элементами инфраструктуры с невысоким коэффициентом износа (в среднем не выше 30—35%), что лишает их необходимости всемерно стимулировать сберегательную активность всех субъектов экономической системы. Следует учитывать и то, что опережающие вложения в образование, здравоохранение, отдых, культуру (т.е. инвестиции в человеческий капитал), необходимые для эффективного использования этого физического капитала, до сих пор отражаются статистикой в качестве текущих потребительских расходов, а не как сбережения. В динамично развивающихся странах, правительства которых сегодня преследуют цель преодоления накопившегося отставания от наиболее развитых регионов мира (в Тихоокеанском бассейне это, прежде всего Малайзия, Таиланд, Индонезия, в постсоциалистическом мире — Венгрия, Чехия, Эстония и особенно Китай), доля сбережений и инвестиций в ВВП находится на значительно более высоком уровне (в Китае около 40%).
Статистические данные свидетельствуют о том, что даже при сходном уровне социально-экономического развития различных стран в них может существенно различаться доля сбережений в национальном продукте. Например, в Японии сберегательная активность стабильно почти вдвое превосходит американскую, что является одной из основных причин японского «экономического чуда». Объяснение такого расхождения может быть найдено, прежде всего, в особенностях национальных экономических систем. Так, в Японии менее развита система потребительского и инвестиционного кредита, а потому домохозяйствам и компаниям приходится накапливать деньги перед крупной покупкой. Если в США при приобретении жилья достаточно внести всего 10% его цены, то в Японии — 40% (и это при более высокой цене ввиду дороговизны земли). К тому же налоговая система Японии всемерно поощряет сбережения. Так, с 50-х гг. в стране от налогов освобождались процентный доход по депозитам и доход в виде дивидендов по акциям. Немаловажную роль играют и национально-культурные особенности стран: если в среде американцев проявляется стремление жить сегодняшним днем, то японцы отдают предпочтение будущему потреблению перед настоящим. Не случайно на предприятиях Японии так широко распространены специальные инвестиционные фонды. Они создаются за счет отчислений от прибыли и заработной платы и обеспечивают направление текущих доходов работников на цели развития производства. Фиксируя факт существенных различий доли сбережений в ВВП тех или иных регионов мира, нельзя не заметить и мощных финансовых потоков между ними в рамках проводимой развитыми странами политики «ограбления соседа», в ходе реализации которой десятки и сотни миллиардов долларов, сбереженных в Индии, Китае, России, других странах — экспортерах нефти, направляются в США, Великобританию и другие государства, где остро ощущается нехватка ресурсов развития.
В условиях рыночной экономики домохозяйства и компании самостоятельно решают, какую часть текущего дохода им направить на потребление, а какую сберечь на инвестиционные цели. Однако государство имеет немалые возможности для регулирования соотношения между данными компонентами располагаемого дохода. Политика стимулирования роста сбережений включает воздействие на их доходность. Ее необходимо поднять, причем с учетом уровня налогов и темпа инфляции, т.е. речь должна идти о норме реального дохода. Задачу обеспечения выгодности сбережений можно решить двумя основными путями: либо через превышение номинальной нормы процента по депозитам над темпами инфляции, либо через сокращение налоговых ставок, относящихся к номинальному доходу от сбережений. Правда, для роста сберегательной активности часто предлагают использовать, наоборот, повышение налогов. Сторонники такого подхода аргументируют свою точку зрения тем, что дефицит государственного бюджета, усиливающий инфляцию, является самым главным фактором дефицита сбережений. Исходя из этого они считают, что устранение структурного бюджетного дефицита путем повышения налогов (особенно на потребление) способно увеличить норму сбережений в стране. М. Фелдстайн выявил и обратную связь нормы сбережений с социальной нагрузкой на экономику, в частности с объемами финансирования государством пенсионной системы. Так, укрепление гарантий социального обеспечения в старости оборачивается заметным стимулированием домохозяйств к проеданию своих текущих доходов. Повышает норму сбережений и страхование банковских вкладов, которое приводит к большей устойчивости кредитной системы и доверию к ней со стороны населения. Введенное в США в 1933 г. такое страхование осуществляет Федеральная корпорация страхования депозитов — независимая организация, обязательства которой перед вкладчиками гарантированы государством. Государственная защита сбережений частных лиц была введена в послевоенный период и в Японии, а позднее получила распространение во многих других странах.
Государственное регулирование роста российской экономики тоже предполагает неустанный поиск оптимального для каждого этапа развития нашей страны соотношения потребления и сбережения в располагаемом доходе домохозяйств, а также оптимальной доли валовых национальных сбережений в ВВП России (так называемой сберегательной квоты). Как известно, в долгосрочном периоде уровень инвестиций в национальную экономику тесно коррелирует с нормой национальных сбережений.
Неуклонное сокращение сберегательной квоты на протяжении большей части 90х гг. стало закономерным результатом общего кризисного состояния экономики, решительного ухода государства из сферы капитало образования (именно в секторе госпредприятий масштабы спада сбережений были наивысшими), резкого сокращения субсидирования производственной сферы, практиковавшегося ранее в сочетании с нарастанием ее налогообложения и удорожанием банковского кредита. Опасность данной тенденции обусловлена еще и тем, что в эти годы резко сократился и сам ВВП (больше чем на 40%), что делало падение сбережений еще более серьезным; цены в капитальном строительстве росли в 2,5 раза быстрее, чем цены на потребительском рынке, а значит, физический объем возводимых в стране объектов существенно отставал от динамики сбережений.
Разумеется, Россия была далеко не единственной страной, «охладевшей» в этот период к сбережениям. Так, вступление японской экономики в состояние затяжной стагнации тоже вызвало заметный спад сберегательной активности. Тем не менее, проявившееся в последние десятилетия в некоторых развитых странах мира снижение доли сбережений в ВВП не может стать целевым ориентиром для нашей страны. Хотя в России произошло масштабное свертывание военного производства и сохраняется недоиспользование накопленных в советский период производственных мощностей (что закономерно снижает оптимальную величину нормы накопления), элементы постиндустриальной экономики сформировались лишь в ограниченных сегментах воспроизводства, а во многих других секторах (сельском хозяйстве, транспорте, жилищном строительстве и т.п.) до завершения процесса индустриализации еще далеко. Поэтому в России, как и во многих странах с развивающимися рынками, сохраняется объективная потребность в достаточно высоком (хотя и не доводящем до интенсификации проявлений парадокса бережливости) уровне национальных сбережений.
Отражением этой объективной потребности явилось стремительное увеличение нормы валовых сбережений в Российской Федерации, которая в начале XXI в. стабильно (причем весьма заметно) превышала отметку в 30% ВВП. Однако достижение валовыми национальными сбережениями трети ВВП является, как известно, лишь необходимым, но недостаточным условием устойчивого экономического роста. Только обеспечив аккумуляцию сбережений субъектов экономики в кредитной системе и нацелив их на рынок ценных бумаг, можно нейтрализовать негативную тенденцию к неуклонному повышению коэффициента износа основного капитала, который составлял 42,4%. Однако подобной аккумуляции серьезно препятствует недоверие населения к кредитным институтам. Оно наглядно проявилось в последние Годы, например, в отношении россиян к негосударственным пенсионным фондам, которые пока формируются очень медленными темпами. Более того, при нынешнем инвестиционном климате в нашей стране пока неясно, куда направлять средства формирующейся накопительной пенсионной системы. Поэтому они просто оседают на соответствующих счетах либо заимствуются правительством, становясь его долгом перед будущими пенсионерами. Складывается довольно рискованная для последних ситуация, когда в перспективе сама возможность получения пенсии (не говоря уже о ее размере) ставится в жесткую зависимость от готовности государства обслуживать свой вновь неуклонно нарастающий внутренний долг.
Что касается банковского сообщества, то в настоящее время его совокупные активы крайне невелики. По уровню капитализации банковской системы (рассчитываемому как отношение ее суммарных активов к ВВП) Россия занимает одно из последних мест в Европе, отставая от большинства стран в 2—5 раз. Банковская система нашей страны отличается чрезмерной децентрализацией. Если в Бразилии сегодня функционируют лишь 100 банков (из которых, кстати, 30 являются государственными), в Мексике — 28, Индии — 20, Южной Корее — 31, то банковскую систему России образуют около 1200 коммерческих банков. Среднестатистический российский банк располагает объемом кредитных ресурсов, что просто не в состоянии удовлетворить потребности в них большинства промышленных предприятий, которые для своего нормального функционирования нуждаются в несравненно более крупных объемах и длительных сроках кредитования. К тому же маломощная отечественная банковская система, по сути, и не стремится к кредитному обслуживанию многих предприятий внутренне ориентированного уклада, поскольку доходность по экспортно-импортным и спекулятивно-биржевым операциям гораздо выше. Поэтому, получая выручку от своих операций, банкиры предпочитают вкладывать ее не в реальный, а фиктивный капитал (т.е. в государственные и корпоративные ценные бумаги), причем представленный преимущественно иностранными активами. Только малая часть дохода (хотя и возраставшая в последние предкризисные годы) направлялась на кредитование реального сектора отечественной экономики. Но и это кредитование преимущественно краткосрочное и нацелено на предприятия с высокой степенью прозрачности (не злоупотребляющие участием в теневых операциях). В свою очередь большинство компаний неохотно прибегают к банковским кредитам, что во многом обусловлено неопределенностью прав собственности, боязнью потерять ранее приватизированные объекты при очередном переделе.
Таким образом, в инвестиционном процессе современной России обозначился серьезный перекос от реальных вложений в национальную экономику к финансовым с повышенной, спекулятивной нормой доходности. Конечно, эта тенденция в немалой степени отражает общемировую закономерность последних десятилетий, состоящую в опережающем накоплении ссудной части капитала сравнительно с его производительным компонентом. Однако специфика российского разрыва между финансовой и вещественной составляющими инвестиций предопределена хроническим несоответствием между высокой стоимостью и непродолжительными сроками кредитования реального сектора, с одной стороны, и сложившимся в нем низким уровнем окупаемости капитальных затрат — с другой.
При этом особо негативное влияние оказывает превращение рублевой части сбережений наших сограждан в конвертируемую валюту, преимущественно в доллары (к тому же помещаемые в зарубежные банки). В этом случае, реагируя на спрос российских граждан на валюту, американская ФРС наводняет денежный рынок своими «бумажками», что позволяет США приобретать на получаемые взамен них рубли вполне качественные российские минеральные, энергетические и интеллектуальные ресурсы и тем самым ускорять рост своей экономики. Иначе говоря, взамен своей избыточно эмитируемой валюты Вашингтон получает импортные товары по своему выбору — вплоть до высококлассных специалистов. При этом высокой инфляции в США не наблюдается, так как немалая часть огромной долларовой массы, полученной российскими (и не только) домохозяйствами и компаниями, а также государством (в виде нарастающих валютных резервов и стабилизационного фонда), вкладываются либо в долгосрочные облигации американского казначейства (тем самым финансируется рекордный по своим размерам бюджетный дефицит этой страны), либо в ценные бумаги частных корпораций на американской фондовой бирже. В итоге десятки и сотни миллиардов долларов, полученных российскими субъектами в результате активного сальдо торгового баланса, направляются не на развитие отечественной экономики (например, через приобретение на эти средства столь нужных нам инвестиционных товаров как элементов реального капитала), а на расширение капитала фиктивного, т.е. на кредитование экономики США в русле разработанной американцами стратегии глобального «империализма доллара». Таким образом, перевод рублей в доллары равносилен вывозу капитала из России. Более того, обменяв свои фиктивные активы на долларовую наличность россиян, США повторно обрушивают ее на внутренние рынки стран, открытых для доллара, переполняя их денежной массой и провоцируя тем самым ускорение инфляционных процессов. В конечном счете, резко отрицательное сальдо торгового баланса и огромный дефицит федерального бюджета США (в сумме заметно превысившие сегодня триллион долларов в год) становятся инструментами фактически бесплатного присвоения необходимых этой стране производственных ресурсов, действующими как прямо — через обмен на безмерно эмитируемые доллары, так и косвенно — через механизм инфляционного перераспределения богатств между странами. Естественно, власти и все население этой страны совершенно не желают утраты построенного ими в послевоенный период механизма мирового экономического господства, что может произойти в результате перехода международных расчетов на какую-либо другую основную валюту — евро, фунт стерлингов, иену, юань или, допустим, рубль. Если подобная угроза все же появляется, то интенсивно работающая на американскую экономику мировая валютная система обычно наносит опережающий и сокрушительный удар по тем или иным конкурентам доллара. Так было в 1970х гг., когда быстро набирала мощь немецкая марка: в сговоре со странами ОПЕК американцы спровоцировали резкий скачок нефтяных цен, что через стагфляционную ситуацию в европейских странах ослабило курс многих обращающихся здесь валют. По настоящее время позиционирование доллара как сильной валюты сменилось на диаметрально противоположное, и его сознательное ослабление (при адекватном избыточном укреплении курса евро и рубля) явилось мощным фактором ускоренного роста экономики США параллельно с торможением хозяйственной динамики их конкурентов. Как видим, устраняя свободную конкуренцию на валютных рынках, власти США, с одной стороны, не допускают обвального обесценения доллара (которое в противном случае уже давным-давно свершилось бы из-за многократного превышения его предложения над реальным спросом), а с другой — успешно достигают тех или иных приоритетных макроэкономических целей.
Впрочем, вследствие случившегося на рубеже веков серьезного сокращения уровня жизни в нашей стране и инфляционного обесценения сбережений в ходе либерализации цен суммарные накопления населения явно невелики, во всяком случае, по сравнению с инвестиционными потребностями отечественной экономики. Стоимость приватизированных в нашей стране основных фондов (с учетом их физического и морального износа) равна примерно 1800 млрд. дол. Если принять норму амортизации в 10%, то ежегодные капиталовложения только в восстановление изношенного основного капитала (т.е. без чистых инвестиций) должны составлять не менее 180 млрд. дол., а с учетом сохранившегося государственного сектора — 220 млрд. дол. Так что даже если все сбережения россиян направить сегодня на цели инвестирования, для обеспечения устойчивого роста этого оказалось бы явно недостаточно. Поэтому для нормализации инвестиционного процесса в нашей стране помимо сбережений населения требуется производительное использование сбережений отечественных фирм в части их нераспределенной прибыли. Действительно, по мере выхода из кризиса и приближения к состоянию полной занятости экономический рост, основанный на увеличении доходов и потребительской активности населения, должен сменяться таким расширением ВВП, которое опирается, прежде всего, на наращивание инвестиций. Подобный рост несравненно более устойчив, поскольку задействует гораздо более длинные технологические цепочки в национальном хозяйстве и все дальше отодвигает границу производственных возможностей данной экономической системы.
Значимым ресурсом производительного использования валовых внутренних сбережений до последнего времени выступали в России сбережения государства (их доля оказывалась никак не менее половины), откачиваемые в финансовые резервы. Повышение нормы накопления до необходимых 28—33% принципиально невозможно без использования на инвестиционные цели значительной доли Резервного фонда и Фонда национального благосостояния Российской Федерации. Впрочем, мы не считаем целесообразным, как полагает И. Погосов, доводить норму накопления до нормы сбережения, поскольку в подобном случае можно ожидать дальнейшей интенсификации антипроизводственных симптомов парадокса бережливости. Действительно, если норму накопления довести до 36% (именно до такого уровня доходила порой норма валовых внутренних сбережений в последние годы), то возникает вопрос: кто же будет покупать произведенные с помощью столь масштабных инвестиций товары и услуги? Так что оптимизация нормы накопления в современной России — это далеко не ее максимизация.
Центром современной политики экономического роста, бесспорно, является инвестиционный процесс. Известно, что в 2002 г. по величине валового накопления в расчете на одного жителя Россия отставала от США в 12—13 раз, а от стран ЕС — в 8 раз. С тех пор ситуация существенно не изменилась. Поэтому в России, как и в большинстве других постсоциалистических стран, при сравнительно высоком уровне образования населения важнейшим фактором, определяющим перспективы выхода из кризиса и обеспечения устойчивого экономического роста, является оптимизация доли инвестиций в ВВП. Принятый российским правительством в качестве программной цели переход к модели инновационного развития предполагает не только массированную замену устаревшего основного капитала в рамках результативной амортизационной политики, но и всемерное наращивание чистых инвестиций, особенно в высокотехнологичных отраслях обрабатывающей промышленности. Решение этой двойной задачи, по всей видимости, потребует и двойных (сравнительно с нынешними) объемов инвестиций.
Впрочем, в поисках оптимальных характеристик нормы накопления не следует абсолютизировать влияния инвестиций на экономический рост. При определенных условиях наращивание объема производства в стране вполне вероятно и без сколько-нибудь заметного увеличения объема привлекаемых в нее инвестиционных ресурсов. Это возможно, например, в случае повышения эффективности инвестиционной деятельности (и сокращения тем самым капиталоемкости выпускаемой продукции), изменения структуры национального хозяйства (допустим, снижения доли сферы материального производства при опережающем росте сферы нематериальных услуг, капиталоемкость которой в сочетании с повышенной скоростью оборота капитала несравненно ниже), преобразований в отраслевой структуре промышленности (от добывающих к обрабатывающим отраслям). Именно такие процессы, связанные с переходом к так называемой новой экономике, интенсивно протекают сегодня в развитых странах мира, в которых уже накоплен огромный объем основного капитала, что заметно ослабляет зависимость динамики ВВП от нормы валового накопления. На параметры данной связи может серьезно повлиять и сама смена модели экономического строя, т.е. переход от затратной в инвестиционном отношении планово-регулируемой экономики к экономике рыночного типа, в которой усиливаются стимулы предпринимателей к эффективному использованию инвестиционных ресурсов. Кроме того, в экономике России в период трансформационного спада сохранялись значительные резервы неиспользуемых мощностей (особенно в оборонно-промышленном комплексе), которые оказалось возможным задействовать в дальнейшем. Наконец, поскольку глубокое падение российского ВВП не сопровождалось адекватным всплеском уровня безработицы, постольку восстановительный экономический рост способен некоторое время протекать исключительно за счет экстенсивного увеличения продолжительности рабочей недели. В этих условиях получение госзаказа на военную технику, пополнение оборотных средств, набор дополнительных работников могли вызвать цепную реакцию позитивных производственных импульсов без сколько-нибудь заметного наращивания государственных и частных инвестиций, проведения технической реконструкции. Значительные возможности для экстенсивного типа экономического роста, основанного не на увеличении инвестиций, а на задействовании внутренних резервов ранее простаивавших предприятий, имелись до недавнего времени и в гражданском секторе экономики, что ослабляло ресурсные ограничения по металлу, электроэнергии, пропускным способностям транспортной системы и т.п. Именно такой «малоинвестиционный» рост экономики протекал в нашей стране на фоне резкого ослабления рубля и повышения спроса на отечественные заменители импортных товаров, временно ставших недоступными, что закономерно увеличивало загрузку производственных мощностей на российских предприятиях.
В ряде других постсоциалистических стран также начинался экономический рост — еще до их выхода из инвестиционного кризиса (хотя норма валового накопления в странах Восточной Европы колеблется сегодня в диапазоне 22—24%). Поэтому предложение И. Погосова о доведении доли накопления в нашей стране до трети ВВП не следует воспринимать как признание целесообразности достижения адекватной величины валовых внутренних сбережений (что неминуемо усугубило бы проявления парадокса бережливости). В условиях незавершенности восстановительного роста исходный импульс к наращиванию инвестиций вполне может исходить не от сберегаемой части национального дохода, а от потребляемой его части. При наличии незадействованных производственных мощностей государству следует стимулировать именно текущие потребительские расходы населения, особенно на отечественную продукцию (продовольствие, одежду, жилищно-коммунальные услуги и т.п.).
Однако вряд ли такой рост экономики со стороны спроса (например, путем восстановления утраченных населением сбережений) может продлиться долго. Не стоит излишне оптимистично оценивать ситуацию, когда ранее простаивавшее оборудование вдруг заработало, а вместо одной смены на заводе появились две. Не секрет, что прирост ВВП в последние годы получен в основном на оборудовании и производственных площадях, введенных в эксплуатацию задолго до наступления XXI в., в немалой степени изношенных морально и физически. В подобной ситуации расширение госзаказа, точечная бюджетная подпитка системообразующих звеньев национальной экономики и иные меры сугубо монетарного характера уже не способны повлечь за собой стремительного наращивания объема выпуска и соответственно производительности труда. Решение стратегической задачи производительности (требующего среднегодовых темпов ее роста на уровне 12,2%) и превращения России в страну с максимально автоматизированными производительными силами невозможно без кардинальной модернизации материально-технической базы и освоения выпуска продукции с высокой добавленной стоимостью.
Поэтому в долгосрочном плане дальнейшее увеличение объема производства невозможно без наращивания инвестиций. История мировой экономики убедительно свидетельствует, что в странах догоняющего развития, к числу которых, бесспорно, относится современная Россия, существует достаточно жесткая прямая связь темпов экономического роста и нормы валового накопления. Так, в странах Латинской Америки эта норма достигала отметки в 20— 21%, а среднегодовые темпы роста их экономики не превышали 2%. В странах Африки эти показатели достигли уровня 20% и 3,5%, в Индии — 25% и 6%, а в Китае и того больше — 40% и 10% соответственно.
Однако при оценке перспектив устойчивого экономического роста в нашей стране решающее значение имеет не столько суммарный объем направляемых в ее экономику ресурсов развития, сколько качество реализуемых инвестиционных проектов. Далеко не всякий рост подобных инвестиций способен ускорить положительную динамику национальной экономики. Дело не только в том, что в российской практике финансовые ресурсы (особенно правительственные) нередко направляются не в самые эффективные сферы и теряются в процессе долгостроя (когда происходит моральное старение оборудования и меняются технологии), так что временной лаг между инвестициями даже в самые перспективные сферы хозяйственной деятельности и экономическим ростом страны сильно затягивается. В первую очередь речь должна идти о выявлении таких минимально необходимых темпов инвестиционного подъема, при которых наращивание объема товаров и услуг, образующих ВВП нашей страны, не сопровождается опережающим выбытием элементов ее основного капитала. Это условие явно не соблюдалось, экономический рост в России сочетался с неуклонным ухудшением коэффициента износа машин и оборудования, зданий и сооружений в большинстве отраслей и сфер национальной экономики, что объективно исключало устойчивость восстановительного роста и ориентировало экономическую науку на обоснование комплекса противовесов сохраняющейся инерции саморазрушения производительных сил.
Наряду со сбережениями домохозяйств, аккумулируемыми кредитной системой и направляемыми на фондовый рынок, финансовыми источниками «большого инвестиционного скачка», совершенно необходимого современной России, являются частные инвестиции российских компаний, государственные капиталовложения, а также инвестиции, поступающие из-за рубежа.
Немалый вклад в обеспечение ускоренного развития экономики России способны внести иностранные инвестиции: привлечение одного миллиарда долларов приводит к возрастанию темпов роста ВВП на 0,4—0,5%. При этом решающее значение имеет не объем иностранных инвестиций (при норме валовых сбережений, отмечавшейся в последние годы, особой нужды в притоке внешнего капитала Россия не испытывает), а их инновационная роль, способность служить активному обмену передовыми технологиями и методами организации производства между странами. Прямые иностранные инвестиции приносят с собой высокотехнологичное оборудование, эффективный менеджмент, их наращивание повышает эффективность производства и конкурентоспособность продукции, создаваемой на территории России, способствует развитию депрессивных регионов, созданию здесь дополнительных рабочих мест, увеличивает налоговые поступления в бюджеты различного уровня. Именно признание того обстоятельства, что прямые иностранные инвестиции — это «умные деньги», зачастую и привлекает правительства стран, обладающих достаточными внутренними финансовыми ресурсами для инвестиций, но всемерно стимулирующих приток дополнительного зарубежного капитала. Так, в Китае при обычной ставке корпорационного налога в 33% предприятия, созданные с участием иностранного капитала, в течение десяти лет платят его в размере 15%.
Однако расчет либералов на форсированный приток прямых иностранных инвестиций в российскую экономику пока оправдывается далеко не в полной мере. Более того, эти инвестиции до недавнего времени были намного меньше ежегодного оттока капитала из нашей страны, в том числе в виде средств, направленных за рубеж для обслуживания и погашения, полученных ранее кредитов, а также в форме дохода иностранных совладельцев предприятий. Впрочем, в последние предкризисные годы ситуация изменилась и в Россию потекли иностранные капиталы.
Однако для того чтобы иностранные инвестиции оказали ощутимое влияние на инвестиционный климат в стране, их ежегодный объем должен возрасти на порядок. По некоторым оценкам, для удвоения ВВП за десять лет нужно привлечь за этот период не менее 170 млрд. дол. прямых иностранных инвестиций. Сложность решения данной задачи обусловлена тем, что большинство развитых стран, прежде всего США и многие страны Западной Европы, сами являются крупнейшими нетто-импортерами капитала и имеют достаточно благоприятный климат для такого инвестирования. В России этот климат гораздо менее благоприятен — в сочетании с переизбытком денежного каптала, как в иностранной, так и в отечественной валюте.
Дело даже не в инвестиционных рейтингах: в Японии и Южной Корее, например, они чрезвычайно высоки, между тем доля иностранных инвестиций здесь не превышает 1%. Просто многие потенциальные инвесторы давно уже теряются в догадках — выберет ли Россия японскую модель инвестиционного развития с ее опорой на масштабные внутренние сбережения (традиционно, из патриотических побуждений в немалой степени используемые внутри страны) и жесткие ограничения на ввоз капитала из-за границы, либо же в нашей стране будет реализован альтернативный казахстанский вариант, характеризующийся невысокой сберегательной активностью населения и опорой экономики на иностранные капиталовложения. А может быть, все же будет избран курс на китайскую модель, для которой свойственно сочетание рекордно высоких внутренних сбережений с льготным режимом для иностранных инвесторов (таковыми в основном являются представители многочисленной зарубежной китайской диаспоры, чей годовой доход, получаемый за пределами материкового Китая в 140 странах мира, превышает сегодня 1 трлн. дол.). К настоящему времени явного выбора в этом спектре вариантов не состоялось, что и делает риски вложений в отечественную экономику непозволительно высокими. К тому же Запад традиционно воспринимает Россию в качестве сильного военного противника, хозяйственному подъему которого едва ли следует содействовать средствами прямых иностранных инвестиций.
Поэтому далеко не случаен тот факт, что доля накопленных иностранных инвестиций в экономику Российской Федерации, которые направляются в основной капитал или на покупку пакета акций компаний (в объеме, скажем, 10%), достаточного для контроля над ними и участия в управлении, по данным Минэкономразвития России, составляла лишь 47,4%. Небольшая доля иностранного капитала (1,6%) состоит из портфельных вложений, направляемых на приобретение ценных бумаг предприятий с целью их перепродажи на вторичном рынке, а наибольший объем (51%) составляют так называемые прочие инвестиции, осуществляемые на возвратной основе (торговые кредиты, кредиты международных финансовых организаций, иностранных государств и даже кредиты на обслуживание ранее полученных займов). Делать и дальше ставку на иностранные кредиты значило бы рано или поздно отдать немалые финансовые ресурсы, которые вряд ли появятся вследствие использования связанных кредитов, полученных из-за рубежа (значительная часть которых по условиям договора направляется на покупку иностранных товаров). Финансовые же вложения, обеспеченные лишь краткосрочным спекулятивным капиталом, во многом подрывают экономическую безопасность нашей страны, поскольку лишают российских предпринимателей реального контроля над предприятиями, а в случае финансовых потрясений на мировых рынках или при появлении более выгодных сфер приложения капитала способны мгновенно «убежать» из страны. Так было, например, в Мексике и Венесуэле в середине 90-х гг., по тому же сценарию развивались события в Аргентине, где произошел отток капитала в объеме 30 млрд. дол. Обвал валютного и фондового рынков в России тоже стал следствием масштабного оттока валютных средств нерезидентов. Как только срок, в течение которого иностранный финансовый инвестор, выходящий из ГКО, обязан был оставаться в рублях, не имея законной возможности конвертировать их в доллары (с последующим вероятным переводом полученных средств за рубеж), начал сокращаться с трех месяцев до двух, затем до одного и, наконец, всего до трех дней, стала катастрофически нарастать зависимость состояния российской экономики от субъективных настроений этих рыночных субъектов. Логическим результатом подобной зависимости и явилась резкая августовская девальвация рубля. Известно, что в случае паники на валютной бирже никаких золотовалютных резервов может не хватить для противодействия наступлению очередного валютно-финансового кризиса. Именно это и в нашей стране, когда массовый исход капиталов нерезидентов и, как результат, крупное падение курсов акций всех российских компаний в очередной раз повлекли за собой резкое увеличение спроса на доллары, что отразилось как на динамике обменного курса рубля, ослабевшего за короткий период приблизительно на 40%, так и на сокращении объема валютных резервов Банка России более чем на 200 млрд. дол.
Неконтролируемый приток финансовых инвестиций способен серьезно подорвать национальную экономическую безопасность. Так, снятие ограничений на продажу акций «Газпрома» нерезидентам, приводя к резкому (хотя, как вскоре оказалось, временному) увеличению уровня капитализации компании, одновременно усилило угрозу ухода этого главного достояния российской экономики в руки иностранного капитала — особенно в связи с его внешней задолженностью, стремительно нараставшей в последние годы.
Не случайно многие страны (например, Япония) вовсе не склонны привлекать зарубежных инвесторов, надежно защищая внутреннюю финансовую стабильность от резких колебаний мировой хозяйственной конъюнктуры. Так, азиатский финансовый кризис почти не отразился на экономике Индии, потому что правительство этой страны всячески препятствовало крупным внешним заимствованиям коммерческих банков, не допускало на свои рынки спекулятивные иностранные капиталы, исключив тем самым их последующий форсированный отток из страны. В связи с этим вице-президент азиатского отделения Всемирного банка Ж.М. Северино рекомендует правительствам стран с переходной экономикой делать основной акцент на привлечение прямых, а не портфельных инвестиций. В противном случае, по мнению директора Гарвардского института международного развития Дж. Сакса, нерегулируемая деятельность транснациональных корпораций по сугубо спекулятивным перемещениям капитала способна превратить современный мир в «преддверие ада». Во всяком случае форсированная конвертация зарубежными финансовыми инвесторами своих средств в доллары и евро способна резко развернуть валютный рынок и обрушить курс национальной валюты, как это случилось с обменным курсом рубля.
Приток иностранных капиталов в Россию долгие годы тормозила «длинная память» зарубежных инвесторов: события, когда был объявлен частичный дефолт по финансовым обязательствам российского государства, еще очень нескоро выветрятся из их памяти. Если до августовского кризиса при острейшем дефиците прямых инвестиций все же наблюдался всплеск инвестиций портфельных (и в недавние годы высоких мировых цен на нефть десятки миллиардов долларов вновь пришли в отечественную экономику), то сегодня, в обстановке мировой рецессии, даже бросовые цены на акции большинства российских промышленных предприятий зачастую не могут заманить внешних инвесторов: риски вложений слишком велики, а прибыли — особенно с учетом вполне возможной (если вспомнить ситуацию с «ЮКОСом») утраты капиталов — несопоставимы с теми, которые можно получить в других, быстро развивающихся регионах (скажем, государствах Юго-Восточной Азии или Центральной Европы). Стандартное требование иностранных инвесторов к норме прибыли — при характерных для российского инвестиционного климата высочайших политических, правовых, социальных, криминальных и других рисках — не ниже 25% в годовом исчислении. Столь высокую рентабельность не способны реально гарантировать даже вложения в сырьевой сегмент отечественной экономики. Конечно, достигнутая в последние годы в нашей стране политическая стабилизация (которую, впрочем, Г. Попов назвал «неконструктивной» — из-за урезания демократии и превращения ее в управляемую), когда активная борьба между разными группами российской бюрократии в общем прекратилась и в результате достижения компромисса между властью и оппозицией сформировался единый правящий слой заметно укрепляет предпосылки наращивания иностранных инвестиций в экономику России. Но даже в этом случае практическая реализация идеи экономистов либерального направления относительно решающей роли иностранных капиталов в преодолении инвестиционного кризиса отечественной экономики делала бы подобную структурно-инвестиционную политику явно ущербной.
Подавляющее большинство иностранных инвесторов функционируют в региональном аспекте — в Москве (доля которой в их привлечении составляет 42%), в отраслевом — в сферах оптовой торговли, кредита, страхования, связи и других подразделений сферы услуг, а среди отраслей материального производства выбирают почти исключительно топливно-энергетический, металлургический и пищевой комплексы. Так что результатом дополнительного притока капиталов со стороны «остального мира» вполне может стать дальнейшая деградация региональной и отраслевой структуры российской экономики. При оценке роли иностранных инвестиций в подъеме экономики нашей страны следует учитывать также тот факт, что до последнего времени Россия более страдала не от недостатка капиталов, а от их избытка. В этих условиях иностранные финансовые инвестиции вполне могут рассматриваться в качестве фактора не стимулирующего, а, напротив, сдерживающего ее экономический рост.
Не следует преувеличивать и значимость прямых иностранных инвестиций, мощный приток которых в страну зачастую обрекает ее на преимущественно экстенсивный экономический рост, основанный на вывозе ресурсов. Причем в интересах наращивания объемов экспорта сырья транснациональные корпорации, проникающие в Россию, вполне могут ускоренными темпами осуществлять импорт дорогостоящего оборудования для ТЭК, что через ухудшение состояния торгового баланса способно вовлечь нашу страну в состояние перманентного долгового кризиса (за счет частной составляющей внешнего долга).
Мировым опытом выявлено немало других проблем, связанных с экспансией капиталовложений из-за границы, среди которых — экономия на условиях и безопасности труда, игнорирование экологических проблем принимающей страны, утрата контроля государства и национального капитала над целым рядом значимых отраслей, опасность вывоза прибыли из страны и массированного бегства самих капиталов. Наконец, экономической истории хорошо известно, что транснациональные корпорации, все более тесно взаимодействуя с местной политической элитой и щедро финансируя средства массовой информации, рано или поздно начинают определять не только экономическую, но и политическую ситуацию в стране своего пребывания, фактически лишая правительство возможности формировать сколько-нибудь самостоятельную социально-экономическую политику. Конечно, отмеченные негативные последствия могут проявиться лишь в случае крайней пассивности государственных ведомств, при отсутствии влияния на них со стороны общества, как это случилось, например, в Аргентине, Бразилии и Мексике, где государство изначально не преследовало цели осуществления действенного контроля над хозяйственной деятельностью иностранных пришельцев. В то же время имеются многочисленные примеры органичного включения зарубежных компаний в механизм модернизации национальной экономики. Так, в Китае, Южной Корее, Малайзии и ряде других азиатских стран сохранение жестких политических режимов позволило властям той или иной комбинацией административных и экономических инструментов направлять прямые иностранные инвестиции в русло реализации общенациональных интересов, концентрировать их в отраслях и сферах экономики, обеспечивающих внутренние приоритеты развития. И все же в столь крупной (особенно в территориальном аспекте) стране, как Россия, которая к тому же буквально начинена нефтедолларами, приток зарубежных капиталовложений — независимо от того, прямые они или портфельные может быть признан в сложившихся условиях лишь вспомогательным компонентом государственной политики, в той или иной мере подкрепляющим внутренний потенциал производственного накопления. В этих условиях вряд ли можно назвать плодотворным стремлением властей поиск источников зарубежных инвестиций без заметных усилий по стимулированию внутренних инвестиций российских компаний. Необходимо четко осознавать тот факт, что в обстановке чрезмерно высоких темпов укрепления реального эффективного курса рубля приток в нашу страну иностранных капиталов в форме долларов и евро еще более усугублял и без того крайне непростую проблему продления экономического роста в обозримое будущее.
Как видим, улучшение инвестиционного климата в Российской Федерации предполагает разработку и реализацию весьма причудливой концепции, составными элементами которой должны стать либерализация одних сфер капитало образования (прежде всего в производстве частных благ) и усиление регулирующих действий государства в сферах с повышенной долей производства благ общественных. Государственные инвестиции вовсе не призваны замещать приток частных инвестиций в сферы, достаточно привлекательные для российского бизнеса (большинство сфер обрабатывающей промышленности, добывающую промышленность, сельское хозяйство и т.п.). Они должны направляться преимущественно в те отрасли народного хозяйства, в которых частный капитал не находит достаточных стимулов для масштабных вложений. Инвестиции государства можно серьезно расширить путем трансформации части одного общегосударственного внебюджетного фонда (стабилизационного, резервного) в другой (инвестиционный или фонд развития).
Думается, пришло время для решительного искоренения той уникальной особенности российской финансовой системы, когда более половины валовых внутренних сбережений находятся в распоряжении не частного бизнеса или сектора домохозяйств, а в руках государства. Конечно, инвестиционные затраты правительства не должны основываться на таких же строгих экономических критериях, как частные капиталовложения, и потому в случае чрезмерного раздувания их величины могут неблагоприятно сказаться на народнохозяйственной эффективности, а также активизировать инфляционные процессы. При сложившемся в последние годы уровне эффективности централизованных инвестиций их увеличение на 1% обеспечивает прирост ВВП на 0,2—0,3%, в то время как связанная с этими расходами инфляция ускоряется на 0,3—0,4%. Однако подобное соотношение темпов не является застывшим, его можно и нужно корректировать с точки зрения наращивания национального продукта более быстрыми темпами по сравнению с ростом цен (тогда и цены неминуемо затормозятся в своей динамике). Обеспечение столь необходимой корректировки требует ответа на чрезвычайно актуальный вопрос: как именно следует использовать весьма ограниченный, особенно в обстановке продолжающегося спада, бюджетный потенциал страны? Если вести речь только о долговременном эффекте, например, о вложениях в высокотехнологичный комплекс или же в реализуемые сегодня национальные проекты (преимущественно социальной направленности), где срок окупаемости не может не быть длительным, то их стимулирующее воздействие на национальную экономику будет ограничено приростом совокупного спроса, но не даст ни быстрого роста совокупного предложения, ни заметного пополнения доходной части государственного бюджета. Если же рассчитывать на максимальный краткосрочный эффект, то критерии отбора инвестиционных проектов для централизованного инвестирования должны быть совершенно иными. В этом случае предпочтение следует отдавать вложениям, которые могут обеспечить обратный приток средств в казну. К таковым относятся вложения в предприятия, способные стремительно нарастить производство тех предметов потребления, спрос на которые недостаточно удовлетворен и реализация которых через приток косвенных налогов приведет к быстрой бюджетной отдаче.
Общеизвестно, что без роста централизованных инвестиций, обеспечивающих масштабную замену изношенных основных фондов в государственном секторе, невозможно обеспечить в достаточном объеме производство общественных и квазиобщественных благ. Вместе с тем подчеркиваемая правительством необходимость доведения государственных капиталовложений в нашей стране хотя бы до уровня в 3% ВВП едва ли выглядит сверхзадачей — учитывая, что в США, Франции, Японии на эти цели тратится 3—4%, в Чехии и Мексике — 5%, в Корее — 6%, и это при том, что уровень развития производственной и социальной инфраструктуры в данных странах несравнимо выше. Но и в сфере производства частных благ далеко не всегда негосударственные капиталовложения способны полностью удовлетворить имеющийся в современном российском обществе инвестиционный спрос. Основная идея государственной инвестиционной политики — стремление властей привести в действие мультипликативный эффект от прироста правительственных капиталовложений, при котором сознательное расширение конечного инвестиционного спроса преследует цель неуклонного наращивания спроса промежуточного по всей цепочке сопряженных связей. Например, в ТЭК освоение новых месторождений нефти, а также внедрение новейших технологий, обеспечивающих более эффективное использование многих тысяч ныне простаивающих нефтяных скважин, нередко либо оказываются вовсе не под силу функционирующим здесь частным компаниям, либо не соответствуют их краткосрочным коммерческим интересам. Поэтому крупные государственные инвестиционные программы в ТЭК (реализуемые не только непосредственно через направление сюда средств налогоплательщиков, но и путем использования инструмента государственных гарантий для ориентации потока иностранных инвестиций) способны породить эффект мультипликатора, т.е. оживление деловой активности во всей совокупности взаимосвязанных производств. Причем доходы частных компаний от реализации данной инвестиционной программы правительства по машиностроительной линии могут оказаться значительно выше, чем по линии нефтяной. Немалые доходы в этом случае образуются и у предприятий строительной индустрии, транспорта, а также у государства как собственника недр и получателя прямых и косвенных налогов.
При всей важности государственных вложений в российскую экономику, а также иностранных инвестиций (которые и далее необходимо постоянно наращивать), в качестве бесспорного лидера инвестиционной деятельности на всю обозримую перспективу следует признать частные российские компании, на долю которых сегодня приходится до 70—80% всех инвестиционных ресурсов. Поэтому всемерное стимулирование их инвестиционной деятельности является ведущим направлением политики российского государства, ориентированной на экономический рост.
Чтобы обеспечить выгодность этой деятельности, Банку России в его денежно-кредитной политике необходимо регулировать учетную ставку, устанавливая ее и дальше на уровне не более (но и не менее, чтобы искусственно не поддерживать заведомо неэффективные производства) 1—2% в реальном исчислении, что должно быть заметно ниже рентабельности несырьевых секторов отечественной экономики. В немалой степени способствовать удешевлению кредита может и отмена предоставляемых Банком России услуг по открытию депозитных счетов коммерческих банков, что направит их ресурсы в сферу кредитования частной инвестиционной деятельности. В то же время нельзя не заметить, что наблюдавшееся до недавнего времени последовательное сокращение процентных ставок в нашей стране не оказывало определяющего воздействия на позитивную динамику частных инвестиций: удельный вес банковских кредитов в инвестиционных ресурсах отечественных предприятий до сих пор не достигает даже 10%. Основной причиной такого откровенно слабого участия российских коммерческих банков в кредитовании реального сектора выступает, как отмечалось выше, их чрезвычайно низкая по мировым меркам капитализация. Собственный капитал большинства даже ведущих банковских учреждений столь невелик, что получить в них крупный кредит, а тем более на длительный срок (что требуется для реализации сколько-нибудь значимых инвестиционных проектов) крайне сложно.
Интересы кардинального повышения уровня инвестиций в нашей стране диктуют необходимость обеспечения надежной защиты прав собственников, причем не только нормами законодательства и эффективной судебной системой, но и политическими гарантиями сохранения сбережений во всех банках. Для этого правительство должно в любой ситуации удерживаться от соблазна заморозить рублевые и валютные вклады населения, а также убедить население в невозможности прекращения свободного обмена рублей на доллары (евро) и обратно. В случае же крайней необходимости оно обязано пойти на национализацию или хотя бы полунационализацию наиболее проблемных банков, чтобы при любых обстоятельствах гарантировать их платежи и сохранность вкладов населения (в том числе посредством реализации федерального закона о страховании банковских депозитов — с неуклонным увеличением размеров застрахованных вкладов). В интересах нейтрализации эффекта вытеснения следует прекратить строительство финансовых пирамид на основе государственного бюджета, связанную с этим разорительную практику завышения доходности государственных облигаций, которая приводит к оттоку сбережений частных лиц с фондового рынка и из банковской системы, Следует систематически индексировать амортизационные отчисления (не допуская их нецелевого использования), применяя непрерывную переоценку основных фондов предприятий и повышая нормативы ускоренной амортизации. Целесообразно освободить от налогообложения инвестиции, которые осуществляются не только из амортизационных фондов предприятий, но и за счет получаемой ими прибыли. Нужно как можно быстрее восстановить инвестиционную льготу и некоторые другие налоговые вычеты, влияющие на динамику капиталовложений (например, освобождение от налога на имущество приобретаемого фирмами нового оборудования в течение двух-трех лет). Необходимо продолжить реформирование пенсионной системы, сделав акцент на негосударственные пенсионные фонды, обеспечивающие долгосрочные капиталовложения и пользующиеся системой надежных правительственных гарантий. При этом рассмотренные инструменты стимулирования инвестиционной активности не следует рассматривать в качестве альтернатив, сегодня необходимо задействовать все их в комплексе. Так, если инвестиционная льгота более результативна для крупных компаний, имеющих к тому же высокую рентабельность, то преимуществами ускоренной амортизации и имущественных льгот охотно воспользуются мелкие и средние предприятия, для которых приобретение даже одного станка является ныне целым событием.
Параллельно со всемерным стимулированием сбережений и инвестиционной активности в частном и государственном секторах национальной экономики государство должно формировать адекватную структурную политику, которая обеспечивала бы оптимальное в каждый конкретный период расходование производственных ресурсов, мобилизованных на цели экономического роста. Инвестиции выступают ведущим инструментом реализации структурной политики, а последняя определяет контуры тех воспроизводственных пропорций, на построение которых должна быть направлена инвестиционная деятельность всех субъектов хозяйствования. При этом полноценных структурных сдвигов в отечественной экономике можно ожидать лишь в случае нарастания инвестиционной активности среднегодовым темпом 30—35%, в противном случае большинство диспропорций так и останутся непреодоленными. Между тем среднегодовая динамика реальных инвестиций в нашей стране выражалась цифрой 13,6%. Конечно, со структурной перестройкой российской экономики в русле ее всесторонней диверсификации можно было бы особенно не торопиться, если бы государство полностью справлялось со своими бюджетными обязательствами без объективно нестабильной подпитки со стороны нефтегазового сектора, отправляя все поступающие от него налоговые платежи в резервные фонды. Однако в последние годы сбалансированность федерального бюджета правительству удавалось обеспечивать при все более высокой мировой цене на энергоносители, что косвенно подтверждает факт неэффективности бюджетной политики, проводившейся в нашей стране, а также недостаточную степень ее воздействия на структурные сдвиги, стихийно протекающие в отечественной экономике.
Сама целесообразность проведения структурной политики напрочь отвергается либеральной теоретической доктриной, не считающей необходимыми действия правительства по определению приоритетных отраслей и производств и делающей акцент на способность рыночного механизма самостоятельно решать эту ключевую задачу. Безусловно, проведение прогрессивных структурных преобразований — неотъемлемая функция рынка, реализуемая через механизм гибких цен и межотраслевой конкуренции. Но, как известно, есть множество ситуаций, когда рыночный механизм оказывается неспособен осуществить прогрессивные структурные сдвиги в системе воспроизводства.
Для нейтрализации подобных фиаско рынка в мировой практике государственного регулирования экономики применяются:
- наращивание доли бюджетных средств, направляемых либо на государственные инвестиции в наиболее привлекательные отрасли реального сектора национальной экономики, либо на льготное долгосрочное кредитование их деятельности;
- правительственное страхование рисков при осуществлении инвестиций в новые отрасли;
- побуждение бизнеса (например, через государственный заказ) к освоению новых секторов экономики, где перспективы сбыта и норма прибыли неясны;
- поддержка экспортных отраслей или тех, которые обеспечивают эффективное импортозамещение;
- стимулирование тех или иных отраслей национального хозяйства через дифференциацию нормативов налогообложения и амортизационных отчислений, а также введение инвестиционных льгот и т.п.
Важным компонентом любой структурной политики является нацеливание — скоординированные государственные мероприятия
по мобилизации производственных ресурсов в определенных сегментах национального хозяйства. В рамках этой политики должны быть четко определены общенациональные структурные приоритеты: какие именно отрасли и производства, как долго, в каких масштабах целесообразно поддерживать за счет, скажем, бюджетных субсидий. Заслуживающими правительственной поддержки сегодня в развитых странах обычно признаются предприятия высокотехнологичного комплекса, деятельность которых укрепляет научно-технический и образовательный потенциал, предприятия энергетической, транспортной инфраструктуры, предприятия экспортной ориентации, а также работающие на массового потребителя. Создание именно наукоемких товаров и услуг выступает сегодня локомотивом экономического роста, поскольку темпы расширения их выпуска выражаются совершенно иными цифрами — не 3— 4%, а 30—40%. Столь стремительные темпы в решающей степени обусловлены активной поддержкой этих отраслей со стороны государства. Так, в США в отраслях аэрокосмической промышленности, био и информационных технологий, в сфере автотранспорта, использующего альтернативные виды топлива, степень участия федерального бюджета достигает 70—90%.
В мировой практике выработано несколько более конкретных критериев для выбора нацеливаемых отраслей. Так, традиционно поддерживаются депрессивные (стагнирующие) отрасли, переживающие период структурного кризиса и нуждающиеся либо в свертывании производства, либо в модернизации для удержания конкурентных позиций, либо, наконец, в перемещении производства в другие страны (с более благоприятной структурой издержек). Государство может посредством финансово-кредитных рычагов оказать поддержку молодым наукоемким отраслям с перспективой повышения конкурентоспособности. Нацеливание может быть направлено на отрасли с высокой добавленной стоимостью в расчете на одного работника, с большими сопряженными связями, оказывающими максимальное воздействие на всю остальную экономику. Кроме того, могут быть особо выделены отрасли, порождающие мощные положительные внешние эффекты.
Свою высокую результативность на практике доказал подход, в соответствии с которым структурные преобразования в стране начинаются с сырьевых отраслей. Доходы от их экспорта целенаправленно используются для модернизации следующих по технологической цепочке отраслей и расширения производства все более наукоемкой продукции. Именно такая стратегия структурных сдвигов была реализована в экономике США, бурный рост которой с конца XIX в. опирался на экспорт минерально-сырьевой продукции, а также пшеницы и хлопка. Западная Германия после Второй мировой войны вышла из тяжелейшего экономического кризиса благодаря поставкам на мировой рынок угля и продукции металлургической промышленности. При этом важную роль в обеспечении внешнеторговой экспансии данных отраслей сыграл принятый в тот период закон об инвестиционной помощи, в соответствии с которым в их пользу в принудительном порядке осуществлялись отчисления из отраслей легкой промышленности, быстро вставших на ноги из-за своей скорой окупаемости на внутреннем рынке.
Несколько иным был подход послевоенной Японии, где острый дефицит собственных сырьевых ресурсов побудил правительство избрать в качестве начального пункта последующих структурных сдвигов развертывание текстильной промышленности, бурное развитие которой опиралось на импорт первичного сырья и использование дешевой в то время рабочей силы. Затем средства, заработанные страной на экспорте текстиля, были направлены на реконструкцию металлургического комплекса, химической промышленности. Продвижение экспорта по технологической лестнице позволило в дальнейшем последовательно развивать машиностроительный комплекс и другие отрасли обрабатывающей промышленности. В последние десятилетия в связи с качественным взлетом японской экономики произошло резкое изменение приоритетов в пользу электронной и электротехнической промышленности, автомобиле, судо, станко и роботостроения. Кроме того, власти всемерно поощряют вложения в освоение природных ресурсов и очистные сооружения, осуществляют поддержку сельскохозяйственного сектора, развитие собственных научных исследований и технической базы корпораций, занятых в высокотехнологичных отраслях. При этом объектом структурной политики становятся уже не целые отрасли, а конкретные корпорации и реализуемые на них новейшие технологии, критерием отбора которых выступают высокая наукоемкость (соотношение величины затрат на НИОКР и стоимости реализованной продукции) и короткий жизненный цикл.
Государственная поддержка новых отраслей на ранней стадии их развития осуществлялась по принципам:
2) строгого ограничения сроков и дозирования поддержки;
3) выбора той или иной конкретной комбинации инструментов стимулирования (бюджетные субсидии, тарифная защита, налоговые льготы и т.п.) исходя из специфики отрасли.
В США сегодня предпочтение отдается разработке компьютеров и различных информационных технологий, а также авиационной и аэрокосмической отрасли, уникальному машино и автомобилестроению. Оборотной стороной любого нацеливания, своего рода платой за его осуществление являются деинвестирование и сворачивание определенных секторов национальной экономики вплоть до их уничтожения. Поэтому не случаен тот факт, что структурные изменения сопровождаются конфликтными политическими процессами и постоянным поиском компромиссов. Таким образом, структурная политика в условиях ограниченности ресурсов оказывается и политикой «выбраковки», доведения до банкротства целого ряда нежизнеспособных, сдерживающих экономический рост производств.
Структурное регулирование осуществляется путем проведения соответствующей бюджетно-налоговой и денежно-кредитной политики. Например, проводится конкурсное распределение бюджетных субсидий (грантов), которые обычно достаются компаниям, доказавшим свою способность к технологическим прорывам. Налоговые схемы структурной политики построены так, чтобы сумма налоговых выплат предпринимателями, инвестирующими капитал в отрасли, которые государство считает наиболее значимыми, сокращалась. Корпорациям, занимающимся развитием приоритетных отраслей, государственные банки предоставляют кредит на более длительный срок и за меньшую плату. Если так поступают частные банки, то их прибыль подлежит льготному налогообложению. Используются и бюджетные ассигнования — целевым маршрутом в соответствующие секторы экономики, развитие которых требуется ускорить. Однако обычно государство делает лишь то, что оказывается не по силам самому бизнесу. Так, в эффективно функционирующей рыночной экономике инвестиционная деятельность государства ограничена рамками зоны естественных монополий, и выход за ее пределы осуществляется лишь в особых случаях и на временной основе.
Структурная политика государства является, по-видимому, единственно возможным радикальным способом преодоления «голландской болезни». Никакие действия центрального банка по приобретению избыточной валютной выручки экспортеров не в состоянии избавить российское общество от рецидивов этого тяжелого заболевания, поскольку они лишь провоцируют переход вероятной безработицы во вполне гарантированную инфляцию. Заведомо не могут привести к окончательному успеху и любые попытки правительства вытолкнуть укрепляющую реальный курс рубля иностранную валюту за границу — в форме погашения внешнего долга страны либо путем поощрения фирм-экспорте ров к скупке зарубежных активов. Ведь все эти финансовые ресурсы могли бы быть плодотворно использованы для проведения назревших и в самой нашей стране качественных сдвигов в национальной экономике в направлении опережающего роста обрабатывающих отраслей. Твердая убежденность в том, что «ресурсное проклятье» способно перестать быть таковым и может обратиться в ведущее конкурентное преимущество страны, богатой своими месторождениями, должна побудить федеральные власти к формированию и реализации активной политики структурных преобразований, нацеленной на диверсификацию экономики, на трансформацию сверхдоходов сырьевого сектора в наукоемкие и высокотехнологичные отрасли и производства, в знания, здоровье и культурное развитие населения страны. Известно, что «голландская болезнь» в самой Голландии продолжалась недолго .лишь до конца 1960х гг. Всплеск этого заболевания в СССР в конце 70х — начале 80х гг. тоже был в значительной степени нейтрализован переводом нефтедолларов в грандиозные стройки века, а также в милитаризацию обрабатывающей промышленности.
Выход российской экономики из инвестиционного кризиса на траекторию экономического роста предполагает решительный отказ от бытовавшего в недавнем прошлом иллюзорного представления о том, что рыночный механизм сам, через конкурентную борьбу и свободное ценообразование подскажет обществу, какие отрасли способны сохраниться в новой хозяйственной среде. Вообще говоря, место рыночного механизма в обеспечении структурной перестройки экономики зависит от степени развития таких ведущих звеньев рыночной инфраструктуры, как фондовая биржа, коммерческие банки, инвестиционные компании, которые способны оперативно перенацеливать имеющиеся инвестиционные ресурсы на развитие наиболее востребованных в данный момент производств. Узость российского фондового рынка, ограниченность ресурсов и заметно искаженная, анти производственная мотивация частных банков делают объективно неизбежной опору назревших в нашей стране структурных преобразований на государственный бюджет или хотя бы на государственный кредит. А поскольку данные ресурсы государственного регулирования российской экономики явно невелики, главным компонентом рациональной структурной политики государства является сегодня разработка долгосрочной стратегии структурной перестройки воспроизводства, в соответствии с которой могли бы последовательно проводиться «выбраковка» однозначно неэффективных предприятий и отраслей и задаваться импульс ускоренному росту потенциально (и реально) жизнеспособных звеньев национального хозяйства. Причем все это должно происходить без заметной угрозы экономической безопасности страны. Интересы преимущественного развития нацеливаемых отраслей и производств диктуют необходимость избавления отечественной экономики от тех ее звеньев, которые в изменившихся рыночных условиях являются бесперспективными. В начале 90-х гг. Н. Шмелев доказывал, что от /3 до 2/3 промышленного потенциала и до 3/4 колхозов и совхозов «нам либо не нужны вообще, либо нуждаются в коренной переориентации и модернизации». При этом речь шла об отраслях и предприятиях, которые работали на собственные нужды, а не на страну или были нежизнеспособны ввиду своей хронической нерентабельности. Химическая промышленность работала на химическую войну, 20% сельскохозяйственных предприятий производили около 80% всей товарной сельхозпродукции, Воркута, продавая уголь, покрывала лишь 15% своих расходов, а остальные 85% необходимых средств поступали из государственного бюджета. Исходя из этого Н. Шмелев расценивал случившееся масштабное сокращение объема реального выпуска в нашей стране не как зло, а как благо, верный признак выздоровления национальной экономики.
Однако, признавая весомыми аргументы отечественных либералов, отстаивающих необходимость избавления отечественной экономики от той или иной части ее производственного потенциала, нельзя не учитывать взглядов эволюционистов, воспринимающих гибель тех объектов, которые созданы трудом предшествующих поколений россиян, как национальную катастрофу. Они полагают, что недопустимо объявлять хвостом кота более половины его тела, когда вместо хвоста отсекается голова. Эволюционисты признают необходимым возрождение многих из ныне гибнущих, вступивших в стадии стагнации и упадка «трудных детей» — отраслей гражданского машиностроения, выпускающих бытовую технику, обувной, текстильной, швейной промышленности, не говоря уже о правительственной поддержке фармацевтики, производителей медицинского оборудования, компьютерных технологий, средств связи и предприятий целого ряда других несырьевых отраслей российской экономики. Во всяком случае, в условиях, когда «голландская болезнь» в нашей стране бурно прогрессирует, надежды на сугубо рыночный механизм структурных преобразований выглядят утопичными, и пассивное следование им в деятельности правительства, скорее всего, обернется дальнейшим вымыванием структуры российского ВВП в направлении опережающего развития сырьевых отраслей.
В связи с этим оптимизация темпов роста (упадка) различных отраслей невозможна без соответствующих институциональных преобразований, связанных с формированием некоего «генерального штаба», который бы по аналогии с советским Госпланом (хотя и используя качественно иные инструменты) отвечал за разработку адекватной, соответствующей реальным возможностям российского общества программы структурных реформ и в значительной степени за их ресурсное обеспечение. Формирование общенациональной политики, имеющей в своем распоряжении многообразные инструменты реализации ее задач и обеспечивающей четко определенные прогрессивные структурные сдвиги в экономике, является первоочередной стратегической задачей российского государства. В настоящее время оно, следуя весьма аморфному примаковскому принципу «прежде всего не совершать глупостей», лишь нащупывает подходы к ее решению. Так, в послании Федеральному собранию «О бюджетной политике» Президент Российской Федерации отмечал, что бюджетная политика должна способствовать проведению структурных преобразований. Вместе с тем конкретные изменения структуры российского ВВП обозначены не были.
В указанном послании говорилось также о необходимости концентрации «бюджетных расходов на приоритетных направлениях», но опять-таки без их указания. То ли это дальнейшее увеличение доли топливно-энергетического и сырьевого секторов российской экономики, то ли переход к наращиванию удельного веса ее наукоемких и высокотехнологичных отраслей. Было бы большим преувеличением рассматривать федеральные целевые программы (например, развития авиационной, судостроительной промышленности, электроники) и национальные социальные проекты (в области образования, здравоохранения, жилья и сельского хозяйства) в качестве достаточных проводников структурной политики российского государства на зафиксированные свыше приоритеты. Конечно, эти бессистемные мероприятия смотрятся намного более привлекательно, чем прежние надежды на стихийно-биржевой механизм перетока производственных ресурсов из одних секторов отечественной экономики в другие. Однако в обстановке сохраняющейся институциональной слабости федеральных властей по сравнению с олигархическим капиталом значительная часть финансовых ресурсов, централизованно выделяемых на реализацию этих задач, распыляется, тратится нескоординировано, а значит, эффективность их использования крайне невысока. При этом разнообразные налоговые преференции и конкурсные закупки в целом ряде случаев становятся инструментами реализации монопольного права олигархических групп перераспределять производственные ресурсы в свою пользу.
Традиционно используемые властями средние показатели прироста инвестиций, конечно же, сильно затушевывают нарастающую их дифференциацию по отраслям российской экономики, при которой обрабатывающие отрасли промышленности и сельское хозяйство оказываются в роли нелюбимых падчериц. Тот факт, что сегодня свыше 60% инвестиций в основной капитал направляется в добычу, переработку и транспортировку углеводородного сырья и в государственный сектор, едва ли может настраивать на оптимистический лад.
Хотя в выступлениях нынешних российских политических лидеров крайне сложно обнаружить сколько-нибудь содержательные суждения относительно стратегических приоритетов развития отечественной экономики, статистика фиксирует ее неуклонную эволюцию в рамках сырьевого сектора. Безусловно, в складывавшейся в современном мире до последнего времени энергетической ситуации нельзя недооценивать роль традиционных российских «дойных коров» — нефтегазового комплекса, а также черной и цветной металлургии, деревообрабатывающей промышленности, промышленности стройматериалов. Наряду с новыми возможностями ускоренного развития этих отраслей, открывающимися в связи с неуклонным расширением внутрироссийского рынка, они обладают прекрасным экспортным потенциалом. Правда, его реализация предполагает проведение стимулируемой государством точечной инвестиционной политики, направленной на модернизацию соответствующих предприятий, повышение конкурентоспособности выпускаемой ими продукции, повышение доли добавленной стоимости в ее структуре за счет форсированного развития нефте и газо-химии, глубокой лесопереработки и т.п.
Думается, что в современных условиях нацеливаемыми должны стать также некоторые потенциально конкурентоспособные отрасли обрабатывающей промышленности, которые в интересах ускоренного роста отечественной экономики в долгосрочной перспективе призваны последовательно вытеснять в структуре ВВП отрасли добывающей промышленности. Абсолютными «звездами» среди них являются ракетно-космический комплекс, военное авиастроение, судостроение и другие отрасли оборонно-промышленного комплекса, имеющие конкурентные преимущества на мировых рынках. Их ускоренное развитие помимо всего прочего закладывает основы для развертывания новых технологий, используемых в гражданском секторе (электроники, атомной энергетики, спутниковых и наземных телекоммуникаций, самолетостроения и др.). Блестящие перспективы развития также у жилищного и железнодорожного строительства (особенно связанного с обеспечением транзитного сообщения между Европой и Юго-Восточной Азией, которое дает к тому же мощный побочный эффект в виде ускоренного развития регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока), автомобилестроения (прежде всего на базе притока иностранных инвестиций, обеспечивающих модернизацию и резкое повышение качества конечной продукции), производства экологически чистых продуктов питания. Пищевая промышленность, использующая важное конкурентное преимущество России (наличие огромных запасов пресной воды), имеет неоспоримые достоинства сравнительно со многими другими отраслями. Это, прежде всего сильная межотраслевая сцепка данной конечной отрасли с множеством прочих звеньев национальной экономики, создающая условия для запуска мультипликативного эффекта и формирования затем в смежных отраслях собственного инвестиционного потенциала. К тому же здесь наблюдаются невысокие капиталоемкость и срок окупаемости вложений, а также устойчивый массовый спрос на выпускаемую продукцию — как на внутрироссийском рынке, так и за рубежом.
Размещение централизованных инвестиционных ресурсов, учитывая их ограниченность, следует проводить в негосударственном секторе смешанной экономики на сугубо конкурсной основе, например, по общей схеме: одна четверть бюджетных средств и три четверти собственных и заемных средств частных компаний. Конкретные же пропорции такого инвестирования могут быть самыми разнообразными — в зависимости от приоритетности или социальной значимости тех или иных отраслей и производств. Так, в области освоения производства высокотехнологичных и наукоемких товаров, не имеющих зарубежных аналогов, данная пропорция вполне может оказаться 50 : 50; в сфере производства и экспорта продукции обрабатывающих отраслей долю государства в направляемых сюда инвестиционных ресурсах целесообразно зафиксировать, скажем, на отметке 40%; в случае выпуска более дешевой импортозамещающей продукции эта доля может быть на уровне 30%; наконец, производство любых товаров и услуг, удовлетворяющих внутренний спрос, может поощряться инвестированием из бюджета в соотношении 20 : 80. На реализацию приоритетов селективной структурной политики могут быть сориентированы и инструменты государственных гарантий. Эффективность формируемых федеральных и региональных гарантийных фондов такова, что каждый вложенный в них рубль способен привлечь до 30—40 руб. инвестиций частных лиц, прежде всего за счет гарантируемого государством возврата банковских кредитов.
Улучшение отраслевой структуры российской экономики, направленное на повышение удельного веса в ней обрабатывающих отраслей (а в составе последних — доли машин и оборудования) может быть достигнуто разными путями:
1. Осуществление правительством комплекса целенаправленных налоговых мер по изъятию основной части рентного дохода, реализуемого в топливно-сырьевых отраслях, и перераспределение его через государственный бюджет в избранные на основании определенной процедуры приоритетные обрабатывающие отрасли, страдающие от «голландской болезни». Причем национализация ренты у недропользователей способствует формированию структурно-сбалансированной экономики еще и потому, что исключает из дохода сырьевых отраслей «незаработанную» его часть и тем самым ставит их в относительно равные условия конкуренции с обрабатывающими отраслями. Тем самым формируется благоприятный инвестиционный климат во внутренне ориентированном укладе отечественной экономики (в том числе путем выравнивания отраслевой рентабельности инструментами налоговой политики), который способен сам по себе повысить привлекательность инвестиций в данную сферу производственной деятельности.
2. Становление при поддержке государства крупных корпораций, сильных в части НИОКР, производства и коммерции, способных в ходе диверсификации деятельности свободно перераспределять ресурсы из добывающих сегментов своей производственной структуры в сегменты обрабатывающие. При этом наиболее привлекательным выглядит создание альянсов, объединяющих свободные финансовые ресурсы успешных представителей топливно-энергетического и химико-металлургического комплексов с передовыми технологиями предприятий оборонно-промышленного комплекса, примером чего может служить синтез усилий РКК «Энергия» и РАО «Газпром» по созданию спутников для геологоразведки новых месторождений энергоносителей.
Если первая из указанных альтернатив предполагает активные действия правительства по реализации структурной политики с использованием инструмента государственных инвестиций, то вторая по форме более пассивна и ориентирована на ожидание момента осознания частными инвесторами больших преимуществ их вложений в производство продукции с высокой добавленной стоимостью и в гораздо менее капиталоемкие проекты.
Вариант активных структурных преобразований, хотя и обеспечивает радикальное ускорение темпов роста соответствующих производств, не предполагает задействования стимулов ускоренного роста негосударственных инвестиций и к тому же сопряжен с немалым риском. Ведь хорошо известно, что процесс установления приоритетных отраслей и производств обычно испытывает на себе воздействие целого ряда лоббистских групп, которые преследуют далеко не общенациональные цели. Даже в случае если правительство докажет свою независимость от подобных групп влияния, хронический дефицит информации как проявление фиаско государства вполне способен стать еще одной причиной ошибочного выбора локомотивов роста. Наконец, даже при безупречной фиксации принципиального целевого ориентира структурных преобразований на практике может случиться досадная ошибка в дозировке государственной поддержки нацеливаемых отраслей, что ослабит их конкурентоспособность, породив тенденцию к иждивенчеству, неспособность и впредь существовать без мощной протекционистской защиты со стороны государства. Именно такой подрыв эффективности случился в целом ряде латиноамериканских государств, где правительства всячески опекали приоритетные отрасли, ориентированные на внутренний рынок, и предоставляли им дополнительные незаслуженные ресурсы — в отличие от правительств стран Юго-Восточной Азии, которые осуществляли нацеливание в отношении экспортно ориентированных производств, сразу же сталкивающихся на мировом рынке с ожесточенной конкуренцией и потому не расслабляющихся от той или иной государственной поддержки (устанавливаемой к тому же лишь на определенный срок).
Реализация второго варианта, заметно экономящего ресурсы государственного регулирования экономики, необходимые для проведения структурной политики, предполагает использование в интересах последней крупных доходов частных компаний, которые получаются ими от экспорта, прежде всего нефти, черных и цветных металлов (что типично для корейских фирм, называемых там чеболями). Сегодня в России не менее половины прироста реальных инвестиций так или иначе связано со сверхдоходами нефтегазового сектора. Но если крупномасштабные правительственные инвестиции опасны, в частности, дальнейшим наращиванием налоговой нагрузки на экономику, то мощные угрозы, исходящие от ее последовательной «чеболизации», сопряжены с недостаточной эффективностью подобных вложений, не проходящих через финансовые рынки, а также с неизбежным усилением политического влияния крупных диверсифицированных конгломератов типа «Сибала», «Северстали» или «Интерроса». Вкладывая свои сверхдоходы помимо профильных производств еще и в приобретение отечественных (например, автомобильных) и зарубежных предприятий, а также недвижимости, подобные колоссы, неуклонно укрупняясь и все более отчетливо доминируя на рынках, постепенно выходят из сферы государственного регулирования. К тому же финансово-промышленные группы, интенсивно формирующиеся в последние годы в нашей стране, при отсутствии результативного централизованного управления их деятельностью едва ли захотят развивать национальную экономику как единое целое, обрекая страну на множество зияющих пустот в ее народнохозяйственной структуре, в которых получение прибыли для частного капитала в обозримой перспективе весьма проблематично, а риски инвестиционной деятельности непомерно велики. При сохраняющемся по сей день (и даже усиливающемся) разрыве в уровнях рентабельности между экспортно и внутренне ориентированными отраслями вряд ли можно всерьез рассчитывать на инвестирование избыточного капитала, образующегося в первых, в ускоренное развитие вторых. Гораздо более вероятны вложения его частными компаниями в иностранные активы, хранение на зарубежных счетах или в Банке России. Если энергосырьевые холдинги все же принимают решение о размещении инвестиционных заказов в некоторых подотраслях отечественного машиностроения, то это обычно затрагивает лишь единичные предприятия. Типичным же является приобретение ими оборудования за границей — на связанные кредиты, предоставляемые иностранными банками. При таком подходе отечественная экономика может сформироваться не в виде единого народнохозяйственного комплекса, а как некое лоскутное одеяло, отдельные части которого находятся на качественно различных стадиях технико-технологического развития. Опора на финансово-промышленные группы, объективно ориентированные ныне на экспорт топлива и сырья, а вовсе йена отечественные машиностроительный и оборонно-промышленный комплексы, не позволяет рассчитывать на возможность концентрации капитала, трудовых ресурсов, научных, инновационных и иных ресурсов (в пропорциях, близких к оптимуму) на ключевых направлениях социально-экономического развития, да и учет фактора времени вполне может стать здесь неразрешимой проблемой. К тому же изъяном всякой стратегии диверсификации является угроза сокращения эффективности вследствие парализации эффекта масштаба.
События последних лет показали, что приток нефтедолларов на территорию России в качестве доходов частных компаний привел не к инвестиционному буму, а скорее лишь к переизбытку ликвидности, стерилизация которой в этом случае становится некой вынужденной контрмерой Центрального банка и Минфина России, направленной против интенсификации монетарных факторов инфляции, а также способом противодействия чрезмерно быстрым темпам укрепления обменного курса рубля. Выпуск банкнот под прирост золотовалютных резервов как господствующий в последние годы канал наращивания денежного предложения находится в непримиримом противоречии с задачами формирования оптимальной структуры российской экономики. Господство этого канала приводит к неуклонному усилению перекосов в финансовом состоянии экспортно и внутренне ориентированного секторов национального хозяйства, все более различающихся своими способностями к расширенному воспроизводству. Необходимо дополнить валютный компонент в формировании денежного предложения еще одним, связанным с непосредственным кредитованием Банком России приоритетных отраслей и производств, а также самого государства. Лишь повышение удельного веса кредитного компонента денежной массы (в том числе путем превращения части Резервного фонда в источник долгосрочного кредитования привлекательных инвестиционных проектов) способно качественно улучшить «начинку» отечественного ВВП за счет расширения продукции с высокой долей добавленной стоимости.
Выбрав оптимальную комбинацию рассматриваемых вариантов осуществления структурных сдвигов, российское государство и сегодня еще располагает реальными возможностями ослабления сугубо сырьевой ориентации национальной экономики, проявившейся в последние полтора десятилетия. Не отвергая важности наращивания государственных инвестиций в сферу производства общественных благ в нашей стране (в том числе за счет изъятия рентных доходов экспортеров законными налоговыми инструментами), целесообразно все же стремиться к последовательному превращению финансовой сферы (прежде всего банковской системы и рынка ценных бумаг) в безусловно преобладающий канал трансформации частных сбережений в инвестиции.
Проблема состоит вовсе не в том, что отечественные экспортеры на определенном этапе получают огромную выручку благодаря стремительному взлету ценовой конъюнктуры на мировых рынках топлива и сырья. Радикальная диверсификация российской экономики — задача достаточно Отдаленного будущего, и в ближайшие годы наша страна попросту обречена на сильную зависимость от экспорта сырья, поэтому, в конце концов, грех не воспользоваться столь благоприятной ситуацией. Главная проблема заключается в отсутствии у нас (в силу многолетнего господства либеральной доктрины) четкого алгоритма распространения этих масштабных доходов по другим звеньям технологической цепочки от промежуточных до конечных отраслей (по аналогии с послевоенной Японией или Германией).
Конечно, какая-то структурная политика в современной России проводится: трудно не заметить масштабного перераспределения нефтедолларов через государственный бюджет от экспортно ориентированного сектора к внутренне ориентированному и к отраслям социальной сферы. Так, не секрет, что монетизация льгот чуть ли не целиком обеспечивается сверхдоходами нефтяной отрасли — за счет повышения акцизов, налога на добычу полезных ископаемых и экспортных пошлин для функционирующих в ней предприятий. Кроме того, отмена оборотных налогов, от которых, как известно, в несравненно большей степени страдают предприятия обрабатывающей промышленности, тоже способствовала развитию несырьевых отраслей отечественной экономики. Однако даже в этом случае есть ощущение некой случайности перераспределительных мероприятий правительства и отсутствия серьезного анализа альтернативных вариантов структурных преобразований. Такая неопределенность национальных интересов может оказаться неприемлемо дорогостоящей для нашей страны. Поэтому крайне необходимо выработать определенный алгоритм структурных сдвигов по следующей цепочке: вначале производственное оживление экспортных отраслей, затем отраслей, их обслуживающих, и, наконец, конкурентоспособных отраслей, ориентированных на оживляющийся внутрироссийский рынок. Последовательная отладка многозвенного механизма прогрессивных структурных сдвигов, связанного с централизованным перераспределением ресурсов, является, пожалуй, важнейшим условием устойчивого экономического роста в России на всю обозримую перспективу. Лишь при его соблюдении исключается безоглядное растранжиривание времени и дополнительных ресурсов регулирования, появившихся в последние предкризисные годы в распоряжении российского государства.
Таким образом, долгосрочная структурная политика выступает сегодня не только важнейшим компонентом государственного регулирования роста российской экономики. Только отчисление все большей доли многомиллиардных нефтяных, газовых, стальных, алюминиевых и других доходов в государственный бюджет и решительное использование значительной их части (за вычетом средств, зачисляемых в финансовые резервы) в интересах ускоренного развития обрабатывающих отраслей могут обеспечить реструктуризацию национального хозяйства, гарантирующую устойчивый рост ВВП.
В тесной связке со структурной политикой государства должна осуществляться и его региональная политика, ориентированная на преодоление диспропорций в развитии отдельных территорий, что включает решение проблемы региональной безработицы и направление в депрессивные районы мощных инвестиционных потоков. В современной России основным фактором неравенства в уровне жизни населения выступает сам регион проживания, а ведущим фактором дифференциации регионов является величина доходов, полученных ими от внешнеэкономической деятельности, особенно связанной с вывозом энергоносителей и сырья. Не случайно в субъектах Федерации объемы произведенного валового регионального продукта (ВРП) на душу населения сегодня различаются в 21 раз, а произведенной промышленной продукции — более чем в 30 раз. В настоящее время 65% доходов россиян аккумулированы всего в 20 субъектах Федерации (в том числе 25% — в Москве).
В случае продления этой негативной тенденции вполне можно прогнозировать резкое ослабление хозяйственных связей между регионами и, как результат, фактическое раздробление России. Опыт гражданской войны показывает, что на территории нашей страны способны появиться несколько самостоятельных государств, доказывающих свою относительную жизнеспособность и даже вступающих между собой в вооруженные конфликты за территорию. Поэтому для предотвращения центробежных тенденций необходимо в ходе утверждения единого консолидированного бюджета Российской Федерации переходить от нынешней ситуации, когда около 90% ее субъектов являются дотационными, к созданию условий для появления у большинства из них сбалансированного бюджета (с переносом дефицита или профицита на федеральный уровень), позволяющего регионам полностью выполнять свои обязательства перед населением. «Держать же на дотации Минфина России значительную часть регионов, заставлять их ходить к власти „с протянутой рукой" - это одно из худших проявлений антидемократических принципов организации экономической и политической жизни».
Фактором обеспечения устойчивого роста является преодоление неоднородности экономического ландшафта нашей страны, неуклонно усиливающихся различий в условиях и уровне жизни в тех или иных субъектах Российской Федерации.
При этом наиболее уязвимыми выступают, в частности, регионы:
- территориально удаленные от ведущих хозяйственных центров и остро ощущающие на себе опережающий рост транспортных тарифов;
- с высокой долей нерентабельных производств в обрабатывающих отраслях, которые стали таковыми при резко изменившихся в 90е гг. ценовых пропорциях, в связи с утратой рынка сбыта на свою продукцию из-за открытия российской экономики внешнему миру или по причине высокой концентрации конверсионных отраслей;
- традиционно получавшие в советский период крупные субвенции из федерального центра и внезапно потерявшие их;
- достигшие критического уровня экологической безопасности и потому требующие закрытия ряда производств и компенсационных выплат жителям.
Ведущим финансовым источником ускоренного развития российских регионов с «отстающими показателями» должна быть аккумулированная в федеральном бюджете сырьевая рента: ведь природные ресурсы являются собственностью всего народа, а не только тех субъектов Федерации, на территории которых они добываются.
Важным компонентом политики экономического роста является также антиинфляционное регулирование. Инфляция, как известно, резко замедляет экономический рост, поскольку долгосрочные инвестиции в реальный сектор национальной экономики становятся невыгодными (особенно в случае несбалансированного повышения цен), тормозит НТП, увеличивает степень риска (особенно при долгосрочных капиталовложениях). Если же она сочетается с рестриктивным увеличением налога на прибыль корпораций, то неминуемо сокращаются дивиденды, что побуждает акционеров воздерживаться от дополнительных инвестиций. Поэтому обеспечение устойчивого экономического роста в нашей стране невозможно без приведения инфляции к оптимальному состоянию. Количественные характеристики данного оптимального уровня для каждой страны на конкретном этапе ее развития определяются сложной комбинацией обстоятельств (прежде всего сохраняющимися в ней структурными аномалиями).
Однако в 90-е гг. наука, подвергнув анализу 150 стран, все же выявила некоторые закономерности:
1. Устойчиво высокие темпы экономического роста возможны только при ограничении инфляции 5%ным рубежом в годовом исчислении. Если существующий в стране инфляционный потенциал (искажение ценовых пропорций, структурные несовершенства, сложившиеся в ней исторически, и т.п.) не позволяет правительству достичь такого рубежа, то сколько-нибудь серьезного роста национальной экономики добиться в ней невозможно. В такой ситуации реально лишь удерживать социально безопасный уровень инфляции (около 1% в месяц) в надежде на ускорение экономического развития в будущем. Впрочем, некоторые страны (Южная Корея, Исландия, Венесуэла, Филиппины) в свое время сумели сохранить относительно высокие темпы роста ВВП и в обстановке инфляции, протекавшей там на среднемировом уровне.
2. Только по достижении дезинфляционным процессом порогового значения в 40% годовых (что с определенной оговоркой можно назвать финансовой стабилизацией) в стране может обозначиться экономический рост. При этом лаг между стабилизацией и ростом составляет как минимум один-два года, хотя были зафиксированы единичные случаи, когда данные взаимосвязанные процессы совпали во времени. Если же инфляционное повышение общего уровня цен в течение двух и более лет превышает 40% в год, то экономический рост обычно прекращается. В стране развертывается так называемый инфляционный кризис, который продолжается до двадцати лет, как это случилось, например, в Аргентине, и проявляется во внезапном ускорении ценовой динамики.
3. Если темпы инфляции измеряются трехзначными цифрами, то новый экономический спад неизбежен и страна имеет шанс оказаться в стагфляционной ловушке.
Тем не менее, в плане обеспечения экономического роста в нашей стране играют роль не только сами по себе темпы инфляции, но и соотношение внутренних цен с уровнем цен в странах — торговых партнерах России. Для каждого данного этапа общественного развития в зависимости от достигнутого объема ВВП и его отраслевой структуры, по-видимому, существует некий оптимальный уровень относительных цен, при котором скорость экономического развития оказывается наивысшей.
Вместе с тем осуществление последовательной дезинфляции в нашей стране само по себе не может рассматриваться в качестве достаточной предпосылки ее устойчивого экономического роста. Положительный эффект от торможения инфляционных процессов достигается лишь при определенных условиях, прежде всего при наличии сформированного механизма рыночной конкуренции, что требует решительной демонополизации российской экономики и ограничения аппетитов крупных корпораций. В интересах радикального удешевления ресурсной базы (это сегодня, пожалуй, главное звено механизма обеспечения экономического роста в нашей стране) правительству пора, наконец, установить четкие правила ценообразования примерно для 50 основных ценообразующих товаров (электроэнергии, бензина, газа, стали, зерна, комбикормов, транспортных тарифов, арендной платы и т.д.). Алгоритм их установления должен включать регулирование внутренней структуры каждой из этих цен, включая обязательную норму амортизации, предельный уровень прибыльности, уровень оплаты используемых трудовых ресурсов и др. При этом прибыль сверх установленной рентабельности должна подвергаться принудительной капитализации в специальных внебюджетных отраслевых инвестиционных фондах.
Антиинфляционное регулирование ориентированной на рост российской экономики должна дополнять осторожная социальная политика. Ведь необоснованное раздувание социальных программ, сокращающее предложение труда и расширяющее институциональную безработицу, создает серьезные препятствия развитию страны. Нужно найти и другие способы нейтрализации угрозы бюджетной несбалансированности, которая сама по себе тормозит экономический рост, вызывая к жизни эффект вытеснения частного спроса на кредитные ресурсы государственным. Если российскому правительству не удастся достичь бюджетного равновесия после случившегося недавно снижения мировых цен на энергоносители, вполне может сложиться следующая ситуация: в стране отсутствует заметная инфляция, налоговая система близка к идеальному состоянию, предельная склонность к сбережению достаточна для полноценного финансирования экономики. Но роста национальной экономики при этом не наблюдается, поскольку государство отнимает сбережения экономических агентов и направляет их на финансирование дефицита своего бюджета.
С начала 80х гг. явным лидером среди инструментов государственного регулирования экономического роста в мире стала налоговая политика.
Существует немало эффективных способов его стимулирования путем продуманных манипуляций с налоговыми ставками:
1. Механизм инвестиционных налоговых льгот, которые обычно дифференцируются по отраслям, причем в авангардных отраслях они максимальны. Чем больше инвестиции и прогрессивнее их структура, тем меньше налог, перечисляемый данным предприятием в бюджет. Если общая налоговая ставка равна, например, 20%, то прибыль, идущая на инвестиции, вовлекается в режим льготных ставок от 0 до 20%.
2. Система инвестиционных налоговых кредитов. Допустим, что в некой отрасли существует десять предприятий, каждое из которых инвестирует средства в разработку и освоение новых технологий. Но доля этих затрат в структуре издержек у них неодинакова — от 1 до 10%. Для стимулирования НТП государство может ввести правило: предприятия, у которых данный индикатор выше средней отраслевой величины (более 5%), получают право на специальный налоговый кредит (под низкий процент и на продолжительный срок). В результате вполне может активизироваться инвестирование всеми предприятиями, а бюджетные потери государства станут необременительными.
3. Изъятие из налогооблагаемой базы части затрат фирм на НИОКР, освобождение их от уплаты налога на имущество для вновь вводимого оборудования, проведение политики ускоренной амортизации. Так, в Японии разрешается списывать до 60% стоимости используемого оборудования уже в первый год его эксплуатации.
Активное участие фискальных органов в стимулировании экономического роста предполагает направленность их действий и на решительное укрепление конкурентного потенциала российской налоговой системы, на противодействие монополизму, сдерживающему хозяйственную динамику российского общества. Для этого требуются создание примерно равных условий хозяйствования для добывающих и обрабатывающих отраслей посредством дальнейшего совершенствования механизма рентного налогообложения, введение режима наибольшего благоприятствования для предприятий в сфере малого бизнеса, а также нахождение таких значений таможенных пошлин для импортируемой в Россию продукции, которые, не подавляя отечественного производителя, ставили бы его в условия жесткой ценовой и неценовой конкуренции с зарубежными фирмами.
Ориентируясь на ускорение темпов экономического роста, современное государство в той или иной степени реализует и научно-техническую (инновационную) политику. Одной из тенденций последних десятилетий стало ослабление государственного воздействия на процесс принятия решений частным бизнесом, т.е. создание большего простора для конкуренции. Исключение составляет лишь область фундаментальных научных исследований и разработок. Роль правительства здесь не только не сократилась в условиях дерегулирования, но и существенно возросла. Сегодня общепризнанно, что наука и техника — основа благосостояния нации. Отечественные предприятия могут устоять в конкурентной борьбе лишь при условии значительных затрат на НИОКР, которые многим из них попросту не по силам. Кроме того, следует учитывать, что народнохозяйственный эффект от новых технологий (с учетом интенсивно производимых ими позитивных внешних эффектов) значительно выше непосредственных экономических выгод, получаемых предприятиям-иноваторами. Поэтому бюджетные субсидии необходимо использовать преимущественно в тех сферах научно технической деятельности, где производятся блага с положительными экстерналиями. В первую очередь к ним относится область фундаментальной науки. В прикладных же исследованиях, где возможности получения выгод частным сектором несравнимо выше, государственные субсидии являются нецелесообразными. В противном случае суммарные инвестиции могут выйти за пределы народнохозяйственного оптимума и привести к переизбытку производственных мощностей.
Современная научно-техническая политика предполагает целый спектр государственных мероприятий, нацеленных на интенсификацию процесса научного поиска.
К ним, в частности, относятся:
- финансирование государственных академических учреждений, а также вузов, занятых фундаментальными исследованиями;
- широкая сеть госзаказов на исследования частным компаниям, стимулирование их деятельности инструментом исследовательского налогового кредита; все шире используется контрактное целевое финансирование НИОКР, причем более эффективным является предоставление финансовых и материально-технических ресурсов не учреждениям в целом, а конкретным исследовательским коллективам;
- законодательное регулирование научного поиска, прежде всего через патентное право;
- стимулирование экспорта наукоемкой продукции, а также всемерное привлечение капитала из стран, обладающих передовыми технологиями;
- активное вмешательство государства в сферу образования, подготовки и переподготовки кадров, например, через выдачу госзаказа на подготовку специалистов высокой квалификации.
В то время как в США, Великобритании, Франции главным финансистом НИОКР является министерство обороны, в Японии и Германии в его роли выступают гражданские ведомства. Правда, в последние десятилетия в некоторых странах наметилась тенденция к сокращению доли государственных расходов на фундаментальные исследования и разработки. Оказалось, что повышение этой доли не только не гарантирует высокой эффективности научных исследований, но и может привести к растрате бюджетных средств. Однако сегодня в США и Великобритании государство покрывает около 50% всех расходов на НИОКР, во Франции — 54%, Германии — 40%. В Японии же более 80% подобных расходов покрывается финансовыми ресурсами частного сектора. При этом в США предпочтение отдается государственным закупкам высокотехнологичной продукции, в Германии — прямому государственному финансированию крупных научно-технических проектов, в Японии — косвенному стимулированию тех видов продукции, которые максимально прибыльны для частного бизнеса. Последняя форма, по-видимому, наиболее результативна. Прямое государственное финансирование научных исследований зачастую не обеспечивает высоких достижений. Так, в Японии субсидирование химической и пищевой промышленности довело их международную конкурентоспособность до уровня ниже среднего. Выделяемые государством масштабные субсидии из-за их нерационального размещения ведут к появлению избыточных мощностей в отдельных отраслях (например, в микроэлектронике, где становится неизбежным падение цен и соответственно прибыли).
Вместе с тем следует признать, что сам по себе абсолютный и относительный размер расходов на НИОКР более не гарантирует высокой конкурентоспособности продукции страны в международной торговле. Главным фактором здесь становятся квалификационный потенциал работников и интенсивность образовательной экспансии.
Рост НТП в нашей стране серьезно тормозит и сохраняющийся в ней невысокий уровень заработной платы. Известно, что достижения НТП активно внедряются в производство лишь при условии, что сопряженные с этим внедрением издержки оказываются ниже затрат на приобретение высвобождаемой рабочей силы. Если подобной экономии не наблюдается, то компаниям выгоднее использовать дешевый ручной труд, нежели осуществлять какие бы то ни было научно-технические преобразования. Исходя из этого поэтапное доведение минимальной заработной платы до прожиточного минимума становится обязательной предпосылкой результативной инновационной политики государства.
Важно подчеркнуть, что ориентированные на экономический рост налоговая и инновационная политика должны рассматриваться не изолированно, сами по себе, а лишь в тесной взаимосвязи с политикой структурной, обеспечивая селективную поддержку тех отраслей и производств, которые соответствуют избранной системе национальных приоритетов. В свою очередь структурное регулирование национальной экономики, подкрепленное действиями правительства и центрального банка по сдерживанию динамики цен, должно быть органично увязано с экономической стратегией государства, нацеленной на преодоление тех препятствий для экономического роста, которые не могут быть устранены самопроизвольно.
Наконец, постановка в центр государственной политики борьбы с падением производства и всемерное стимулирование экономического развития должны сочетаться с разумной защитой национальной экономики от неблагоприятных внешних воздействий. Интересы ускорения экономического роста в рамках концепции догоняющего развития требуют комплексных мер по защите внутреннего рынка от недобросовестной и разрушительной конкуренции из-за рубежа (поэтому процесс интеграции России в ВТО должен протекать по возможности эволюционно, со строгой дозировкой степени открытия отечественной экономики внешнему миру) и содействия со стороны властей экспорту российской не сырьевой продукции с высокой добавленной стоимостью — апробированными мировой практикой инструментами предоставления государственных гарантий, крупных льгот по налогообложению, льготного кредитования, страхования экспортной деятельности отечественных компаний, занятых в обрабатывающих отраслях.
Развитие внешнеторговой деятельности российских компаний должно регулироваться государством с позиций оптимизации размеров и структуры торгового баланса нашей страны. Стабильное наращивание объема чистого экспорта вовсе не гарантирует устойчивого роста российской экономики на всю обозримую перспективу, поскольку укрепляет опасную тенденцию превращения России в сырьевой придаток Запада. Чтобы неуклонно нарастающий экспорт стал надежным источником прогрессивного развития Российской Федерации, необходимо трансформировать его результаты в последовательное расширение внутрироссийского рынка — повышение реальных доходов населения и наращивание инвестиций в обрабатывающие отрасли национальной экономики. А это невозможно без активных действий государства по перераспределению сверхдоходов экспортных добывающих отраслей в пользу последних, осуществляемых через госбюджет, а также без решительного использования бюджетных ресурсов на цели социального развития.
Экономически целесообразной является реинтеграция всего постсоциалистического пространства, т.е. восстановление торгово-экономических связей России со странами Восточной и Центральной Европы и расширение — со странами СНГ (при резком ограничении положительного сальдо внешнеторгового баланса со странами дальнего зарубежья, исходя исключительно из интересов обеспечения своевременных выплат по внешнему долгу и создания оптимальных валютных резервов) и увеличение их доли во внешнеэкономическом обороте нашей страны — прежде всего в силу сохраняющихся по сей день возможностей наращивания поставок в данный регион не промежуточной, а конечной продукции (включая машины и оборудование). Экспорт российской продукции, безусловно, еще долгие годы может играть роль стимулятора экономического роста. Поэтому правительству следует поощрять частные инвестиции, направленные на производство экспортной продукции (особенно высокотехнологичной, со значительной степенью обработки). Вместе с тем для ускорения роста российской экономики необходимо существенно ограничить масштабы вывоза продукции топливной промышленности, при стимулировании ее переработки на территории нашей страны. Согласно прогнозам, добыча газа в России за первое десятилетие XXI в. может увеличиться лишь на 11%, нефти — на 40%, угля — на 28%. Без коренного перелома (что маловероятно) в динамике материалоемкости удовлетворение потребностей ускоряющейся национальной экономики в данном стратегическом сырье (как, впрочем, и в продукции черной и цветной металлургии) невозможно без кардинального пересмотра экспортных планов предприятий ТЭК.
Что же касается импорта, то политика разумного протекционизма, носящая временный характер, могла бы сегодня — в обстановке интенсивной конкурентной борьбы между странами за средства потребителей — содействовать уменьшению спада и защите отечественного производителя, конечно, если речь не идет о минимизации импорта продукции машиностроения, без которой технологическое отставание нашей страны может нарастать и дальше. Стимулирование российского экспорта, а также оптимизация размеров и структуры импорта предполагают проведение Банком России продуманной денежно-кредитной политики, которая препятствовала бы чрезмерно быстрому укреплению курса российской национальной валюты. Известно, что за послевоенный период японское государство почти 20 раз девальвировало иену, направляя всю экономическую выгоду от сознательного ослабления своей валюты на повышение качества выпускаемой в стране продукции. Поэтому для дальнейшего роста российской экономики требуется проведение соответствующей политики регулирования номинального курса рубля, учитывая необходимость обеспечения конкурентоспособности на внутреннем и внешнем рынках российских товаров, выпускаемых в отраслях обрабатывающей промышленности. Курс должен снижаться пропорционально инфляции — с тем, чтобы не только в кратко, но и в среднесрочной перспективе сознательно поддерживался уровень относительных цен, не выходящий за некое критическое значение. Иначе говоря, после восстановления курса рубля на оптимальном («естественном») уровне предпочтительной станет политика его нейтрального курса, при которой рубль демонстрировал бы относительное постоянство во времени — разумеется, в своем реальном выражении, т.е. за вычетом проявившейся инфляции.
Таким образом, главной задачей российского государства сегодня является обеспечение скорейшего перехода от экстенсивного количественного роста отечественной экономики (к тому же природоемкого и ресурсо-расточительного) к ее качественному развитию, что предполагает неуклонное улучшение структуры ВВП за счет повышения в нем доли продукции обрабатывающих отраслей, а в составе последних — машин и оборудования, относящихся к новейшему технологическому укладу. Подобный переход возможен лишь при условии постоянного поиска внутренних противоречий в механизме экономического развития нашей страны и нахождения адекватных форм их своевременного разрешения средствами экономической политики.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
