Сопротивление рыночной среды технологическому прогрессу
Согласно стандартной экономической теории, в условиях развитого и совершенного рынка нет необходимости в специальных усилиях государства дня стимулирования технологического прогресса. Поскольку он экономически выгоден участникам конкуренции, они должны самостоятельно осваивать и распространять новые технологии, создавая новые товары и качественно новые рынки сбыта.
Роль государства в этих условиях достаточно ограничена и заключается, во-первых, в развитии фундаментальной науки, имеющей принципиально нерыночный характер: фундаментальные исследования не позволяют тому, кто вкладывает в них средства, иметь какое бы то ни было представление не только о сроках и вероятности достижения успеха, но и о том, в чем, собственно говоря, этот успех будет заключаться. Во-вторых, задача государства — создание условий, а желательно целой инфраструктуры, для трансферта достижений фундаментальной науки своей страны и других стран в разработку рыночно эффективных технологий, т. е. коммерциализация этих достижений. И наконец, ему необходимо стимулировать применение новых технологий при помощи разнообразных мер косвенного регулирования.
К сожалению, условий развитого и совершенного рынка не существует в реальной жизни нигде, за исключением стандартной экономической теории. Реальный рынок, даже в условиях развитой экономики и рационального государственного управления, несовершенен по определению. В самом деле: как бы успешно государство ни сдерживало злоупотребление монопольным положением, рынок все равно по чисто технологическим причинам изувечен монополизмом.
Даже если информационная инфраструктура является совершенной и изощренной, она транслирует (а порой и сама по себе порождает) значительно больше информационного шума и мусора, чем содержательных знаний. Рынок изувечен «информационной асимметрией»: неполной, причем в разной степени, информированностью своих участников.
Какими бы гибкими ни были рынки капитала, создание любого масштабного производства автоматически консервирует связанные с ним технологии: бизнес пойдет на их замену только в том случае, если новые технологии обеспечат значительный рост производительности, гарантированно окупающий расходы по переоснащению или перепрофилированию предприятия.
Наконец, даже при самых эффективных системах образования высококвалифицированный труд требует длительной тщательной подготовки, а часто — надежного здоровья и определенного культурного типа сотрудников. Вынужденные огромные вложения корпорации в работника превращают его в самостоятельную ценность: его сокращение представляет собой частный случай омертвления капитала. Поэтому корпорации стремятся сохранять квалифицированные кадры, даже если их увольнение могло бы пройти легко и безболезненно. Тем более стремятся избегать увольнений в развитых странах, с их колоссальной системой социальной защиты, порой делающей сокращение персонала разорительным для работодателя. В результате крупные корпорации сдерживают технологический прогресс, так как он объективно ведет к сокращению рабочих мест и превращению части занятых в избыточный персонал.
Весьма существенно, что серьезные преграды для качественно новых, потенциально «прорывных» исследований существуют не только в экономической, но и в научной сфере — ведь она финансируется в основном под обещание будущего результата (таков принцип не только системы грантов, но и большинства других применяемых систем финансирования). Получая деньги таким образом, ученый автоматически переориентируется на достижение, с одной стороны, наиболее предсказуемых, а с другой — наиболее впечатляющих результатов. Таким образом, наука из процесса поиска истины превращается в бюрократический процесс обоснования «принципиальной новизны» достаточно самоочевидных вещей и демонстрацию красочных фокусов, потрясающих инвестора или спонсора, но далеко не всегда выявляющих что-то значимое, не говоря уже о принципиально новом.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
По перечисленным причинам технологический прогресс сам собой не развивается даже в высокоразвитых экономиках. Преодолеть торможение, вызываемое объективным несовершенством рынков, оказывается возможным лишь с помощью совершенно экстраординарного инструмента — страха смерти. И это не преувеличение.
Вся история человечества показывает, что самый эффективный, надежный, действенный стимул д ля создания качественно новых технологических принципов дают военные расходы, т. е. стремление общества избавить себя от страха смерти из-за военной агрессии.
Это очень прискорбно и весьма негативно характеризует все человечество, но дела обстоят именно так. После уничтожения Советского Союза, с исчезновением непосредственной военной угрозы, для развитых стран была предпринята широкомасштабная и вместе с тем очень осторожная попытка несколько откорректировать стимул к созданию качественно новых технологических принципов, заменив страх немедленной гибели в результате военного нападения страхом отложенной гибели от болезней. Предполагалось заменить военные расходы, опасные для всего человечества и для самих развитых стран и к тому же полностью утратившие моральную оправданность в результате исчезновения глобальной военной угрозы, несравнимо более гуманистичными расходами на здравоохранение, точнее, на обеспечивающие его биологические и другие медицинские технологии. К сожалению, эта благородная, рациональная и вполне оправданная попытка полностью провалилась: оказалось, что даже простой перенос угрозы смерти в несколько более отдаленное и неопределенное будущее, одна только утрата этой угрозой своего непосредственного характера, практически полностью лишает действенности содержащийся в ней стимул.
В результате после уничтожения Советского Союза технологический прогресс человечества драматически затормозился.
Да, с точки зрения повседневной жизни это звучит очень странно. Ведь все мы видим постоянное появление все новых и новых технических устройств и все более активно используем их в своей повседневной жизни. В первую очередь в голову приходят Интернет, мобильный телефон, ноутбук и разнообразная кухонная техника, но количество новых приспособлений, вошедших в нашу жизнь уже после уничтожения Советского Союза, просто невообразимо. Более того, некоторые из них, например, пейджеры, успели к сегодняшнему дню устареть и почти выйти из обращения.
Казалось бы, о каком торможении технологического прогресса может идти речь? К сожалению, все входящие сейчас в быт технологии представляют собой результаты коммерциализации технологических принципов, разработанных в далеком прошлом, более 20 лет назад, еще во времена существования Советского Союза и смертельно опасного противостояния двух систем. И наша сегодняшняя техника — полезное, радостное, ласкающее нас комфортом эхо холодной войны. Нам повезло — мы не сгорели в ее незримом пламени и можем поэтому наслаждаться ударопрочной керамической электроплитой, портативным DVD-плеером и энергосберегающими лампочками, позволяющими экономить несколько киловатт-часов в день.
Уже наши дети, скорее всего, столкнутся с отсутствием качественно новой техники — просто потому, что ее создание после уничтожения Советского Союза было заблокировано глобальными монополиями. Угрозы уничтожения не стало — не стало и должного стимула к нерыночному поведению, заключающемуся в инициировании технологического прогресса.
А монополиям, пусть даже современным, глобальным и высокотехнологичным, прогресс не нужен: он подрывает их положение. Им нужны новые вещи, но на основе старых технологий, и ради этого они легко затормозят развитие всего человечества.
Собственно, уже затормозили.
Разблокирование технологического прогресса в России
Таким образом, технологический прогресс в мире, несмотря на действительно значительные достигнутые успехи, зашел в очевидный тупик.
В России ситуация на порядок хуже, чем в развитых странах — просто потому, что к универсальным, общемировым факторам, блокирующим технологический прогресс, добавляются специфические отечественные, негативное влияние которых чувствовалось практически во всем российском обществе, кроме военно-промышленного комплекса (ВПК), еще во времена Советского Союза.
В ВПК же технологический прогресс был прекращен вместе с уничтожением самого этого комплекса в его советском значении.
Строго говоря, у нас наблюдается технологический регресс — примитивизация основной части используемых технологий (причем не только производства, но и управления) и утрата многих технологий, освоенных в прошлом. В ряде случаев наблюдается даже утрата самой способности пользоваться старыми технологиями — прежде всего из-за разрушения системы образования.
Ярче всего это проявляется в невозможности значительного серийного производства многих видов еще советской военной техники даже в условиях полного финансирования. Классическим примером является история с авианесущим крейсером «Адмирал Горшков», который так и не удалось продать Индии из-за того, что его не смогли модернизировать и даже начать производство базирующихся на нем самолетов МиГ29К, несмотря на авансовую оплату соответствующих работ. Кроме того, показательна неудачная попытка продажи Алжиру якобы новых МиГ29, оснащенных, насколько можно судить, большим количеством бывших в употреблении или просто старых деталей — вероятно, производить эти детали почти за 20 лет либеральных реформ просто разучились.
Не то что возобновление технологического прогресса, но даже частичное восстановление прежнего, советского уровня науки и технологий является исключительно сложной задачей. Восстановление же в полном объеме не только невозможно, но и ненужно, так как основная часть научно-технологического комплекса СССР была вопиюще неэффективна. В этом отношении последствия разрухи, вызванной последовательными либеральными реформами в экономике, значительно глубже и тяжелее, даже чем те, что были вызваны когда-то гражданской войной. Ведь тогда советской власти не пришлось восстанавливать науку и технику «с нуля»: огромные по численности и прекрасные по профессиональному уровню кадры настоящих ученых и преподавателей высшей школы остались в стране, пережили войну и не успели потерять квалификацию. Существенно и то, что наука того времени была значительно более простой и менее затратной, чем сейчас, а технологии — на порядок более примитивными: например, первый самолет великого авиаконструктора Антонова был построен в кроватной мастерской!
И наконец, едва ли не самое важное — в советской России практически отсутствовала научная бюрократия; ученые действительно были учеными, видевшими смысл своей жизни в исследованиях.
Сегодня же в нашей стране наука парализована огромным слоем администраторов, паразитирующих на государственных средствах и в целом ряде случаев не позволяющих им дойти до реальных исследований. Важно и то, что бюрократы постоянно пытаются руководить исследователями, диктовать им направления работы.
В результате те уезжают за граничу не только за деньгами, но и для того, чтобы избежать этого некомпетентного, а порой и агрессивного диктата.
Бюджетные средства на исследовательские работы в целом ряде случаев распределяются «по знакомству», причем в некоторых направлениях расходы осуществляются без понимания значения для государственного управления этих исследований, которые изначально являются, строго говоря, бессмысленными.
Перелом сложившейся в научной и аналитической сферах бюрократической, а часто и прямо коррупционной культуры невозможен без крайне жестких мер и последовательного давления со стороны государства. Именно поэтому мы без обиняков сравниваем необходимую России инновационную политику с тоталитаризмом.
Преодолевая огромное техническое отставание от развитых стран и Китая, бессмысленно пытаться «изобретать велосипед», давно используемый другими. Надо, как всегда делалось в нашей стране, заимствовать современные технологии, разбираться в них и по мере возможности дорабатывать их и улучшать.
Этому будет способствовать специфическая российская, близкая к ремесленнической, культура производства, способствующая исключительно качественной индивидуальной работе, а не выполнению массовых примитивных действий. Эта специфика отечественной рабочей силы была столь очевидна, что в начале XX века даже получила у иностранных исследователей название «русский способ производства». Сохранилась она и в советские времена, когда при наглядной неспособности наладить массовые относительно простые производства (например, легковых автомобилей) промышленность демонстрировала достаточно высокие достижения в производстве разнообразной «штучной» продукции.
Широкому применению и совершенствованию заимствованных у более развитых стран передовых технологий во многом будет препятствовать право интеллектуальной собственности, давно выродившееся в инструмент, с помощью которого глобальные корпорации безнаказанно злоупотребляют своим монопольным положением.
Однако надо учитывать и творчески дорабатывать опыт Китая, которому в целом удается совместить растущее уважение к праву интеллектуальной собственности западных производителей с эффективным заимствованием их технологий и технологических решений.
Принципиально важно, что новые, более производительные технологии в целом ряде случаев оказываются выгоднее старых не с узко коммерческой, но лишь с макроэкономической точки зрения — не столько для каждой конкретной переходящей на них фирмы, сколько для всего общества, повышающего благодаря им свой интеллектуальный потенциал, а значит, гибкость и адаптивность. В первую очередь это связано с относительной дешевизной в России природных ресурсов — так, например, масштабные инвестиции в энергосберегающие технологии становятся относительно быстро окупаемыми лишь при непосильных для экономики ценах на энергоносители. Следовательно, стимулирование энергосбережения требует внеэкономических, административных мер — от «цивилизованного» введения новых стандартов до санкций и штрафов за невыполнение тех или иных регламентных работ (например, утепления швов блочных домов).
Система управления, объективно ориентированная на использование старых, привычных для ее представителей технологий, естественно, будет сопротивляться всем изменениям и находить сотни причин, по которым их осуществление невозможно и даже вредно.
Преодоление ее косного сопротивления потребует от государства крайне жестких административных, а в ряде случаев и чрезвычайных мер. Однако без них быстрая технологическая модернизация российского общества и экономики в должных масштабах будет принципиально невозможной.
В последние годы приходится довольно часто слышать, что жесткие административные меры и принуждение к использованию новых технологий будут вступать в противоречие с самой сутью современных исследований, требующих расширения свободы творчества, широты кругозора, а, в конечном счете, и прав человека.
Однако это противоречие носит сугубо формальный характер и на самом деле является мнимым, так как сегодня реализация и тем более расширение этих свобод, необходимые для конкурентоспособности экономики, жестко ограничиваются накопившимися еще с советских времен и существенно усугубившимися за годы либеральных реформ административными и коррупционными барьерами. Разрушение этих барьеров, расчистка пространства для технологического прогресса, создание стартовых условий для комплексной модернизации экономики объективно требуют решительных мер, а в ряде случаев — и прямого насилия со стороны государства, что соответствует характеру авторитарной системы управления. Ведь даже создание совершенно необходимых стандартных институтов развития встречает, как мы многократно видели в последние годы, жесточайшее сопротивление косной и коррумпированной управленческой среды. Преодоление этого сопротивления исключительно рыночными и демократическими мерами, без использования административных рычагов, а часто и административных «дубин», просто немыслимо.
В бар зашли три зэка и заказали: гроб с костями, многоэтажку и то что мы строили. Официант им все принес и говорит: вот вам гроб с костями и многоэтажка. А то что вы строили – нет. Есть только то где вы были. Что заказали зэки?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
