Общие предпосылки возникновения глобального финансового кризиса
Последнее десятилетие ознаменовалось чередой финансовых кризисов, которые большинство экономистов уже объединило в единый кризис нарождающихся рынков. Отличительной чертой кризиса 90-х годов является, во-первых, его по-настоящему глобальный характер — пораженными оказались почти все части света от Юго-Восточной Азии до Евразийской России и до Восточной Европы и Американского континента. Во-вторых, это преимущественно финансовый характер глобального кризиса, в котором значительную роль играли институциональные инвесторы, осуществлявшие переток капитала в нарождающиеся рынки. Наконец, поражает схожесть проявлений кризиса в различных странах — практически все страны, затронутые кризисом, имели ряд ключевых изъянов, среди которых выделялись, прежде всего, дефицит платежного баланса по текущим операциям, фиксированный валютный курс и его значительная переоценка, а также неадекватная банковская система.
Действительно, на всех нарождающихся рынках, пораженных кризисом, было отмечено резкое ухудшение сальдо платежного баланса, которое должно было компенсироваться притоком иностранного капитала. Негативным эффектом потоков капитала и отрицательного сальдо платежного баланса стал рост задолженности госсектора и частного сектора, а также завышение курса национальной валюты. В соответствии с исследованием Сакса, Торнела и Веласко опыта 20 нарождающихся рынков, в странах, испытавших на себе кризис, вышеуказанные факторы играли в экономике значительную роль.
Одним из важнейших факторов зарождения и быстрого распространения финансового кризиса в глобальном масштабе, в 90-е годы стал рост роли трансграничных потоков капитала, что, прежде всего, относится к так называемым нарождающимся рынкам — экономикам, находящимся на стыке ареала развитых и развивающихся стран. Действительно, в 90-е годы кризисные явления испытывали, прежде всего, те нарождающиеся рынки, где объемы потоков капитала из-за рубежа были наиболее значительными. Первый удар финансовой стихии был нанесен в декабре 1994 г., когда под давлением оттока капитала, негативных политических факторов и спекулятивной атаки на национальную валюту власти Мексики пошли на девальвацию. При этом в 1993 г. на долю Мексики приходилось не менее 20% общего объема иностранных инвестиций в развивающиеся страны. Второй удар пришелся на Юго-Восточную Азию в 1997 г., когда потоки капитала сконцентрировались в основном в данном регионе. Наконец, летом 1998 г. третья волна кризиса докатилась и до России.
Учитывая важность транснациональных потоков капитала, их влияние на экономическое развитие следует рассмотреть особенно подробно. Это особо важно, учитывая многочисленность сохраняющихся и поныне мифов о влиянии потоков капитала из-за рубежа на состояние экономики в целом и макроэкономическую стабильность в частности. Так, в России долгое время бытовало мнение, что чем больше капитала прибывает, тем лучше, даже без учета таких факторов как источник и причина притока капитала, его временная структура, а также направления использования ресурсов.
Прежде всего, для определения положительного влияния потоков капитала на состояние экономики важно выяснить причины их увеличения. В качестве таковых принято выделять изменения в экономической политике (проведение структурной перестройки), ужесточение кредитно-денежной политики, административное повышение процентных ставок, внешнее воздействие (рост процентных ставок за рубежом), факторы нестабильности (неадекватная реакция на поступающую информацию об экономическом состоянии конкретной страны).
Наименьшую обеспокоенность со стороны властей должны вызывать зарубежные инвестиции, привлекаемые в связи с долговременными изменениями в экономической политике в стране, направленными на создание более благоприятного климата для экономической деятельности. В случае с увеличением потоков капитала в связи с ужесточением денежной политики, возникает также необходимость проведения более жесткой бюджетной политики, так как в противном случае сочетание денежной и кредитной политики становится неустойчивым. Последнее связано, прежде всего, с возникновением конфликта между Центральным банком, стремящимся к снижению инфляции, и Министерством финансов, озабоченным ростом процентных платежей по госдолгу. Наибольшую же озабоченность должны вызывать капиталы, направляемые в страну в связи с внешними факторами или факторами нестабильности, так как такого рода капитал всегда имеет склонность к оттоку в любой момент.
Привлекаемый из-за рубежа капитал оказывает значительное влияние на основные макроэкономические показатели стран-реципиентов, причем такого рода воздействие капитала на внутреннюю экономическую стабильность стало особенно ощутимым в «нарождающихся рынках» в последнее десятилетие. Прежде всего, приток капитала способствует снижению реальных процентных ставок, а также росту цен на активы страны (акции, недвижимость и т.д.). В случае же использования высоких процентных ставок на долгосрочной основе возникает проблема роста процентных платежей, что увеличивает дефицит бюджета и приводит к росту новых заимствований и, соответственно, процентных ставок. Иностранный капитал также может способствовать росту инфляционного давления на национальную валюту посредством роста объема денежной массы, а также росту реального курса национальной валюты.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Наконец, в подавляющем большинстве случаев приток иностранного капитала приводил к росту спроса и предложения в странах реципиентах. В тех случаях, когда индуцированные притоком иностранного капитала совокупные расходы (absorbtion) превышают совокупное предложение, происходит рост дефицита платежного баланса. Происходит также рост инвестиций, при этом с точки зрения сбалансированности платежного баланса в среднесрочной и долгосрочной перспективе стране выгодна именно инвестиционная направленность иностранного капитала в реальный сектор экономики, так как инвестиции повышают производственный потенциал экономики, делая ее способной в дальнейшем обслуживать задолженность по привлекаемым ресурсам из-за рубежа. Оборотной стороной инвестиционной направленности привлекаемого капитала может стать угроза временного разрыва между длительностью освоения инвестиционных проектов и сроками, на которые привлекаются средства из-за рубежа.
Большинство из вышеупомянутых факторов в области движения иностранного капитала наблюдалось в возникновении и разрастании кризисных явлений в «нарождающихся рынках». В Азии, например, большую роль сыграло неадекватное использование привлекаемых из-за рубежа средств, которые в основном направлялись в инвестиционную сферу, что вызывало временной разрыв между мобильностью инвестиций и сроком их освоения. В России и Латинской Америке негативную роль сыграло не столько направление использования, сколько источник привлечения иностранных инвестиций. В Латинской Америке значительную роль играли факторы ожиданий в области внутренней политики, региональной интеграции и перспектив реструктуризации, которые оказались в конфликте с реальным ходом событий. В России также значительную роль сыграл фактор ожиданий продолжения реформ после выборов 1996 г., но все большую роль в дальнейшем стал играть фактор высоких процентных ставок, что со временем обернулось непосильным бременем задолженности для страны.
Острота кризиса углублялась динамичным развитием и построением сети глобальных инвестиционных центров. В этой связи необходимо отметить факт усиления на мировой арене так называемых «институциональных инвесторов», что во многом предопределило скоротечность и остроту финансовых кризисов 90-х годов. Понятие «институциональный инвестор» охватывает такие категории экономических субъектов как страховые компании, пенсионные фонды, хеджевые фонды, совместные (открытые) фонды, подразделения инвестиционных банков и ряд других возможных групп. Возросшая значимость «институциональных инвесторов» в мировом хозяйстве отмечается резким повышением их активов, а также участием в выпуске обязательств и финансовых инструментов. Так, общий уровень активов крупнейших институциональных инвесторов США возрос с 30% ВВП в 1975 г. до более чем 110% в 1993 г. Общий уровень активов в управлении пенсионных и совместных фондов, а также страховых компаний в 5 ведущих развитых странах в 1993 г. составил 13 трлн. долл. Для сравнения, капитализация мирового фондового рынка в этот же период составляла 14,1 трлн., долл., в то время как объем обращающихся на рынке государственных обязательств семи ведущих развитых капиталистических стран составил всего лишь 9 трлн. долл.
Применительно к нарождающимся рынкам роль институциональных инвесторов динамично росла, хотя абсолютный уровень доли вложений институциональных инвесторов в преддверии финансовых кризисов в нарождающихся рынках оставался невысоким. В 1993 г. доля активов, размещенных иностранными инвесторами в нарождающихся рынках, не превышала 1%, хотя в общем объеме зарубежных активов институциональных инвесторов доля «нарождающихся рынков» составляла уже 10%.
В данном случае, основным правилом, которым руководствуются инвесторы при определении долей различных стран в распределении своих активов, является ее пропорциональность доле рыночной капитализации данной страны в общей капитализации мирового хозяйства. Начиная с 90-х годов доля новых инвестиций, направляемых институциональными инвесторами в нарождающиеся рынки, постоянно опережала соответствующую динамику доли этих стран в рыночной капитализации мировых рынков. В особенности это касалось Мексики, где расхождение между вложениями институциональных инвесторов и реальной долей рыночной капитализации данной страны на мировых рынках было особенно значительным.
Даже несмотря на относительно небольшую долю вложений институциональных инвесторов в нарождающиеся рынки, абсолютный уровень их вложений в эти экономики был довольно значительным для стран-реципиентов. Так, в 1993 г. американские институциональные инвесторы владели примерно 30% долговых обязательств, находящихся в обращении и выпущенных в нарождающихся рынках на общую сумму в 425 млрд. долл. При этом, как уже отмечалось, параллельно с динамичным развитием институциональных инвесторов, их вложения в нарождающиеся рынки растут быстрыми темпами. По оценкам экспертов МВФ, в 1993 г. из каждых новых 100 долл., вложений за рубеж 16 долл., направлялось в нарождающиеся рынки. Аналогичный показатель за 1987 г. составлял всего лишь 0,50 долл.
Что означает для нарождающихся рынков такого рода увеличение роли институциональных инвесторов? Прежде всего, рост концентрации активов институциональных инвесторов может привести к манипуляциям на финансовых рынках. С другой стороны, отмеченная тенденция роста роли институциональных инвесторов во многом усиливает их так называемое «стадное поведение» (herd behavior).
Дело в том, что подавляющее большинство управляющих фондами (fund managers) вознаграждаются в соответствии с тем, насколько успешно они управляют инвестиционным портфелем по сравнению с другими управляющими фондов. Другими словами, управляющие оцениваются на основе относительных, а не абсолютных критериев. Это, в свою очередь, вынуждает управляющих фондов «следовать за стадом», так как до тех пор, пока их показатели незначительно отличаются от их коллег в других фондах, они не теряют практически ничего (даже в случае значительных потерь для клиентов фонда), в то время как даже незначительное отклонение от общей тенденции может вызвать потерю управляющим своего рабочего места. С точки зрения роли институциональных инвесторов в кризисах нарождающихся рынков, Сорос отмечает, что «совместные фонды не играли никакой роли в развязывании кризиса, за исключением того, что они слишком задерживались на рынке во время периода подъема, который предшествовал кризису. Однако они (институциональные инвесторы) играют важную роль в увеличении продолжительности кризиса».
Несмотря на наличие целого ряда общих черт в финансовых кризисах 90-х годов, особое внимание следует уделить именно национальным особенностям экономики, которые обусловили специфику протекания кризиса в каждом конкретном случае. В рамках данной главы сделана попытка воедино собрать существующий материал, который помог бы четко различать 3 вида экономической модели: латиноамериканской, азиатской и российской.
Особенности кризиса в отдельных странах и регионах
Латиноамериканская модель (сценарий)
Определяющей чертой латиноамериканской экономической модели многие наблюдатели признают ярко выраженный дуализм между экономическим авангардом (прежде всего экспортным сектором экономики) и арьергардом. Такого рода разрыв между двумя секторами экономики ведет к обострению политических факторов и их растущей роли в экономической сфере. При этом именно в латиноамериканских странах ряд экономистов отмечал наличие так называемого политического цикла, при котором в преддверии политических выборов растут государственные расходы и дефицит бюджета, национальная валюта обесценивается и имеет место некоторый экономический подъем, который после выборов сменяется ужесточением финансовой политики государства. Экономика, таким образом, оказывается в тисках порочного круга, основанного на чередовании популизма и либеральных шоковых стабилизаций.
Политические факторы, безусловно, сыграли существенную роль в развитии мексиканского кризиса. Помимо ослабления жесткости финансовой политики в год президентских выборов, в стране имели место политические волнения, вызванные беспорядками на юге страны, а также убийством кандидата в президенты от правящей партии. Все это крайне негативно повлияло на настроения инвесторов и способствовало оттоку капитала из страны и потере валютных резервов.
Помимо этого значительную роль сыграло последовательное повышение процентных ставок в развитых странах, прежде всего в США, незадолго до кризиса. Повышение процентных ставок ФРС произвела 17 мая 1994 г., что повторилось 16 августа этого же года. В обоих случаях процентная ставка была повышена на 50 базисных пунктов. В следующий раз процентные ставки в США возросли на 75 базисных пунктов, причем произошло это 15 ноября 1994 г, то есть немногим более чем за месяц до наступления кризиса. Всего же в течение 1994 г. процентные ставки в США повышались 5 раз. Последовательный рост процентных ставок и соответствующее повышение доходности на американские финансовые инструменты вынудило инвесторов переоценить долю развитых стран в своем инвестиционном портфеле в сторону повышения.
Ряд экономистов считают, что именно неблагоприятные политические события, а также события на зарубежных рынках (прежде всего повышение процентных ставок в США) стали основным детонатором кризиса в Мексике. Такого рода позиция игнорирует другие, возможно более фундаментальные причины, которые привели к кризису. Тем не менее, политическая нестабильность и мировая рыночная конъюнктура (экзогенные факторы) в Мексике, безусловно, сыграли важную роль, как в начале кризисных явлений, так и в их ускоренном развитии.
Второй основной причиной мексиканского кризиса многие считают неадекватную политику мексиканского правительства. Прежде всего, это относится к регулированию кредитно-денежными агрегатами — резко возрос объем кредитов, выдаваемых банковской системой экономике. Кроме того, мексиканское правительство в течение 1994 г. активно преследовало политику снижения процентных ставок, что в условиях финансовой нестабильности и роста процентных ставок за рубежом только дестабилизировало ситуацию. Наконец, была неадекватна политика регулирования государственного долга. Для удержания средств иностранных инвесторов и снижения процентных ставок мексиканское правительство пошло на обмен государственных обязательств, деноминированных в песо на обязательства, деноминированные в долларах. Несмотря на кратковременную выгоду такого рода, шаг лишь увеличил расходы мексиканского правительства в долгосрочном плане. Помимо этого временная структура госдолга была также неадекватной — большинство обязательств приходилось на краткосрочные инструменты.
Наконец, третьей группой факторов мексиканского кризиса является неустойчивость платежного баланса. В случае с Мексикой ухудшение платежного баланса следовало предсказаниям стандартной экономической теории. В соответствии с ней стабилизация, основанная на фиксации обменного курса национальной валюты при высокой мобильности капитала, приводит к снижению реальной процентной ставки и соответственно к росту совокупного спроса.
Порочный круг реального удорожания национальной валюты и увеличения дефицита платежного баланса по текущим операциям может стать в конечном счете, неустойчивым в случае потери страной источников финансирования дефицита. Когда такого рода случай все же наступает, встает необходимость произвести девальвацию национальной валюты для сокращения дефицита. В Мексике в 1994 г. дефицит платежного баланса по текущим операциям составил 8% ВВП по сравнению с 6,4% ВВП в 1993 г. Такого рода уровень дефицита крайне трудно постоянно финансировать за счет притока капитала, поэтому, когда институциональные инвесторы устремились прочь от мексиканского рынка, властям пришлось произвести девальвацию 22 декабря 1994 г.
Азиатская модель (сценарий)
Азиатская модель долго ассоциировалась многими экономистами с повышенной ролью государства в экономике, прежде всего в области стимулирования экспорта. На самом деле, как показали события кризисного 1997 г., решающую роль в азиатской модели играл не только реальный, но и финансовый сектор экономики. Следует отметить, что крепкая связь между реальным и финансовым сектором в азиатских экономиках сыграла значительную роль в обострении кризиса, в связи, с чем неадекватное функционирование банковского сектора находило отражение в поведении предприятий производственной сферы.
С точки зрения известного экономиста Пола Крюгмана, валютный кризис в большей степени является симптомом, а не первопричиной кризиса азиатской модели развития. В основе кризиса, с точки зрения Крюгмана, лежит, прежде всего, рост цен на внутренние активы, как, например, недвижимость, оборудование и т.д. Зарождение кризиса при этом происходило в недрах банковских и других кредитно-финансовых организаций, обязательства которых нередко были обеспечены (или такого рода обеспечение прямо или косвенно декларировалось властями) государственными гарантиями, несмотря на то, что функционирование данных экономических агентов пользовалось достаточно либеральным режимом регулирования.
В условиях фактического принятия государством рисков по кредитам, в среде финансовых посредников появляется склонность к так называемому «безответственному поведению» (moral hazard), при котором у посредников возникает склонность к рисковым инвестиционным вложениям. Рост инвестиционных вложений, подстегиваемый снижением риска для посредников, приводил к росту цен на активы, что создавало иллюзию устойчивости проблемных банковских и кредитных учреждений. Рост цен на активы сменяется в дальнейшем противоположной тенденцией, связанной с потерей веры экономических субъектов в надежность государственных гарантий. Это вызвало потери со стороны наиболее активных инвесторов, которым приходится приостановить свои операции, что в свою очередь сказывается на других посредниках и мульти-пликативно увеличивает спад цен на активы.
Крюгман отмечает, что в рамках такого рода азиатской модели процесс глобализации может привести лишь к обострению существующих в экономике диспропорций. Действительно, либерализация рынков капитала и расширение доступа экономических субъектов азиатских стран к мировым сбережениям в условиях сохраняющегося у них стимула к «безответственному поведению» приводит к ускоренному нарастанию рискованных инвестиционных проектов, увеличению долгового бремени частного сектора и накоплению непомерного бремени государственного сектора в виде различного рода гарантий. Появляется фактически неограниченный источник финансирования экономической системы, в которой ряд ключевых параметров (цены на активы, обменный курс) не соответствует фундаментальным рыночным критериям равновесия. В некоторой степени можно сказать, что глобализация ускоряет обострение существующих в экономике противоречий, делая их, таким образом, видимыми широкому кругу инвесторов.
В этих условиях кризис наступает после подрыва доверия к возможности обеспечить стабильность экономики. С этого момента начинает действовать другой фактор глобализации — фактор «стадного поведения» институциональных инвесторов. Развитие коммуникаций на основе НТП резко ускоряет реакцию инвесторов на мировых финансовых рынках. Последнее вкупе с возрастающей ролью институциональных инвесторов на мировых финансовых рынках приводит к росту нестабильности. Помимо этого наблюдается тенденция к укрупнению институциональных инвесторов, что приводит к увеличению их рыночной силы и соответственно росту их возможностей по осуществлению манипуляций.
Такого рода проблемы и сбои в функционировании рыночного механизма становятся особенно заметными в нарождающихся рынках, где операции институциональных инвесторов приобретают существенный вес по отношению к относительно незначительным размерам рынка. После мексиканского кризиса страны Азии вышли в явные лидеры по объему привлекаемых из-за рубежа средств институциональных инвесторов, что обусловило возросшую степень зависимости этого региона от поведения данной категории инвесторов.
Помимо вышеуказанных причин азиатского кризиса, обозначенных Полом Крюгманом, ряд известных экономистов выделяет некоторые другие. Так, нобелевский лауреат Милтон Фридман в качестве основных детонаторов кризиса в Азии видит 3 основные причины. Прежде всего, трудности, испытываемые японской экономикой в период кризиса стран ЮВА, не позволили Японии стать локомотивом в регионе. Как истинный монетарист Фридман в качестве первопричины спада экономики Японии видит неадекватную денежно-кредитную политику страны, которая вместо режима равномерного и предсказуемого роста денежной массы, предпочла неожиданные изменения в своей денежной политике.
Вторым детонатором азиатского кризиса, с точки зрения Фридмана, стал неадекватный режим обменного курса. Все страны, которые пострадали от кризиса, имели режим фиксированного обменного курса, поддерживаемого Центральным банком. В то же время страны региона (Австралия, Новая Зеландия), которые придерживались гибкого обменного курса, избежали кризисных явлений. По мнению Фридмана, «при плавающем режиме в чистом виде кризиса обменного курса никогда не было, и он не может произойти». С другой стороны, при фиксированном обменном курсе в условиях объективной неопределенности относительно временных рамок и действительной природы дефицита платежного баланса «всегда есть соблазн надеяться на лучшее, избегать действий, которые могли бы ослабить экономику».
Наконец, третьим фактором разрастания кризиса стала негативная роль МВФ в урегулировании кризиса в Мексике и неготовность Фонда к исполнению роли кредитора в последней инстанции в мировом масштабе. Как отмечает Фридман, учреждение МВФ в 1944 г. сопровождалось передачей в его ведение лишь регулирования системы обменных курсов, но никак не роли кредитора мировой экономики. Эволюция мировой экономики означала новые вызовы, к которым институциональная система ее регулирования, основанная на первоочередной роли Фонда, просто оказалась неприспособленной.
Более того, спасение Мексики в 1995 г. со стороны МВФ могло вполне служить мостом к азиатскому кризису, так как инвесторы убедились, что при наличии кредитора в последней инстанции их положение безопасно. В результате сложилась уже знакомая схема «безответственного поведения» в мировом масштабе, при которой поощрялись рискованные вложения. С этой точки зрения передаточный механизм от мексиканского кризиса к азиатскому кризису можно отчасти рассматривать в качестве спонтанного появления кредитора в последней инстанции в лице МВФ, который оказался неспособен адекватно отреагировать на кризис, который охватывал уже не одну страну, а целый регион. Вполне возможно, что одной из причин российского кризиса стало осознание инвесторами неспособности Фонда выполнять роль кредитора в последней инстанции. Другим аспектом негативной роли Фонда стало продолжение выдачи кризисным странам старых стандартных рецептов по ограничению бюджетного дефицита в условиях, когда на самом деле основной проблемой азиатских стран был кризис банковского сектора.
С точки зрения профессора международной экономики Гарвардского университета Джеффри Сакса, азиатский кризис обнажил возможность образования оптического обмана на финансовых рынках, которые даже несмотря на благоприятную макроэкономическую картину, приводят к неадекватному распределению инвестиций. Первой разновидностью такого рода оптического обмана в финансовой сфере является ошибочная трактовка инвесторами кратковременного укрепления курса национальной валюты, связанной с притоком капитала из-за рубежа.
Рост потребления в стране за счет притока капитала приводит к росту цен на внутренние активы, услуги и товары. Главным нюансом, упущенным из виду инвестором, является то, что поступающий в страну капитал должен финансироваться в будущем за счет роста экспорта. Это в свою очередь наверняка приведет к удешевлению обменного курса в реальном выражении для финансирования, поступающего в страну иностранного капитала. Помимо этого, инвестиции в связи с переоценкой обменного курса национальной валюты в основном направляются в сектор экономики, ориентированный на внутренний рынок, а не в экспортный сектор, который в свою очередь поставляет ресурсы для обслуживания накопленной внешней задолженности.
Во многом такого рода оптический обман основывался на фиксации курса национальных валют к доллару, в связи с чем, когда курс доллара после 1995 г. резко пошел вверх, курс валют азиатских стран потянулся вслед за ним. Этот процесс строгого следования за курсом доллара не отражал того факта, что внешняя торговля стран ЮВА примерно равно распределена между тремя основными центрами мирового капитализма — США, Западной Европой и Японией. Результатом стала резкая переоценка курса национальных валют «азиатских тигров», которая не была подкреплена соответствующими фундаментальными процессами в макроэкономической сфере этих стран. Итогом такого развития событий стало сокращение экспорта — в 1996 г. его рост в экономиках стран ЮВА составил 5,6% по сравнению с 22,8% в 1995 г.
Другой оптический обман, порожденный финансовыми рынками, коренится в игнорировании проблемы безответственного поведения со стороны банковского сектора в условиях ширящейся либерализации в финансовом секторе. В результате финансовые посредники получают возможности для осуществления рискованных вложений, ответственность за которую несут не столько они (отчасти в связи с процессом либерализации их деятельности), а бюджет. Общая нагрузка на бюджет, который, в конечном счете, финансирует безответственное поведение финансовых посредников, может быть колоссальным (в Мексике с 1994 г. размер бюджетных выплат по урегулированию ситуации в банковском секторе достигал 20% ВВП).
Важнейшей отличительной чертой азиатского кризиса является, безусловно, его неожиданность, обусловленная тем, что практически все страны региона не только развивались чрезвычайно высокими темпами, но и сохраняли макроэкономические показатели в достаточно благоприятном состоянии. Последнее, прежде всего, относится к уровню бюджетного дефицита экономик стран ЮВА. Бюджетный дефицит на протяжении практически всего десятилетия 90-х годов оставался или крайне низким, или (что было гораздо чаще) в странах наблюдалось превышение бюджетных поступлений над расходами.
Таким образом, в основе азиатского кризиса лежал не столько кризис государственного (бюджетного) сектора (как это было в России), а прежде всего частного сектора и непомерной задолженности, которая накапливалась частным сектором во многом благодаря наличию государственных гарантий.
Российский сценарий
По прошествии уже достаточно продолжительного периода времени с момента наступления августовского кризиса 1998 г. многие наблюдатели сходятся во мнении, что детонатором этих событий стал, прежде всего бюджетный кризис. Значительную роль также сыграли факторы монотоварной структуры экспорта и, соответственно, крайне высокой зависимости от внешнеторговой конъюнктуры, а также высокий уровень и неблагоприятная временная структура государственного долга, негативные политические решения исполнительной власти и неадекватность международной поддержки российским властям в преддверии кризиса.
Анализ основного фактора макроэкономической нестабильности в России — бюджетного кризиса, позволил выявить некоторые «аномалии» в российском пути экономического развития, которые в свою очередь могут быть сведены в политэкономическую модель «российского капитализма». В исследовании двух американских экономистов Айкса и Гедди такого рода модель развития капитализма называется «виртуальной экономикой».
Термин «виртуальная экономика» относится к ситуации, когда в результате базирования основных экономических показателей (уровень производства, заработная плата и т.д.) на ложных предпосылках, зачастую происходит неадекватное отражение этих показателей в официальной статистике. Главную роль в распространении неверных сигналов в экономике играет финансовая система, основанная на бартере и неплатежах, в результате чего «возникает видимость доходов, приводящих к видимости выполнения налоговых обязательств и к нерыночным, виртуальным ценам».
Причиной возникновения «виртуальной экономики» является, по мнению специалистов, сохранение основ прежних форм хозяйствования в рамках крупного промышленного сектора, где «многие из его предприятий до сих пор производят продукцию, но не создают стоимость». В рамках данного сектора в советский период потеря производимой стоимости и ее перераспределение между секторами экономики маскировались за счет искусственного ценообразования, которое после начала реформ зачастую превратилось во взаимные неплатежи (по налогам, по заработной плате, по взаимным расчетам между предприятиями).
На основе такого рода предпосылок Айке и Гедди приводят упрощенную модель функционирования «виртуальной экономики». Предполагается, что такая экономика состоит из 4 основных секторов: личное хозяйство (Н), бюджетный сектор (В), создающий добавленную стоимость, промышленный сектор (G) и все остальное производство (М). В рамках модели предполагается, что сектор М тратит 100 руб. на оплату рабочей силы и столько же на оплату газа, получаемого от G. Допустим, что произведенная в промышленном секторе стоимость составляет 100 руб., что означает ее «проедание».
Для того чтобы создать иллюзию производства большей стоимости данный сектор завышает цену своей продукции, например, до 300 руб. Это позволяет сектору М платить 100 руб. налогов сектору В, платить поставщикам за газ 100 руб., а также выплачивать зарплату в размере 100 руб. Реальная стоимость того, что получает М составляет 100 руб., что ограничивает реальные выплаты трем остальным группам экономических субъектов 33 руб. В итоге, если предприятия сектора М выполняют полностью свои обязательства перед одним из своих контрагентов, у них накапливается задолженность по отношению к двум остальным группам. Другими словами, ужесточение бюджетных ограничений по одному из направлений, ведет к ослаблению по другому; временное снижение одного вида неплатежей ведет к росту другого.
Одним из удивительных выводов исследуемой модели является то, что существование «виртуальной экономики» выгодно практически всем слоям населения. Экономика оказывалась в неблагоприятном состоянии равновесия, при котором практически любое сопоставление реальной и «виртуальной» экономики для различных групп экономических субъектов оказывалось в пользу последней.
Действительно, правительство получает возможность отказаться от принятия жестких решений по закрытию предприятий (что повышает шансы правящей элиты быть избранной впоследствии на выборах), занятые в производстве, несмотря на неплатежи по зарплате, все же сохраняют свои рабочие места, в то время как предприятия продолжают практику неплатежей, которая, помогая слабым, в то же время не дает полностью встать на ноги наиболее перспективным. Проблема заключается в том, что в такого рода экономической системе интересы слабых предприятий преобладают над интересами потенциально сильных. Главным выводом для американских экономистов в этих условиях становится тезис о полной бесперспективности такого рода модели экономического развития.
Несмотря на всю свою схематичность, представленная Айксом и Гедди модель достаточно многое объясняет в причинах возникновения кризиса. Прежде всего, она объясняет ключевую роль бюджетного кризиса — иллюзии, порожденные промышленным сектором, а также бюджетным сектором (прежде, всего в области выплаты заработной платы бюджетникам) неизбежно приводили к принятию все более нереалистичного бюджета. Нереалистичный бюджет создает порочный круг, при котором недополученные налоговых доходов приводит к накоплению бюджетом задолженности по зарплате, а это, в свою очередь, многократно увеличивает размер неплатежей в экономике. Последнее опять-таки сокращает налоговые поступления, что еще туже затягивает петлю неплатежей. Конечным результатом является сокращение бюджетного сектора, которое переводит все большую часть экономики в теневой сектор.
Помимо внутренних факторов кризиса, модель также дает определенное представление о внешних причинах его зарождения. Прежде всего, ложные экономические сигналы, в том числе и завышенные макроэкономические показатели, привели к притоку капитала, который после некоторого прояснения экономической конъюнктуры, быстро устремился прочь к более надежным ивестиционным средам. Постоянное перераспределение стоимости от авангарда экономики (фактически экспортного сектора) в пользу неплатежеспособного сектора создает препятствия для формирования конкурентоспособного экспортного сектора и обрекает Россию на дальнейшее существование за счет топливно-сырьевого сектора.
Следует отдельно упомянуть о некоторых ограничениях модели. Вывод авторов о том, что экономике нужны банкротства не отличается новизной. В модели не обозначается роль банковской системы, не исследуется возможность вертикальной интеграции между экономическими субъектами, которая могла бы в некоторой степени смягчить неизбежный процесс массового банкротства неплатежеспособных предприятий. Модель фактически обрекает Россию на дальнейшее сокращение секторов, «производящих отрицательную стоимость», без серьезной конструктивной перспективы на возрождение экономики.
В результате анализа вышеуказанной модели американские экономисты приходят к выводу о необходимости отказа от роста зависимости российской экономики от внешних заимствований, в частности, со стороны Запада. Однако применительно к августовскому кризису такого рода вывод представляется неоправданным, так как своевременное и достаточно масштабное содействие со стороны Запада могло бы предотвратить (возможно, лишь на время) крах экономической системы (как это было в 1994 г. с мексиканским кризисом).
Одной из проблем для России в регулировании валютного курса стал геополитический вакуум, при котором не нашлось страны, которая бы взяла на себя лидерство в оказании адекватной финансовой помощи для поддержания курса рубля. Помощь Европы, хотя и имела место, не шла ни в какое сравнение с помощью, оказанной Японией азиатским тиграм или США Мексике. В результате российские власти фактически остались один на один с нарастающим кризисом. Многие считали, что в данной ситуации властям было целесообразно пойти на небольшую девальвацию рубля, что должно было бы избавить от потери валютных резервов и несколько успокоить экономику, приведя ее в некое подобие равновесия.
Однако тогда встает вопрос о том, была ли гарантия того, что после незначительной девальвации спекулянты успокоятся. Таких гарантий нет, как нет и гарантий того, что такого рода меры правительства и Центрального банка не привели бы к раскручиванию спирали «инфляция девальвация» в еще больших размерах, чем оказалось на самом деле. Сослагательное наклонение оказалось очень удобным для критиков, также как и предсказание неминуемой гибели экономики в период проведения спекулянтами атаки на национальную валюту в случае отказа от проведения девальвации до равновесного уровня. Но откуда может быть известен равновесный уровень в условиях разгула «стадного поведения»?
Пока остается надежда на международную финансовую помощь, пока есть хоть какие-то инструменты экономического регулирования, способные остановить кризис, необходимо продолжать защищать национальную валюту. Надежда на помощь со стороны Запада оставалась до самого последнего момента. В условиях разрастания кризиса дальнейшее повышение процентной ставки добавляло лишь панические ожидания в среде инвесторов, что резко сужало возможности правительства по регулированию ситуации на рынке. Оставалась одна лишь надежда на внешнюю помощь и когда оказалось, что ее не будет, наступил кризис 17 августа.
В данном случае необходимо отдельно остановиться на роли МВФ в эволюции российского кризиса. Следует заметить, что МВФ сыграл, безусловно, положительную роль в 1995—1996 гг., стимулируя меры по снижению инфляции и общему ужесточению кредитно-денежной политики. Дальнейшее же продвижение по снижению бюджетного дефицита застопорилось. Все больше кредиты шли на выплату задолженности бюджетному сектору, что фактически трансформировало внутренний долг во внешний. При этом по мере роста уровня задолженности Фонду ослаблялась и жесткость механизма обусловленности. Все чаще обусловленность стала носить неадресный характер, что в свою очередь не могло не вызвать нареканий со стороны стран-доноров Фонда.
В результате Россия или не выполняла условия Фонда, или делала это выборочно, в основном применительно к наименее болезненным сферам. К несчастью, кризис российской экономики пришелся на период резкого снижения ресурсов Фонда и, соответственно, увеличения зависимости его функционеров от решений на Капитолийском холме, далеко не всегда благосклонном по отношению к России.
Подводя итоги, можно обобщить сказанное путем краткого изложения особенностей российской экономической модели. Прежде всего, российская экономика — это экономика неплатежей, а, следовательно, экономика мягких бюджетных ограничений, где происходит постоянное перераспределение стоимости и перекрестное субсидирование между различными группами экономических субъектов. В условиях фактического отсутствия банкротств это позволяет неплатежеспособным предприятиям существовать за счет более устойчивых, что подрывает производственный потенциал экономики в целом и вынуждает ее прибегать к внешним заимствованиям. Таким образом, отсутствие жесткости во внутриэкономических бюджетных ограничениях трансформируется в ослабление внешних бюджетных ограничений.
С этой точки зрения, российская модель во многом схожа с азиатской, где в основе роста задолженности частного сектора лежало его безответственное поведение, основанное на государственных гарантиях кредитования, что опять-таки ослабляло жесткость бюджетных ограничений для экономических субъектов. Такого рода сходство отчасти можно объяснить наличием, как в России, так и в азиатских странах мощного пласта социальных ценностей, которые гласно или негласно накладывали обязательства, как на государство, так и на авангард экономики.
Другой особенностью российской экономики является политическая поляризация, которая основывается на дуализме экономической системы. Противоборство отсталого и экспорто-ориентированного секторов экономики при отсутствии каких-либо форм корпоративных связей между ними во многом создает негативный политический фон для реализации экономических реформ. В результате складывается взаимодействие политических и экономических факторов, при котором за реализацией шоковой терапии следует реванш со стороны отсталого сектора экономики в форме популизма. Жизнь в такого рода порочном круге чередования реформ и популизма на долгие десятилетия стала уделом латиноамериканских стран, а начиная с 90-х годов и России.
Проекты посткризисного институционального регулирование в рамках МЭО
Неспособность Фонда своевременно и адекватно направить финансовую помощь странам, оказавшимся в кризисе, привела к появлению целого ряда предложений по институциональной трансформации регулирования мировой экономики. Азия вышла с инициативой создания регионального валютного фонда, при этом Япония готова была вложить в него до 100 млрд. долл.
Сорос предложил создать новую международную организацию по страхованию кредитов в глобальном масштабе. Наиболее ярым критиком МВФ выступил Дж. Сакс, который отмечал не только неспособность Фонда предсказать кризис, но и осуществить необходимые докризисные и посткризисные меры по нормализации экономики.
Кроме того, разрастание кризисов в 90-х годах вызвало к жизни пересмотр некоторых ранее казавшихся незыблемыми догматов в экономической политике. Большинство экспертов в области МЭО уже сходятся во мнении, что необходимо наладить механизм регулирования трансграничных потоков капитала при отказе от так называемой доктрины Лоусона, предполагающей полное невмешательство властей стран в данную сферу. Растет и ширится признание наличия в экономических системах различных стран отличительных черт, которые нельзя подогнать под общие рамки экономического детерминизма. Возникает интерес в выявлении отклонений национальных экономических систем по отношению к стандартной модели экономики. Во многом такого рода развитие посткризисной экономической мысли было бы сродни зарождению иррационализма в философии, который стал во многом реакцией против закоснелого детерминизма социального устройства.
Итак, необходимость учета национальной специфики в процессе внешнеторговой либерализации при одновременном признании ограниченности универсальных рецептов рыночного фундаментализма получает растущее признание в научной среде за рубежом. Так, профессор международной политэкономии Гарвардского университета Дэни Родрик считает, что «идея глобального капитализма в принципе неосуществима. Капитализм — национальное явление... Успешно работающих моделей капитализма столько же, сколько индустриально развитых стран»1.
По мнению Родрика, пока что не существует институтов регулирования мирового хозяйства, которые бы эффективно функционировали в глобальном масштабе. Их создание «потребовало бы не только готовности отказаться от национального суверенитета, но и значительного сближения национальных представлений о правилах функционирования общества. Этого ожидать не приходится».
Основным выходом из кризисных явлений, порожденных широкомасштабной либерализацией торговых и инвестиционных потоков, с точки зрения Родрика, должен стать «режим мирного сосуществования национальных капитализмов». Другими словами, для того, чтобы сделать экономическое развитие более безопасным в условиях свободной торговли, необходим плюрализм различных национальных экономических систем.
Для всех стран, пораженных кризисом, остро стоит вопрос о том, следует ли и дальше продвигаться по пути интеграции в мировое хозяйство путем либерализации или же следует обезопасить себя от негативных факторов глобализации и перейти к режиму ограничений и самоизоляции. События последних нескольких лет показывают, что большинство стран приняли решение в пользу дальнейшей либерализации как единственного пути преодоления кризиса. Так, Мексика достаточно интенсивно движется по пути интеграции в рамках НАФТА, при одновременном продолжении сотрудничества с МВФ и другими международными организациями. Азиатские страны на конференции АТЭС обозначили в качестве основного пути выхода из кризиса дальнейшую интеграцию и либерализацию экономической политики. В то же время ситуация остается неопределенной в таких странах, как Малайзия и Индонезия, в которых процесс либерализации был приостановлен или обращен вспять.
Таким же образом выходом из кризисной ситуации для России должна стать не автаркия, а активная интеграция в систему МЭО. Выбор для России заключается не в том, идти ли вперед вместе с мировым хозяйством, а в том, в каких формах должно осуществляться сотрудничество России с зарубежными странами и организациями. Августовский кризис показал негативную роль преимущественного акцента на накачивание российской экономики кредитами. Отношения с Западом и его институтами должны быть переориентированы на равноправное участие в МЭО, прежде всего в области торговли и в инвестиционной сфере.
В этом отношении для России остается приоритетным присоединение к ВТО, в рамках которой она могла бы влиять на направление процесса внешнеторговой либерализации и защищать права российского экономического авангарда на мировых рынках. Создание условий для появления нового экономического авангарда, способного стать локомотивом всей экономики, является приоритетом сегодняшней экономической политики. При всей кажущейся амбициозности такого рода устремлений, именно в этом сегодня и насущная потребность, и, быть может, последняя возможность.
Что же это должен быть за авангард? На этот вопрос трудно ответить с полной достоверностью — рождение нового российского авангарда должно стать результатом действия рыночных сил и адекватного реагирования на вызовы, устанавливаемые этими силами нашим отечественным производителям. Легче, наверное, было бы ответить на вопрос о том, какой авангард не нужен. Следует решительно отказаться от моно-профильного авангарда, находящегося в заложниках у мировой хозяйственной конъюнктуры. Авангард должен быть способным влиять на мировую конъюнктуру, обеспечивая, таким образом, экономическую безопасность страны. Авангард должен быть мобильным, способным отвечать на постоянно нарождающиеся вызовы со стороны мировой экономики.
Августовский кризис показал хрупкость и ненадежность прежнего экономического авангарда, представленного в основном банковским и нефтегазовым сектором. И если банковский сектор фактически распался под тяжким бременем внешней задолженности и несбывшихся спекулятивных надежд, то нефтегазовый сектор еще достаточно продолжительное время будет основным оплотом в экономической сфере. Основная проблема, связанная с экономическим развитием, основанным на экспорте нефти и газа, заключается в нестабильности мировой хозяйственной конъюнктуры на сырье, что с горечью констатировала Россия в период августовского кризиса.
Сказанное выше ни в коем случае не означает, что развитием нефтегазового и банковского сектора не следует заниматься. Наоборот, интенсивное развитие данных отраслей является обязательным условием динамичного развития российской экономики и полноценного вовлечения ее в мировое хозяйство. Однако России нужен диверсифицированный авангард, который не ограничивается узким кругом привилегированных отраслей, но также включает в себя ряд отраслей, которые способны конкурировать на мировых рынках в течение достаточно продолжительного времени, пока не появится новое поколение конкурентоспособных отраслей.
Однажды один путешественник попал в плен к амазонкам. После недолгого совещания эти отважные воительницы приняли решение убить беднягу. Однако перед этим они предложили «идущему на смерть» исполнить его последнюю просьбу. Подумал-подумал путешественник и попросил амазонок кое-о-чем. Это-то, собственно говоря, его и спасло. -так, вопрос: какую просьбу высказал обреченный»?
Ничего не пишите и не используйте калькулятор, и помните - вы должны отвечать быстро. Возьмите 1000. Прибавьте 40. Прибавьте еще тысячу. Прибавьте 30. Еще 1000. Плюс 20. Плюс 1000. И плюс 10. Что получилось? Ответ 5000? Опять неверно.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
