Главная » Экономисту »
О фундаментальной составляющей экономической реформы
О фундаментальной составляющей экономической реформы
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Говоря об ответственности экономистов за выход нашей страны из тяжелой ситуации, не следует забывать о творческой жизни самой науки, о фундаментальных исследованиях, которые формируют ее потенциал, определяют ее авторитет в мире. В конечном счете, от них зависит высокий статус экономической науки в обществе. Дух творчества подпитывается именно такими исследованиями. Материальные условия для творчества сегодня неблагоприятны. Однако очевидно, что в любых условиях без духа творчества никакие материальные блага не «всколыхнут» исследовательскую работу. Дух творчества, бескорыстной любознательности продолжает жить в среде ученых. Поддерживать его материально сейчас очень трудно, но моральная поддержка во многом зависит от самих ученых, от того, сумеем ли мы поднять на должную высоту ценность науки как способа жизни, а не только как способа заработать на жизнь.
Экономическая наука изучает свою, определенную часть явлений, данных в человеческом опыте. С какими же базисными понятиями и принципиальными гипотезами мы, экономисты, подходим к нашему объекту? Трудно отделаться от тяжелого ощущения, возникшего на одном из заседаний Президиума РАН, когда академик Е.П. Велихов задал вопрос: а есть ли у отечественной экономической науки какое-то ядро, как, скажем, у физиков или генетиков? Увы, вопрос так и остался висеть в воздухе. Если, скажем, генеральный путь развития физики и химии есть последовательная реализация атомистической концепции строения мира, заложенной еще в античной науке, то какой концептуальный образ реальности владеет умами экономистов? А без него невозможно решать частные задачи, находить несоответствия, т.е. осмысленно двигаться вперед, расширяя круг научно подтвержденных фактов, отказываясь от старых представлений. Это одна из центральных проблем, которая нас должна особо беспокоить.
Что сегодня представляет собой экономическая наука, какова ее суть? На каких фундаментальных опорах выстроено ее здание?
Экономисты по-разному понимают те или иные проблемы экономической действительности: неодинаков взгляд на вопросы инфляции и экономического роста, по-разному видится роль и место государства в экономике. То же можно сказать и о принципах налоговой и бюджетной политики и т.д. И это хорошо. Однообразие понимания тех или иных новых явлений нашей хозяйственной жизни означало бы гибель науки, ее вырождение. Но речь о другом. Имеется ли в нашем представлении общепризнанное ядро науки? Есть ли у экономистов профессионалов общепринятая методология, обоснованная и подтвержденная практикой экономической жизни?
Невыраженность теоретико-методологического ядра позволяет ставить под сомнение ценность наших рекомендаций и не это ли способствует мнению, что экономическая наука никакого значения для вмешательства в хозяйственную жизнь не имеет, что любой хоть как-то причастный к власти политик или чиновник лучше профессионалов экономистов знает, что для страны, для ее будущего хорошо и что плохо? И не в этом ли причина стремительного превращения экономических понятий в расхожий набор аксессуаров для политических трюков?
Правомерен вопрос: разве роль ядра не выполняла в свое время теория прибавочной стоимости Маркса? Эта теория обосновала мощное антикапиталистическое движение, владела умами людей, сокрушивших капитализм на одной шестой части земного шара. Но в той же стране, выродившись в догматическое ответвление некогда живой и плодотворной мысли, она, в конечном счете, привела к хозяйственным отношениям, замершим в неэффективности. Да что марксистская концепция! А разве нынешнее состояние нашей науки дает меньше примеров догматизма и самодовольства? Сегодня место, ранее принадлежавшее марксизму, пытается захватить воинствующий монетаризм, который будто бы «всесилен, потому что верен». Конечно, бесплодность таких притязаний осознается многими российскими учеными. Но есть ли у критиков конструктивная альтернативная теория? Неужели вопрос академика Велихова так и будет висеть безответно? На такие вопросы мы, экономисты, обязаны отвечать, если есть что ответить, и не ради ублаготворения вопрошающих, а ради самих себя, развития наших школ, нашей науки.
Может быть, у нас действительно нет доктринального ядра или мы не умеем осмыслить и вразумительно объяснить его суть? Как-то незаметно свернуты крупные обсуждения фундаментальных теоретических понятий и принципов. Не это ли объясняет, почему многие из наших постановок и рекомендаций так мимолетны, наподобие элементарных частиц? То говорили о либерализации цен, теперь — о необходимости их государственного регулирования, то ратовали за «народную приватизацию», теперь доказываем необходимость смены курса в области отношений собственности и т.д.
Ответ не так уж прост. Тем более, что представление о том, что нам, российским экономистам, нечего сказать, что мы концептуально нищи, не справедливо. В отечественной экономической науке еще в годы засилья марксистского догматизма велись серьезные исследования в области теоретико-методологического ядра. Другое дело, что эта наука как бы раздваивалась, имела два лица: официальное, выражающее интересы господствующей элиты, и, так сказать, внесистемное, неформальное, которое как раз и отражало попытки недогматической разработки теории.
Один из наиболее ярких примеров такого недогматического подхода — теория СОФЭ. С самого начала она явилась четкой теоретической программой, основанной на видении экономики как воплощенного алгоритма решения задачи оптимального распределения ресурсов. Как было доказано, природа этого алгоритма такова, что процессы достижения рыночного равновесия, с одной стороны, и народнохозяйственного планирования, с другой, имеют ряд принципиальных черт. Появилась возможность объяснить на единой методологической платформе такие явления, как цены, рентные платежи, обосновать нормативные параметры расчетов эффективности и др. Более того — свойства алгоритмов оптимизации позволили придать строгий теоретический смысл и математическое выражение многим институциональным характеристикам экономики, таким как децентрализация системы управления, экономические методы согласования интересов хозяйственных ячеек и т.д.
Сегодня часто можно слышать своего рода некролог по адресу СОФЭ. Дескать, она заслуживает высокой оценки за то, что сыграла важную роль в подготовке общественного сознания к замене плановой системы рыночными механизмами. Но, мол, обосновываемый ею образ экономики был всего лишь суррогатом рынка, так сказать, либеральной программой-минимум. Когда пришло время реальных, а не разыгрываемых в компьютерах рыночных алгоритмов, когда появилась возможность осуществить либеральную программу-максимум, СОФЭ как теоретическая платформа экономической науки якобы стала ненужной, превратилась в памятник, отмечающий место «былых сражений», и не больше. Нечего толковать о теории флогистона, когда уже развита адекватная теория теплового излучения.
Трудно согласиться с такой точкой зрения. Теоретическая программа СОФЭ далеко не исчерпана, но соответствующие исследования свернуты до минимума. И кто из нас участвовал в них, должны предъявить себе даже большие претензии, чем к тем, кто не отождествлял себя с теорией СОФЭ, отошел от нее.
Сегодня наша задача — более детально разобраться в теоретическом заделе СОФЭ, реально оценить ее возможности и перспективы. В этой связи хотелось бы еще раз остановиться на анализе ре формационного потенциала теории СОФЭ.
С самого начала отвергнув ряд вульгарных идеологических клише, эта теория нацелилась на нахождение общих принципов и разработку конкретных методов рационального хозяйствования на всех уровня экономики. Она не постулировала преимущество тех или иных форм управления или организации производства, а выявляла, какую роль играет каждая из них в общем процессе функционирования экономики и какое место может занимать в той или иной реальной ситуации.
Возникнув под влиянием потребностей хозяйственной практики, результатов развития мировой экономической науки и, конечно, идей таких выдающихся отечественных ученых, как Л.В. Канторович, В.В. Новожилов, В.С. Немчинов, А.Л. Лурье и других, теория СОФЭ уже к концу 60-х годов превратилась в цельную концепцию с четкими методологическими исходными постулатами и принципами, обеспечившую серьезные научные результаты и практические рекомендации. 70-е и 80-е годы ознаменовались расширением и углублением ее теоретической базы. В 80-е годы в сферу ее исследований окончательно и прочно вошла и социальная жизнь общества.
Не вдаваясь в описание этапов развития СОФЭ и в анализ соответствующих полученных результатов (на этот счет есть немало работ), подчеркнем главное: исходным в теории СОФЭ послужил принцип максимизации эффективности функционирования экономики и уровня благосостояния населения; она с самого начала формировалась как общая теория рационального хозяйствования, основанная на синтезе экономических, социальных, психологических и политических аспектов анализа общественной жизни, а также на четких правовых идеях.
Императивом социально-экономических исследований, согласно теории СОФЭ, призвано стать достижение научного образа экономики, ориентированной на человека и соединяющей принципы социальной справедливости и экономической эффективности. Синтез этих принципов — не умозрительная абстракция. Он практически реализуется в государствах, успешно проводящих реформы, ибо отражает действительные возможности и потребности современной цивилизации.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Такая постановка проблемы, свободная от идеологических штампов, не могла не вызвать противодействия со стороны официозной науки и бюрократов от нее, усилиями коих сама аббревиатура «СОФЭ» периодически исчезала из печатных изданий. Либералистски настроенные авторы критиковали СОФЭ за ее якобы сугубо централистский уклон в управлении, централисты — за упор на рыночные категории как «идеал буржуазной мысли». Последний и самый сокрушительный идеолого-административный удар по этой теории был нанесен как раз на старте «перестройки». Тем самым противникам СОФЭ удалось вывести ее и ее создателей из участия в социально экономических преобразованиях, печальные последствия избранного курса коих ныне налицо. К сожалению, те же самые силы торможения, которые тогда подвергли теорию СОФЭ прямым гонениям, сегодня вталкивают ее в болото невостребованности, что грозит обществу самыми серьезными экономическими и социальными потерями. Вот лишь один частный, но весьма показательный пример негативных результатов такой невостребованности. Россия приобрела американскую систему оптимального планирования деятельности нефтеперерабатывающих и нефтехимических предприятий («ПИМС»), между тем аналогичные отечественные системы, разрабатывавшиеся в рамках СОФЭ, были созданы уже в 60х годах.
Остановимся на раскрытии существа СОФЭ.
СОФЭ, подобно любой другой экономической теории, зиждется на идее общих правил поведения хозяйствующих субъектов. В сущности они сводятся к тому, чтобы ни один участник экономического процесса не совершал действий, наносящих ущерб другим, и не мог иметь иных источников дохода, кроме образуемых в результате общественно полезной деятельности. При этом часть эффекта присваивается участником, а остальное — обществом в целом, обеспечивая его социальный и экономический прогресс.
Эти правила четко просматриваются при анализе отображающих экономических процессы математических моделей, которыми пользуется теория СОФЭ. Исходные условия, заложенные в основу их построения, очерчивая допустимые стратегии экономического поведения, исключают любые формы безвозмездного присвоения одними участниками результатов работы других. Более того, состояние равновесия или экономического оптимума характеризуется тем, что доходы экономических агентов отражают их вклад в достижение общественного благосостояния. Те, у кого этот вклад нулевой или отрицательный, обречены: они выбывают из хозяйственного процесса и не могут получать вознаграждение за труд. Ныне же в России доходы лиц, ответственных за экономический рост, нарастают по мере экономического спада, доходы финансистов увеличиваются по мере развала финансовой системы, доходы работников структур исполнительной власти умножаются по мере изъятия из экономики средств в пользу отдельных «протежируемых» лиц.
В общем, в развертываемой реформе отмеченные выше правила не соблюдались изначально. И не в последнюю очередь потому, что в сущности отсутствовало обеспечивающее преобразования хозяйственное право. А ведь его можно было сравнительно быстро создать — хотя бы путем заимствования законодательства развитых стран, разумеется, с корректировкой на российскую специфику. Опыт развития СССР, России и других стран показал, что лучше исполнять не вполне совершенные законы, чем вообще не исполнять никаких.
Законотворческая деятельность Верховного Совета, а затем и Государственной Думы РФ имеет, на наш взгляд, тот принципиальный недостаток, что формирование хозяйственного законодательства идет крайне медленно, а самое печальное — без общей концепции. Поэтому законы, которые принимаются, часто противоречат друг другу. Кроме того, они открывают массу лазеек, возможностей их обходить. Наконец, исполнительная власть государства позволяет безнаказанно нарушать принятые законодательные акты и разрешает делать это «своим» коммерческим структурам.
Обязательность соблюдения экономическими агентами определенных правил игры осознавалась, конечно, и до создания теории СОФЭ. Однако последняя придала этому важнейшему постулату необходимые точность и конкретность. Какими бы ни были методы управления — централизованными или децентрализованными — должны существовать единые для всех и обязательные для исполнения правила экономического поведения, зафиксированные в законодательных парламентских актах и в хозяйственном праве. Гарантом исполнения законов служит государство. Речь идет об административной форме управления, присущей любому обществу.
Другой важнейший принцип, утверждаемый СОФЭ, — сочетание централизации и децентрализации в управлении экономическими и социальными процессами. Обосновывая его, создатели СОФЭ подчеркивают, что область действия каждой из этих форм управления ни в коей мере не ограничивает сферу использования другой. Так, централизованные народнохозяйственные планы служат базой формирования социально-экономической политики и проводятся структурами исполнительной власти государства (как одного из участников хозяйственного процесса) при помощи тех бюджетных средств, которые им разрешило использовать общество на реализацию различного рода программ, поддержку крупных долгосрочных инвестиционных проектов и т.п. При этом сами планы не навязываются в виде директивных указаний другим участникам экономического процесса. Взаимодействия между экономическими субъектами осуществляются через рыночные отношения, не ограниченные ничем, кроме действующего законодательства.
Данный основополагающий принцип теория СОФЭ сформулировала еще в 60е годы, выдвинув положение, согласно которому сочетание «вертикальных» и «горизонтальных» отношений определяется исходя все из того же критерия общественного блага. При этом под «вертикальными» понимались отношения централизации, а «горизонтальные» рассматривались как «определенный тип товарно денежных, рыночных отношений». Слова «определенный тип» здесь не случайны, ибо уже тогда было ясно, что рыночные отношения нельзя ограничивать только процессами обмена благ и услуг по горизонтали: доказывалось, что они должны опосредовать и некоторые виды вертикальных отношений между хозяйствующими субъектами и органами государственной власти.
Опыт последних лет убедительно показал, что отказ от ряда функций централизованного управления (таких, в частности, как разработка перспективных планов, поддержка крупных долгосрочных проектов, сохранение социальной устойчивости общества) привел к катастрофическим последствиям.
Специальная терминология и математическая символика помогли СОФЭ сохранить в эпоху тоталитаризма подобающий науке дух: независимости и критицизма, возможность подпитывания результатами зарубежных исследований, причем это отнюдь не превратило ее в апологию «тамошних» экономических систем, не лишило способности объективного сопоставления возможностей различных социальных «укладов».
В этой связи приходится с сожалением констатировать: после того, как бывшие «надзиратели», моментально сменив политическую окраску, с прежним усердием принялись изгонять из науки «идеологию» (которую прежде яростно отстаивали и «хранили в чистоте»), многие обществоведы послушно, хоть и не столь быстро, повторили этот маневр. В запале новой охоты на инакомыслящих гонители выставили требование «деидеологизации». Мол, всякая идеология лишь мешает свободному предпринимательству и самоопределению личности. На практике же это способствовало вакханалии вседозволенности, грабежей и заказных убийств, разорения хозяйственных партнеров и доверчивых вкладчиков, появления частной торговли «услугами» государственной власти, казнокрадства, кровавых разборок между теневыми хозяйственными кланами, и т.п. (отсюда и бегство отечественных и иностранных капиталов из этого осиного гнезда произвола и беззаконий).
Что касается теоретико-познавательного аспекта, то огульное отречение от идеологии только запутывает и так-то непростые вопросы о соотношении сущего и должного, точного понимания факторов и их «принципиальной оценки», беспристрастных анализов и императивов действий, выбора самих ценностных систем и ориентиров. Большинство выводов, относящихся к этому кругу сюжетов, получено, конечно, в рамках гносеологии и этики, но теория СОФЭ позволяет дать их лаконичную и четкую экспозицию, столь желательную в условиях нынешнего обществоведческого безвременья.
В научно-популярных источниках различие между знанием и оценкой, сущим и должным часто кладут в основу разграничения фундаментальных наук (главным образом естественных — о природе) и наук прикладных, в ряд которых помещают социальные и технические (в широком смысле, включая технологию, медицину, агробиологию и т.п.).
В этой связи важно отметить следующее. Природе как таковой никакой субъект деятельности «не нужен», и она никому ничего «не должна». Явления и процессы в природе (если в нее не вторгается человек) возникают и развиваются без чьих-либо «императивов», не потому, что они кем-то «одобрены», а по «естественным причинам»; исчезают вовсе не в силу чьего-либо «осуждения и запрета». Анализ наличного и прогноз возможного — вот альфа и омега естественнонаучного подхода к действительности.
Напротив, специфически человеческая (т.е. сознательная) деятельность, или «практика» просто не может существовать без оценочно-императивной составляющей, вне волевых целенаправленных усилий. Своими действиями люди в состоянии многое изменить в окружающей природе и в самих себе (по мере исторического прогресса — все больше и больше). Но результаты этой активности неоднозначны и носят альтернативный характер: они могут способствовать развитию индивидов, их различных групп и человечества в целом, сохранению природной среды жизнеобитания, однако могут и ставить все это под угрозу гибели. Способность и умение разбираться в этих результатах и принимать «правильные решения» как раз и сопрягаются с идеологией. Лишить людей последней означало бы, образно говоря, то же самое, что оставить экипажи судов или самолетов без компаса и каких-либо других средств ориентации при выполнении сложных и опасных курсов.
Разумеется, из того, что все сознательные действия подлежат нравственной оценке, а многие — общественному регулированию (законодательному, административному, политическому и др.), вовсе не следует отрицание необходимости беспристрастного, объективного, компетентного и в этом смысле «деидеологизированного» анализа этих действий, прогнозирования их возможных последствий. Идеологические клише чреваты непредвиденными провалами, спровоцированными принятием желаемого за действительное, торжественных обещаний начальственных лиц — за реальное приближение к намеченным целям. Взять в этой связи обещания быстро остановить экономический спад и добиться подъема после первой волны приватизации, посулы малыми силами «разрешить» военный конфликт в Чечне, и т.д. Немалую роль тут играло сокрытие необходимой для верных оценок и прогнозов информации (в каком-то смысле восходящее, пожалуй, к нелепым обычаям древности, вроде наказания вестников, приносивших дурные вести). В общем, «деидеологизированный», понимаемый как строго научный анализ позволяет отличать осуществимые замыслы от несбыточных затей, подбирать действенные средства реализации первых.
Вопрос, следовательно, заключается в другом — в том, как сопрягаются объективный анализ и идеологическая оценка. Есть философские направления (интуитивизм, релятивизм), которые эту совместимость принципиально отвергают: одобрение или осуждение суть де иррациональные реакции, обусловленные субъективным видением мира каждым участником событий, а не общезначимыми доводами. При несовпадении оценок одних и тех же событий разными идеологиями нельзя установить, какая из них вернее или лучше. Однако рациональный анализ и аргументация не только не излишни для оценивания человеческих действий, но и служат его непременной составляющей. Возникающие здесь трудности дедуктивного определения самых общих понятий («добро» и «зло», «польза» и «вред» и т.п.) — того же порядка, что и те, с которыми сталкиваются естественные науки («правое» и «левое», «время» и «пространство» и т.п.). Раскрыть содержание таких категорий, четко соотнести с ними конкретные факты способны прежде всего рационально подготовленные знатоки-специалисты, скажем, медики, юристы, инженеры, к услугам которых приходится прибегать «простым смертным» (чья способность распознавать пользу и вред для своего организма порой не выходит за рамки инстинкта самосохранения, а недостаток обществоведческих знаний мешает ориентироваться в собственных имущественных, гражданских и иных интересах). Но отсюда вытекает и необходимость усиленной моральной и правовой ответственности доверенных лиц специалистов (клятва Гиппократа у медиков, усиленные санкции за правонарушения, совершенные с применением специальных знаний, и т.п.).
Больше оснований, думается, имеет идеологический релятивизм. Действительно, каждому индивиду в той или иной мере присуща способность к оценке и самооценке («ты сам свой высший суд»), в том числе моральной (когда в человеке говорит совесть). Имеются группы единомышленников единоверцев, различия в убеждениях которых подчас разительны. Но они не беспричинны, а тесно связаны с социальным положением, подвержены глубоким историческим изменениям по мере развития цивилизации.
Крайняя слабость средств жизнеобеспечения первобытных обществ вынуждала отдавать безусловный приоритет императиву выживания рода перед судьбами индивидов («невыделенность личности как субъекта деятельности»), беспощадно избавляться от неработоспособных «дармоедов» в своем племени, вести истребительные войны с другими племенами за удобные для освоения «кормовые и гнездовые» участки.
Магистральная линия последующего развития цивилизации и ее идеологических компонентов — прогрессирующая (пусть в целом очень медленно, с перерывами, откатами назад, рецидивами прошлого) гуманизация социальных отношений и ценностно-императивных воззрений.
Этапными вехами в этом смысле стали:
- переход от родоплеменных и «местных» верований к личностно-ориентированным религиям (на базе выделения личностей из массы соплеменников);
- переход к сознательному, при участии и поддержке широких масс населения «строительству» новых социальных порядков и становление доктрины общечеловеческих ценностей;
- декларирование неотчуждаемых прав каждого человека (как альтернативы правам и привилегиям тех или иных социальных групп);
- наконец, возникшая на базе огромных производственных возможностей мировой экономики (и особенно стран-лидеров) стратегия всеобщего гарантирования прав человека для всех без исключения членов общества, прежде всего обеспечение материального достатка, свободы выбора занятий, смены режимов работы и досуга. В основу данной стратегии, известной как концепция устойчивого развития (одобренной странами-членами ООН в качестве «повестки дня XXI столетия»), положены важнейшие ценностные идеалы, в той или иной форме присущие доктринам социализма, коммунизма, цивилизованного капитализма (всеобщее благосостояние, социально ориентированная экономика, преодоление социально-классовой поляризации и эксплуатации человека человеком), скорректированные с учетом богатого как позитивного, так и негативного — опыта, попыток практического осуществления этих социальных систем.
Весь исторический процесс гуманизации шел в противоречивых формах. Достаточно вспомнить историю утверждения христианства с его гуманистическими идеалами, с моральным кредо духовного единения людей всех социальных положений, императивами милосердия и любви к ближнему. Из этой истории не вычеркнешь ни инквизиции, ни гонений на еретиков и раскольников, ни кровавых наветов на иноверцев... И все же у человечества хватило мудрости осудить, действовавших вопреки гуманным идеалам, но не отбрасывать сами идеалы, которыми манипулировали и прикрывались фанатики и лицемеры.
Столь же позорные парадоксы наблюдались при становлении политических демократических начал. Массовое попрание только-только провозглашенных прав человека в ходе якобинского террора во Франции, почти столетнее сохранение рабства негров и зверское истребление аборигенов-индейцев в США — все это, конечно, имеет свои конкретно-исторические объяснения; но никоим образом не оправдывает тех, кто стоял «во главе». Однако исторические коллизии — не основание для осуждения самих гуманистических идеалов и правовых механизмов их реализации и защиты.
То, что в годы советской власти официальная идеология была во многом фальшивой, что провозглашавшиеся ею принципы и идеалы не отражали практики «реального социализма», вовсе не означает ложности самих принципов и идеалов. Но возросшая на отвержении насильственно навязываемой идеологии концепция деидеологизации по существу отказывает в признании социально-нравственным оценкам вообще.
Классическую проблему «Экономическая эффективность — Справедливость» современные отечественные «деидеологизаторы» решают самым примитивным способом — устраняя из анализа, нигилизируя категорию справедливости. Экономическая система рассматривается под углом зрения эффективности, понимаемой узко утилитарно — как производительность, прибыльность производства, величина полученного валового внутреннего продукта и т.п.
Если бы речь шла только об игнорировании социально-нравственных оценок и идеалов в теоретических построениях, это было бы полбеды. Настоящая беда в том, что на практике перечеркнуты, отброшены многие элементы и механизмы экономической системы, ориентированные на обеспечение гуманистических идеалов.
Хотя в Конституцию РФ включены ценностные установки социально ориентированного правового государства, мало чем отличающиеся от известных во всем мире социалистических идеалов, на деле они находятся в вопиющем противоречии с фактами краха системы социальных гарантий (неплохо, хотя и небезупречно действовавшей в дореформенном обществе), развертывания острейшей социальной поляризации.
В этой связи хотелось бы подчеркнуть: каков бы ни был по своему генезису правящий режим, в его же интересах помнить и реализовывать важнейший идеологический и в то же время практический принцип — «не навреди!», известный в философской этике как категорический императив Канта: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Можно сказать, что на языке экономико-математических моделей СОФЭ категорический императив выступает как «принцип Парето оптимальности». Его использование особенно полезно в анализе взаимосвязей между экономической эффективностью и социальной справедливостью.
Остановимся теперь на прикладных аспектах теории СОФЭ.
При всем разнообразии экономико-математических задач («моделей»), описывающих практику жизнеобеспечения общества, т.е. хозяйственную деятельность в широком смысле, они содержат ряд общих составляющих. Множество возможных результатов каждого хозяйственного процесса и комбинаций вовлекаемых в дело трудовых, природных, капитальных ресурсов ограничено общими «лимитами» наличия в данном периоде каждого вида ресурсов, что определяет хозяйственный потенциал общества и отделяет осуществимые варианты от невыполнимых. Но помимо этой ресурсной границы производственных возможностей народного хозяйства существует не менее важная граница — социальной приемлемости.
К сожалению, «технически выполнимо» множество вариантов, грозящих гибелью или ущербом здоровью людей, существенным нарушением природного равновесия, последующей катастрофической остановкой самого хозяйственного процесса. Такие варианты должны быть исключены из дальнейшего рассмотрения. Это отвечает прежде всего жизненно важной задаче наведения элементарного порядка и создания дееспособных систем социальной безопасности еще до перехода к более детальной селекции приемлемых вариантов. А переход этот абсолютно необходим, ибо варианты обладают неодинаковой продуктивностью, в разной мере способствуют реализации неотчуждаемых прав и свобод населения в целом и его конкретных социальных групп. Подобные связи носят далеко не столь очевидный и однонаправленный характер, как в случае отсева заведомо неприемлемых решений. В экономико-математических задачах выбор из приемлемых вариантов опирается на инструментарий производственных и целевых функций. Последние ориентированы в двух главных направлениях. Первое — обеспечение максимального совокупного результата народного хозяйства (критерий экономической эффективности). Второе — гарантирование наилучших условий жизни населения и каждого человека, прав и свобод человека (критерий социальной справедливости). Коль скоро каждый из критериев может быть конкретизирован и развернут в более детальные, возникает проблема их взаимосогласования, сопряжения с многоцелевыми задачами.
В рамках СОФЭ приемы оперирования экономическим критерием как таковым и общие вопросы многокритериальности разработаны лучше, нежели проблема ориентации на критерии социальные. Она составляет, следовательно, наиболее актуальное направление дальнейшей разработки.
К настоящему времени неплохо исследован феномен возникновения системы цен продуктов (услуг) и оценок всякого рода хозяйственных ресурсов (как основы для «первичного» распределения доходов) в итоге решения задач оптимального планирования и управления. Цены, оценки в сопряжении с простыми правилами выявления «денежной выгодности» (рентабельности) вариантов позволяют хозяйственникам децентрализовано, «на местах», принимать решения, отвечающие оптимальному «народнохозяйственному плану». Но так называемыми рыночниками эти наработки начисто отвергаются. Они продолжают давнюю «либеральную» традицию призывов к полному невмешательству публичной (государственной) власти в экономическую жизнь, уверений в том, что неограниченная свобода рынков гарантирует наибольшее «общее благо» экономике и населению.
Поразительно, с каким упорством приверженцы этой идеологии «не замечают» ее грубейших несоответствий тяжелому опыту социально-экономической практики. Не нужно быть профессионалом экономистом, чтобы понимать, что самые выгодные коммерческие предприятия могут быть связаны с наркоторговлей, организацией заказных убийств, поджогов, взрывов и прочих терактов. Прибыльны производство оружия и торговля им, но эта деятельность не просто не ведет к общему благу, а прямо выходит в «недопустимое множество», связанное с истреблением человечества и разрушением цивилизации. Без явного формулирования и реализации жесткого приоритета высших ценностей (экономических, этических, правовых) по отношению к императиву прибыли (частно-хозяйственной выгоды) неизбежны тяжелые «провалы рынка». Нельзя слепо доверять спонтанно возникающим механизмам ценообразования. Их надлежит проверять, выясняя, какой потенциальной целевой функции сознательного руководства они могут соответствовать. Какова функция, таковы и оценки.
Впрочем, генеральные критерии тоже могут быть хорошими или плохими. Скажем, как общая установка приняла абсолютный, без каких-либо ограничений максимум текущего продовольственного потребления населения. На основе такой установки (и отвечающей этому критерию системы оценок) должен быть, очевидно, задействован вариант полного проедания посевного материала, чреватый тем, что без внешней гуманитарной помощи уже через год разразится гибельный голод. Напротив, максимум в инвестировании ради ускорения роста в будущем приведет (опять-таки, если не задействовать при формулировке цели определенные ограничения) к обращению всего урожая в «посевной запас», и голод наступит уже в текущему году.
Теоретическое исследование рыночного хозяйства несколькими поколениями экономистов показало, что более или менее приемлемое соответствие результатов производства «общему благу» в режиме рыночного саморегулирования может обеспечить лишь практически неосуществимый ныне уклад «совершенной конкуренции». Речь идет по сути о мелкотоварном укладе, где нет предприятий и объединений, способных диктовать партнерам «условия торговли», преодолевать давление публичной власти. В нашей же экономике, как известно, доминируют мощные хозяйственные структуры, деятельность которых обусловливает режим «несовершенной конкуренции» (его проявлениями выступают олигопольная или министерстко-ведомственная драка за квоты, фонды, привилегии по сбыту и т.д.) во всех своих антигуманных и «анти-хозяйственных» ипостасях. Публичная власть, надлежавшим образом критериально нацеленная, должна быть в силах обязать всех участников социально-хозяйственной деятельности не причинять ущерба кому бы то ни было. И тогда, как следует из разработанной в рамках СОФЭ теоремы взаимности, используемые методы регулирования (будь то директивное или специфически рыночное управление) будут приводить (при сохранении широкой самостоятельности разнообразных хозяйственных структур) к одному и тому же оптимальному народнохозяйственному плану, а все порожденные «локальными критериями» системы оценок окажутся пропорциональными, т.е. практически («с точностью до масштаба денежной единицы») одинаковыми. При этом различие возможных «субстанций оценок» («трудовая стоимость» или «полезность»), вопреки убеждению многих сторонников той или иной концепции ценности, оказывается малосущественным на фоне единообразия структуры оценок продуктов и факторов производства. Эта теоретическая разработка свидетельствует о том, что в принципе имеются широкие возможности не причиняющего кому-либо ущерба улучшения общехозяйственного структурирования производства и распределения жизненных благ.
Пока граница производственных возможностей не достигнута, всегда имеется вариант, скажем, увеличения ВВП и роста первичных доходов (вознаграждений за вклады в совокупный результат) лидирующих участников подъема без «перекачивания» им ресурсов и доходов остальных. Есть и вариант равномерного (в одинаковых пропорциях) улучшения позиций всех субъектов хозяйствования. Эта осуществимость «социально безобидного» или взаимовыгодного продвижения к полному освоению потенциала и является привлекательным свойством «Паретооптимизации».
И напротив, выход экономики на «эффективную грань», на полную реализацию производственного потенциала обусловливает возможность дальнейшего укрепления статуса одних участников только за счет перелива ресурсов и сокращения доходов других субъектов. Сказанное не означает, что такое перераспределение должно быть исключено при неполном использовании обществом в целом имеющихся ресурсов. Напротив, может оказаться, что существующее распределение прав собственности и соответствующих доходов не эффективно, сопровождается растратой ресурсов и целесообразны те или иные перемены. Собственно говоря, функция такого перераспределения реализуется в рыночном хозяйстве механизмом конкуренции. Однако этот механизм в реальной жизни далеко не безусловен, его воздействие ограничено многими факторами и обстоятельствами, и в первую очередь — наличием монополистических и олигополистических структур. А, как было показано Р. Коузом, при наличии трансакционных издержек распределение прав собственности влияет на эффективность производства. Поэтому и в условиях рыночного хозяйства актуальной с позиции общества становится централизованное вмешательство в распределение элементов производственного потенциала. На такие перемены в отношении организаций (юридических лиц) нет абсолютного запрета в самой «либеральной» экономике. Предприятие или объединение может быть распущено или реорганизовано с полной или частичной передачей его ресурсов более продуктивным пользователям. Разумеется, все подобного рода меры должны быть законодательно регламентированы.
Аналогом «Паретооптимальности» применительно к жизнеобеспечению людей («физических лиц») является конечное распределение доходов и жизненных благ. Недостаточность самого по себе первичного (сообразно участию и личным вкладам в хозяйственный результат) распределения обусловлена демографически неизбежным и по тем или иным причинам экономически и политически необходимым неучастием или неполным участием широких контингентов населения в активной хозяйственной деятельности. Цивилизованное общество, в частности, обязано содержать или материально поддерживать тех людей, участие которых в продуктивной деятельности ограничено (престарелые, инвалиды; лица, находящиеся на излечении или в процессе переобучения и смены занятий; дети и молодежь, еще не готовые к самостоятельной работе, тех, чьи доходы «от производства» по объективным причинам не обеспечивают достойного уровня жизни или даже прожиточного минимума). Отсутствие такой помощи социально безнравственно, да и экономически неэффективно — так же, впрочем, как и принудительное отлучение (хотя бы частичное) от работы трудоспособных. Ведь труд, как и досуг, — не только средство к жизни, но и ее «образ», и в этом смысле — социальное благо. Перераспределение доходов требуется и в отношении временно потерявших работу вследствие изменения производственной структуры, технологической перестройки, сокращения штатов и т.п.
Экономически неэффективны и полная безработица трудоспособных, и неиспользование потенций частичной посильной занятости, скажем, пенсионеров, если их труд позволяет получать прибавку чистого продукта за счет которой можно хотя бы отчасти оплачивать их жизнеобеспечение.
Конечное (вторичное) распределение доходов, потребительских благ должно быть ориентировано на потребности, в идеале — быть адекватным им. Ведь «потребительская сила» разных людей не соответствует их производительным способностям или даже меняется в противоположном с ними направлении. Известен, скажем, факт повышенных потребностей молодежи (связанных с быстрым ростом организма, с необходимостью обучения и образования), тогда как их квалификация и опыт недостаточны. А высококвалифицированные работники старшего возраста с максимальным потенциалом «добывания» доходов зачастую резко снижают объем своих потребительских притязаний после того, как «выпускают в жизнь» взрослых детей. Такого рода явления, фиксируемые демографической статистикой, могут составить длинный перечень. Перераспределение доходов, ориентированное на критерий «по потребностям» и широко практикуемое во внутрисемейных отношениях, получает в современной цивилизации вид общественно организуемой, контролируемой и во многом финансируемой системы социальной защиты и поддержки. Подобная система использования совокупного дохода позволяет обеспечивать наилучшие демографические параметры воспроизводства и формирования кадров для дальнейшего прогресса экономики. Причем практика ряда западных стран по введению гарантированной выплаты всем гражданам прожиточного минимума показывает, что это не плодит лентяев и тунеядцев, не снижает активности населения в переподготовке и трудоустройстве.
Необходимо в этой связи уйти от распространенного гипертрофирования значимости первичного распределения доходов по принципу: труду — зарплата, капиталу — процент, земле — рента, предпринимательству — прибыль. Надо иметь в виду, что факторы и факторо-владельцы — это не одно и то же. С одной стороны, скажем, капиталисты предприниматели зачастую одновременно выступают в роли землевладельцев, работников специалистов, т.е. представляют все факторы и присваивают все виды первичных доходов. Нет никаких принципиальных препятствий к тому, чтобы в такой роли (при соответственном социальном переустройстве) стали выступать все активные (трудоспособные) граждане. С другой стороны, ниоткуда не следует, будто «доходы от факторов» молено использовать только на их воспроизводство (зарплату — на жизнеобеспечение работников и их семей, прибыль — на реновацию и накопление капитальных активов, ренту — на мелиорацию земель и т.п.); соответствующие доходы широко расходуются и по другим назначениям. Хорошо, к примеру, известно: все большую роль в современной экономике играют производственные инвестиции за счет сбережений заработков трудящихся, а не только из прибыли; немалые резервы финансирования «неземельных» проектов связанной с рентными доходами и т.п.
В социально справедливой и эффективной экономике могут быть оправданы и отдельные осуществляемые государственной властью крупномасштабные перераспределения доходов и факторов производства. Это, прежде всего, касается компенсаций или восстановления прав необоснованно ущемленных граждан, скажем вкладчиков Государственных сбербанков или тех, кто пострадал от приватизации, проведенной с правонарушениями. Существенно иная ситуация возникает в случаях, когда явные правонарушения отсутствуют, но здравый, экономический анализ показывает желательность, скажем, ренационализации. Известно, что принудительное отчуждение частной собственности (как правило, на началах выкупа) осуществлялось в ряде стран традиционного капитализма. Вообще целесообразно было бы принятие поправок к законодательству, вводящих для недавно приватизированных объектов переходный режим, в течение которого эти объекты должны находиться в доверительном управлении новых обладателей. Стоило бы предусмотреть при этом следующую схему: если трасто-держатели не справляются с задачами налаживания эффективного хозяйствования и социальными обязательствами (например, по созданию новых рабочих мест, поставкам госзаказной продукции), объект может вновь переходить в собственность государства. Такого рода цивилизованная приватизация в состоянии дать заметный скачок эффективности экономики.
В соответствии с вышесказанным, причины российского кризиса во многом сопряжены с неразработанностью законодательства, фиксирующего правила экономического поведения, в имеющейся для определенной группы лиц возможности безнаказанно нарушать законы. Это позволяет получать доходы от деятельности, наносящей прямой ущерб населению и стране в целом. Существенной причиной является и развал системы управления экономикой, ибо новый механизм по сути до сих пор не создан, а старый сломан. Страна перестала быть административно управляемой, а условия для созидательного действия законов рынка еще не сформировались. Создавшейся неразберихой в корыстных целях пользуется «амальгама» коррумпированного высшего чиновничества и узкого слоя предпринимателей.
Пороки, заложенные в реформационные программы и ярко демонстрируемые в ходе их реализации, были выявлены многими учеными экономистами еще тогда, когда общественность была относительно этого в полном неведении. В ряду таких специалистов находятся и сторонники теории СОФЭ. С ее позиций многие из подобных пороков распознаются достаточно легко. Будучи с самого начала ориентированной на разработку концепции эффективного функционирования экономики и методов рационального хозяйствования в целях максимизации общественного богатства и благосостояния населения, она выработала объективные критерии оценки «вклада» различных мероприятий по реформированию экономики в достижение этих целей. По таким критериям значительная часть действий реформаторов (начиная со спонтанной, совершенно неподготовленной либерализации цен) имеют отрицательную оценку. Более того, теория СОФЭ позволяет выявить необходимые условия, игнорирование которых в процессе реформ неизбежно ведет к отрицательным экономическим и социальным последствиям.
Тем не менее, теория СОФЭ, будучи в оппозиции к официальной науке «дореформенного» периода, как уже отмечалось, осталась в положении аутсайдера и ныне.
В настоящее время необходимость основательной смены курса реформ в направлении его подчинения целям, провозглашаемым теорией СОФЭ, становится особенно очевидной. Конечно, сделать это сейчас значительно труднее, поскольку уже сложилась прослойка элиты, обладающей значительной властью и создающей свое богатство за счет обнищания России.
И все же такой перелом абсолютно необходим. Для этого нужна серьезная научно обоснованная программа с планом мероприятий по осуществлению нового этапа реформ и тщательным анализом социально-экономических последствий каждого шага. Если она будет преследовать действительно общенациональные цели, то в ее разработке не обойтись без теории оптимального функционирования экономики.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
