Политическая экономия развивалась на протяжении последних столетий прежде всего как теория рыночной экономии, но при этом она всегда была критична по отношению к своему предмету, всегда отражала и прогрессивную миссию товарных отношений, и их внутренние пределы и ограниченность. Между тем последние десятилетия ознаменовались не только широчайшей экспансией рынка во все сферы человеческой жизнедеятельности, но и нарастающей экспансией догм безоговорочной благотворности свободного рынка. В экономической и общественной жизни, даже в духовной сфере все шире распространяется то, что Джордж Сорос назвал «рыночным фундаментализмом», – ситуация, когда не только экономические, но и социальные, культурные связи человека рассматриваются как те или иные разновидности «рыночных сделок».
Как следствие и предпосылка этого в экономической теории воспроизводится феномен, который Александр Бузгалин образно охарактеризовал как «рыночно-центризм», – ситуация, когда на место объективного анализа различных социально-экономических систем, рассматриваемых через призму их рождения, развития и заката, приходит единый и единственный центр – рынок, а все остальное рассматривается как всего лишь его «провалы», которые, естественно, необходимо свести к минимуму. И если в 1960-е годы казалось, что «рыночный фундаментализм» умер, то в нынешнем веке выясняется, что он возрождается, причем с новой силой.
Причины этого многогранны. Установка на демонизацию государственной активности в хозяйственной жизни общества возникла как ответ на избыточное распространение уравнительных механизмов в практике государств зрелого капитализма. Считается, что, начиная с 70-х годов прошлого века, он стал страдать от слишком мощных перераспределительных процессов, блокирующих инвестиционную активность и, стало быть, вызывающих стагнацию экономики. В результате появилась потребность в восстановлении якобы утраченной справедливости в отношении тех, кто уплачивал огромные налоги и казался ущемленным, отдавая значительную часть своих первичных доходов государству в интересах социального выравнивания. Вспомним знаменитый призыв Маргарет Тэтчер: «Да здравствует право на неравенство!». Инфляционные всплески в сочетании с застоем хозяйственной активности в странах зрелых рыночных экономик в середине 1970-х стали чуть ли не целиком приписывать кейнсианским рецептам управления экономикой и будто бы всегда потакающему иждивенческим инстинктам социальному государству.
В результате вместо разумного осмысления и плавной корректировки отдельных практик деструктивного патернализма «право на неравенство» стало восстанавливаться в традициях раннего капитализма брутально-манчестерского типа, почти изжитого во второй половине ХХ в. Под лозунгами «Назад к Смиту» и «Пороки каждого – благосостояние для всех» начался стремительный процесс демонтажа социального государства. Беспрецедентно долгий экономический рост на Западе вплоть до глобального финансово-экономического кризиса делал этот процесс незаметным и, следовательно, общественно бесконфликтным. Когда доходы растут у всех, не так уж важно, что у некоторых они растут особенно быстро. Но положение резко меняется, когда реальные доходы большинства перестают расти или даже снижаются, а «некоторые» продолжают обогащаться. Именно так выглядит наш мир сегодня.
И именно поэтому в нем обостряются ранее латентные социальные конфликты.
Мировоззренческая установка на примат индивидуального интереса и игнорирование общественного плюс революция в информационных технологиях создали некий космополитический феномен, который можно обозначить как «финансовая номенклатура мира».
Здесь я хотел бы несколько подробнее остановиться на вопросе о роли экономической науки в социально-экономическом развитии в частности и о соотношении теоретического знания и практической политики вообще. Ведь это только на первый поверхностный взгляд кажется, что академические споры не имеют отношения к конкретной экономической политике. На самом же деле практикующие политики, их советники и консультанты всегда вольно или невольно руководствуются в своих действиях и рекомендациях более или менее целостной теоретической конструкцией. Она оказывает мощное воздействие на принимаемые решения, которые в зависимости от ее содержания и восприятия могут быть благотворными или не очень.
Сегодня стало особенно очевидно, что увлечение ложно понятой концепцией экономической свободы способно порождать эффекты, прямо противоположные ожидаемым, и тем самым серьезно противодействовать оздоровлению ситуации в стране.
Если, скажем, исходить из справедливости предположения, что «чем меньше государства, тем лучше для экономики», или что, как писал Мизес, любая государственная деятельность есть зло, – иначе говоря, раз сознательное регулирование вредно в принципе, – надо просто от него избавляться.
Я считаю, что отнюдь не случайно в России большие проблемы с более или менее консолидированной влиятельной силой, способной выявлять и реализовывать интересы общества как такового.
Сама категория «общественный интерес» оказалась здесь в значительной мере дискредитированной, что, в общем-то, вполне можно понять. Трудно было ожидать чего-то иного после длительного притеснения индивидуума государством в условиях коммунистической диктатуры. Но понять – не значит принять. Совсем не обязательно было вместе с грязной водой выплескивать и ребенка. А случилось именно так.
И в результате место лицемерного «раньше думай о родине, а потом о себе» заняло не менее лицемерное «эгоизм каждого – благо для всех». Причем неизвестно, что в этой последней формулировке преобладает: установка на необузданную свободу по чисто мировоззренческим мотивам или вынужденная преданность ей в силу якобы закономерной слабости власти в условиях радикальной системной трансформации.
Вообще, если говорить о нашей стране, то мне кажется, что непропорционально большое влияние радикального либерализма в «обслуживании» конкретной экономической политики в сегодняшней России связано в первую очередь с устаревшим и потому явно неадекватным пониманием современного основного потока в экономической теории. Судя по всему, фаза упрощенного неолиберализма либо завершена, либо близка к исчерпанию. Новейшие теоретические изыскания макроэкономического характера и на Западе, и на Востоке прямо признают наличие некоего особого общественного интереса, который далеко не всегда сводится к интересам частных хозяйствующих субъектов.
В этой связи новую интерпретацию получает участие государства в современной экономике. Оно уже не вмешивается в экономическую жизнь социума, а действует в нем в качестве равноправного рыночного игрока, стремясь реализовать этот особый общественный интерес. А раз государство становится рыночным игроком, его деятельность должна подчиняться правилам рационального поведения. Иначе говоря, в каждый данный момент времени максимизация того или иного общественного интереса достигается при строго ограниченных ресурсах.
Отсюда вытекает новый, более широкий взгляд на формирование рыночного равновесия, предполагающий включение в число самостоятельных субъектов рынка государства, стремящегося максимизировать собственную функцию социальной полезности. Все это составляет некую целостную концепцию, которую мы (совместно с профессором А. Я. Рубинштейном) излагаем в недавно вышедшей монографии «Экономическая социодинамика».
Как бы то ни было, если общественный интерес воспринимается только как сумма личных интересов и никак иначе, государство с его разнообразной экономической активностью неминуемо должно быть оттеснено на обочину социального устройства. Но если государство выступает как демократически уполномоченный и подконтрольный гражданскому обществу представитель единых интересов составляющих его членов, то такое государство должно быть неотъемлемым актором экономического процесса.
Иная же позиция ведет к воспроизводству рыночного фундаментализма. А это чревато многими негативными последствиями: более чем тридцатилетнее господство этого подхода с его демонстративным пренебрежением интересами общества как такового привело не только к чреватой взрывом социальной поляризации. Стало очевидным, что возведение эгоизма в ранг общественной добродетели наносит серьезный вред этическим скрепам социума.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Неистовость в стремлении к гедонизму, консюмеризму и комфорту вытесняет такие ценности, как сострадание, сочувствие и солидарность, порождая в обществе разобщенность и апатию. В то же время кристаллизуются протестные настроения, правда, без заметных успехов в формулировании внятных альтернативных моделей более гуманного общественного устройства. Как бы то ни было, широко распространяется скептицизм по отношению к политическим партиям, вплоть до прямого отказа им в доверии, а политики в большинстве своем воспринимаются как слишком прагматичные и коррумпированные.
Неудивительно, что разнородные протесты в разных частях планеты объединяются против финансовой олигархии, по-прежнему боготворящей золотого тельца. Такой широкой реакции властная элита не ожидала. Ей понять бы, что проповедь неравенства, будучи реализованной, размывает основы общества – демократию и средний класс, созданный социальным капитализмом. Но не тут-то было…
«Вообразите страну», – восклицает бывший министр труда в администрации Клинтона Роберт Райх, – «в которой самые богатые получают все экономические плоды. Они фактически аккумулируют столь много национального дохода и богатства, что средний класс теряет покупательную способность, чтобы поддерживать высокие темпы развития экономики.
У большинства представителей среднего класса заработная плата сократилась, и их главный актив – жилища – стремительно утратил свою стоимость».
В этой ситуации резко возрастает влияние правых и левых популистов, получающих все больше голосов на выборах. При этом поляризация общества ведет не только к социальным конфликтам. Монопольная власть имущих начинает выхолащивать содержание демократических институтов, чтобы манипулировать общественным сознанием в своих интересах.
Система сдержек и противовесов перестает работать, политическая состязательность ослабляется, и граждане лишаются возможности участвовать в осознанном выборе общественно необходимых решений. Видя, как гипертрофия денег подавляет их волеизъявление, люди начинают протестовать. И это не реакция паразитов, «присосавшихся к субсидиям», как любят говорить наши правые, а ответ униженных и оскорбленных на идеи, ставшие слишком материальной силой и приведшие к царству несправедливости.
Выход – в движении к подлинно социальной рыночной экономике, где свобода и справедливость не исключают, а дополняют друг друга. Отсюда запрос общества на солидную социальную левую силу, уравновешивающую современную финансовую олигархию. Может быть, предстоит вернуться к политико-экономическим (и не только) идеям Карла Каутского, Розы Люксембург, Георгия Плеханова. Так или иначе, предстоит вернуться к обновленному варианту социальной демократии, придавшей капитализму «человеческое лицо» в 1950–70-е годы, и бороться с выхолащиванием демократии, к которому как раз и привело господство квазирелигиозной веры в силы рыночного саморегулирования.
Нельзя, конечно, не видеть, что решение такой задачи сильно затрудняется тем, что, в отличие от социализма или кейнсианства, неолиберальная идея замешана на гипертрофированном личном интересе ее носителей и без сопротивления не отречется от порочной элитарности, обеспечившей беспрецедентное в новейшей истории обогащение меньшинства. Сейчас она использует все средства, чтобы остаться монопольной идеологией: капиталы финансовой олигархии, бюрократические аппараты национальных и международных структур, большую часть СМИ.
И все же еще остается надежда исправить ситуацию до ее превращения в катастрофу. Как бы банально это ни звучало, для этого необходимо поощрять международное сотрудничество между организациями гражданского общества, правозащитными группами и другими неправительственными организациями, поддерживающими перемены. При этом надо найти силы справиться с финансовой олигархией без социальной дезинтеграции. Срочно должны быть созданы международные механизмы борьбы с налоговыми убежищами и уклонением от уплаты налогов, мошенничеством и коррупцией.
Придется также инициировать согласованные акции за повышение корпоративных налогов, введение налога на финансовые операции. Необходимо поддерживать все меры, направленные на отделение бизнеса от политики. Наконец, надо восстановить решающую роль социальной сферы и подчинить экономику обществу, так как именно она должна служить обществу, а не наоборот.
Понимание того, что пора объединиться против финансовой олигархии и обслуживающих ее интересов, должно не только войти в сознание ущемленных неравенством, но и побудить их цивилизованно отстаивать свои права. История уже подвела стороны к баррикадам.
Так что и тем, и другим самое время вспомнить предупреждение Джона Кеннеди: «Тот, кто противится мирной революции, получит насильственную»…
Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.
Ничего не пишите и не используйте калькулятор, и помните - вы должны отвечать быстро. Возьмите 1000. Прибавьте 40. Прибавьте еще тысячу. Прибавьте 30. Еще 1000. Плюс 20. Плюс 1000. И плюс 10. Что получилось? Ответ 5000? Опять неверно.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
