История Европейского союза связана с идеей создания оборонного и политического сообщества. Однако эта идея, вполне естественная в послевоенной ситуации, когда Европа особенно остро ощущала необходимость объединения усилий для противодействия самой возможности новых войн на ее территории, и ставшая особенно актуальной в условиях обострявшейся конфронтации между Востоком и Западом и развернувшейся гонки вооружений, была реализована лишь в бумажных проектах, занявших в середине 50-х гг. почетное место в европейских архивах. Было бы наивным искать причины этого в разногласиях европейских государств, а виновных — во французском Национальном собрании того времени, отклонившем амбициозные планы. Главные причины заключались совершенно в ином. Прежде всего, поддержание действенной совместной обороны напрямую зависело от наличия адекватной финансово-экономической базы и военной промышленности, которая в послевоенной Европе была заметно ослаблена. Кроме того, военно-политическая интеграция требовала относительно высокой степени экономического единства европейских государств, только вступивших на этот путь. И наконец, Европа не могла претендовать на военно-политическую автономию в биполярном мире, безопасность которого определялась диалектикой противостояния двух супердержав, обладавших супероружием.
Эти причины, как внутренние, так и внешние, определяли возможности европейского сотрудничества в области внешней политики, безопасности и обороны, его основные ограничения и перспективы. Его развитие обусловлено объективными тенденциями интернационализации хозяйственной жизни, в результате которых на европейском континенте после окончания Второй мировой войны сформировалось самое мощное и динамичное интеграционное объединение в мире. В то же время европейская военно-политическая интеграция подчинена логике отношений в области безопасности, которые определяют ее темпы, потенциал, пределы и конкретные формы. Изменение соотношения и воздействия этих внутренних и внешних факторов позволяет разделить историю европейского сотрудничества в сфере внешней политики, безопасности и обороны на два принципиально различных периода, которые условно можно назвать «конфронтационный» и «пост-конфронтационный».
В условиях двухполюсного мира, представленного противостоящими центрами силы в лице США и СССР, внешние факторы не просто оказывали доминирующее влияние на развитие европейского сотрудничества в вопросах безопасности и обороны, но и являлись противоположно направленными по отношению к его объективным внутренним векторам. Революционные изменения в Европе на рубеже 90-х гг. открыли перед западноевропейским интеграционным центром абсолютно новые перспективы. С окончанием «холодной войны» снизилось сдерживающее влияние внешних факторов на развитие европейской интеграции, а многие из них стали, напротив, оказывать на него все более заметное стимулирующее воздействие. В результате основных изменений на международной арене перед западноевропейскими государствами открылось пространство для реализации внутреннего потенциала интеграции в сфере внешней политики, безопасности и обороны. Более того, эта интеграция, обретя собственную динамику в рамках Европейского союза (ЕС) и Западноевропейского союза (ЗЕС), стала существенным системообразующим фактором европейской безопасности. За последнее десятилетие прошлого века этот процесс существенно активизировался. Вопрос о формировании общей европейской оборонной политики и обороны на основе «европейской идентичности в сфере безопасности и обороны» (ESD) выведен за рамки «принципиальной возможности» и находится на стадии конкретной концептуальной проработки в ЕС/ЗЕС.
Таким образом, перед Европой, заявившей о своем стремлении к обретению собственного сильного и единого голоса на международной арене, к соответствующему перераспределению роли и ответственности в европейской системе безопасности с США, в том числе и в рамках НАТО, и обладающей для этого несоизмеримо большими возможностями по сравнению с начальным периодом интеграции, на рубеже XX в. стоит серьезный вызов: необходимость создать для достижения этих амбициозных целей адекватный практический и институциональный потенциал как базы эффективной Общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ). Подготовительная работа для этого фактически завершена принятием Амстердамского договора, вступившего в силу 1 мая 1999 г. По мнению большинства европейских официальных лиц и экспертов, его положения впервые создают все необходимые правовые условия для наполнения европейской идентичности в сфере безопасности и обороны практическим содержанием. Однако, открыв «новые горизонты» интеграции, Амстердамский договор не решил многие существенные «старые проблемы», доставшиеся ЕС в наследство от Маастрихтского договора: неопределенность институционального будущего, сроков и этапов европейской интеграции в области второй опоры.
От Маастрихта к Амстердаму: новые горизонты, старые проблемы
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
«Разделение труда» между ЕС и ЗЕС, сложившееся в сфере европейской интеграции по вопросам внешней политики и безопасности, позволило европейским странам добиться существенного прогресса в этой области. Вместе с тем продолжается все более заметное сближение институциональных направлений такого сотрудничества. С одной стороны, его рамки существенно расширены Маастрихтским, а затем Амстердамским договорами, а институт ОВГ1Б может быть распространен и на совместную оборонную политику (СОП) с перспективой создания совместной обороны (СО). С другой стороны, ЗЕС не только признан военным компонентом ЕС и обеспечил участие в своей работе в качестве наблюдателей всех стран ЕС, не входивших в его состав, но и последовательно укрепляет свою политическую роль в европейской системе безопасности.
Однако сохраняющаяся институциональная двойственность интеграции на этом направлении является отражением внутренней противоречивости этого процесса. Развитие европейского сотрудничества в области безопасности и обороны на всех его этапах требовало от членов ЕС и ЗЕС сложных компромиссных решений, позволяющих совмещать две противоположные, по существу, цели. С одной стороны, — это формирование «европейской идентичности» и практическое строительство политического союза ЕС, включающего оборонное измерение, с другой стороны, — сохранение и укрепление НАТО как основы западной или даже всеевропейской системы безопасности. Акцентирование на одном из этих стратегических ориентиров разводило европейских партнеров по двум политическим полюсам. На «евро-центристском» роль лидеров традиционно принадлежала Франции и Германии, на «атлантическом» — Великобритании, поддерживающей «особые отношения» с США. Несмотря на то, что в новой ситуации после окончания «холодной войны» выбор между «евро-центристской» и «атлантической» линиями политики стал относительно менее острой проблемой, и это позволило на пост Маастрихтском этапе довольно успешно сочетать европейскую военно-политическую интеграцию с сохранением за НАТО решающей роли в западной системе безопасности, существующая дилемма развития «европейской идентичности в сфере безопасности и обороны» по-прежнему является основополагающей для практического европейского строительства в этой области.
Неудавшиеся попытки «евро-центристов», прежде всего Франции и Германии, определить в рамках Амстердамского договора конкретную перспективную программу развития европейских институтов, в частности поэтапной интеграции ЕС (ОВПБ) и ЗЕС, существенно ограничивали возможности инструментов, как ЕС, так и ЗЕС по продвижению к провозглашенной и более определенной после Амстердама цели формирования СОП и СО. Это встретило упорное сопротивление не только со стороны США, стремящихся снизить степень европейской военно-политической автономности путем ее ограничения атлантическими рамками, но и европейских «атлантистов» во главе с Великобританией, опасающихся эрозии трансатлантических отношений и американской роли в Европе.
В ходе Межправительственной конференции по пересмотру Маастрихтского договора идеи «евро-центристов», в частности, были конкретизированы в так называемом «Проекте шести». Бельгия, Испания, Италия, Люксембург, Франция и ФРГ представили на сессии Совета министров иностранных дел ЕС (25 марта 1997 г., Рим) совместный документ в форме протокола по статье J.4.2 Раздела V (Положения по ОВПБ) Договора о ЕС. Он предусматривал интеграцию ЗЕС в ЕС в три этапа. Первый этап предполагал гармонизацию структур и механизмов обоих союзов при сохранении институциональной независимости ЗЕС. На втором этапе на ЗЕС возлагалась ответственность за выполнение военных антикризисных мероприятий, но функции по принятию решений (в том числе и в отношении самого ЗЕС) передаются Совету ЕС. Секретариат ЗЕС инкорпорируется в Секретариат Совета ЕС, а между другими структурами союзов устанавливаются прямые связи, позволяющие ЕС непосредственно использовать такие органы ЗЕС, как Центр оборонного планирования, Ситуационный и Спутниковый центры. На заключительном, третьем этапе предполагалось полное завершение интеграции ЗЕС в ЕС и включение статьи V (о взаимных военных гарантиях) Брюссельского договора, учреждающего ЗЕС, в Договор о ЕС или дополняющий его протокол. При этом за каждым государством ЕС закреплялось бы право не присоединяться к механизму взаимных гарантий. Этот план был поддержан также Нидерландами, которые воздержались от официального присоединения к нему лишь в силу своего положения председательствующего в ЕС государства.
Характерно, что в оппозицию этому проекту «евро-центристов» встала не только Великобритания, отстаивающая «атлантическую» линию европейской интеграции и высказавшаяся за более тесное взаимодействие, но не слияние ЗЕС с ЕС. В противном случае это противоречило бы целям Атлантического альянса и обязательствам, существующим в НАТО. Ее поддержала нейтральная Швеция, что свидетельствует о появлении в европейской дискуссии по интеграционной стратегии в сфере безопасности и обороны наряду с двумя традиционно оппозиционными течениями «евро-центризма» и «атлантизма» третьего измерения, требующего от стран ЕС/ЗЕС дополнительной гибкости в области «второй опоры». Шведский министр иностранных дел Л. Йельм-Валлен указала, что принятие «Проекта шести» поставило бы под угрозу процесс расширения ЕС и неприемлемо не только с учетом нейтрального статуса некоторых его членов, но и положения ряда стран, входящих в «семью ЗЕС».
Проект был, отвергнут, несмотря на попытки «евро-центристов» снять существующие в ЕС/ЗЕС противоречия путем придания интеграции в сфере ОВПБ дополнительной гибкости. Соответствующее предложение было внесено в Совет ЕС Францией и ФРГ. Их идея включить в Амстердамский договор соответствующие положения о большей гибкости и углубленной интеграции (в тех областях и для тех стран-участии, которые признают это необходимым) получила принципиальную поддержку большинства членов ЕС. Однако некоторые из них (Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Италия, Португалия, Швеция) выдвинули собственные развернутые предложения, не всегда совпадающие с франко-германскими. Швеция и Италия, например, в отличие от Франции и ФРГ высказались за то, чтобы применение принципа «углубленного сотрудничества» было скорее исключением, чем правилом. Разногласия сторонников «гибкости» касались и количественных критериев и механизмов осуществления такого сотрудничества. Еврокомиссия, поддержав в целом идею «углубленного сотрудничества», также внесла две существенные оговорки. Оно, во-первых, должно являться крайним средством в ситуациях, когда достижение единства невозможно, во-вторых, — осуществляться в единых, а не специальных институциональных рамках (принятых, в частности, для Шенгенских соглашений). Однако и эти предложения натолкнулись на категорические возражения Великобритании. Ее несогласие нашло понимание у тех, кто выступает, как, например, Греция, против институционального закрепления различий в ЕС. Проявленная Данией «гибкость в отношении гибкости» также размывала позиции «евро-центристов»: Дания отказалась признать универсальным принцип единогласия для решений об «углубленном сотрудничестве», согласившись на возможное исключение лишь для ОВПБ.
В результате, хотя страны ЕС/ЗЕС продемонстрировали готовность предпринять энергичные усилия по преодолению отставания их интеграции в сфере военной политики и безопасности по сравнению с другими направлениями, прорыва в то время добиться не удалось. Компромиссы, достигнутые между «евро-центристами» и «атлантистами» в Амстердаме, означали, как и прежде, в основном расширение горизонтов сотрудничества при отложенном выборе практического продвижения к ним. О том, что принятие практических решений действительно в большой мере было отложено на будущее, свидетельствует, в частности, предложение, выдвигавшееся в ряду других в заключительный день Амстердамского саммита председательствовавшими Нидерландами. Это предложение состояло во включении в текст Договора нового пункта о пересмотре статьи касающейся взаимоотношений ЕС и ЗЕС, через пять лет после его вступления в силу. Однако и это положение, позволявшее вернуться к вопросу о слиянии обоих союзов, было заблокировано Великобританией. Ее согласие на другие компромиссные формулировки, внесенные Нидерландами, также во многом означали, устранение в части Договора, касающейся «второй опоры», чрезмерной, по мнению Великобритании, «евро-центристской» конкретики в обмен на ее согласие на расширение перспектив сотрудничества. В итоге положение о поэтапном слиянии ЗЕС с ЕС было принято с оговоркой об их «возможной» интеграции.
Основные ограничения в рамках принятой модели (формальной автономии ЗЕС и ЕС при развитии и институционализации связей между ними с общей перспективой постепенной интеграции ЗЕС в ЕС) обусловлены недостаточно эффективным механизмом связей ЕСЗЕС. В период до Маастрихта это не играло принципиального значения, поскольку «разделение труда» закрепляло за каждым из институтов свою сферу ответственности. После Маастрихта, и в еще большей степени — после Амстердама, единым «конечным продуктом» для ЕС и ЗЕС стало формирование европейской идентичности в сфере обороны и безопасности (СОП и СО), а «разделение труда» между ними основывается на сочетании имеющихся в их распоряжении инструментов и средств. Однако Амстердамский договор не устранил принципиального недостатка механизма связей ЕСЗЕС. Он состоит в том, что, с одной стороны, ЕС формально не определяет деятельность ЗЕС (ограниченность возможностей ЕС), с другой стороны, ЗЕС должен ориентироваться на решения ЕС (ОВПБ) как один из его компонентов, что снижает его инициативность и оперативность (ограниченность возможностей ЗЕС).
В этих условиях ЗЕС, считающийся соединительным звеном между НАТО и ЕС, по-прежнему играет, скорее, роль двойного агента. Став частью развития Европейского союза, но, не входя в него, он не обладает достаточным военным потенциалом и политическим весом, чтобы выйти из тени НАТО, и вынужден ориентироваться на нее. Не удивительно, что взаимодействие между НАТО и ЗЕС, как подтвердил недавно председатель Ассамблеи союза Л. М. де Пюиг, развивалось много лучше, чем с ЕС, который «проявляет невысокий интерес или волю к сотрудничеству с ЗЕС». Если говорить о претензиях ЗЕС быть «оборонной рукой» ЕС, то при отсутствии между ними органичной связи он больше напоминает протез, на который ЕС при всем желании не может рассчитывать как на полноценный орган проведения своей политики. Отсутствие же такой связи — закономерный результат оппозиции европейских «атлантистов», без преодоления которой критика в отношении нежелания ЕС использовать возросшие возможности ЗЕС звучит, по меньшей мере, неконструктивно.
Поэтому ключевым вопросом, от решения которого зависят практические перспективы формирования совместной оборонной политики и совместной обороны, а, следовательно, и наполнение реальным содержанием «европейской идентичности в сфере безопасности и обороны», остается изменение институционального лица ЗЕС. Вполне очевидно, что соответствующие постамстердамские перспективы расценивались на Западе как не слишком высокие в условиях, когда с подписанием Договора о ЕС, как подтвердил генеральный секретарь ЗЕС Ж. Кутилейру, «положен конец, по крайней мере, на несколько лет, дебатам об институциональном будущем ЗЕС».
В результате в сфере внешней политики, политики безопасности и обороны и после Амстердама европейские государства вынуждены были придерживаться тактики продвижения по мере открывающихся возможностей. Было признано, что есть две принципиальные возможности по устранению институциональной двойственности европейской интеграции в сфере внешней политики, безопасности и обороны: либо сформировать новую, «четвертую опору» ЕС, где было бы сконцентрировано сотрудничество по вопросам безопасности и обороны, либо постепенно включить соответствующие функции ЗЕС в систему ОВПБ, расширив ее компетенции на весь спектр проблем безопасности и обороны. «Евро-центристам» в этой ситуации оставалось продолжать долгую позиционную борьбу со своими партнерами-оппонентами, если не предположить «невозможное» — что те оставят свои позиции. Однако европейская история в очередной раз подтвердила, что политика зачастую становится искусством достижения невозможного.
Смена британского курса: открытие «новой динамики» ЕС в сфере безопасности и обороны
Накануне саммита ЕС в Портшахе в октябре 1998 г. английский премьер-министр Т. Блэр заявил, что Великобритания меняет свой курс, выступая теперь за формирование оборонной составляющей в ЕС. На саммите он признал, что не исключает перспективу интеграции ЗЕС в ЕС. Уже через десять дней последовала встреча Т. Блэра с Ж. Шираком, где они приняли совместную англо-французскую декларацию по европейской обороне. Ее суть — необходимость принятия Евро-советом решений о включении общей оборонной политики в рамки ОВПБ, наделение в результате этого ЕС способностью самостоятельных действий в указанной области, включая межнациональные механизмы принятия решений об использовании вооруженных сил ЗЕС/ЕС в кризисных ситуациях, укрепление этих сил в соответствии с новыми рисками и на основе развития адекватной европейской военной промышленности и технологий. Экстраординарность этих событий иллюстрируется и дополняется рядом последовавших европейских встреч, объединенных словом «впервые». С целью обсуждения военных аспектов проблемы впервые была проведена сессия министров обороны, ЕС, состоялась первая встреча председателя Совета ЕС с генеральным секретарем НАТО, проведен первый совместный Парламентский форум ЕС/ЗЕС.
Изменение позиции Великобритании выходит за рамки тактического маневрирования, поскольку речь идет о национальном сужении ключевых внешнеполитических установок. Ведь сравнительно недавно Р. Кук, министр иностранных дел пришедшего к власти лейбористского правительства, говорил о ЕС: «Я не вижу союз в качестве организации по безопасности». Он заявлял и о том, что его правительство не хотело бы, чтобы ЗЕС был военной рукой ЕС, что это могло бы подорвать роль НАТО, что Великобритания стремится к сотрудничеству между ЕС и ЗЕС, но не к слиянию. Но уже в Амстердаме Великобритания несколько смягчила прежний курс, согласившись с включением «петерсбергских задач» в договор о ЕС. В тот же период, на парижском Совете ЗЕС в мае 1997 г., Р. Кук в дуэте с министром обороны Дж. Робертсоном произносил те слова, которые являются, очевидно, ключевыми для понимания нынешних перемен: мы приехали в Париж, чтобы положить конец изоляции Британии в Европе. Действительно, Великобритания из лидеров «атлантической» оппозиции практически превратилась в ее единственного последовательного представителя. Особые отношения с США уже не являются надежной гарантией ее весомого голоса в Европе. Усиление федералистских тенденций в ЕС, введение евро поставили Великобританию перед перспективой при недостаточной инициативности и конструктивности ее курса оказаться в роли политического аутсайдера европейского интеграционного процесса. В этих условиях попытка отстаивания своей «оппозиционной» линии вообще грозила тем, что основная группа государств ЕС на основе согласованной политики без участия Великобритании уйдет в отрыв, оставив ее далеко позади. Так что резкую смену английской политической линии вряд ли можно считать внезапной. И это является фактором того, что инициированная Великобританией «новая динамика» ЕС в сфере безопасности и обороны выходит за рамки тактических изменений, становясь долгосрочной тенденцией с далеко идущими практическими последствиями.
А практические результаты могут проявиться, очевидно, уже в ближайшей перспективе. Необходимость интеграции ЗЕС в ЕС уже не только не вызывает серьезных возражений их стран-участниц, но и рассматривается европейцами в приоритетном порядке. На повестку дня выносятся вопросы о формах и временных рамках этого процесса. Германия, первая из государств ЕС/ЗЕС, совмещавшая в первом полугодии 1999 г. председательство в обоих союзах, стала активным политическим спонсором в деле наполнения реальным содержанием «новой европейской динамики», стремясь обеспечить концептуальный прогресс по вопросу развития ОЕГ1БО. Из европейского архива был вновь извлечен «Проект шести» о трехфазной интеграции ЗЕС в ЕС, отвергнутый на МПК по Амстердамскому договору. По мнению немецкого министра иностранных дел Й. Фишера, этот весьма конкретный и прагматичный документ мог бы быть положен в основу институциональной стратегии ЕС/ЗЕС. И хотя в дальнейшем этот проект не рассматривался официально, многие из содержавшихся в нем идей нашли отражение в последующих решениях ЕС/ЗЕС. Таким образом, уже в период немецкого председательства, т.е. к концу весны, когда Амстердамский договор должен был вступить в силу, европейцы готовы были найти согласованное решение о практическом наделении Европейского союза собственными компетенциями в области обороны путем последовательной интеграции ЗЕС. Вместе с тем вопрос о том, насколько результативно и в какие сроки такое решение может быть реализовано в дальнейшем, оставался в то время открытым. Это во многом зависело от того, насколько конструктивной будет поддержка европейской динамики ее прежними оппонентами — как США и соответственно НАТО, так и самой Великобритании, в позиции которой ощущалась определенная двойственность.
Развитие «новой динамики»: проблемы поддержки прежними оппонентами
Мотивы общего изменения курса Великобритании были связаны в основном со стремлением усилить свой политический голос в европейском концерте и, в частности, перехватить инициативу в определении европейской политики в области ОВПБ у «европеистов». Поскольку в значительной мере ей удалось добиться этого результата, ее реальная заинтересованность в ускорении ЕС на этом направлении интеграции могла оказаться на следующем этапе не столь высокой. Завоеванные Великобританией позиции позволяли ей, несмотря на инициированную ею активизацию европейской интеграции в сфере «второй опоры», продолжать традиционную линию на сдерживание евро центристских тенденций в ЕС. Такое сдерживание уже, естественно, не означало бы открытую оппозицию евро центризму, а проявлялось бы в своего рода прагматичном дозировании интеграционного ускорения. Ведь декларированная готовность обеспечить «новую динамику» ОВПБ, а также поддержание возросшего веса Великобритании в этой области, в любом случае требовали от нее определенных практических шагов. Тем более что Великобритания в новых условиях испытывала бы усилившееся давление в этом направлении со стороны других стран ЕС, прежде всего Франции и Германии.
Таким образом, английская политика в любом случае должна была бы, вероятно, основываться на соблюдении баланса между «ускорением» и «сдерживанием», на прагматичном дозировании прогресса в сфере «второй опоры». Это нашло подтверждение в выступлениях Т. Блэра, содержащих уточнения английской позиции, отличающейся отмеченной двойственностью. С одной стороны, Великобритания подтверждает, что она исходит из того, что ЕС «должен быть способен взять на себя ряд задач в области безопасности». С другой стороны, она исходит из того, что дублирование военных структур Et ATO неприемлемо и что английское руководство отвергает стремление к «быстрому слиянию» ЕС и ЗЕС, выраженное, в частности, немецкими партнерами. Великобритания считает наделение ЕС необходимым потенциалом, включая военный, гораздо более важной задачей, чем институциональные преобразования.
Вместе с тем конкретная точка равновесия между «ускорением» и «сдерживанием» может со временем и с учетом конкретной ситуации довольно ощутимо перемещаться. Великобритания продемонстрировала гибкость своего подхода, который, несмотря на сохранявшиеся разногласия с такими странами, как Франция, ФРГ, не стал сдерживающим фактором европейского ускорения в период подготовки и принятия ЕС на саммите в Кёльне далеко идущих интеграционных планов, в том числе и по практической интеграции ЗЕС в ЕС. При этом Великобритания учитывала, очевидно, ряд существенных обстоятельств долгосрочного плана, требующих это нее именно такой политической линии.
Во-первых, усиление ее голоса в Европе за счет выхода на лидирующие позиции в важнейшей сегодня сфере интеграции — ОВПБ требует постоянного конструктивного подтверждения на практике провозглашенного нового курса. В противном случае достигнутый Великобританией политический эффект увеличения ее веса в Европе может быть в той или иной мере девальвирован.
Во-вторых, усиление английского голоса в этом вопросе дает ей дополнительный запас прочности на других направлениях интеграционного строительства в ЕС, где она может позволить себе отстаивать более сдержанную линию. Особенно важным этот фактор становится в британском подходе к формированию валютного союза и в присоединении Великобритании к евро. Великобритания как бы компенсирует свое неучастие в группе европейских лидеров этого приоритетного объекта строительства лидерством в другой стратегической области интеграции, тем самым снижая давление со стороны ее критиков как среди партнеров по ЕС, так и внутри страны. Более того, способность к существенному изменению своего курса, продемонстрированная в сфере «второй опоры», может теперь рассматриваться как прообраз, если не гарантия, способности проявления в будущем британской гибкости и на других направлениях.
В-третьих, объединение усилий Великобритании и Франции в Сен-Мало не носит, очевидно, конъюнктурного характера. Напротив, это стало, вероятно, точкой отсчета для развития нового качества двусторонних отношений, обретающих характер стратегического партнерства. Для обеих стран ось Лондон-Париж является слишком ценным политическим завоеванием (в том числе и с точки зрения сбалансирования все возрастающего веса ФРГ), чтобы испытывать его на прочность отходом от основополагающих принципов складывающихся новых отношений. Объединение же усилий двух государств в деле обеспечения «европейской идентичности в области безопасности и обороны» рассматривается обеими сторонами в качестве одной из ключевых основ их политик стратегического союза.
В-четвертых, лидерство в формировании полноценного европейского измерения безопасности и обороны становится для Великобритании существенным фактором поддержания «специальных» отношений с США. Британское влияние на этот процесс с учетом традиции англо-американской политической близости может рассматриваться в США как весомый инструмент собственного влияния, особенно в том, что касается эффективного «вписывания» европейской идентичности в рамки Атлантического альянса. Избрание Дж. Робертсона в качестве преемника X. Соланы на посту генерального секретаря НАТО является показательной иллюстрацией нового восприятия Великобритании не только в Европе, но и со стороны Соединенных Штатов.
Принципиальное значение для развития ESD и «новой динамики» в этой сфере имеет позиция США и НАТО как в целом в отношении европейской политики безопасности и обороны, так и по вопросам практического содействия в ее формировании и осуществлении. Постепенная интеграция ЗЕС в ЕС, какими бы темпами она ни осуществлялась, воспринимается на Западе уже не в качестве отдаленного и довольно неопределенного политического ориентира, а как задача практической политики. Реальность ее решения подтверждается не только сложившимся в Европейском союзе консенсусом, но и фактическим признанием Соединенными Штатами необратимости развития европейских институтов в этом направлении. Прежде США, как недавно подтвердил американский посол в НАТО А. Вершбоу, рассматривали дебаты о европейской идентичности в сфере безопасности и обороны, не опирающейся на реальный потенциал и обязательства, как «простое упражнение на бумаге». Новые английские инициативы направлены, по мнению Вершбоу, как раз на развитие такого потенциала, и это требует от США «изучения путей переноса отношений НАТО ЗЕС в вероятные рамки НАТОЕС».
Сдерживание «новой динамики» ЕС в сфере безопасности и обороны, будучи крайне сложным, продуцирующим потенциальные разногласия между американскими и европейскими партнерами и контрпродуктивным в долгосрочной перспективе, являлось бы для США, очевидно, в нынешних условиях наименее приемлемой моделью политического поведения. Косовский кризис в значительной мере стал питательной средой для концентрации американской политики вокруг альтернативной линии, заключающейся в поддержке развития европейских инициатив, но в таких формах, которые отвечали бы интересам США в Европе и, в частности, внутри НАТО. Эта линия была официально провозглашена ранее, но только на нынешнем этапе речь идет о практической поддержке Соединенными Штатами практических планов формирования европейского единства и автономии в области безопасности и обороны на базе интеграции ЕС и ЗЕС.
В рамках косовского кризиса США уже добились важнейшего для них политического эффекта, необходимого для проведения этого альтернативного варианта европейской политики: более прочной привязки европейцев к своему стратегическому курсу и более определенному включению ESD в рамки «атлантизма». Этот эффект был подтвержден и усилен принятием вашингтонским Советом НАТО (23-24 апреля 1999 г.) американского по своей сути варианта ее новой стратегической концепции.
Вместе с тем косовский кризис с новой силой столкнул две различные идеологии евро-строительства в области безопасности и обороны: «евро скептицизм», для которого характерно признание подчиненного характера европейской интеграции по отношению к «атлантической» и безусловное лидерство США, и «евро оптимизм», предполагающий способность Европы на основе укрепления европейской идентичности стать равным партнером США в обеспечении безопасности.
«Новая динамика»: испытание косовским кризисом
Влияние косовского кризиса на формирование ESD неоднозначно. С одной стороны, имиджу, престижу и потенциалу Европейского союза нанесен значительный ущерб. Принятые в ЕС/ЗЕС незадолго до операции НАТО, далеко идущие инициативы по формированию ESD на основе развития общей внешней политики, политики безопасности и обороны фактически были дискредитированы в свете югославских событий. Европейцы продемонстрировали свою очевидную неспособность в настоящее время оказывать сдерживающее влияние на курс США в Европе в ситуациях, когда он связан с реализацией американских национальных интересов, во многом расходящихся с интересами самих европейцев. Объективно военно-силовые рецепты решения европейских проблем являются для США важным средством укрепления своей политической роли в Европе, вынужденной в этих обстоятельствах опираться на безусловное американское лидерство. Это стало серьезным барьером на пути развития самостоятельной линии связи Западная Европа — Россия. Коллективная стратегия ЕС в отношении России, признанная им одной из основных сфер и основ развивающейся ОВПБ и «европейской идентичности», серьезно подорвана произошедшими изменениями в отношениях России и Запада, особенно в той ее части, которая ориентирована на сотрудничество в сфере безопасности. Если до югославских событий укрепилось мнение, что у Западной Европы и России нет серьезных противоречий в сфере европейской безопасности, то в постсоветской ситуации западноевропейские интересы, сформулированные в контексте политики НАТО, стали кардинально расходиться с российскими.
Относительное ослабление прямой линии связей Западная Европа — Россия, таким образом, существенно снижает роль ЕС/ЗЕС как центра силы в многополюсном мире. И напротив, югославская акция усилила тенденции к закреплению лидерства США, при котором содержание «европейской идентичности» сводится, прежде всего, к согласованному следованию европейцев в фарватере американской глобальной политики. Усиление США в качестве западного лидера в разрешении сложных европейских кризисов и конфликтов дает в руки американцев испытанный и действенный рычаг воздействия на европейцев — шантаж уходом США, что означало бы высокую вероятность выхода регулируемых конфликтов из-под контроля и их эскалацию. Эффект укрепления американской роли в Европе в результате военной акции в Югославии не только проявляется в сфере безопасности, но и сказывается на общем балансе по линии США — Западная Европа.
Таким образом, развивавшаяся в последние годы тенденция относительного уменьшения роли США в Европе при одновременном усилении позиций ЕС/ЗЕС существенно заторможена. Особенно опасно то, что этот запрограммированный США результат еще более утвердит их в действенности того типа политического поведения, который сегодня получил определение как «бульдозерный». «Фактор Косово» создает тем самым серьезное препятствие для развития наметившейся «новой европейской динамики».
С другой стороны, политические результаты косовского кризиса во многом стимулируют процесс европейской интеграции. Показательно, что Великобритания не пошла на сдерживание пружины европейской интеграции в области безопасности и обороны, хотя, казалось бы, такая линия в свете югославских событий вряд ли столкнулась бы с сильной критикой сторонников более решительных действий. Прежде всего, потому, что военная акция НАТО, взявшей на себя основные функции по противодействию Запада косовскому кризису, серьезно подрывает готовность и способность стран ЕС/ЗЕС активизировать свою роль в обеспечении европейской безопасности на основе перераспределения ответственности с США и НАТО. Однако именно такая европейская слабость, особенно контрастирующая с выдвинутыми инициативами по ESD, создает дополнительные стимулы для формирования в ЕС/ЗЕС собственных действенных механизмов и инструментов осуществления согласованной европейской политики безопасности, включая антикризисные действия на основе собственного, относительно автономного потенциала. Великобритания, неоднократно указывавшая на свое скептическое отношение к созданию дополнительных институциональных механизмов интеграции, и в этом вопросе попыталась, причем не безуспешно, перехватить инициативу за счет дальнейшей корректировки своей линии. Уже в марте 1999 г. британский министр иностранных дел Р. Кук на неофициальной встрече с европейскими коллегами выступил с предложением об учреждении постоянного представительства заместителей политических директоров стран ЕС в Брюсселе. Это предложение, подтвержденное в форме англо-итальянской инициативы по созданию Постоянного политического комитета ЕС, обрело, таким образом, европейское измерение, и лидирующие позиции Великобритании были подтверждены.
Измерение безопасности и обороны ЕС: от согласования позиций к согласованной концепции
В решениях юбилейного Вашингтонского саммита НАТО была выражена поддержка «решимости Европейского союза обладать способностью самостоятельных действий, предполагающей принятие решений и утверждение военных акций тогда, когда альянс как таковой не задействован». При этом НАТО считает крайне важным обеспечить, возможно, более полное участие в подобных операциях ее европейских членов, не входящих в ЕС. НАТО взяла на себя обязательства осуществить целый комплекс конкретных мер по практическому обеспечению целей, заявленных ЕС/ЗЕС. Эти меры сводятся к двум основным направлениям. Первое — формирование механизмов (на базе существующих в ЗЕС) взаимных консультаций, взаимодействия и транспарентности с ЕС, т.е. налаживание эффективной прямой линии связи НАТО EC. Второе — на основе этого обеспечить и оптимизировать доступ ЕС/ЗЕС к военному потенциалу НАТО для его использования в «европейских» операциях (в частности, провести соответствующую адаптацию системы военного планирования НАТО, выработать новые структуры управления и командования для таких операций).
Результаты Вашингтонского саммита НАТО наряду с Амстердамским договором позволили странам ЕС/ЗЕС конкретизировать деятельность по развитию «второго измерения». Интенсивная деятельность органов ЕС и ЗЕС по согласованию позиций в сфере общей европейской политики безопасности и обороны обеспечила принятие на кёльнском Совете ЕС основополагающих решений, открывающих этап практического продвижения ЕС/ЗЕС в этом направлении. Принятая Советом декларация предусматривает, что Совет должен быть наделен способностью принятия решений по всему спектру задач предотвращения конфликтов и управления кризисами, определенными в Договоре о Европейском союзе, «петерсбергским задачам». Для этого союз (Европейский) должен обладать потенциалом самостоятельных действий, опирающихся на адекватные вооруженные силы, средствами, позволяющими принимать решения об их использовании, и готовностью к этому. Страны ЕС приняли на себя обязательство развивать более эффективный европейский военный потенциал на национальной, двусторонней и многонациональной основе. Наряду с этим в декларации указывается на необходимость развивать оборонную промышленную и технологическую базу.
ЕС будет формировать эффективную систему взаимных консультаций, сотрудничества и транспарентности с НАТО. Создание собственного механизма ЕС по управлению кризисами предполагает полное и равноправное участие государств-членов, как входящих, так и не входящих в НАТО. Для стран НАТО, не являющихся членами ЕС, предусмотрено максимально возможное участие в операциях под эгидой ЕС.
Евро-совету поручается осуществлять подготовку условий и мер, необходимых для достижения сформулированных целей, с тем, чтобы необходимые решения были приняты к концу 2000 г. Среди этих мер центральное место занимает определение конкретных форм и методов передачи ЕС тех функций ЗЕС, которые требуются для выполнения «петерсбергских задач».
Совет ЕС в Кёльне одобрил доклад председательствующей Германии, в котором наряду с основополагающими принципами содержатся разделы по процессу принятия решений, выполнению «петерсбергских задач», формам и способам участия в них. Наряду с аналогичными декларации положениями об участии в операциях ЕС стран с различным статусом доклад предусматривает обеспечение нормативной базы для того, чтобы все участники независимо этих членства в ЕС, ЗЕС или НАТО обладали в рамках этих операций равными правами, не затрагивающими принципа самостоятельного принятия решений ЕС, а также поиск путей подключения ассоциированных партнеров ЗЕС (стран Центральной и Восточной Европы). Формирование в ЕС эффективного механизма принятия решений на уровне политико-стратегического контроля и управления должно сопровождаться созданием и/или оптимизацией оперативных структур, среди которых в докладе называются: регулярные (или внеочередные) сессии Совета министров, в том числе при необходимости — министров обороны; постоянный Комитет по вопросам политики и безопасности (КПБ), участники которого обладают политическим и военным опытом; Военный комитет ЕС в составе военных представителей, вырабатывающий рекомендации для КПБ; Военный штаб ЕС, включающий Ситуационный центр; другие органы — такие, как Спутниковый центр, Институт по изучению проблем безопасности.
Совет ЕС утвердил кандидатуру Хавьера Соланы, занимавшего пост генерального секретаря НАТО, на должность Высшего представителя ЕС по ОВПБ. Одновременно он стал генеральным секретарем Совета ЕС, а его заместителем назначен постоянный представитель Франции Пьер де Буасье. Таким образом, в октябре 1999 г. был подведен итог многомесячной дискуссии в отношении прерогатив и личности «мистера ОВПБ», авторитет и деятельность которого, по мнению большинства европейских экспертов, будут определяющими на нынешнем этапе практической реализации амстердамских и кёльнских решений. В дальнейшем получила поддержку идея, еще недавно считавшаяся труднореализуемой в связи с оппозицией Великобритании и ряда нейтральных стран, — о совмещении должности «мистера ОВПБ» с постом генерального секретаря ЗЕС. Уже в ноябре 1999 г. по решению Советов ЕС и ЗЕС X. Солана сменил на этой должности Ж. Кутилейру, что стало важным шагом в направлении институциональной интеграции двух европейских организаций.
Один из ключевых вопросов — о судьбе центральной Статьи V (взаимные гарантии) Договора о ЗЕС в условиях прекращения его деятельности — в документах Кёльнского саммита (как и в последующих решениях руководящих органов ЕС и ЗЕС) был фактически обойден. Указывалось лишь, что «различный статус государств членов в части гарантий коллективной обороны не будет, затронут», а НАТО останется основой коллективной обороны ее участников. Это позволило обеспечить согласие со стороны нейтральных стран ЕС. Вместе с тем, как пояснил Г. Верхойген, в то время немецкий госсекретарь по иностранным делам, гарантии по Статье V Брюссельского договора будут сохранены, но только для нынешних членов ЗЕС. Однако неопределенность того, каким образом будут оформлены эти гарантии (будут ли они, например, включены в текст Договора о ЕС), уже теперь создает питательную среду для будущих разногласий по этому вопросу. Так, по мнению члена Европарламента Г.Г. Поттеринга (ХДС ФРГ), интеграция ЗЕС в ЕС будет означать, что все страны Евросоюза, включая нейтральные, должны принять статью.
Это, в свою очередь, не позволяет считать вопрос об интеграции ЗЕС в ЕС окончательно решенным — не в принципиальном, но в практическом плане. Вполне возможно, что именно в этом отношении Великобритания использует в будущем свое влияние с целью определенного сдерживания окончательной интеграции ЗЕС в ЕС. Возможно, в этом она получит поддержку нейтральных государств, а также зесовской бюрократии. Так, Ж. Кутилейру, в то время генеральный секретарь ЗЕС, на сессии Евро совета 17 мая 1999 г. зафиксировал свою позицию, что интеграция двух союзов не может произойти ранее, чем через 5 лет.
Вместе с тем ЗЕС демонстрирует в целом готовность и способность пройти свою часть пути по интеграции в Евросоюз и формированию нового институционального лица западной системы безопасности и обороны. Это характеризует современную специфику деятельности ЗЕС, инициативы и активность которого значительно более определенно, чем ранее, подчинены реализации решений ее нынешних институциональных партнеров — НАТО и ЕС. Взяв на себя соответствующие обязательства, Совет ЗЕС в мае 2000 г. принял решение о передаче ЕС «процедур и концептуальных разработок в сфере кризисного управления», а также ряда структур ЗЕС, прежде всего Спутникового центра и Института по изучению проблем безопасности. К этому времени была проведена «инвентаризация» военного потенциала, на который может опираться сам ЗЕС, а затем и ЕС при проведении автономных европейских антикризисных операций. По итогам этой работы, проведенной в период люксембургского председательства в ЕС и ЗЕС во втором полугодии 1999 г., было признано, что ЗЕС в целом уже обладает для этого существенными ресурсами, которые, однако, нуждаются в оптимизации и дополнении (обеспечении средствами сбора, обработки и распространения информации, увеличении мобильности и развёртываемой и т.д.).
Вместе с тем ЕС признал своевременной и официально одобрил франко-британскую инициативу о создании к 2003 г. европейских сил быстрого реагирования (ЕСБР). В соответствии с решением Евро совета в Хельсинки 10-11 декабря 1999 г. ЕС должен быть наделен способностью развертывания в двухмесячный период собственных подразделений численностью 50-60 тыс. человек для проведения гуманитарных и миротворческих акций продолжительностью не менее одного года.
Для политического руководства и военного управления такими операциями в рамках Совета ЕС начато формирование новых политических и военных органов. 1 марта 2000 г. официально учреждены три временные структуры для осуществления ОЕПБО, которые со временем станут постоянными: Комитет по вопросам политики и безопасности (КПБ) на уровне послов/старших должностных лиц под руководством страны, председательствующей в Совете ЕС; Временный военный орган (ВВО) — прообраз будущего Военного комитета ЕС, образованный военными представителями главкомов ВС государств — членов ЕС; Группа национальных военных экспертов, представляющая собой основу будущего Европейского военного штаба.
Параллельно будут формироваться потенциал и механизмы, ориентированные на невоенные аспекты антикризисной деятельности и предназначенные для координации различных гражданских средств и ресурсов и повышения их эффективности. В мае 2000 г. принято решение о создании в качестве рабочей группы ЕС Комитета по гражданским аспектам кризисного управления. Новый комитет будет предоставлять информацию, рекомендации и позиции Временному комитету по вопросам политики и безопасности, а также другим органам Совета. Особую заинтересованность в развитии этого направления ОВПБ проявляют нейтральные страны ЕС. В совместном заявлении 3 мая 2000 г. министры иностранных дел Финляндии Е. Туомиойя и Швеции А. Линд выразили мнение, что невоенные формы кризисного управления должны стать одним из главных приоритетов ЕС в ближайшие годы. В частности, они указали на возможность значительного увеличения соответствующего коллективного потенциала ЕС в случае, если страны-участницы смогут предоставить для выполнения этих задач 1% своих полицейских сил. Еврокомиссия, со своей стороны, выдвинула предложение о создании под своей эгидой специальной структуры «быстрого реагирования», которая позволила бы оптимизировать работу невоенного персонала (полиции, таможенных и судебных органов и т.д.) в рамках предотвращения и урегулирования кризисов. Она не будет подменять Гуманитарное управление европейского сообщества, концентрируясь не на предоставлении гуманитарной помощи, а на «восстановлении гражданских структур, необходимых для обеспечения политической, социальной и экономической стабильности».
Заметным свидетельством возрастающего единства и возможностей ЕС/ЗЕС в сфере ОЕПБО стала передача 18 апреля 2000 г. командования многонациональными силами в Косово (KFOR) сроком на шесть месяцев от НАТО Евро корпусу. При этом речь идет об оперативном командовании, тогда как общее подчинение самих KFOR НАТО сохраняется.
Особое внимание в институциональной деятельности ЕС и ЗЕС отводится выработке норм, способов и структур консультаций и взаимодействия между ЕС и НАТО, а также привлечения заинтересованных стран, не являющихся членами ЕС (и необязательно входящих в НАТО), к выполнению «петерсбергских задач» на основе решений ЕС. В мае 2000 г. Политический комитет ЕС одобрил соглашение об открытии диалога по ОЕПБО между ЕС и FATO, а также странами, не входящими в ЕС, который станет прерогативой нового Комитета по вопросам политики и безопасности. Ассамблея ЗЕС (АЗЕС) на внеочередной сессии 21 марта 2000 г. в Лиссабоне приняла единогласное решение («Лиссабонская инициатива») о реорганизации в Ассамблею европейской безопасности и обороны (АЕБО) с целью обеспечить должный парламентский контроль за развитием ОЕПБО. АЕБО предлагается формировать из парламентских делегаций всех стран — участниц ЕС (т.е. включая нейтральную четверку и Данию, имеющих в ЗЕС статус наблюдателя) с равными правами. Ассоциированным членам (государства НАТО, не входящие в ЕС) и ассоциированным партнерам ЗЕС (страны — кандидаты в ЕС) должны быть предоставлены не меньшие права по сравнению с нынешними в рамках АЗЕС. Наделение АЕБО функциями демократического контроля предполагает, по мнению АЗЕС, необходимость внесения положений о новой ассамблее в договор о ЕС (если не в текст, то в форме специального дополнительного протокола).
Несмотря на столь серьезную и масштабную практическую работу, в результате ускорившегося сближения и последующего окончательного слияния двух институциональных направлений европейской интеграции в области внешней политики, безопасности и обороны (ЕС и ЗЕС) ее содержание может быть, тем не менее, совершенно различным. С одной стороны, это развитие действительно может привести к наделению ЕС сильной самостоятельной ролью в системе безопасности, подкрепленной военно-политическим и оперативным потенциалом ЗЕС. Это, в свою очередь, предполагает соответствующую трансформацию НАТО в Евроатлантический союз, где нынешнее безусловное американское лидерство будет сбалансировано европейским ядром — проводником ОВПБ и СОП. С другой стороны, в случае недостаточной политической воли европейских государств взять на себя подобную роль потенциал ЗЕС при включении его в ЕС может быть в большой мере утерян в силу недостаточной эффективности общего политического руководства, и в частности ОВПБ. Тогда результатом активизирующихся тенденций европейской интеграции в области «второй опоры», как это ни парадоксально, станет усиление нато-центристской модели организации западной системы безопасности.
Новая Европа безопасности и обороны: взгляд из России
Современная европейская история пробивает себе дорогу через ломку стереотипов, рожденных эпохой «холодной войны». Если за частоколом этих стереотипов не видеть новых побегов, они, внезапно открываясь окрепшими и выросшими, воспринимаются как парадокс, а не как закономерный результат эволюции. Стереотипное восприятие основных союзов западных стран — НАТО и ЕС — связано с четким делением европейской интеграции по линии «военная — невоенная». С этой точки зрения, парадоксально выглядят взаимные нарушения ими этой границы — политизация «военного блока» НАТО, с одной стороны, и милитаризация мирного Европейского союза — с другой. Но если декларированную НАТО трансформацию можно считать объективным следствием слома конфронтационного противостояния Востока и Запада, то тем более многим в этих условиях, особенно в России, трудно себе представить ЕС, дополнившим свой гардероб военным мундиром. Вместе с тем соответствующие амбиции европейцев на рубеже XXXX вв. резко усилились, и для этого есть серьезные основания. Какие плоды дадут новые ростки европейской интеграции — пока недостаточно ясно. Но ясно другое — было бы серьезной ошибкой недооценивать их.
Может ли Россия позволить себе занять позицию стороннего наблюдателя этих существенных изменений в практической политике безопасности и обороны ее стратегического партнера, каким она признает ЕС? Изменений настолько значимых, что они, по мнению ведущих западных политиков, займут центральное место в европейской интеграции в будущем. Ответ на этот вопрос, в общем, очевиден, ведь активная позиция России в отношении европейского военно-политического сотрудничества дала бы ей наилучшую возможность влиять на ход этого развивающегося с существенным ускорением процесса. Это означает необходимость определиться с тем, какие последствия для России может иметь милитаризация Европейского союза.
В стратегическом отношении этот процесс, очевидно, не только не противоречит российским интересам, но, вероятно, вполне соответствует им. Во-первых, как ни парадоксально, но такая милитаризация способствует демилитаризации международных отношений, поскольку военное измерение ЕС неизбежно будет играть вспомогательную роль в рамках его комплексной политики безопасности (в отличие от НАТО, где военный компонент занимает центральное место в обеспечении безопасности). Во-вторых, соответствующее усиление роли и ответственности ЕС/ЗЕС укрепило бы и перспективы взаимодействия Запада с Россией в сфере безопасности. Ведь само понятие «неделимость европейской безопасности» имеет для ЕС/ЗЕС более материальное содержание в силу соседства с Россией, чем для американцев. Кроме того, расширение компетенций ЕС на оборонную сферу предполагает одновременное расширение и углубление сотрудничества с Россией в этих областях, которые становятся материей действующего двустороннего Соглашения о партнерстве и сотрудничестве. В-третьих, новое качество отношений ЕС Россия в сфере безопасности открыло бы перед Россией дополнительные возможности развития сотрудничества со странами Центральной и Восточной Европы, которые все более определенно включаются в орбиту европейской интеграции.
Все это уже сейчас находит подтверждение в политике ЕС. Его основная цель при осуществлении запланированных реформ в оборонной сфере, сформулированная И. Фишером, состоит в наделении «Союза структурами и процедурами, позволяющими преобразовать его из западного Европейского союза в союз для всей Европы, способный к глобальным действиям». И России в этой политике отводится центральная роль. В декабре 1998 г., когда Советом ЕС было принято решение о разработке «Коллективной стратегии» в отношении соседних стран и регионов, на первое место была поставлена Россия. Эта «российская» стратегия Евросоюза, принятая на саммите ЕС в Кёльне, ориентирована на развитие всего комплекса двусторонних отношений и исходит из необходимости способствовать европейской интеграции России путем закрепления за ней адекватной роли. В «Коллективной стратегии» ЕС в отношении России важное место отведено сотрудничеству в области внешней политики и безопасности. Намечены основные области такого сотрудничества. Предусматривается повышение Я значимости политического диалога партнеров, придание ему 1 более прикладного характера, особенно с учетом новых возможностей, открывающихся с введением поста генерального секретаря Совета Высшего представителя ЕС по ОВПБ. ЕС заявляет о готовности усилить взаимодействие с Россией в сфере предупреждения конфликтов, управления кризисами и их урегулирования, в том числе под эгидой ОБСЕ и ООН. Предполагается поиск путей привлечения России к участию в операциях ЕС, опирающегося на потенциал ЗЕС, по выполнению «петерсбергских задач». Совет ЕС приступил к изучению возможностей, как это предусмотрено в «Коллективной стратегии», создания постоянного механизма ЕС Россия для диалога по вопросам политики и безопасности. Предполагается, что одной из его задач будет выработка совместных внешнеполитических инициатив в отношении ряда третьих стран и регионов, предупреждения конфликтов и управления кризисами, прежде всего в областях особого интереса России, таких, как Балканы и Ближний Восток.
Все это свидетельствует в пользу того, что стратегия ЕС, направленная на создание потенциала в области безопасности и обороны, позволяющего ей претендовать на автономную политическую роль в системе международных отношений, пересекается с российской стратегией в единой плоскости — формирования многополярного мира в XX в. И России следовало бы, вероятно, поддержать амбициозные устремления ЕС, которые требуют от него сбалансирования своих отношений с США, с одной стороны, и развития отношений с Россией — с другой. Успешная реализация курса ЕС/ЗЕС на создание «европейской обороны» не означает создания новой «европейской армии», зато способствует трансформации НАТО как военно-политического союза в Евроатлантическую организацию безопасности с сильным европейским ядром, интересы которого в целом сближаются с российскими.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
