Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Если говорить о военной или военно-политической ситуации в мире на рубеже XX и XX вв., то действия западноевропейских стран, прежде всего двух из них — Франции и Великобритании, в этой ситуации являются в ряде случаев довольно заметными. Европейские государства весьма активно участвовали и участвуют в миротворческих акциях, проводимых по мандату ООН часто за пределами Европы, будь то Ливан или Гаити, Западная Сахара или ирано-иракская граница, Ангола, Иерусалим или Центрально-Африканская Республика.
Страны Европы сделали свой вклад и в крупнейшую за ее рубежами военную операцию последнего десятилетия XX в. — «Бурю в пустыне», хотя в ней доминировали и руководили ею Соединенные Штаты. Все же вооруженные силы Великобритании и Франции нанесли сильные удары по Ираку, а в Персидском заливе действовали под эгидой Западноевропейского союза боевые корабли не только этих двух стран, но и Италии, Испании, Бельгии, Нидерландов и Португалии. Можно назвать не только совместные, но и самостоятельные акции, прежде всего все тех же Англии и Франции. Последняя неоднократно направляла своих десантников во франкоязычные страны Африки, причем в ряде из них французские войска находились многие годы. Три с половиной десятка лет Франция проводила ядерные испытания в Полинезии, последняя их серия в 1995-1996 гг. вызвала протесты во многих странах мира. Великобритания в 1982 г. разгромила Аргентину в короткой военной схватке за Фолклендские (Мальдивские) острова. В начале 2000 г. Лондон направил эскадру к берегам Сьерра-Леоне, где вооруженные мятежники пытались свергнуть законное правительство. Названные выше акции вне границ Европы, перечень которых легко можно было бы продолжить, являются разнородными по своему содержанию, целям, характеру, масштабам. Но все они наглядно свидетельствуют о том, что на военной карте мира Европа и европейцы присутствуют, часто очень осязаемо.
При этом, тем не менее, надо подчеркнуть, что реальная роль Европы в глобальном военном балансе концентрируется прежде всего и главным образом в самой Европе. От того, как будет меняться эта роль в системе военных союзов и структур безопасности на старом континенте, зависит и будущая роль Европы в глобальном военном балансе. А если сказать более конкретно, то тенденции будут зависеть прежде всего, от того, усилится, уменьшится или останется неизменным вес европейских стран в НАТО, а также от того, как будет дальше складываться то, что несколько туманно называют европейской идентичностью в области безопасности и обороны. Речь идет о судьбе существующих и формирующихся чисто европейских военных и военно-политических структур, степени их значимости, реалистичности, весомости и особенно самостоятельности.
Сначала о некоторых подвижках внутри НАТО. Давно уже стало общим местом в многочисленных статьях и комментариях утверждение о том, что США несут львиную долю финансового бремени по содержанию этого достаточно дорогостоящего военного блока, а Европа увиливает, не разделяя должным образом этого бремени. Реальная же картина значительно сложнее. Сказанное выше адекватно описывает ситуацию 30-40-летней давности, когда военные расходы США составляли почти три четверти, а Европы — лишь четверть бюджета НАТО (в 1968 г. — соответственно 73,2 и 25,1%, остальное приходилось на Канаду). Но это соотношение далекого прошлого, хотя по инерции многие приписывают его и сегодняшним дням как составили около половины уровня Соединенных Штатов». Хотя опубликованные в том же «Военном балансе» МИСИ цифровые данные начисто опровергают это утверждение. Согласно этим данным, в 1998 г. военные расходы США составили 265,9 млрд., долл., европейских членов НАТО — 171,4 млрд., долл. Если же исходить из методики подсчетов Стокгольмского международного института исследования проблем мира (СИПРИ), то к концу XX в. Европа еще более приблизилась к США: в 1998 г. военные расходы последних составили 56,8% бюджета НАТО, а европейских членов организации — 41,6%4. Иными словами, если раньше США превосходили Европу по военным расходам почти в 3 раза, то теперь — лишь немногим более чем на 1/з. Динамика разительная. И хотя нельзя с полным основанием утверждать, что она сохранится и в XX в., так как сопротивление повышению военных расходов в Европе очень мощное, тем не менее, тенденция налицо.
Однако изменение, если так можно выразиться, финансового соотношения сил отнюдь не поколебало монополию или, по крайней мере, главную роль США в руководстве НАТО. Эта роль по существу осталась той же, что и 20, и 30, и 40 лет назад. Покушение Франции на один лишь из целого ряда реальных руководящих постов в альянсе — главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Южной Европе привело только к затяжному и безрезультатному американо-французскому кризису. Военные акции НАТО на Балканах в самом конце XX в. вновь отчетливо продемонстрировали, кто, так сказать, хозяин в альянсе. Да, впрочем, США и не скрывают этого. Как подчеркивается, например, в трудах Института национальных стратегических исследований Университета национальной обороны США, «в обозримом будущем Вашингтон будет продолжать настаивать, что он руководит любой операцией, в которую могут быть вовлечены военные силы США в боевых или потенциально боевых ситуациях»5. Как отмечалось при этом, в США продолжает существовать консенсус, что система союзов (главным из которых является НАТО) служит «орудием национальной мощи и остается важной для сохранения влияния Соединенных Штатов в мире». Таким образом, довольно радикально выросшая доля европейских стран в финансово-экономическом обеспечении деятельности НАТО далеко еще не трансформировалось в столь же существенное повышение их роли в руководстве союзом.
Произойдет ли такая трансформация в будущем и как именно она будет происходить, пока сказать трудно. Но материальная база для такой трансформации имеется, что сознают и более дальновидные американские специалисты. Так, видный исследователь европейских проблем профессор Дэвид Каллео вполне резонно указывает: «Представляется невероятным — как по геополитическим, так и по экономическим причинам, — что Европа, которая стремится стать экономической сверхдержавой, согласится оставаться на неопределенное время американским военным протекторатом»6. Экономические факторы указывают, в каком направлении будут, в конечном счете, развиваться и военные устремления Европы, хотя само это развитие может быть очень долгим.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Еще один объективный, хотя и не решающий показатель — численность вооруженных сил. В процессе их сокращения после окончания «холодной войны» соотношение между США и Европой (европейскими членами НАТО) также сдвинулось в пользу последней.
Иными словами, и в этой сфере тенденция налицо, хотя ее и не следует переоценивать. Цифры не учитывают качественные характеристики — боевую технику, системы командования, управления и связи, транспортные, электронные, разведывательные и многочисленные иные возможности, наконец, просто боевую подготовку войск. США к концу XX в. располагали профессиональными вооруженными силами уже более четверти столетия. В Европе же картина довольно пестрая. Великобритания обзавелась профессиональными вооруженными силами раньше США, Бельгия и Нидерланды — к концу века, Франция планирует завершить переход к ним в 2002 г. Италия и Испания постепенно начинают этот процесс, еще медленнее он идет в Германии, хотя там армия, формируемая из призывников, считается хорошо подготовленной. Но и в Германии этот процесс идет.
Если говорить о современной военной технике, новых перспективных системах вооружений, базирующихся на высоких технологиях, то США — явно впереди. Тем не менее, крупнейшие западноевропейские страны последовательно наращивают свои усилия, как индивидуально, так и совместно. Парламентская Ассамблея Западноевропейского союза в своем обзоре, подготовленном в конце 1999 г., перечислила 24 крупнейших многонациональных европейских проекта, находящихся на различных стадиях разработки. В их числе: истребитель «Еврофайтер2000», тяжелый транспортный самолет, вертолет, ракеты различного назначения, артиллерийские системы, фрегат и др. Что касается общего числа совместных проектов, то, по американским подсчетам, только Франция и Германия имеют их более ста. При этом в Европе постоянно указывают на неиспользованные резервы военно-промышленной интеграции: «Быстрый обзор оборонной промышленности Европы по сравнению с индустриальными горизонтами Соединенных Штатов говорит сам за себя. Европа имеет четырех производителей танков, которые отчаянно конкурируют на внешних рынках против Дженерал дайнемикслэнд системе Соединенных Штатов. Бронированные машины производят в Европе 14 компаний (три — в США). Европа имеет 13 фирм, строящих самолеты (США — четыре) и 11, производящих ракеты (США — три). В целом Европа имеет 750 компаний (США — 250), несмотря на тот факт, что американские оборонные расходы превосходят европейские». Так что существуют, или, точнее сказать, сосуществуют, и различия, и динамика.
Общепризнанным показателем военно-технического прогресса той или иной страны или группы стран служит их торговля оружием, конкурентоспособность на мировых рынках вооружений. Три западноевропейские державы — Франция, Великобритания и Германия (именно в таком порядке) — прочно занимают 35-е места в ведущей пятерке экспортеров оружия. До 70-х гг. пятой была Италия, но на протяжении последних двух десятилетий XX в. она была вытеснена с этого места Германией. Все послевоенные годы на рынке оружия лидируют США, за ними всегда шел СССР и, как правило, Россия. Но в отдельные годы конца века Россию иногда обгоняли то Франция, то Великобритания. В то же время общее соотношение между США и тремя главными западноевропейскими производителями оружия на протяжении последних десятилетий практически не менялось. Оно составляло 2:1 в пользу США с незначительными отклонениями в ту или иную сторону.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что усилия европейцев отнюдь не прекращаются. В сфере международного военно-технологического сотрудничества к концу XX в. Франция сначала одна, а потом вместе с Великобританией выдвинула принцип «предпочтение — Европе». Многие американские специалисты признают, что Европа располагает растущими возможностями, и отмечают, что «в конечном счете, у Европы есть потенциал, чтобы рвануться вперед в сфере технологического развития»14. Одним словом, хотя в области строительства вооруженных сил, военных расходов, технологии, торговли оружием роль Европы меняется неоднозначно, свидетельства усиления этой роли, несомненно, существуют.
Они отчетливо проявляют себя в такой важнейшей составляющей военных потенциалов, как ядерное оружие. И Франция, и Великобритания остаются неизменными членами официальной «ядерной пятерки». После окончания «холодной войны» их арсеналы (подобно американскому и российскому) сокращались при одновременном увеличении их эффективности. Франция постепенно заменяет свои пять атомных подводных лодок четырьмя более современными класса «Триомфан», перевооружая их новыми межконтинентальными баллистическими ракетами. От наземных ядерных ракет она отказалась, зато модернизирует свои авиационные ядерные силы, как тактические, так и средней дальности. Великобритания сконцентрировала свой стратегический потенциал на четырех новых атомных подводных лодках с американскими межконтинентальными ракетами «Трайдент».
Располагая теперь соответственно примерно 300 и 200 ядерными боеголовками межконтинентальной дальности, Франция и Англия постепенно перестают многократно отставать от США и России. Если 15-20 лет назад это отставание составляло 100 и более раз, то в первом десятилетии XX в. оно будет составлять 10 и менее раз при постепенном уменьшении этого разрыва. Таким образом, встает вопрос о вступлении Франции и Великобритании (равно как и Китая) в прежде двусторонний американо-российский процесс ограничения и сокращения стратегических вооружений. ОСВ вполне может стать многосторонним. А значит, возрастет значимость и роль европейских ядерных вооружений в глобальном стратегическом балансе.
Новым впечатляющим показателем меняющейся роли Европы является возникновение и формирование структур безопасности и обороны Евросоюза, ставшие особенно заметным феноменом конца XX в. — начала XX в. Буквально на наших глазах очень медленно, порой неуверенно и с отступлениями открывается совершенно новая страница в развитии европейской интеграции.
Правда, строго говоря, формально назвать эту страницу совершенно новой нельзя. На заре интеграции ее творцы собственно собирались начать ее именно с формирования совместных военных (и политических) структур. Однако договор о создании Европейского оборонительного сообщества (его чаще называли планом «европейской армии») разбился в 1954 г. об общую неготовность, а также непосредственные интересы ряда европейских стран, прежде всего Франции, Национальное собрание которой отказалось его ратифицировать.
Нельзя сказать, что в последующие десятилетия идея «европейской армии» не всплывала на поверхность политической жизни континента. В своей знаменитой речи 7 марта 1991 г. в лондонском Международном институте стратегических исследований тогдашний председатель Комиссии ЕС Жак Делор, предлагая строить «европейскую Европу», призвал к «формированию многонациональных сил или интервенционистских частей как двух возможных выражений европейского единства». Несколько лет спустя авторитетная международная комиссия крупнейших европейских экспертов в докладе «Европейская политика безопасности в преддверии 2000 г.», оглашенном в Брюсселе 19 декабря 1994 г., предложила создать «европейские силы интервенции» численностью 150— 200 тыс. Некоторые страны ЕС предпринимали и отдельные практические шаги. Так, начиная с 1992 г. Франция и Германия, к которым впоследствии примкнули Бельгия, Испания и Люксембург, постепенно формировали так называемый Европейский корпус как многонациональное формирование, формально находящееся вне ЕС. Ряд подобных соединений и частей был создан — также вне ЕС — и при участии других европейских стран. И все же в целом сфера общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ), которую часто называют «второй опорой ЕС», десятилетиями не выдвигалась на первый план.
Ситуация начала постепенно меняться в 90-е гг. после Маастрихтского (подписан в 1992 г., вступил в силу в 1993 г.) и особенно Амстердамского (подписан в 1997 г., вступил в силу в 1999 г.) договоров о Европейском союзе и его модификации. Первый из них институционализировалось систему ОВПБ, второй пошел дальше и сформулировал общие положения уже о совместной оборонной политике Союза.
В практической же деятельности ЕС радикальный поворот произошел в 1998 г., точнее говоря, в его второй половине. Первым крупнейшим проявлением этого поворота стала принятая 4 декабря 1998 г. в результате двухдневного франко-британского саммита в г. Сен-Мало Совместная декларация об европейской обороне, призвавшая ЕС развить «способность осуществлять автономные действия, поддержанные достаточно надежными военными силами, средствами для принятия решений о применении их и готовностью сделать это для того, чтобы отреагировать на международные кризисы» Декларация Сен-Мало, привлекшая внимание всей военно-политической Европы (ее стали иногда называть «новым европейским оборонным уставом»), положила начало своего рода цепной реакции активных действий, направленных на создание оборонного измерения ЕС.
Существует несколько серьезных причин этого радикального сдвига в сторону усиления военной роли Европы. Среди них стоит выделить несколько. Это, во-первых, неудачи Европейского союза в его попытках оказать своими силами воздействие на ситуацию в Боснии — Герцеговине и Косово, заставившие европейских политиков болезненно осознать несостоятельность своих военных возможностей. Как справедливо отмечала, анализируя состояние европейских лидеров, группа финских и шведских исследователей, «ощущение неадекватности — того, что при столкновении лицом к лицу с кризисом на Балканах оказались не в состоянии действовать — произвело тяжелое впечатление, усиленное пониманием того, что были обойдены НАТО с его гораздо более развитыми оперативными возможностями»19. Сыграл свою немаловажную роль поворот Великобритании, лейбористское правительство которой отказалось от ее многолетнего сопротивления формированию общей военной политики ЕС. Наконец, существенной движущей силой явился сам процесс интеграции, охватывающий все новые и новые сферы.
На протяжении последних двух лет XX в. к подготовке формирования общей военной политики ЕС, начатой Францией и Великобританией, быстро подключилась Германия, а затем и другие члены Союза. На саммите в Вене (11-12 декабря 1998 г.) они благословили активное развертывание работы. На встрече на высшем уровне в Кельне (10-11 мая 1999 г.) было принято решение о создании новых структур ЕС (Комитета по политике и безопасности, Военного комитета, Военного штаба и др.). Хельсинкский саммит (10-11 декабря 1999 г.) пошел еще дальше и решил создать к 2003 г. силы быстрого развертывания численностью 50-60 тыс. с необходимыми командными, штабными, разведывательными структурами, транспортными системами, авиационными и морскими элементами. Лиссабонская встреча на высшем уровне (23-24 марта 2000 г.) оценила ход работ, проходящих под руководством генерального секретаря — высокого представителя по ОВПБ, и наметила пути конкретизации их.
Результатом этих усилий явилось постепенное возникновение нового качества ЕС — его военного компонента, который в перспективе призван повести к усилению военной роли Европы в мире. Можно не сомневаться, что этот процесс будет нелегким. Он, скорее всего, будет развиваться в очень сложном взаимодействии с НАТО, а где-то и вне этого альянса. Как резонно заметил видный германский аналитик Лотар Рюль, «для целей “общей европейской оборонной политики” членство в НАТО не является обязательным критерием и политически не является значимым». Однако, реалистически оценивая ситуацию, следует признать, что путь Европы к общей обороне будет нелегким и достаточно извилистым.
Тем не менее, в США, где официально и декларативно этот путь поддерживают, то и дело звучат нотки тревоги. Группа видных американских политиков — бывший директор ЦРУ при президенте Клинтоне Джон Дойч, бывший зам. госсекретаря и специальный помощник при президенте Клинтоне Арнольд Кантер и бывший советник по национальной безопасности при президентах Форде и Буше Брент Скоукрофт по поводу европейских военных усилий выразили даже беспокойство, не возникнет ли соперничество между «Крепостью Европой» и «Крепостью Америкой». А министр обороны США в администрации Клинтона Уильям Коэн поспешил высказать предупреждение относительно европейских военных структур: «Такая сепаратная, независимая, автономная организация... ослабила бы трансатлантические узы». Со своей стороны, европейские эксперты, как, например, доктор Франц Йозеф Майерс из Боннского университета, начали формулировать свои претензии к американцам: «Если европейцы берут на себя большую ответственность за мир и безопасность в Европе и для нее, то Соединенные Штаты в ответ должны предоставить европейским союзникам большее право участия в принятии решений, не усматривая в европейском стремлении к автономии попытку вытолкнуть Соединенные Штаты из Европы» Некоторые и американские, и европейские аналитики признают существование «общепринятого мнения, что более сильная и напористая Европа будет подрывать НАТО, равно как и интересы США». И это лишний раз указывает на сложную судьбу будущих усилий Европы в развитии собственного военного потенциала.
В целом же трудно отрицать, что в последнем десятилетии XX в. произошли сдвиги в положении Европы в мировом военном балансе, которые в принципе ведут к усилению ее роли в нем. Это усиление является достаточно сложным и противоречивым, оно сосуществует и нередко сочетается с зигзагами и отступлениями. Но все же основная тенденция пробивает себе дорогу.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
