Формирование глобального технологического пространства
Человечество как единое развивающееся целое организует использование естественных производительных сил для удовлетворения своих быстро растущих потребностей в рамках глобального технологического пространства — феномена сравнительно нового, хотя и имеющего многолетнюю предысторию, наиболее яркий очерк развития, которого изложен Джоном Берналом пол века назад, а в 1980-е годы — В. А. Кириллиным. Что же нового возникло в технологической динамике, что дало основание говорить о глобальном технологическом пространстве как целостной системе?
Технологические системы в древних обществах возникали сперва в пределах отдельных общин и были примитивными, сравнительно схожими, будучи предназначены для охоты, рыболовства, собирательства, а затем — для производства продукции земледелия, скотоводства и ее переработки, а также для изготовления неолитических орудий производства, строительства поселений и городов. Однако уже в раннеклассовом обществе (IV—II тысячелетиях до н.э.) возникали технологические системы более высокого уровня в рамках государств, а то и локальных цивилизаций первого поколения. Примером могут служить сложнейшие системы ирригационных сооружений на реках Нил, Тигр, Евфрат, Инд, Янцзы, цикл связанных с ними сельскохозяйственных работ, градостроения и т.п. Джон Бернал писал о бурном подъеме технического творчества, возникшем вместе с началом городской жизни в огромных речных долинах Месопотамии, Египта, Индии и Китая и продлившемся примерно с 3200 до 2700 г. до и. э. Это и стало материальной основой возникновения первого поколения локальных цивилизаций, расположенных узкой полосой к северу от экватора. Эти цивилизации, казалось бы, развивались изолированно; но применяемые ими технологии имели много общего, что диктовалось схожестью естественных условий воспроизводства, общностью нового этапа развития сознания и культуры, а также интенсивным обменом технологическими достижениями между локальными цивилизациями. Тем не менее, говорить о глобальном технологическом пространстве было преждевременно: на большей части населенной людьми территории Земли использовались неолитические технологии, да и авангардные цивилизации были обособлены, периодически возникали и почти бесследно исчезали (шумерская, мииойская цивилизации), чтобы быть заново открытыми изумленными археологами через несколько тысячелетий.
Железный век (античная цивилизация) породил противоречивые тенденции: с одной стороны, дифференциацию технологий, основанных на эффективном использовании набора железных орудий в рамках многочисленных государств-полисов с обособленной экономикой; с другой стороны, типизацию технологий и широкое их распространение по пространствам мировых империй — от империи Ахеменидов и краткосрочной империи Александра Македонского до Римской империи, подчинившей своему влиянию значительную часть населенного мира. Возникали империи и в других локальных цивилизациях второго поколения — Ассирийская, Ново-Вавилонская, Персидская, Маурьев (в Индии), Цинь и Хань в Китае. Развитое судоходство, меж-цивилизационные войны, торговля, культурный обмен, создание колоний, захват рабов способствовали сближению технических систем в рамках технологического способа производства античности. Но и здесь признаков глобальности еще не наблюдается.
Переход к технологическим способам производства средневекового, а затем ранне-индустриального обществ, ремесленному и мануфактурному производствам сначала характеризовался некоторым регрессом (по крайней мере, в Европе) по сравнению с технологиями Римской империи, перемещением эпицентра мирового технологического прогресса на Восток, в Китай и Индию, в Византию, арабские страны, которые унаследовали многие технические достижения античности. Однако затем столетие за столетием нарастали волны технологических усовершенствований, реализуемых через базисные инновации. По оценке Питирима Сорокина, если за 1300 лет античной цивилизации в западном мире было отмечено 243 естественнонаучных открытия (из них 113 — в V—III вв. до н.э. и 62 — в I—II вв. н.э., а на последующие три века приходилось от 2 до 4 открытий на столетие) и 107 технических изобретений (из них 28 — в I в. до н.э. — I в. н.э.), то в средневековом обществе эта волна спадает: за 850 лет — 31 открытие и 49 технических изобретений. Но за 400 лет ранне-индустриальной цивилизации темп прогресса резко нарастает — до 1153 открытий и 489 изобретений. Правда, здесь сказывается, и фактор времени: многие открытия и технические изобретения древности и средневековья оказались неизвестными.
Во всех цивилизациях третьего поколения средневекового и ранне-индустриального периодов наблюдались схожие формы технологической организации ремесленного, цехового, а затем мануфактурного, а также сельскохозяйственного производств. Разрыв в технологическом уровне цивилизаций был незначительным. Если судить по данным о производстве промышленной продукции на душу населения, то в 1750 г. в Европе (в целом) и в Китае он был равным, в Японии и Индии — отставал примерно на 12%, в России — на 25%. Хотя глобального технологического пространства еще не существовало, но различия между отдельными, самостоятельно развивающимися цивилизациями были не столь велики (кроме отставших из-за изолированности цивилизаций Нового Света, которые практически были уничтожены европейскими колонизаторами), осуществлялся интенсивный обмен техническими достижениями, особенно после великих географических открытий, создания колониальных империй и ускоренного развития международной торговли.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Картина резко изменилась с началом промышленной революции — Второй волны, по Э. Тоффлеру: “Лет 300 назад, плюс минус пол столетия, послышался взрыв ударных волн огромной силы, которые распространялись по всей земле, уничтожали старые общества и создавали совершенно новую цивилизацию. Этот взрыв был, разумеется, индустриальной революцией. И гигантская сила прилива, обрушившаяся на мир, — Вторая волна — пришла в столкновение со всеми установлениями прошлого и изменила жизненный строй миллионов людей”. Она привела к торжеству индустриального способа производства: “Вторая волна подняла технологию на совершенно новый уровень... Она объединила множество связанных друг с другом машин под одной крышей, создавая фабрики и заводы... На этой технологической основе быстро выросло множество видов промышленного производства, окончательно определивших облик цивилизации Второй волны... Новая технология, питаемая новой энергетической системой, открыла двери для массового производства”.
Подобно гигантскому катку, машинные технологии прошлись по странам и цивилизациям, сметая ремесленные и мануфактурные уклады, которые не могли противостоять массовому машинному производству. В течение полутора столетий произошла перестройка мирового технологического пространства (хотя и тогда еще рано было называть его глобальным). Из Великобритании, которая в 1750 г. давала всего 2,9% мирового промышленного производства, индустриальная волна захлестнула сначала Западную Европу (доля Великобритании поднялась до 22,9% в 1880 г.; Европы без России — с 18,2% в 1750 г. до 53,2% в 1900 г.), достигла вершины в освоенной европейцами Северной Америке (доля США выросла с 0,1% в 1750 г. до 23,6% в 1900 г.), опрокинула и отбросила назад отставшие в технологическом перевороте Китай и Индию, доля которых упала за тот же период с 32,8 до 6,2% и с 24,5 до 1,7% соответственно. С трудом удержалась Россия, с запозданием осваивавшая достижения промышленной революции, ее доля даже несколько выросла — с 5 до 8,8%. Доля Японии снизилась с 3,5 до 2,4%.
Индустриальные технологии преобразили облик производства и образ жизни миллиардов людей. Они многократно повысили производительность труда, умножили ассортимент производимых товаров и услуг, расширили объем потребления и повысили качество жизни большинства семей, открыли новые просторы для науки, образования, культуры. Но промышленный переворот создал и новые опасные противоречия, которых не знали предшествующие эпохи. Во-первых, изменилось положение человека в технологическом процессе. Источник и творец машинной техники подчинялся машинному ритму, становился частью интенсивного технологического процесса, придатком к машине, особенно с развитием поточного и конвейерного производства. Во-вторых, резко увеличился технологический и экономический разрыв между ушедшими вперед и отставшими в освоении машинных технологий, новых технологических систем отраслями, регионами, странами, цивилизациями. Это разрыв служил источником дифференциальной технологической квазиренты, эксплуатации отставших, причем со временем разрыв не сокращался, а нарастал. В-третьих, могущество науки и эффективность индустриальных технологий были направлены, прежде всего, на создание орудий уничтожения человека и средств защиты от них, на развитие военно-промышленного комплекса, что, подобно раковой опухоли, разъедало экономику и общество, породило массу военных конфликтов, две разрушительные мировые войны и “холодную войну”, поставившую человечество на грань самоуничтожения. В-четвертых, индустриальные технологии привели к нарастающему вовлечению в производство природных ресурсов и многократному увеличению загрязнения окружающей среды, так что биосфера планеты постепенно стала терять способность к само-воспроизводству, возникла реальная угроза глобальной экологической катастрофы. Наконец, в-пятых, глобализация технологического прогресса, стремительное распространение новейших информационных технологий и Интернета породили угрозу сохранения (но уже в новых формах) технократического общества в XXI в. Эти технологии открывают возможность воздействовать на психику человека, начиная с раннего детства и до его смерти, включать его в виртуальное пространство, зомбировать человека, ранее сравнительно свободного от подчинения машинному ритму, вторгаться в его духовный мир, в святая святых — генотип человека, т.е. всячески злоупотреблять этим технологическим могуществом.
Однако научно-технический прогресс, новейший технологический прорыв открывает и альтернативную перспективу формирования принципиально новых отношений человека и системы машин, постиндустриального технологического способа производства, возможность свободного творчества человека, освобожденного от непосредственного включения в технологические системы в качестве придатка к машине. В этом основное содержание Третьей волны в истории, новой цивилизации, предсказанной Элвином Тоффлером еще в 1980 г. Он описал процесс отмирания индустриальной цивилизации, используя термины “техно-сфера”, “социо-сфера”, “информационная” и “властная” сферы, и показал, какие каждая из этих сфер претерпевает революционные изменения. Возникающая цивилизация “является одновременно и высокотехнологичной, и анти-индустриальной цивилизацией”. Характеризуя основные черты технологии нарождающейся цивилизации, Э. Тоффлер отмечает, что она поставит себе на службу удивительное разнообразие источников энергии (энергию водорода, Солнца, приливов и отливов, геотермальных вод, биомассы и т.п.), будет опираться на гораздо более дифференцированную технологическую базу (включая результаты биологии, генетики, электроники, материаловедения, глубоководных исследований, работ в открытом космосе); ее самым важным (и неистощимым) сырьем станет информация, включая воображение (то, что теперь называется виртуальностью); люди будут жить в электронной среде, работать в “электронном коттедже”, который станет центральной единицей будущего.
Даниел Белл полагает, что в основе формирования постиндустриального общества лежит третья по счету всемирная технологическая революция (первая — промышленная революция, связанная с изобретением паровой машины; вторая — в конце XIX в. в связи с достижениями в области электричества и химии).
В основе современной технологической революции, по его мнению, лежат:
замена механических, электрических и электромеханических систем на электронные;
миниатюризация техники в результате распространения кремниевых чипов — электронных машин, состоящих из десятков тысяч транзисторов и соединяющих их проводников; преобразование информации в цифровую форму; программное обеспечение — основа индивидуального использования компьютеров;
фотоника — ключевая технология транспортировки (в сверхчистом стекле или оптическом волокне) больших объемов цифровой информации с помощью лазера.
Однако характеризуя перевороты в области микроэлектроники и информатики, Д. Белл оставляет в стороне такое важнейшее направление современного технологического переворота, как биотехнология на основе генной инженерии, преобразования структуры наследственного вещества.
Белл отмечает, что лишь США и Япония в результате длинной цепи технологических перемен вступили в постиндустриальную, или информационную эру. Он вводит понятие “технологической лестницы”, по которой взбираются разные страны (можно добавить — и цивилизации) на пути к постиндустриальному обществу.
Эта лестница включает следующие ступени:
1) ресурсная база (сельское хозяйство и горнодобывающая промышленность);
2) легкая промышленность (текстильная, обувная и др.);
5) отрасли, базирующиеся на научных достижениях будущего — на биотехнологии, материаловедении, космических исследованиях и т.д.
Прекрасным примером продвижения вверх по технологической лестнице Д. Белл называет Японию. На верхних ступенях находятся также США, Западная Европа (особенно Германия). СССР сделал рывок в индустриализации; но сейчас Россия, пользуясь метафорой Д. Белла, спускается вниз по технологической лестнице.
Такие тенденции можно вывести из возможных сценариев трансформации технологической базы общества. Но это — отдаленная перспектива, поражающая воображение и указывающая возможные результаты реализации оптимистического сценария. Реальные процессы гораздо более сложны, противоречивы и неоднозначны по своим последствиям. Впрочем, об этом предупреждал и Э. Тоффлер: “Переходный период будет отмечен величайшими социальными потрясениями, мощными сдвигами в экономике, технологическими провалами и катастрофами, политической нестабильностью, войнами и угрозой войн”. Это предвидение начало сбываться с поразительной точностью. Переходный период продлится не одно десятилетие, нас ждут новые потрясения и катастрофы вплоть до угрозы самоуничтожения человечества в результате планетарного столкновения локальных цивилизаций или по другой причине — если разрушительный военно-технический джинн выйдет из под разумного контроля.
Что же ждет человека и человечество за пределами индустриального технологического способа производства, если удастся избежать трагического финала? Не стоит строить воздушных замков, сочинять утопии или антиутопии, достаточно оценить ныне реально существующие противоречивые тенденции и отобрать те из них, которые имеют шанс стать преобладающими в будущем. При реализации оптимистического сценария эти тенденции рассмотрены.
Во-первых, креативно-гуманистический характер постиндустриальной цивилизации обнаружится, прежде всего, в технологических системах. Человек выйдет из под их угнетающего ритма, заняв более свойственное ему место творца новых технологий и разумного управляющего их использованием в своих интересах. Это не означает перехода к безлюдному производству, где за человеком останется лишь роль пресыщенного и тупеющего иждивенца — потребителя все более разнообразного ассортимента товаров, услуг и удовольствий, преподносимого ему машинным миром. Цикличная динамика технологий неостановима и непреодолима. Смена поколений техники, технологических укладов, технологических способов производства, связанная с периодическими кризисами, продолжится и в будущем, порождая все новые опасности. Человеку придется постоянно искать разгадки новых головоломок, конструировать и создавать более совершенные технические системы, контролировать их работу, поддерживать в работоспособном состоянии, вовремя обновлять и заменять. Будет повышаться класс сложности этих постоянных работ и забот, что заставит человека напрягать свой творческий гений. Технический прогресс — это не только радость открытий и побед, но и горечь неудач и поражений. Так было, так есть, так будет. И это хорошо, это стимул к напряженном творческому труду.
Во-вторых, экологический императив, убедительно доказанный Н.Н. Моисеевым, диктует необходимость принципиального изменения взаимоотношений технологий и природы. Из пожирателя природных ресурсов и главного загрязнителя окружающей среды, нарушающего способность биосферы к самовосстановлению и ведущего ее к деградации, технологии должны превратиться в главный источник и могучий инструмент спасения биосферы, облагораживания окружающей среды, очищения ее от загрязнений накопленных за столетия господства индустриальных технологий.
Для этого необходим массовый переход к экологически чистым, энергосберегающим и ресурсосберегающим, малоотходным и безотходным технологиям; они уже есть, но пока еще не получили широкого, планетарного распространения. Потребуется также повсеместное использование технологий, обеспечивающих глобальный и локальный экологический мониторинг и прогнозирование природных и экологических катастроф, утилизацию отходов и техногенных месторождений, восстановление способности биосферы к само-воспроизводству, сохранение биологического разнообразия. Наука предлагает такие технологии и может их умножить. Дело за общественным заказом, за крупномасштабными инвестициями, за экологическим сознанием политических деятелей и деловых людей, принимающих решения о приоритетах инновационной и инвестиционной деятельности.
В-третьих, прекращаются тенденции к шаблонизации, узкой специализации и гигантомании, свойственные индустриальному способу производства. Верх берут тенденции к дифференциации товаров и услуг применительно к индивидуальным потребностям узких групп потребителей; к диверсификации гибких производств, быстро переналаживаемых с изменением рыночной конъюнктуры и спроса потребителей; к деконцентрация производства, к возрождению роли малых и средних предприятий, находящихся ближе к потребителям и чутко реагирующих на изменение их потребностей и спроса (крупные предприятия и технологические системы сохраняются, но обретают более гибкие и разнообразные формы, что в большей мере подчиняет их человеку). Конечно, эти преобразования технологии и организации производства нелегки и длительны, неравномерны в разных сферах деятельности, в различных странах и цивилизациях, но они открывают новые перспективы, в том числе и для ранее отставших стран, которые теперь могут миновать этап крупномасштабной индустриализации (как показал опыт новых индустриальных стран).
В-четвертых, дошла до своего предела, меняет направление и формы милшпаризация технологий. Теряет смысл гонка все более разрушительных ядерных вооружений, многочисленных ядерных боеголовок и стратегических ракет; начался процесс контролируемого уничтожения их. Технологический прогресс устремился к созданию более точного и разрушительного обычного оружия, прошедшего апробацию в конфликтах в зоне Персидского залива, на Балканах, в Афганистане. Но и здесь со временем обнаружатся пределы. Если человечество хочет уцелеть, оно должно поставить под контроль производство оружия, а затем переходить к постепенной демилитаризации технологий и экономики, что позволит использовать лучший интеллектуальный и инновационный потенциал в интересах населения, для преодоления технологической отсталости беднейших стран и цивилизаций. Пока это не осознано политическими лидерами.
В-пятых, с возникновением сети ТНК, охвативших весь мир, пришло время формирования глобального технологического пространства как материальной основы экономики. Речь идет не просто об интенсификации международного трансфера технологий и обмена высокотехнологичной продукцией, а о новейшем качестве поздне-индустриальных и постиндустриальных технологических систем, которые не только вышли за национальные рамки (это было свойственно и для международных монополий), но и приобрели новое качество, достигли высшего уровня обобществления. Теперь ни одна национальная технологическая система не может существовать и развиваться самостоятельно, изолированно от мирового поля. Как только она попытается сделать это — начнется процесс деградации и саморазрушения. Более того, процессы, происходящие в национальных системах, диктуются переменами в глобальной системе; мировые, национальные и локальные технологические циклы синхронизируются в своей динамике.
Формирование глобального технологического пространства не устраняет технологического разрыва между странами и локальными цивилизациями, но переводит его в новую плоскость. Теперь они — части единого целого. Чтобы сократить разрыв, недостаточно устремлений и усилий отдельной страны, необходимо изменить принципы и механизм функционирования всей глобальной технологической системы, сознательно направить ее к целям, адекватным характеру постиндустриального общества. А это требует иного уровня взаимопонимания и взаимодействия между локальными цивилизациями и между странами, постепенного перехода к взаимовыгодному, равноправному сотрудничеству и партнерству в технологической сфере. Путь к этому нелегкий, он полон подводных камней и препятствий, связан с необходимостью преодолеть попытки отдельных цивилизаций, стран и ТНК монополизировать и использовать в своих эгоистических интересах достижения человеческого гения и каналы глобализации технологий.
Какова структура глобального технологического пространства, которая обеспечивает единство его функционирования и цикличной динамики?
Это, прежде всего глобальность научного пространства, стремительное распространение по всему миру сделанных в любой стране научных открытий, изобретений, технологий. Патентное право нормализирует этот процесс, защищает интеллектуальную собственность, но не может на сколько-нибудь длительное время монополизировать и законсервировать ее, сделать долгосрочным источником мировой технологической квазиренты.
Отсюда — глобализация инновационного пространства. Базисные инновации, лежащие в основе новых поколений техники и технологий, новых технологических укладов, практически не могут уже осуществляться в крупных масштабах и реализовать свои преимущества в пределах одной страны. Это легче сделать в пределах одной локальной цивилизации; но окупаемость технологической макросистемы достигается при полномасштабной ее реализации в глобальной экономике.
В перспективе XXI в. возможны два крайних варианта развития глобального технологического пространства. Один из них состоит в продолжении нынешних тенденций его монополизации группой развитых цивилизаций и ТНК с углублением технологической пропасти между авангардными и отставшими (а то и деградирующими) странами и цивилизациями. Этот путь обречен на глобальную катастрофу, которая разразится рано или поздно. Другой вариант — постепенный переход к отношениям партнерства, к общим усилиям по сокращению технологического разрыва, подтягиванию отстающих, обеспечению для них достойной ниши и места в мировом пространстве, возможностей крупномасштабного освоения прогрессивных, высокоэффективных технологий. Этот вариант (сценарий) облегчается тем, что в 1020-е годы XXI в. предстоит после глобального технологического кризиса исчерпывающих свой потенциал технологий пятого уклада переход к шестому укладу, и накопленные в развитых странах технологии пятого уклада во многом обесценятся. Для некоторых ныне отстающих цивилизаций откроется возможность прорыва к технологиям шестого уклада, адекватного постиндустриальному обществу, без повторения капиталоемкого и изнурительного пути жизненного цикла пятого уклада. Это будет означать реализацию оптимистического сценария развития глобального технологического пространства.
Конкурентоспособность локальных цивилизаций и национальных экономик на всемирном рынке, особенно в условиях формирования общества научного знания, определяется, имею у них научно-техническим потенциалом и опытом эффективного его использования.
При анализе структуры этого потенциала можно выделить:
научный потенциал, который, в свою очередь, подразделяется на фундаментальную науку, прикладную науку и опытно-конструкторскую базу;
инновационный потенциал, отражающий условия для ускоренного освоения и распространения базисных и улучшающих инноваций, реализующих научно-технические достижения;
технологический потенциал, в котором по функциональному назначению можно выделить военно-технический, производственно-технический потенциал и потенциал производства техники для нужд потребительского рынка, а также здравоохранения, культуры, образования и других услуг социального характера.
Исходным пунктом для перехода к новому технологическому укладу является формирование его фундаментальных основ, научных открытий и крупных изобретений. Возрастание экономического значения знания, производимого наукой и распространяемого образованием, подчеркивает Э. Тоффлер: “Знание становится основным источником развития экономики. По мере того как это происходит ценность знания необычайно возрастает”. Научный переворот осуществляется в лидирующих странах и локальных цивилизациях, которые располагают научными кадрами высшей квалификации и подходящей материальной базой. Так, научная революция конца XIX — начала XX вв. имела своим эпицентром западноевропейскую и евразийскую цивилизации; другие цивилизации пользовались ее плодами. В научном перевороте середины XX в. к лидерам присоединилась североамериканская цивилизация. В научной революции конца XX — начала XXI вв., знаменующей становление основ постиндустриальной общенаучной парадигмы, лидируют североамериканская и западноевропейская цивилизации. Однако за евразийской цивилизацией сохранился фундаментальный потенциал в области естественных и особенно общественных наук, они могут стать лидерами в разработке ряда парадигм, адекватных постиндустриальному обществу.
В начале XX в. Западная Европа и Россия имели примерно равный потенциал фундаментальных исследований, представляя около 80% его мирового итога. Северная Америка, Китай и Индия отставали от них в 78 раз. Потенциал иных цивилизаций был очень мал или практически отсутствовал. К середине века укрепили свои позиции в этой области США. Однако к концу XX в. картина изменилась. В 1990-е годы быстро теряла лидерство евразийская цивилизация, в число лидеров вошла североамериканская, значительно укрепили свои позиции японская, китайская и индийская цивилизации. Если эти тенденции сохранятся, к середине XXI в. лидерство будет принадлежать североамериканской и вслед за ней западноевропейской цивилизациям; во втором эшелоне окажутся евразийская, японская, китайская и индийская цивилизации, а в третьем — остальные.
В области прикладных научных исследований и опытно-конструкторских разработок (Г1НИОКР) картина несколько иная. В начале XX в. здесь безусловное лидерство принадлежало западноевропейской цивилизации; вслед за ней (или с отставанием примерно вдвое) шли североамериканская и евразийская. Эти три цивилизации концентрировали почти 80% мирового итога, что обусловило их техническое и экономическое превосходство в мировом хозяйстве. К 1950 г. доля североамериканской цивилизации вплотную приблизилась к западноевропейской; потенциал последней понес значительные потери в годы второй мировой войны. Несколько возросла доля евразийской цивилизации, хотя она продолжала отставать от лидеров. Положение остальных цивилизаций существенно не изменилось, они продолжали многократно отставать от лидеров.
Иные структура и тенденции динамики наблюдаются при сопоставлении технического потенциала локальных цивилизаций. В начале XX в. безусловным лидером оставалась западноевропейская цивилизация (в 1900 г. Европа без России давала 53% мировой промышленной продукции, тогда как США — 23,6%; Россия — 8,8; Китай — 6,2; Япония — 2,4; Индия — 1,7%), особенно в военно-технической области. Вслед за ней шла североамериканская цивилизация, сделавшая стремительный скачок в течение века (доля США в мировом промышленном производстве выросла за XX в. в 29,5 раза, в производстве промышленной продукции на душу населения — в 7,7 раза) и евразийская. Китайская и индийская цивилизации, которые лидировали в доиндустриальных технологиях, запоздали с освоением индустриальных: их доля в мировом промышленном производстве упала с 32,8 и 24,5% в 1750 г. до 6,2 и 1,7% в 1900 г., а, но производству промышленной продукции на душу населения — соответственно со 100 и 87% к уровню Европы в целом до 8,6 и 2,9% в 1900 г. Снизилась доля Японии с 3,8% в 1750 г. до 2,4% в 1900 г.
К середине XX в. расстановка сил среди лидеров изменилась. На первое место вырвалась североамериканская цивилизация, отодвинув понесшую крупные потери во второй мировой войне Западную Европу. Сохранила свои позиции евразийская цивилизация (прежде всего СССР). По остальным цивилизациям положение изменилось незначительно.
Кардинальная перестройка мирового технологического пространства произошла в конце XX в., в ходе освоения и распространения пятого технологического уклада. Закрепила свое лидерство североамериканская цивилизация, продолжая теснить западноевропейскую. Стремительный скачок во второй половине века сделала японская цивилизация, сконцентрировав свои силы на поставке новых поколений потребительской техники на мировой рынок; однако в 90-е годы Япония была потеснена США на мировых рынках высоких технологий. В 90-е годы практически выбыла из числа лидеров евразийская цивилизация в результате распада СССР и технологической деградации экономики. Быстро набирают темп китайская, индийская, латиноамериканская и исламская цивилизации, хотя удельный вес их в глобальном техническом потенциале пока не столь значителен. Невелика доля восточноевропейской и буддийской цивилизаций, хотя доля последней к концу XX в. существенно выросла (за счет Республики Корея).
В начале XXI в., с освоением и распространением шестого технологического уклада, китайская, индийская, восточноевропейская, буддийская и латиноамериканская цивилизации, а со временем, возможно, и мусульманская будут обновлять свою техническую базу на основе новейших технологий, и приближаться к лидерам. Североамериканская, западноевропейская и японская цивилизации, имеющие крупнейшие ресурсы для технологического развития, понесут потери в кризисный период освоения нового уклада и могут потерять часть своих позиций, но сохранят лидерство. Технологическое будущее евразийской цивилизации неоднозначно. В лучшем случае она частично восстановит свои позиции, выбрав стратегический курс на освоение шестого технологического уклада и интеграцию. В худшем — технологическая деградация продолжится, цивилизация займет второразрядные позиции, оказавшись в сильной технологической зависимости от лидеров. Африканская цивилизация может преодолеть растущее отставание лишь с помощью других, более развитых цивилизаций, что становится особенно актуальным в условиях опережающего роста населения этой цивилизации: население, численность которого, достигнут 940 млн. человек к 2050 г., невозможно прокормить без технологического переворота.
Динамика технологической структуры цивилизаций
Технологический облик локальных цивилизаций меняется, причем перемены осуществляются неравномерно во времени и пространстве. Темп перемен резко возрастает в периоды технологических переворотов, смены преобладающих укладов (каждый из которых реализуется в нескольких следующих друг за другом поколениях техники и технологии), которая происходит примерно раз в полвека, и особенно с переходом к новому технологическому укладу (раз в несколько столетий) как материальной основе очередной мировой цивилизации.
Механизм и внутренняя структура технологических переворотов таковы. На последней фазе долгосрочного (сверхдолгосрочного) технологического цикла рост эффективности используемых и вновь осваиваемых технологий замедляется, следующие поколения техники и технологий уже не могут удовлетворить потребности общества, значительно возросшие на предыдущих фазах. Первыми приближение технологического кризиса чувствуют ученые и изобретатели, которые изощряют свой ум в смелом поиске принципиально новых технологий. Растет число открытий и изобретений. Разразившийся кризис сначала уменьшает спрос на них (фонд накопления сокращается). Но затем необходимость выхода из кризиса на новой технологической основе вынуждает прибегать к освоению принципиально новой техники и технологии. Нарастает волна базисных инноваций, в результате которой осваивается и утверждает свои преимущества более эффективный технологический уклад, открывающий простор для нового рывка в повышении эффективности воспроизводства. Однако прежде господствовавшие технологические уклады не сразу уходят с исторической сцены, они еще долго не покидают занятые ими технологические ниши. Экономика любой страны, любой локальной цивилизации напоминает слоеный пирог; при этом один слой является лидирующим, другой постепенно теряет силу и вытесняется, третий зарождается и заявит свои претензии на лидерство позднее, четвертый представляет собой реликтовые уклады, которые преобладали в далеком прошлом и по той или иной причине задержались до наших дней. Такова пульсация и структура технологического пространства во времени.
Неравномерность наблюдается и в пространстве. То одна, то другая страна (локальная цивилизация) становится лидером технологического прорыва, что дает ей возможность господствовать в глобальном технологическом пространстве и получать мировую технологическую квазиренту. Другие идут вслед за лидером, во втором эшелоне, ориентируются на уже освоенные принципиально новые технологии, что связано с меньшим риском, но зато и с меньшей сверхприбылью. Третьи плетутся в хвосте, находятся на периферии технологической гонки, пользуются достижениями, освоенными другими, и используют устаревшие технологии, приносящие убыток. Наконец, существуют аутсайдеры, которые стоят в стороне от технологической гонки, опираются на реликтовые технологические уклады и служат объектами эксплуатации.
Рассмотрим на основе экспертной оценки динамику технологической структуры локальных цивилизаций в XX в. ив перспективе на первую половину XXI в.
Следует напомнить, что приведенные данные являются экспертной оценкой автора, поскольку никаких статистических данных о соотношении технологических укладов ни в одной стране мира не имеется. Усредненная оценка получается путем умножения удельного веса каждого уклада на их порядковый номер (доиндустриальные уклады получили № 1, ранне индустриальные — X» 2), с делением полученной суммы на 100.
С помощью более развитых стран темпы технологического прогресса в Африке заметно ускорятся; это задача всего мирового сообщества, поскольку без технологического переворота решить клубок проблем населения Африки, численность которого стремительно увеличивается, невозможно. Можно ожидать, что ускорятся темпы технологического прогресса и в Индии, которая по прогнозу ООН к 2050 г. выйдет на первое место в мире по численности населения. Подтягивание третьего эшелона в технологическом развитии будет крупным достижением постиндустриальной цивилизации, способствующим уменьшению пропасти между богатыми и бедными странами и цивилизациями, уменьшению геополитической напряженности. Если эта центральная задача не будет решена и тенденции XX в. будут продолжены в XXI в., угроза разрушительного столкновения локальных цивилизаций усилится.
Технологическое лидерство в первой половине наступившего века сохранится за североатлантической, западноевропейской и японской цивилизациями, в которых к 2050 г. доля шестого уклада, адекватного постиндустриальному технологическому способу производства, достигнет, вероятно, 45-50%. Однако этому будет предшествовать (возможно, в 10-е годы XXI в.) мировой технологический и, следовательно, экономический — кризис, который обычно сопутствует смене технологических укладов и Кондратьевских циклов, когда поколения пятого уклада в основном уже исчерпают свой потенциал, а первые поколения шестого уклада еще не успеют реализовать свою эффективность. Кризис наиболее сильно отразится на технологически развитых странах и цивилизациях, которым потребуются огромные инвестиции для радикального обновления технической базы общества. Предвестники грядущего технологического кризиса наблюдались уже в 2001 г. — когда наибольшие потери понесли высокотехнологичные компании США и ТНК.
Усилят свои позиции китайская (усредненная оценка — 4,05), латиноамериканская (4,9), мусульманская (4,6) и индийская (4,55) цивилизации: при меньшем удельном весе пятого уклада им потребуются не столь значительные инвестиции для освоения шестого уклада. Возможен технологический прорыв для евразийской цивилизации, если в России и других странах СНГ будет принят и реализован стратегический курс на технологический прорыв и научно-техническую интеграцию, активно использованы предпосылки освоения шестого технологического уклада на базе фундаментального научного задела и использования высоких конверсионных технологий. Если этого не произойдет, то данная цивилизация будет отброшена к третьему эшелону, попадет надолго в технологическую и экономическую зависимость цивилизаций, от ушедших вперед.
Возможны и другие, умеренные и пессимистические сценарии, когда диспропорции в глобальном технологическом пространстве будут нарастать, пропасть между вырвавшимися вперед и отставшими странами сохранится или даже возрастет, что чревато крупнейшими потрясениями в мире.
Какие тенденции технологической динамики локальных цивилизаций и их места в глобальном технологическом пространстве наблюдаются?
К середине XX в. безусловными технологическими лидерами были североамериканская и немного отставшая от нее западноевропейская; в них преобладали индустриальные уклады. Во втором эшелоне шли латиноамериканская, океаническая (Австралия, Новая Зеландия), евразийская и японская цивилизации, где были достигнуты значительные успехи в освоении индустриальных укладов. В третьем эшелоне — китайская, индийская, исламская и замыкающая ряд африканская цивилизации с преобладанием доиндустриальных укладов; именно они служили основным объектом эксплуатации со стороны развитых стран.
К 1980 г. диспозиция в глобальном технологическом пространстве существенно изменилась. В число лидеров, где преобладал четвертый технологический уклад, присоединилась японская цивилизация. Близко к ним находились евразийская и восточноевропейская цивилизации в результате успехов СССР в военно-технической области. Следующая группа — латиноамериканская и мусульманская цивилизации, которые достигли значительных успехов в освоении четвертого уклада. Замыкающими были индийская, китайская и африканская цивилизации, где преобладали ранне-индустриальные или доиндустриальные уклады.
К рубежу 2000 г. произошла существенная перегруппировка сил в глобальном технологическом пространстве пятого технологического уклада — переходного к постиндустриальному способу производства. К лидирующей группе относятся североамериканская, японская и западноевропейская цивилизации. Во второй эшелон отошли евразийская и восточноевропейская цивилизации в результате технологической деградации экономики во время затяжного кризиса 90-х годов. К ним вплотную приблизились китайская и мусульманская цивилизации, их обогнали латиноамериканская и буддийская цивилизации. Позади остались лишь цивилизация третьего эшелона — индийская и африканская, где преобладают ранне-индустриальные и третий технологический уклады; но о технологическом разрыве свидетельствуют и данные о доле высоких технологий в промышленном экспорте; в 1999 г. она колебалась от 22% по странам с высоким доходом (США — 35%, Нидерланды — 33, Великобритания — 30, Япония — 27. Сингапур — 61, Малайзия — 59, Тайвань — 40) до 6% по странам с низким доходом (Индия — 6%, Панама — 1%, Уругвай — 2%).
Следует отметить тревожную тенденцию: за столетие разрыв между самой технологически развитой (североамериканской) и самой отсталой (африканской) цивилизациями увеличится более чем втрое по усредненной оценке. Это свидетельствует о том, что научно-технические достижения индустриальной эпохи монополизированы западными цивилизациями, которые использовали свое технологическое преимущество для эксплуатации отставших в своем развитии цивилизаций.
Россия и СНГ в глобальном технологическом пространстве
На территории нынешней евразийской цивилизации освоение неолитических технологий началось примерно на два тысячелетия позднее по сравнению с цивилизациями первого поколения, находившимися в более благоприятных природно-географических условиях. Однако затем в ускоренном темпе был пройден путь освоения технологий бронзового и железного веков. С середины I тысячелетия до н.э. сильное влияние на технологический прогресс северного и восточного Причерноморья и Северного Кавказа оказали контакты с античными цивилизациями Средиземноморья через сеть греческих колоний, почти тысячелетнее Боспорское царство. Однако говорить о самостоятельной локальной цивилизации первого и второго поколений на этой территории нет достаточных оснований (если не считать самобытную скифскую цивилизацию, не достигшую полного развития). Здесь складывались лишь технологические и иные предпосылки для такой цивилизации, разрушенные во время нашествия гуннов.
Реальный процесс формирования локальной цивилизации третьего поколения и адекватной ей технологической базы развернулся в Восточной Европе лишь в конце I тысячелетия н.э. Важнейшую роль сыграла передача не только культурного наследия (вместе с христианской религией), но и технологий из Византии, Западной и Северной Европы через Киев и Новгород. Эти технологии адаптировались к природно-климатическим условиям Древней Руси, накладывались на достаточно развитые земледелие, скотоводство, бортничество, рыболовство, ремесла, строительство. В XI в. Русь, преодолевшая отставание, стала примерно вровень с западноевропейскими технологиями, а также технологиями Востока; это подтверждали устойчивые и разнообразные меж-цивилизационные торговые связи.
Однако в XIIIXIV вв. феодальные войны и монгольское нашествие привели к разрушению ряда ремесленных и сельскохозяйственных центров, отбросили цивилизацию назад. Византия, являвшаяся центром православия и переживавшая периоды подъема и упадка, в 1453 г. была окончательно захвачена туркамисель-джуками и сошла с исторической карты вместе с присущими ей высокими по тому времени технологиями. Ее культуру и в какой-то мере технологии унаследовала Россия периода Московского царства, провозгласившая себя (устами Ивана III) “третьим Римом”. Однако впоследствии, в конце XVI — начале XVII вв., технологическое отставание России от Западной Европы значительно возросло, страна была изолирована от мирового технологического прогресса. Прорыв в освоении технологий мануфактурного периода (ранне-индустриального общества) был осуществлен Петром I, что позволило России избежать превращения в колонию или полуколонию подобно древним цивилизациям Индии и Китая, которые лидировали в мировом промышленном производстве в середине
XVIII в. и давали вместе в 1750 г., по расчетам Пола Кеннеди, 57% мировой промышленной продукции, тогда как Россия — 5%. Но с освоением индустриальных технологий страна отстала. В результате с 1800 по 1860 г. сбор хлеба на душу населения сократился на 32%, уменьшилась выплавка чугуна на душу населения. Лишь с 70-х годов
XIX в., после крестьянской реформы, начался период ускоренной индустриализации, преобразования технологической базы промышленности, транспорта, строительства, а затем и сельского хозяйства. Об этом свидетельствуют данные Л.Б. Кафенгауза.
В конце XIX — начале XX вв. индустриализация России, основанная преимущественно на втором технологическом укладе, развивалась ускоренными темпами. С 1887 по 1913 г. (за 27 лет) физический объем промышленного производства увеличился в 5,5 раза (6,5% среднегодового прироста). Опережающими темпами росла, тяжела промышленность — в 9,1 раза (9,2% среднегодового прироста). Металлообрабатывающая промышленность сначала отставала, преобладала ориентация на Индексы физического объема промышленного производства в России (по стоимости валовой продукции, в границах СССР) импорт машин из Западной Европы. Но затем темпы развития этой отрасли заметно ускорились, особенно в годы первой мировой войны, в связи с государственными заказами на вооружения. Легкая промышленность выросла в меньшей степени — в 3,6 раза (4,9% среднегодовых). Поэтому ошибочно полагать, что индустриализация в царской России носила “ситцевый” характер: она опиралась на передовую по тому времени технику и приближалась к технологическому уровню Западной Европы (тем более что многие предприятия строили западные инвесторы).
За годы гражданской войны по объему и технологическому уровню российская промышленность была отброшена на десятилетия назад: в 1920 г. ее уровень составил 65% к 1887 г., в том числе металлообработки — 52% и легкой промышленности — 27,5%; лишь по тяжелой промышленности в целом был сохранен уровень 1889 г. Однако после войны, в условиях нэпа, были достигнуты фантастические темпы роста, и в 1926/1927 гг. был превзойден уровень 1914 г. в целом по всей промышленности на 12%, тяжелой промышленности — на 29%; по металлообработке он не был достигнут.
В последующие десятилетия, в годы ускоренной индустриализации и послевоенного восстановления, был осуществлен перевод военно-промышленного комплекса на уровень третьего, а в 1950-60-е годы — четвертого технологического уклада. В 80-е годы началось освоение пятого технологического уклада. По военно-техническому уровню СССР шел вровень с наиболее развитыми странами, обгоняя их по отдельным видам вооружений. Обеспечивался авангардный уровень и по некоторым производным от ВПК направлениям научно-технического прогресса — в области атомной энергетики, атомного машиностроения, авиации, освоения космического пространства. Однако по отраслям гражданского назначения наблюдалось растущее отставание от высшего мирового уровня, частично преодолеваемое за счет импорта техники. Так, в 1990 г. удельный вес импорта в потреблении оборудования для химической промышленности составил 63,3%, текстильной — 68,3, пищевкусовой промышленности — 51,4, прокатного оборудования — 45,3, сельхозмашин — 19,2, трамвайных вагонов — 62,3%.
Картина резко изменилась с распадом СССР, многократным сокращением государственных военных заказов и открытием внутреннего рынка для зарубежных монополий и ТНК. Если прежде наблюдалось отставание в темпах технического прогресса, то теперь наметилась тенденция технологической деградации экономики, сокращения доли современных технологических укладов и возрастания доли ранне-индустриальных и доиндустриальных укладов. Почти полностью был обескровлен и высокотехнологичный ВПК, за исключением небольшой его доли, работавшей на мировой рынок вооружений, да и там, в основном использовался ранее созданный научно-технический задел. Продукция машиностроения сократилась с 1991 по 1999 г. на 63%, химической промышленности — на 58%. Практически полностью оказались вытесненными с внутреннего рынка отечественные вычислительная техника, бытовая электроника, современные средства связи. Значительно сократился экспорт продукции машиностроения — она вытеснялась конкурентами и с внешнего рынка. Все это привело к падению конкурентоспособности отечественной продукции и отставанию экономики от развитых стран. По экспертной оценке, доля 5го технологического уклада с 1990 по 1995 г. уменьшилась втрое (с 6 до 2%), 4го уклада — с 51 до 47%, тогда как 3го уклада увеличилась с 37 до 42%, а реликтовых укладов (преобладавших в XIX в. или в доиндустриальную эпоху) — с 6 до 9%.
Во многом подобные тенденции сложились в большинство стран СНГ. Часть из них имели развитую технологическую базу, отвечавшую 4-му и частично (в области ВПК) 5му укладам (Украина, Белоруссия). Другие находились на более низком технологическом уровне, там преобладали 4й и 3й уклады, выше доля реликтовых укладов. А главное — научно-технологический комплекс СССР (особенно ВПК) представлял единое целое и был ориентирован на государственные заказы и внутренний рынок. Когда в основном были свернуты госзаказы и финансирование инноваций многократно сократилось или прекратилось, а внутренним рынком высокотехнологичной продукции завладели иностранные монополии и ТНК, научно-техническая база стран СНГ оказалась подорванной и отброшенной на десятилетия назад, что стало важнейшим фактором потери конкурентоспособности продукции, фактором углубления и затягивания экономического кризиса, беспрецедентного по своим масштабам для мирного времени.
Каковы возможные сценарии технологического будущего России и других стран СНГ? Эти вопросы обсуждались на XII Междисциплинарной дискуссии в Российской академии государственной службы в июне 1999 г. Они отражены также в коллективном труде, подготовленном Международным фондом Н.Д. Кондратьева.
Возьмем два крайних сценария. Первый — пессимистический. Стоит современным тенденциям технологической деградации продлиться еще несколько лет, и их последствия станут необратимыми, приведут к безнадежному — по крайней мере, на несколько ближайших десятилетий — отставанию России и СНГ в глобальной технологической гонке. Каковы результаты этого сценария?
Во-первых, будет в основном исчерпан фундаментальный научный, изобретательский и конверсионный задел, который был создан за ряд десятилетий на основе мощной поддержки государства. При отсутствии такой поддержки (точнее, сведении ее к явно недостаточному минимуму) этот потенциал перестанет пополняться, самые активные научные, конструкторские, инженерные кадры уйдут, и Россия и другие страны СНГ не смогут существовать без внешней подпитки научными идеями, патентами, технологиями, ограничивавшись адаптацией их к условиям внутреннего рынка.
Во-вторых, производственный потенциал сейчас достиг крайней степени износа (физический износ машин и оборудования в промышленности составил в начале 2001 г. 63% при коэффициенте обновления основных фондов в 2000 г. — всего 1,3% и выбытии устаревших фондов — 1,2%). При таком износе на большинстве предприятий невозможно не только выпускать современную конкурентоспособную продукцию, но и вообще продолжать производство без крупных аварий. Это угрожает дальнейшим вытеснением отечественной продукции с внутреннего и внешнего рынков, потерей рабочих мест, доходов работников, предприятий, бюджетов.
В-третьих, устаревшие технологии отличаются низкой эффективностью, повышенным уровнем материалоемкости и энергоемкости производства, а поддержание добычи и транспортировка сырья и топлива потребуют крупных инвестиций, которых в условиях низкой эффективности производства нет.
В-четвертых, положение СНГ в мировом технологическом пространстве резко ухудшилось. Некогда мощная технологическая держава, соперничавшая на равных (по крайней мере, в военно-технической и некоторых производных от нее сферах) с США и Западной Европой, распалась на группу разобщенных стран, с подорванным и быстро стареющим научно-техническим потенциалом. Утрачена технологическая независимость СССР; страны СНГ теперь зависят от импорта оборудования, вычислительной и бытовой техники, средств транспорта и связи от зарубежных стран, от ТНК, диктующих свои условия на мировом рынке.
В-пятых, ушел в безвозвратное прошлое военный паритет двух противостоявших блоков — НАТО и Варшавского договора. Военно-промышленный комплекс стран СНГ (за исключением небольших его секторов, работающих на экспорт) в значительной степени разрушен, техническая база армии стареет и почти не обновляется, системы сложнейшего современного оружия через несколько лет потеряют срок годности. Технологическая деградация подорвала обороноспособность России и других стран СНГ; осталась пока важнейшая ее основа — силы ядерного сдерживания в России. Некогда мощная цивилизация становится все более слабой.
Такова мрачная перспектива пессимистического сценария технологического будущего России и СНГ в целом. И она вполне реальна: чтобы это сценарий осуществился, не нужно предпринимать никаких усилий, надо просто не мешать продолжению ныне сложившихся тенденций. И тогда через пару десятков лет, когда в развитых странах утвердится постиндустриальный технологический способ производства и развернется переход к адекватному ему укладу, СНГ окажется на задворках, дальней периферии мирового технологического пространства, с преобладанием 4го, а то и 3го укладов и маленькими островками 5го уклада в секторах, где хозяйничают ТНК (например, в добыче нефти и газа).
Неизбежна ли подобная трагическая перспектива? Есть ли шанс избежать ее, реализовать оптимистический сценарий научно-технологического развития России и всего СНГ в XXI в.?
Предпосылки для оптимистического сценария пока сохраняются. Они состоят, во-первых, в обширном и разнообразном фундаментальном научно-техническом заделе, который может стать основой для формирования ряда направлений 6го технологического уклада. В течение более века в России создавались условия для приоритетного развития фундаментальной науки, прежде всего естественных и технических наук. И хотя этот мощный потенциал в ряде академических институтов и вузов во многом свернут в связи с многократным сокращением финансирования и уходом молодых талантливых ученых в другие сферы деятельности или выездом за рубеж, созданного прежде задела может хватить на несколько лет для обеспечения технологического прорыва, если для этого будут созданы необходимые условия. Через 57 лет будет уже поздно.
Самым ценным и перспективным в структуре ВПК являются не огромные предприятия с серийным производством танков, ракет, стрелкового оружия, противоракетных устройств, а научно-технический потенциал, где были сконцентрированы самые талантливые ученые. Многие из них вели разработки, превышающие зарубежный уровень, которые и сейчас позволяют удерживаться на мировом рынке вооружений. Если задействовать этот потенциал для производства высокотехнологичной продукции и использования технологий двойного назначения, это может стать ведущим (наряду с фундаментальным научным заделом) фактором технологического прорыва.
Третья предпосылка технологического прорыва — это пока еще сохранившиеся передовые научные и конструкторские школы, талантливые ученые, изобретатели, конструкторы, инженеры, высококвалифицированные рабочие, имеющие разностороннее образование и склонность к смелому творческому поиску, который активизируется в сложной ситуации.
Что же требуется для использования этих пока еще (но ненадолго) имеющихся предпосылок технологического прорыва, осуществления оптимистического варианта научно-технологического развития России и СНГ в XXI в., для возвращения утраченных позиций в глобальном технологическом пространстве?
“Догоняющая” научно-технологическая стратегия бесперспективна. Она способна лишь углубить технологическое отставание и потерю конкурентоспособности. Нужно искать иные подходы, ориентироваться на опережающую стратегию, которая не раз обеспечивала технологический прорыв, как в России, так и в новых индустриальных и иных странах.
Каковы основные элементы этой стратегии, способной обеспечить реализацию оптимистического сценария:
1. Ориентация перспективной научно-технической и инновационной политики на технологический прорыв, на крупномасштабное распространение технологий современного, 5-го уклада, обеспечивающих конкурентоспособность отечественной продукции, и на подготовку к своевременному освоению технологий уклада, который станет преобладающим в 2030-е годы XXI в. Нужна селективная научно-техническая и инновационная политика, концентрирующая ограниченные ресурсы на узком поле прорыва, с проведением “стратегии лазерного луча”, позволяющей охватить всю технологическую цепочку — от фундаментальных и поисковых исследований до крупномасштабного производства, поставки и технического обслуживания нового поколения техники, с тем чтобы обеспечить максимальную величину технологической квазиренты, пока это поколение находится на восходящей фазе своего жизненного цикла.
2. Исключительное значение приобретает обоснованная система научно-технологических приоритетов на перспективный период. Необходимо, с одной стороны, на основе долгосрочного научно-технического прогноза определить структуру технологического переворота, формирующего уклад. С другой стороны, нужно объективно оценить имеющейся научный, изобретательский и конверсионный задел, возможности для освоения технологических ниш.
Предпринятая в 1996 г. попытка разработать и утвердить приоритеты развития науки и техники, а также реализующие их критические технологии федерального уровня была неудачной. Приоритеты оказались слишком широкими, они охватывали практически все поле развития науки и техники; а когда все приоритетно, то на деле приоритетов нет, силы распыляются, традиционные технологии берут верх над принципиально новыми, усиливая технологическое отставание.
Перечни приоритетных направлений развития науки, технологий и техники Российской Федерации и критических технологий федерального уровня, утвержденные в 2002 г., не намного изменили ситуацию. Например, приоритетные направления “производственные технологии”, “технологии живых систем”, “информационно-коммуникационные технологии и электроника” охватывают обширные области с разным технологическим уровнем; критические технологии “добыча, переработка и трубопроводный транспорт нефти и газа”, “производство электроэнергии и тепла на органическом топливе”, “переработка и воспроизводство лесных ресурсов” охватывают целые отрасли. Под такие приоритеты можно подвести любую технологию, в том числе вчерашнего и позавчерашнего дня, на их базе трудно, если не невозможно решить поставленную цель государственной политики в области науки и технологий — обеспечить переход к инновационному пути развития страны на основе избранных приоритетов. Тем более что не определены эффективные меры по усилению государственной поддержки прорывных технологий, базисных инноваций, обеспечивающих повышение конкурентоспособности экономики и производимой продукции.
Международный фонд Н.Д. Кондратьева по заказу Миннауки России разработал новую методологию определения приоритетов и критических технологий, сформировал их примерный перечень, провел его экспертную оценку. Исходной базой для выбора приоритетов предлагаются перспективные технологические потребности страны, ориентированные на оживление экономики и повышение конкурентоспособности продукции, а также технологический уровень и возможный эффект от реализации; в качестве ограничений — наличие научного, изобретательского и конверсионного задела и возможность государственной поддержки приоритетов.
3. Потребуется активная государственная поддержка технологического прорыва путем:
формирования системы научных, научно-технических и инновационных федеральных целевых программ, реализующих выбранные приоритеты (вместо разнокалиберных, во многом случайных программ, которые не выполняют этой функции);
достаточной ресурсной поддержки технологического прорыва с помощью целевого выделения бюджетных средств на инновационно-инвестиционные проекты стратегического, социального, экологического и оборонного характера, предоставления им ощутимых налоговых льгот, создания инновационных и венчурных фондов, содействия развитию научно-технической и инновационной инфраструктуры (что особенно важно для малого бизнеса);
полного, прогрессивного законодательного регулирования научно-технический и инновационной деятельности. Принят Федеральный закон “О науке и научно-технической политике”. Однако проект закона “Об инновационной деятельности и государственной инновационной политике”, подготовленный с участием Международного фонда Н.Д. Кондратьева и предусматривающий ряд новаций, так и не был принят.
4. Осуществить технологический прорыв невозможно без придания инвестициям инновационного характера.
Основной аргумент сторонников инерционного пути — нехватка ресурсов для поддержания научно-технологического прорыва. Аргумент эффектный, но по существу неубедительный. В 2001 г., по данным Госкомстата, объем инвестиций по стране составил 1165 млрд., руб., тогда как затраты на технологические инновации в промышленности — всего 24,5 млрд. руб. (5,5% инвестиций в эту отрасль). Согласно данным Минэкономразвития России, в 2002 г. инвестиции в основной капитал еще более возрастут. Осуществлять инвестиции без инноваций опасно: это надолго законсервирует технологическую отсталость сооружаемых или реконструируемых объектов, неконкурентоспособность товаров и услуг, производимых на их основе. Если бы четверть инвестиций (как государственных, так и частных) направлялись на осуществление базисных инноваций, это обеспечило бы ресурсы на реализацию стратегии научно-технологического прорыва в расчете на 2002 г. в размере около 500 млрд. руб. (примерно 16 млрд. долл. США). Это привело бы к значительному увеличению затрат реального сектора экономики на науку, поскольку осуществлять базисные инновации без науки невозможно.
Чтобы осуществить поворот инвестиций (как государственных, так и частных и иностранных) к базисным инновациям, нужно ввести в практику технологически-инновационную экспертизу крупных инвестиционных проектов, оценку уровня их новизны и конкурентоспособности с учетом смены поколений техники (технологии) и технологических укладов. Потребуется также прямая и косвенная государственная поддержка инновационных инвестиций, направленных на реализацию выбранных приоритетов научно-технологического развития.
Научно-технологический прорыв не может быть осуществлен без ведущей роли государства, которое должно выполнять свою стратегически-инновационную функцию в интересах настоящего и будущих поколений.
5. Ведущая роль государства может осуществляться в следующих формах:
выработка долгосрочной селективной научно-технической и инновационной политики, направленной на реализацию стратегии научно-технологического прорыва, расширение использования 5го и пионерное освоение отдельных направлений 6го технологических укладов (ТУ), на повышение конкурентоспособности отечественной продукции. Эта стратегия должна стать стержнем основ политики Российской Федерации в области науки и технологий на период до 2010 г. и дальнейшую перспективу и периодически (раз в 45 лет) уточняться и продлеваться.
разработка и обновление (с такой же периодичностью) долгосрочных прогнозов научно-технологического и инновационного развития на 2030 лет как важнейшей составной части комплексного прогноза социально-экономического развития страны с учетом мировых тенденций. Такие прогнозы следует разрабатывать (при государственной поддержке) на альтернативной основе и публиковать (как это делается, например, в Японии);
выбранные приоритеты научно-технологического развития являются основой для формирования системы федеральных целевых научно-технических и инновационных программ, которые после широкого обсуждения и публикации должны утверждаться Правительством РФ и время от времени корректироваться. Финансирование таких программ следует осуществлять на многоканальный основе, объединяя средства государства, частных, а в необходимых случаях — и иностранных инвесторов. Участникам реализации программ, берущим на себя инновационный риск, нужно предоставлять ощутимые налоговые и таможенные льготы.
6. Осуществить технологический прорыв невозможно в одиночку, опираясь только на собственные силы. Глобальный характер имеют и наука, и инновации, и технологический рынок. Необходимо определить свою нишу в мировом технологическом пространстве, которое постоянно меняет свой облик: в нем периодически происходит смена поколений техники и технологических укладов, одни страны и цивилизации становятся лидерами, другие уходят на периферию.
Чтобы вписаться в эту глобальную пульсацию, необходимо, прежде всего, взять курс на реинтеграции стран СНГ в области науки, техники и инновации. Большинство из них не располагают потенциалом, чтобы самостоятельно обеспечить технологическое обновление и конкурентоспособность своей продукции. Надеяться на помощь ТНК и третьих стран иллюзорно, поскольку те исходят из собственных интересов и не станут взращивать конкурентов. Только восстановив порушенные связи и объединив силы в распространении 5-го и освоении 6го укладов, страны СНГ, могут обеспечить достойное место в глобальном пространстве, создать материально-техническую основу для возрождения евразийской цивилизации.
Не менее важно вписаться на началах партнерства в мировой технологический рынок, развивать научно-технические связи, осуществлять совместные инновационные проекты, как со странами Запада, так и особенно со странами Востока, которые заинтересованы в активном использовании научно-технического потенциала России и других стран СНГ.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
