После окончания «холодной войны» Европа, избежавшая опасности глобальных военных конфликтов, столкнулась с новыми угрозами и вызовами безопасности. Одним из основных среди них стало разрастание этнополитических конфликтов и кризисов. Вместе с тем новый политический климат, сближение Запада и Востока на основе провозглашенных ими принципов сотрудничества и партнерства в деле создания мирной Европы открыли новые возможности противодействия локальным европейским конфликтам. Преодоление двухполюсного противостояния позволило существенно повысить действенность международных организаций (ООН и СБСЕ/ОБСЕ) в сфере антикризисного реагирования — за счет широкого политического консенсуса стран участниц. НАТО стала осуществлять курс на поддержку миротворческой деятельности ООН и СБСЕ/ ОБСЕ, включая предоставление своих ресурсов и опыта для миротворческих операций".
Показательно, что работа НАТО над выработкой концептуальных основ нового миротворчества была сконцентрирована во вновь созданных структурах сотрудничества между бывшими противниками, в частности Совета Североатлантического сотрудничества. В ходе урегулирования конфликта в Боснии и Герцеговине была отработана принципиальная схема миротворчества на основе «разделения труда» между международными и региональными организациями: операция проводится под эгидой и под руководством ООН — НАТО, руководствуясь собственными процедурами, действует на основе решений ООН, делегирующих альянсу соответствующие полномочия — НАТО в своих действиях по выполнению резолюций ООН опирается на содействие со стороны других членов Объединенных Наций. Такое содействие не изменяет правовую основу самой операции, но придает ей общеевропейский характер, повышая в этом смысле легитимность действий альянса. Особенно ценным завоеванием стало участие России в FOR/SFOR, руководимой НАТО, и этот опыт сотрудничества рассматривался, в свою очередь, как прообраз будущих совместных действий в области кризисного реагирования.
Однако Европа, пройдя трудный путь от идеологической и военно-политической конфронтации через разрядку международной напряженности к окончанию «холодной войны» между Западом и Востоком и вступив в эпоху общеевропейского сотрудничества и партнерства, вновь столкнулась с вызовами дестабилизации. Не будет преувеличением сказать, что ракетно-бомбовые удары НАТО по Югославии в марте 1999 г. разрушили сложившуюся в последнее десятилетие систему международных отношений. «В Москве апокалиптические сценарии третьей мировой войны, казалось бы, навсегда ушедшие в прошлое, в одночасье вернулись в серьезное политическое прогнозирование и военно-оперативное планирование».
Пока эти вызовы не обрели необратимый характер, и, несмотря на остроту рожденного ими политического кризиса, участники европейской системы безопасности проявляют политическую волю к ее поступательному развитию в русле сотрудничества и партнерства. Для сохранения этого стратегического курса необходимо воспрепятствовать той серьезной эрозии, которой коллективная система подвергается в результате несогласованной практической политики в отношении югославского урегулирования. В противном случае Европе угрожает цепная реакция нового политического экстремизма и авантюризма, крайне опасного независимо от того, где она начнется.
Собственную военную операцию в Югославии, НАТО фактически отказалась следовать утвердившейся принципиальной модели миротворчества в Европе. Это коренным образом изменило европейскую ситуацию, поскольку акция НАТО стала серьезным фактором эрозии сформировавшейся к концу 90-х гг. системы коллективной безопасности. Именно такая интерпретация была дана, в частности, официальной Москвой5. Эту оценку разделяет не
Прежде всего, применение НАТО военной силы и вооружения против суверенного государства — члена ООН многими воспринимается как действия, идущие вразрез с важнейшими принципами и положениями международного права. Наиболее резкую позицию заняла Россия, квалифицировав акцию НАТО как вооруженную агрессию. Нелегитимный характер действий НАТО признали (хотя и не квалифицировали их как агрессию) и в некоторых других европейских столицах. Так, премьер-министр Швеции. Пересов выразил сожаление, что НАТО прибегла к военной силе, не имея мандата ООН, а шведский министр иностранных дел А. Линд сказала, что не смогла найти в международном праве ничего, что говорило бы в пользу воздушных атак НАТО по целям в Сербии Греция, будучи членом НАТО, тем, не менее, с самого начала призывала к немедленному прекращению военной акции.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Действительно, военная акция НАТО нарушает ряд статей главы V Устава ООН, в частности, ст. 39, 40, 41 и 42, фиксирующих главные и принципиальные прерогативы Совета Безопасности в сфере действий в отношении угрозы миру, нарушения мира и актов агрессии. Обойдены и нарушены некоторые другие правовые положения, принятые в ООН, такие, как резолюция ГА ООН от 9 декабря 1994 г., в которой отражены основные прерогативы и подтвержден контроль за деятельностью по поддержанию международного мира и безопасности со стороны Совета Безопасности; резолюция ГА ООН от 17 декабря 1984 г., которая «требует от всех государств не предпринимать какие-либо действия, направленные на вооруженное вмешательство и оккупацию, насильственное изменение и подрыв общественно-политического строя государств, дестабилизацию и свержение их правительств». Действия НАТО не только противоречат букве и духу других важнейших международных документов, таких, как Хельсинкский Заключительный акт СБСЕ 1975 г., Основополагающий акт Россия — НАТО 1997 г., но и расходятся с положениями базовых документов самой НАТО, в том числе Вашингтонского договора10 Аналогичные ограничения предусмотрены и конституционными нормами большинства государств НАТО. Все это дало Югославии основания выдвинуть обвинение против их правительств в Международном суде. Действия НАТО вопреки обязательствам стран-участниц, по мнению многих экспертов, подпадают под определение агрессии, данное в резолюции ГА ООН от 14 декабря 1974 г., ст. 1 которой гласит: «Агрессией является применение вооруженной силы государством (группой государств) против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства или каким либо другим образом, не совместимым с Уставом ООН».
Независимо от того, насколько обоснованными воспринимаются обвинения НАТО в не легитимности, военная операция в Югославии означает, что существующая международно-правовая система уже не обеспечивает гарантий суверенным государствам против вмешательства извне, не санкционированного международным сообществом в соответствии с Уставом и процедурами ООН, а декларированные НАТО политические принципы уже не ограничивают альянс в применении военной силы. «Теперь большинство государств мира будут учитывать возможность такой агрессии».
Югославский прецедент, таким образом, ставит перед Европой серьезную альтернативу дальнейшего выбора обеспечения безопасности. Либо, преодолевая югославский кризис, предпринять совместные усилия по ликвидации разрывов в международной организации безопасности, ее стабилизации путем более четкой регламентации антикризисной деятельности, особенно военного характера, по всей цепочке «международные организации — региональные организации — национальные государства»; либо строить будущую политику безопасности исходя из изменившейся роли и политики НАТО, с учетом перспективы ее политической и военной экспансии, что неизбежно привело бы к переоценке национальных доктрин и политики в области безопасности и обороны, принципов и содержания межгосударственных отношений в Европе и мире. Если первый путь означает восстановление сложившейся системы сотрудничества и партнерства, то второй ведет к ее дальнейшей эрозии, что чревато опасностью рационализации политики безопасности (особенно в условиях относительного снижения роли и эффективности ООН), созданием новых разделительных линий в Европе, усилением разногласий, создающих питательную среду для восстановления структур конфронтации.
Новая стратегическая концепция альянса еще более склоняет чашу весов европейской безопасности в сторону дестабилизации. Во-первых, провозглашенные принципы приверженности стран членов принципам мирного разрешения конфликтных ситуаций, приоритетной ответственности ООН за международный мир и безопасность явно противоречат политической практике НАТО. Эго противоречие обрело поистине кричащий характер, поскольку свою «приверженность» НАТО подтвердила на фоне непрекращающихся бомбардировок Югославии. Во-вторых, принятая концепция официально открывает возможность деятельности альянса за пределами зоны ответственности, включая военные акции вне ст. 5 Вашингтонского договора, по югославскому сценарию. Подобные действия могут быть предприняты НАТО в кризисных ситуациях, которые подрывают евроатлантическую стабильность и могут затронуть безопасность членов альянса. Определение степени угрозы является, очевидно, прерогативой самой НАТО, как и интерпретация стабильности. В двусмысленное положение попадают и международные организации: включая в свои документы указания на угрозу стабильности, они дефакто «благословляли» НАТО на силовые «контрмеры». Отныне «миротворческие» акции НАТО в соответствии с решениями ООН или ОБСЕ и в операциях под их мандатом признаны лишь одной из возможных форм военных действий альянса за пределами его зоны ответственности. Таким образом, принятие в Вашингтоне новой стратегической концепции развеяло все надежды на то, что американская линия в отношении военных действий альянса за пределами зоны ответственности не будет поддержана их европейскими союзниками и что это в любом случае потребовало бы пересмотра учреждающих НАТО документов.
Все это делает крайне сложным, если вообще возможным, восстановление нарушенного баланса международной системы регулирования безопасности. Вместе с тем даже если это в какой-то мере со временем удастся сделать, негативный эффект натовской агрессии против Югославии будет ощущаться практически во всех сферах, связанных с безопасностью в Европе. По существу, военная акция НАТО противоречит фундаментальным задачам европейской безопасности, признанным и декларированным в качестве приоритетных и самим альянсом, и его партнерами в Европе, включая Россию.
Как уже отмечалось, подорван климат доверия и сотрудничества в Европе. Евроатлантический регион по существу разделился на два оппозиционных лагеря — поддерживающих поведение НАТО и выступающих принципиально против. Причем этот разлом произошел как между государствами, так и в общественном мнении. Дополнительные разногласия возникли и по вопросу о том, каким образом реагировать на сложившуюся ситуацию. Серьезно подорван имидж НАТО как европейского миротворца, и, напротив, распространились взгляды на альянс как на международного жандарма, Этому способствует и то, что военная акция представлялась все более неэффективной с точки зрения достижения ее политических целей, декларированных НАТО. Изменившееся восприятие НАТО отражает действительную внутреннюю трансформацию, осуществляемую альянсом после окончания «холодной войны», — его превращение из оборонительного в военно-политический союз, политика и деятельность которого, в том числе в сфере военного планирования и строительства, все более определенно обретают черты глобализма и экспансионизма. Такой подрыв своего имиджа альянс в любом случае не сможет нейтрализовать в короткой перспективе, и это, напротив, будет, вероятно, долгосрочным фактором, размывающим его политический потенциал. Политические потери от этого могут оказаться куда большими, чем те политические дивиденды, которые рассчитывала получить НАТО, начав военную операцию в Югославии.
Среди основных прогнозируемых результатов военной акции в Югославии было, очевидно, закрепление изменений места НАТО в системе европейской безопасности, позволяющих ей играть центральную роль. Бомбардировки Югославии стали не столько «грубейшей ошибкой американцев, американской дипломатии», как их первоначально охарактеризовал Б. Ельцин, сколько логическим итогом и средством закрепления этих изменений. По существу эволюция НАТО в 90-е гг. шаг за шагом подводила альянс к расширенному толкованию его миротворческой автономии и «поддержки» усилий ООН.
Идея «дальнейшего усовершенствования ее (НАТО. — Лет.) политических и военных инструментов, позволяющих действовать в условиях новых типов кризисов и конфликтов и поддерживать при необходимости осуществление миротворческих и гуманитарных задач» была в начале 90-х гг., как подтвердил М. Вернер, «очень далека от консенсуса среди стран-участниц». Но с момента ее выдвижения и при последующем принятии ключевым словом было «поддержка», определявшее место Североатлантического союза при выполнении соответствующих задач в европейской институциональной структуре. Он был ориентирован на то, чтобы «предоставлять свои средства тылового обеспечения, интеллектуальные ресурсы и информацию и даже силы быстрого реагирования для миротворческих операций и наблюдательных миссий, проводимых по мандату ОБСЕ или ООН». На следующем этапе НАТО укрепляла эту свою роль, но одновременно сместила акцент в сторону большей самостоятельности в процессе принятия решений в рамках миротворческих миссий. Уже пять лет назад была выстроена логическая цепочка, позволившая НАТО ныне по существу узурпировать исключительные прерогативы ООН. В изложении «промежуточного» генерального секретаря НАТО В. Класа, она выглядит следующим образом: низкая эффективность миротворчества («нет никого, кто бы остался доволен результатами усилий международного сообщества на территории бывшей Югославии») запрограммирована лидирующей ролью ООН, что ограничивает эффективность НАТО («ведущая роль ООН в бывшей Югославии является выражением воли международного сообщества», и это важно при оценке ответственности НАТО за достигнутые результаты), а это, в свою очередь, предполагает необходимость усиления роли НАТО в направлении большей автономии в области миротворчества («мы поддерживаем ООН, но не являемся ее субподрядчиком»). Такая автономия была впервые продемонстрирована 10 и апреля 1994 г. нанесением ракетных ударов по позициям боснийских сербов в зоне безопасности в Горажде. Эти и последующие авиаудары НАТО не были непосредственно санкционированы ООН, но осуществлялись по просьбе командования сил обороны ООН, мандат которых предусматривал применение силы в зонах безопасности в случае вооруженного вторжения или обстрелов.
В результате от действий «в соответствии» с решениями ООН и резолюциями СБ НАТО не только перешла к акциям «в духе» решений и резолюций, но и предусматривает теперь возможность самостоятельных интервенций. Коллапс ООН, утерявшей всякое влияние как на развитие конфликта и его урегулирование, так и на действия альянса, выводит НАТО на позиции центральной структуры европейской безопасности. Однако способность НАТО удержать эти позиции неоднозначна, поскольку не все в Европе, и в первую очередь Россия, согласятся на ту роль, которую претендует играть НАТО. Речь идет не об амбициях нынешних политических оппонентов альянса, а о том, что без такого согласия НАТО либо пойдет по пути восстановления нарушенного структурного баланса в Европе и мире, либо будет эволюционировать в сторону общеевропейского и мирового диктата.
Наряду с подрывом потенциала и престижа международных организаций (ООН и ОБСЕ) сужаются и возможности России. Во-первых, это является прямым следствием ослабления институтов безопасности, закреплявших ее роль в Европе при одновременном выходе на ведущие позиции НАТО, где Россия не может влиять на процесс принятия решений. Во-вторых, наряду с подрывом имиджа ООН и ОБСЕ подорван и престиж самой России, которой, с одной стороны, не удалось добиться эффективности в решении косовской проблемы с опорой на международные организации, а с другой — предотвратить, а затем остановить атаки НАТО на Югославию, не санкционированные ООН и не являющиеся результатом широкого общеевропейского консенсуса.
Таким образом, военная акция в Югославии нанесла двойной удар по политическому потенциалу основных участников урегулирования — снизив их собственные политические возможности, с одной стороны, и сузив поле сотрудничества — с другой.
Негативное влияние акция НАТО в Югославии оказала и на такие приоритетные области безопасности, как развитие разоруженческого процесса и нераспространение оружия массового поражения (ОМП) и ракетных технологий. Выход самой мощной военно-политической организации мира — НАТО — за пределы признанной системы международного регулирования, опирающейся на ООН, усилил стимулы к принятию «адекватных мер», соответствующих новым европейским реалиям, в других государствах. Учитывая, что самой надежной гарантией от возможной агрессии является способность нанесения противнику неприемлемого ущерба, опасность распространения ОМП усилилась. Это касается не только ядерных вооружений, но и относительно дешевых видов оружия, например бактериологического. Более того, правовая необоснованность действий НАТО является весомым контраргументом, в том числе и морально-политическим, политике нераспространения.
Наряду с этим снижается мотивировка к прогрессу на других направлениях разоружения и ограничения вооружений. НАТО продемонстрировала, что традиционные войны и конфликты, на противодействие которым был ориентирован весь разоруженческий процесс, уступают свое место военным действиям нового типа, где ключевую роль играют высокоточное оружие, средства разведки, команды и контроля, высокая мобильность. В этой связи можно поставить вопрос: зачем нужен, например, Договор по обычным вооружениям в Европе, трудная работа по его адаптации и ратификации нового договора, если он абсолютно не помешал проведению крупной авиационной операции НАТО на европейском театре? Можно сформулировать этот вопрос и более широко: может ли «построение мирной и безопасной Европы» оставаться политической основой переговорного процесса, когда его стороны кардинально расходятся во взглядах на возможное применение вооруженных сил?
Весьма противоречивый эффект операция НАТО в Югославии оказала на перспективы применения военных средств урегулирования европейских кризисов и конфликтов. С одной стороны, факт применения силового воздействия в отношении нарушителей решений Объединенных Наций, несомненно, станет сдерживающим фактором для потенциальных нарушителей международных норм и договоренностей. С другой стороны, применение военной силы против Югославии не позволило достичь главных политических целей, официально декларировавшихся в качестве мотивов проведения этой акции. Гуманитарная катастрофа не только не была предотвращена, но, напротив, усилилась в результате действий НАТО. Албанское (а впоследствии сербское) население было вытеснено с территории Косово, а возвращение беженцев стало значительно более трудной проблемой, авиаудары НАТО привели к жертвам среди мирного населения и серьезному ущербу гражданской экономике Югославии. В результате НАТО была поставлена перед острым выбором: либо закончить воздушную операцию и перевести решение косовской проблемы в политическое русло, либо продолжить силовое воздействие, начав сухопутную операцию. В условиях, когда Югославия продемонстрировала готовность противостоять внешнему вторжению до победного конца, когда действия НАТО не встретили поддержки со стороны ряда государств, прежде всего России, а также значительной части мирового общественного мнения, когда в самом альянсе перспективы достижения консенсуса в отношении проведения наземной операции оказались весьма проблематичными, не только выбор в пользу такой операции стал весьма затруднительным, но и ее политическая эффективность была бы еще менее вероятна по сравнению с базой воздушной операции. Все это говорит о том, что готовность НАТО и в перспективе использовать подобные формы применения военной силы будет, очевидно, все-таки снижена. Соответственно снизится и действенность угрозы ее применения как политического средства нажима. Это ослабляет потенциал международного «общества по урегулированию европейских кризисов и конфликтов, поскольку успешность и перспективность угрозы приме гения силы, которую констатировал генеральный секретарь НАТО
М. Вернер в феврале 1994 г. после подчинения сербов «Сараевскому ультиматуму», будет, вероятно, подрываться соображениями политической нецелесообразности ее реального применения в свете нынешних событий в Югославии.
Задача урегулирования косовской проблемы, которая формально является целью операции НАТО, не соответствует практическим последствиям этих действий с точки зрения обеспечения региональной стабильности. Интернационализация косовского кризиса выдвинула целый ряд новых угроз безопасности на Балканах. Проблема косовских беженцев стала серьезным вызовом безопасности пограничных государств, прежде всего Албании и Македонии, а также фактором потенциального возникновения новых этнополитических конфликтов. В Македонии, где албанцы составляют значительную часть коренного населения, его прирост за счет косоваров вполне мог (и эта угроза вовсе не устранена) спровоцировать новый конфликт, возможно, еще более сильный, чем в Югославии. Македонские власти в этой связи выражали опасения, что объектом действий Объединенной армии Косово (ОАК) может со временем стать сама Македония. Огромные трудности испытывает Албания, принявшая многих косоваров, что затрудняет и без того сложную задачу стабилизации этого государства. Косовская проблема, связанная с поддержкой национальной идентификации косовских албанцев, в условиях ее регионализации становится благоприятной питательной средой для культивирования идей «Великой Албании». Процесс автономизации (если не отделения) Косово, столь решительно поддержанный НАТО, может стать пагубным примером для сепаратистских действий других национальных меньшинств на Балканах. Очевидно, что разрастающийся на Балканах сепаратизм уже теперь перерастает узко-региональные границы, и его накапливающаяся критическая масса вызывает риск бал анизация на всем евроатлантическом пространстве.
В более широком плане удары НАТО по Югославии «возвели локальный этнический конфликт (по стандартам 90-х годов — ниже среднего масштаба бедствия) в ранг международного политического, а потенциально и военного столкновения с перспективой его выброса за пределы Балкан и даже всей Европы». Отражением этого стал глубокий кризис отношений между Россией и Западом, несравнимый по своему содержанию с характером их предыдущих разногласий в области международных отношений и политики безопасности.
Эрозия отношений между Западом и Россией
Общим для основных западных документов в области безопасности является декларация того, что без активного и конструктивного участия и сотрудничества России не может существовать надежная система европейской безопасности. Исходя из этого развитие партнерских отношений с Россией признано Западом приоритетной политической целью. Однако совершенно очевидно, что политика НАТО в Югославии не только не соответствует этой цели, но и имеет прямо противоположный вектор. В «лучшем» случае это означает провал Запада на важнейшем для него политическом направлении в результате недооценки потенциального разрушительного эффекта югославской акции для отношений Россия-Запад. В худшем — сознательный курс Запада, и прежде всего США, на изменение геополитического баланса в свою пользу с учетом нынешней слабости России.
Выбор одного из этих объяснений политики Запада (стратегическая ошибка или продуманная стратегия) объективно определяет и российский курс в будущих отношениях с Западом. В первом случае его можно обозначить как «козыревский» вариант «розового либерализма». Он означал бы преувеличение позитивных намерений Запада без должного учета серьезных негативных последствий западной политики для России и европейской безопасности в целом. В этом случае реальные национальные интересы России были бы в той или иной степени принесены в жертву во имя сохранения отношений партнерства с Западом в их западной интерпретации. Другим крайним вариантом (в силу признания, что западная политика в Югославии основана на антироссийской стратегии) стал бы уход России в сторону изоляционистско-конфронтационных отношений с Западом.
В России первоначально звучавший тезис о «стратегической ошибке» Запада вскоре перестал слышаться в концерте сил самой различной политической ориентации, констатирующих антироссийский характер стратегии Запада. Военная агрессия НАТО стала для российского общественного мнения последним элементом мозаики, иллюстрирующей проигрыш России в «холодной войне». С этой точки зрения, вся политика Запада последних лет рассматривается через призму югославских событий. Политическая трансформация НАТО воспринимается как средство закрепления за ней доминирующих позиций в системе европейской безопасности. Это доминирование опирается на мощную военную машину, адаптированную к ведению всего спектра современных операций. Соединение политического и военного лидерства в Европе позволяет НАТО, как продемонстрировали югославские события, прибегать при необходимости к прямому военно-политическому диктату, в том числе и вне зоны ответственности. В этих условиях «расширение зоны стабильности» за счет вступления в НАТО новых членов является военно-политической экспансией организации, в орбиту которой включено большинство европейских государств. Дозированное сотрудничество НАТО с Россией не является для Запада самоценным направлением укрепления европейской системы безопасности, а служит средством нейтрализации вероятного российского противодействия экспансионистской политике Запада. Эта политика направлена на сокращение влияния России в зоне ее жизненно важных интересов, откалывая от нее вслед за Центральной и Восточной Европой государства постсоветского пространства, входящие в СЕГ. В конечном счете, эта политика может привести и к дезинтеграции самой России.
Для первоначальной реакции Москвы характерным было метание между этими двумя полюсами. С одной стороны, звучали заявления о серьезной ошибке Запада. С другой стороны, чрезвычайно резкий тон Москвы действительно в большой степени соответствовал риторике времен «холодной войны». Вместе с тем, несмотря на сформулированную предельно жесткую оценку акции EATO, Россия не определила своего четкого политического курса в контексте югославских событий. Одним, хотя и не единственным, из объяснений этого являлось, вероятно, ожидание от НАТО если не признания ошибочности своих действий «деюре», то, по крайней мере, отказа от продолжения бомбардировок и возврат в рамки сложившейся международной практики урегулирования. Увы, этого не произошло, и от России потребовалась более явная политическая линия, в том числе и в отношениях с Западом.
Москва не пошла по пути выбора между двумя выше обозначенными альтернативами. «Козыревский» вариант был абсолютно исключен, «конфронтационный» — губителен и для правящего российского режима, и для самой России (ослабленная Россия не выдержала бы новой конфронтации и изоляции, ценой которых стал бы возврат к тоталитаризму и нищете). Единственно возможным оказался третий путь, предполагающий диалектическое восприятие западной политики: Запад стремился закрепить важные для него политические результаты изменений в Европе, используя югославский полигон, но без учета интересов других государств, в том числе России, и всех негативных последствий своей агрессивной акции для европейской безопасности. Этот путь, в русле которого и строится российская политика, означает возможность сохранения принципиальных российских оценок военной акции НАТО, но не закрывает путь для взаимодействия с Западом в деле минимизации ущерба от нее, в том числе и в процессе урегулирования на Балканах. Эта прагматическая политика потребовала поставить заслон тем политическим рецептам, которые угрожали ее дрейфу к конфронтации с Западом.
Центральным ориентиром для России было признано обеспечение того, чтобы она не оказалась втянутой в войну, что поставило бы мир на грань глобального военного конфликта. Москва не делала попыток использовать ситуацию для выхода из режима санкций против Югославии, отказалась от планов военной помощи ей в любом виде — вооружением, военными специалистами или добровольцами. С этих же позиций было воспринято и предложение о принятии Югославии в Союз России и Белоруссии что предполагало бы совместное противостояние агрессору (а отказ от оказания прямой помощи Югославии в этих условиях сводил бы российский фактор в международной политике к минимуму). Не нашли подтверждения в официальной политике и предложения о создании геополитических противовесов НАТО и Западу путем поиска союзников в других регионах.
Большая общность с сербским и черногорским народами в российском обществе является серьезным фактором, которые Москва не может не учитывать при выработке своего курса. Несмотря на это, поставками гуманитарной помощи во все области Югославии и пострадавшему населению независимо от национальности Россия продемонстрировала стремление избежать национальных и тем более конфессиональных перекосов в своей политике.
Другим принципиальным элементом российской политики стало то, что она смогла удержаться от переноса антинатовской риторики на отношения с Западом в целом. Заморозив свои отношения с НАТО, Россия продолжила, и достаточно успешно, переговоры с международными кредитными организациями, не внесла каких-либо поправок в отношения с ЕС, интенсифицировала диалог с западными странами, в том числе и с членами НАТО, как на двустороннем уровне, так и в многостороннем формате (в рамках контактной группы и «восьмерки», которая по российской инициативе подключилась к югославской проблематике).
При этом Россия продолжает придерживаться своей принципиальной оценки акции НАТО, как в правовом, так и в политическом отношении. Вместе с тем курс на сохранение взаимодействия с Западом по Югославии и на избежание дальнейшего осложнения и обострения российско-западных отношений в целом заставляет Россию воздерживаться от адекватного переноса этой оценки в плоскость практической политики, т.е. строить отношения с западными странами — членами НАТО как с агрессорами (достаточным был признан набор мер на сворачивание отношений с НАТО: высылка из России представителей альянса в Москве, отзыв Главного военного представителя РФ при НАТО, вывод российского контингента в Боснии из оперативного командования НАТО, приостановка российского участия в программе «Партнерство ради мира» и реализации программы сотрудничества Россия — НАТО).
Запад, в свою очередь, демонстрирует готовность к активизации взаимодействия с Россией, подчеркивая сохраняющуюся общность политических целей обеих сторон и в том, что касалось перевода урегулирования югославского конфликта в политическое русло, и в стремлении к укреплению европейской безопасности. Более того, переход НАТО от военной фазы к этапу политического урегулирования оказался невозможным без взаимодействия с Россией, которая, в свою очередь, взяла на себя роль посредника между Югославией и Западом. Даже если воспринимать это взаимодействие как вынужденное сотрудничество, оно стало существенным фактором сохранения и конструктивного развития в дальнейшем отношений России и Запада.
Все это говорит о том, что, несмотря на жесткую российскую оппозицию политике Запада в Югославии, Россия всячески стремилась к преодолению кризиса в российско-западных отношениях. Но хотя этого в целом и удалось добиться после завершения авиаударов НАТО, очевидно и другое: содержание этих отношений в любом случае изменится под влиянием сильного «югославского синдрома».
Характер и масштабы таких изменений зависят от целого набора переменных величин, среди которых особое значение имеют: готовность Запада к восстановлению взломанной системы международных отношений и регулирования путем ее соответствующей четкой регламентации с учетом опыта кризиса вокруг Югославии; внутреннее положение России, в первую очередь нейтрализация усилившихся на «югославской волне» лево-националистических и милитаристских сил и настроений; способность Запада воздержаться от дальнейших шагов, которые были бы восприняты Россией как новые серьезные угрозы ее национальным интересам (например, прием стран Балтии в НАТО); способность самой России к дозированию «адекватных» мер, предпринимаемых в области обороны и безопасности с учетом югославского инцидента (или прецедента?); а также то, получит ли Россия от Запада достаточную моральную и политическую компенсацию за тот ущерб, который был нанесен ее интересам и престижу в результате действий НАТО.
Возможная конфигурация этих переменных может быть весьма различной и требует специального анализа, что выходит за рамки настоящей главы. Постоянной же величиной можно считать принципиальную оценку Россией натовской агрессии, что свидетельствует о том, что будущее российско-западных отношений находится, прежде всего, в руках Запада. Если НАТО не пойдет на компромиссы и на восстановление разрушенных структур, норм и принципов международных отношений, жесткость российской позиции будет объективно толкать Москву на ответные меры и, следовательно, на обострение отношений с Западом, которого она стремится избежать.
Вместе с тем, как ни парадоксально, югославский кризис может в перспективе стать питательной средой для позитивной переоценки российско-западных отношений. Для этого следует признать два важных факта. Во-первых, российско-западные отношения далеки от уровня стратегического партнерства — они не выдержали испытания югославским кризисом, который обрел форму противостояния «партнеров». Во-вторых, этот уровень неадекватен задачам укрепления европейской безопасности, в том числе и в области антикризисного реагирования. Вывод однозначен: основополагающим условием действительного укрепления европейской безопасности, позволяющим исключать острые политические кризисы европейского масштаба и эффективно противодействовать общим вызовам, является развитие традиционных и формирование новых совместных механизмов принятия и реализации решений с равноправным участием Запада и России. Тогда от периода определенного охлаждения можно перейти к построению отношений нового типа на принципах если не партнерства, то действительного добрососедства, предполагающего широкое взаимодействие и гарантии того, что поведение одного из соседей не будет идти вразрез с коренными интересами другого.
Парень задает вопрос девушке (ей 19 лет),с которой на днях познакомился, и секса с ней у него еще не было: Скажи, а у тебя до меня был с кем-нибудь секс? Девушка ему ответила: Да, был. Первый раз – в семнадцать. Второй в восемнадцать. А третий -… После того, как девушка рассказала ему про третий раз, парень разозлился, назвал ее проституткой и ушел вне себя от гнева. Вопрос: Что ему сказала девушка насчет третьего раза? Когда он был?
Современный предмет, который мы называем также, как во времена Лермонтова называли конверт с письмом, написанным орешковыми чернилами. Что это за предмет?
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
