Главные тенденции на рубеже тысячелетий — глобализация и формирование четвертого поколения локальных цивилизаций имеют своим исходным пунктом и конечным результатом глубокие перемены в социокультурной сфере. Исходным пунктом — поскольку новый взгляд на мир, открываемый наукой и культурой, распространяемый с помощью образования, всей системы ценностных ориентаций, побуждает народы, цивилизации, их лидеров и идущие за ними массы людей к радикальными переменам в траекториях демографической, экологической, технологической, экономической и политической динамики, порождает энергию для таких перемен и готовность идти на неизбежные жертвы ради их осуществления. Конечным результатом — так как итогом этих тектонических сдвигов, охватывающих не одно десятилетие и наполненных драматическими конфликтами и столкновениями, становится утверждение нового преобладающего социокультурного строя во всей его сложности и много-вариантности разных цивилизаций, народов, этносов, а также изменения в тенденциях социальной стратификации и мобильности.
Введение понятий социокультурного строя и его разновидностей, выявление тенденций социокультурной динамики в прошлом и их прогноз на будущее — величайшее научное открытие Питирима Сорокина, которое можно сравнить с философской системой Гегеля и экономическими учениями Адама Смита и Карла Маркса. Это открытие дает возможность с новой точки зрения, непривычной для большинства современных ученых и просто образованных людей Запада и Востока, взглянуть на происходящие в мире неожиданные, вдохновляющие и трагические события, меняет систему ценностей и побудительных мотивов в деятельности социальных слоев, народов, цивилизаций, открывает новые горизонты для человечества.
Нельзя сказать, что введенные Питиримом Сорокиным понятия идеационального, чувственного и идеалистического (позже названного им интегральным) социокультурного строя, выявленные им тенденции социокультурной динамики и предвидение будущего были восприняты современниками, в том числе и социологами. Он на десятилетия опередил свое время, и большинство исследователей на Западе рассматривали его учение как увлечение маститого ученого; а на родине его взгляды оставались тайной за семью печатями и с порога отвергались идеологами-марксистами, воспринимавшими его как давнего и опасного противника, который предлагает альтернативу господствовавшему, почти канонизированному учению — марксизму ленинизму в его вульгаризированной форме. Поэтому полезно рассмотреть основные положения теории Питирима Сорокина, адаптируя их к современным условиям и применяя к предмету данной книги — глобализации и взаимоотношениям локальных цивилизаций.
Учение Питирима Сорокина о социокультурном строе и его динамике по историческим эпохам наиболее фундаментально представлено в главном его труде — четырехтомной “Социальной и культурной динамике”, опубликованной в канун второй мировой войны; его можно сравнить с многотомным “ Капиталом” Карла Маркса. Перевод сводного тома впервые опубликован в России в 2000 г.
Питирим Сорокин составил сводную таблицу с изложением основных характеристик каждого социокультурного строя (и их разновидностей), типов культурной ментальности. Возьмем ее за основу, несколько упростив и уточнив с учетом более поздней его работы “Главные тенденции нашего времени”.
“Чувственная форма культуры и общества, — отмечал Питирим Сорокин, — базируется на том основополагающем принципе, что истинная реальность и ценность является чувственно воспринимаемой и что за пределами реальностей и ценностей, которые мы можем видеть, слышать, ощущать во вкусе, прикосновении и запахе, нет другой реальности и нет реальных ценностей”. Этот принцип материализуется в науке и философии, праве и этике, экономике и политике, изящных искусствах и социальных институтах. Чувственное общество активно развивает научное познание, технологические открытия для увеличения телесного комфорта чувственной жизни, заботится о чувственных ценностях благосостояния, здоровья, о чувственных удовольствиях, жаждет власти и славы, но мало уделяет внимания духовной сфере, творческому развитию мысли в сверхчувственных сферах религии и теологии.
“Идеациональной культура и общество средних веков базировались... на том основном принципе, что истинная реальность или ценность — это сверхчувственный и сверх рациональный Бог и его Царство... в то же время чувственная реальность или ценность либо просто мираж, либо даже что-то негативное и греховное”. Идеациональной культура признает критерием истины только божественные откровения, мало заботится о научном подходе к исследованию чувственных феноменов, об изобретении технических приспособлений, является нетворческой в области науки и технологии, но творческой в сфере религии. Ее истина, этические и законодательные правила считаются откровением божественных заповедей, универсальными и безусловными, ее экономика обусловлена религиозными и моральными заповедями; доминирующий стиль в искусстве — символический (тогда как для чувственной культуры — натуралистический, визуальный).
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Основной принцип интегрального строя гласит, что истинной реальностью — ценностью является неопределенное многообразие, которое сочетает сверхчувственные, рациональные и чувственные формы, неотъемлемые одна от другой. Интегральный тип культуры “обращает внимание, как на эмпирические, так и на сверх эмпирические аспекты истинной реальности. Наука, так же как философия и теология, начинает расцветать в нем. И они гармонично сотрудничают друг с другом. Предметы изящных искусств здесь частично сверхчувственные и частично эмпирические, но только в самых благородных и возвышенных аспектах чувственной реальности”.
Можно сказать, что интегральный тип культуры отражает дуалистический генотип построения и динамики человека и общества, в котором противоречиво сочетается биологическое и социальное, материальное и духовное, познанное и непознанное, чувственное и сверхчувственное; это является предметом социо- генетики.
Питирим Сорокин в своем четырехтомнике убедительно показал, что каждый тип культуры и общества несколько раз реализовался в истории человечества, что они периодически сменяли друг друга. Он убежден, что здесь нет линейной эволюции, осуществляющей идею прогресса, что флуктуации не подвержены строгой цикличности, периодичности. Перемены при этом пронизывают всю структуру социокультурного строя — познание (науку) и изящные искусства, мораль и право, политику и экономику. Качественными и количественными исследованиями и оценками этих флуктуаций наполнены все тома “Социальной и культурной динамики”.
Главными тенденциями второй половины XX в. Питирим Сорокин называет продолжающуюся дезинтеграцию до сих пор преобладающего на Западе чувственного типа человека, культуры общества и системы ценностей, “возникновение и постепенный рост первых компонентов нового — интегрального типа личности”. Борьба между этими двумя системами пронизывает все стороны жизни современного общества.
Однако эта главная тенденция не столь проста и однозначна, как может показаться на первый взгляд. Во-первых, общество многомерно, многогранно. В нем всегда соседствуют, противоборствуют, сосуществуют элементы, представляющие настоящее, будущее, прошлое и давно ушедшее прошлое (реликты). Поэтому речь может идти лишь о смене преобладающего социокультурного строя, а не об установлении единообразного порядка.
Во-вторых, Питирим Сорокин признает, что если на Западе в течение пяти столетий преобладает чувственный социокультурный строй, то на Востоке предпочтение отдается идеациональным строю, имеющему весьма давнюю традицию. Поэтому для восточных культур речь идет о переходе от их умирающего идеационального порядка к творческому интегральному, причем последний на Западе и Востоке будет иметь существенные отличия. В этом суть социокультурной конверсии цивилизаций Запада и Востока. “Если удастся избежать самоубийственной третьей мировой войны, совокупность существующих социокультурных условий будет довольно благоприятной для создания западно-восточных разновидностей интегрального строя”. Переходный период при этом будет напоминать громадную эклектическую “свалку”, заполненную “разнородными обломками чувственной, идеациональной, интегральной культур и других социокультурных скоплений”.
И лишь со временем, через десятилетия, при реализации оптимистического сценария, вырисуются черты становления (в глобальных масштабах) социокультурного строя, единого по основным принципам, но многообразного по конкретным формам и проявлениям. Нет уверенности в том, что все народы, все цивилизации попадут на эту столбовую дорогу; некоторые по-прежнему будут пробираться по привычным боковым тропинкам.
В-третьих, переходный период характеризуется сменой социокультурных типов, синтезом и гармонизацией чувственного и идеационального типов интегральным. Это означает, что если на Западе будут нарастать ранее преданные забвению или отодвинутые на задний план элементы идеационального строя и возвысится роль духовной жизни, религиозных начал, то на Востоке, напротив, усилится тяга к чувственной культуре со всеми ее атрибутами (как это наблюдалось в Японии, новых индустриальных странах). Однако нет уверенности, что чаши весов уравновесятся, что не осуществится переход к противоположному типу культуры. Не исключено, что на смену чувственной культуре придет идеациональной, как не раз бывало в истории. Признаки этого наблюдаются и на Западе, и в России: широкое устремление людей, потерявших уверенность в научном прогрессе, к вере и суевериям, мгновенная трансформация атеистов в истово верующих. История развивается зигзагами и часто преподносит сюрпризы. Поэтому нужно быть готовым к любым неожиданностям в трансформации социокультурного строя, не упуская из виду его главной тенденции, магистрального пути. От этого зависит и успех на этом пути, и сохранение и процветание всего человечества в XXI в.
Рассмотрим теперь проблему социокультурного строя и его динамики применительно к интересующей нас проблеме — взаимодействию локальных цивилизаций. Если в середине XIX и в середине XX вв. довольно четко просматривалось преобладание чувственного строя (в той или иной разновидности) среди западных цивилизаций (западноевропейская, североамериканская, латиноамериканская и океаническая, т.е. Австралия и Новая Зеландия и идеациональной среди восточных (японская, китайская, индийская, буддийская мусульманская, африканская и океаническая, т.е. Микронезия, Меланезия и Полинезия), евразийская цивилизация перешла от пассивно-идеациональной культуры в середине XIX в. к по долгому всплеску активно-чувственного строя в 2040-е годы и затем к пассивно-чувственному, то к концу XX в. картина резко изменилась. Большинство западных цивилизаций (кроме североамериканской, где стал преобладающим цинично-чувственный строй), а также евразийская, японская, китайская и океаническая (Австралия и Новая Зеландия) оказались в условиях смешанного, эклектического социокультурного строя, находящегося на стадии перехода к западной или восточной модификациям интегрального строя. Североамериканская цивилизация оказалась в состоянии цинично-чувственного строя, индийская — аскетически-идеационального; мусульманская переживает подъем активно-идеационального строя, а африканская и океаническая (в части островных государств) — в состоянии псевдо-идеационального строя. Конечно, это не исчерпывающие и не бесспорные характеристики, но они показывают направления ускоряющихся перемен.
Как можно предвидеть динамику социокультурного строя локальных цивилизаций к середине XXI в.? В большинстве цивилизаций следует ожидать утверждения интегрального (идеалистического) строя — в западном его варианте (западноевропейская, восточноевропейская, латиноамериканская, океаническая — в части Австралии и Новой Зеландии) или восточном (японская, буддийская, китайская. Этот строй может утвердиться и в евразийской цивилизации — скорее всего, в варианте, который будет носить черты как западного, так и восточного. Однако в США, где сейчас преобладает цинично-чувственный строй, вряд ли завершится переход к интегральному. Смешанный, переходный строй будет также преобладать в цивилизациях индийской, мусульманской, африканской (если удастся преодолеть преобладающий ныне псевдо-идеациональный) и океанической (в островных государствах). В худшем сценарии псевдо-идеациональный социокультурный строй, свойственный цивилизациям, переживающим стадию упадка и распада, будет преобладать в России и других странах евразийской цивилизации и определяют их позицию, активность во взаимодействии цивилизаций. Наибольшей агрессивностью отличается активно-идеациональная мусульманская и цинично-чувственная североамериканская цивилизации. Напротив, аскетически-идеациональная индийская и псевдо-идеациональные африканская и океаническая (без Австралии и Новой Зеландии) отличаются пассивностью, погруженностью во внутренние заботы, терпимостью. Смешанный тип характеризуется неустойчивостью, во многом неопределенным поведением на мировой арене.
Система ценностей в динамике и диалоге цивилизаций
Что является ядром социокультурного строя, главным конституирующим признаком в формировании и динамике цивилизаций, их диалоге и взаимодействии? Что отличает цивилизации друг от друга и в то же время служит полем их взаимодействия?
Отвечая на этот основной вопрос, воспользуемся методом исключения.
Таким признаком не может служить географическое положение и окружающая природная среда, хотя они и оказывают существенное воздействие на определенные черты цивилизации, составляющих ее этносов. Одна и та же цивилизация — например, российская (евразийская), мусульманская, китайская, латиноамериканская, западная — находится в разных природных условиях, да и географически она может быть разбросана по нескольким материкам, что характерно для мусульманской и западной цивилизаций. Возможно перемещение ареала распространения цивилизации, как это было в периоды монголо-татарского нашествия на Европу, экспансии Запада в Новый Свет или распространения ислама.
Уровень технологического и экономического развития тоже не является конституирующим признаком. В середине XVIII в. лидерами мирового промышленного производства, по расчетам американского экономиста Пола Кеннеди, были Китай и Индия, в которых производилось соответственно треть и четверть мировой промышленной продукции; на долю Европы (без России) приходилось всего 18%, а на США — 0,1%. Прошло всего полтора века, картина резко изменилась: в 1900 г. на Европу приходилось 54% промышленной продукции мира, на США — 24%, тогда как на долю Китая — 6,2% и Индии — 1,7% Уровень индустриализации на душу населения вырос за этот период в Великобритании в 10 раз, в США — в 17 раз, тогда как в Китае снизился в 2,7 раза и в Индии в 7 раз. И, тем не менее, Индия и Китай оставались самобытными цивилизациями, хотя и попали в зависимость от Запада.
Различия в социально-политическом строе также не могут быть признаны главными отличительными чертами. Как показали еще Платон, Аристотель и Полибий, политическое устройство подвержено цикличным колебаниям. Об этом свидетельствует опыт западноевропейской цивилизации, в которой отчетливо наблюдается пульсация социально-политических циклов. Аналогичная картина наблюдалась в истории России, Китая. Политической пестротой отличается мусульманская цивилизация.
Остается последний слой, в котором могут формироваться конституирующие признаки цивилизаций: это социокультурная сфера, динамика которой всесторонне исследована Питиримом Сорокиным.
Именно здесь следует искать совокупность признаков, определяющих характер локальных цивилизаций, их отличия одной от других. Сердцевиной социокультурного строя является сфера духовного воспроизводства, включающая пять основных элементов: науку, культуру, образование, этику и идеологию (о том числе религию). Что же из этих элементов является определяющим?
Вряд ли эту роль можно отвести науке и образованию, ибо познание носит меж-цивилизационный характер, цивилизационные ограничения могут лишь сковать его ход; образование передает накопленные знания и навыки, культурные и этические ценности из поколения в поколения. Но само по себе оно вряд ли радикально отличается по цивилизациям, особенно в условиях информационной и образовательной революций.
А. Тойнби отводил религии конституирующую роль в формировании цивилизаций и соответственно выделял пять цивилизаций третьего поколения: западно-христианскую, православно-христианскую, исламскую, индуистскую и дальневосточную. Религия действительно играет важнейшую роль в формировании и обогащении наследственного ядра-генотипатой или иной цивилизации, в определении системы ценностей, присущих ей. Однако следует сделать три оговорки.
Во-первых, локальные цивилизации первого поколения возникли за два-три тысячелетия до осевого времени, когда сформировались мировые религии. Можно согласиться с позицией Н.Н. Моисеева по этому вопросу: «В отличие от Тойнби, я полагаю, что не религия формирует цивилизации, а цивилизация усваивает те нравственные принципы и то религиозное миропонимание, которые в наибольшей степени отвечают цивилизационным традициям народа. То есть цивилизация “выбирает” религию и приспосабливает под свои потребности и идеалы». Это подтверждается примерами освоения православия на Руси, распространения ислама.
Во-вторых, существуют цивилизации многоконфессиональные, в которых нет преобладания той или иной религии. В качестве примера можно привести Африку, где в 2000 г. 15,2% населения принадлежало римской католической церкви, 8,9% — протестантам, 40,4% — мусульманам. Другой пример — Россия, где наряду с православными значительную долю составляют мусульмане, буддисты и неверующие.
В-третьих, в XX в. произошли значительные изменения в соотношении неверующих и приверженцев разных религий. За 100 лет доля православных в мире снизилась с 6,7 до 2,5%; протестантов — с 8,6 до 5,1%; буддистов — с 7,8 до 5,9%, приверженцев китайских религиозных учений — с 20,1 до 3,9%, тогда как доля римской католической церкви выросла с 16,6 до 17,3%, мусульман — с 13,2 до 19,5%, а доля неверующих — с 0,3 до 20%, их число составило к концу XX в. 1208 млн. человек. При всей динамичности перемен в религиозной сфере, доля локальных цивилизаций в населении мира изменилась в меньшей степени. Да и ускорившиеся процессы межцивилизационных миграций ведут к смешению языков и конфессий во многих странах, составляющих ядро той или иной цивилизации.
Остается рассмотреть этику как систему ценностей, определяющих поведение человека в семье, в коллективе, в стране, в мире, его менталитет и тип поведения. Пожалуй, именно система ценностей, лежащая в основе менталитета и мотивации, определяет принадлежность к той или иной цивилизации, побуждает к действиям в защиту своей системы ценностей. По системе ценностей разделяют цивилизации Востока и Запада, а также смешанные цивилизации типа евразийской, восточноевропейской или латиноамериканской. Система ценностей определяется преобладающими в данном этносе этическими, идеологическими, религиозными приоритетами и предпочтениями; она передается из поколения в поколение с помощью семейного воспитания и школьного образования, литературы и искусства, средств массовой информации. Система ценностей определяет отношения людей в семье, в быту, на производстве, в социально-политической сфере деятельности, в области научно-технического творчества, взаимодействие между этносами, нациями, государствами, цивилизациями.
Однако при такой высокой оценке системы ценностей следует учитывать ряд существенных факторов их структуры и динамики:
1. Система ценностей не только определяет различия между цивилизациями, но и является общей основой диалога и взаимодействия между ними. Существуют общечеловеческие ценности и требования, присущие любой цивилизации, каждой религии: “не убий”, “не укради”, “не прелюбодействуй” и т.п. Именно они цементируют единство человечества. Пренебрежение этими ценностями, забвение их может привести к самоуничтожению человечества, исключению вида homosapiens из биосферы Земли.
2. Система ценностей, образуя наследственный генотип человечества в целом и каждой цивилизации, подвержена цикличной динамике, периодически в ней наблюдаются фазы кризисов и переворотов, особенно при смене мировых цивилизаций. Пока не было частной собственности, не требовалась заповедь “не укради”. Основной моральный принцип “не убий”, отражающий высшую ценность человеческой жизни, не распространялся на рабов, на представителей враждебных государств и вероисповеданий.
На рубеже XX-XXI вв., в период смены индустриальной мировой цивилизации постиндустриальной, наблюдается один из глубочайших в истории человечества кризис системы ценностей, их радикальный пересмотр. Он имеет как положительные, так и отрицательные черты. Угроза глобальной войны, столкновения цивилизаций, эко-катастрофы не только поставила под вопрос существование человечества, но и усилила движение от культа войны и насилия к культуре мира и терпимости, к признанию общих ценностей всего человечества и каждой личности, к пониманию приоритетной роли культуры и культурного наследия, необходимости диалога и партнерства стран и цивилизаций, распространению идей ноосферой коэволюции общества и природы. Э. Тоффлер отмечал тенденцию формирования планетарного сознания как эволюционной необходимости, ступени к космическому сознанию, охватывающему не только Землю, но и Вселенную.
Но нельзя не отметить и другую, опасную тенденцию размывания нравственных устоев, потерь в системах цивилизационных ценностей. Устремление к гедонизму, приоритет чувственных наслаждений, ослабление ответственности за продолжение рода становится одним из факторов тенденции к депопуляции в Западной Европе, Японии, России, Украине, падения фертильности ниже критической черты. Молодые поколения в этих странах заражены потребительской психологией, духовные и гражданские ценности отходят на второй план. В то же время высокие темпы рождаемости в странах мусульманской, африканской, индийской цивилизаций, прогнозируемый прирост численности их населения к 2050 г. соответственно на 71, 174 и 57% порождают перегрузку природной среды, повышение агрессивности в стремлении обеспечить жизненное пространство и источники существования для новых поколений, усиливают угрозу столкновения цивилизаций.
3. Формирование общечеловеческой системы ценностей на основе диалога, взаимопонимания и сотрудничества цивилизаций отстает от процесса глобализации, развивающейся по неолиберальной модели, с навязыванием всему миру системы ценностей, присущей Западу, а точнее — с применением двойной морали. Это вызывает естественную реакцию остальных цивилизаций, которые отстаивают свою историческую и социокультурную самобытность, свою систему ценностей. От того, какой будет дан этический ответ на вызов современной глобализации, во многом зависит будущее человечества.
Из сказанного выше следует вывод: система ценностей определяет облик цивилизаций, является основой диалога между ними, ядром социокультурного строя.
Из этого теоретического постулата вытекают важные научные и практические выводы:
1. Необходима разработка (объединенными усилиями ученых разных стран) теории общечеловеческих, цивилизационных и этно-национальных ценностей, концепции движения на этой основе к диалогу, сотрудничеству и партнерству цивилизаций. Эти проблемы были в центре внимания IV Международной Кондратьевской конференции “Диалог и взаимодействие цивилизаций Востока и Запада: альтернативы на XXI век” (15—16 мая 2001 г., г. Москва).
2. В условиях глобального кризиса этики социокультурного строя, внимание ученых, мастеров культуры, религиозных деятелей следует сконцентрировать на выявлении и распространении общечеловеческой системы ценностей, культуры мира и ненасилия как основы и положительного результата межцивилизационного диалога. Этой же цели должны служить и средства массовой информации, Интернет.
3. Нужно наполнить систему образования и воспитания подрастающих поколений новой системой ценностей, идеями диалога и сотрудничества цивилизаций, культуры мира и ненасилия.
4. Следовало бы расширить контакты и взаимодействие представителей различных конфессий, мировых религий в выработке И распространении среди верующих идей диалога между цивилизациями, культуры мира, толерантности, ненасилия, утверждении общечеловеческой системы ценностей, отвечающей основам интегрального социокультрного строя и в то же время сохраняющей разнообразие цивилизационных подходов.
Интегрализм — ядро парадигмы обществоведения XXI в.
Современное состояние науки об обществе, как в мире, так и в России можно охарактеризовать как глубокий кризис, который обычно предшествует и сопутствует смене научных парадигм. Главные признаки такого кризиса — неспособность поставить правильный диагноз происходящим переменам в обществе, предвидеть будущие тенденции и служить надежной основой для выработки долгосрочной стратегии, подобной компасу в бушующем море при ограниченной видимости. Наблюдается явление, которое Э. Тоффлер назвал футуро-шоком: капитуляция перед будущим, отказ от важнейшей функции науки — прогнозирования, поворот к религии, астрологии.
Такое “смутное время” в науке встречается каждый раз в период исторических разломов, сопровождающихся сменой научных парадигм. Тем более необходимо и полезно исследовать тенденции, этапы развития и признаки заката индустриальной парадигмы обществоведения, главные черты идущей ей на смену новой парадигмы, адекватной рождающемуся на наших глазах постиндустриальному обществу.
Во второй половине XIX и большей части XX вв. противоборствовали два главные течения социально-экономической мысли: либерализм и марксизм. Каждое из них имело множество разновидностей и оттенков. Внешне, как будто занимая противоположные позиции и исключая друг друга, они на самом деле были двумя сторонами одной медали — индустриальной парадигмы обществоведения. Они выражали дуализм, противоречивые тенденции индустриального общества, были порождением западной цивилизации, утвердившей свое господство почти на всей планете.
Либерализм отражал сущность капиталистического экономического строя, основанного на монополии частной собственности, конкуренции, свободном переливе капитала и труда, рыночном инновационном механизме; суть чувственного социокультурного строя, базирующегося на демократии и свободе личности, ограничении роли государства, поощрении индивидуализма и новаторства.
Марксизм улавливал противоречия индустриального общества и выражал идеалы, и настроения той его части, которая проигрывала в конкурентной борьбе, подвергалась эксплуатации и уповала на создание общества равенства и справедливости при сильной поддержке государства, на передел собственности и накопленного богатства. Дуализму индустриального общества соответствовал дуализм порожденной им парадигмы.
Первая мировая война и катастрофический мировой кризис 1929-1933 гг. показали обреченность индустриального общества, его пределы, неизбежность радикальной трансформации или замены. Ответной реакцией интеллектуалов стало рождение двух новых течений социально-экономической мысли. Одно из них я бы назвал дирижизмом: стремлением исправить пороки индустриального общества и чувственного социокультурного строя с помощью активного вмешательства государства в экономическую и социальную жизнь. В более мягкой форме это выразилось в теории кейнсианства, практике “нового курса” Ф.Д. Рузвельта и государственно-монополистического капитализма. В более жесткой форме — в идеологии и практике тоталитаризма (фашизма и сталинизма, которые имели много общего в формах и методах своего практического осуществления). Но по сути своей дирижизм во всех своих разновидностях покоился на идеологема индустриального общества, хотя и пытался его скорректировать, преодолеть главные противоречия. Это — модификации поздне-индустриальной парадигмы обществоведения.
Однако нельзя не замечать рождения основ постиндустриальной парадигмы. Еще в 20-е годы XX в. в России были заложены краеугольные камни новой парадигмы обществоведения, которая шла на смену индустриальной, становясь альтернативой либерализму, марксизму и позднейшим их модификациям. Вслед за Питиримом Сорокиным я бы назвал это течение интегрализмом; пожалуй, этот термин наиболее полно и кратко выражает суть нового течения, признание и утверждение которого придет в XXI в. Именно это течение адекватно сущности гуманистически-ноосферного постиндустриального общества и интегрального социокультурного строя.
Парадокс истории научной мысли (а может быть, ее закономерность) состоит в том, что теоретический прорыв, эпицентр взрыва научного творчества, о котором говорил В.И. Вернадский находится не в странах-лидерах индустриального общества, а в России, оказавшейся в фокусе противоречий позднего индустриализма, на стыке чувственного социокультурного строя Запада и идеационального строя Востока. Пионерами этого прорыва стали П.А. Сорокин, Н.Д. Кондратьев, В.И. Вернадский, А.Л. Чижевский, А.А. Богданов, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков и другие российские ученые, каждый из которых развивал отдельные элементы новой парадигмы; в то время были заложены основы школы русского циклизма. Эти идеи были подхвачены и развиты наиболее дальновидными учеными-обществоведами на Западе — Йозефом Шумпетером, Фернаном Броделем и другими, но не нашли широкого признания, отвергались сторонниками либерализма, марксизма и дирижизма, поскольку оказались несовместимыми с глубинными основами индустриальной парадигмы.
С последней четверти XX в., когда стала очевидной обреченность и опасность для будущего человечества исчерпавшего свой потенциал индустриального общества во всех его модификациях, перед творческой научной мыслью во весь рост встала проблема смены господствующей парадигмы обществоведения, ибо прежняя парадигма не сумела ни предвидеть развернувшийся в конце XX в. шквал кардинальных перемен, ни выяснить его суть и главные тенденции. Оказалось, что именно преданный забвению интегрализм способен успешно выполнить эти функции, главные для науки. Пришло время признания, и утверждения этого течения социально-экономической мысли. И вновь повторился тот же парадокс истории научной мысли. Лидерами в разработке этого течения являются не ученые процветающих стран “золотого миллиарда”, а мыслители внезапно оказавшейся в состоянии глубочайшего кризиса, страдающей и обнищавшей России. И не только потому, что востребовано научное наследие 20-х годов, но и потому, что острота кризиса толкает к активному поиску новых смелых идей, а свойственная российскому менталитету широта взглядов, системность в подходе, способность менять позиции с переменами в обществе оказалась подходящей питательной почвой для взращивания принципиально новых идей и теорий. Сейчас наблюдается новая волна научного творчества в обществоведении России. Этот феномен замечен далеко не всеми учеными: количественно преобладают сторонники индустриальной парадигмы (в нео-марксисткой, социал-демократической или неолиберальной ее разновидностях). Но число сторонников, адептов, активных разработчиков постиндустриальной парадигмы стремительно растет. Это нашло выражение в деятельности Отделения исследования циклов и прогнозирования РАЕН, координируемых им научно-общественных организаций — Международного фонда Н.Д. Кондратьева, Ассоциации “Прогнозы и циклы”, Академии прогнозирования (исследования будущего), Международного института Питирима Сорокина — Николая Кондратьева, в творческом порыве Центра общественных наук при МГУ и созданного на его основе Философско-экономического ученого собрания. Пока ряды сторонников новой парадигмы немногочисленны, но они быстро растут, их взгляды получают все более широкое признание, как в стране, так и за рубежом, подтверждаются практикой трансформации общества.
Основные положения интегрализма как нового течения социально-экономической мысли, идущего на смену, как марксизму, так и либерализму, мы находим в творческом наследии двух единомышленников — Питирима Сорокина и Николая Кондратьева, подружившихся на всю жизнь в небольшой школе села Хреново Кинешемского уезда Костромской губернии (ныне Ивановской области), впитавших в Санкт-Петербургском университете лучшие достижения российской и мировой научной мысли и ставших во главе научных школ, получивших мировое признание. Они намного опередили свое время и заложили основы нового видения циклично развивающегося общества, парадигмы обществоведения которая, как представляется, получит полное воплощение в XXI в.
Осмысление истинного значения наследия Питирима Сорокина и Николая Кондратьева, заложивших краеугольные камни новой парадигмы обществоведения, приходит только сейчас. Этому способствовали Кондратьевские чтения 1996 г., международные научные симпозиумы, посвященные 110летию со дня рождения Питирима Сорокина и Н. Кондратьева, переиздание основных их трудов, создание (Международным фондом Н.Д Кондратьева и Санкт-Петербургским университетом) сайта Интернета “Николай Кондратьев” (аналогичный сайт подготавливается и по жизни и творчеству Питирима Сорокина).
В России сложилась активная и сильная научная школа, которая продолжает и развивает идеи П. Сорокина и Н. Кондратьева, идеи интегрализма, пока не нашедшие широкого признания ни в научной среде, где преобладают сторонники поздне-индустриальных концепций, ни в практической деятельности по прогнозированию, перспективному планированию и государственному регулированию сложнейших социально-экономических процессов и трансформаций. Но можно выразить уверенность в том, что время всеобщего признания и практического использования этих идей недалеко.
В чем суть интегрализма, почему он имеет шансы стать ядром постиндустриальной парадигмы обществоведения, утвердиться в научном сообществе и в образовании в XXI в.?
В первом приближении можно выделить следующие основные черты интегрализма и факторы, их определяющие:
1. Интегрализм отказывается от монистического взгляда на движущие силы развития общества, его историю и будущее, от одностороннего преувеличения роли материальных производительных сил (исторический материализм), экономических отношений (либерализм) либо божественного провидения или абсолютной идеи (идеализм). Исходя из двойственной природы биосоциального генотипа человека и общества, интегрализм ориентируется на дуализм, противоречивое взаимодействие материального и духовного, сознания и бытия, отмечая растущую роль в поступательном движении общества социального начала, духовного воспроизводства, социокультурной сферы. Этот подход нашел наиболее полное выражение в катехизисе интегрализма — четырехтомнике Питирима Сорокина “Социальная и культурная динамика”, сводный том которого впервые был опубликован в России лишь в 2000 г., а также в его научном завещании “ Главные тенденции нашего времени”, опубликованном в России в 1997 г.. Такой подход подчеркивает ведущую роль человека, его познания, навыков, потребностей, интересов, воли, активной деятельности, социокультурной сферы в развитии общества и в то же время признает те источники и ограничения развития, которые определяются внешней средой, природой, накопленным материальным богатством, технологической базой, достигнутым уровнем эффективности воспроизводства, необходимостью повседневно удовлетворять биологические потребности человека. Дуализм служит источником, движущей силой развития, побуждая человека изощрять ум, напрягать силы, чтобы обеспечить условия существования и развития своего и будущих поколений.
2. Иптегрализм преодолевает линейно-эстраполяционный подход к траектории развития общества, он исходит из циклично-генетических закономерностей его динамики. Любая социальная система переживает периоды (фазы) зарождения, становления, распространения, стабильности и кризиса, вслед за которым система либо гибнет (уступая место другой, более прогрессивной и жизнеспособной системе в рамках надсистемы более высокого уровня), либо переходит в качественно новое состояние, вновь проходя через последовательные фазы цикла. Причем циклы разной длительности и в смежных сферах накладываются друг на друга и взаимодействуют, формируя сложный рисунок пульсации истории общества. В глубине этой динамики, периодических трансформаций общества, его систем и подсистем коренятся закономерности социо-генетики — наследственности (сохранения наследственного генотипа — сущностного ядра системы), наследственной изменчивости (обогащения генотипа при устойчивых значительных переменах среды), стихийного или целенаправленного отбора полезных мутаций, позволяющих общественным системам адаптироваться и радикальным переменам в условиях развития.
3. Индустриальная парадигма ориентирована на идею прогресса, последовательное восхождение общества от ступени к ступени, растущее могущество науки и ее технологического применения. Иптегрализм отрицает линейность траектории прогресса, показывает неизбежность кризисов в динамике систем, наличие “бесцельных флуктуаций” по Питириму Сорокину, открытых им социальных законов флуктуации тоталитаризма и свободы, позитивной и негативной поляризации, социальной стратификации и мобильности, взлетов и падений социальных систем, мировых и локальных цивилизаций. История не носит характера однонаправленного восхождения по лестнице вверх, в ней неизбежны зигзаги, периоды попятного движения. Нет гарантий “светлого будущего”: рая на Земле, коммунизма, рыночного хозяйства, работающего как часовой механизм. Есть беспрестанная борьба противоположных тенденций, и от осознанной, целенаправленной, активной деятельности людей и социальных групп зависит вектор исторической динамики. Отсюда первостепенное значение, которое придается интегрализмом теории кризисов, методологии их диагностики, предвидения, преодоления — того, что можно назвать “социальной медициной”. Состояния равновесия, нормального функционирования и взаимодействия общественных систем преходящи, временны, служат лишь моментом в траектории их цикличной динамики. Кризисные ситуации многообразны и неповторимы в своей конкретной реальности, и главные силы ученых необходимо сконцентрировать на изучении их природы, диагнозе, прогнозировании, выработке методов и процедур предвидения этих неизбежных фаз в цикличной динамике общественных систем, с тем, чтобы проходить их в возможно короткие сроки и с меньшими потерями. Пора избавиться от иллюзий о движении к бескризисному развитию общества, понимая, что кризисы выполняют полезные функции в его динамике, разрушая устаревшие, прогнившие, но еще преобладающие элементы системы, расчищая дорогу для новых элементов, содействуя сохранению, очищению, обогащению наследственного ядра (генотипа) системы или надсистемы (если данная система обречена на летальный исход, исчезновение).
4. Интегрализму свойствен цивилизационный подход к структуре, истории и будущему общества. Либерализм уповал на “невидимую руку рынка”, рыночную унификацию и экономическую стратификацию, перед могуществом капитала национальные, этнические, цивилизационные, конфессиональные особенности и различия отступали на задний план. Марксизм выдвигал на передний план классовые различия, борьбу классов как источник развития, двигатель исторического прогресса, предрекал стирание в будущем национальных, классовых и иных социальных различий, превращение человечества будущего в унифицированную, но сытую и довольную массу. Дирижизм провозглашал вершителем судеб народов и двигателем истории государство, перед всесилием которого меркнут все социальные различия, все равноправны в бесправии. Интегрализм видит главным дифференцирующим признаком общества цивилизационные, социокультурные, этические и религиозные различия; рассматривает историю как периодическую смену мировых цивилизаций и поколений локальных цивилизаций; ищет конечные причины периодических потрясений в обществе, смены исторических эпох в социокультурной сфере, цивилизационной динамике.
5. Сущность интегрализма проявляется в теории конвергенции, диалоге, взаимодействии, сближении и взаимопроникновении различных социальных систем, цивилизаций и наций. Теория конвергенции, пожалуй, наиболее четко была сформулирована Питиримом Сорокиным, который обрисовал его причины и многообразие проявлений конвергенции, предсказал конвергенцию: капитализма и социализма; чувственного и идеационального интегрального социокультурного строя в интегральный строй при сохранении при этом многообразия и своеобразия различных цивилизаций, народов, культур. Трансформация общества в конце XX в. не означает торжества капитализма, либерализма, не ведет к “концу истории”. Это мучительный, болезненный и длительный процесс, итогом которого станет утверждение постиндустриального гуманистическо-ноосферного общества, интегрального социокультурного строя, четвертого поколения взаимодействующих между собой локальных цивилизаций. Важнейшая миссия ученых — показать реальность такой угрозы и указать эффективные пути ее предотвращения, наряду с конвергенцией развивая процессы социокультурной стратификации, идентификации национальных и цивилизационных особенностей и культур, что, однако, отнюдь не связано с их противопоставлением и борьбой на уничтожение. Именно в многообразии — источник силы и развития человечества. Такой подход позволяет оценить опасность некоторых тенденций глобализации и претензии на формирование унифицированного однополюсного мира.
6. В последние полтора столетия наука об обществе все более дифференцировалась, возникали десятки новых отраслей и подотраслей знаний, ученые все меньше понимали друг друга, углубляясь в познание частностей многообразного, изменяющегося общества и теряя из виду общую картину динамично, циклично развивающегося мира. Кризис обществоведения последней четверти XX в. возродил тенденцию к синпгезу наук, осмыслению целостности меняющегося мира. Казалось, время энциклопедистов безвозвратно ушло в прошлое; но они вновь оказались востребованными. Ярким и плодотворным образцом современных энциклопедистов стал Н.Н. Моисеев, продолживший традицию В.И. Вернадского. На первый план выходят междисциплинарные исследования и дискуссии. Не случайно продолжаются начавшиеся в 1988 г. междисциплинарные дискуссии по проблемам циклов и прогнозирования; уже состоялись 16 таких дискуссий. Междисциплинарный характер приобрели регулярно повторяющиеся международные Кондратьевские конференции, Кондратьевские и Сорокинские чтения, конференции и семинары Центра общественных наук при МГУ и Философско-экономического ученого собрания, ежемесячные семинары Академии прогнозирования, клуба ученых “Глобальный мир”. Интегрализм позволяет преодолеть сложившейся в индустриальном обществе разрыв между естественными и общественными науками; составной частью интегрализма становится учение о ноосфере, о коэволюции природы и общества. Не имеют будущего (свойственные индустриальной парадигме) концепции: покорения человеком природы (без учета отдаленных катастрофических последствий такого покорения); “золотого миллиарда” (в течение нескольких лет сократить численность населения планеты в 6 раз); рыночного фундаментализма, игнорирующего экологические требования ради увеличения прибыли. Исследуются тенденции и возможности гармонизации демографической динамики и экологических ограничений, взаимовлияние природных, экологических и социальных циклов.
7. Интегрализм открывает новые горизонты и возможности для более обоснованного и надежного предвидения будущего, и, следовательно, для эффективного и целенаправленного воздействия на динамику общества. В отличие от многих научных школ, которые строят прогнозы на основе односторонней экстраполяции, которая неизбежно приходит в противоречие с волнообразно цикличной реальной динамикой, интегрализм исходит из возможности познания и предвидения тенденций социального развития.
Можно прогнозировать циклы и кризисы, исследовать совокупность будущих тенденций цикличной динамики и факторов, определяющих их, чтобы использовать факторы, оптимизирующие будущую траекторию, избежать катастрофических последствий в будущем предпринимаемых сейчас действий.
Важнейшее значение приобретает “социальная медицина”: диагноз кризисных явлений (“социальный болезней”), периодически возникающих в обществе, выбор эффективных средств и методов их предотвращения или излечения. Новая методология предвидения будущего, основы которой были заложены Н.Д. Кондратьевым, открывает перспективу более устойчивого и безопасного развития общества, предотвращения сползания его к катастрофе. Но она требует более высокого уровня качества прогнозирования, основанного на парадигме интегрализма, преодоления разобщенности различных ветвей исследований будущего.
Пальма первенства, приоритет в формировании фундаментальных основ интегрализма как течения обществоведения, альтернативного либерализму и марксизму и в то же время творчески синтезирующего их реальные достижения принадлежит крупнейшему социологу XX в., российско-американскому ученому Питириму Сорокину. Если “библией” этого течения можно считать его четырехтомную “Социальную и культурную динамику”, то “евангелием” — “Главные тенденции нашего времени”. Именно в его последней книге в достаточно популярной и научно фундированной форме изложены основные постулаты этого течения научной мысли. Среди них учение о смене чувственного социокультурного строя на Западе и идеационального — на Востоке интегральным социокультурным строем: “Новый нарождающийся социокультурный строй обещает обеспечить добровольное объединение религии, философии, науки, этики и изящных искусств в одну интегрированную систему высших ценностей Истины, Добра и Красоты”. Другой постулат — о том, что будущее не за капитализмом или социализмом, а за качественно новым, интегральным обществом: “Доминирующим типом возникающего общества и культуры не будет, вероятно, ни капиталистический, пи коммунистический, а тип sui generis, который мы обозначим как интегральный тип”. Третий постулат — тенденция сдвига центра творческого лидерства с Запада на Восток, утверждения восточной формы интегрального порядка. Четвертый постулат — решающая роль в формировании интегрального общества созидательной любви, ее объединяющая сила. Перечень краеугольных камней интегрализма, сформулированных П. Сорокиным, можно было бы продолжить, но и без этого очевидно, насколько нов подход, содержащийся в учении Питирима Сорокина и отличающийся как от либерализма, так и от марксизма.
Выше названы лишь некоторые из главных особенностей и преимуществ интегрализма. Но, чтобы он начал приносить ощутимые плоды, необходимо, во-первых, системно его исследовать именно как целостность, а не как случайный набор отдельных, пусть и блистательных концепций и теорий; во-вторых, активно использовать его в системе образования всех уровней, в школьных и вузовских учебниках, системе дистанционного обучения, чтобы поколения XXI в., ныне лишенные системных взглядов и изверившихся в науке, вновь обрели последовательные представления о прошлом, настоящем и будущем; в-третьих, активно применять современные информационные технологии, и прежде всего Интернет и мультимедиа, для широкого распространения постиндустриальной научной парадигмы.
Влияние глобализации на социокультурный облик локальных цивилизаций
Процессы глобализации оказывают противоречивое воздействие на социокультурную динамику локальных цивилизаций. С одной стороны, формируется глобальное социокультурное пространство, усиливается взаимозависимость стран и цивилизаций в этой сфере, их взаимное проникновение и переплетение, особенно в связи с усилившимися процессами миграции. С другой стороны, развивается процесс цивилизационного самосознания, понимания самобытности культур, противостояния религий. Одновременно наблюдаются процессы интеграции и дезинтеграции, унификации и дифференциации. Для разных элементов социокультурной сферы они проявляются в разном соотношении и с различной интенсивностью.
В наибольшей степени первая тенденция проявляется в области пауки, которая переживает тяжелый и длительный кризис в период смены мировых цивилизаций и господствующего социокультурного строя. Накопленное за несколько столетий стройное здание системы знаний, устойчивых научных парадигм, образующих прочный фундамент для формирования мировоззрения и практических действий в многообразных сферах, позволяло с высокой степенью уверенности предвидеть будущее течение событий, и вдруг пошатнулось, стало давать трещины, оказалось беспомощным перед лицом неожиданно нагрянувших событий, непредвиденных крутых поворотов в динамике общества и природы. Широко распространялось (не только в обывательской среде, но и среди ученых и специалистов) явление, которое Э. Тоффлер, повторим, назвал “футуро-шоком”, страхом перед будущим. В прошлом, начиная с эпохи Возрождения, авторитет науки, человеческого разума возрастал от столетия к столетию, стал своего рода символом веры поколений, идущих друг за другом. И это не было миражом: наука дарила человечеству все новые, более могучие и производительные машины и эффективные технологии, заменяла природные материалы искусственными и одновременно награждала все более могучими средствами самоуничтожения.
Но вот перейдена невидимая грань, и все изменилось, как в волшебном сне. Оказалось, что всемогущество науки эфемерно, а поле того, что она не поняла, или воспринимала неверно, или не может понять, огромно; что многое из придуманного наукой и материализованного в машинах, материалах, технологиях, принося видимую пользу человеку, таит трудно осознаваемые, но опасные последствия для него; что наука, как самонадеянный ребенок, не может предвидеть отдаленных последствий своих действий, понять причины и предвидеть направления быстрых перемен в обществе и природе. Все это обнаружилось в течение каких-то 10-15 лет и вызвало падение престижа науки, неверие в ее возможности, поворот значительной части общества к вере в могущественные потусторонние силы, божье провидение, а то и к астрологии, невежественному знахарству, характерному для темного Средневековья.
Характерно, что этот поворот был не только внезапным, но и глобальным. Мы не можем назвать ни одну цивилизацию, которая стояла бы в стороне от этого поворота, разве что в китайской цивилизации он замаскирован сохранившимся идеологическим контролем, а в африканской не получает заметного выражения из-за низкого уровня развития науки. Следовательно, речь идет об общемировой тенденции. Ибо подлинная наука не знает национальных или цивилизационных границ ее достижения, равно как и неудачи, являются всеобщим достоянием.
Насколько силен и длителен будет нынешний кризис науки, которая не в состоянии раскрыть тайну данного поворота и решить ряд проблем, жизненно важных для общества, и у которой потерян или значительно ослаблен прогностический потенциал? Не окончится ли все это столь сильным раскачиванием исторического маятника, что наука вновь станет служанкой веры, как в средние века?
Я думаю, что до этого не дойдет. Речь идет не о движении назад, в историческое прошлое, а о неизбежном хаосе в трансформации общества и познания, прежде чем они обретут новые качества, отвечающие очередному витку исторической спирали, освободившись от прежних недостатков. Произойдет переход к тому, что Питирим Сорокин назвал интегральной системой знаний, в которой наука займет принадлежащую ей нишу в духовной жизни общества, которая окажется в одном ряду и с другими элементами и сторонами этой жизни и достигнет гармонии с ними. Эго будет означать, как отмечал Питирим Сорокин, “все возрастающее замещение отмирающих чувственных элементов науки новыми, интегральными”, интегральной теорией познания и творчества, эффективно использующей все три канала познания — чувственный, рациональный и сверхчувственный сверх рациональный, проявляющийся благодаря интуиции сверх-сознанию и творческим откровениям. “Истина творческого шедевра, постигаемая путем интегрального использования всех этих каналов познания, полнее и величественнее, чем истина, достигнутая путем либо только чувственного восприятия, либо логико-математического рассуждения, либо интуиции. История человеческого познания — это кладбище, заполненное искаженными эмпирическими наблюдениями, ложными рассуждениями и псевдо-интуицией. При интегральном использовании этих трех методов они дополняют и проверяют друг друга”.
Из сказанного не следует, что все цивилизации одновременно, в одной шеренге придут к утверждению интегрального строя в науке. Вряд ли это будет легко для западноевропейской и североамериканской цивилизаций, где чувственный строй пустил глубокие корни, где царствует прагматизм, ожидание сиюминутный пользы от ученых. Не менее труден путь к интегральной науке для индийской, китайской и буддийской цивилизаций, где идеациональная наука имеет тысячелетние традиции, для мусульманской цивилизации, переживающей стадию активного идеационализма, и тем более для африканской цивилизации, где нет достаточного научного потенциала. Как бы странным это ни показалось, но наилучшие предпосылки для интегральной науки имеются у евразийской цивилизации, и прежде всего у России, где имеется мощная фундаментальная наука, не столь сильны позиции чувственной и идеациональной наук и в то же время наблюдается глубокий кризис, побуждающий к активному творческому поиску. Поэтому можно ожидать, что именно здесь возникнет немало новых научных парадигм, которые дадут новое видение мира, заложат краеугольные камни интегральной науки. Об этом уже было нами заявлено, хотя и не встретило активной поддержки в академических кругах. Однако кто бы они ни начинал путь, можно быть уверенным, что к середине XXI в. интегральный тип научного познания будет преобладать в большинстве цивилизаций.
Новые возможности для формирования коллективного разума, основанного на трех каналах познания, на взаимо-дополнении реального и виртуального миров, открывает современная информационная революция, которая носит глобальный характер и открывает простор для становления информационного общества. Существует немало определений этого общества, но, пожалуй, наиболее близко к нашему пониманию то, которое дал Н.Н. Моисеев: “Я определяю информационное общество как общество, в котором коллективный Интеллект (Коллективный Разум) играет в его функционировании роль, аналогичную той, которую играет разум человека в его организме, т.е. содействует развитию общества и преодолению все возрастающих трудностей... И действует во благо всего человечества, формируя новый гомеостаз!”. Здесь неоспорима польза глобализации: “Скорость развития знаний растет не только с ростом числа людей, задействованных в творческом процессе, но в еще большей степени — с интенсивностью информационных обменов. Изоляция отдельных разумов и отдельных групп людей имеет неизбежным следствием потерю знаний и деградацию народа”.
Формирование глобального информационного пространства с помощью космических систем связи и телевидения, радио и Интернета создало благоприятные условия для обмена научной информацией, открыло новые возможности для международного обмена в области культуры, образования, для лучшего взаимопонимания народов и цивилизаций. Но могущество информационного воздействия на огромные массы людей породило и новые угрозы и межцивилизационные противоречия. Появились такие новые понятия, как информационный неоколониализм, информационные войны. Ими активно пользуются более развитые цивилизации, прежде всего североамериканская, для идеологического подчинения себе более слабых цивилизаций, навязывая миру новый порядок, основанный на идее Pax Americana. Как и любое оружие, информационная глобализация в разных руках может служить разным целям. Она должна быть подчинена интересам гуманизации и партнерства, это — важная предпосылка и средство становления гуманистически-ноосферного постиндустриального общества.
Ускорению сближения цивилизаций в духовной сфере содействует также формирование плане парного сознания. Эту тенденцию отметил Э. Тоффлер: «Как Вторая волна породила слой людей, чьи интересы превосходили локальный уровень и становились основой национальной идеологии, так Третья волна порождает группы людей, интересы которых шире, чем национальные. Эти люди становятся носителями глобалистики идеологии, которую иногда именуют “планетарным сознанием”. Таким сознанием обладают деятели многонациональных корпораций, борцы за охрану окружающей среды, финансисты, революционеры, интеллектуалы, поэты и художники... Национализм говорил от лица нации, глобализм выступает от лица всего мира. И его появление представляется эволюционной необходимостью — ступенью к “космическому сознанию”, охватывающему не только Землю, но и Вселенную».
Планетарное сознание предполагает знание и понимание процессов глобализации, охвативших мир, приоритет общепланетарных, ’ общечеловеческих интересов перед национальными. Одним из первых основателей планетарного сознания (соединявшегося с космическим) был В.И. Вернадский, создавший учение о ноосфере; в этом же направлении много сделали А.Л. Чижевский, Н.И. Вавилов и многие другие ученые Первой волны русского циклизма, а в современных условиях — Н.Н. Моисеев.
Идеологией циклизма охватываются все более широкие слои населения в разных странах и цивилизациях: ученые и экологи, поэты, писатели и художники, специалисты в области информатики и религиозные деятели, некоторые политики и представители деловых кругов. Однако и здесь можно выделить два направления, руководствующихся разными интересами: одни исходят из перспективных интересов всего человечества, из необходимости предотвратить столкновение цивилизаций, экологическую и техногенную катастрофу; другие стараются использовать процессы глобализации в корыстных интересах, для установления мирового господства одной цивилизации и сверхдержавы, извлечения монопольных сверхприбылей транснациональными корпорациями с помощью торговых, банковских, информационных сетей, опутывающих всю планету, — иными словами, продлить господство обреченной индустриальной цивилизации. В борьбе между этими двумя течениями планетарного сознания будет решаться судьба человечества, выбираться вектор глобализации и трансформации локальных цивилизаций в XXI в.
Другая группа факторов духовной жизни действует в основном в направлении к обособлению, а подчас и противоборству цивилизаций. К ним относятся национализм и религиозный фанатизм. Культура, этика и образование содействуют и обособлению, и интеграции цивилизаций, в зависимости от того, какие тенденции в них преобладают, чьим интересам они служат.
Национализм в ранне-индустриальной и индустриальной цивилизациях играл позитивную роль, содействуя становлению национальных культур и единству в борьбе против феодальной раздробленности. В XX в. национализм служил инструментом в борьбе против колониализма, под знаменем национализма прошла череда национально-освободительных революций, сформировались многие десятки независимых государств. Однако в национализме были и реакционные черты, идеи национального превосходства и исключительности своей нации, ее культуры, противопоставления другим нациям и культурам. Он нередко превращался в шовинизм по отношению к национальным меньшинствам.
К концу XX в., когда распад колониальной системы был в основном завершен, реакционные черты в национализме стали преобладать, он стал противостоять интеграционным тенденциям в рамках цивилизации и в глобальных масштабах. Зловещую роль сыграл национализм в распаде Советского Союза и усилении сепаратистских тенденций в России, что стало одним из важнейших факторов современной цивилизационной катастрофы.
Какова судьба национализма в условиях растущей глобализации и формирования нового поколения цивилизаций? Речь не идет об его искоренении, возврате к национальному нигилизму, игнорированию интересов малых наций и народностей, — взрыв национализма в конце XX в. стал реакцией на свойственную индустриализму тенденцию к унификации и шаблонизации, пренебрежению к культурам, традициям, особенностям малых наций и народностей. Национальные меньшинства должны иметь возможность представлять свои интересы в законодательных и исполнительных органах страны, осуществлять культурную и в известных пределах социально-политическую автономию, учить своих детей на родном языке, передавать из поколения в поколение свои накопленные веками традиции. Пожалуй, лучшим, столетиями испытанным образцом гармоничного отношения наций может служить Швейцария, где существует три официальных языка (немецкий, французский и итальянский), каждый из 23 кантонов имеет свою конституцию, парламент, правительство, в полной мере учитываются интересы и особенности каждой нации, нет объективной почвы для национальной вражды и требований о разделе страны на национальные государства. В Финляндии, где шведы составляют всего около 8% населения страны, вторым государственным языком признан шведский.
Интеграционные тенденции в социокультурной сфере в рамках локальных цивилизаций и всего мира отнюдь не означают движения к унылому однообразию всех элементов формирующейся целостности, отмиранию наций, их особых культур и традиций. Напротив, чем богаче, разнообразней, полноправное целостность, — тем она жизнеспособнее, энергичнее, способнее выдерживать крутые повороты и превратности судьбы. Глубина дифференциации формирует энергию динамики; игнорирование особенностей, унификация ослабляют эту энергию. Национализм имеет шанс сохраниться и в XXI в., в глобализированном постиндустриальном обществе, но без национальной вражды и нетерпимости.
Религиозный фанатизм стал одним из сильных дезинтегрирующих последствий волны религиозного возрождения реакцией на преобладавшую несколько столетий тенденцию ослабления, а кое-где и насильственного искоренения религиозных верований, распространения атеизма. Господство идеационального социокультурного строя в средние века, согласно Питириму Сорокину, сменилось преобладанием чувственного строя на Западе, отличительной чертой которого является пренебрежение духовными ценностями, религиозными догмами и нормами. Однако в восточных цивилизациях (мусульманской, индийской, буддийской, китайской) сохранилось преобладание идеационального социокультурного строя и сильная роль религиозных взглядов.
Питирим Сорокин отмечает противоборствующие тенденции в религиозной сфере в период всеобщего кризиса чувственного социокультурного строя и становления интегрального: воинствующего атеизма и религиозных преследований, поощряемых коммунистическими правительствами; сдержанного религиозного возрождения; возрастающего злоупотребления и лицемерно искаженного использования христианства и других мировых религий чувственными правящими группами и невежественными фанатиками; духовного очищения и морального облагораживания традиционных религий теми верующими, которые следуют на практике моральным заповедям своих вероисповеданий; возникновения человеконенавистнических, невежественных и одиозных псевдорелигиозных сект — и новых, глубоко духовных, проникновенных и истинно альтруистических движений.
За более чем треть века, прошедших после опубликования этих положений Питирима Сорокина (1964 г.), указанные тенденции проявились еще более ярко. Попытки насильственного вытеснения религий и догма о неизбежном их отмирании потерпели крах; восторжествовала тенденция к религиозному возрождению. Религии стали одним из факторов усиления духовного единства локальных цивилизаций четвертого поколения, восстановления гармоничного единства чувственных и сверхчувственных элементов в социокультурной сфере. Религия восстановит и сохранит присущую ей нишу в социокультурном пространстве постиндустриального общества.
Однако этот положительный в целом процесс сопровождается довольно опасными тенденциями усиления религиозного фанатизма, сектантства, нетерпимости к инаковерующим, что противостоит процессам цивилизационной интеграции и глобализации. Наиболее яркие формы преобладания фанатизма наблюдались во время установления религиозного государства в Афганистане, в агрессивном движении ваххабитов в Чечне и Дагестане. Вновь стали реальностью столкновения цивилизаций (пока на локальном уровне) на религиозной почве. Стремительное распространение получило сектантство, даже в таких наиболее богатых и, казалось бы, продвинутых к постиндустриальному обществу странах, как США и Япония. Секты активно используют современные информационные технологии. Япония была потрясена изуверством секты “Аум Сёнрике”, пошедшей на массовые убийства в токийском метро. Секты с Востока и Запада ринулись в открывшееся пространство России и других стран СНГ, вербуя тысячи сторонников и не жалея средств на пропаганду своих идей.
Религиозный фанатизм и сектантство взросли на почве духовного кризиса, разочарования в науке, стремления обрести опору в вере на зыбкой почве стремительно и мучительно трансформирующегося общества, кризисного перехода к новому социокультурному строю. С завершением этого перехода, укреплением основ гуманистического постиндустриального общества и интегрального социокультурного строя почва из-под ног религиозных фанатиков и сектантов будет уходить — до следующего глобального кризиса.
Обращает на себя внимание стремительный рост в XX в. числа неверующих — в 242 раза, или с 0,3 до 20% населения Земли.
Решающий вклад в эту тенденцию внесла Азия (прежде всего Китай) и Европа, где доля неверующих достигла соответственно 28 и 19%. Наименьшая доля неверующих в Латинской Америке (0,7%).
Христиане, которые в начале века составляли треть населения мира, в основном сохранили свои позиции, а католики даже сумели укрепить их (с 16,6 до 17,3%) за счет активной миссионерской деятельности в Африке и Азии. Протестанты уменьшили свою долю с 8,6 до 5,1%, сохранив лидирующие позиции в Северной Америке (31,7%) и Океании (29,7%) и значительную долю в Европе (10%), преимущественно в Западной. Значительно упала доля православных (с 6,7 до 2,5% населения мира), причем сконцентрированы они в основном в Европе и СНГ — 96% общего числа православных.
Противоречивые тенденции наблюдаются в динамике восточных религий. Численность мусульман выросла в 5,5 раза, а их доля в населении мира — с 13,2 до 19,5%. Сконцентрированы они преимущественно в Азии (22% населения) и Африке (40,4% населения), но значительна их доля в Европе и СНГ (60 млн. человек — 7,5% населения), Северной Америке (1,4%). Несколько повысилась доля индуистов — с 13,7 до 14,7% населения, достигнув 888 млн. человек, почти полностью сконцентрированных в Азии (882 млн. человек). Значительно уступают им буддисты, доля которых в населении Земли снизилась с 7,8 до 5,9%. В 5,2 раза упала доля и абсолютно сократилось число приверженцев китайских религий, сочетающих элементы конфуцианства, даосизма и буддизма.
Культура является основным носителем и выразителем национальных и цивилизационных особенностей. В эпоху глобализации в ней четко вырисовываются две если не противоположные, то противоречивые тенденции. С одной стороны, национально цивилизационное возрождение ведет к обособлению и дифференциации культур, усилению их особых черт, преодолению шаблонизирующего, унифицирующего давления индустриальной машинной цивилизации, обезличенной волны массовой антикультуры. Современный кризис культуры, сущность, проявления и последствия которого глубоко исследованы Питиримом Сорокиным, является отражением заката и распада чувственного социокультурного строя. “В поисках пользующегося большим успехом чувственного и социального материала как необходимого условия стимуляции и возбуждения чувственного наслаждения искусство уклоняется от позитивных явлений в сторону негативных, от обычных типов и событий к патологическим, от свежего воздуха нормальной социально-культурной действительности к социальным отстойникам, и, наконец, оно становится музеем патологий и негативных феноменов чувственной реальности... Его чарующее разнообразие побуждает к поиску еще большего многообразия, что приводит к разрушению гармонии, единства, равновесия и превращает искусство в океан хаоса и непоследовательности”. Понятно, что разлагающаяся культура не может служить соединительной тканью для народов и цивилизаций.
Однако одновременно рождается новая интегральная культура, которая может выполнять эту роль. «Параллельно с упадком чувственного искусства зарождается современное искусство, и делаются первые попытки создания новых интегральных форм изящных искусств. Зарождение и рост современного искусства знаменательны как проявление бунта против “пустого” чувственного искусства и поиск искусства нового и жизненного». Именно такое искусство духовно воссоединяет усилия по формированию великолепного в своем многообразии, но единого в содержании и облагораживающем влиянии всемирного культурного наследия, на страже которого стоит ЮНЕСКО, принявшая в 2001 г. Декларацию о сохранении культурного разнообразия.
Однако стартовые условия для формирования интегральной культуры неодинаковы в разных цивилизациях. Об этом говорят некоторые данные, приведенные ЮНЕСКО.
Разрыв между развитыми и развивающимися странами составил в 1992 г. 14,4 раза по потреблению бумаги, 6,3 раза — по тиражу ежедневных газет и 6,2 раза — по числу радиоприемников и телевизоров, несколько сократившись по сравнению с 1985 г. по всем трем показателям. Однако разрыв между самой богатой североамериканской цивилизацией и наименее развитыми странами достиг 423 раз по потреблению бумаги, 39 раз — по тиражу газет и 26 раз — по оснащенности радиоприемниками и телевизорами. Наиболее отстающими являются африканская цивилизация (отрыв от США — соответственно в 75, 21 и 16 раз) и индийская (71, 12 и 24 раза). Латиноамериканская цивилизация приблизилась к среднемировому уровню.
В странах с низким уровнем грамотности и современного информационного обеспечения преобладает традиционная, как правило, идеациональная культура, с высокой степенью консерватизма и традиционности. В перспективе XXI в. им предстоит пережить переход к интегральному типу культуры. Но для этого потребуется значительно сократить разрыв в оснащении современными средствами распространения культуры, с тем, чтобы ее достижения стали доступны каждой семье, каждому человеку. Следует также учитывать тенденцию к безбумажному распространению информации с помощью компьютерных сетей и Интернета.
Преодолению чрезмерной культурной дифференциации и разобщенности, тенденциям глобализации и переходу к партнерству цивилизаций может способствовать система образования, формирования мировоззрения и квалификации новых поколений, которым предстоит принимать решения и действовать в XXI в. Однако и здесь наблюдаются противоречивые тенденции. Консервативный состав преподавателей и учебников, представляющих ценности, уходящие в прошлое, приводит к попытке передать новым поколениям знания и навыки, которые все больше расходятся с тем реальным, быстро меняющимся миром, в котором предстоит жить и работать этим поколениям. Воспроизводство устаревшего является одним из признаков кризиса современной системы образования, пытающейся продлить существование обреченного чувственного социокультурного строя с присущими ему проявлениями вражды, насилия, моральной распущенности. Об этом свидетельствуют и факты насилия и убийств, возникающих в весьма благополучных в материальном отношении американских школах и университетах.
С другой стороны, наиболее прогрессивные преподаватели осваивают принципы и методы креативной педагогики, формирующие творческую личность, используют системы непрерывного образования и дистанционного обучения для постоянного обновления знаний и адаптации к меняющейся среде и условиям жизни, создают учебники, основанные на новых идеях, стараются возродить у обучаемых потребность в высокой культуре, воспитать нравственные идеалы, показывают примеры творческого альтруизма. Основы нового социокультурного строя только тогда станут массовыми и стабильными, когда они органично пропитают всю систему образования — от дошкольного до образования взрослых, дополнительного и дистанционного образования.
Предпосылки для решения этой проблемы неодинаковы для разных цивилизаций. Об этом говорят данные, о численности неграмотных и их доле в населении в возрасте 1564 лет, рассчитанные на основе доклада ЮНЕСКО.
Хотя общая грамотность взрослого населения за 20 лет в мире возросла с 66,9 до 79,4% (особенно за счет Китая, где она выросла с 66 до 85%), общее число неграмотных практически на изменилось и составило в 2000 г. 881 млн. человек.
Переходу к интегральному социокультурному строю в менее развитых цивилизациях должно предшествовать (и способствовать такому переходу) повышение охвата средним и особенно высшим образованием, которые формируют мировоззрение и дают профессиональные навыки подрастающим поколениям. Это будет важнейшим фактором формирования планетарного сознания на постиндустриальной, интегральной основе.
Серьезные перемены происходят в области этики. Здесь также наблюдается борьба двух противоположных тенденций, тонко отмеченная Питиримом Сорокиным: «В этической жизни человечества продолжающийся упадок чувственного строя проявил себя во многих формах. Во-первых, в прогрессирующей релятивизмами и атомизации всех этических ценностей и правовых норм... Во-вторых, упадок проявил себя в крайней деградации этих ценностей и норм... В-третьих, в результате этой чрезвычайной атомизации и деградации этические ценности и правовые нормы потеряли свой моральный престиж и обязывающую силу как эффективные регуляторы человеческого поведения... В-четвертых, потеряв свой “особый вкус” и действенность, они открыли путь грубой силе как единственному контролирующему фактору в человеческих отношениях... Отсюда современный моральный цинизм, нигилизм и принцип “сила есть право”. В-пятых, это состояние крайней моральной анархии, естественно, породило чрезвычайные вспышки войн, революций и беспощадных конфликтов, которые сделали наше столетие самым кровавым за 25 лет прошедших веков греко-римской и западной истории. Деградация и атомизации моральных ценностей вызвали также крайнее зверство и не гуманность, продемонстрировавшие себя в этих войнах и конфликтах, и увеличили преступность и другие феномены чрезвычайной деморализации».
Распад морали ярко проявился в тоталитарных государствах, уничтожавших миллионы своих граждан, в бесчеловечных преступлениях второй мировой войны. В 50-70-е годы XX в. эта волна, казалось, начала угасать. Однако 90-е годы характеризовались новой вспышкой аморальности, насилия, зверств, особенно во время межцивилизационных конфликтов. Наркомания приобрела глобальный характер. В полной мере ощутила это Россия и другие страны распадающейся евразийской цивилизации, когда на них с Запада хлынула грязная волна разлагающей чувственной этики.
Но одновременно возникла и набирает силу противоположная тенденция “воссоздания и нового подтверждения вечных, универсальных и, безусловно обязывающих моральных ценностей и норм... Возникающий интегральный строй в области этики и права проявил себя в росте морального героизма, возвышенного альтруизма и облагороженного морального поведения в возросшем числе индивидов и групп; в форме многих организованных движений за уничтожение войны, кровавой борьбы, нищеты, болезней, бедности, эксплуатации и несправедливости; в форме социальных движений, содействующих витальному, ментальному и моральному совершенствованию человека и его среды”.
Противоборство этих тенденций по-разному складывается в различных цивилизациях, обладающих своими особенностями в системе этических норм и правил. Однако очевидно, что становление нового мирового порядка, основанного на сотрудничестве и партнерстве цивилизаций, невозможно без утверждения и распространения направленной на это системы моральных норм. Их выработке и охвату ими миллиардных масс должна содействовать целенаправленная деятельность гуманитариев, преподавателей, представителей всех мировых религий и религиозных движений. Глобализация основных норм морали, представляющих общечеловеческие ценности, — важнейшее условие выживания человечества, приобретения им новых качеств, избавления его от пороков и опасностей разлагающегося чувственного общества.
Социальная стратификация и мобильность: глобальные аспекты
Процессы социальной стратификации и мобильности, учение о которых разработано Питиримом Сорокиным, приобретают в современную эпоху новые черты. Они выходят за национальные границы и охватывают пространство как внутри отдельных цивилизаций, так и на межцивилизационном уровне.
Питирим Сорокин ввел в научный оборот понятия “социальное пространство”, “социальная стратификация”, “социальная и культурная мобильность”. Социальное пространство он понимал в глобальном масштабе: “Социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения земли”.
Определение “социальных координат” человека или группы предполагает:
1) указание отношения человека к определенным группам;
2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции;
3) отношения данной популяции к другим популяциям, входящим в человечество”.
Социальное пространство многомерно; население можно группировать по принадлежности к государству, религии, национальности, профессии, экономическому статусу, политическим партиям, полу, возрасту (добавим: и по принадлежности к определенной локальной цивилизации); и чем сложнее дифференцировано население, тем многочисленнее параметры для измерения социальной стратификации. Можно выделить горизонтальные и вертикальные группы для измерения социальной вселенной. Социальная стратификация показывает отношение человека к тем или иным группам по вертикали и горизонтали, социальная мобильность — перемещение его между различными группами и уровнями. Тот же подход может быть применен к разным социальным группам, в том числе к разным странам и цивилизациям в глобальным масштабе. Конкретный анализ социальной стратификации и мобильности проведен Питиримом Сорокиным применительно к национальному, внутригосударственному социальному пространству. Дополним его анализом тенденций социальной стратификации и мобильности в глобальном социальном пространстве, применительно к его координатам и перемещению в нем различных народов (государств) и локальных цивилизаций четвертого поколения.
Питирим Сорокин выделял три основные формы социальной стратификации: экономическую, политическую и профессиональную. В глобальной стратификации можно выделить и дополнительные признаки, классифицируя страны по принадлежности к определенной цивилизации, по численности населения, экономическому развитию (ВВП на душу населения), уровню образования, месту в международном разделении труда (что равнозначно профессиональной стратификации) и принадлежности к определенным государственно-политическим союзам и военным блокам (политическая стратификация). В каждом из этих разрезов можно обнаружить определенные флуктуации, тенденции цикличной динамики. Правда, Питирим Сорокин считал их “бесцельными флуктуациями”, не имеющим определенной направленности, хотя и признавал существование циклов, в которых усиление экономического неравенства сменяется его ослаблением. Таков же был его подход к другим формам социальной стратификации и мобильности. Наш подход несколько отличается: можно выделить долгосрочные и сверхдолгосрочные тенденции в развитии общества, на которые накладываются маятниковые (но не упорядоченные строго математически, а осуществляемые с большой долей неопределенности и неравномерности) цикличные колебания.
Основной водораздел — между крупнейшими странами (их всего 10 на планете, т.е. 4,4% общего числа, но в них проживает почти 60% ее населения, они, как правило, являются ядрами локальных цивилизаций) и мельчайшими странами с населением менее 1 млн. человек (их 77, т.е. 1/3 общего числа государств, но 0,3% всего населения). Последние, естественно, не могут оказать сколько-нибудь существенного влияния на глобальные тенденции (кроме Ватикана, под эгидой которого находится более 1 млрд., католиков). То же самое можно сказать и о небольших государствах с населением от 1 млн. до 20 млн. человек; эти 104 страны — 46% всех государств, а их доля в населении — 12,4%. Решающую роль играют 23 крупных и крупнейших государства с 75% населения мира. Однако мелкие и мельчайшие государства (80% общего числа стран), возникшие в большинстве своем во второй половине XX в. и играющие вторые и третьи роли в локальных цивилизациях, составляют большинство в международных организациях глобального характера, к их мнению вынуждены прислушиваться страны-лидеры.
Питирим Сорокин выделяет два типа флуктуации экономической стратификации: экономическое падение группы в целом или ее рост, увеличение или сокращение доли различных слоев внутри самой группы. Он отмечает, что “нации имели множество “подъемов” и “падений” в истории их экономического процветания, пока, наконец, некоторые из них вовсе не обнищали”; для них были типичными “годы острейшего голода, за которыми следовало относительное процветание, десятилетия экономического благополучия, вытесняемые десятилетиями бедствий, периоды накопления богатств, сменяемые периодами его растраты”. Питирим Сорокин сделал вывод, что “высота и профиль экономической стратификации “изменяются от страны к стране и с течением времени. Экономическая стратификация может вытянуться или сократиться, стать менее или более крутой”.
Применим этот подход к анализу экономической стратификации локальных цивилизаций. По данным Пола Кеннеди, в 1750 г. на вершине пирамиды экономической стратификации (по объему промышленной продукции) находились китайская цивилизация (на которую приходилось треть мировой промышленной продукции) и индийская (четверть); за ними следовали западноевропейская (18%), православная (Россия — 5%) и японская (3,8%). Североамериканская цивилизация еще не сформировалась, на долю США приходилось всего 0,1% мировой промышленной продукции. Разрыв по масштабам промышленного производства составил около 330 раз (Китай и США); в уровне индустриализации на душу населения — всего 2 раза (Европа и США).
Через полтора столетия (к 1900 г.) картина резко изменилась. На вершину пирамиды взобралась Западная Европа (51% мирового промышленного производства), вслед за ней шла Северная Америка (доля США выросла в 236 раз за 150 лет). Потеряли свои позиции Китай (доля упала в 6,2 раза) и Индия (падение доли в 14,4 раза), где наблюдалась экономическая деградация, обнищание населения. Доля России несколько выросла (с 5 до 8,8%), а Японии — упала с 3,8 до 2,4%. Разрыв в уровне промышленного развития на душу населения вырос с 2 до 69 раз (США и Индия). Профиль пирамиды межцивилизационной экономической стратификации по уровню индустриализации стал многократно круче.
Тенденция углубления экономической стратификации цивилизаций и стран сохранялся и в конце XX в. Об этом можно судить по данным Всемирного банка. В 2000 г. разрыв в уровне ВНД на душу населения между странами с высоким и низким уровнем доходов по текущими курсу составил 65,5 раза, по паритету покупательной способности валют — 13,8 раза.
Питирим Сорокин признавал существование предела повышения или понижения профиля экономической стратификации: «Существует точка “насыщения”, дальше которой общество не может продвигаться без риска крупной катастрофы. Когда же она достигнута, социальное здание рушится, и его верхние слои низвергаются». Видимо, такая точка глобальной стратификации уже почти достигнута. И чем скорее страны и цивилизации поймут это и примут меры для уменьшения крутизны профиля пирамиды, сокращения вопиющего разрыва между богатством и бедностью, тем меньше у них шансов оказаться в положении Западной Римской империи накануне ее краха.
Непосредственно примыкает к экономической стратификации и является ее материально-технической основой глобальная технологическая стратификация стран и цивилизаций. В таком аспекте проблема стратификации не рассматривалась Питиримом Сорокиным. Периодическая смена технологических способов производства лежит в основе последовательно сменяющих друг друга мировых цивилизаций, начиная от неолитической и кончая в обозримом историческом периоде становлением постиндустриальной цивилизации. В свою очередь, каждый технологический способ производства проходит ряд этапов — технологических укладов, жизненный цикл которых является фундаментом долгосрочных Кондратьевских циклов.
Ритмика технологической цикличной динамики неравномерна во времени и пространстве. Технологические перевороты, суть которых — освоение кластера базисных инноваций, реализующих научные открытия и крупные технические изобретения авангардных стран и цивилизаций, волнами распространяются из эпицентра на ближнюю и дальнюю периферию и радикально меняют арсенал и облик используемых технических систем, энергетических источников, материалов, технологий, способов организации производства. Соответственно в каждый данный момент можно ранжировать (стратифицировать) страны и цивилизации по технологическому уровню: одни из них находятся в авангарде освоения нового технологического способа производства и уклада, другие несколько отстают, находясь во втором эшелоне, в третьих преобладает устаревший уклад или же способ производства, в четвертых реликтовые уклады, давно утратившие свое первенство.
В канун промышленной революции — в 1750 г. в авангарде мануфактурного технологического уклада находились Китай и Индия, производившие, по оценке Пола Кеннеди, соответственно 32,8 и 24,5% мировой промышленной продукции, тогда как Европа (без России) — 18,2%; по ее производству на душу населения Китай находился на уровне Западной Европы, Индия чуть отставала. Россия давала 5% мировой промышленной продукции и на четверть отставала по уровню индустриализации от Западной Европы и Китая; Япония давала 3,8% продукции и на 13% отставала от уровня Европы и Китая. Замыкали пирамиду североамериканские колонии Британии, в которых производилось всего 0,1% промышленной продукции мира и уровень индустриализации был вдвое ниже западноевропейского и китайского. Однако уже тогда в составе западноевропейской цивилизации выделялась Англия: хотя в сравнительно небольшом островном государстве производилось всего 1,9% мировой промышленной продукции, но по ее производству на душу населения она превосходила Европу в целом на четверть, страны третьего мира в целом — на 43%.
Прошло 130 лет, и картина глобальной технологической стратификации в корне изменилась. Эпицентром промышленной революции стала Англия, которая в 1880 г. давала 22,9% мировой промышленной продукции (Европа в целом — 61,3%) и превосходила по ее уровню на душу населения Европу в целом в 3,6 раза, США — в 2,3, Россию — в 8,7, третий мир в целом — в 29 раз. Во втором эшелоне шли США, которые сделали мощный скачок, увеличив свою долю в 147 раз и значительно превысив среднемировой уровень индустриализации. Россия хотя и повысила свою долю в мировом промышленном производстве с 5 до 7,6%, однако по развитию промышленной революции находилась (вместе с Японией) в третьем эшелоне. Китай все еще занимал почетное третье место по объему промышленной продукции (12,5%), но по уровню индустриализации отставал от Европы в 6 раз, от Англии почти в 22 раза. Замыкала пирамиду некогда процветавшая Индия, которая, став британской колонией, технологически деградировала, производила всего 2,8% мировой промышленной продукции и отставала по ее среднедушевому производству от Европы в 12 раз и от Англии в 43 раза.
Еще через полвека — в 1928 г. — лидером в мировой технологической иерархии стали США, которые давали 39,3% мировой промышленной продукции (в 4 раза больше прежнего лидера — Англии и в 7,4 раза больше СССР) и по ее производству на душу населения обогнали Англию в 1,5 раза, СССР — в 9,1 раза и Японию — в 6,1 раза. США в наибольшей мере пострадали во время мирового экономического кризиса 1929 1933 гг. (в 1938 г. их доля в мировой промышленной продукции снизилась до 31,4%, а превосходство по среднедушевому производству над Англией сократилось до 1,4 раза, над СССР — до 4,4 и над Японией — до 3,3 раза). Произошло некоторое снижение крутизны пирамиды технологической стратификации.
Можно отметить усиление позиции Западной Европы по отношению к США и особенно стремительный рывок Японии, которая увеличила свою долю в мировом промышленном производстве в 5,1 раза, сократила отставание от США по среднедушевому производству промышленной продукции с 13 до 1,2 раза и по уровню производительности труда — с 5,4 до 1,5 раза. Улучшили свое положение Латинская Америка, Ближний и Средний Восток.
В конце XX в. тенденция к сближению технологического уровня различных цивилизаций и уменьшению высоты стратификационной пирамиды продолжалась.
Становление постиндустриального технологического способа производства, переход в 1020-е годы XXI в. к 6му технологическому укладу усилит глубину технологической стратификации стран и цивилизаций и изменит их место в пирамиде; однако в дальнейшем вновь возьмет верх тенденция сближения уровней технологического развития.
Под глобальной политического cтратификацией можно понимать дифференциацию характера политического строя разных государств и цивилизаций, их втяну гость в политические и военные блоки, фактическое неравенство при принятии решений в глобальных, межгосударственных организациях (в МВФ, Совете Безопасности ООН и др.).
Политический строй разных стран и цивилизаций имеет общую тенденцию к сближению и периодическому сравнительно согласованному изменению, однако, с существенными различиями для западных и восточных цивилизаций, а также для отдельных стран с учетом их национальных традиций и политического мышления.
В течение двух столетий — с середины XVII в. — в результате целой серии буржуазных революций (в Нидерландах, Англии, британских колониях в Северной Америке, во Франции и др.) в большинстве стран, относящихся к западной цивилизации, утвердился либерализм — строй буржуазной демократии в той или иной форме (конституционно ограниченной, подчас символической монархии, парламентской или президентской республики). На Востоке и Юге сохранился авторитарный монархический строй либо утвердилось господство колониальных империй. Политическая стратификация сохраняла весь спектр государственных устройств — от демократии до тирании.
В XX в. пульс глобальной политической жизни участился, произошло несколько флуктуаций, изменивших характер и структуру стратификации. После первой мировой войны произошел раскол на капиталистическую и социалистическую мировые системы, начался первый этап национально-освободительных революций. Была сделана попытка создания глобальной политической организации — Лиги Наций.
Вторая флуктуация заключалась в резком усилении государственного влияния, формировании тоталитарных режимов — в Германии, Италии, Японии, СССР, других странах; усилении элементов тоталитаризма в США. Это не было случайностью: к этому подтолкнули тяжелые последствия мирового экономического кризиса 19291933 гг., показавшие необходимость государственного регулирования экономики и ряда социальных процессов, реализации кейнсианской модели государственно-монополистического капитализма. Вторая мировая война усилила эту тенденцию, отражавшую действие социального закона флуктуации тоталитаризма и свободы, обоснованного Питиримом Сорокиным.
Поражение фашистских и милитаристических государств во второй мировой войне, второй этап национально-освободительных революций, ослабление тоталитаризма в СССР и европейских социалистических странах открыли новый этап политической стратификации.
Ее логическим, хотя во многом и неожиданным окончанием стали распад мировой социалистической системы и ее ядра — СССР. На первый план в глобальном политическом пространстве вышло противостояние цивилизаций. Эту принципиально новую тенденцию в современной глобальной политической стратификации наиболее четко выразил американский политолог С. Хантингтон: «Впервые в мировой истории международная политика стала как многополярной, так и много-цивилизационной... Соотношение сил между цивилизациями в настоящее время меняется: влияние Запада относительно уменьшается; азиатские цивилизации наращивают свою экономическую, военную и политическую мощь; ислам переживает демографический взрыв, что приводит к дестабилизации исламских стран и их отношений с соседями; не западные цивилизации в целом заново утверждают ценности своих культур... В современном мире формируется новый мировой порядок, основанный на отношениях между цивилизациями: общества со сходной культурой сотрудничают друг с другом, усилия по перетягиванию обществ от одной цивилизации к другой оказываются безуспешным; страны группируются вокруг ведущих или центральных государств своей цивилизации... Универсалистские претензии Запада все больше приводят к его столкновениям с другими цивилизациями, особенно с исламским миром и Китаем; на локальном уровне войны по линиям разломов, особенно между исламскими и неисламскими группами, порождают и “сплочение родственных стран”, что ведет к дальнейшей эскалации, а, следовательно, требует усилий центральных государств по прекращению таких войн... Возможность избежать глобальной войны цивилизаций зависит от того, насколько мировые лидеры способны принять этот вызов и пойти на сотрудничество для поддержания много цивилизационного характера мировой политики».
Нужно отметить, что тенденция перемещения центра творческого лидерства на Восток, ослабления политического господства Запада была предсказана Питиримом Сорокиным и Арнолдом Тойнби еще в 50-60-е гг.; в конце XX в. наступило время реализации этой тенденции. Попытка ее игнорировать, навязать моноцентризм в глобальном политическом пространстве может лишь усилить угрозу столкновения цивилизаций. Это означает, что происходит очередная перестройка структуры данного пространства: на передний план выходят цивилизационные политические отношения, что будет характерно, по крайней мере, для первой половины XXI в.
Политическая стратификация выражает также степень влияния тех или иных стран и цивилизаций на принятие принципиальных решений в мировой политике. Среди множества стран выделяются центры принятия решения; обычно они являются центрами локальных цивилизаций. В начале нашей эры такими центрами были на Западе Римская империя (потом ее роль перешла к Византийской империи), на Востоке — китайская и индийская империи. На рубеже второго тысячелетия, на Востоке сначала возвысилась геополитическая роль мусульманской цивилизации (Арабского Халифата), затем был кратковременный подъем монголо-татарской империи, а потом — длительный период правления маньчжурской династии в китайской империи.
С XV-XVI вв. центр принятия геополитических решений надолго переместился в Западную Европу, где лидерство сперва делили между собой Испания и Португалия, затем Франция, а потом надолго утвердилась Великобритания как сердцевина могущественной Британской империи; ей могла противостоять только Российская империя, гораздо более слабая в экономическом отношении.
Однако с конца XIX в. лидерство стало постепенно переходить к США вслед за экономическим могуществом. И первая, и вторая мировые войны усилили это лидерство; но одновременно они породили и расширили сферу влияния второго геополитического полюса с СССР как центром принятия решений. Не входившие в эти два противостоящих блока страны (“третий мир”) были полем битвы за политическое влияние между этими блоками.
В конце XX в. стратификация центров принятия геополитических решений вновь круто изменилась. Распад мировой системы социализма, а затем и СССР положил конец геополитической биполярности. США сделали заявку на моно-полярность в геополитическом пространстве. Об этом откровенно писал Збигнев Бжезинский: “Америка занимает доминирующее положение в четырех имеющих решающее значение областях мировой власти: в военной области она располагает не имеющими себе равных глобальными возможностями развертывания; в области экономики остается основной движущей силой мирового развития; в технологическом отношении она сохраняет абсолютное лидерство в передовых областях науки и техники; в области культуры, несмотря на ее некоторую примитивность, Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодежи всего мира. Все это обеспечивает Соединенным Штатам политическое влияние, близкое которому не имеет ни одно государство мира. Именно сочетание всех этих четырех факторов делает Америку единственной мировой сверхдержавой в полном смысле этого слова”.
Превращая НАТО в инструмент реализации своих политических интересов и амбиций, нынешние лидеры США, упоенные своим могуществом, пытаются реализовать концепцию моно-полярного мира, единого центра принятия глобальных политических решений. Однако это вызывает ответную реакцию других цивилизаций, не приемлющих диктат внешних сил. Будущее не в мировой гегемонии одной державы или цивилизации, а в достижении консенсуса, взаимосогласованных и взаимовыгодных решений и компромиссов между разными странами и цивилизациями — большими и малыми, сильными и слабыми, богатыми и бедными — во имя выживания и развития всего мирового сообщества. Именно в этом направлении, скорее всего, будет развиваться глобальная политическая стратификация в XXI в.
Под социальной мобильностью Питирим Сорокин понимал перемещение человека или социальной группы из одной социальной позиции в другую. Он различал горизонтальную мобильность — переход индивида или социального объекта из одной социальной группы в другую на том же уровне, и вертикальную — перемещение из одного социального пласта в другой по восходящей или нисходящей линии, т.е. социальный подъем или спуск. В демократических, открытых обществах социальная мобильность интенсивнее, а в закрытых, недемократических она наталкивается на ограничения. Особенно усиливается социальная мобильность во времена войн, революций, социальных бедствий: “Революция напоминает мне крупное землетрясение, которое опрокидывает вверх дном все слои на территории геополитического катаклизма”. В истории наблюдается чередование периодов относительной мобильности и относительной стабильности, повторение циклов сравнительной социальной подвижности и стабильности; однако нет постоянной тенденции ни в сторону усиления, ни в сторону ослабления ее интенсивности и всеобщности.
Попытаемся применить эти положения к глобальному социокультурному пространству. Перемещение страны или цивилизации происходит при переходе ее в другую веру, политический или военной блок, социальный строй. Это произошло, например, в связи с завоеванием Нового Света в XVI в., а в ближайшее время — в связи с распадом локальной цивилизации, возглавлявшийся СССР, с переходом ее остатков из социалистического в капиталистический строй, от атеизма — к религиозности, с устремлением некоторых стран (Прибалтика) в противостоящий военный блок — в НАТО, в другие цивилизации. Примеры вертикальной мобильности — новые индустриальные страны, резко поднявшиеся вверх по своему экономическому положению. К группе стран с высоким уровнем дохода Всемирный банк отнес Южную Корею, Кувейт, ОАЭ, Гонконг, Сингапур, среднедушевой доход которых в 1995 г. превысил 9700 долл. США (Сингапур — 26 730 долл.) при среднемировом уровне 4880; еще недавно эти страны относились к другой социальной группе стран — со средним уровнем доходов.
Обратный пример быстрого нисхождения по этой лестнице показали Россия и другие страны СНГ, которые по экономическим и технологическим показателям значительно снизились в мировой табели о рангах, пробив границу среднемирового уровня и оказавшись значительно ниже его.
К горизонтальной мобильности надо отнести также территориальное перемещение масс населения. Миграция может быть внутренней (переселение из сельской местности в города, из одного региона или города страны в другой) или международной (перемещение из страны в страну, из одной цивилизации в другую). Некоторые локальные цивилизации практически целиком сформировались за счет иммигрантов (североамериканская, Австралия и Новая Зеландия) или преимущественно за счет них (Латинская Америка); из других цивилизаций (западноевропейская, особенно Великобритания, Испания, Ирландия, Франция; евразийская, особенно Россия; китайская) направлялись крупные потоки переселенцев; третьи были более замкнуты (японская цивилизация).
Миграция населения усиливается в кризисные периоды, в годы войн и революций. Это отчетливо видно на примере России в XX в. Первая крупная волна эмиграции наблюдалась в начале 20-х годов; вторая — в годы Великой Отечественной войны; третья — в 80-е годы. В 90годы поток мигрантов значительно усилился: в 19921995 гг. в Россию прибыло 3,8 млн. человек (в основном из стран СНГ и Балтии), а выбыло 1,8 млн. человек. Затем интенсивность миграции уменьшилась: в 2001 г. 187 тыс. человек прибыли (из них 186 тыс. — из стран СНГ и Балтии) и 138 тыс. выбыло (из них 63 тыс. — в те же страны, 51 тыс. — в Германию, 10 тыс. — в Израиль, 9 тыс. — в США).
Наблюдаются противоположные тенденции территориальной мобильности. С одной стороны, “разъезжаются” представители разных национальностей в разные дома (как это получилось после разделов СССР и Югославии), особенно если вспыхивают конфликты. С другой стороны, происходит “смешивание” цивилизаций в результате широкого наплыва иммигрантов (легальных и нелегальных) в страны Западной Европы, США, где образуются иноцивилизационые общины в Россию. Иногда это кончается попыткой отторжения заселенной территории (пример — Косово).
Временной формой мобильности населения является международный туризм, возрастающий быстрыми темпами. В значительной мере это межцивилизационный обмен, который облегчает взаимопонимание между народами, ослабляет опасность столкновения цивилизаций.
За 10 лет — с 1989 по 1998 гг. — число прибывающих туристов, по данным Всемирной туристской организации (ВТО), увеличилось с 426 млн. до 625 млн. человек (4,3% среднегодового роста), а доходы от туризма — с 221 млн. до 445 млрд. долл. (8,1% годового прироста). В перспективе до 2020 г., по прогнозу ВТО, число прибывающих туристов возрастет до 1602 млн. человек, т.е. в 2,6 раза, а доходы от туризма — до 2000 млрд. долл. США (в 4,5 раза).
Основная доля прибывающих туристов и доходов от них приходится на Европу (соответственно 60 и 51%), в основном — на западноевропейскую цивилизацию. Однако в перспективе эта доля несколько снизится: к 2020 г. рост числа пребывающих туристов против 1998 г. составит 1,9 раза, а доля в мировом туризме уменьшится до 45%. В Россию ожидается увеличение потока туристов втрое. На США приходится сравнительно высокая доля по числу прибывающих туристов (7,5%) и особенно по доходам от них (16,7%). Здесь увеличение числа туристов (в 2,2 раза) ожидается выше, чем в Европе, но ниже среднемирового уровня. Наиболее высокими темпами будет увеличиваться поток туристов в Китай (с Гонконгом): здесь число туристов вырастет с 33,6 млн. в 1998 г. до 196,4 млн. в 2020 г., т.е. в 5,8 раза. Однако доходы в расчете на одного туриста здесь ниже среднемировых. Незначительную долю в мировом туризме занимают мусульманская, индийская и африканская цивилизации. Несмотря на то, что здесь ожидаются опережающие темпы роста числа пребывающих туристов, их доля останется небольшой. После террористических актов 2001 г. число туристов сократилось и параметры прогноза, возможно, придется скорректировать.
Быстрое развитие международного туризма не только способствует сближению социокультурного строя в разных цивилизациях, но и дает дополнительные доходы для их сближения в экономической сфере. Однако подавляющая часть мировой туристической ренты присваивается развитыми цивилизациями: па долю Европы (без России) и США в 1998 г. пришлось 62,7% мирового дохода от туризма.
Процессы мировой стратификации и мобильности играют значительную роль в глобализации, диалоге и взаимодействии цивилизаций и заслуживают более тщательно исследования.
Информационная революция и человек: новые горизонты и опасности
Вряд ли сейчас можно найти тему более модную и широко обсуждаемую, чем современная глобальная информационная революция, и те перемены, которая она принесла и принесет для общества в целом и для каждого человека. Нет и равнодушных к этим переменам. Одни их восхваляют и объявляют началом и главным содержанием новой эры в истории человечества, утверждением информационного общества. Другие относятся с опаской, отмечая, что эти перемены усложняют жизнь человека и уводят людей в виртуальный мир, далекий от действительности. Третьи признают как новые возможности и перспективы, которые открывают информационные технологии, так и опасности, которые нужно вовремя осознать и предупредить.
Пора дать ответы на вопросы, которые встали перед человечеством на новом витке исторической спирали: в чем суть современной информационной революции и что нового она вносит в жизнь общества? Будет формирующееся постиндустриальное общество информационным или гуманистическим? Какие новые возможности и горизонты открывают информационные технологии во всем их многообразии и быстрой изменчивости? Какие опасности для человека и, особенно для молодого поколения несет информационный переворот? И как гармонизировать потребности и способности человека с бурным, многослойным, стремительно нарастающим и меняющимся потоком информации?
Пятая информационная революция
Информационная революция свершилась. Она кардинально меняет наши возможности создавать, хранить, передавать, воспринимать разнообразную информацию, заполняет все поры жизни общества, окутывает человека на работе и дома, не оставляет укромных уголков, где можно было бы спокойно, не торопясь осмыслить происходящее. А осмыслить нужно, чтобы не уподобиться щепке, увлекаемой в водоворот мощных, всепроникающих информационных потоков.
Прежде всего, следует отметить, что современная информационная революция далеко не первая в предыстории и истории человечества. Вероятно, первый и наиболее значимый информационный переворот, отделивший прачеловека от остального животного мира, — возникновение речи, способов формулировать свою мысль в звуковых символах и сообщать ее другому члену своей общины. Возник могущественный канал кумуляции и передачи информации, обогащения знаний и опыта, предупреждения об опасностях. Это в корне изменило условия жизни и развития наших весьма отдаленных предков, стало фундаментом их прогресса в доисторические времена.
Вторая информационная революция изобретение письменности, что произошло после неолитической революции и в какой-то мере явилось ее результатом. Скопление масс людей в возникающих поселениях (“городская революция”), общественное разделение труда и стремительно нараставший поток новых знаний и навыков потребовали новых способов закрепления и передачи из поколения в поколение накопленной информации, с чем уже не могла справиться быстрая устная речь. Изобретение знаковой информации и ее закрепление в камне, глиняных табличках, на папирусе, а затем и на бумаге многократно умножили возможности накапливать, передавать и воспринимать знания и опыт, информацию о важнейших событиях. Возникли первые информационные фонды — собрания глиняных табличек в Вавилонии, папирусов у египетских фараонов, Александрийский музей, библиотеки у правителей Индии и Китая. Новой ступенью общественного разделения труда стало появление групп людей, профессионально занимающихся информационной деятельностью (писцы, чтецы, учителя и т.д.).
Третьей информационной революцией можно считать изобретение книгопечатания. Появилась возможность вместо изнурительного переписывания рукописей, доступных узкому кругу пользователей, тиражировать их в сотнях и тысячах экземпляров, удешевить книги и сделать их доступными широкому кругу пользователей, создать сеть хранилищ и библиотек, снабжать школьников и студентов учебниками, выпускать массовыми тиражами газеты и журналы. Это был огромный шаг в интеллектуальном прогрессе, образовании, усвоении и передаче научных и культурных достижений.
К четвертой информационной революции можно отнести изобретение и распространение радио и телевидения. Это позволило сократить расстояния, передавать, преодолевая границы, необходимую информацию в звуковом или образном виде, создавать растущее информационное поле, охватывающее весь земной шар. Человек стал гражданином мира, в реальном масштабе времени узнавая о событиях в любом уголке планеты, проводя часы отдыха у экрана телевизора, заполняя мозг нужной (и часто — ненужной) информацией.
Современная информационная революция — пятая по счету (и, вероятно, далеко не последняя). Ее ключевые знаки, символы — компьютер, мультимедиа, Интернет. Человек переложил на плечи машин утомительный умственный труд по сбору, хранению, переработке, передаче, приему информации, по сложным расчетам, а затем и по обработке полученной информации, формированию моделей и их преобразованию, приближаясь к адекватному отображению многомерного мира, проектированию новых сооружений и изделий. Мультимедиа дает возможность соединить логическое и образное восприятие информации, в диалоговом режиме трансформировать ее, строить виртуальный мир и оперировать в нем. Интернет ликвидирует информационную разобщенность, позволяет любому пользователю находить интересующую его информацию и передавать свою, вступать в диалог с другим пользователем в любом уголке планеты, создает всемирное информационное пространство. Скорость, масштабность, многообразие, сочетание глобализации с индивидуализацией, с возможностью для каждого получить именно ту информацию, которая ему нужна, многократное повышение производительности и интенсивности труда производителей и потребителей информационных продуктов — вот отличительные черты современной, пятой по счету информационной революции. Исторический масштаб позволяет дать ей объективную оценку: при всем ее значении эта революция не идет в сравнение с изобретением человеческой речи и письменности. Но она превосходит их по возможным своим последствиям — и положительным, и отрицательным.
Постиндустриальное общество — информационное или гуманитарное?
Сейчас уже мало кто сомневается, что заканчивается время индустриального общества, предпосылки которого заложены, пять веков назад, а реальный отсчет начался с промышленной революции последней трети XVIII — начала XIX вв. Споры идут вокруг того, что представляет собой идущее ему на смену общество, как “окрестить” рождающуюся на наших глазах и с нашим участием новую эпоху, как назвать ее.
Основоположником теории постиндустриального общества считается американский социолог Даниел Белл, который в 1973 г. опубликовал книгу “Грядущее постиндустриальное общество”, изданную в России только в 1999 г. с обширным предисловием к русскому изданию. По его мнению, “постиндустриальное общество... не является проекцией или экстраполяцией современных тенденций западного общества; это новый принцип социально-технологической организации и новый образ жизни, вытесняющий индустриальную систему, точно так же, как она сама вытеснила когда-то аграрную”.
Д. Белл характеризует главные черты постиндустриального общества:
1) центральная роль теоретического знания, которое становится основой технологических инноваций;
2) создание новой интегральной технологии, позволяющей находить более эффективные подходы к экономическим, технологическим и даже социальным проблемам;
3) рост класса носителей знания (технических специалистов и профессионалов), который становится самой многочисленной социальной группой;
4) переход от производства товаров к производству услуг, и прежде всего услуг в гуманитарной области (здравоохранение, образование, социальное обслуживание), а также проведение исследований, работа с компьютерами и т.д.;
5) изменения в характере труда — труд становится взаимодействием между людьми, из процесса труда исключаются природа и искусственно созданные материалы;
6) роль женщин, которые получают надежную основу для экономической независимости;
7) наука достигает своего зрелого состояния, связь науки и технологий составляет основную черту постиндустриального общества;
8) синусы как политические единицы; под ситусами Д. Белл понимает вертикально расположенные социальные единицы, выделяя четыре функциональных ситуса (научный, технический, административный и культурный) и пять институциональных (экономические предприятия, государственные учреждения, университеты и научно-исследовательские центры, социальные комплексы, армия);
9) меритократия: в постиндустриальном обществе, которое по своему характеру есть, прежде всего, общество технологическое, человек может занять престижное положение в соответствии со своим образованием и квалификацией;
10) конец ограниченности благ, дефицита товаров и ресурсов — при порождении новых дефицитов недостатка информации и времени;
11) экономическая теория информации: “Постиндустриальное общество характеризуется не трудовой теорией стоимости, а теорией стоимости, основанной на знании”,
Важнейшим признаком постиндустриального общества Д. Белл считал вступление человечества в информационную эру: «По мере того, как мы приближаемся к концу двадцатого столетия, становится все более очевидным, что мы вступаем в информационную эру. Это означает не просто развитие существовавших ранее способов коммуникации, а вызывает к жизни новые принципы социальной и технологической организации... Новая информационная эра базируется не на механической технике, а на “интеллектуальной технологии”, что позволяет нам говорить о новом принципе общественной организации и социальных перемен. Это также ставит во главу угла теоретическое знание в качестве источника обновления и изменяет природу технического прогресса. Равным образом это делает значимой и идею глобализации, концепцию, в корне отличающуюся от современных представлений о международной экономике, и ставит перед каждым государством совершенно новые проблемы». Определяющие черты информационной эры — ведущая роль компьютеров и телекоммуникаций, микропроцессоров, фундаментальное значение теоретического знания.
Как видно из приведенных нами основных положений теории постиндустриального общества Д. Белла (сформулированных в 1998 г. в развитие положений его книги 1973 г.), главный водораздел между индустриальным и постиндустриальным обществами лежит в технологической сфере, и далее теоретическое знание и информатизация, социальная структура приобретают новое значение, прежде всего в связи с преобразованиями в области технологий. Радикальные перемены в самом человеке, его менталитете, социокультурном строе отходят на задний план. Но это и есть продолжение основных принципов индустриального общества, хотя и на технологически-информационной стадии его развития. Кроме того, Д. Белл, по его собственному признанию, исходит из тенденций, которые наблюдаются в странах западного мира, оставляя в стороне тенденции, которые наблюдаются в странах, находящихся в доиндустриальном и ранне-индустриальном обществах, где проживает подавляющее большинство населения планеты, игнорируя растущую пропасть между богатыми и бедными странами и цивилизациями.
Принципиально иных подходов к характеристике будущего общества придерживались Питирим Сорокин и Аурелио Печчеи, выдвигавшие изменения в человеке, принцип гуманизма на передний план Питирим Сорокин полагал, что на смену чувственному социокультурному типу идет интегральное общество, что капитализм и коммунизм объединятся в промежуточный строй, который будет представлять “эклектическую смесь характеристик двух систем” и, “если будет дано необходимое время для его мирного развития, он, в конечном счете, вырастет в единый интегральный социальный, культурный и личностный строй человеческой вселенной”. Основатель Римского клуба Ауре Печчеи, формулируя основные контуры постиндустриального общества, подчеркивал его гуманистический характер: “Главная отличительная черта рождающейся, переживающей начальный период фазы становления постиндустриальной цивилизации — возрождение гуманизма: поэтому мы называем ее гуманистической. Это не просто возврат (в результате многовековых колебаний исторического маятника) к приоритету ценностей свободной творческой личности эпох афинской демократии или итальянского Ренессанса, породивших взлеты человеческого духа. Возврат к гуманизму после угнетающей машины индустриального Молоха происходит на новой основе, он обусловлен изменившимися условиями жизни и развития общества”.
Полагаю, различие исторических эпох, смена мировых цивилизаций определяются, прежде всего, положением человека в обществе, его новыми возможностями. Характерная черта и трагизм индустриальной цивилизации состоит в том, что человек — творец могущественных машин и совершенных технологий, огромных технических, политических, социальных систем, сам становится их рабом. Русский философ Николай Бердяев еще в 1918 г. отмечал, что конец Ренессанса и присущего ему гуманизма, кризис рода человеческого произошел с вхождением машины в жизнь человеческих обществ: “Переворот во всех сферах жизни начинается с появления машины. Происходит как бы вырывание человека из недр природы, замечается изменение всего ритма жизни”. Процесс машинизации и механизации человеческой жизни “убил ренессанское обращение к природе, оторвал человека от природы, по-новому поставил между человеком и природой машину, механизируя человеческую жизнь и замыкая человека в искусственную культуру”. В последующие десятилетия, особенно в тоталитарных государствах, тенденция превращения человека в придаток огромной машины — индустриальной, экономической, военной, государственной — еще более отчетливо проявилась.
Мы живем в переходный период, когда эпоха господства машины подходит к концу, приходит время нового гуманизма, раскрепощающего творческие, духовные силы человека, высвобождающего его из машинного плена. Информационная революция не является главной отличительной чертой нового общества. Более того, она таит в себе опасность продления технократического господства в рамках всемирной информационной машины, ухода человека в виртуальный мир от трудностей реального мира, полного жизненных сил и противоречий. Концепция информационного общества может стать теоретической базой возрождения индустриального техно-кратизма, одряхлевшего, переживающего последнюю фазу своего жизненного цикла, — в новой оболочке, более мощной и сильнее угнетающей человека. На это обращал внимание Н.Н. Моисеев: “Представим себе, что вся та грандиозная информационная система, которая уже создана на нашей планете и мощность которой возрастает экспоненциально с каждым десятилетием, окажется однажды в руках небольшой группы людей, преследующих собственные корыстные интересы. Последствия предугадать нетрудно — это постепенное усвоение миллиардами людей неких новых стандартов мышления, оценок происходящего и восприятия действительности, выгодных этой одиозной группе лиц. В подобной ситуации произойдет глобальное зомбирование планетарного человечества. Это будет изощренный информационный тоталитаризм, который страшнее любых форм тоталитаризма, известных человечеству... Это своеобразный интеллектуальный геноцид”.
Поэтому я полагаю, что главное в общечеловеческой революции конца XX — начала XXI вв. — возрождение гуманизма, приоритет и раскованность творческой личности. Информационная революция, как и поворот в отношениях с природой и в других сферах человеческого общества — лишь составные элементы этого переворота, подкрепляющие его главную тенденцию, средства для достижения главной цели. Поэтому рождающееся постиндустриальное общество — это, прежде всего, креативно-гуманистическое общество, хотя оно, с разных позиций, может характеризоваться и как гуманистически-информационное, гуманистически-ноосферную и т.д. В этом суть, ядро глобальной информатизации.
Новые горизонты информационного прогресса
Какие позитивные плоды приносит в наше общество информационная революция?
Прежде всего, и больше всего выигрывает от этого переворота экономика. В условиях, когда производством основных жизненных благ, традиционных товаров и услуг занята все меньшая доля работников, рынок периодически переполняется не находящими спроса товарами — возникает стремительно растущий информационный сектор, где миллионы человек заняты производством, сбытом и обслуживанием компьютеров, средств связи, другой информационной техники, предоставлением разнообразных информационных услуг; тем самым сокращается безработица и открывается поле приложения творческих сил для молодого поколения, с детства впитавшему тягу к компьютерным играм, погружению в сказочный виртуальный мир. Возникает мощный сегмент высокотехнологичного рынка, на котором обращаются информационные товары и услуги и быстро возникают многомиллиардные состояния. С помощью Интернета и телекоммуникационных сетей покупателям навязывается образ рекламируемых товаров и услуг, формируется спрос на них. Опережающими темпами развивается интернет=торговля. Формируется глобальный виртуальный рынок, с помощью которого находятся в обороте десятки и сотни миллиардов долларов.
Информационные технологии пронизывают все звенья экономики, трансформируя их и повышая эффективность труда. С их помощью проектируются новые изделия, производятся маркетинговые анализы и прогнозы, создаются гибкие автоматизированные линии, ведется учет на складах и в торговле. Банки пронизываются современнейшими информационными системами, что дает возможность мгновенно осуществлять операции, переводить капиталы из одного конца планеты в другой, применять пластиковые карты и банкоматы. Можно привести десятки других примеров плодотворного применения современных информационных технологий во всех сферах экономики, что поднимает ее на качественно новый уровень, является важнейшим фактором эффективности и глобализации.
Не менее разительные плоды информационной революции можно обнаружить в гуманитарной сфере. Ученые получают возможность строить виртуальные модели и манипулировать с ними, перерабатывать огромные массивы первичной информации, мгновенно получать научную информацию из любого ее хранилища в любой стране. Научные открытия и изобретения тут же становятся всеобщим достоянием. Использование мультимедиа, телевидения, Интернета делает шедевры национального и мирового искусства доступными каждой школе, каждой семье. Образование на основе информационных технологий становится общедоступным, непрерывным, дистанционным, многократно увеличивается скорость и эффективность усвоения новых знаний и навыков подрастающим поколением. Облегчается возможность распространения новых этических норм. Формируется общепланетарное духовное пространство, мировой фонд, в котором представлены ценности каждого народа, этноса, социального слоя, каждой цивилизации и из которого любой сможет черпать по своим потребности и индивидуальному вкусу (речь идет, разумеется, о тенденциях, а не о свершившемся факте). Информатизация облегчает и ускоряет процесс формирования четвертого поколения локальных цивилизаций, способствует диалогу входящих в них народов и этносов, перестройке глобального социокультурного пространства.
Современные информационные технологии вносят немалый вклад и в процессы демократизации общества, в функционирование политических слоев и государственных институтов. Политические и государственные деятели, партии и общественные движения находятся как бы под повседневным “информационным микроскопом”: каждый их поступок, каждое решение или событие тут же становятся всеобщим достоянием, что затрудняет проведение лицемерной политики и тайной дипломатии. Труднее стало развязывать войны и скрывать правду о них. Чтобы добиться успеха на выборах, претендент должен быть телегеничен, с помощью средств массовой информации он формирует себе привлекательный имидж (или, наоборот, теряет его).
Информационные технологии становятся дополнительным каналом социальной стратификации и мобильности. Умелое владение этими технологиями — условие успешного продвижения по служебной лестнице к экономическим, политическим, профессиональным вершинам; напротив, отсутствие такого умения отбрасывает вниз, а то и вообще выбрасывает за борт.
Наконец, следует отметить роль информационной революции в развертывании процессов глобализации во всех сферах — экономической, научно-технической, экологической, социокультурной, в усилении интеграционных тенденций, в формировании и согласованном развитии единого мирового сообщества. Всемирный рынок — и товарный, и фондовый — получает глобальную информационную основу, что существенно сокращает время оборота капитала и товаров, удешевляет расчетные операции. Заметно ускоряется распространение информации о научно-технических достижениях, событиях в культурной жизни, здесь, по сути, стираются национальные границы. Облегчается международный процесс общения между людьми.
Глобализация охватывает и сферу межгосударственных отношений, делая с помощью информационных технологий политику отдельных государств и их блоков более прозрачной, затрудняя подготовку агрессии.
Таким образом, новые блага, которые несет с собой информационная революция для каждой семьи, страны, цивилизации, мирового сообщества в целом, неоспоримы. Она является важным фактором и элементом становления постиндустриального общества, процессов глобализации. Но это только одна сторона медали.
Новые опасности информационных технологий
Постепенно проходит эйфория от первоначальных успехов и блестящих перспектив информационного переворота, начинают вырисовываться новые опасности и угрозы, которые он таит. Рассмотрим их в тех же четырех аспектах, что и в предыдущем разделе.
В области экономики возникают мощнейшие монополии и транснациональные корпорации, которые концентрируют у себя необъятные богатства и обширную власть. Формируется влиятельная прослойка информационной олигархии, которая стремится диктовать свои условия рынку, извлекая огромные монопольные сверхприбыли (информационную квазиренту). Это становится еще одним каналом экономической поляризации стран и цивилизаций. Могущество рекламы используется для навязывания не всегда действительно нужных товаров и услуг покупателям, для опустошения их кошельков. Изобретаются все новые информационные товары и услуги, ускоряется процесс обновления программных средств, чтобы поддерживать спрос и соответственно прибыль на высоком уровне. Государство поддерживает этот бешеный темп и растущий спрос, поскольку ему тоже кое-что перепадает от увеличения оборота и прибыли. Необходимы противовесы и ограничения против информационного монополизма.
Сверх концентрация капитала в информационной сфере таит в себе угрозу кризиса. Капитализация информационных компаний и ТНК оказалась искусственно раздутой, привлеченные в этот сектор капиталы уже не могут приносить прежних баснословных прибылей. Информационный сектор стал крупнейшей жертвой кризиса 2001-2002 гг., итогом которого станет более трезвая оценка перспектив и ограниченности этого сектора. Периодические информационные кризисы будут повторяться и в дальнейшем.
В гумапшпарной сфере опасности информационной революции менее очевидны, но более угрожающи в долгосрочном плане, поскольку они противоречат гуманизации общества. Особенно опасно это для детей и подростков. Многие из них становятся придатком к компьютеру и Интернету, часами просиживают за компьютерными играми или в поиске любимых сюжетов по Интернету, не читая книги и мало общаясь с друзьями. Грязная волна антикультуры, порожденная поздне-индустриальным обществом, нашла свое последнее прибежище в видеокассетах, мультимедийных дисках, Интернете, в переполняющих их порнографических сюжетах, сценах насилия и убийств. Формируется целое поколение (точнее, значительная его часть), которое, освобождаясь от положения винтика индустриальной производственной машины, становится придатком новой ее разновидности — информационной машины, компьютера, виртуального мира. И это — реальная тенденция, особенно в странах с переходной экономикой, где потеряны прежние идеалы и стал слаб ее государственный и общественный контроль за тенденциями коммерциализации информации. Это усиливает тенденции кризиса индустриального общества и культуры.
Оценивая эти тенденции, Никита Моисеев отмечает, что развитие вычислительной техники и информационных технологий “оказывает революционизирующее влияние на общество, стремительно меняя условия нашей жизни. Оно оказывает огромное влияние на духовный мир людей и способно перестраивать основы нравственности. Человек обрел в нем могучее, но крайне опасное оружие, не менее мощное и не менее страшное по своим последствиям, чем атомная бомба”.
В политической сфере современные средства телекоммуникаций становятся в умелых руках действенным и гибким инструментом манипулирования общественным мнением, подрыва политической стабильности и стимулирования социального взрыва, формирования позитивного имиджа претендентов на роль диктаторов, особенно если электронные средства информации попадают в руки монополий или авантюристов, располагающих необходимыми средствами.
В процессах глобализации появилась такая опасная тенденция, как информационный неоколониализм. Речь идет не только о том, что монопольные позиции в информационной индустрии и на информационном рынке захватила горстка транснациональных корпораций нескольких ведущих стран, навязывая свои товары и услуги другим странам и извлекая миллиарды долларов сверхприбылей. С помощью информационных каналов народам развивающихся и постсоциалистических стран навязываются не только товары и услуги, но и ценности западного общества, заполняются экраны телевизоров и каналы Интернета информационными потоками, разрушающими традиционные ценности иных локальных цивилизаций. Локальные межцивилизационные конфликты и столкновения сопровождаются информационными войнами, формирующими “образ врага” и оправдывающими применение насилия на геополитической арене.
Все это и представляет вторую сторону медали — опасные тенденции и угрозы, которые порождаются современной информационной революцией.
Гуманизация глобальных информационных потоков
Осознав названные выше опасности информационной революции, мы не можем для их предотвращения поставить искусственные преграды на ее пути. Это бессмысленное занятие, ибо развитие общества не остановить. Речь может идти лишь о гуманизации информационных потоков, поддержке позитивных и нейтрализации негативных их сторон. Что для этого представляется необходимым сделать? И кто это может сделать?
Во-первых, необходим сверхдолгосрочный глобальный прогноз (на 3050 лет, альтернативные сценарии) развития информационной революции, ее положительных и отрицательных сторон и последствий в рамках более общего прогноза становления и развития постиндустриального общества. Вряд ли такой прогноз под силу одному человеку, даже самому талантливому (хотя и можно объявить международный конкурс, отобрав наиболее удачные индивидуальные прогнозы). Скорее всего, такой прогноз может быть разработан международным коллективом ученых под эгидой и по заказу ООН или ЮНЕСКО.
Однако ошибочно было бы сделать такие прогнозы занятием только интеллектуальной элиты, пусть и международной. Э. Тоффлер призывал к демократизации процесса предвидения и планирования будущего, его гуманизации, переходу к стратегии “социального футуризма”, которая позволит выйти за пределы технократии, к расширению горизонта предвидения. Чтобы предупредить попытки навязывания будущего человечеству, он призывал создать сеть ассамблей социального будущего с широким использованием информационных технологий. Интернет позволяет создать Всемирную ассамблею социального будущего в качество одного из сайтов.
Во-вторых, следующим шагом стала бы выработка долгосрочной (на 20-25 лет) глобальной информационной стратегии, предлагающей правительствам стран, цивилизационным и международным организациям перспективные стратегические приоритеты и формы сотрудничества, усиливающие и делающие всеобщим достоянием позитивные последствия информационной революции и ограничивающие — негативные. При этом важно предусмотреть объединенные усилия для использования информационных технологий в целях подтягивания образовательного, технологического и экономического уровней отстающих стран.
В-третьих, основные положения долгосрочного прогноза и стратегии могут стать исходной базой для разнообразных международных и национальных программ использования информационных технологий в сферах образования, культуры, медицины, в экологическом мониторинге и т.п. Здесь не может быть жестких стандартных правил для каждой программы, одинаковой процедуры ее разработки, рассмотрения, утверждения, выполнения. Однако важно, чтобы общие ориентиры и ограничения, отмеченные в глобальной концепции, в той или иной степени учитывались в конкретных программах. Это особенно важно для образовательных программ, подготавливающих будущие поколения к условиям жизни и деятельности в грядущем постиндустриальном обществе. Важнейшее значение имеют международные программы информатизации гуманитарного образования, создание национальных и глобальных информационных систем в области медицины и здравоохранения, науки и инноваций, культуры и туризма, экомонторинга и оздоровления окружающей среды. Это позволит наполнить полезным содержанием имеющиеся мощные информационные каналы, повысить эффективность их использования, реально осуществить переход к “обществу знания”.
В-четвертых, для гуманизации информационных потоков и их использования в целях сохранения и развития всемирного культурного наследия необходимо решить проблему много-язычности этих потоков. Сейчас через Интернет, телеканалы широкое распространение в мире получает английский язык в его американской версии (далеко не язык Шекспира и Байрона), а другие языки, представляющие многообразие культур и цивилизаций, постепенно вытесняются из информационной сферы. Эта одна из опасностей современной информационной революции. Наряду с развитием многоязычного Интернета, доступного широким слоям населения разных цивилизаций, потребуется решить проблему высококачественного автоматизированного перевода, что сделает диалог культур и цивилизаций более массовым и ярким.
Предложенные подходы, полагаю, позволят гуманизировать процесс освоения достижений информационной революции, усилить ее позитивные тенденции и нейтрализовать или ослабить возможные опасности, сделать эти достижения важнейшим фактором гуманизации и повышения эффективности функционирования всех сторон жизни общества, формирования интегрального социокультурного строя в глобальных масштабах.
Социокультурные факторы возрождения России и евразийской цивилизации
Главным стратегическим рычагом возрождения России, находившейся в конце XX в. в состоянии глубокого кризиса, и возглавлявшийся ею евразийской цивилизации, переживавшей период распада, являются социокультурные факторы.
Под социокультурными факторами здесь понимается совокупность элементов духовной жизни общества, сферы духовного воспроизводства: науки (познания), культуры (эстетического восприятия мира), этики (совокупности нравственных норм, регулирующих поведение людей и взаимоотношения между ними), идеологии (мотивационных целей, мировоззрения, включая религию) и образования (форм и методов передачи накопленных знаний, навыков, ценностей, следующим поколениям). Это более узкое понятие, чем социокультурный строй, к которому Питирим Сорокин относил также политические, правовые и экономические отношения.
Социокультурные факторы выражают то главное, что отличает человека от остального мира, — ядро социального элемента (значение которого нарастает от эпохи к эпохе) в едином биосоциальном генотипе человека, вида Homo sapiens.
В условиях глобализации, как и на предыдущих этапах исторического развития, роль социокультурных факторов противоречива: они служат основой как интеграционных, так и дезинтеграционных тенденций.
Наука отражает прогресс человеческого познания, не признавая ни этнических, ни государственных, ни цивилизационных границ, раскрывая единство интересов человечества как целостности, служа исходным пунктом поступательного движения общества. Однако именно ученые (вместе с деятелями культуры) выдвигают идеи особых, противоречивых интересов этносов, народов, цивилизаций, приводящие в движение сепаратизм, ведущие к межгосударственным и межцивилизационным конфликтам. Ученые создают новые смертоносные виды оружия, используемые ь этих конфликтах и способные, в конечном счете, привести к самоуничтожению цивилизации.
Культура — общечеловеческое достояние, выражающее богатство восприятия мира. Звуки музыки, краски художественных полотен, шедевры скульптуры, архитектуры доступны и понятны всем без перевода, формируют всемирное культурное наследие. В то же время каждый этнос, каждая нация, каждая цивилизация имеют свой неповторимый культурный колорит, свои особенности. Преувеличение этих особенностей, противопоставление различных культур, попытки обособиться в мировом культурном пространстве служат питательной почвой для сепаратизма и дезинтеграции — от культурной автономии до политической самостоятельности.
Этика, система нравственных норм любого народа, любой цивилизации и религии содержит некоторые общие правила, без которых невозможно человеческое общежитие: “не убий”, “не укради”, “почитай родителей”, “не прелюбодействуй” и т.д. Этика меняется от эпохи к эпохи, от одной мировой цивилизации к другой, выражая главные нравственные принципы каждой эпохи. Но в то же время эти кодексы поведения допускают дезинтеграционные начала: можно убивать врага (представителя другого этноса, конфессии, народа, цивилизации), отнимать у него имущество, насиловать его жену и дочь и т.п.
Идеология, определяющая цели и мотивы поведения людей и социальных групп (страт), их мировоззрение, все больше отражает общность интересов человечества как единого целого, экологические и нравственные императивы, недопустимость самоубийственного столкновения цивилизаций. Да и во всех мировых религиях много общего, например, исторические корни, этические установки. Однако именно идеологические разногласия, идеологический и религиозный фундаментализм и экстремизм часто служат первоисточником дезинтеграционных процессов, распада империй и государств, противоборства и конфликтов в геополитическом пространстве, международного терроризма.
Наконец, система образования, передачи духовного наследия от поколения к поколению строится на базе общих принципов во всех странах и цивилизациях, развивается в одном направлении, хотя и с разной скоростью, и находится на различных этапах. Но система образования и воспитания подрастающих поколений включает и дезинтеграционные элементы, противопоставляющие друг другу нации, государства, цивилизации, особенно когда ущемляются образовательные права меньшинств в многонациональных государствах.
В разных странах и цивилизациях и на разных этапах исторического развития берет верх то интегрирующая, то дезинтегрирующая роль социокультурных факторов. Они служили исходной базой для нарастания противоборства в канун первой и второй мировых войн, усиления противостояния в разгар “холодной войны”, углубления (после ее прекращения) противоречий, приведших к распаду СССР, Югославии. В то же время интеграционные тенденции в современной Западной Европе опираются на осознание общности коренных интересов различными народами и государствами, которые в прошлом вступали друг с другом в затяжные конфликты, а то и кровопролитные войны. Нынешний подъем китайской цивилизации и экспансия мусульманской также в значительной мере опираются на социокультурные факторы.
Своеобразная трактовка социокультурных факторов стала в статье культуролога И.Г. Яковенко основой для прогноза распада России, макро-исторической перспективы ее дезинтеграции.
Логику его рассуждений можно свести к следующим основным положениям:
1. Исходный пункт: “Нет и не может быть политики, которая в состоянии остановить объективный, а значит, непреоборимый процесс фрагментации государственного целого, если в этом целом доминируют цетробежные тенденции”. Именно такие тенденции, по мнению И. Г. Яковенко, доминируют в российском государстве, поэтому его дезинтеграция — явление совершенно естественное.
2. На просторах Российской Федерации проходят незримые границы между различными цивилизациями: восточноевропейским, православным по генезису культурным кругом (его носители — русские составляют 82% населения), в котором, в свою очередь, выделяются суб-этносы — северорусский, южнорусский и сибирский; исламским культурным кругом (до 30 млн. человек, сконцентрированных на Северном Кавказе и в республиках Поволжья); анклавами буддийского культурного круга (Калмыкия, Бурятия, Тыва); культурными провинциями восточного синкрезиса, разбросанными по Сибири и Дальнему Востоку.
3. По России как евразийскому государству проходит также межконтинентальная граница, причем Сибирь и Дальний Восток находятся в сфере влияния восточных цивилизаций, по существу входят в Азиатско-Тихоокеанский регион, и “в широкой исторической перспективе Сибирь выпадет из европейской сферы влияния, а значит, и из России”.
4. В России действуют как интеграционные факторы (историческая инерция, необходимость стабильности геополитического равновесия, как внешний интегратор), так и дезинтеграционные (потеря темпа модернизации, исчерпание модернизационных преимуществ; исламское возрождение; крах единой идеологии; переход к открытой экономике), причем вторые начинают преобладать.
5. Из изложенных положений логично следует сценарий грядущего распада России:
1) отделение Сибири и Дальнего Востока;
2) весьма вероятное отделение территорий, тяготеющих к Балтике (Петербургско-Новгородский регион) и, наконец,
3) обособление Юга России.
В случае полного распада государства можно предвидеть также отделение республик Поволжья. Иными словами, будущее некогда мощной локальной цивилизации видится И. Яковенко в границах Московского княжества времен Ивана III (до подчинения им Великого Новгорода).
Рассуждения о возможном будущем России как конфедеративного государства, состоящего из трех самостоятельных республик — Европейской России, Сибирской и Дальневосточной — объяснимы и логичны для Збигнева Бжезинского как идеолога панамериканской идеи. Но они выглядят более чем странно на страницах российской газеты, в работе, вышедшей из под пера российского культуролога в период, когда ведется борьба за сохранение и укрепление российской государственности, поскольку эти идеи И. Яковенко могут служить базой для политических сил и движений, действия которых фактически направлены на раскол России, на повторение трагедии, постигшей в 1991 г. СССР, — трагедии, последствия которой будут сказываться не одно десятилетие и имели своим ближайшим результатом самоликвидацию могучей евразийской цивилизации, противостоявшей западной цивилизации.
Но дело не только в политической ангажированности и опасности утверждений и прогноза И. Яковенко. Это было бы горько, но неоспоримо, если бы объективные законы действительно диктовали неизбежность распада России. Главное в том, что выводы автора строятся на ложных посылках, противоречащих объективным тенденциям в эпоху глобализации, формирования четвертого поколения локальных цивилизаций в условиях становления постиндустриального общества.
Какие аргументы можно выдвинуть против утверждений И. Яковенко:
1. Переход к постиндустриальной эпохе действительно начался с распада нескольких федеративных государств (СССР, Югославии, Чехословакии) — как в середине XX в. распадались колониальные империи (Британская, Французская, Бельгийская и т.п.), а в историческом прошлом — Османская и Австро-Венгерская империи. Однако преобладающей тенденцией к концу XX в. стали интеграционные процессы, создание межгосударственных интеграционных объединений типа Европейского Союза, НАФТА (Северная Америка) и др. Именно эта тенденция, порожденная как природно-экологическими и экономическими, так и социокультурными факторами, будет, надо полагать, основной в XXI в., что обусловлено необратимыми закономерностями глобализации.
2. Много-цивилизационность и много этничность характерна для нескольких цивилизаций и многих государств: Западной Европы, Восточной Европы, Латинской Америки, США, Канады, Швейцарии и др. Имеются сепаратистские движения в Испании, Италии, Франции, Бельгии. Анклавы мусульманской и китайской цивилизаций разбросаны по всему миру. Однако это отнюдь не доказывает неизбежность распада государств и цивилизаций, поскольку интегрирующие факторы, понимание общности главных интересов служат цементирующим раствором. Межцивилизационное и межнациональное взаимное проникновение, и сотрудничество будет продолжаться и усиливаться и впредь, формируя живую ткань диалога, основанного на культуре мира и партнерства, как главного типа отношений между разными нациями, этносами, государствами, цивилизационными союзами.
3. Россия действительно далеко продвинулась в 90-е годы по пути дезинтеграции — продвинулась как в силу обострившихся противоречий кризисной переходной эпохи, так и из-за стратегических ошибок и просчетов, допущенных политической, деловой и интеллектуальной элитой.
Это нашло выражение в:
• ошибочно выбранных главных ориентирах реформ и преобразований — не вперед, к постиндустриальному (постсоциалистическому, пост-капиталистическому) обществу, а назад, к стихийно-рыночной экономике эпохи первоначального накопления капитала в худшей его форме, с выкачиванием ресурсов из реального сектора экономики и из доходов и сбережений населения и перекачиванием их за рубеж или использованием для паразитического потребления;
• дезинтеграции единого внутреннего рынка, многократном увеличении дифференциации уровня экономического развития и поляризации доходов на душу населения, тенденции технологической деградации экономики, разрушения ВПК;
• появлении межнациональных и межконфессиональных противоречий и конфликтов вплоть до вооруженных столкновений на Северном Кавказе;
• резком сокращении затрат на социокультурную сферу, особенно на науку и культуру, ориентации на западные духовные ценности, открытии дороги для грязной волны массовой антикультуры, эротики и порнографии, усилении преступности и проституции, потере идеалов и подрыве духовности. Понятно, что эти тенденции чрезмерно затянувшегося глубокого кризиса, цепи ошибок ослабленной федеральной власти не могли не усилить дезинтеграцию, негативную поляризацию. Под угрозой была целостность России, ее будущее как единого государства (что и нашло отражение в идеях И. Яковенко).
4. Нельзя не замечать и противоположных тенденций интеграционного характера, четко проявившихся в первые годы XXI в.
Кризис августа 1998 г. обнажил тупиковость и бесплодность модели, избранной младореформаторами, механического заимствования ценностей западной цивилизации, курса на стихийно-рыночную экономику, на вытеснение государства. Стала очевидной необходимость выбора собственного цивилизационного пути, ориентации на модель смешанной, социально-рыночной экономики при сильном государстве, на создание предпосылок для перехода к постиндустриальному обществу. Оживление экономики и усиление роли государства становятся предпосылками для возрождения России.
Правомерно говорить о начале перелома, о качественном сдвиге, который произошел в социокультурной сфере, в общественном сознании.
Это еще раз подтверждает положение о том, что истоки всех коренных перемен в обществе, усиливающихся интеграционных тенденций лежат в социокультурной сфере, в духовной жизни общества. Пора отрешиться от представлений о решающей роли материальных производительных сил в динамике общества, от односторонности вульгарного марксизма.
Сложнее обстоит дело с локальной цивилизацией, возглавляемой Россией. В отличие от традиционного подхода, называющего эту цивилизацию православной либо российской, более правомерно, видимо, считать ее евразийской, поскольку она была и остается по своему происхождению и составу многонациональной и поли конфессиональной (как и североамериканская цивилизация). В этом ее слабость и ее сила, нелегким путем добытый опыт взаимодействия представителей разных цивилизаций и народов, толерантность, умение понять, а порой и усвоить, творчески переработав идеи и традиции, пришедшие извне. Это неоднократно наблюдалось в тысячелетней истории России (принятие христианства князем Владимиром, усвоение многих византийских идей Иваном III, творческое заимствование Петром I и Екатериной II многого из западноевропейской цивилизации, соединение марксизма, пришедшего из западного мира, с идеями величия и первенства России в Советском Союзе). Пришло время вновь повторить этот опыт на пути к постиндустриальному обществу, выстрадав самостоятельную тропу на этом сложном и длительном пути.
Однако начинается этот путь (как не раз бывало и в прошлом — в период монголо-татарского нашествия, в Смутное время, в годы гражданской войны 1918-1922 гг.) с трагического распада великой державы и цивилизации. Сперва само разрушились СЭВ и Варшавский договор, разрушилось “внешнее кольцо” влияния локальной цивилизации. Распад СССР знаменовал разрыв органических связей, складывавшихся столетиями между народами и этносами, имеющими общую судьбу, общее экономическое, технологическое, экологическое, политическое и социокультурное пространство. Это было тяжелое поражение, надолго отбросившее страны — бывшие республики Советского Союза назад и нанесшее большой ущерб их населению.
В результате многие казавшиеся прочными, нерушимыми узы, скрепляющие воедино живую ткань цивилизации, разорваны либо крайне ослабли. Порваны эффективные технологические цепочки, особенно в наукоемких, высокотехнологичных отраслях (вместе с разрушением единого ВПК). Этот сильнейший удар привел к потере конкурентоспособности отечественной продукции, ее вытеснения с мировых рынков, сокращения межстранового обмена внутри СНГ. Это на руку ТНК, которые захватили господствующие позиции в ряде сегментов внутренних рынков и выкачивают миллиарды долларов. Экономика постсоветских стран оказалась отброшенной на десятилетия назад, а уровень дохода на душу населения — в несколько раз ниже среднемирового.
Остановить и повернуть вспять дезинтеграционные тенденции, возможно, прежде всего, на основе социокультурных факторов. В основном сохранившая традиционные связи, выросшая из общих корней наука постсоветских стран может дать трезвую оценку последствий и опасностей дезинтеграции в условиях глобальной экономики, в которой господствуют ТНК, включения в орбиту влияния других цивилизаций в качестве подчиненной, эксплуатируемой периферии, рынка сбыта готовой продукции и источника сырья, наиболее страдающей части при развертывании очередных мировых кризисов. Еще не утратившая своих позиций российская наука, формирующаяся здесь постиндустриальная научная парадигма группируют вокруг себя ученых других стран евразийской цивилизации, указывает пути выхода из глубочайшего цивилизационного кризиса, который переживает человечество с конца XX в. — периода заката индустриального и рождения постиндустриального общества, становления нового, интегрального социокультурного строя, идущего на смену, как капитализму, так и социализму.
Богатейшее, разнообразное по национальному колориту культурное наследие евразийской цивилизации служит другим связующим постсоветские страны узлом. Приоритеты российской культуры общепризнаны, они положили начало многим мировым художественным школам и стилям. Господство тоталитарного строя нанесло немалый ущерб культуре, но не смогло выкорчевать ее глубокие корни. Деятели культуры оправляются от шокового воздействия рыночной стихии, резкого сокращения бюджетной поддержки, начинают противостоять грязной волне массовой антикультуры, хлынувшей на экраны телевизоров, театральные подмостки, книжные прилавки, через Интернет. Появляются первые признаки ренессанса высокой культуры, формирования гармоничного интегрального социокультурного строя. Он не будет обезличенным и универсальным, как поздне-индустриальная массовая культура, а сохранит и усилит разнообразие и взаимообогащение культур разных наций, этносов, цивилизаций, возродит гуманизм восприятия гармонии и красоты, некогда характерные для культуры античности и эпохи Возрождения. На просторах постсоветского культурного пространства, несмотря на кризисные потери, все еще сохраняются предпосылки для выполнения Россией культурной функции интегратора евразийской цивилизации.
Советская система образования была признана одной из лучших в мире по широте и глубине знаний и навыков, гуманистической направленности, передаваемых подрастающим поколениям. Эта система довольно сильно пострадала за годы кризиса — прежде всего по содержанию из-за потери доверия к прежним парадигмам и идеалам, вследствие сокращения финансирования, кое-где чрезмерного увлечения переходом на национальные языки обучения, ослабления позиции русского языка как главного средства внутри-цивилизационного межнационального общения.
Тем не менее, признаки оживления наблюдаются и в этой сфере. Ослаблены бюрократическое регламентирование и идеологическая ангажированность образовательного процесса, активно ведется творческий поиск эффективных форм и методов обучения, закладываются основы креативной педагогики, дифференцируется и индивидуализируется сеть образовательных учреждений, все шире используются современные информационные технологии. Тем самым закладываются основы для формирования поколений XXI в., освоивших главные принципы постиндустриального общества и являющихся его активными созидателями.
Евразийская цивилизация характеризовалась системой этики, которой присущи человеколюбие, толерантность, нравственная чистота. В последние годы моральные устои общества пошатнулись. Рыночная стихия и жесточайший кризис, разгул преступности, проституции, распространение (через СМИ) культа насилия нанесли немалый урон моральным устоям общества, особенно молодому поколению. Весь вопрос в том, насколько эти тенденции проникли в социокультурный генотип общества. Постепенно его здоровые силы начинают осознавать их опасность и гибельность, противоборствовать им. Проявляется, пока еще слабо и тенденция (которую Питирим Сорокин назвал позитивной моральной поляризацией) ориентирования на отказ от культа войны и насилия, на моральные факторы взаимопомощи, сотрудничества, толерантности, бескорыстной творческой любви, исключающей эгоистическое соперничество, ненависть и грубую силу. Россия и другие страны евразийской цивилизации могут сыграть видную роль в становлении новой (адекватной постиндустриальному обществу) морали, основанной на культуре мира, ненасилия, терпимости, взаимной поддержки и творческого альтруизма. Позитивная моральная поляризация будет способствовать интеграционным тенденциям на началах взаимовыгодного сотрудничества и партнерства в евразийской цивилизации.
Противоречивые тенденции наблюдаются в области идеологии и религии. С одной стороны, крушение коммунистической идеологии, служившей объединяющим стержнем народов СССР и социалистического лагеря, стало одним из решающих факторов дезинтеграции, негативной идеологической и религиозной поляризации, потери идеалов и веры в будущее, массовой тяги ко всевозможным религиям и сектам (в поиске хоть какой-то духовной опоры), усиления религиозного фанатизма и экстремизма. С другой стороны, налицо элементы позитивной идеологической и религиозной поляризации, формирования и утверждения идеалов постиндустриального общества, интегрального социокультурного строя. Обращение к религиозным ценностям дает многим силу, чтобы выжить в трудных условиях общесистемного кризиса. Питирим Сорокин допускал вероятность того, что “теперешний поиск новых или вновь открытых старых основополагающих истин выявит новых пророков и новых творцов будущих великих религий”. Однако многое зависит от масштабов отказа религиозных лидеров от нетерпимости по отношению к другим вероисповеданиям, от осознания ими же своей ответственности за судьбы доверившихся им человеческих душ, пойдут на конструктивное сотрудничество ради их будущего.
Конечно, социокультурные факторы далеко не единственные в деле сохранения и возрождения евразийской цивилизации в составе локальных цивилизаций четвертого поколения. Не меньшую роль играют демографический и экологический, экономический и геополитический факторы; только вместе они могут приостановить и повернуть вспять тенденцию распада тысячелетней цивилизации. Не следует также возлагать надежды на быстрый возврат к границам СССР. Республики Балтии, видимо, окончательно ушли из политического пространства евразийской цивилизации; закавказские и среднеазиатские республики, Украина, Белоруссия, Молдавия дорожат полученной независимостью. Однако все эти страны объективно заинтересованы в сохранении и усилении экономической, научно-технической, социокультурной интеграции. Интеграционный императив, который сохранился у народов, у миллионов простых людей, живущих на постсоветском пространстве и наибольшей мере пострадавших от дезинтеграции, постепенно дойдет и до сознания обновленной правящей, деловой и интеллектуальной элиты, станет руководством к действию.
XXI век: сценарии глобализации и судьба цивилизаций
Вступление в XXI в. не принесло желанного ускорения и начала процветания для человечества, измученного трагедиями XX столетия, ушедшего в историю. Мировое сообщество вновь оказалось на перепутье, в поисках выходов из обнаружившихся тупиков и новых тревог, угрожающих трагическим финалом. Корень этих тупиков и тревог в двух (развивающихся параллельно, взаимосвязано и противоречиво) всемирных процессах: глобализации и взаимодействия цивилизаций четвертого поколения.
Все более четко вырисовываются два крайних сценария развития этих процессов в XXI в. (по крайне мере, в первой его половине), две модели глобализации и взаимодействия цивилизаций, имеющие глубокие корни и реальные перспективы на осуществление в предстоящие десятилетия.
Первый, пессимистический и трагический сценарий — продолжение ныне преобладающей модели глобализации, получившей название неолиберальной (хотя с учетом тенденций и перспектив ее можно было бы с тем же основанием назвать и нео-тоталитарной, и нео-колониальной). Это модель, осуществляемая в интересах и под руководством могущественных ТНК и западных цивилизаций, направленная на реализацию однополярного мира, ведущая к углублению пропасти между богатыми и бедными странами, цивилизациями и социальными слоями. Итогом осуществления этой модели станет унификация (по западному образцу) и иерархизация цивилизаций (на вершине иерархии окажется самая могущественная — североамериканская), тенденция подавления и ликвидации цивилизационного и культурного разнообразия, являющегося гарантом сохранения и источником саморазвития глобального сообщества.
Хотя этот сценарий немалому числу исследователей представляется неизбежным, однако на деле — это не более чем реакционная утопия, а точнее — антиутопия. Претензия на мировое доминирование, сверх-централизации богатств и ресурсов, однополярный мир неизбежно рождает ответную реакцию — тенденцию к возрождению цивилизационного и культурного разнообразия, стремление отброшенных в состояние бедности и нищеты народов и цивилизаций к более справедливому распределению богатства ради судеб будущих поколений. Подавить это сопротивление можно попытаться силой, возрождая начала тоталитаризма и неоколониализма в глобальных масштабах, что опять-таки окажется неприемлемым для большинства стран и цивилизаций. Получается заколдованный круг, следование по которому приближает к самоубийственному столкновению цивилизаций.
Остается надежда на выбор альтернативного, оптимистического сценария, хотя он сейчас и представляется менее вероятным. Суть этого сценария в постепенной смене модели глобализации, ее гуманизации, осуществлении в интересах и под контролем формирующегося (и даже чуть запоздавшего) глобального гражданского общества, которое может обуздать своекорыстие стратегически близоруких ТНК и стран “золотого миллиарда”. Этот сценарий может реализоваться лишь на принципах диалога, сотрудничества и партнерства стран и цивилизаций в совместном решении острейших глобальных проблем XXI в. — экологической, демографической, технологической, экономической, геополитической и социокультурной, о которых шла речь в предыдущих главах данной монографии. Решение этих проблем возможно на основе выдвигаемой мной концепции глобального устойчивого развития на базе эффективных механизмов оценки, концентрации и использования мировой природной ренты, экологической антиренты, технологической и финансовой квазиренты. Можно спорить о путях и механизмах глобального использования рентных источников, но бесспорно одно: одними декларациями, пламенными призывами и разрозненными действиями “зеленых” и “антиглобалистов” эти проблемы не решаются. Нужны инвестиции и вложения немалые; нужен узаконенный мировым сообществом порядок формирования и использования этих ресурсов. И еще одно: оптимистический сценарий может быть осуществлен лишь в глобальной атмосфере диалога и взаимопонимания равноправных, самобытных локальных цивилизаций, учета и обогащения их социокультурных особенностей, взаимовыгодного сотрудничества и партнерства в решении глобальных проблем, преодоления достигшего критических отметок разрыва в уровне технологического и экономического развития, В этом заинтересованы не только отстающие и бедные страны и цивилизации, но и авангардные и богатые: в конечном счете, все мы находимся в одной лодке в бушующем море, раскачивать которую никому не выгодно. Только на этом пути возможно построение гуманитарно-ноосферного постиндустриального общества и интегрального социокультурного строя, а не той карикатуры на будущее, которую отстаивают сторонники виртуального мира и “золотого миллиарда”.
Оптимистический сценарий более труден, сложен, длителен для реализации; но иного выхода нет, если мы хотим сохранить и развивать земную цивилизацию. Кто же должен сделать выбор и осуществить этот сценарий? В чьих руках будущее?
Это, прежде всего ученые, которые должны поставить точный диагноз девятого вала противоречий переходной эпохи, предвидеть возможные пути дальнейшего развития и условия реализации оптимистического сценария, предложить надежную стратегию его осуществления.
Это политические и общественные деятели, которым придется преодолеть узкие, односторонние взгляды в понимании коренных интересов представляемых ими групп населения, прислушаться к голосу ученых и поставить на первый план перспективные интересы социальных слоев, этносов, наций, государств, цивилизаций в глобальном сообществе.
Это деловые люди — от представителей малого предпринимательства до руководителей ТНК, стоящих иногда перед необходимостью “наступить на горло собственной песне”, поступиться сиюминутными своекорыстными интересами ради общих и перспективных интересов.
Это миллионы и миллиарды так называемых простых людей, интеллектом и руками которых создаются все богатства в мире и передаются в наследство очередным поколениям.
Наконец, решающее слово в выборе принадлежит поколениям XXI в., которым предстоит воспринять и развить накопленное за многие столетия наследие, жить самим и обеспечивать условия для жизни своих будущих детей, внуков и правнуков. Закон смены поколений неумолим, из представителей нынешней молодежи получатся ученые, политики и бизнесмены, которым придется решить глобальные проблемы XXI в. Или не решить — и тогда судьба их будет печальна.
Итак, время выбора пришло. Выбора, в стороне от которого не сможет оказаться никто. Выбора, от которого зависит, кому и какие плоды принесет глобализация, сохранятся ли (и в каком виде) цивилизации, имеющие за своей спиной пять тысячелетий сложного исторического пути, зависит судьба всего человечества на маленькой планете Земля в безграничном Космосе, в котором пока еще не удалось обнаружить наших братьев по разуму.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
