Глобализация демографических, экологических, технологических и экономических процессов не может не сказаться на геополитике, взаимодействии и противоборстве государств вплоть до крайних их форм — межгосударственных войн. Политическая карта мира в XX в. дважды была перекроена в течение жизни одного поколения. Однако такое случалось — хотя и не в столь быстром темпе — и в прежние эпохи. Новое в другом: качественно меняются содержание и структура международных политических отношений и правил, регулирующих их, на первый план выходит взаимодействие и противоборство локальных цивилизаций, национальные государства отдают часть своих полномочий наднациональным органам, а имеющая многотысячелетнюю историю война как средство достижения политических целей теряет свой смысл и имеет шанс стать орудием коллективного самоубийства.
Столь радикальные перемены требуют новых подходов и в науке, и в политике. Есть смысл более детально рассмотреть, что же меняется в положении государства и права, системе властных отношений в условиях глобализации, как взаимодействуют цивилизации в геополитической сфере, каковы перспективы партнерства или столкновения цивилизаций в XXI в.
Процессы глобализации вносят радикальные перемены в положение национальных государств. Все большую часть своих функций они передают вверх (межгосударственным объединениям) и вниз (территориальным и муниципальным органам). Возникает закономерный вопрос: не уйдут ли эти политические институты в XXI в. в историческое прошлое, растворившись в наднациональных глобальных властных органах, продолжив и логически завершив тенденции, ныне складывающиеся в интегрируемой Западной Европе, и превратившись, в конечном счете, в элементы всемирной федерации? Подобную перспективу предсказывает М.М. Голанский: “Потребность в централизованной власти в глобальном масштабе и сведение экономического суверенитета к финансовой независимости (жизни за свой счет) приведет к мировой федерации стран с глубоким разделением труда и четким распределением функций между ее субъектами. Вместо ныне существующего хаотического и беспорядочного множества практически мало связанных и независимых стран в мире возникнет жестко структурированное сообщество народов, тесно связанных экономическими и политическими узами”.
Чтобы ответить на поставленный вопрос и оценить предложенный государственно-политический прогноз, нужно обратиться к ретроспективе, основным этапам взаимодействия и динамики государств, локальных цивилизаций и мирового сообщества.
Государство как общественный институт возникло на заре становления локальных цивилизаций, когда союзы неолитических племен стали устойчивыми и выделили атрибуты государственной власти — верховную власть; служилых людей (будущих чиновников), реализующих ее функции; профессиональные отряды воинов (которые одновременно выполняли и финансовую функцию, собирая дань и захватывая богатства соседей); карательные органы; узаконенные властью нормы поведения и запреты, нарушения которых карались. Государство брало на себя часть социальных и экономических функций, которые прежде выполняла община на соборной основе и выбранные или признанные ею руководители, — упорядочение отношений в обществе, усложнившемся по составу и разросшемуся по масштабам, организация общественных работ по ирригации, строительству общественных зданий и культовых сооружений, созданию страховых запасов, объединению сил для преодоления стихийных бедствий, противостояния вражеским нашествиям.
Следующий шаг — создание мощных государств или их союзов в рамках сформировавшихся цивилизаций первого поколения (шумерской, древнеегипетской, древнеиндийской, древнекитайской и т.д.), которые постоянно меняли свои границы, взаимодействовали и воевали друг с другом и т.д. Здесь проявилась межгосударственная функция — координация деятельности союзных стран в крупных военных столкновениях, в политическом и экономическом сотрудничестве.
Затем возник новый государственный институт — мировые империи: недолговечная империя Александра Македонского, Римская и Византийская империи, подчинившие себе часть иных цивилизаций; Ассирийская, Ново-Вавилонская, Персидская на Ближнем и Среднем Востоке, империи Маурьев в Индии, Цинь и Хань в Китае. Создание империй следовало за расширением рамок экономического, политического и культурного взаимодействия и способствовало распространению передовых для того времени технологий и политических форм. Но реальной основой таких империй была военная сила, политическое единство, могущество центра. Как только центр слабел или подвергался завоеванию, империи распадались (как это было с Древним Римом, Византией).
В эпоху Средневековья наблюдалась тенденция сращивания государственной и религиозной властей. Мировые религии и их носители — вселенские церкви, их национальные служители старались подчинить себе государственный аппарат, использовать его ресурсы и возможности. Периодически возникали конфликты светской и духовной властей; не всегда они разрешались в пользу светской власти. Центры мировых религий (например, Ватикан) пытались взять на себя функции духовного ядра локальных цивилизаций и координатора межгосударственных отношений. Триумф западноевропейской цивилизации и распространение ее по земному шару происходили под эгидой католической церкви и протестантских движений с их лозунгами распространения истинной веры. Миссионеры предшествовали и сопутствовали колониальным захватам.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Начиная с XVI в. возникли мировые империи второго поколения — сперва португальская и испанская, затем первенство перешло к Британской империи, над которой, по образному выражению ее адептов, никогда не заходило солнце; в XVII в. — могучая в политическом и военном отношении, но более слабая экономически Российская империя, постоянно сражавшаяся с Оттоманской (Османской) империей и победившая в открытом столкновении французскую империю Наполеона I. Мировые империи были главными действующими лицами на геополитической арене, носителями интересов локальных цивилизаций. Хотя на их знаменах были начертаны символы мировых религий, реально первенствовали интересы экономические: захват и ограбление новых стран как источник первоначального накопления капитала (наиболее богатым полем схватки мировых империй и дележа награбленного стал Новый Свет в XVI XVII вв.), освоение новых рынков и источников сырья (как это стало с Индией). Когда мир был поделен политически и экономически, настало время схватки за его передел, кульминацией которой стала первая мировая война.
Большая часть XX в. (после первой мировой войны) стала сравнительно недолгим периодом возвышения и распада мировых империй третьего поколения, в основе которых лежала общность идеологических и политических, а не религиозных интересов. В центре Европы возник мощный агрессивный геополитический центр — фашистская Германия, включивший в свою орбиту путем союзов и завоеваний почти всю континентальную Западную Европу. В союзе с ним выступала Япония, захватившая значительную часть Юго-Восточной Азии и Китая. Им противостояла ослабевшая Британская империя и ее могучий союзник — США, доминировавшие в Западном полушарии. Несколько особняком стоял Советский Союз — исторической наследник Российской империи. В результате самого крупного в истории столкновения двух блоков локальных цивилизаций в ходе второй мировой войны и последовавшего за ней распада колониальной системы произошла радикальная перестройка политической карты мира. Об этом свидетельствуют данные, приведенные С. Хантингтоном.
В итоге первой мировой войны западная цивилизация укрепила свое доминирование, как по территории, так и по населению мира; в тесной зависимости от нее находилась латиноамериканская п. китайская цивилизации. Противостояла ей лишь православная (евразийская) цивилизация, несколько улучшившая свое геополитическое положение и изменившая характер в результате образования СССР.
После второй мировой войны и волны национально-освободительных движений, распада Британской империи и колониальной системы геополитическая карта резко изменилась: вдвое сократился территориальный ареал и в 3,3 раза — доля населения мира, контролируемого западной цивилизацией; резко возвысилась мусульманская цивилизация (ее доля в территории мира увеличилась в 5 раз, а в населении — в 5,4 раза); обрела политическую самостоятельность индийская цивилизация: при всего 2,5% ее доли в территории мира в этой цивилизации сконцентрировано 15,2% населения мира (1971 г.); получили политическую независимость большинство африканских стран, доля африканской цивилизации (южнее Сахары) в территории мира выросла в 11 раз, а в населении — в 8 раз. Почти удвоилась доля латиноамериканской цивилизации в населении мира, несколько сократились доли православной и японской цивилизаций. Таким образом, основная линия сдвигов произошла по линии западной, мусульманской, индийской и африканской цивилизаций.
К концу XX в. вновь произошли сдвиги в геополитической карте мира, хотя и в меньших масштабах, чем в середине этого века; сформировались тенденции, которые, вероятно, будут определять геополитическую динамику, соотношение веса локальных цивилизаций в населении мира до середины XXI в.
Наиболее крупный сдвиг — потеря православной (евразийской) цивилизацией своей доли в населении мира с 10% в 1971 г. до 6,1% в 1995 г. и, по прогнозам, 4,9% — в 2025 г. и 2,4% в 2050 г., т.е. в 4 раза за 80 лет. Подобная тенденция, хотя и слабо выраженная, ждет западноевропейскую и японскую цивилизации в результате сокращения численности населения. Существенно возрастает доля исламской и африканской цивилизаций. Однако их влияние ослаблено тем, что они политически распылены, нет единого доминирующего центра.
Таким образом, в течение XX в. мировые империи, как второго, так и третьего поколений ушли в прошлое. Распался даже ряд федеративных государств. Число независимых государств многократно увеличилось: демографический прогноз ООН рассчитывался для 228 стран и территорий. На международной арене действуют национальные государства как главный субъект международного права. Основой тенденций на геополитической арене в течение XX в. была дезинтеграция, приводившая к появлению все новых и новых формально равноправных государств. Время мировых империй, надо полагать, окончательно ушло в прошлое, если не считать попыток США установить мировую гегемонию в рамках однополярного мира.
Однако из сказанного не следует, что все государства оказывают одинаковое влияние на ход мировых событий. Место мировых империй третьего поколения занимают военно-политические блоки. Один из них — НАТО, консолидирующий силы западной цивилизации (североамериканской и западноевропейской), стремящийся защищать интересы этой цивилизации во всем мире, ограничивая, а иногда и прямо подавляя самостоятельность других цивилизаций: его действия в Персидском заливе, на Балканах и в Афганистане наглядно продемонстрировали это. Блоку НАТО противостояла организация Варшавского договора, представлявшая интересы евразийской цивилизации. Однако на рубеже 90-х годов XX в. эта организация распалась, открыв полный простор для самовластия НАТО: СНГ не смог взять на себя часть функций Варшавского договора даже в пределах бывшего СССР. Возрастает роль Китая, Японии и Индии (представляющих самостоятельные цивилизации) как мировых держав. Часть стран Юго-Восточной Азии и Океании объединены в АСЕАН, но его роль как военно-политического блока невелика. Организация американских государств и органы координации усилий мусульманских и африканских стран не играют значительной роли.
В XXI в. возникает альтернатива: однополярный или многополярный мир. Сейчас США претендуют на роль хозяина однополярного мира. Однако даже Збигнев Бзежинский вынужден признать: “В конце концов, мировой политике станет все больше несвойственна концентрация власти в руках одного государства. Следовательно, США не только первая и единственная сверхдержава в глобальном масштабе, но и вероятнее всего, и последняя”. Однако он относит это к весьма отдаленному будущему, а пока весьма откровенно призывает США стать безусловным лидером и конструктором нового мирового порядка: “Цель политики США должна, без каких либо оправданий состоять из двух частей: необходимости закрепить собственное господствующее положение, по крайней мере, на период существования одного поколения, но предпочтительно на еще больший период времени, и необходимости создать геополитическую структуру, которая будет способна смягчать неизбежные потрясения и напряженность, вызванные социально-политическими переменами, в то же время, формируя геополитическую сердцевину взаимной ответственности за управление миром без войны”. Как показали последующие события, эта философия выражает кредо современных лидеров североамериканской и западноевропейской цивилизаций, а роль “геополитической сердцевины” нового мирового порядка они отводят НАТО, стараясь таким образом закрепить на XXI в. ускользающее господство западной цивилизации.
Однако эти естественные устремления не отражают реально происходящие перемены и новые тенденции в глобальном политическом пространстве. За несколько веков лидерства, безраздельного господства западной цивилизации не удалось решить ни одной крупной геополитической проблемы. Эта цивилизация вырыла огромную пропасть между богатыми и бедными государствами, дважды бросала человечество в пучину мировых войн. Наиболее крупные теоретики цивилизаций — Арнольд Тойнби, Питирим Сорокин — давно признали, что время лидерства западной цивилизации заканчивается, центр творческого лидерства все более перемещается на Восток. Так, Питирим Сорокин отмечал, что с доисторических времен и до XIV в. «евро-американские народы были “отсталыми” по сравнению с лидирующими народами Азии и Африки». Затем они несли “факел творчества” в областях науки, технологии, изящных искусств, философии, экономики и политики. “Их непревзойденные научные и технологические достижения сделали Европу и европеизированные Америки истинным центром истории человечества в этот период”... Однако “творческое лидерство Запада, которое евро американские народы монополизировали в течение последних пяти столетий, подходит к концу... В дальнейшем, в великих “спектаклях” истории будет не просто одна евро-американская “звезда”, но несколько звезд Индии, Китая, Японии, России, арабских стран и других культур и народов. Эта эпохальная тенденция уже действует и быстро растет изо дня в день”.
Конец XX в. характеризуется усилением политического самосознания локальных цивилизаций и началом их противоборства как основного водораздела геополитики XXI в. Наиболее четко эту проблему поставил С. Хантингтон. Наряду с тенденций глобализации следует выделить долгосрочную тенденцию консолидации цивилизаций, усиления их роли в динамике геополитических отношений, в формировании военно-политических союзов, в возникновении конфликтов на международной арене и их разрешении.
К пятиэтажной пирамиде властных отношений
В этих условиях меняется вертикальная структура государственных, властных отношений. Национальное государство, которое в эпоху индустриальной мировой цивилизации было главным субъектом геополитики, передает часть своих функций как вверх, в цивилизационные и глобальные межгосударственные объединения, так и вниз, к региональным административным единицам и муниципальным образованиям.
Формируется пятиэтажная пирамида политических отношений с распределением властных полномочий и правовых норм по уровням, которая, надо полагать, станет преобладающей в постиндустриальном обществе XXI в.: соответственно “многоэтажным” становится механизм осуществления демократии.
Основанием пирамиды служат муниципальные образования, которые наиболее близко стоят к населению, организуют жизнь на началах самоуправления и выборности в пределах низовой административной единицы (от небольшого города или деревни с населением в несколько десятков или сотен человек до крупных городов с населением в миллионы человек). Муниципалитеты сконцентрированы на реализации социальной и экологической функций, обеспечении занятости и поддержании порядка.
Следующий этаж — региональные образования, которые могут быть наделены достаточно широкими полномочиями “государства в государстве”. Это республики, края, области, автономные области и округа в России (субъекты Российской Федерации), штаты в США и Индии, федеральные земли в Германии, кантоны в Швейцарии и т.п. Они имеют свои органы законодательной и исполнительной властей, систему правовых норм; регулируют в пределах, предоставленных им конституцией страны, экономические, социальные, экологические отношения, поддерживают правопорядок. Некоторые регионы строятся по национально-этническому принципу, что позволяет полнее учитывать национальные, а порой и цивилизационные особенности населения регионов. Особое значение это имеет для федеративных государств.
Центральным звеном пирамиды остается национальное государство (часто — многонациональное, но обычно при преобладании титульной нации). Оно является главным носителем государственного суверенитета, осуществляет делегированные ему народом страны общие функции по ее защите и представлению ее интересов в международных отношениях, установлению системы правовых норм и обеспечению правопорядка, законодательному регулированию экономических и социальных отношений, развитию социокультурной сферы, поддержке инвалидов и престарелых, выработке и реализации национальной стратегии и т.п. Только у государства имеется полный набор функций этого общественного института. Однако масштабы и характер их осуществления, место и роль в мировом геополитическом пространстве неодинаковы в зависимости от территории и численности населения, экономической мощи и культурного богатства. Одно дело гиганты типа Китая или Индии, в которых в 2000 г. проживали соответственно 1261 млн. и 1016 млн. человек — 20,8 и 16,8% населения мира; Россия с территорией 17,1 млн. км2 (12,6% территории мира) и Канада с территорией 10 млн. км2 (7,4%); США и Япония, производившие в 2000 г. 30,9 и 13,9% мирового ВВП и поставлявшие на мировой рынок 12,3 и 7,5% мирового экспорта. Другое дело — карликовые государства типа Ватикана, Монако, Сан-Марино, Лихтенштейн, небольших островов с территорией несколько десятков квадратных километров, населением несколько тысяч человек и однобокой экономикой.
Со второй половины XX в. нарастающие процессы глобализации привели к формированию все более отчетливо проявляющихся двух верхних этажей государственной пирамиды — цивилизационного и глобального, на которые национальные государства делегируют часть своих функций.
Цивилизационный этаж пирамиды очевиден в Западной Европе. Здесь межгосударственное объединение — Европейский союз — имеет почти все признаки государства: избираемый населением Европарламент, принимающий законы; исполнительные органы — Совет министров ЕС, комиссия ЕС, подотчетная Европарламенту и выполняющая функции правительства; общие экономические институты — единая валюта (евро), центральный банк, общая таможенная граница, безвизовое пересечение границ между большинством стран ЕС; общая налоговая, инвестиционная, аграрная, социальная, научно-техническая, экологическая политика; ряд признаков единого гражданства. Причем государственно-политическая интеграция (во многом напоминающая конфедерацию) возникла без завоевания или насильственного объединения, а на добровольной, демократической основе, когда национальные государства при поддержке большинства населения своих стран, выявленной на референдумах, преодолевая неизбежные противоречия, передали значительную часть своих суверенных прав и функций центральным органам, представляющим интересы западноевропейской цивилизации в целом. Можно считать ЕС прообразом, моделью цивилизационных межгосударственных образований XXI в.
В других цивилизационных объединениях — Североамериканском соглашении о свободной торговле, Содружестве Независимых Государств, Южноамериканском комитете развития, Западноафриканском экономическом и валютном союзе, Южно-азиатской ассоциации регионального сотрудничества и др. — уровень передачи государственных функций на “верхний этаж” государственных функций значительно ниже; речь идет, скорее, об органах координации деятельности независимых государств, почти полностью сохранивших свой суверенитет. Однако усиление общности социально-политических, экономических, технологических, экологических связей и взаимозависимостей в рамках локальных цивилизаций, с одной стороны, и усиление противоборства цивилизаций на международной арене, с другой стороны, в перспективе XXI в. будут укреплять тенденцию формирования государственности на цивилизационном уровне. Для некоторых цивилизаций, фактически представленных единым государством (китайская, японская), здесь нет вопроса; в других доминирование одного государства очевидно (индийская, североамериканская). Наиболее сложно этот процесс пойдет в много-государственных цивилизациях, где нет общепризнанного лидера (мусульманская, африканская, восточноевропейская, буддийская, латиноамериканская). В евразийской цивилизации лидер формально есть — это Россия, но из-за затяжного глубокого кризиса и стратегических ошибок правящей элиты она в значительной мере потеряла лидерство; немало сил и времени потребуется, чтобы восстановить ее роль как центра цивилизационного притяжения.
Естественно, что вместе с цивилизационными межгосударственными образованиями формируются и адекватные им нормы права. По сути дела это новая, быстро растущая часть международного публичного права, действующего, однако, только в рамках государств, объединивших свои усилия, высшая ступень в развитии правовой интеграции и глобализации.
Есть признаки формирования верхнего, глобального этажа пирамиды властных отношений, хотя это только начало процесса, который приобретет реальные очертания в перспективе.
Здесь нет пока единой системы межгосударственных институтов, подобной складывающейся в Европейском союзе. В какой-то мере ее функции выполняют Организация Объединенных Наций с ее законодательным органом — Генеральной Ассамблеей; исполнительными органами — Советом Безопасности, Генеральным секретарем ООН; отраслевые и функциональные органы — Экономический и социальный совет, Организация ООН по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО), Всемирная продовольственная организация (ФАО), Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ); Всемирная торговая организация (ВТО) и др.; судебная власть — Международный суд и т.п; правовая система — резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, Совета Безопасности, международные договоры, нормы общепризнанного международного публичного и частного права.
Приведет ли эта тенденция к созданию всемирного государства с централизацией (на его уровне) основных законодательных и исполнительных функций? Вряд ли такая перспектива реальна, по крайней мере, в XXI в. Процесс формирования национальных государств только завершается, в конце XX в. их перечень пополнился еще двумя десятками стран, причем большинство государств мира имеют возраст менее полувека, т.е. находятся в первых фазах своего жизненного цикла и не собираются отдавать с трудом завоеванный суверенитет надгосударственным органам. Формирующиеся в процессе длительного процесса цивилизационные межгосударственные образования также не собираются поступаться своими вновь обретенными правомочиями. Нет силы, способной взять на себя осуществление общепланетарных функций. Если и есть такие заявки со стороны единственной современной сверхдержавы — США и военно-политического инструмента западной цивилизации — НАТО, то эти заявки встречают вполне объяснимое сопротивление со стороны других стран и цивилизаций и практически не имеют шансов на осуществление.
Функции и правомочия глобального уровня властных отношений будут нарастать по мере того, как усиливаются процессы глобализации, и приходит осознание необходимости выработки и реализации глобальной политики в области демографии, экологии, борьбы с наркотиками, предотвращения угрозы меж-цивилизационных столкновений, экологических и техногенных катастроф, преодолении чрезмерного разрыва между богатыми и бедными народами и цивилизациями и т.п. Однако до создания тоталитарной централизованной государственной власти во всемирном масштабе дело не дойдет; и в будущем сохранится пятиэтажная вертикаль властных отношений с оптимальной распределением функций и правомочий между всеми этажами. Лишь по мере созревания объективных предпосылок и субъективного признания необходимости этого будет осуществляться частичное перераспределение функций между этажами.
Это найдет отражение и в тенденциях изменения структуры системы правовых норм. Будет усиливаться значение международного публичного и частного права как юридической основы глобального уровня государственности. Потребуется укрепление органов судебной власти, регулирующих возникающие межгосударственные и меж-цивилизационные споры, а также органов правопорядка, принуждающих к выполнению норм международного права и карающих за грубое их нарушение.
Однако эти функции не могут быть переданы органам одной страны или цивилизации, пусть и наиболее мощной, поддерживающей мировой порядок. На рубеже XX в. эту функцию брала на себя западноевропейская цивилизация; на рубеже XXI в. заявку на это делают США. Об американской глобальной системе откровенно пишет Збигнев Бжезинский: “Американская мощь проявляется через глобальную систему явно американского покроя, отражающую внутренний американский опыт”. Это подкрепляется влиянием американского господства в области глобальных коммуникаций, народных развлечений и массовой культуры, американского технологического превосходства и глобального военного присутствия. “Поскольку подражание американскому пути развития постепенно пронизывает весь мир, это создает более благоприятные условия для установления косвенной и на вид консенсусной американской гегемонии”. Даже Япония, по мнению Бжезинского, остается, в сущности, американским протекторатом: “Америка стоит в центре взаимозависимой вселенной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит, в конечном счете, из единого источника, а именно: Вашингтона, округ Колумбия. И именно здесь должны вестись политические игры в сфере власти, причем по внутренним правилам Америки... Американское превосходство, таким образом, породило новый международный порядок, который не только копирует, но и воспроизводит за рубежом многие черты американской системы”.
Столь неприкрытая мания величия весьма опасна, поскольку она неизбежно будет порождать ответную реакцию других цивилизаций и мировых держав, отнюдь не горящих желанием попасть под диктат теряющей свою мировую гегемонию западной цивилизации; это усиливает опасность столкновения цивилизаций. Время безраздельной мировой гегемонии одной державы безвозвратно ушло в прошлое. Впрочем, она никогда не была безраздельной и глобальной. Именно о таких увлекающихся и опасных мыслителях писал А. Тойнби: “Тезис об унификации мира на базе западной экономической системы как закономерном итоге единого и неудержимого процесса развития человеческой истории приводит к грубейшему искажению фактов и к поразительному сужению исторического кругозора”.
Будущие глобальные властные органы и новый мировой правопорядок мыслятся скорее как органы координации и партнерства локальных цивилизаций и национальных государств в решении общих проблем, стоящих перед человечеством и обеспечивающих его выживание и развитие.
Тенденции цикличной динамики государств и геополитических отношений
Отмеченные ранее общие закономерности глобализации политических и государственно-правовых отношений не выглядят как монотонно усиливавшиеся тенденции; им свойственна неравномерность, то усиление, то ослабление на разных фазах глобальных цивилизационных циклов, периодически возникающие кризисы, сотрясающие геополитическое пространство, а порой приводящие к его перестройке. Отметим некоторые тенденции государственно-политических цикличных колебаний и флуктуаций, исследованные Арнольдом Тойнби и Питиримом Сорокиным.
А. Тойнби отмечал феномен появления универсального государства после надлома в динамике цивилизации, что обусловливает недолговечное “бабье лето”, совпадает с моментом оживления в ритме ее распада. “Универсальное государство возникает, чтобы остановить войны и заменить кровопролитие кооперацией... Установление универсального государства знаменует начало второго такта оживления в последовательности кругов, спада и оживления, характерных для жизненного цикла от надлома до распада”; оно выступает как панацея от бед смутного времени. Однако потенциал универсального государства ограничен, время действия быстро приходит к концу. Но из этого не следует, что цивилизация исчезает вместе с универсальным государством; она может трансформироваться на новом витке исторической спирали.
Время универсальных государств для локальных цивилизаций индустриальной эпохи (точнее — индустриальной стадии жизненного цикла долгоживущих цивилизаций) пришло в XX в., после надлома, вызванного первой мировой войной. Это привело к появлению тоталитарных государств в Западной Европе, СССР, Японии, вызвало новое потрясение второй мировой войны, приведшее к возвышению США и СССР как мировых сверхдержав. Однако период их расцвета был недолговечным.
Уже в 1980 г. американский футуролог Э. Тоффлер констатировал кризис политической власти в США, характеризуя ее как “политический мавзолей” и отмечая необходимость конструирования новых политических инструментов в развитых странах Второй волны. “Машина по принятию политических решений во всех этих странах становится все более заторможенной, изношенной, перегруженной, затопленной недостоверными данными и неизвестными ей опасностями. Эта усиливающаяся неспособность принимать своевременные и компетентные решения изменяет самые глубокие властные отношения в обществе”. Наблюдается кризис представительного правления — политической технологии эпохи Второй волны. Ускорение перемен подавило способность политических институтов принимать решения, сделало политические структуры устаревшими. Демассификация политической жизни, отражающая глубокие тенденции в технологии, производстве, коммуникациях и культуре, еще больше разрушает способ политиков принимать жизненного важные решения. «Слишком большое количество решений, слишком быстрых, но поводу слишком многих странных и незнакомых проблем, а вовсе не воображаемое “отсутствие лидеров” объясняет сегодня явную некомпетентность политических и правительственных решений. Наши институты шатаются от взрыва решений».
Э. Тоффлер считает эту тенденцию глобальной, присущей политическим системам Второй волны на ее исходе и весьма опасной: «Быстрый моральный износ наших политических систем Второй волны в мире, ощетинившемся ядерным оружием и аккуратно балансирующем на грани экономической или экологической катастрофы, создает чрезмерную угрозу для всего общества, не только для “аутсайдеров”, но и для “инсайдеров”, не только для бедных, но и для богатых и неиндустриальных частей мира». Общий вывод: “Построенная в неправильном масштабе, неспособная адекватно заниматься транснациональными проблемами, неспособная заниматься взаимосвязанными проблемами, неспособная идти вровень с тенденцией ускорения, неспособная справиться с высокими уровнями разнообразия, перегруженная устаревшая политическая технология индустриальной эры разваливается у нас на глазах”.
Наглядным подтверждением отмеченной Э. Тоффлером тенденции бессилия политической власти явилось поведение политической элиты СССР, России и других стран евразийской цивилизации в конце 80-х — начале 90-х годов. Будучи не в силах понять суть и перспективы грандиозной волны перемен, судорожно мечась в поиске эффективных политических решений, страдая неизлечимой стратегической слепотой и стратегической импотенцией, эта элита сумела привести группу стран, тесно сплоченных, занимавших, хотя не ведущее, но почетное место на мировой арене, к политической и экономической катастрофе, к развалу и угасанию тысячелетней локальной цивилизации. Сложность быстро меняющейся социально-политической конъюнктуры оказалась на порядок выше интеллектуального багажа людей, вынесенных девятым валом перемен к высотам государственного управления и использовавших уникальную возможность самым худшим образом, к ущербу для народов, доверивших им свою судьбу, — и, в конечном счете, для самих себя, ибо будущие поколения будут вспоминать о политических лидерах этого времени с негодованием и отвращением.
Однако справедливости ради надо заметить, что подобная печальная тенденция — не является уникальной особенностью, свойственной политическому и государственному секторам жизни конца XX в. Она и прежде неоднократно наблюдалась в конце жизненного цикла, на стадии распада держав и цивилизаций. Наступает пора радиальной перестройки политических отношений и институтов, как в отдельных странах, так и на межгосударственной арене. Это совершенно справедливо подчеркивал Э. Тоффлер: «В предстоящие месяцы и годы вся “глобальная правовая машина” — от Организации Объединенных Наций на одном конце до местного городского совета на другом — столкнется с усиливающимся, непреодолимым требованием перестройки».
Основной водораздел в геополитическом мире проходит по линии становления цивилизаций Третьей волны: “Самый важный момент политического развития нашего времени — это возникновение среди нас двух основных лагерей, один из которых предан цивилизации Второй волны, а другой — Третьей. Один упорно посвящает себя сохранению главных институтов индустриального массового общества — нуклеар ной семьи, массовой образовательной системы, гигантской корпорации, массового торгового союза, централизованной нации — государства и политики псевдо-представительного правительства. Другой признает, что самые насущные сегодняшние проблемы — от энергии, войны и нищеты до экологической деградации и разрушения семейных отношений — больше нельзя решать в рамках индустриальной цивилизации”.
Эти два лагеря разделяются границами не государств, а локальных цивилизаций, политических партий, что ведет к обострению противоречий и конфликтов. “Сверх-борьба между силами Второй и Третьей волны проходит, как ломанная линия, через классы и партии, через возрастные и этнические группы, сексуальные предпочтения и границы. Она реорганизует нашу политическую жизнь и придает ей новые черты. И вместо гармоничного, бесклассового, бесконфликтного, неидеологического общества она нацеливает на расширяющиеся кризисы и глубокую социальную смуту в ближайшем будущем”. Новые поколения будут создавать новые политические формы: “Создание новых политических структур для цивилизации Третьей волны придет не как одна климатическая перемена, по как последовательность тысяч нововведений и столкновений на многих уровнях во многих местах в течение десятилетий”. Не исключается и насилие: “социальная нестабильность и политическая неуверенность могут дать выход диким энергиям”. Как тут не вспомнить о бесчеловечных акциях международных террористов!
Я так подробно изложил взгляды Э. Тоффлера, поскольку, во-первых, он дал самый глубокий и проницательный диагноз болезненной смены политических институтов в период отмирания индустриальной и становления постиндустриальной мировых цивилизаций (Второй и Третьей волны, по Тоффлеру); во-вторых, десятилетия, последовавшие за опубликованием книги, удивительно точно подтвердили его предвидение, что свидетельствует об истинности его основных положений.
В другой монографии Э. Тоффлера “Метаморфозы власти” отмечается в качестве перспективной тенденция переход от власти, основанной на силе и богатстве, к власти, основанной на знаниях. “Контроль над знаниями — вот суть будущей всемирной битвы за власть во всех институтах человечества”.
Однако у Тоффлера остался в стороне весьма важный аспект геополитических перемен: изменение роли и взаимоотношений локальных цивилизаций. Нет основания говорить, что какая-то цивилизация уже окончательно переступила грань, отделяющую постиндустриальное общество от индустриального, а другие остались далеко позади. В большинстве цивилизаций просматриваются противоборствующие элементы политических систем обоих обществ. Скажем, государственный строй многонациональной Швейцарии, и складывающийся механизм межгосударственного регулирования Западной Европы являются эталонами на будущее; в то же время неоднократные попытки НАТО решить меж-цивилизационные и межгосударственные противоречия с помощью военной силы явно принадлежат уходящему прошлому. Противоречивые тенденции политических и властных отношений, противоборства прошлого и будущего геополитических порядков наблюдаются во всех цивилизациях.
На геополитической арене, которая переживает глубокую трансформацию, все более просматривается борьба двух взаимоисключающих моделей: однополярного атлантизма и многополярного мироустройства.
Первая модель нацелена на сохранение в XXI в. свойственного индустриальной эпохе доминирования западной цивилизации в ее североамериканской модификации. Наиболее ярко выражена идеология этой модели в упоминавшейся книге американского политолога 3. Бжезинского “Великая шахматная доска”. По сути дела эта модель предполагает сохранение реконструированной применительно к условиям становления постиндустриальной мировой цивилизации давно вынашиваемой концепции Pax Americana — мира, построенного по североамериканскому образцу и развивающегося под жестким диктатом США как ядра западной цивилизации, к которой “пристроены” высокоразвитая японская цивилизация, а также Австралия как центр Океании. Модель многополюсного мира, которую отстаивают Россия, Китай, Индия и к которой прислушиваются латиноамериканская, мусульманская и африканская цивилизации, исходит из возвышения роли (в мировом геополитическом пространстве) цивилизаций, ранее подчиненных или оттесненных на задний план Западом, из необходимости создания мирового порядка, обеспечивающего равноправие цивилизаций, устранение диктата любой сверхдержавы. И хотя пока военное и экономическое превосходство Запада сохраняется, восточные цивилизации, многократно превосходящие Запад по численности населения, играют все более заметную роль в мировой политике. Да и латиноамериканская цивилизация проявляет признаки самостоятельности или нейтральности по отношению к заявкам ее северного соседа на мировую-гегемонию. Поэтому можно полагать, что чаша весов в геополитическом противоборстве XXI в. все больше будет склоняться в пользу многополярной модели, хотя после сентября 2001 г. эта чаша стала на время склоняться в пользу однополярного мира.
В последнее время в России активно пропагандируется возрождение модели биполярного мира, в которой атлантическому миру во главе с США противостоит евразийский мир во главе с Россией. Эта позиция четко выражена в концептуальном проекте “Наш путь. Стратегические перспективы развития России в XXI веке”, а также в монографиях О.А. Платонова, А. Дугина и в более мягкой форме — в книге А.С. Панарина.
Сторонники евразийской модели отмечают опасность господства атлантической геополитической модели, устремленной к созданию “мирового правительства” при доминировании США и приобретающей черты тоталитаризма нового типа в мировом масштабе, к своего рода “глобальной либеральной диктатуре”, неприемлемую для других цивилизаций: «Для всех остальных народов и цивилизаций Земли, развивавшихся по иным путям и иной логике, силовое тоталитарное навязывание результатов западного, атлантистского пути является абсолютно несправедливым, неприемлемым, порочным, катастрофическим, аморальным. “Новый мировой порядок” открывается в такой ситуации, как катастрофа и диктатура, как новая форма колониального владычества, закабаления, эксплуатации, доминации». Добавим: это ведет к столкновению цивилизаций в XXI в.
Предлагается выработать планетарную альтернативу атлантической модели “нового мирового порядка”, причем именно Россия должна взять на себя выработку и реализацию этой альтернативы: “Выработка такой глобальной альтернативы является главным содержанием будущего развития России, основой нашей глобальной стратегии, нашего цивилизационного исторического пути.
Указывается путь к двухполюсной модели и лишь в отдаленном будущем — к многополюсной: “Единственным способом избежать тоталитаризма Запада является создание новой двухполюсной системы стратегического баланса, отправляясь от которой следует двигаться к реальной многополярности”. Центром второго полюса должна стать Россия как “географическая ось истории”, как ядро Евразии, опирающаяся на военные альянсы с Ираном, Ираком, Сирией, Ливией, а также с православными Сербией, Болгарией, Румынией, Грецией, Македонией и по возможности с Китаем и Индией, на создание планетарной альтернативной системы СМИ. Это “заветная мечта” о создании единого фронта цивилизаций против западного “нового мирового порядка”; сердцевиной такого фронта стал бы альянс России с наиболее фундамента-листскими мусульманскими странами.
Евразийская геополитическая модель в подобном изложении — не более чем реакционная утопия. Реакционная — поскольку она ориентируется на возвращение назад, к двухполюсному миру периода заката индустриальной цивилизации, пытается реанимировать панславянские идеи (с которых начинал разработку культурно-исторических типов Н.Я. Данилевский) в сочетании с фундамента-листско-мусульманским экстремизмом. Утопическая — так как, во-первых, в XXI в. ни одна цивилизация не сможет объединить под своими знаменами другие, можно идти лишь по пути сотрудничества и партнерства цивилизаций, имеющих общие интересы; во-вторых, потому что Россия, потерпевшая тяжелое поражение в меж-цивилизационной борьбе, имеющая незначительный экономический вес и угасающую силу, добровольно отдавшая в раздел некогда возглавлявшуюся ею локальную цивилизацию, не может стать сейчас и в ближайшие десятилетия притягательной силой для сплочения иных цивилизаций. Претензии на руководство антизападным миром не опираются на реальные силы и выглядят необоснованными. Да, Россия с ее пока еще не угасшим интеллектом может внести немалый вклад в формирование идеи многополярного мира; но возглавить его создание ей не под силу. Как это ни прискорбно, следует признать, что не здесь находится эпицентр очередного большого геополитического цикла.
Рассмотрим еще одну проблему, связанную с цикличной динамикой властных отношений. Питирим Сорокин исследовал тенденцию, которую он назвал “социальным законом флуктуации тоталитаризма и свободы”. Суть его в том, что типы экономик, систем управления и идеологии во всех странах непрерывно колеблются между полюсами тоталитарного и совершенно свободного режимов: “Всякий раз, когда в определенном обществе возникает значительный кризис в виде войны или угрозы войны, большого голода, большой экономической депрессии или опустошительной эпидемии, землетрясения или наводнения, анархии, беспорядков и революции или в виде какой то другой критической ситуации, тогда масштабы и суровость правительственной регламентации неизменно увеличиваются. И экономика общества, политический режим, образ жизни и идеологии испытывают тоталитарную трансформацию; и чем сильнее кризис, тем значительнее эта трансформация. Напротив, каждый раз, когда сильный кризис в обществе уменьшается, масштабы и суровость правительственной регламентации уменьшаются, и экономические, политические и культурные системы общества реконвертируются к мирным дето-талитарным, менее регламентированным и более свободным образам жизни; и чем больше спадает кризис, тем больше свободная реконверсия”.
Тоталитарные режимы, по П. Сорокину, — это дети критических ситуаций. Исходя из этого закона Питирим Сорокин строит долгосрочный прогноз в двух сценариях: если в ближайшем будущем теперешние критические ситуации “пойдут на убыль, то чем решительнее человечество отойдет от этих крайностей, тем больше следует ожидать упадка тоталитаризма. Если же взамен заметного спада современные продолжительные критические ситуации будут продлеваться или усиливаться в течение долгого времени, то коммунистические и иные разновидности тоталитаризма обязательно будут расти столь же долго, сколь будут продолжаться или расти критические ситуации. В конечном счете, продолжительные кризисы с их тоталитарными результатами могут привести человеческую расу к фатальной катастрофе и ограничить на долгое время, если не навсегда, созидательную историю Homo sapiens на этой планете. Сильные затяжные критические положения, подобно тяжелой болезни, все больше подрывают здоровую и творческую жизнеспособность социальных организмов”.
Я привел две длинные цитаты, чтобы исходя из изложенных в них идей осмыслить опыт и перспективы кризисных потрясений и политических конвульсий, охвативших мир в конце XX в.
На рубеже 90-х годов казалось, что первый из предложенных Питиримом Сорокиным сценариев начал осуществляться. Усиление разрядки, окончание “холодной войны” между двумя военно-политическими блоками, символизирующее его падение Берлинской стены, усиление доверия и разностороннего сотрудничества между ведущими странами и цивилизациями привели к падению ряда тоталитарных режимов, самоликвидации Варшавского пакта, обвальной демилитаризации в странах советского блока и государствах бывшего СССР. Казалось, наступает эра партнерства, и даже искавший свое место в новом мире западный блок НАТО провозгласил сильно разрекламированную программу “партнерство ради мира” со своими недавними противниками. Возникли концепции “деэтатизации”, разгосударствления экономики и общества, приватизации и процветания малого бизнеса. Началось уничтожение наиболее смертоносных видов оружия массового уничтожения под строгим международным контролем.
Казалось, еще немного, и на смену эпохе конфронтации придет эра сотрудничества и партнерства народов и локальных цивилизаций, политических свобод и торжества демократии. Но проявившаяся тенденция оказалась недолговечной и обманчивой. Дето-талитаризация и разоружение были односторонними и завершились бесславным концом противостоявшего Западу мощного блока во главе с СССР. США воспользовались само-разоружением противника, чтобы расширить сферу своего доминирования, приблизить НАТО к границам России, взять на себя функции единственной глобальной сверхдержавы, имеющей свои интересы во всех уголках планеты и навязывающей свои идеалы и свои порядки всем странам и цивилизациям. За североамериканской цивилизацией покорно пошли в одной упряжке западноевропейская и японская, во втором ряду — восточноевропейская, латиноамериканская и океаническая. Сопротивление оказывают мусульманская и китайская цивилизации.
Дальше всех в направлении детоталитаризации и забвения собственных цивилизационных интересов пошли “младореформаторы” в России. Они не только отождествили российские национальные интересы с западными и взяли курс на безмерное открытие экономики, средств массовой информации, образования, культуры и идеологии для западных держав и ТНК, но и сделали все возможное и невозможное, чтобы развалить СССР, подорвать его реликт — СНГ, отбросить прежде тяготевшие к СССР страны, деформировать ВПК, ослабить экономику и военно-политическую силу страны. И добились в этом немалых успехов.
Такая политика проводилась под лозунгами разгосударствления и приватизации, вытеснения государства из рыночной экономики, либерализации экономики. Государство становилось все более бессильным, перестало выполнять основные присущие ему функции. Возник парадокс, противоположный сформулированному Питиримом Сорокиным закону: в период глубочайшего кризиса государство ослабило правительственную регламентацию, предоставило полную свободу для борьбы политических партий и движений, возглавлявшихся амбициозными недальновидными лидерами, для внезапно возникших олигархов, компрадоров, лидеров мафиозных структур, которые в союзе с ТНК широкой лопатой черпали богатство у государства и населения и переводили его в крупных масштабах за рубеж. Игнорирование социального закона Питирима Сорокина дорого обошлось России и ее народу. Даже Всемирный банк, который сперва поддерживал эту идеологию и политику, был вынужден признать: “Эффективное государство жизненно необходимо для предоставления товаров и услуг, а также для создания правил и институтов, позволяющих рынкам процветать, а людям — вести более здоровую и счастливую жизнь. Без этого невозможно устойчивое развитие как в экономической, так и в социальной сфере”, Банк ввел понятие “кризисное государство”, т.е. государство, не способное эффективно решать большую часть стоящих перед ним задач и тем самым способствующее углублению кризиса: “Когда государство перестает справляться с решением самых элементарных задач, кризис приобретает затяжной характер и приводит к наиболее тяжелым последствиям”. Всемирный банк осудил ошибки, приводящие к ослаблению государства и подпитывания коррупции в странах СНГ.
Ослабление государства, являющегося ядром локальной цивилизации, ведет к ее ослаблению и как к крайнему результату — распаду. Дальнейшее ослабление роли российского государства, его политической, экономической и военной силы приведет к завершению процесса распада некогда мощной локальной цивилизации, который уже прошел два этапа: самоликвидация Варшавского пакта и СЭВ, распад СССР и крайнее ослабление СНГ. Альтернативой этой трагической перспективе, которая изменила геополитическую ситуацию в пользу атлантической модели, может стать возрождение российской государственности, усиление влияния государства, как на внутренние процессы, так и на реинтеграцию стран СНГ, а также отстаивание собственных интересов в межцивилизационных отношениях.
Однако при этом неизбежно возникает вопрос о персонификации государства: кто его возглавляет и осуществляет его функции? Если это представители уходящего строя или защитники интересов других цивилизаций, олигархов, компрадоров и ТНК, если государственный аппарат изъязвлен коррупцией и казнокрадством, то усиление роли такого государства неизбежно углубит процессы разложения, продлит и усилит кризис вплоть до летального исхода. Если же во главе законодательной, исполнительной и судебной властей, средств массовой информации (“четвертая власть”) стоят люди нового поколения, исходящие из общегосударственных интересов, свободные от коррупции, стратегически мыслящие и высоко профессиональные, то тогда роль такого государства и правительственная регламентация (но без тоталитарной диктатуры) будут способствовать возрождению России и возглавляемой ею цивилизации, становлению нового мироустройства, основанного на сотрудничестве и стратегическом партнерстве локальных цивилизаций в решении глобальных задач, стоящих перед человечеством в XXI в.
Цикличная динамика государств может рассматриваться в двух аспектах.
Во-первых, каждое государство, каждое межгосударственное объединение, как и любая другая социальная система, проходит через определенные фазы своего жизненного цикла, завершающегося либо переходом к новому циклу после хаотичного переходного периода, либо гибелью, распадом или поглощением более сильным государством. С этой точки зрения правомерно выделить долгосрочные и сверхдолгосрочные государственно-правовые циклы как составную часть исторических циклов.
Во-вторых, роль государства, его функции меняются на разных фазах социально-экономических циклов, во взаимодействии с ними. Социальный закон, обоснованный Питиримом Сорокиным, означает, что роль и ответственность государства возрастают в кризисной фазе развития общества и ослабляются, когда кризис уже позади. Особенно важна в этом плане стратегически-инновационная функция государства, призванная выработать надежную стратегию выхода из кризисов на основе освоения кластера базисных инноваций.
Межцивилизационные войны и культура мира
Самой острой формой политических конфликтов между цивилизациями, государствами, классами, национальными и социальными группами является вооруженное столкновение. Хотя военные столкновения между неолитическим племенами происходили еще в VI тысячелетии до н.э. и вызвали необходимость строительства укрепленных городов (о чем свидетельствуют археологические раскопки в Иерихоне, в Чатал-Хююке в Малой Азии и других древних городах), говорить о войне как регулярном политическом явлении можно лишь с появлением государств, важнейшей функцией которых была военная, которая выполнялась специализированной группой людей — военно-начальников, военнослужащих, что стало одной из ступеней развития общественного разделения труда. В это же время (примерно в III тысячелетии до н.э.) возникла военная экономика — группы ремесленников, земледельцев, торговцев, специализировавшихся на производстве вооружений и средств защиты от них, строительстве оборонных сооружений, снабжении армии оружием, доспехами, продовольствием и т.п.
Поскольку армия и военная экономика обеспечивали жизненные потребности государства и пользовались приоритетной поддержкой правителей, обычно лично возглавлявших армии, в эту сферу шла наиболее активная, квалифицированная и агрессивная часть общества, здесь постоянно изобретались и применялись все более совершенные орудия и материалы. Эта сфера развивалась обычно опережающими темпами.
Российский историк И.М. Дьяконов считал, что прогресс в производстве оружия оказывает непосредственное влияние на смену производственных отношений, играет решающую роль в переходе от одной фазы человеческого общества к другой, если изменения в военной технологии сопровождаются сменой ценностной ориентации. С этой точки зрения развитие военных технологий можно считать фактором общественного прогресса. Но нужно учитывать и отрицательную, разрушительную роль армий, гонки вооружений и войн в динамике общества: в эту сферу отвлекается от производства материальных и духовных ценностей самая активная и квалифицированная часть общества, во время военных столкновений гибнут десятки и сотни тысяч, а то и миллионы людей, разрушаются города, гибнут культурные ценности. Войны послужили причиной исчезновения многих процветавших государств и цивилизаций с политической карты мира.
С каждым новым этапом в развитии общества, с каждой новой мировой цивилизацией в армию втягивается все больше людей, растут потери в военных столкновениях. Об этом свидетельствуют данные, о длительности войн, численности армий и числе жертв военных столкновений за 2,5 тыс. лет в Древней Греции, Древнем Риме и Европе, приведенные Питиримом Сорокиным. Из этих данных можно сделать некоторые выводы о масштабах и последствиях войн.
В период становления древних обществ количество лет, в которых происходили войны, преобладало (в Греции — 91 год из 100 лет в V в. до н.э. и 85 — в IV в. до н.э., в Древнем Риме — 83 года в III в. до н.э., 57 — во II, 66 — в I в. до н.э.). Однако на последующих фазах их жизненного цикла количество военных лет резко сокращалось (в Древней Греции — до 48 лет во II и И лет в I в. до н.э., в Древнем Риме — до 2629 лет в I, II и IV вв. н.э.). Численность армии и число жертв в Древней Греции достигло пика в IV в. до н.э., а в последующие два столетия многократно упали. Потери составляли от 4 до 6% численности армии, поэтому военная служба не отличалась чрезмерным риском.
Средневековье характеризовалась устойчивой тенденцией роста численности армии (в 4,3 раза за 300 лет) и опережающим увеличением числа потерь (в 9,5 раза), так что для военнослужащих риск оказаться в числе жертв войны возрос с 2,6% в XII в. до 5,7% в XV в., но не намного превысил уровень потерь в Греции и Риме.
Ранне-индустриальная цивилизация, эпоха колониальных войн и первоначального накопления капитала характеризовалась скачком в численности армий (в 5 раз в XVI в. против XV в.), числа потерь (в 12,7 раза за тот же период) и их отношения к численности армии (с 5,7 до 14,6%); война становилась все более рискованным, но, тем не менее, прибыльным занятием; соответственно росла и военная экономика.
Период зрелости индустриального общества — XIX в. — характеризуется небольшим ослаблением военной напряженности: численность армии уменьшилась на 28% к предыдущему столетию, число жертв — на 20%. Однако уже в начале XX в. — в фазе заката, конвульсивных судорог индустриальной цивилизации — милитаризация фантастически росла. Только за четверть века численность армии увеличилась в 2,4 раза против всего XIX в., число жертв — в 5,5 раза, а их отношение к численности армии — с 16,3 до 38,9%. В соответствующих масштабах выросла и военная экономика, доля военного сектора D ВВП и масштабы разрушений во время боевых действий. Эта тенденция еще более усилилась во время второй мировой войны. По данным Пола Кеннеди, производство вооружений в США выросло с 1,5 млрд. долл., (в ценах 1944 г.) в 1940 г. до 37,5 млрд., долл., в 1943; в Германии — с 6 млрд., до 13,8 млрд., долл.; в Великобритании — с 3,5 млрд., до 11,1 млрд., долл.; в Японии — с 1 млрд., до 4,5 млрд., долл.; СССР — с 5 млрд., до 13,9 млрд., долл. Всего по 5 странам — с 17 млрд., до 80,8 млрд., долл., т.е. в 4,8 раза. Наибольший выигрыш от производства вооружений получили США, увеличившие выпуск оружия в 25 раз и понесшие потери в войне, значительно меньшие, чем другие перечисленные страны.
После второй мировой войны численность армий, число потерь и объем военных расходов существенно сократились, но затем, в обстановке “холодной войны”, вновь стали расти военные расходы, в чем были заинтересованы монополии ВПК мировых держав.
За 22 года холодной войны расходы 5 великих держав на военные нужды увеличились в 6,1 раза, значительно обгоняя темпы роста ВВП. Наиболее высокие темпы роста военных расходов затрат в США наблюдались в 1952, 1966-1967 гг.; в СССР — в 1951, 1961, 1965 гг. Гонка вооружений стала главным источником сверхприбылей для монополий ВПК.
Бремя милитаризма становилось невыносимым для общества. Оно оказалось смертельно опасным, когда получило распространение ядерное и иное оружие массового уничтожение и человечество было поставлено на грань самоуничтожения. Осознание этого стало менять подход общества и правящих элит к войне как средству достижения политических целей.
В результате предпринятых ведущими странами, прежде всего СССР (Россией) и США, мер по сокращению гонки вооружений и уничтожению наиболее смертоносных видов оружия массового уничтожения в 90-е годы возобладала тенденция к сокращению доли расходов на оборону в ВНП ведущих стран и цивилизаций.
Наиболее значительно сокращен уровень затрат на оборону на Ближнем Востоке и в Северной Африке (вдвое — но остался в 2,8 раза выше среднемирового уровня), в США (на 31% — но остался выше мирового уровня на 32%) и в Африке (на 32%). Самый низкий уровень расходов на оборону в Японии (где он по конституции не может превышать 1% ВНП) и в Германии (64% к среднемировому уровню).
Однако с 2001-2002 гг., в связи с кампанией борьбы с международным терроризмом, программой создания национальной противоракетной обороны в США и значительным увеличением военных расходов в США и некоторых других странах позитивная тенденция сокращения доли оборонных расходов в ВНП может смениться на противоположную, что чревато новой волной гонки вооружений и нарастанием угрозы вооруженных конфликтов. Угроза военного конфликта с применением атомного оружия между Индией и Пакистаном летом 2002 г. показала, насколько опасна подобная тенденция.
С позиций цивилизационного подхода нужно выделить три типа войн:
внутригосударственные (гражданские) войны между различными социальными классами, партиями, сторонниками различных конфессий и т.д. за политическое господство в стране; такими войнами, порой весьма ожесточенными и длительными, наполнена история каждой страны;
межгосударственные войны в пределах одной цивилизации (например, между древнегреческими полисами, средневековыми государствами в Западной Европе, франко-прусская война и т.п.) за передел территории, сфер влияния и тли;
межцивилизационные войны между государствами и союзами государств, принадлежащими к разным цивилизациям (греко-персидские войны, крестовые походы, монголо-татарские нашествия на Россию и Европу, войны за освобождение Испании от мусульман, войны европейских государств, в том числе и России с Германской империей и др.
На протяжении эпох менялся характер войн, их цели, мотивация воюющих сторон. В древних обществах главной целью межгосударственных наступательных агрессивных войн был захват новых территорий, богатств и пленных для пополнения армии рабов (которые не имели возможностей для самовоспроизводства), а оборонительных войн — защита собственной территории, населения и его имущества. В средневековую эпоху преобладали религиозные войны — как внутри страны, так и между государствами и цивилизациями (яркий пример — крестовые походы). Однако и здесь под религиозной оболочкой легко просматривались экономические интересы — захват, разграбление и эксплуатация колоний. В раине индустриальную эпоху широкое распространение получили колониальные войны за захват или передел колоний. В индустриальном обществе XIX и XX вв. войны носили открыто экономический, а со временем — империалистический характер столкновения группировок ведущих держав за передел уже поделенного мира и сфер влияния (наполеоновские войны, крымская, франко-прусская, балканская) и как вершина, доведенная до абсурда, — первая мировая война. Большая часть XX в. прошла под флагом войн национально-освободительных и идеологических. Их пиком стала вторая мировая война — столкновение фашистской и антигитлеровской коалиций. Подобный же характер носили войны в Корее, Вьетнаме.
С конца XX в., с началом становления постиндустриального общества, на первый план выходят межцивилизационные войны. Это столкновение разных культур, религий, менталитетов, хотя и здесь можно найти демографические и экономические причины. Так, активность и агрессивность мусульманской цивилизации во многом объясняется необходимостью обеспечить жизненное пространство и средства существования для стремительно растущего населения. Ликвидация противостояния двух мировых сверхдержав, возглавлявших противоборствующие друг другу военные блоки, выдвинула на первый план межцивилизационные противоречия и вооруженные конфликты, которые происходили и прежде.
Межцивилизационные войны на новом этапе сначала происходили в пределах отдельных стран. Пожалуй, первым серьезным сигналом, своего рода моделью таких столкновений явился ожесточенный вооруженный конфликт между христианской и мусульманской общинами в 80-х годах XX в. в Ливане — небольшой стране с благоприятными природными условиями и средним уровнем развития. Затем такие конфликты стали повторяться в других странах. Наиболее яркий пример — война в Боснии и Герцеговине, где один и тот же славянский народ, относящийся к разным мировым религиям и культурам — православной, католической и мусульманской — развязал ожесточенную братоубийственную войну. Столкновения цивилизаций произошли в Афганистане, на Балканах, на Северном Кавказе, в Закавказье. Периодически вспыхивает огонь вооруженных конфликтов между индуистской и мусульманской цивилизациями в штате Джамму и Кашмир. Межцивилизационный характер носили арабо-израильские войны, война в Персидском заливе, вооруженные столкновения Израиля и Палестины.
Следовательно, накоплен уже немалый опыт современных межцивилизационных войн — пока, к счастью, локального, а не глобального характера. Это дает основание определить их характерные черты.
Во-первых, основным побудительным мотивом, толкающим к вооруженному насилию, являются не только экономические или идеологические интересы, а цивилизационное противостояние, борьба разных религий и культур. Лозунги уничтожения неверных, священной войны (джихада) вновь, как в эпоху Средневековья, взяты на вооружение экстремистскими лидерами. Это зигзаг истории, возврат к прошлому, но на новом витке технологической спирали, когда противоборствующие цивилизации имеют оружие новых поколений и эффективно используют современные информационные технологии для развязывания и ведения вооруженных конфликтов и информационных войн.
Во-вторых, здесь сказываются различия социокультурного строя, типа культуры и менталитета в цивилизациях разного типа. Если западным, евразийской и в последнее время японской цивилизациям, согласно классификации Питирима Сорокина, присущ чувственный социокультурный строй, то для восточных цивилизаций, особенно для мусульманской, более характерно преобладание активно-идеационального строя. Инициатором межцивилизационных конфликтов и войн нередко являются экстремистские представители мусульманской цивилизации, вдохновляемые идеями ислама, идущие на джихад с сознанием того, что погибнуть в бою с неверными — высшая доблесть для мусульманина. Исламский фундаментализм в современном мире играет роль бикфордова шнура, инициирующего множество межцивилизационных конфликтов и войн. Однако фундаменталистский течения наблюдаются и у представителей других религий и сект. Ближе всего к идеалистическому (интегральному) социокультурному типу подошла японская цивилизация, гармонично сочетающая черты активно-идеационального и активно чувственного строя. В этом направлении развивается и китайская цивилизация. Предпосылки для перехода к интегральному строю имеются у западноевропейской, буддийской и евразийской цивилизаций.
В-третьих, под религиозно-культурной оболочкой скрываются реальные, жизненные интересы, и прежде всего различия демографических тенденций разных цивилизаций. Основной инстинкт для человека, семьи — продолжение рода, забота о следующих поколениях; ради этого люди в любой цивилизации готовы идти на жертвы, вступать в конфликты с другими общинами за “место под солнцем” для своих детей и внуков. Во второй половине XX в. резко возросли различия в темпах роста населения по разным локальным цивилизациям; эта тенденция сохранится и в XXI в. По прогнозу ООН, в первой половине XXI в. разрыв в показателях динамики населения между континентами, цивилизациями и странами резко возрасте. Это становится источником борьбы за передел жизненного пространства и ресурсов для нынешних и будущих поколений.
В-четвертых, не менее сильным побудительным мотивом для столкновения цивилизаций и международного терроризма являются экономические интересы, растущая пропасть между богатыми и бедными цивилизациями, которая углубляется демографическими тенденциями.
В 2000 г., по данным Всемирного банка, разрыв в уровне среднедушевого дохода (в долл. США на душу населения) между странами с высоким уровнем дохода (903 млн. человек) и странами с низким уровнем дохода (2450 млн. человек) составил 65,5 раз: 27510 долл., и 420 долл. Обнищавшим странам и цивилизациям нечего терять, ради спасения себя и своих потомков от голодной смерти они готовы на все, вплоть до применения оружия. Волна голодных, обездоленных, обозленных и вооруженных народов и цивилизаций нависает над сытым, самодовольным и недальновидным Западом, которому угрожает повторение судьбы поздней Западной Римской империи. Эта аналогия усиливается растущим проникновением бедных цивилизаций в богатые в результате ускоренной миграции (особенно мусульманской) в Западную Европу и США.
В-пятых, угроза военного столкновения цивилизаций нарастает в результат агрессивной политики ТНК, которые используют процессы глобализации для перекачивания природных, финансовых и интеллектуальных ресурсов из менее развитых стран, ограничивая тем самым возможности их роста и выхода из нищеты, и в то же время активно снабжают эти государства самым современным оружием, которое, в конечном счете, может быть обращено против развитых цивилизаций. Последствия такой политики пагубны не только для последних, но и для всего человечества, усиливая угрозу глобального самоубийственного столкновения цивилизаций.
В-шестых, цивилизационным войнам благоприятствует геополитическая отсутствие отлаженного механизма предотвращения и урегулирования межгосударственных конфликтов, противоборство цивилизаций, в котором развитые страны пытаются иной раз поддерживать одну из сторон в межцивилизационном конфликте. Примером могут служить военные столкновения 1997-1999 гг. на Балканах, в бывшей Югославии, где западная цивилизация и ее военный блок НАТО не раз выступали в поддержку мусульманского экстремизма против аванпоста православной цивилизации.
Следовательно, выдвижение цивилизационных войн на первый план не случайно, оно обусловлено глубокими социокультурными, демографическими, экономическими и политическими причинами. Что можно ждать в этом плане в перспективе?
В XXI в. (по крайней мере, в первой его половине) будут действовать две группы факторов — усиливающих опасность межцивилизацпонных войн и столкновения цивилизаций и противодействующих этой опасности, смягчающих ее и ведущих, в конечном счете, к их сотрудничеству и партнерству.
Среди первой группы факторов нужно, прежде всего, отметить демографический. Как было показано в гл. 2, можно ожидать увеличения численности населения Земли за 50 лет на 47% по среднему варианту; это означает прирост на 2854 млн. человек. Однако этот прирост проявится весьма неравномерно, но макрорегионам. Численность населения Европы уменьшится на 14%, а население Африки — вырастет в 2,25 раза, Азии — на 43%, Латинской Америки — на 56%. Согласно прогнозу ООН, с 1998 г. по 2050 г. население православной цивилизации (10 стран вместе с Россией) уменьшится с 267 млн. до 216 млн. человек — на 19%, западно-христианской (28 стран) вырастет с 781 млн. до 796 млн. — на 2% (за счет увеличения этого показателя в США на 27% при падении его в Западной Европе на 18%). Скачок численности населения будет наблюдаться в африканской цивилизации (42 страны южнее Сахары) — в 2,74 раза, мусульманской (40 стран) — в 1,57, латиноамериканской (25 стран) — в 1.6 и индуистской (2 страны) — в 1,57 раза. Такие тенденции усилят демографическое давление в цивилизациях с высокими темпами роста населения, а это может довести до конфликта.
Данная угроза усиливается экономическим фактором, увеличением пропасти между богатыми и бедными цивилизациями. По среднему варианту прогноза ООН, численность населения в более развитых регионах к середине XXI в. останется практически стабильной, тогда как в менее развитых увеличится на 3.7 млрд., человек, или на 82%, а в наименее развитых (бедных) регионах — на 182%. За счет чего можно прокормить этот огромный прирост населения в странах, которые и сейчас находятся на грани нищеты или ниже этого уровня? Учитывая, что, по среднему варианту, в этих странах будет проживать 1632 млн. человек — в 1,4 раза больше, чем во всех более развитых странах, именно отсюда можно ожидать взрыва вооруженного насилия, стремления перераспределить богатства насильственным путем. Это именно тот “мировой пролетариат”, в котором А. Тойнби видел одну из главных причин распада цивилизаций. Если богатые цивилизации и дальше будут покуривать, сидя на бочке с динамитом голодного отчаяния беднейших стран, то это может привести к глобальному взрыву, который отправит в небытие не только эти цивилизации, но и все человечество.
Третьим фактором, усиливающим угрозу цивилизационных войн и столкновения цивилизаций, является ошибочная стратегия ТНК, фактических хозяев глобальной экономики. В погоне за максимальным сверхприбылями они не только перекачивают ресурсы из менее развитых страны в более развитые, способствуя увеличению пропасти между ними, но и нарушают обоснованные пропорции между секторами глобальной экономики, чрезмерно развивая финансовый сектор (виртуальную экономику) в ущерб реальной, усиливая сырьевую направленность экономики развивающихся стран и государств СНГ, наводняя их рынки товарами и услугами далеко не высшего качества, а иной раз и подливая бензин в тлеющий огонь межцивилизационных конфликтов. ТНК могут послужить детонатором столкновения цивилизаций.
Четвертый фактор — близорукая политика западных цивилизаций и особенно США, которые, упиваясь своей силой, превращением в единственную глобальную сверхдержаву, пытаются навязать свою волю, свои интересы (но отнюдь не свой высокий уровень жизни) иным цивилизациям. Стремление реализовать свою монополию, навязать свое понимание мирового порядка другим цивилизациям неизбежно вызывает противодействие последних. И это противодействие будет нарастать. Попытка построить Pax Americana обречена на неудачу, способную привести к локальным войнам, а в перспективе и к глобальной межцивилизационной войне.
Таковы четыре главных и весьма сильных, преобладающих в начале XXI в., фактора, ведущих к цивилизационным конфликтам и войнам, а на горизонте — к опустошительному столкновению цивилизаций. Что можно им противопоставить? Каковы противодействующие факторы?
На первое место здесь следует поставить социокультурный фактор. Хотя он сейчас нередко становится причиной межцивилизационных конфликтов и войн, но именно в нем надежда на спасение от самоубийственного военного столкновения цивилизаций. Ведь, в конечном счете, все происходящее в обществе — продукт действия людей, их групп (включая этносы, народы, страны, цивилизации), обладающих определенным уровнем знаний и навыков, культурой, идеологией, устремлениями, объединяющихся для достижения поставленных целей (которые могут быть и ошибочными, и, во всяком случае, противоречивыми для разных групп).
Питирим Сорокин предвидел становление в будущем интегрального социокультурного строя, который придет на смену преобладающему на Западе чувственному строю, а на Востоке — идеациональным. Это не будет означать полной унификации социокультурного строя и менталитета на Востоке и Западе: “Восточные народы поставлены перед неотложной задачей создания и установления нового социокультурного порядка. Этот новый строй, по-видимому, не будет ни модифицированной формой их умирающего, идеационального порядка, ни восточной разновидностью чувственного порядка. Наступающий строй, более вероятно, будет восточной формой интегрального порядка, похожей в своих основных чертах па нарождающийся западный интегральный порядок, но отличный от него в большинстве второстепенных характеристик”. Основы восточной разновидности интегрального строя формируются ныне в Японии и новых индустриальных странах, тогда как элементы западной разновидности интегрального социокультурного строя можно увидеть в Швейцарии, Австрии, Скандинавских странах. Предпосылки для его формирования имеются и в России в силу ее традиционного менталитета, соединяющего духовное и материальное начала.
Интегральный социокультурный строй гармоничен, он несовместим ни с грубой, циничной формой экономической или военной экспансии, ни с религиозным фанатизмом и стремлением к уничтожению “неверных”. Этот строй адекватен формирующемуся постиндустриальному гуманистическому обществу, является его духовным стержнем. Ему присуще то, что ЮНЕСКО называет “культурой мира”: взаимопонимание и толерантность, признание многоцветное™ и многомерности мира, равноправия и диалога различных культур, народов, цивилизаций, выработка умения предупреждать конфликты, а если они возникли — находить мирные, ненасильственные методы их разрешения, не доводя дело до насилия, войн. Однако замена культа войны культурой мира — дело длительное, оно потребует смены нескольких поколений и преодоления сопротивления генералов, руководителей ВПК и ТНК, заинтересованных в военных заказах и торговле оружием. Только массовое, всемирное общественное движение и его контроль над политической и военной элитами всех стран и цивилизаций в состоянии решить эту общепланетарную задачу.
Необходима смена системы социокультурных ценностей. Историю делают люди, руководствуясь своими представлениями, взглядами, интересами. С радикальных перемен в духовном мире и нужно начинать. Предстоит самый крутой поворот в сознании людей за много тысяч лет истории общества. В III тысячелетии до н.э., когда возникла частная собственность, классы, государства, стал формироваться культ войны и насилия как высшего блага и двигателя прогресса. М. Ревон приводит доводы в пользу войны: “Война как мировой закон проявляется всюду, тысячами мощных столкновений разнузданных стихий, вечных агоний всего живого, борьбой добра и зла... Война есть источник плодотворного движения, толчок, который сообщает жизнь всему сущему. Она есть мать, рождающая все превращения внешнего мира и мира внутреннего. Война определяется разумностью, исполненной тайны недосягаемого. И как разумное, она прекрасна... она есть мать всего сущего: религий, поэзии, героизма, общественного строя и всего мира”.
Этот апофеоз войны отражал идеологию государства, правящей элиты. В таком духе воспитывались десятки поколений. XX в. — век двух мировых и множества локальных войн, довел линию войны до логического предела, за которым следует самоуничтожение человечества. Теперь развязывание войн — это преступление перед человечеством, перед будущими поколениями. Пришло время коренной переоценки ценностей, перераспределения усилий и ресурсов в пользу мира. Для этого придется преодолеть не только многотысячелетнюю традицию, но и сопротивление тех, для кого служба в армии, работа на войну, поддержание напряженности, насилие выгодны и жизненно важны. Битва между идеологией войны и культурой мира будет длиться в течение нескольких десятилетий, потребует смены не одного поколения людей. Исход этой битвы пока неизвестен. В ней участвуют ученые и педагоги, деятели религии и культуры, политики и военные, промышленники и банкиры. Идет эта судьбоносная битва не только на межцивилизационном и межгосударственном уровнях, но и внутри каждой страны, в сознании каждого человека.
В этой борьбе нужно опираться на великих мыслителей, которые выработали гуманистические и научные основы культуры. Это учения Льва Толстого и Махатмы Ганди, Петра Кропоткина и Питирима Сорокина. Последний открыл великую творческую энергию созидательной любви, показал, что она способна остановить войну, раскрыл роль культуры в формировании этой великой энергии: “В конце концов, все культурные системы науки, философии, религии, этики, права, изящных искусств, гуманистические и социальные дисциплины, как и прикладная технология во всех областях человеческой деятельности, должны пропитаться благодатью любви и освободиться от яда ненависти”.
Из всего сказанного ясно, что проблема становления культуры мира — проблема гораздо более сложная, всеохватывающая, глубинная, чем это может показаться на первый взгляд. Чтобы ее решить, необходимо наметить на десятилетия вперед магистральные пути движения по этому пути, и, главное, сделать идеи культуры мира достоянием миллионов активных деятелей, подрастающих поколений, выработать механизм предотвращения и разрешения противоречий и конфликтов, возникающих между цивилизациями, государствами, нациями, этносами мирным ненасильственным путем.
Осуществить это невозможно без радикальных перемен в системе образования и воспитания, во всех его формах и уровнях, начиная от семейного и дошкольного и кончая вузовским, образованием взрослых и дистанционным обучением. Идеи культуры мира должны занять достойное место в учебниках, методических пособиях, информационных потоках, которые становятся главным полем сражения культа войны и насилия (сейчас он преобладает на экранах телевизоров, в печати, Интернете) и идей культуры мира и ненасилия, творческого альтруизма и партнерства. Битву за умы поколений XXI в. имеет шанс выиграть учитель, педагог, воспитатель, овладевший идеями культуры мира, интегрального социокультурного строя и сумевший использовать этот шанс.
Но изменения социокультурного строя — мало. Нужно изменить тенденции демографической динамики, особенно в менее развитых странах. Однако решить проблему перенаселения в этих странах невозможно насильственным, административным путем, установлением сверху, как это предлагает М.М. Голанский, “планирования семьи” и введением жесткого лицензирования деторождения; такие меры встретили бы открытое сопротивление не только семей, но и правительств, религиозных деятелей в большинстве стран мира. Еще более пагубной была бы попытка реализации концепции “золотого миллиарда”, сокращения до этой величины численности населения Земли. Однако не следует и преуменьшать возможностей косвенного регулирования воспроизводства населения. Об этом говорит опыт Китая, которому удалось всего за четверть века (с 1966 1970 по 1991-1995 гг.) уменьшить темпы естественного прироста с 2,6 до 1,09% в год, т.е. в 2,4 раза, уровень рождаемости — с 43,6 на 1 тыс. человек населения в 1951-1955 гг. до 18,3 — в 1990-1995 гг., т.е. в 2,4 раза, а уровень фертильности — с 6,22 до 1,92, или в 3,2 раза.
В решении задачи сокращения темпов прироста населения в менее развитых странах, регионах и цивилизациях и уменьшения угрозы военных столкновений решающую роль могут сыграть религии и средства массовой информации. Религии, оказывающие огромное влияние на семейный быт, должны почувствовать ответственность за будущее своей паствы и активно воздействовать на верующих, побуждая их нормализовать процесс деторождения в интересах будущих поколений и решать конфликты мирным, ненасильственным путем. Средства массовой информации, особенно телевидение, радио, Интернет, печать, активно воздействующие на мировоззрение и побуждения людей, должны активно, умело, дифференцированно для разных стран и цивилизаций пропагандировать цели и методы саморегулирования семьи, предупреждать об огромных опасностях для будущих поколений сохранения сложившихся тенденций перенаселения и депопуляции, о губительных последствиях межцивилизационных конфликтов.
Третий важнейший фактор, который может ослабить тенденцию к цивилизационным войнам и предотвратить столкновение цивилизаций — экономический: реальное и сравнительно быстрое сокращение пропасти в уровне экономического развития и качестве жизни различных стран и цивилизаций. Речь идет не о снижении уровня и качества жизни в развитых странах, а о сближении с ними (в пределах полу столетия нереально ставить задачу выравнивания) уровня отставших стран. Необходимость этого подчеркивал Питирим Сорокин: “Материальный стандарт жизни восточных народов все еще настолько отталкивающий, а их основные биологические потребности удовлетворяются так скудно, что никакой интегральный порядок не может быть построен без заметного улучшения материальных условий существования восточных стран”.
Решить эту принципиальную задачу можно в течение жизни одного поколения. Об этом свидетельствует опыт Японии, Китая, новых индустриальных стран. В Японии, например, в 1951-1955 гг. ВВП на душу населения составлял 33% (от среднего уровня развитых капиталистических вложений стран) и 21% (от США); в 1981-1985 гг. эти показатели составили соответственно 87 и 63%. По уровню личного потребления на душу населения отставание сократилось с 25% от уровня США в 1991-1955 гг. до 55% в 1976-1980 гг.
Четвертый фактор предотвращения межцивилизационных войн — геополитический. В современном крупном военном столкновении не может быть победителей. Глобальная война между цивилизациями, владеющими атомным оружием, угрожает существованию всего человечества, на каком бы континенте она ни разразилась. Бесперспективность и крайнюю опасность такой войны начинают понимать правящие элиты все большего числа государств и вырабатывать межгосударственные и межцивилизационные механизмы для предотвращения военных конфликтов и погашения их. Это является главной функцией Совета Безопасности ООН, хотя и не всегда ему удается успешно выполнять ее. В этом же направлении действует ОБСЕ, но с гораздо меньшими возможностями и результатами.
Благодаря выработанному международному механизму удалось погасить несколько военных конфликтов, но он нуждается в радикальном улучшении, если мировое сообщество надеется избежать печальной участи погибнуть или быть отброшенным на десятилетия или столетия назад в результате столкновения цивилизаций с применением оружия массового уничтожения. В этом главная стратегическая геополитическая задача на первую половину XXI в., ибо в этот период все еще будут сильны названные факторы, подталкивающие к такому столкновению.
Инстинкт самосохранения и коллективный разум должны побудить к выработке механизма, который в корне изменит характер эволюции общества. Это подчеркивал Н.Н. Моисеев, разработавший сценарий “ядерной зимы”: “Я надеюсь, что осознание возможной вселенской катастрофы, уже побуждающее к определенным действиям, означает начало изменения направления траектории развития общества, его эволюции, а может быть, лучше сказать, и нового этапа антропогенеза... Мы подошли не только к перелому тысячелетий, но и к перелому цивилизаций, который требует от людей утверждения нового образа мыслей и новой структуры ценностей”. В этом стержень геополитической стороны гуманистического постиндустриального общества, формирующегося интегрального социокультурного строя.
Однако это процесс длительный, охватывающий несколько поколений людей. Пока же опасность межцивилизационных войн сохраняется, более того, они вспыхивают практически каждый год, хотя пока в небольших, локальных масштабах и не сопровождаются применением оружия массового уничтожения.
Где же могут разразиться межцивилизационные войны в первые десятилетия XXI в.? Будем действовать методом исключения. Практически нет оснований для возникновения таких войн между цивилизациями Нового Света — Северной и Южной Америками. Хотя там живут представители разных конфессий и национальностей, однако уровень взаимопонимания и сотрудничества этих сравнительно молодых цивилизаций таков, что вооруженные конфликты между ними в сколько-нибудь значительных масштабах исключаются, да и факторы, порождающие такие конфликты, ослаблены.
Практически исключена из военных конфликтов японская цивилизация, извлекшая уроки из тяжкого поражения во второй мировой войне, первая и единственная испытавшая последствия атомных бомбардировок, конституционно запретившая возможность участия в агрессивных войнах и ограничившая 1% ВВП затраты на военные нужды. Собственно говоря, демилитаризация и стала основой японского “экономического чуда” и экспансии на мировые рынки в послевоенные десятилетия, пока “эффект прорыва” не сошел на нет. Следует также учитывать цивилизационную однородность населения Японии, традиционную веротерпимость; она, пожалуй, стала “первой ласточкой” в становлении интегрального социокультурного строя в масштабе локальной цивилизации.
Мало вероятно возникновение крупного военного конфликта в Океании, хотя нельзя исключить вероятность небольших столкновений на островах Микронезии, Меланезии и Полинезии, где суммарно проживает около 7 млн. человек и сравнительно высоки темпы прироста населения (соответственно 3,3%; 2,22 и 1,34% в 1991-1995 гг. при 1,13% в Австралии и Новой Зеландии). Во всяком случае, угроза глобального конфликта отсюда не исходит.
Сложнее положение с Африкой, которая отличается религиозной пестротой, низким уровнем жизни населения и наиболее высокими темпами его прироста. Здесь периодически происходят межгосударственные и межплеменные, а то и межцивилизационные вооруженные конфликты, в которых гибнут десятки и сотни тысяч африканцев. Здесь зреют семена крупного межцивилизационного конфликта, который может произойти через несколько десятилетий, если мировое сообщество не найдет сил и средств для содействия выходу Африки из чрезвычайно глубокого демографического, экономического и экологического кризиса.
Самая крупная по численности населения китайская цивилизация сейчас не таит угрозы цивилизационных войн (если исключить возможность столкновения с западной цивилизацией из-за Тайваня). Китай успешно решает свои демографические и экономические проблемы, уровень жизни населения здесь в течение двух десятилетий растет со средней скоростью в 6% в год, решены проблемы мирного воссоединения Гонконга и Макао; китайская диаспора сильна в странах Юго-Восточной Азии и даже в США; она увеличивается и па российском Дальнем Востоке. Угроза экспансии Китая на Север вполне реальна, но она осуществляется пока мирными средствами, без вооруженных конфликтов. В основном решены пограничные вопросы с Россией, приглушены противоречия с Индией. Вряд ли Китай пойдет на ядерное столкновение с США из-за Тайваня, предпочитая искусное и длительное маневрирование и ожидая, когда яблочко созреет, чтобы самому упасть. Поэтому китайскую цивилизацию на ближайшие десятилетия можно исключить из вероятной зоны межцивилизационные войн, тем более что на Китай, обладающий огромной численностью населения, большой экономической силой и атомным оружием, никто не рискнет напасть.
В дальневосточной зоне единственным возможным очагом межцивилизационного столкновения остается Корея, тем более что она уже была полем такого столкновения в начале 50-х годов XX в. Северная Корея обладает немалой военной силой, в стране установлен жесткий тоталитарный режим. Нельзя исключить возможность внутри-цивилизационного конфликта между двумя корейскими государствами, который затем может перерасти в столкновение цивилизаций. В начале XXI в. здесь продолжает сохраняться одна из самых сильных и опасных угроз такого столкновения, требующая особого внимания от мирового сообщества, и тем важнее расширяющиеся контакты между двумя корейскими государствами.
В процветающей и интегрирующийся западноевропейской цивилизации нет внутренних оснований для межцивилизационных столкновений. Однако опаснейшим очагом таких конфликтов остаются Балканы, которые традиционно называют пороховым погребом Европы. Длившиеся несколько лет вооруженные конфликты в Югославии по сути дела были меж цивилизационными войнами — между западной, православной и мусульманской цивилизациями. Другой пока тлеющий очаг — на Кипре.
Возможным полем межцивилизационных вооруженных конфликтов является распадающаяся евразийская цивилизация. В свое время она косвенно участвовала в межцивилизационных конфликтах в Корее и Вьетнаме, прямо и весьма неудачно вступила в вооруженную борьбу с мусульманской цивилизацией в Афганистане. С середины 90-х годов очагом межцивилизационных столкновений стал Северный Кавказ, что усугубилось неудачным для России столкновением в Чечне. Очаг напряженности и конфликтов (в которые косвенно втянуты многие мусульманские страны) сохранился и в начале XXI в. (хотя вряд ли здесь может возникнуть угроза глобального столкновения цивилизаций). В других регионах России и во взаимоотношениях с ее соседями по СНГ возможность возникновения вооруженных конфликтов весьма маловероятна, хотя противоречия локального характера в многоконфессиональной стране существуют и сохранятся в будущем. Очагом конфликтов продолжает оставаться Закавказье.
Другой вполне реальный источник столкновения цивилизаций, не исключающий применения атомного оружия, — противоборство между Индией и Пакистаном, которые имеют немало общего в менталитете и культуре. В обеих странах высокий темп прироста численности населения. Перспективы его увеличения к 2050 г., по прогнозу ООН, составляют 56% (до 1529 млн. человек) в Индии, которая станет крупнейшей страной мира по численности населения, и в 2,4 раза — в Пакистане, который почти сравняется с США по численности населения). Здесь весьма низкий уровень жизни — соответственно 7,0 и 5,7% от соответствующего уровня в США в 1999 г. по паритету покупательной способности валют и очень напряженное положение с природными ресурсами. В 2002 г. противостояние Индии и Пакистана едва не переросло в конфликт с применением атомного оружия, и западные эксперты уже начали лихорадочно подсчитывать возможное число жертв — от 12 млн. до 18 млн. человек. К счастью, конфликт удалось предотвратить. Эти факторы будут усиливать опасность столкновения цивилизаций на полуострове Индостан, и мировое сообщество должно приложить немало усилий, чтобы уменьшить действенность факторов, порождающих эту опасность.
Таким образом, перспективная глобальная политика, направленная на предотвращение общемирового столкновения цивилизаций, на прекращение локальных межцивилизационных конфликтов, и основанный на этой политике мировой порядок должны учитывать объективно существующие тенденции и факторы, порождающие такие столкновения и конфликты и противодействующие им, быть дифференцированными и конкретными, устремленными, прежде всего на те точки земного шара, где вероятность столкновения наиболее высока и факторы, их порождающие, наиболее сильны. Как показал предыдущий анализ, таких зон напряженности на земном шаре не так уж много, и возможности нейтрализовать зреющие конфликты имеются.
Задача геополитической науки — исследовать объективные основы и разработать сценарии возможного столкновения цивилизаций, объективно оценить и довести до всего человечества пагубные последствия такого столкновения, выработать концепцию и механизм перехода к диалогу, сотрудничеству и партнерству цивилизаций на основе становления гуманистической постиндустриальной мировой цивилизации и интегрального социокультурного строя.
Следует учитывать сложившуюся неравномерность в распределении военной силы между локальными цивилизациями. Об этом свидетельствуют данные, приведенные в докладе директора Института США и Канады РАН С.М. Рогова на Петербургском экономическом форуме 1999 г.
Военная сила распределена далеко не пропорционально численности населения и экономической мощи. Североамериканская и западноевропейская цивилизации при небольшой доле в численности населения (около 12%), концентрируют 45% ВНП и 58% расходов центральных правительств, 55% военных расходов и при 21% численности вооруженных сил — 40% ядерного оружия. По последнему показателю первенство принадлежит России — у нее 57% ядерного оружия, однако по численности вооруженных сил (6,1%) и военным расходам (3,3%) она значительно уступает западному блоку, не говоря уже о доле в ВНП (1,7%) и государственных расходах (1%). Однако нужно отметить, что преимущественно в ядерном оружии со временем будет утрачиваться в связи с прекращением физического срока годности средств доставки — ракет, парк которых обновляется весьма медленно. Китай обладает значительным удельным весом в численности вооруженных сил (12,9%) и в военных расходах (7,3%). Мусульманские страны и Индия пока обладают небольшими запасами ядерного оружия, но их доля в численности вооруженных сил и в военных расходах существенна, они быстро вооружаются. Значительна доля Японии в военных расходах (5,8%) при сравнительно небольшой численности вооруженных сил (1,1%). Военная мощь латиноамериканских стран пока невелика. Однако процесс распространения оружия по планете весьма интенсивен: страны НАФТА (в основном США) занимают 49% в экспорте оружия, страны ЕС — 29%, СНГ 12%.
Поэтому в начале XXI в. угроза военных столкновений цивилизаций, угроза глобальной войны не снимаются, возможна реализация сценария “ядерной зимы”. Поэтому важнейшей задачей человечества является предотвращение реализации такого сценария.
Противоборство между цивилизациями развивается не только в форме военных конфликтов с применением обычных вооружений. Не меньший разрушительный эффект могут принести геоэкономические войны, а также получившие все более широкое распространение в конце XX в. информационные войны.
Э.Г. Кочетов отмечает тенденцию перехода от беспрерывных внешнеторговых войн к геоэкономическим: “Геоэкономические войны — нанесение ущерба невоенными методами по заранее спланированной стратегии оперирования в геополитическом пространстве с использованием высоких гео-экономических технологий”. Геоэкономические войны исторически возникли, выросли из торговых и “холодных” войн и включают завуалированный механизм перемещения национального и мирового дохода, разрушения экономических инфраструктур, “кредитный удар”, деформации социально-экономической системы.
Роль гео-экономических войн возрастает в условиях, когда военное столкновение может стать самоубийственным и когда процессы встраивания национальных экономик в глобальную могут поставить страну на грань банкротства. Примерами гео экономических войн межцивилизационного характера может служить экономическая блокада Ирака, Югославии.
Не менее опасны геоинформационные войны, направленные на изоляцию тех или иных стран или цивилизаций в мировом социокультурном пространстве, придание им облика врага, нарушителя правил поведения в мировом сообществе. Как показал опыт афганского и чеченского конфликтов, информационные войны могут сопровождать вооруженные конфликты или подготавливать их, предшествовать экономическим санкциям и оправдывать их. Опасность информационных войн возрастает в связи с высоким уровнем глобализации информационного пространства и тем фактом, что большинство средств массовой информации, имеющих международный характер, находится под влиянием узкой группы ТНК, штабы которых размещены в центрах западных цивилизаций (прежде всего североамериканской) и отражают их интересы.
В этих условиях важнейшие значение для выживания и устойчивого развития стран и цивилизаций приобретает выработка доктрины глобальной безопасности во всех ее разнообразных проявлениях — от военно-политической до информационной, гибко сочетаемой с неизбежным участием в обширной гамме процессов и форм глобализации при ясном понимании и соблюдении национальных и цивилизационных интересов.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
