Главная » Экономисту »
Военно-политическая переориентация стран Центральной и Восточной Европы и Балтии
Военно-политическая переориентация стран Центральной и Восточной Европы и Балтии
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. Связаться с автором
Проблема военно-политического самоопределения бывшей Восточной Европы и стран Балтии вызывает весьма ограниченный интеллектуальный интерес, прежде всего потому, что она давно утратила вариативность и способность развития по различным сценариям. Непродолжительный по историческим меркам период, когда это было возможно, принадлежит прошлому. В начале 1990 г. появились первые заявления о стремлении к вступлению в Североатлантический союз, подобные сделанному на встрече министров иностранных дел стран — участниц ОВД тогдашним руководителем венгерского МИДа Д. Хорном, а уже к середине десятилетия на огромном пространстве между традиционной Западной Европой и СНГ не осталось ни одной страны, за исключением Югославии, которая не стучалась бы в двери НАТО.
Процесс разворота, пусть и медленного на первых порах, бывших союзников СССР в сторону Запада изначально лишали интриги два обстоятельства. Во-первых, такая ценностная переориентация была неизбежной — что не следует считать тождественным неизбежности расширения НАТО на Восток — в силу естественного желания стран ЦВЕ добиться подтверждения своей европейской, западной цивилизационной принадлежности и в максимальной степени дистанцироваться от России. Почти консенсусное восприятие данного императива восточноевропейскими обществами делало практически невозможной внутриполитическую дискуссию, но вопросам военно-политического выбора.
Во-вторых, получение индивидуального членства в НАТО странами ЦВЕ (первые три государства — Польша, Чешская Республика и Венгрия — вошли в союз в марте 1999 г.) есть лишь внешнее Мошес Аркадий Львович, Институт Европы РАН, заведующий сектором безопасности Центральной и Восточной Европы и региона Балтии, кандидат исторических паук.
Выражение процесса восточной экспансии НАТО, сутью которого является сдвиг геополитических границ в Европе к Востоку, ограничение влияния России и закрепление победы Запада в «холодной войне». При таком понимании проблемы роль стран ЦВЕ, их политических стремлений и акций становится в целом вторичной и должна рассматриваться лишь как один из факторов принятия решений в Вашингтоне и Брюсселе.
Вместе с тем, как представляется, у данной постановки вопроса есть и обратная сторона. По-видимому, до тех пор, пока не определены конкретные параметры следующих волн расширения НАТО, недооценивать воздействие фактора ЦВЕ и полностью подменять парадигму вступления стран ЦВЕ в НАТО (действия стран-субъектов) парадигмой расширения НАТО (т. е. западного решения в отношении стран-объектов) было бы неправильным. Особенно важно учитывать изменение ситуации после вступления в НАТО первой центральное-европейской тройки: прорыв совершен, что усиливает давление остальных стран ЦВЕ и не позволяет НАТО существенно менять направление политики — на расширение.
В связи с этим анализ европейской военно-политической ситуации был бы неполным без оценки совокупности причин, приведших к однозначной ставке стран ЦВЕ и Балтии на членство в евроатлантических структурах безопасности, а также перспектив институционального структурирования бывшей «серой зоны» европейской системы безопасности.
Роспуск Организации Варшавского Договора и распад СССР в 1991 г. породили целый комплекс причин, обусловивших стремление стран ЦВЕ и Балтии интегрироваться в западные структуры безопасности, в первую очередь в НАТО. Часть описанных ниже факторов, даже взятые поодиночке, были бы, очевидно, достаточными для перехода к прозападной ориентации. Тем более предсказуемым оказывался данный результат под воздействием всей их совокупности.
Первой и главной причиной, хотя и не универсальной для всех (для Словении, например), была императивная необходимость стран ЦВЕ гарантировать укрепление своего суверенитета, обеспечение безопасности и внешнеполитической стабильности в условиях, когда стратегический характер отступления России из региона отнюдь не казался чем-то очевидно необратимым, о чем лишний раз напоминало присутствие на территории целого ряда стран российских войск. Именно боязнь России, опасения остаться в российской сфере влияния изначально служили основным мотивом политики, нацеленной на увеличение вовлеченности Запада в укрепление безопасности ЦВЕ. Поскольку проведение такой политики естественным образом сопровождалось муссированием тезиса о российской «нео имперской» угрозе, поворот стран ЦВЕ в сторону Запада произошел, хотя и в неодинаковой степени, на антироссийской волне. В случае Польши и стран Балтии это имело долгосрочные последствия применительно к их двусторонним отношениям с Россией.
Наилучшей иллюстрацией методов использования тезиса о дестабилизирующем характере военных возможностей России является многолетнее выдвижение на первый план вопроса о якобы чрезвычайно высокой милитаризации российской Калининградской области, граничащей с Польшей и Литвой. Как известно, в период вывода российских войск из Германии и стран ЦВЕ их часть была временно дислоцирована в Калининграде. Это произошло во многом потому, что территория области не подпадала под фланговые ограничения договора ОВСЕ. Поэтому Россия, неспособная разместить все выводимые войска в центральной части страны, воспользовалась возможностью, не нарушая договора, нарастить группировку в Калининграде.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Максимальная численность сухопутных войск в Калининградской области, по подсчетам авторитетнейшего Лондонского Международного института стратегических исследований, составила чуть более 100 тыс. человек (1993 г.). Тем не менее балтийские и польские источники того периода часто называли цифру в 200 тыс., а глава парламента Литвы В. Ландсбергис даже говорил о более чем 500 тыс. солдат, расквартированных в Калининграде, что лишь немногим уступало численности всего работоспособного населения области. Несмотря на явную недобросовестность подобных завышенных оценок, а также на наличие у той же Польши достаточных собственных военных возможностей (в начале 90-х гг. польские вооруженные силы насчитывали более 400 тыс. человек), тезис о сверх милитаризации Калининграда не только прочно укоренился непосредственно в польском и балтийском восприятии угроз, где сохранился, несмотря на проведенные Россией глубокие сокращения (до 10,4 тыс. человек в 1999 г.), но и был успешно транслирован на Запад, в Германию и Скандинавию прежде всего.
По мере эволюции геополитической и военно-политической ситуации в Европе в первой половине 90-х гг. опасения сохранения доминирующей роли России в ЦВЕ должны были неминуемо ослабнуть, чему способствовали завершение вывода российских войск, отсутствие (за исключением Калининграда, а также границ с Латвией и Эстонией) прямого географического контакта, и наконец, проведение Россией достаточно прозападной политики. Однако страх остаться в российской сфере влияния не исчез, а трансформировался в стремление избежать попадания в «серую зону» безопасности, т. е., в конечном итоге, опять-таки сохранить большую, чем у Запада, зависимость от процессов, происходящих в России. На концептуальном уровне большое распространение получил тезис о непредсказуемости России. Желание защититься от этой «непредсказуемости», на которой постоянно делали акцент и на Западе, стало подаваться в качестве аргумента в пользу вступления в НАТО.
Таким образом, именно отторжение России, усиленное к тому же опасениями идти не в ногу с остальными, т. е. своего рода «синдромом толпы», послужило главным стимулом военно-стратегической переориентации стран ЦВЕ и Балтии в сторону Запада. Однако, подчеркивая это обстоятельство, не следует забывать и о других факторах, прямо воздействовавших на безопасность и стабильность стран региона.
Одним из них является тот факт, что самоопределение ЦВЕ происходило на фоне кровопролитного распада Югославии, грозившего тяжелыми последствиями как минимум ее непосредственным соседям. Это обстоятельство послужило важным толчком для налаживания сотрудничества между НАТО и Венгрией, которая уже в октябре 1992 г. предоставила разрешение на пользование своим воздушным пространством натовским самолетам АВАКС, контролировавшим соблюдение договоренностей о запрете полетов над Боснией и Герцеговиной. В 1995 г. на созданной базе в Гасаре (Венгрия) были размещены 3 тыс. американских миротворцев.
Другим фактором стало отсутствие с уходом СССР реального гаранта неприкосновенности границ стран ЦВЕ от возможных территориальных претензий со стороны окружения (в основном — со стороны друг друга, но в Польше в этом контексте существовали определенные опасения в отношении Германии). На фоне тех же югославских событий и с учетом сложной истории отношений Я стран региона снятие значительного количества этнополитических Я противоречий (между Венгрией и Словакией, Венгрией и Румынией, Румынией и Украиной, Болгарией и Македонией и др.), как Л считалось, могло быть наилучшим образом осуществлено посредством вступления в союзнические отношения в рамках НАТО, как Я это произошло между Грецией и Турцией. По ряду направлений Я такое урегулирование действительно состоялось в период, непосредственно предшествующий принятию НАТО на своем саммите Я в Мадриде в июле 1997 г. решения о конкретных параметрах расширения.
Второй комплекс причин, обусловивших стремление стран Балтии к военно-политической интеграции в западные структуры, не менее естественен и не нуждается в расшифровке. Речь идет о цивилизационном выборе этих государств. Считая себя частью Запада, они полагали логичным и присоединение к западной системе безопасности. Более того, даже демонстрация стремления вступить в НАТО, не говоря уже о реальном членстве, служил действенным инструментом (и, вероятно, самым доступным) открыть дверь в западное пространство. Впоследствии (хотя нельзя исключать, что подобная последовательность событий не планировалась изначально) членство в НАТО стало рассматриваться и в более конъюнктурном плане, а именно как ступень на пути к членству в Европейском союзе, как аргумент в пользу принятия их в ЕС. Хотя вряд ли возможно определить, в какой степени членство в НАТО способствует улучшению показателей экономического развития государств, оно, безусловно, создает важную политическую предпосылку для членства в ЕС.
Третья причина, производная от первых двух, но, тем не менее, чрезвычайно важная в контексте внутриполитического развития государств, заключается в однозначной и легко объяснимой популярности НАТО в общественном мнении стран ЦВЕ. НАТО — представитель сильного Запада, сумевшего победить в «холодной войне», а вступление в клуб сильных является мечтой любой страны. Хотя в рамках данной работы невозможно проследить динамику изменения отношения к НАТО в странах ЦВЕ, достаточно заметить, что позитивные оценки на протяжении 90-х гг. преобладали.
В марте 1999 г., т. е. непосредственно перед вступлением в НАТО, членство в блоке своих стран поддерживали 67% поляков и почти 70% чехов (противников — соответственно 17 и 28%)6. В Венгрии в ноябре 1997 г. был проведен референдум, в ходе которого 85% проголосовавших выразили желание видеть свою страну в составе НАТО, хотя высокий процент не участвовавших в голосовании не позволяет экстраполировать эту цифру на все общество.
Четвертой, ситуативной и изначально не запрограммированной причиной, стало отсутствие реальных альтернативных натовской возможностей обеспечения безопасности стран ЦВЕ и неприемлемость для них иных предлагаемых моделей.
Прежде всего, малопривлекательной оказалась идея нейтралитета. Во-первых, поддержание нейтрального статуса при сохранении высокой обороноспособности оказалось бы дорогостоящим выбором. Например, по венгерским оценкам, утверждение нейтрального статуса оказалось бы как минимум в 45 раз дороже присоединения к НАТО и адаптации к стандартам блока. К тому же очевидно, что процесс адаптации будет частично профинансирован за счет помощи и прямых кредитов на приобретение вооружений со стороны «старых» членов, чего в случае нейтралитета могло бы и не произойти. Во-вторых, в 90-е гг. со вступлением Финляндии, Швеции и Австрии в ЕС (а также с присоединением Швейцарии к натовской программе «Партнерство ради мира») традиционная роль нейтралитета и «нейтралов» в Европе подверглась эрозии, что объективно снижало интерес к этой модели со стороны государств, находящихся в поиске своего места в системе европейской безопасности. В-третьих, по мере закрепления прецедента ставки на НАТО и возникновения массового политического «эффекта очереди» отмирала сама возможность обсуждения идеи нейтралитета даже среди стран, однозначно не попадающих в число приоритетных кандидатов.
Недолговечной оказалась и идея создания собственного центрально-европейского военного союза («НАТО-бис»), с которой в 1992 г. выступил президент Польши Л. Валенса. Нежизнеспособность данной инициативы заранее была обусловлена отсутствием средств, проявившимся к тому моменту достаточно явственно стремлением членов «выше градской- четверки» прорываться на Запад скорее поодиночке, чем группой, и прогнозируемой борьбой за лидерство, или, точнее, против лидерства в блоке Польши. Теоретически при наличии у Запада желания всерьез воспринять «НАТО-бис» в качестве одной из опор новой европейской системы безопасности и наличии четкой российской позиции эта организация могла бы существовать под западным патронажем. Однако нараставшая слабость российской позиции очень быстро сделала идею центрально-европейского военного союза неадекватной ситуации.
Недостаточно надежную альтернативу представляла собой и ставка на развитие общеевропейских механизмов. С окончанием «холодной войны» стремительно ослабла роль СБСЕ/ОБСЕ. Общеевропейские институты стали активно подменяться ориентированными на НАТО структурами, такими, как Совет Североатлантического сотрудничества и пришедшим ему на смену Советом Евроатлантического партнерства. Но и эти структуры, являясь в лучшем случае форумами для политических дискуссий, объективно не подходили для решения ключевых военно-политических проблем, с которыми сталкивались страны ЦВЕ. В то же время они не создавали альтернативы членству в НАТО, а наоборот, усиливали нато-центризм и стремление вступить в блок.
В этом отношении показательна судьба натовской программы «Партнерство ради мира», заявленной в момент ее появления в январе 1994 г. как средство налаживания сотрудничества между членами и не членами НАТО в интересах совместного решения проблем европейской безопасности, прежде всего в сфере миротворчества, и воспринятой в России в качестве механизма, позволяющего избежать расширения блока. Однако достаточно быстро «Партнерство» стало интерпретироваться (в первую очередь самими странами-кандидатами) как своего рода натовский подготовительный класс, хорошие оценки в котором являются обязательным, хотя и недостаточным условием полного членства. Соответственно при всем активном участии в программе никакого желания вечно оставаться на этой стадии ни одна из стремящихся в НАТО стран не проявляет. Более того, в максимально активном участии претенденты видели и видят залог того, что впоследствии им не смогут отказать в предоставлении членства.
Не был успешным и осуществленный в середине 90-х гг. поиск специфической модели обеспечения безопасности стран Балтии, которая в наиболее артикулированной форме предполагала налаживание особых отношений с США и странами Скандинавии (возможно, даже с предоставлением гарантий безопасности Швецией и/или Финляндией), принятие одной из стран (Эстонии) в ЕС в качестве сигнала о готовности Европы взять на себя ответственность за безопасность стран Балтии и развитие их трехстороннего, ориентированного на НАТО, но не предполагающего формального членства оборонного сотрудничества. Эта модель не только оказалась неприемлемой для самих стран Балтии, добивающихся полного членства, но к ней без энтузиазма отнеслись в той же Швеции, да и США в заключенной в январе 1998 г. Хартии сотрудничества отказались взять на себя четкие гарантии странам Балтии. Все это лишь подтвердило в глазах балтийских элит правильность натовского выбора. По историческим и политическим причинам для стран Балтии оказались неприемлемыми инициативы России о перекрестных гарантиях их безопасности, также предполагавшие как участие США, так и широкий региональный контекст.
Пятым фактором, который не предопределил, но заметно облегчил принятие странами ЦВЕ однозначной ставки на интеграцию в западные структуры безопасности, была позиция России, изначально нечеткая, а впоследствии пренебрежительная по отношению к кандидатам в НАТО.
Не исключено, что именно российское согласие на вступление Польши в НАТО, высказанное президентом Ельциным во время его визита в Варшаву в августе 1993 г., пусть и дезавуированное вскорости, позволило руководящим кругам ЦВЕ самим поверить в то, что членство в НАТО окажется возможным в будущем и Россия, в конце концов, не станет или не сможет этому препятствовать.
У России, действительно, реальных возможностей помешать осуществлению политической воли стран ЦВЕ к членству в НАТО практически не было. Москва не могла ни проецировать в регион свою все сокращавшуюся военную мощь, ни использовать экономические рычаги, поскольку интенсивность экономического взаимодействия со странами ЦВЕ неуклонно падала в первой половине 90-х гг. и без фактора НАТО, ни оказывать давление на Запад, зависимость от которого существенно возросла. Однако Москва даже не пыталась использовать и те немногие карты, которые у нее еще имелись (например, военно-техническое сотрудничество или взаимодействие с частью военно-политических элит ЦВЕ, взгляды которой не носили явно антироссийского характера). Более того, Россия вообще отказалась от какого-либо диалога с ЦВЕ, мотивируя такую позицию тем, что решение о расширении все равно будет приниматься в западных столицах, поэтому воздействовать нужно на Брюссель и Вашингтон, а не на Варшаву и Прагу.
После создавшего прецедент вступления в НАТО Польши, Венгрии и Чешской Республики возможности российского воздействия на принятие решений в столицах стран региона по вопросам, касающимся их интеграции в западные структуры безопасности, еще более сократились. Однако сознательный отказ от любого диалога, продолжение практики высокомерного и пассивного созерцания происходящих процессов, тем более в условиях все большего: ослабления международных позиций России, не только сводит возможности вообще к нулю, но и грозит России негативными последствиями в более широком плане (окончательная потеря рынков, вооружений, вытеснение из региональных систем и режимов без опасности, возможное возрастание конфронтации с Западом как реакция на ослабление собственной роли в мире и усиливающуюся (самоизоляцию).
Пост мадридский баланс: перспективы дальнейшего присоединения
Принятые на саммите НАТО в Мадриде в июле 1997 г. решения не только официально закрепили параметры «первой волны» расширения, но и провозгласили политику «открытых дверей». Не получившие приглашения страны ДВЕ и Балтии восприняли это обязательство со всей серьезностью. Существуют три фактора, прямо связанные с политикой стран ЦВЕ и Балтии, повышающие вероятность дальнейшего расширения.
Во-первых, и балтийские, и балканские страны действительно добились многого для того, чтобы либо приблизиться к предъявляемым критериям членства, либо продемонстрировать свою «полезность» для НАТО.
Страны Балтии последовательно повышали долю военных расходов в ВВП для того, чтобы избежать обвинений в стремлении вступить в НАТО в качестве исключительно «потребителей» безопасности, и успешно осуществили несколько проектов военного сотрудничества (совместные миротворческий батальон БАЛТБАТ, военно-морское подразделение БАЛТРОН, система наблюдения за воздушным пространством БАЛТНЕТ и военно-образовательное учреждение БАЛТДЕФКОЛ), что значительно повысило совместимость их вооруженных сил с войсками НАТО.
Балканские государства активно, хотя и не столь эффективно, пропагандировали важность своего геополитического положения с проекцией на нужды НАТО. Например, в изданной в 1997 г. «Белой книге» МИД Румынии говорилось, что ее включение в альянс ликвидирует «дефицит безопасности» на его южном фланге, возникающий в связи с нестабильной ситуацией в России, на Украине и в других странах СНГ. Используя элементы мягкого давления, авторы документа предупреждали, что если Румыния ос
тянется вне НАТО, центрально-европейское пространство будет дезорганизовано, что нанесет ущерб как румыно-венгерским отношениям, так и сотрудничеству в треугольнике Румыния Польша Украине.
Основания для продвижения подобной аргументации на Запад усилились в связи с натовскими бомбардировками Югославии в 1999 г. Если раньше Юго-Восточную Европу вряд ли можно было назвать приоритетом безопасности Запада, то после событий в Косово многое изменилось. Возросло внимание Запада к Румынии, Болгарии, Македонии и, как следствие, возросла уверенность руководства этих стран в укреплении их шансов на вступление в НАТО. Это отразилось в большей требовательности гона их разговора с Западом. Усилилось и практическое взаимодействие, что привело к выдвижению странами Юго-Восточной Европы новых инициатив. В частности, Болгария предложила принять у себя корабли американского 6го флота, базирующиеся в Турции, которая в сентябре 1999 г. пострадала от землетрясения.
Во-вторых, странам-кандидатам удалось добиться от натовских и западных руководителей определенных политических авансов, частично связанных с их позицией в период косовского кризиса, но, несомненно, являющихся результатом рассмотрения более широкого круга факторов. В письме генерального секретаря НАТО X. Соланы румынскому премьер-министру Р. Василе, направленном в марте 1999 г., безопасность Румынии определялась как предмет прямой заботы для альянса. Во время своего визита в Болгарию в ноябре 1999 г. президент США Б. Клинтон заявил, что Болгария могла бы стать членом НАТО в ходе «второй волны» расширения альянса в 2001 г. В тот же момент госсекретарь США М. Олбрайт пообещала всяческую поддержку США в деле приобщения Словакии к западным военно-политическим структурам. Заявления поддержки в адрес стран Балтии неоднократно произносились такими высокопоставленными чиновниками администрации США, как министр обороны У. Коэн и заместитель госсекретаря С. Тэлботт10 Неофициально высказывается мнение, что в интересах стабильности и безопасности можно было бы «простить» некоторым кандидатам невыполнение ряда критериев членства, к которым они могли бы подойти и после вступления.
В-третьих, нужно учитывать политику вновь вступивших в НАТО стран ЦВЕ по продолжению процесса расширения. Они заинтересованы в этом в первую очередь потому, что не хотят оставаться «прифронтовыми» государствами, существовать дефакто на краю нового европейского геополитического разлома. К тому же дальнейшее расширение состава НАТО объективно приблизило бы их к числу традиционных западных членов; в противном случае специфическое положение Польши, Венгрии и Чешской Республики, как «младших среди равных», внутри НАТО будет ощущаться сильнее.
Наиболее активно в поддержку дальнейшего расширения будет, очевидно, выступать Польша. В настоящий момент приоритетными для Польши кандидатами являются Литва (о намерении быть адвокатом которой в НАТО неоднократно высказывался президент А. Квасьневский), Словакия и в меньшей степени Латвия. Польша также будет стремиться к роли дополнительного связующего звена между НАТО и Украиной. Не исключено, что в поддержку приема в НАТО Словакии будет выступать и Прага.
Сказанное не означает автоматизма в принятии скорого решения о дальнейшем расширении. Выбор момента для «второй волны» и отбор кандидатов в принципе можно откладывать еще на достаточно долгий период. Дело здесь не только в ожидаемой негативной реакции России. С этим на Западе могут и не посчитаться, исходя из того, что, согласившись с прецедентом расширения, Москва тем более не пойдет на конфронтационный ответ на следующую волну, несмотря на жесткие нынешние предупреждения. Скорее следует предположить, что сам Запад не заинтересован в форсировании этого процесса. Напротив, ориентированность на НАТО нынешних кандидатов снижает ценность для Запада их членства, которое, кроме того, связано с рядом негативных эффектов и издержек. В этой ситуации особую важность обретают факторы.
Прежде всего, в «первую волну» вошли все наиболее экономически готовые и/или геополитически важные страны ЦВЕ, за исключением Словении и Словакии. Интеграция других стран окажется делом более дорогостоящим и менее нужным. Что бы ни заявлялось о важности Юго-Восточной Европы в пост-косовской ситуации, любая из не вошедших в тройку стран не является приоритетом для всех в НАТО, и это стало вполне очевидно еще в ходе Мадридского саммита Союза.
Конкуренция между членами НАТО за первоочередное включение своих фаворитов (Дания — страны Балтии, Франция — Румыния, Италия — Словения и т.д.), затрудняющая выработку определяющей — американской — стратегии, сочетается с объективной неравноценностью претендентов из разных регионов. Хотя динамика здесь способна меняться, в настоящий момент ситуация на Балканах действительно представляет собой вызов безопасности нынешних членов НАТО (особенно Греции, Венгрии, Италии, Германии), что может требовать более формальной интеграции усилий блока и государств региона, в то время как реальной военной угрозы странам Балтии и балтийским членам альянса нет. Это уже вызвало опасения в балтийских столицах, но поводу того, что их могут отодвинуть в конец очереди. Расставить приоритеты таким образом, чтобы не создать излишних трений с не попадающими в следующую волну кандидатами и не ослабить сплоченность блока, чрезвычайно сложно, и, возможно, откладывание решения является в настоящий момент наилучшим компромиссом.
В нынешней ситуации НАТО может добиваться целого ряда важных целей своей политики по закреплению соответствующей ориентации стран-кандидатов и подготовке условий для последующей интеграции, не связывая себя формальными обязательствами по срокам приема новых членов. Так, после смены правительства Словакии в сентябре 1998 г. Вашингтону удалось, пользуясь картой интеграции в западные структуры, добиться пересмотра правительственных приоритетов военно-технического сотрудничества, в частности, отказа от закупки российской зенитной ракетной системы С300, т. е. облегчить условия собственного выхода на словацкий рынок вооружений. В Румынии и Болгарии реализуются разработанные в сотрудничестве с натовскими и американскими экспертами планы существенных (в Болгарии — двукратных) сокращений вооруженных сил.
Наконец, евроатлантическое направление политики стран ЦВЕ и Балтии в настоящий момент выглядит не единственно результативным. Перед странами-кандидатами в НАТО открыты перспективы, иногда достаточно хорошие, интеграции как собственно европейской, в ЕС и ЗЕС, так и региональной. Оба эти направления являются многообещающими с точки зрения обеспечения безопасности. Членство в ЕС, как это показывает пример той же Финляндии, объективно намного уменьшает потребность в НАТО, хотя и не выступает в качестве прямой военно-политической альтернативы. Региональное сотрудничество по укреплению стабильности, особенно если оно развивается при одновременном непосредственном участии западных стран и России (Балтийский регион), создает новый климат доверия, снижает взаимные опасения и в целом открывает возможность создания в Европе в будущем системы безопасности, не основанной на принципе нато-центризма.
В 90-е гг. страны ЦВЕ и Балтии радикально изменили свою военно-стратегическую ориентацию. Одни государства менее чем за десятилетие проделали путь от Организации Варшавского Договора до членства в противостоявшем ей в годы «холодной войны» блоке НАТО, другие в той или иной мере движутся в этом направлении. Боязнь в отношении России и сохраняющиеся антироссийские настроения, желание формализовать принадлежность к западной цивилизации, отсутствие реальных вне натовских альтернатив обеспечения безопасности (в качестве внутренних причин) наряду со стремлением Запада закрепить поражение СССР в «холодной войне», нежеланием и неумением России посредством диалога со странами ЦВЕ затормозить этот процесс (в качестве внешних факторов) сделали про натовский выбор, логичным и чуть ли не единственно возможным.
При этом роль самих стран ЦВЕ, прежде всего, конечно, вступившей тройки, в расширении НАТО была достаточно заметной, хотя и не определяющей. Целеустремленность политики стран кандидатов, их готовность идти на непростые решения и способность успешно лоббировать свои интересы в ведущих западноевропейских столицах, особенно в США, существенно облегчили задачу сторонников расширения на Западе.
В настоящий момент процесс продвижения стран ЦВЕ и Балтии в НАТО находится на такой стадии, когда дальнейшее расширение становится высоковероятным. Остановить это движение как таковое на практике невозможно, так как против него выступает фактически одна Россия, объективно не способная на жесткий конфронтационный ответ в силу его убийственных экономических и политических последствий для страны.
Вместе с тем ни список стран, попадающих во «вторую волну», ни сам момент расширения пока не определены. Не ясно, пойдет ли процесс по принципу цепной реакции или НАТО будет постепенно включать по 13 страны. Ответ зависит от многих неизвестных, среди которых ситуация в ЦВЕ и особенно на Балканах, ход процесса интеграции ЕС и ЗЕС, положение в России и результативность проводимого ею курса, способность НАТО выработать компромиссные формулы сотрудничества со странами ЦВЕ и развивать партнерство с Россией. Однако один принципиальный момент достаточно очевиден. В обозримой перспективе одни из стремящихся в НАТО стран ЦВЕ будут ее членами, а другие — нет.
В этом контексте у России появляется определенное окно возможностей, которое необходимо использовать для максимального затягивания процесса расширения и ограничения числа первоочередных кандидатов теми странами, чье членство в НАТО наименее провокационно для России по внутриполитическим соображениям. Выигранное время, потраченное, в том числе на обеспечение дальнейшей эволюции НАТО в условиях отсутствия российского военного вызова, будет означать меньший антироссийский акцент в самом факте приема новых членов, а возможно, и появление отсутствовавших ранее альтернатив в виде членства в ЕС и ЗЕС как гарантии безопасности стран-кандидатов. Выигранное «качество» списка позволит минимизировать воздействие проблемы расширения НАТО на демократический процесс внутри самой России.
Проводимая политика могла бы включать усиление взаимодействия с ЦВЕ, налаживание механизмов регионального сотрудничества, институционализацию взаимодействия с Западом, в том числе с НАТО. Возможно, было бы целесообразно в упреждающем плане инициировать диалог (например, в треугольнике EATO ЦВЕ Россия) о дальнейшем расширении. Целью такого диалога было бы рассмотрение возможных вариантов развития: при каких условиях Россия могла бы смягчить свое отношение к расширению и при каких она, скорее всего, вынуждена была бы действовать жестко. Это повысило бы транспарентность, предсказуемость ситуации и снизило остроту проблемы, которая в противном случае встанет вновь со всеми возможными и, не исключено, более серьезными дестабилизирующими последствиями для безопасности в Европе.
Статью подготовила ведущий эксперт-экономист по бюджетированию Ошуркова Тамара Георгиевна. 
