Вопрос о согласованности с этикой возникает в отношении не только экономики, но и политики, эстетических явлений и изучающих эти сферы наук. В каждом из указанных случаев нет непосредственной моральной задачи. Вместе с тем неудовлетворенность положением дел в данных областях часто объясняют как раз нехваткой этического. Однако трудность встраивания этики в собственные пространства названных отраслей деятельности очевидна. И, тем не менее, это - назревшая потребность.
Сферы общества и этика
Указанную трудность отмечали многие мыслители. Так, Михаил Бахтин подчеркивал фундаментальную противоречивость эстетического и этического. А Томас Гоббс показывал, что законы морали не действуют в естественном состоянии и только государство способно заключить общественный договор, превращающий моральные нормы в часть принятых правил и установлений. Отсутствие механизма вхождения этического в теоретическое и отнесенность первого к сфере практического разума (как считал Иммануил Кант) или к духовно-практическому освоению мира (как считал Карл Маркс) также указывают на отмеченную трудность или даже на невозможность нахождения этического измерения теории. Применительно к экономической науке это четко выразил Карл Менгер, справедливо утверждавший, что этическое направление применительно к теоретической части политической экономии означает собой методологическое недоразумение...
Требование этического направления точного учения о народном хозяйстве могло бы означать лишь то, что последнее должно дать нам точное уразумение не просто экономических явлений, но явлений, находящихся под влиянием этических тенденций, или даже лишь тех хозяйственных явлений, которые согласуются с требованиями этики, постулат, который решительно противоречит сущности: теоретического исследования.
Карл Шмитт считал, что в эстетике, политике и экономике разрешаются некоторые противоречия, ставится проблема выбора. В эстетике это выбор между тем, что прекрасно и что безобразно; в политике между другом и врагом; в экономике между тем, что пригодно и что непригодно или рентабельно нерентабельно. В науке, добавим, между тем, что истинно и что ложно. В этике же обсуждается вопрос о том, что есть добро, а что зло. С подобным определением задач этики согласны и другие. Например, Джордж Мур, которого иногда называют Иммануилом Кантом XX века, писал:
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Чтобы определить этику, мы должны установить, что обще всем этическим суждениям и присуще только имто, что в них употребляется некоторое определение хорошее (предикат добро) или его противоположность плохое (предикат зло), которые могут быть приложены как к поведению, так и к другим предметам.
Канта и Мура роднит то, что они оба являются критиками утилитаристской и эвдемонистически-гедонистической этики. Это значит, что они не считают добром лишь то, что ведет к осуществлению практических целей, и то, с помощью чего можно добиться счастья или удовольствия. Они исходят из автономности этики то есть добро хорошо само по себе, потому что оно добро, а не потому, что ведет к успеху, счастью или удовольствию. Это трудный пункт этических воззрений для современного человека, чаще всего понимающего добро именно подобным приземленным образом. Но для Канта и Мура этические принципы универсальны и применимы ко всему. Иначе говоря, сквозь призму дихотомии добра и зла можно исчерпывающим образом рассмотреть и оценить все на свете.
По существу, этический подход к сфере эстетического состоит в том, чтобы, отвечая на вопрос, что прекрасно и что безобразно, соединить его с проблемой: что есть добро, а что зло. В сфере политики возникает потребность совместить проблему идентификации друзей и врагов с моральной оценкой в диапазоне между добром и злом. В сфере науки связать с добром и злом истинность и ложность. Для экономики выбор между пригодным и непригодным также надо поместить в рамки этического разделения добра и зла. Возможно ли это? Некоторые из ответов мы уже видели, некоторые еще только предстоит увидеть, но для простоты приведем их все.
Возможно, но различным образом:
- лишь в практической и духовной сферах, но не в сфере теоретической;
- при историософском подходе к общественной проблематике, при помещении ее в более широкий духовный контекст;
- только тогда, когда между государством и обществом имеется социальный контракт, некоторый социальный порядок, включаясь в который эстетика, политика, наука и экономика получают социальные, культурные, политические, правовые и этические ориентиры.
Положительный ответ исходит из признания этических универсалий, раскрытие которых имеет ряд аспектов. Рассмотрим их в адекватном представленным трем точкам зрения порядке.
Практическая и духовная сферы в отличие от теоретической действительно включаются в систему, где действует этический разум. Так, Кант, следуя разделению практической и духовной сфер, настаивает на способности этики предписывать другим сферам, которые он репрезентирует сферой политики, границы допустимого. Но соглашусь с Борисом Капустиным, что Кант при этом довольствуется лишь оцениванием феноменов политики: Однако поскольку законы морали понимаются как нечто внешнее по отношению к политике (а также к экономике. В.Ф.) и чуждое ее собственным механизмам, постольку упование на осуществление моральных предписаний приходится возлагать на случайное на диковинную и неизвестно откуда берущуюся породу людей, которую Кант называет моральными политиками. А мы могли бы назвать моральными агентами капиталистических отношений, моральными бизнесменами, работниками, бюрократией. Из них одни готовы, как думают многие, снизить норму прибыли ради более гармоничных и социально ответственных действий, другие хорошо работать, а третьи честно регулировать отношения первых двух групп между собой и с обществом.
Историософский контекст был присущ Адаму Смиту. Этот великий моралист (а не только экономист) рассматривал задолго до богатства народов в Теории нравственных чувств альтруистические свойства человека, его склонность к симпатии, сочувствию, способность поставить себя на место другого. В Богатстве народов он исследовал эгоистические чувства, алчность, жадность и показывал, что их носители могут послужить обществу, если направят их в экономику. Смит замечал, что пивовар ценен для нас не тем, что он добр, а тем, что варит хорошее пиво. В романе приваловские миллионы Дмитрий Мамин-Сибиряк показывает заводчика, стремящегося к справедливости на своем предприятии и в силу этого разоряющегося. Социалист-утопист Роберт Оуэн устроил на своей фабрике социалистическое предприятие с развитой социальной инфраструктурой, но это не сделало его более успешным капиталистом. Проблемы социального перераспределения дохода бизнес может решить на выгодных для себя условиях. Например, с помощью благотворительности, освобождающей от налогов.
Или путем лоббирования. Наконец, если слаба нравственность бизнес-сообщества, но сильно право, бизнесмены не могут быть какими угодно. Михаил Ходорковский из заключения пишет о том, что у бизнеса не было ограничителей - не было левой оппозиции, не было социальных рамок, которые создает общество, определяя базовые нормы и границы вседозволенности.
Этика общества выступает как важнейший, но не непосредственный ограничитель. Известны случаи, когда выбирались более эффективные и менее моральные политики. (Пусть некто, раз он хороший семьянин, занимается семьей. А другой - активный политик, хоть и пьяница, - пусть идет в президенты. Это реальный случай выбора в американской политике XIX века). Вернемся к пивовару Смита. Он считал, что такое занятие, как варка пива, обусловленное его собственными интересами, делает пивовара полезным членом общества, если совокупность воль, интересов и качеств в этом самом обществе уравновешивается.
Историософский контекст в конечном итоге позволяет Смиту одновременно говорить о морали общества и об алчности пивовара, которая направляется обществом в полезное русло, ограничивает его своекорыстие для Смита экономическая наука была частью спекулятивной философии, величайшие практики этой науки признавали хрупкость своих построений. В глазах профанов, однако, экономика значит гораздо больше: она заняла место, освободившееся с упадком религии и отсутствием общественного консенсуса в вопросах морали; теперь она все больше занимает политиков, представляется панацеей от всех зол, даже залогом личного удовлетворения.
Из предмета специального, технического, разъяснившего устройство общества так же, как медицина разъясняет устройство человеческого тела, она все больше превращается в самоцель, формулирует цели общества, мотивы действий, побуждения. Моралист Смит ужаснулся бы, увидев это.
Дело, однако, не только в этом. Главное для Смита целостность общества и наличие в нем моральных людей, которые в имеющемся социальном порядке способны морально урегулировать любую проблему. Некоторые исследователи, например Джон Мейнард Кейнс, утверждают, что Смит не говорил о невидимой руке рынка, другие даже считают, что речь у него шла о невидимой руке провидения, о силе Бога, которая приводит божественное создание общество в состояние уравновешенности качеств его членов не посредством государственного вмешательства, а на уровне его собственной деятельности.
По мнению Эдварда Фримана, подъем капитализма на Западе, индустриальная революция, появление социализма и марксизма фундаментально изменили отношения между бизнесом и этикой. Марксистская критика индустриального мира девятнадцатого столетия поставила вопрос о моральной природе доминирующей бизнес-системы. Рабочее движение сделало этот вопрос реальным как для собственников, так и для рабочих, часто насильственно смягчающих это различие.
В наше время значимой фигурой стал американский либерал Джон Роулз, выдвинувший тезис о справедливости как честности. Справедливость предстает у него не только как высшая добродетель власти, но как добродетель всех людей в обществе, и в особенности - обеспеченных слоев. Представители утилитаристской этики говорят, что моральный аргумент применять нельзя, ибо при этом вы претендуете на свою собственную непогрешимость. Но моральные аргументы характеризуют не собственную безупречность носителя морального утверждения (что случается), а укорененную в обществе моральную норму, которая автономна.
Так, Роулз исходит из абсолютной моральной добродетели в американском обществе. Добродетели, не зависящей ни от чего, полностью автономной, честности (люди, конечно, и там не всегда честны, но уличенный в нечестности человек подвергается остракизму). Не справедливость сама по себе, а честность, которая ведет к справедливости, состоящей в согласии общества на максимизацию минимума, как формулирует Роулз, при перераспределении национального дохода. Это означает если вы честны и готовы признать, что риски вашего общества могут и вас бросить на дно жизни, согласитесь на то, чтобы минимальная помощь ущемленным слоям была как можно больше. Подобным образом решается практическая проблема социального государства. Об этической стороне такого вывода я уже писала Роулз призывает хотя бы мысленно разделить судьбу других людей.
Революционный пересмотр экономической науки продолжается при глобализации, которая создает разнообразные формы капитализмов и мешает рассматривать западный капитализм как единый для всех образец. Проблемы этики капитализма ставят и его критики, и те, которые не сомневаются в ценности капитализма, хотя в условиях глобализации и в ситуации появления стран нового капитализма последний нуждается в иной легитимации: Источник нашего несчастья и депрессии, конечно, включает в себя трагическое уменьшение семейной солидарности и других человеческих связей, уменьшение, которое, я думаю, усиливается рыночной экономикой и не делается лучше политическими институтами. Экономические и политические институты нашего времени продукты утилитарной философии счастья. Но, скорее всего, они привели нас к периоду большего несчастья частично из-за бентамовской философии денег. Семья, работа, финансы, место жительства, уменьшение взаимного доверия, веры в прогресс, потеря уважения к публичным авторитетам переходят в идею недостижимости счастья и глобализации локальных несчастий. И ее предел для западного сознанияразочарование в деньгах, обнаружение, что последние являются причиной не только радости, но и боли. Это ощущение настолько сильно, что появились работы, в которых утверждается, что нужны новые парадигмы в экономике, даже рисуется график зависимости счастья от денег вначале прямо пропорциональный их росту, а затем сложно петляющий. Словом, давно известная в России формула, что не в деньгах счастье.
Капитализм сегодня в связи с ростом инноваций и высокими технологиями дает новые возможности свободы от природы (вплоть до биотехнологий), а также от традиционных форм жизни. Усиливает возможности свободы от норм, творческие интенции, распространяющиеся на создание новых нетрадиционных образов жизни. В своем предельном продолжении эти тенденции отрицают капитализм, а вместе с ним и любую другую социальную форму существования людей, делают массовое общество в перспективе единственной реальностью и одиночество людей ее следствием.
Западные и русские ученые, философы, социологи Зигмунд Бауман, Жан Бодрийяр Джон Несбит, Фрэнсис Фукуяма, Владимир Кутырев, Александр Панарин и другие бьют тревогу по поводу того, что экономика знания высвобождает людей не только от природы, но и от общества.
Итогом этого становятся индивидуализированное и потребительское общество, дегуманизированный мир, пост человеческое будущее, преобладание искусственного над естественным. Все вместе они пытаются найти защиту в этике, а также каждый по-своему в коммунитаризме как источнике этики, меритократии, гуманизации, в усилении государства, в национальных корнях, в новых основаниях общественного договора, в здравом смысле, в рациональности и во многом другом. Но мораль и этика как внутренний регулятор стоят на первом месте в этих поисках, обретающих сегодня не консервативный, а революционный смысл.
Основные пути проникновения этики в капиталистическую экономику Имеются несколько путей религиозно-этического влияния на капитализм:
- рутинизация харизматических религиозно-этических идей;
- трансценденция экономики в направлении религиозных или этических идей;
- национальная система политической экономии;
- идеи национальной экономики, построенной на основе собственной идентичности и национализма;
- проникновение этических норм в общество через корпоративную бизнес-этику и рождающиеся в ней автономные этические ценности;
- отделение экономики от общества в качестве инструмента и следование собственным этическим принципам общества.
Реутилизация харизматических религиозно-этических идей
Реутилизация харизматических идей соответствовала рождению капитализма из духа протестантской этики на Западе. Она описана Максом Вебером и освещена в литературе. Этот способ демонстрирует уникальность Запада. В условиях распада средневековой жизни по правилам и перехода к жизни по своей собственной воле, жизни, полной неясности и стремлений к гедонизму, протестантская секта искала пути к спасению перед Богом и нашла их в упорном труде, трудовой аскезе, бережливости. Секта увидела измеритель отношения Бога к человеку без посредничества Церкви в результатах своего труда, в успехе и богатстве, которыми Бог награждает упорный труд.
Харизматические идеи секты рутинизировались, превратились в обыденность теми людьми, которые пытались жить так, как учила секта, независимо от мотивов ее собственных поисков, а также теми, которые нашли в этих идеях путь к осмысленному и привлекательному для них образу жизни. Протестантизм стал мощной христианской конфессией. При рутинизации пафос протестантской этики заменялся ее имманентным вхождением в ткань капитализма. Этика протестантизма стала составной внутренней частью, осью капиталистического накопления и общества в целом, ставшего формой достижения рационального экономического интереса и отказа от грабежа, воровства, войны и других способов нечестной наживы. Эта идеальная модель игнорирует, разумеется, ужасы первоначального капиталистического накопления, трагедию индустриализации и переселения людей в города. Она анализирует генезис цивилизованного капитализма на Западе, для которого потребовалось время.
Современный предмет, который мы называем также, как во времена Лермонтова называли конверт с письмом, написанным орешковыми чернилами. Что это за предмет?
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
