Становление философии как специфической формы осмысления мира относится к VI в. до нашей эры. И это не случайно. Именно в это время в странах Древнего Востока (Индия, Китай и др.), а также в Древней Греции начинается переход от мифологического мировоззрения к понятийно-философскому осмыслению действительности и места человека в ней.
В мифологическом сознании все находится в единстве и не расчлененности. Оно синкретично. Человек не выделяет себя из мира, наоборот, он очеловечивает этот мир, природу. Его сознание антропоморфно. Даже происхождение, становление и существование мира он воспринимает по аналогам с самим собой.
В отличие от мифологии философия базируется на разуме, на понятийном осмыслении мира. Правда, на первом этапе своего развития влияние мифологии было еще велико. И это естественно, ибо философия и зародилась в лоне мифологии. Существенное же отличие философии от мифологии обусловлено целым рядом факторов социального, экономического и духовного характера. Это и переход к веку железа (от бронзы), развитие аграрного и ремесленного производства, возникновение государственных структур и правовых норм в жизни людей, наполнение элементов достоверного знания, которое использовалось в жизни людей и обогащало мировоззрение. Все это, естественно, давало сильный импульс развитию не только восточной философии, но и последующим ее этапам.
Этапы становления философии — это этапы истории человеческого мышления, которое порождает философские проблемы и работает над их решением. Как считал еще Гегель, это имеет большое культурологическое и педагогическое значение. История философии не является компендиумом (сжатым изложением) ошибок и заблуждений. Она дает картину возникновения, становления и развития общественного человеческого разума. И это не случайно. Ибо в философии есть круг проблем, которые иногда называют вечными. Они столь важны и для философии и для жизни, столь глубоки и многогранны, что каждое новое поколение философов воспроизводит их вновь и стремится решить с учетом иных исторических условий и нового уровня развития науки и техники, более высокого, чем он был у предшественников.
Историко-философский раздел учебного пособия предусматривает формирование у студентов убеждения в том, что, осмысливая непреходящие философские понятия, принципы, идеи и законы, они получают бесценную информацию и знания о содержании жизни в соответствующую эпоху.
Утерянные духовные ценности можно вновь обрести только с помощью философии.
Индия
Наиболее древними философскими учениями являются учения, возникшие в Индии и Китае 2 — 3 тысячи лет тому назад.
История индийской философской мысли начинается с вед. Само слово «веда» означает «знание», «ведение». Веды представляют собой обширный комплекс литературных памятников. Их содержание в сочетании с религиозным мировоззрением излагает философские мысли, представления о мире, о человеке и его нравственной жизни.
Древнеиндийская философия развивалась в рамках определенных систем или школ.
Эти системы или школы можно разделить на две большие группы:
1) ортодоксальные, т.е. признающие авторитет вед;
2) неортодоксальные, не признающие авторитет вед.
Большинство из них были ортодоксальными и религиозными. Таковы школы веданта, миманса, санкхья, йога, ньяя, вайшешика. Однако в некоторых школах проявились материалистические тенденции. К неортодоксальным школам относятся джайнизм, буддизм и школа чарваков-локаятиков. Рассмотрим эти учения более конкретно.
Веданта. Это идеалистическое учение. Впервые его систематически развил Бадараяна.
В этом учении можно отметить два различных аспекта:
1) душа и Бог принципиально различны;
2) душа и Бог, в сущности, едины.
Веданта требует, чтобы ученик покорно следовал за учителем, посвященным в мудрость веданты, упражнялся в непрерывном размышлении над ее истинами до тех пор, пока не достигнет непосредственного, и притом постоянного, созерцания истины.
Согласно веданте, связанная со своим телом душа не свободна. Она жаждет чувственных удовольствий и испытывает длинный ряд перевоплощений. Победа над незнанием, порабощающим душу, достигается изучением веданты. Будучи системой объективного идеализма, веданта приводит к мистике, к созерцательности, к отказу от борьбы и к подчинению философских учений религии.
Миманса. Отличительная черта мимансы заключается в том, что она уделила больше внимания вопросам теории познания и логики. Чувственное восприятие рассматривается ею как особый источник знания. Предметы восприятия характеризуются как реальные и обладающие различными объективными признаками. Кроме восприятия, источниками познания считаются: логический вывод, сравнение, авторитетное свидетельство священных книг и признание некоторых не воспринимаемых истин постулатами.
Санкхья. Это очень древняя форма философий в Индии. Основатель санкхья — Капила.
Учение санкхья предполагает два начала: вещественное и духовное. Для объяснения мира исходным санкхья считает понятие о материальной первопричине всех вещей и явлений, в том числе и явлений психических. Первопричина, будучи вещественной, должна вместе с тем быть настолько всепроникающей, чтобы были возможны даже самые тонкие порождения, такие, например, как ум.
Первопричина не может быть порождена никакой предшествующей причиной. Она вечная самопричина, вечная основа всего мира. Философия санкхья главной задачей мудрости считает познание пути и средств, ведущих к полному освобождению человека от страданий и несчастий.
Система йога. Во многом близкой к системе санкхья была система йога. Слово йога означает «сосредоточение». Основателем йоги считается мудрец Патан - джали (предположительно в период II в. до н.э.). В этой системе вера в бога рассматривается как элемент теоретического мировоззрения и как условие успешной практической деятельности, направленной к освобождению от страданий. Среди путей, которые йога рекомендует для освобождения, часть относится к практике аскетизма, часть — к принципам этики, основанной на сочувствии всем формам и видам жизни.
В числе правил йоги содержится ряд рациональных; в известной мере проверенных на опыте предписаний, относящихся к гигиене дыхания, режиму питания и т.п. В систему предписаний йоги входит также и требование поклонения Брахману (Богу). В этом важное различие между йогой и атеистической системой санкхья.
Материалистическая система ньяя. Основателем ньяя считается мудрец Готама (или Гаутама). Наиболее древние тексты этой школы восходят к III в. до н. э. Остальные написаны не ранее, чем в первых веках нашей эры.
Философия ньяя,— это учение о познании, в частности о логическом выводе. Оно развито на основе материалистической теории бытия. Эта теория призвана служить практической задаче: освобождению человека от всех страданий. Она рассматривает источники и методы познания, классифицирует предметы познания и саму реальность.
Истинное знание, согласно, постижимо или через восприятие, или через логический вывод, или с помощью свидетельства (авторитета), или с помощью сравнения. Восприятие обусловлено органами чувств и дает непосредственное знание о предмете. Для логического же познания требуется вычленение признака, неотделимого от познаваемого предмета.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
В целом философия ньяя наивно материалистическая. И по происхождению, и по содержанию она ставит истину в зависимость от реальной природы познаваемых объектов. Предмет существует раньше знания о нем.
Впоследствии в материалистическое содержание этой философии проникли элементы религии и идеалистической психологии.
Система вайшешика. Это наиболее зрелая система древнеиндийской философии, признающая авторитет Вед. Название школы происходит от слова вайшеша, означающего «особенность». Вайшешики при объяснении действительности первостепенное значение придают категории «особенное», специфическому различию субстанций, атомов, душ и т.д.
Вайшешика возникла примерно в V — IV вв. до н.э. Основателем ее считается Канада. Сначала это было учение о бытии (материалистическое учение) и теории атомизма. Впоследствии в круг его интересов были включены проблемы логики.
Цель мудрости вайшешика видит в освобождении человеческого «я» от страдания и зависимости. При этом последняя причина страдания — незнание. Путь к освобождению лежит через знание, т.е. через истинное постижение реальности.
Материальный носитель всех качеств вещей, особенностей, действий, а также причина всего сложного — субстанция. Из различных видов субстанций пять — земля, вода, свет, воздух и эфир — образуют физические элементы, которые сами состоят из вечных, неделимых атомов. Атомы не воспринимаемы чувствами. Об их существовании мы узнаем только посредством вывода. Атомы качественно различны. Качества, в отличие от свойств, рассматриваются как нечто изначальное.
Движение — не качество, а свойство, так как оно передается от одного предмета к другому. В бестелесных субстанциях движения и действия быть не может. Такими субстанциями являются эфир, пространство, время и душа.
Важными для познания категориями система вайшешика считает всеобщее и особенное. Всеобщее реально, находится в самих предметах, но не тождественно с их индивидуальными свойствами. Оно — сущность отдельных предметов. Но если бы существовало только всеобщее, невозможно было бы отличить одну субстанцию от другой, так как каждая субстанция имеет нечто, принадлежащее ей одной. Это и есть особенность. Так как субстанции вечны, то вечны и их особенности.
Впоследствии некоторые учителя этой школы стали утверждать, что все действия атомов восходят к воле высшего существа. Это существо направляет все к моральному очищению. Возникающий мир наделен мировой душой, а все страдающие в нем существа по истечении некоторого повторяющегося цикла освобождаются от страданий. Условие этого освобождения — разрушение мира и существующих в нем соединений атомов.
Со временем религиозная окраска философии вайшешики усилилась. Позднейшие представители этой школы стали рассматривать атомы только как материальную причину мира, а творящей причиной провозгласили Бога.
Наиболее ярким выражением материалистической линии в философии Древней Индии были учение локаята (лок — мир, люди) и чарвака (чарвак — доходчивое слово).
Основные идеи и положения чарваков:
1. Мир материален. Все состоит из четырех элементов — огня, воздуха, воды, земли. Жизнь произошла из материи.
2. Сознание — свойство, присущее телу. Со смертью тела исчезает и сознание. Учение о переселении душ бессмысленно.
3. В элементах, взятых порознь, сознания нет: оно возникает в результате сочетания четырех стихий — огня, воздуха, воды, земли — в человеческом теле. Нет души, отделенной от тела.
4. В теории познания чарваки — сенсуалисты. Существует только то, что воспринимается чувствами. То же, что не воспринимается, не существует.
5. Материализм чарваков был непосредственно связан с их атеизмом. Они отрицали существование Бога. И говорили так: «Огонь горяч, вода холодна и освежающая прохлада утреннего ветерка. Как создано такое различие? Оно происходит от их собственной природы». Не существует ни ада, ни рая. В действительности «рай» — это наслаждение, «ад» — страдания.
6. Этика чарваков требовала счастливой жизни для всех людей. Чарваки критиковали буддистов за воздержанность от удовольствий из-за связанных с ними
страданий: «Они (буддисты) считают, что мы должны отказаться от наслаждений жизни потому только, что они связаны со страданиями. Но какой благоразумный человек бросит неочищенный рис, в котором заключается превосходное зерно, только из-за того, что он покрыт шелухой?».
Материалистические тенденции в той или иной мере проявлялись и в других школах и философских течениях. Прогрессивные идеи древнеиндийской философии нашли свое воплощение в богатой цивилизации, созданной индийским народом, и были восприняты и продолжены народами Востока, античного мира и европейских стран.
Буддизм. В VI — V вв. до н. э. возникает религиозное учение буддизма. Буддизм распространялся среди городских низов, где классовые противоречия были всего острее. Идеология буддизма требовала покорности и примирения и поэтому казалась не опасной для господствующего класса.
Буддизм — одна из мировых религий — находится в одном ряду с христианством и исламом.
Основные положения буддизма:
1. Жизнь исполнена страданий.
2. Существует причина возникновения страданий.
3. Имеется возможность прекращения страданий: существует путь, идя по которому можно избавиться от страданий. Это «угашение» желаний.
Необходимость страдания выводится из обусловленности и взаимозависимости всех событий или фактов. Уже факт рождения неизбежно влечет за собой цепь страданий. Жизнь человека, его стремление к наслаждению обусловлены чувственным опытом и также сопровождаются страданиями.
Мудрецы буддизма учат, что цель познания — освобождение человека от страданий. В основе этики буддизма лежит убеждение в том, что избавление от страданий достижимо не в загробной, а в настоящей жизни. Такое прекращение страданий называется у буддистов нирваной (буквальное значение этого слова «угасание»). Под нирваной буддисты понимают состояние полной невозмутимости, освобождение от всего, что приносит боль; отвлечение от внешнего мира, а также от мира мыслей.
Некоторые положения буддийского учения представляют интерес с философской точки зрения. Таковы учение о всеобщей изменчивости, отрицание существования души как особой сущности и признание наличия лишь потока постоянно сменяющих друг друга состояний сознания.
Вопрос о практических путях этического совершенствования разработан в буддизме очень подробно. Это учение о восьми «добродетелях», которые достигаются теми, кто проходит такой путь. Добродетели состоят в правильном поведении, образе жизни, правильной речи, правильном направлении мысли, сосредоточении или успокоении и невозмутимости.
Успех буддизма был обеспечен тем, что он был «религией спасения». Он вселял в души верующих надежду на то, что повсеместно распространенное страдание может быть побеждено и устранено.
В своем дальнейшем развитии буддизм разделился на ряд школ.
Философия джайнизма возникла в результате развития древних учений мудрецов. Последние в ряду «мудрецов» — Вардхамана, живший примерно в VI в. до н. э., получил прозвище Победитель Джина. А его последователи стали называться джайнистами.
Джайнизм в своей главной части — это этическое учение. Оно указывает путь «освобождения» души от ее подчинения страстям. Цель философии джайнизма — «святость», т.е. особый образ поведения, при помощи которого достигается указанное освобождение. Источником мудрости в джайнизме считается не Бог, а особые святые, достигшие силы и счастья на основе совершенного знания и посредством поведения, вытекающего из этого знания.
Джайнизм как этическое учение опирается на систему знаний о бытии. Согласно этому учению, существует множество вещей, наделенных реальностью. Они обладают, с одной стороны, постоянными (или субстанциональными) особенностями, с другой — случайными, или преходящими, свойствами.
Из неживых субстанций особое значение принадлежит материи (пудгала). Материя выступает или как разделенная на элементы, далее не делимые (на атомы), или как собранная в виде сочетания атомов. Кроме материи, к числу неживых субстанций принадлежат пространство, время, условия движения и покоя.
Основным признаком души джайнизм считает сознание. Степень сознательности в различных душах различна. По своей природе душа совершенна, а ее возможности безграничны: в возможности душе доступны и безграничное знание, и безграничная мощь, и безграничное счастье. Но душа склонна отождествлять себя с телом.
Во всякий момент душа есть результат всей своей прошлой жизни — всех своих прошлых действий, чувств и мыслей. Основная причина, порождающая зависимость души, — ее сильные желания, или страсти. Причина страстей состоит в незнании жизни. Поэтому познание должно освободить душу от материи.
Условие истинного познания — не только доверие к авторитету учителей, но и правильное поведение, правильный образ наших действий.
Освобождение, составляющее цель учения джайнизма, должно привести к полному отделению души от материи. Достигается это путем аскетизма.
О древнейших памятниках философской культуры Индии имеется обширная литература. Однако многие вопросы еще не получили своего освещения, остаются спорными и требуют дальнейшего исследования. Это и вопросы о философском смысле отдельных учений, об их социальной основе, о генезисе философских этических, психологических, социальных категорий и соотношений между ними. В данном разделе рассмотрены лишь некоторые аспекты этих проблем.
Хрестоматийные извлечения
Индийская философия
Артхашастра
Определение философии и ее места среди других наук
«Философия, учение о трех Ведах, учение о хозяйстве, учение о государственном управлении — это науки ... Философия — это сан-кхья, йога и локаята. Исследуя при помощи логических доказательств: в учении о трех Ведах — законное и незаконное, в учении о хозяйстве — пользу и вред, в учении о государственном управлении — верную и неверную политику, философия исследует и сильные и слабые стороны этих наук, приносит пользу людям, укрепляют дух в бедствии и в счастье, и дает умение рассуждать, говорить и действовать. Философия всегда считается светильником для всех наук, средством для совершения всякого дела, опорою всех установлений ... То, что обеспечивает сохранение и благополучие философии, троицы Вед и учение о хозяйстве, есть жезл, управление им есть наука о государственном управлении».
2. Философия чарвака
«Но как можно считать высшее божество источником высшего блаженства, если этот взгляд решительно опровергается чарваками — самыми рьяными безбожниками, последователями учения Бри-хаспати? А с чарваками действительно трудно бороться, ибо в большинстве случаев все люди придерживаются распространенного взгляда:
«Пока живем, да будем счастливы!
Того тут нет, кто не помрет;
Когда же он помрет и в пепел обратится —
Откуда вновь ему явиться?»...
Единственный смысл жизни человека состоит в удовольствиях, поставляемых чувственными наслаждениями. И не следует отвергать ах на том основании, что наслаждения всегда связаны со страданиями. В нашей власти использовать наибольшее число удовольствий и избежать неминуемо сопутствующие им страдания, подобно тому, как человек, захотевший рыбы, берет ее со всеми костями и чешуей и, съев столько, сколько хочет, выбрасывает остальное. Поэтому не следует из боязни страданий отвергать удовольствия, к которым мы склонны. Ведь не перестает же человек высевать рис только из-за того, что имеются нищие, которые будут просить своей доли. А если кто из боязни стал бы пренебрегать очевидным счастьем, то он уподобился бы глупому животному.
Недаром говорится:
«Человек должен отказаться от удовольствий, доставляемых чувственными вещами,
Поскольку они сопряжены со страданиями, — таково наставление глупцов.
Но вот колосья риса, наполненные спелыми белыми зернами, —
Разумно ли выбросить их лишь потому,
что они в пыли и шелухе?»
... Нет никакого ада, кроме страданий, порожденных земными горестями; нет никакого внешнего божества, кроме раджи, существование которого очевидно для всех, и нет никакого другого освобождения, кроме распада тел на элементы.
Согласно учению о тождестве души и тела, в выражениях «я полный», «я тонкий», «я черный» и т.п. «я» и его свойства относятся к одному и тому же субъекту. Выражение «мое тело» употребляется так же иносказательно, как и выражение «голова Раху». Все это излагается еще и так:
«Единственное счастье человека — в достижении чувственных удовольствий.
Адом же называют страдания, порожденные страхом перед шипами и другими земными горестями. Раджа, существование которого очевидно для мира, — вот кто известен как всемогущий, а не что-то потустороннее. Освобождение наступает с распадом тела, а не с достижением священного знания. В этой школе признаются четыре элемента: земля, вода, огонь, воздух. И именно из этих четырех элементов возникает сознание, подобно тому, как при смешении кинвы и других веществ возникает опьяняющая сила».
В выражениях «я полный», «я тонкий» «я» и его свойства относятся к одному и тому же субъекту. А поскольку «полнота» и т. д. связана только с телом, только оно есть душа и ничто иное. Выражение же «мое тело» употребляется лишь иносказательно».
...Нет никакой судьбы (адришта) и т.п. Нам могут возразить: «Если вы отвергаете судьбу, то в мире, лишенном причины, наступает хаос и смятение. Но это возражение несостоятельно. Ибо все в мире совершается в силу внутренней природы (свабхава) самих вещей. Как говорится:
«Жар огня, спокойствие воды, приятное касание ветерка — Кем создано все это многообразие? Все это — проистекает из их внутренней природы».
Обо всем этом Брихаспати говорит так:
«Нет ни небесного рая, ни конечного освобождения, ни души в потустороннем мире.
Нет и воздания за благочестивое соблюдение
предписаний варнашрамы
Агнихотра, три Веды, триданда и посыпание
себя пеплом —
Все это лишь способ прокормления тех,
кто лишен мудрости и трудолюбия.
Если жертвенное животное, закланное в
обряде джьетиштома, попадает на небеса,
То почему же тогда жертвователь не отдает на заклание своего отца?
Если шраддха приносит удовольствие покойникам
То и масло должно усиливать пищу отправляющемуся в путь,
Ведь он мог бы удовлетворяться в дороге шраддхой, совершенной остающимися дома?
Пока человек жив, пусть живет радостно и пьет
гхи, хотя б и взятое в долг.
Когда тело обратится в прах, разве может оно
возродиться вновь?
Если то, что покидает тело, уходит в иной мир,
Почему же не возвращается оно опять, влекомое
любовью к своим близким? Значит, все эти обряды поминовения усопших Лишь способ, установленный брахманами для
своего прокормления.
Ибо нет никакого вознаграждения!
Мошенники, шуты, бродяги — вот кто составлял три
Веды;
Пандиты же чтение их признают священными
заклинаниями джарбхари, турпхари.
В обряде ашвамедха заставляют жену [царя]
держать за ствол коня,
Те же обманщики, которые восхваляют и
подношение даров брахманам,
И употребление в пищу жертвенного мяса жрецами также установлено этими же бродягами».
В Древнем Китае в VIII—VI вв. до н. э., в период формирования и развития рабовладельческого общества, сложились две тенденции в идеологии: консервативная и прогрессивная, мистическая и атеистическая.
В ходе борьбы этих двух тенденций все шире распространялись наивно-материалистические идеи о пяти первоначалах вещей (металле, дереве, воде, огне, земле); о противоположных началах (инь и янь), о естественном пути (дао).
Центральное место занимает учение Конфуция. Он придерживался традиционных религиозных взглядов, согласно которым небо, как верховное божество, диктует свою волю человеку. «Жизнь людей зависит от судьбы, а богатство и знатность происходят от неба», — говорил Конфуций.
В основе философии Конфуция — проблемы воспитания. «Все люди, — отмечал он, — близки друг другу по своей природе, а расходятся между собой в ходе воспитания; «для того чтобы познать новое, необходимо изучать старое»; «учение без размышления бесполезно, а размышление без учения — пустое дело».
Представитель конфуцианства Мэнцзы считал, что человек от рождения добр, ему присущи четыре качества: чувство сострадания, чувство стыда, скромность и умение различать истину и ложь. Но вследствие дурного влияния общества эти качества быстро утрачиваются. Мэнцзы выдвинул идею врожденных знаний.
В развитии философии Древнего Китая важное значение имел даосизм. Это учение Лаоцзы о дао — пути вещей. Основная идея Лаоцзы (VI — V вв. до н. э.) заключалось в том, что жизнь природы и людей не управляется «волей неба», а протекает по определенному пути — дао.
Дао — это естественный закон самих вещей. Вместе с субстанцией «ци» (воздух, эфир) он составляет основу мира.
Согласно Лаоцзы, в мире все находится в движении и изменении. В результате все вещи не только изменяются, но и переходят в свою противоположность. Это необходимость.
Лаоцзы верил, что в соответствии с этим законом справедливость в конечном итоге восторжествует. Ибо самые слабые со временем станут сильными и одолеют тех, кто в настоящее время обладает силой. По его мнению, человек не должен вмешиваться в естественный ход развития. Кто пытается изменить этот ход, подчинить его своим личным интересам, тот неизбежно потерпит неудачу, будет посрамлен.
Лаоцзы выступал против произвола знати, призывал людей отказаться от излишеств и вернуться к первобытнообщинной жизни. В этом непоследовательность его учения.
Одним из видных последователей Лаоцзы был Ян Чжу, живший в IV в. до н. э. Ян Чжу отрицал существование сверхъестественных сил. Он считал, что мир вещей управляется собственными законами и находится в непрерывном изменении. Согласно Ян Чжу, человек отличается от других существ тем, что он самый умный среди животных. Душа человека неотделима от тела, и она исчезает вместе с его смертью.
При жизни человек должен иметь возможность удовлетворять свои потребности, разумно использовать вещи, дабы «сохранить в целости свою природу».
Высший этап в развитии даосизма — это учение Чжуан-цзы (IV — III вв. до н. э.). Чжуан-цзы, как и Лаоцзы, считал, что в мире вещей существует неуловимый естественный закон дао. Согласно этому закону, происходит непрерывное обновление вещей. Чжуан-цзы утверждал, что от мельчайших органических существ в воде — цзы — произошли животные, а от последних — человек.
Единым материальным началом — «ци» — наполнена вся Поднебесная. «Рождение человека, — говорил Чжуан-цзы, — это скопление «ци». Собирается «ци» — возникает жизнь; рассеивается «ци» — наступает смерть; «вместе со смертью исчезает и душа». Человеческое мышление Чжуан-цзы назвал «зеркалом множества вещей».
В его наивно-материалистическом учении немало диалектических суждений:
1) «то, что лишено различия, — утверждал он, — пребывает в том, чему присуще различие»;
2) каждая вещь существует как «это» и как «другое», так как она изменяется с каждым движением, с каждым мигом».
Признавая диалектику действительности, Чжуан цзы вместе с тем абсолютизировал единство многообразного, призывал «слиться» с вечно существующим дао и безразлично относиться к земной жизни. Это положение послужило одним из источников формирования религиозного даосизма в начале нашей эры.
В Древнем Китае, как и в других странах, философская мысль формировалась и развивалась в борьбе материализма с идеализмом. В силу исторических особенностей страны (сохранение родовых и патриархальных традиций, отсталость рабовладельческих общественных отношений) древнекитайские мыслители основное свое внимание уделяли решению социально-этических и политических проблем. Борьба философских течений происходила здесь вокруг понимания дао как пути общественного развития и судьбы человека.
Если мыслитель понимал дао как естественный путь, он примыкал к материализму; если же понимал его как божественный путь, он проповедовал идеалистическое учение.
Хрестоматийные извлечения
Лао-цзы
О природе дао
«... Дао бестелесно и лишено формы, а в применении неисчерпаемо. Оно глубочайшее, оно кажется праотцем всего сущего. Если притупить его проницательность, освободить его от беспорядочного состояния, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю, чье оно порождение. Я лишь знаю, что оно существовало прежде первых императоров.
Небо и земля не обладают жэнь и относятся ко всему сущему, как к траве и животным.
Превращения бестелесного, невидимого дао бесконечны и вечны. Дао — глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения — корень неба и земли. Оно и мельчайшее, и бесконечное, а его действие неисчерпаемо.
Вот вещь в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О лишенная формы! Однако стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени, но если попытаться выразить ее, то обозначу ее иероглифом дао; если же попытаться дать ей имя, то я назову ее Великое,,. Великое — оно в бесконечном движении. Находящееся в бесконечном движении не достигает предела. Оно и беспредельно, и возвращается к своему истоку. Велико дао, велико небо, велика земля, велики также и государи...
Человек следует земле. Земля следует небу. Небо следует дао, а дао следует естественности...
... Дао рождает единое. Единое рождает два начала: инь и ян. Два начала рождают третье. Третье порождает все сущее. Все существа носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию...
Если управлять Поднебесной, следуя дао, то злые духи не будут вредить людям. И не потому, что злые духи перестанут творить зло, а потому, что содеянное ими не сможет принести людям вред.
Диалектические идеи
Когда все люди узнают, что красивое красиво, появляется и безобразное. Когда узнают, что доброе добро, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое существуют в сравнении друг с другом, высокое и низкое друг к другу склоняются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом.
Превращение в противоположное — это движение дао. Слабость есть способ действия дао. Все сущее в мире рождается из бытия ... А бытие рождается из небытия.
О познании
Нужно сделать свое сердце предельно беспристрастным, твердо сохранять покой. Поскольку все сущее изменяется само собой, нам остается лишь созерцать его возвращение к корню... Возвращение к прежнему корню называю покоем, а покой называю возвращением к сущности. Возвращение к сущности называю постоянством. Знание постоянства называется достижением ясности, а незнание постоянства приводит к беспорядочности и бедам. Знающий постоянство становится совершенным...
Знающий людей — мудр, знающий себя — просвещен.
Не выходя за ворота, можно знать о делах Поднебесной. Не выглядывая в окно, можно видеть естественное дао. Чем дальше идешь, тем меньше познаешь. Поэтому совершенно мудрый не ищет знаний, но познает все; не выставляет себя напоказ, но всем известен; не действует, но добивается успеха...
Знающие не говорят, говорящие не знают.
Знающий не доказывает, доказывающий не знает.
В древности умевший служить дао не просвещал народ, а делал его глупым. Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление страной при помощи знаний приносит стране несчастье, а без применения их приводит страну к счастью.
Мудр тот, кто имеет знания и делает вид, что не знает. Глуп тот, кто не имея знаний, делает вид, что знает»..
Конфуций
О небе и судьбе
«... Благородный муж испытывает три страха: перед небесной, судьбой, перед великими людьми и перед словами мудреца. Мелкие люди не знают небесной судьбы и не боятся ее, неучтиво обращаются с великими людьми и презрительно относятся к словам мудреца.
Все первоначально предопределено судьбой, и тут ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Бедность и богатство, награда и наказание, счастье и несчастье имеют свой корень, создать который сила человеческой мудрости не может...».
Этические положения
Ученик Цзы Гун спросил учителя: «Можно ли одним предложением выразить правило, которому необходимо следовать всю жизнь?» Учитель ответил: «Можно. Чего не желаешь себе, того не делай и другим».
Ученик Ю-цзы сказал: «Почитание родителей и братская любовь — основа жэнь».
Конфуций сказал: «Среди благородных могут встречаться и не проявляющие жэнь, но среди низких людей не может быть проявляющих Жэнь».
Конфуций сказал: «Почтительным сыном можно назвать лишь того, кто при жизни отца с почтением наблюдает его поступки, а после Смерти следует примеру его деяний и в течение трех лет не изменяет порядков, заведенных отцом».
Конфуций сказал: «Благородный муж думает о долге, а мелкий человек о выгоде»...
О предмете и способах достижения знания. Методы обучения
Учитель сказал: «По природе все люди сходны между собой, привычки и воспитание делают людей отличными друг от друга... Лишь высшая мудрость и крайняя глупость неизменны». («Луньюй, ил. «Янхо»)...
Конфуций сказал: «Высшее знание — это врожденное знание. Ниже знания, приобретенные учением. Еще ниже знания, приобретенные в итоге одоления трудностей. Наиболее ничтожен тот, кто не желает извлекать поучительного урока из трудностей»...
Если только учиться и не стремиться к размышлениям, то от этого мало будет проку. А если только размышлять и не учиться, то это приведет к возникновению сомнений и непостоянства.
Конфуций сказал: «Человеку, наделенному способностями сверх обычного, можно сообщить глубокие и высокие принципы.
Но человеку со слабым умом нельзя сообщать высоких и глубоких принципов».
Философия в Древней Греции и Древнем Риме
Наивысшего расцвета философия древности достигла в Древней Греции и Древнем Риме. Она «выросла» из мифологии, из сопоставления мифов с реальной жизнью, по мере усиления рациональных мотивировок в реальной жизни рабовладельческого общества античного мира.
Философия рабовладельческого общества развивалась как мировоззрение боровшихся между собой имущих классов. Демократические силы вели борьбу против рабовладельческой аристократии, а также против религиозно-мифологических и идеалистических представлений о мире. В этой борьбе сложились две основные тенденции в развитии философии — материализм и идеализм.
Первые философы древности были наивными материалистами и стихийными диалектиками. Развитие философии происходило в тесной связи с математикой, астрономией и другими областями естественнонаучных знаний, а ее достижения были всегда связаны с конкретными философами. Этот период обычно называют досократовским, а философов — досократиками. К нему относятся милетская школа, Гераклит Эфесский, элейская школа, Пифагор и пифагорейцы, Эмпедокл и Анаксагор, древнегреческие атомисты — Левкипп и Демократу (VI—V вв. до н. э.).
Первая наивно-материалистическая и стихийнодиалектическая школа древнегреческой философии — это милетская школа, представленная Фалесом (ок. 625— ок. 547 до н.э.), Анаксимандром (ок. 610— после 547 до н.э.) Анаксименом (VI в. до н.э.). Название она получила по имени г. Милета в Ионии (западное побережье Малой Азии), процветавшего в VI в. до н. э. экономического центра.
Милетские философы были стихийными материалистами. По их мнению, «первоначало» всех предметов и явлений природы заключается в чем-то определенно-телесном. Для Фалеса таким «первоначалом» является вода, для Анаксимандра — апейрон (неопределенное и беспредельное первосвященство), для Анаксимена — воздух. И хотя в их взглядах о первоначале и закономерностях сущего сказываются пережитки мифологических представлений, доминирующим все же постепенно становится собственно-теоретическое мышление. Вода, по Фалесу, — это не просто вода, а жидкое начало вообще; апейрон, по Анаксимандру, уже несводим к какому-либо виду материи, а воздух в понимании Анаксимена отличается от воды, как ее понимал Фалес, более подвижными и менее ощутимыми свойствами. Милетские материалисты поднялись выше видимости и за многообразием явлений усмотрели первоначало сущего, которое не возникает и не уничтожается, а сохраняется навеки.
Представители милетской школы объявили природу свободной от вмешательства сверхъестественных сил и существ, высказали догадку о вечности материального первоначала, указали на то, что явления мира подчиняются внутренне им присущему своеобразному порядку (закономерности), а не прихоти богов. Они искали естественные причины происходящих процессов в природе, а не вне ее, и стремились рационально обосновать свои утверждения.
Для милетских философов мир — это прекрасный и стройный порядок (космос), живое целое, которое человек созерцает, постигая силой своего мышления его сущность, общую закономерность, создавая единую картину мира.
В отличие от своих предшественников — Фалеса, Анаксимена и Анаксимандра, у которых философская проблематика еще не полностью выкристаллизовалась из натурфилософии, — Гераклит (кон. VI нач. V в. до н.э.) ставил и решал собственно философские проблемы. Поэтому его материализм носил более обобщенный характер. Материальным первоначалом всего сущего он считал первоогонь, стихию, которая представлялась древним грекам наиболее тонкой, легкой и подвижной. Путем сгущения из огня появляются все вещи, а путем разрежения в него возвращаются. Этот мировой огонь, по Гераклиту, «мерами вспыхивает и мерами потухает», периодически охватывая весь мир. Мир не создан никем из богов или людей.
Гераклит — диалектик. Диалектика у него — это концепция непрерывного изменения, которое мыслится им в пределах материального космоса и в основном является круговоротом вещественных стихий — огня, воздуха, воды и земли. Все течет, все изменяется, в одну реку нельзя войти дважды, поскольку в каждый момент она все новая и новая.
Диалектике Гераклита присущи идеи становления, единства и борьбы противоположностей, совпадения абсолютного и относительного. Обращая внимание на источник изменения и развития, Гераклит по-прежнему оставлял в тени проблему поступательности развития. Его мысль была сосредоточена в основном на повторяемости и круговороте. Он еще не ставит проблемы скачкообразности процесса развития вещей и явлений, перехода одного качества в другое, в свою противоположность.
В теории познания Гераклит начинал с сенсуализма (от лат. sensus — восприятие, чувство). Глаза и уши — лучшие для него учителя. Но если душа грубая, то глаза и уши — «плохие свидетели», поскольку природа «любит скрываться». Это значит, что познание природы большинству людей дается нелегко. И только мышление воспроизводит природу всего и приводит к мудрости, т.е. к знанию всего обо всем. Все желающие говорить разумно должны опираться на всеобщее, а умные — не спешить со своими заключениями. Многознание не научает быть мудрым.
Гераклит учил о совпадении судьбы, необходимости и разума, развивая учение о единстве противоположностей. Его диалектика наивна, но правильна, разработана в общей форме и не дошла до частностей.
Гераклит — первый греческий философ, вышедший за рамки чисто натуралистических построений мистики чисел и религиозно-этических исканий. Он сделал во многом успешную попытку определить единую объективно-логическую закономерность, лежащую в основе всякого процесса и состояния. Великий эфесец стремился разработать элементарную теорию познания и использовать философские выводы для объяснения ряда частных, физических, политических, этико-религиозных и социальных проблем своей эпохи.
Философы элейской школы (от г. Элея) — Парменид (р. ок. 540 или 520 до н.э.), Зенон из Элеи (ок. 490—430 до н.э.), Мелисс Самосский (V в. до н. э.) впервые противопоставили мышление чувственно-воспринимаемому, подметили неустойчивость, текучесть человеческих ощущений и чувственного бытия. Они отводили главную роль в познании мышлению. Философы этого течения впервые попытались выработать понятие единого бытия и сделали его основой философствования. Единое бытие понимается у них как непрерывное, неизменное, нераздельное, одинаково присущее в каждом мельчайшем элементе действительности. Оно исключает любую множественность вещей в их движении (апории Зенона).
Отрицая существование отдельных вещей и отвергая возможность движения, элейская школа впервые продемонстрировала тупик, в который попадает мысль, оторванная от практики, выходящая из-под контроля опытного знания. Не случайно, поэтому Платон называл элеатов «не подвижниками», а Аристотель — «не физиками». Вместе с тем попытки философского решения вопросов, поднятых элейскими мыслителями, сыграли важную роль в формировании философии Демокрита, Платона, Аристотеля.
Основная философская направленность пифагорейцев состояла в философии числа. Этим они резко отличались от других школ. Пифагорейцы обращали основное внимание не на предметы и явления, а на их оформление, арифметически-геометрическую структуру, которую они тут же соединяли с акустикой и астрономией, делая в этих областях открытия, и подчиняли музыке даже грамматику. Это величайший вклад в сокровищницу мировой науки и философии. Не случайно возникновение математического естествознания в Новое время философски было связано с идеями Пифагора.
Идеи пифагорейцев оказались чрезвычайно «живучими» не только в пределах самого античного мира, но и во всех последующих культурах, вплоть до современной теософии и антропософии.
Весьма контрастными фигурами рассматриваемого периода выглядят древнегреческие философы Эмпедокл (ок. 490 — ок. 430 до н.э.) и Анаксагор (ок. 500—428 до н.э.).
Античная биографическая традиция представляет нам Эмпедокла оратором и государственным деятелем, вождем демократической партии и в то же время — врачом и чудотворцем шаманско-знахарского типа.
Эмпедокл считал элементами материи («корнями всего сущего») четыре первовещества — землю, воду, воздух и огонь, а движущими силами — любовь (силу притяжения) и вражду (силу отталкивания). Когда любовь преобладает над враждой, все разнородные элементы соединяются и, в конце концов, сливаются, образуя единый бескачественный шар. При преобладании вражды элементы все более разъединяются, и в конечном итоге мир распадается, материя приходит в рассеянное, распыленное состояние, при котором мельчайшие частицы элементов существуют обособленно. Таким образом, мир, по Эмпедоклу, представляет собой то полное единство, то бессвязную множественность, и это чередование происходит до бесконечности.
Анаксагор также был сторонником материализма и вместе с Эмпедоклом придерживался учения о неразрушимых элементах, семенах вещей (гомеомериях). Однако количество их он считал бесконечным и бесконечно делимым. Анаксагор тем самым предвосхитил современное математическое учение о бесконечных множествах, в которых часть может быть не только конечной, но и бесконечно малой.
Анаксагор был первым ученым, давшим правильное объяснение солнечных и лунных затмений.
Вершиной античного материализма стала атомистическая концепция Левкиппа (V в. до н.э.) и Демокрита (460 — 370 до н. э.). Они являются основоположниками концепции о космических вихрях, порождающих бесчисленные миры. Демокрит утверждал, что все существующее состоит из атомов и пустоты. Пустота столь же реальна, как и атомы, и является необходимым условием их движения. Большое место в учении Демокрита занимали этические и социальные проблемы. Наилучшей формой государственного устройства он считал демократический полис. Необходимым условием сохранения демократии являются нравственные качества граждан, прививаемые в результате воспитания и обучения. Цель жизни Демокрит видел в хорошем расположении духа, которое не тождественно чувственному наслаждению и означает безмятежное и счастливое состояние, когда человек не подвержен действию страстей и страха. Наивысшая доблесть, по Демокриту, — безмятежная мудрость.
Второй период связан с деятельностью выдающихся греческих философов Сократа, Платона и особенно Аристотеля, взгляды которого явились вершиной античной философии.
Критически относясь к философии своих предшественников, Сократ (ок. 470 — 399 до н.э.) обратился к анализу человеческого сознания и мыслительной деятельности. Сократ — объективный идеалист. Смысл его философского учения состоял в признании действия родовых сущностей в окружающей действительности, реальности универсального разума, разума вообще.
Основным для Сократа было стремление к непосредственному созерцанию закономерностей природы и жизни людей, высвобождению философии от мистицизма. Он считал достойным внимания изучение роли общего разума в практических целях — для объяснения наглядно видимой целесообразности и возможной необъяснимой ссылки на случайность.
Нравственные позиции Сократа были далеки от благочестия. Он считал, что добродетель есть знание или мудрость, что знающий доброе обязательно и поступает по-доброму, поступающий же по злому или не знает, что такое добро, или творит зло в целях конечного торжества добра. Безусловно, случаи аморального поведения были известны и Сократу (расхождение правильного знания и плохого поведения), но он не допускал противоречия между разумом и поведением, доказывая цельность человеческой личности.
В области политики Сократ критиковал все формы правления — монархию, тиранию, аристократию, плутократию и демократию, если они основывали свою деятельность на несправедливости. Он противопоставлял мнение одного лучшего сумбурному и безнравственному мнению большинства и возражал против выборной системы лишь потому, что выборы сами по себе отнюдь не обеспечивают, по Сократу, появление лучших людей у власти. Рабство было для Сократа не экономической категорией, а лишь нравственной. «Раб» как понятие, по его мнению, прилагается к тому, «кто не знает прекрасного, доброго, справедливого».
Сократ вошел в историю античной философии как глубокий, независимый мыслитель, бескорыстный искатель истины.
Идеи Сократа получили свое дальнейшее развитие в философии Платона (428 или 427 до н.э. — 348 или 347), которого считают родоначальником последовательной философской системы объективного идеализма. Из его учения следует, что лишь мир идей представляет собой истинное бытие. Конкретные же вещи — это нечто среднее между бытием и небытием — они только тени идей. Последние же истолковываются Платоном как идеальные образы, образцы для чувственно воспринимаемого мира вещей. «Отделив» идеи от их носителя — человеческого разума, мозга реальных людей, Платон объявил мир идей божественным царством, в котором до рождения человека пребывает его бессмертная душа. Когда душа попадает на грешную землю, где, временно находясь в человеческом теле, как узник в темнице, она «вспоминает» о мире идей. Поэтому и познание у Платона есть воспоминание душой своего неземного существования.
Платон считал, что чувства обманывают человека, советовал для познания истины «закрыть глаза и заткнуть уши» и довериться вспоминающей о своем божественном прошлом душе. Он соединил объективный идеализм с диалектическим методом философских рассуждений: диалектикой единого и многого, тождественного и иного, движения и покоя. Для философии природы Платона характерна ее связь с числовой символикой. А последняя трактуется как управительница мира чувственных данных. Разработанная Платоном диалектика понятий, несмотря на ее идеалистический характер, имела неоценимое значение для последующего развития диалектической логики, теории познания.
Все произведения великого философа написаны в форме диалогов, в которых применяется метод выяснения истины посредством полемики, спора, столкновения противоположных мнений. Положительное значение этого метода состояло в том, что путем обнаружения и устранения противоречий в суждениях совершенствовалось само мышление, вырабатывалось умение последовательно, доказательно мыслить.
С именем Платона связана идеалистическая линия в философии, которая проходит через всю ее последующую историю.
Крупнейшим представителем древнегреческой философии является Аристотель (384—322 до н. э.). В своих смелых, широких обобщениях он объединил весь научный опыт Греции того времени. Аристотель был величайшим мыслителем и энциклопедистом древности. Он занимался вопросами естествознания, философии, логики, истории, политики, этики, литературы. Энгельс отмечал, что Аристотель, являясь самой универсальной головой среди греческих мыслителей, «уже исследовал существеннейшие формы диалектического мышления».
Аристотель первым дал развернутую критику платоновского учения об идеях. (Именно ему и приписывают изречение: «Платон мне друг, но истина дороже!») Он показал несостоятельность платоновского учения о мире идей, определяющего якобы мир вещей. Однако Аристотель не создал последовательной философии. Для его философских взглядов характерно колебание между материализмом и идеализмом, диалектикой и метафизикой. Он считал, что материя существует вечно, что она неповторима и неуничтожима. Природа находится в постоянном движении. Движение всегда было и будет во всякое время. В ряде случаев он обращал внимание на единство движения и покоя, возникновения и уничтожения, роста и качественного изменения.
Вместе с тем Аристотель не отбрасывал, а развивал идеалистические и метафизические положения, полагая, что материя содержит в себе лишь возможность бытия. Чтобы эта возможность превратилась в действительность, она должна соединиться с формой, которая имеет своей первопричиной мировой разум — Бога. Материя, таким образом, у Аристотеля выступает как пассивный материал.
Следовательно, в учении Аристотеля тесно переплетаются идеалистические и материалистические положения, диалектические и метафизические мысли. Его философия оказала огромное влияние на последующее развитие передовой общественной мысли.
Третий период в развитии античной философии (конец IV—II вв. до н. э.) эллинистический. В отличие от классического периода он характеризуется появлением новых школ и философских систем: перипатетической и эпикурейской школы, скептицизма.
Выдающимися мыслителями этого периода признаны Геофраст, Карнеад и Эпикур.
Перипатетическая школа создана учениками и последователями Аристотеля и была призвана развивать основные тенденции его учения.
Так, Теофраст (ок. 370—288 до н. э.) сделал ряд существенных дополнений к логике Аристотеля. Он предвосхитил операцию квантификации предикатов, пополнил систему модусов, собрал многочисленные сведения о ранних философских школах.
Карнеад (214—129 до н. э.) развивал теорию познания и этику. Рассуждая о критериях истины, он выступал против догматиков, разрабатывал учение о вероятности. Отрицая существование абсолютного критерия истины, он критиковал стоическое учение о «постигающем впечатлении» как средстве адекватно представить предмет и учил об «убедительном впечатлении», допускающем проверку, но не дающем возможность твердо отличить истинное впечатление отложного.
Эпикурейская школа — это, прежде всего материалистическое, атомистическое учение Древней Греции.
Эпикур (341 — 270 до н.э.) считал знание самостоятельной ценностью. А цель философии усматривал в обеспечении безмятежности духа, свободы от страха перед смертью и явлениями природы. Источником знания он считал чувственные восприятия. Все заблуждения, по его мнению, возникают вследствие ошибок нашей мысли.
Эпикур воспринял атомистическое учение Демокрита, дополнив его гипотезой о самопроизвольном отклонении атомов в их движении (благодаря этому и образуются различные тела). Он признавал существование бесконечного числа миров в безграничном пространстве, миров, состоящих из бесконечного числа не возникающих и неисчезающих атомов.
Душа, по Эпикуру, тоже состоит из тонких и рассеянных по всему телу атомов и похожа на ветер. Любые возникшие тела со временем разлагаются, а вместе с ними разлагается и их душа. Но «смерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, но нас уже нет».
Философия Эпикура оказала большое влияние на последующее развитие всей европейской философии.
Скептицизм — это гносеологическая позиция, в основе которой лежат недоверие к любым определенным взглядам и представлениям и сомнение в существовании истины и возможности ее критерия. Крайняя форма скептицизма граничит с агностицизмом, т.е. отрицанием познаваемости предметов, явлений и процессов реальности.
Вместе с тем, преувеличивая роль относительности наших знаний, процесса познания, скептицизм играет положительную роль в преодолении различных форм догматизма и в постановке ряда познавательных проблем, хотя он и не в состоянии их разрешить.
В развитии скептицизма различают три периода: ранний скептицизм, основателем которого был Пиррон (ок. 360 — ок. 270 до н.э.), скептицизм, развивающийся в платоновской Академии, и поздний.
В известном смысле можно говорить и о становлении нового этапа скептицизма, касающегося современного понимания общественного развития, философии знания, науки.
Четвертый период в развитии античной философии (I в. до н.э.) — это преимущественно римская философия. В ней, как и в третьем периоде, можно выделить три относительно самостоятельных направления: стоицизм (Сенека, Марк Аврелий), эпикуреизм (Тит Лукреций), поздний скептицизм (Секст Эмпирик).
Согласно стоикам, мир (космос) находится в бесконечной пустоте как одушевленное сферическое тело, разумное существо, организующее все свои части в целесообразное целое. Реально существуют только тела. В едином мире самом по себе различались два начала — пассивное и активное: «бес качественное вещество», или «субстанция», и «всепроницающий логос», или «Бог». Саморазвитие мира происходит циклически. Каждый цикл кончается превращением всего в огонь, т.е. воспламенением. В начале каждого нового цикла «творческий огонь» порождает четыре первоосновы: огонь, воду, воздух и землю, а из них — все тела в мире.
Конечная цель человека — счастье — определяется стоиками как жизнь согласно природе, логосу. Только такая жизнь добродетельна. Добродетель определяется ими как разумение, знание о добре и зле. Добро — это единственное благо, а порок — единственное зло. Все остальное считается безразличным, так как может содействовать и пороку, и добродетели.
Этический идеал стоиков — мудрец, достигший добродетели и бесстрастия, не зависящий от внешних обстоятельств. Он действует в согласии с природным законом, т.е. добровольно следует судьбе.
В становлении эпикуреизма можно выделить три этапа в соответствии с периодами развития школы Эпикура. К первому этапу относится творчество самого Эпикура и его ближайших друзей, например Метродора из Лампсака и др. Второй — охватывает греко-римский мир. Третий период развития эпикурейской школы связан с римским рабовладельческим обществом.
Наивысшего расцвета эпикуреизм достиг в I в. до н.э. в творчестве Тита Лукреция. По некоторым источникам, эпикуреизм существовал в Риме до начала VI в. до н.э. Правда, в конце I в. до н.э. эпикурейская школа была запрещена императором Доминианом. Однако эпикуреизм и после этого сохранил свое влияние. Эпикурейская школа была восстановлена императором Марком Аврелием во второй половине II в.
Широкое распространение эпикуреизма в римском обществе привело к искажению сущности этого учения. Представители высших слоев общества восприняли из огромного научно-философского наследия Эпикура лишь отдельные стороны его этического учения, да и то в извращенном виде. Идеи Эпикура были истолкованы ими как призыв к неограниченному наслаждению.
Идеи позднего скептицизма систематизировал Секст Эмпирик. Его основные работы «Пирроновы основоположения» и трактат «Против ученых» — главные источники наших сведений о скептицизме античности. В своих трудах он утверждает, что скептики ищут истину и что ни одно из борющихся мнений не стоит выше другого по достоверности. Все они равны в отношении достоверности и недостоверности.
Секст Эмпирик систематизировал аргументы в пользу воздержания от суждений. Доводя скептицизм до его логического завершения, он не считал бесконечными и все скептические аргументы против возможности знания.
Философия древних, и особенно греков, имела и имеет большое значение для всей последующей философской мысли, ибо в ее многообразных формах содержались истоки почти всех позднейших философских школ и направлений. Именно это позволяет нам сказать, что древние греки и сегодня остаются нашими учителями.
Хрестоматийные извлечения
Семь мудрецов
Состав «Семи мудрецов», так же, как и атрибуция отдельных изречений в различных источниках, варьируется (всего 17 имен в различных комбинациях); неизменное ядро составляют: Фалес, Биант из Приены, Питтак из Митилоны, Солон Афинский. В каноне «Семь мудрецов», составленном в четвертом веке до нашей эры Деметрием Фалерским (которому принадлежит самый древний из сохранившихся сборников изречений «Семь мудрецов»), к ним добавлены Клеобул из Линда, Периандр из Коринфа и Хилон из Лакедемона.
Фалес из Милета
Итак, Фалес (по согласному утверждению и Геродота, и Дури да, и Демокрита) был сын Эксамия и Клеобулины из рода Фелидов, а род этот финикийский, знатнейший среди потомков Кадма и Аге нора. Он был одним из семи мудрецов, что подтверждает и Платон; и когда при афинском архонте Дамасии эти семеро получили именование мудрецов, он получил такое имя первым (так говорит Деметрий Фалерский в «Перечне архонтов»)
Некоторые полагают, что он первый стал заниматься астрономией, предсказывая затмения и солнцестояния (так утверждает Евдем в «Истории астрономии», и за это им восторгаются Ксенофан и Геродот; о том же свидетельствуют Гераклит и Демокрит). Некоторые же утверждают также, что он первый объявил душу бессмертной (в их числе поэт Херил). Он первый нашел путь солнца от солнцестояния до солнцестояния; он первый (по мнению некоторых) объявил, что размер солнца составляет одну семьсот-двадцатую часть солнечного кругового пути, а размер луны — такую же часть) лунного пути. Он первый назвал последний день месяца «тридесятым». Он первый, как говорят иные, стал вести беседы о природе...
... Можно думать, что и в государственных делах он был наилучшим советчиком.
Так, когда Крез пригласил милетян к союзу, Фалес этому воспротивился и тем самым спас город после победы Кира. Впрочем, в повествовании Гераклита он сам говорит, что жил в уединении простым гражданином. Некоторые полагают, что он был женат и имел сына Кибисфа, некоторые же что он оставался неженатым, а усыновил сына своей сестры; когда его спросили, почему он не заводит детей, он ответил: «Потому что люблю их»; когда мать заставляла его жениться, он, говорят, ответил: «Слишком рано!», а когда она подступила к нему повзрослевшему, то ответил: «Слишком поздно!». А Иероним Родосский (во II книге «Разрозненных заметок») Сообщает, будто, желая показать, что разбогатеть совсем не трудно, он однажды в предвидении большого урожая оливок взял внаем все масло давильни и этим нажил много денег.
Началом всего он полагал воду, а мир считал одушевленным и полным божеств. Говорят, он открыл продолжительность года и разделил его на триста шестьдесят пять дней.
Учителей он не имел, если не считать того, что он ездил в Египет и жил там у жрецов. Иероним говорит, будто он измерил высоту пирамид по их тени, дождавшись часа, когда наша тень одной длины с нами. Жил он и у Фрасибула, милетского тирана (как сообщает Миний).
... В писаниях его (по словам Лобона Арносского) не менее 200 стихотворных строк. А на статуе его надпись такая:
Град ионийский Милет вскормил и воздвигнул Фалеса,
В мудрости старшего всех, в звезды вперяющих ум.
Из песенных присловий ему принадлежат такие:
Многая речь на устах — еще не залог разуменья.
Мудрость единую знай, единого блага ищи.
Только этим ты и свяжешь празднослове языки.
А изречения его известны такие:
— Древнее всего сущего — Бог, ибо он не рожден.
Прекраснее всего — мир, ибо он творение Бога.
Больше всего — пространство, ибо оно объемлет все.
Быстрее всего — ум, ибо он обегает все.
Сильнее всего — неизбежность, ибо она властвует всем.
Мудрее всего — время, ибо оно раскрывает все.
Он сказал, что между жизнью и смертью нет разницы. «Почему же ты не умрешь?» — спросили его. «Именно поэтому», — сказал Фалес. На вопрос, что возникло раньше, ночь или день, он ответил: «Ночь — раньше на один день». Кто-то его спросил, можно ли скрыть от богов дурное дело. «Ни даже дурное помышление!» — сказал Фалес.
Один прелюбодей сказал ему: «Разве я клялся не блудить?» Фалес ответил: «Прелюбодеяние не лучше клятвопреступления».
Его спросили, что на свете трудно? — «Познать себя». Что легко? — «Советовать другому». Что приятнее всего? — «Удача». Что божественно? — «То, что не имеет ни начала, ни конца». Что он видел небывалого? — «Тирана в старости». Когда легче всего сносить несчастье? — «Когда видишь, что врагам еще хуже». Какая жизнь самая лучшая? — «Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Кто счастлив? — «Тот, кто здоров телом, восприимчив душою и податлив на воспитание».
Он говорил, что о друзьях нужно памятовать очно и заочно; что надобно не с виду быть пригожим, а с норову хорошим. «Не богатей дурными средствами, — говорил он, — и пусть никакие толки не отвратят тебя от тех, кто тебе доверился». «Чем поддержал ты своих родителей, — говорил он, — такой поддержки жди и от детей». А разливы Нила, сказал он, бывают от того, что пассатные ветры встречным напором преграждают ему течение.
Аполлодор в «Хронологии» пишет, что родился Фалес в 1-й год 39-й олимпиады, прожил семьдесят восемь лет (или, по словам Сократа, девяносто) и скончался в 58-ю олимпиаду. Таким образом, жил он при Крезе, для которого отклонил течение Галиса, чтобы перейти реку без мостов.
Умер Фалес, глядя на гимнастические состязания, от жары, жажды и старческой слабости. На гробнице его написано:
Эта гробница мала, но слава над ней необъятна:
В ней пред тобою сокрыт много-разумный Фалес.
Есть и у нас о нем такие стихи в книге сборника «Эпиграммы, или все размеры»:
Солнечный Зевс, ты унес премудрого мужа Фалеса в час, когда он взирал на состязанья борцов.
Благо, что ты его принял к себе: очам престарелым Трудно было с земли видеть движенье светил.
Ему же принадлежит пословица «Познай себя», — хотя Анти сфен в «Преемствах» говорит, будто сказано это было Фемоноей, а присвоено Хилоном.
Письма Фалеса известны такие.
Фалес — Ферекиду. «Дошло до меня, что ты первым среди ионян вознамерился явить эллинам сочинение твое о божественных предметах. Пожалуй, ты и прав, что думаешь сделать писанное тобою общим достоянием, а не обращаешь его без всякой пользы к избранным лицам. Но если тебе угодно, то и я хочу стать твоим собеседником в том, о чем ты пишешь; и если ты скажешь, я буду к тебе на Сирое. После того как мы с Солоном Афинским плавали на
Крит ради наших там изысканий и плавали в Египет ради бесед е египетскими жрецами и звездочетами, право, мы были бы безумцами, если бы не поплыли и к тебе; говорю «мы», ибо и Солон приедет, если ты на то согласишься. Ты ведь домосед, в Ионии бываешь редко, новых людей видеть не любишь, и одна у тебя, как я полагаю, забота — о том, что ты пишешь. Мы же не пишем ничего, но зато странствуем по всей Элладе и Азии».
Фалес — Солону. «Покинувши Афины, лучше всего тебе обосноваться в Милете, вашем же афинском поселении: здесь тебе ничего не грозит. И если даже тебе будет не по нраву, что нами, миле тянами, правит тиран — ты ведь враг всем властодержцам, “ то пусть тебя утешит, что ты будешь жить среди нас, твоих друзей. К тебе посылал и Биант, приглашая в Приену; и если ты предпочтешь жить в городе приенян, то и мы готовы переселиться к тебе».
Солон
Солон, сын Эксекестида, с Саламина, прежде всего, произвел в Афинах «снятие бремени», то есть освобождение от кабалы людей и имуществ. Дело в том, что многие занимали деньги под залог самих себя и потом по безденежью попадали в кабалу. Солон первый отказался от долга в семь талантов, который причитался его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных. Закон этот был назван «снятием бремени» — причины такого названия понятны. А потом он издал и начертал на вращающихся столбах остальные законы, перечислять которые было бы слишком долго.
... Меру человеческой жизни Солон определил в семьдесят лет.
... Он говорил, что слово есть образ дела; что царь лишь тот, кто всех сильней; что законы подобны паутине; если в них попадается бессильный и легкий, они выдержат, если большой — он разорвет их и вырвется. Он говорил, что молчание скрепляет речи, а своевременность скрепляет молчание. Те, кто в силе у тиранов, говорил он, подобны камешкам при счете: как камешек означает то большее число, то меньшее, так они при тиранах оказываются то в величии и блеске, то в презрении. На вопрос, почему он не установил закона против отцеубийц, он ответил: «Чтобы он не понадобился». На вопрос, как изжить преступления среди людей, он ответил: «Нужно, чтобы пострадавшим и непострадавшим было одинаково тяжело . и добавил: — От богатства родится пресыщение, от пресыщения — спесь».
Заветы его людям Аполлодор в книге «О философских школах» передает так: «Прекрасным и добрым верь больше, чем поклявшимся. Не лги. Пекись о важном. Заводить друзей не спеши, а заведши, не бросай. Прежде чем приказывать, научись повиноваться. Не сове
туй угодное, советуй лучшее. Ум твой вожатый. С дурными не общайся. Богам — почет, родителям — честь».
Говорят, когда Мимнерм написал:
Если бы на земле без тяжких забот и страданий Лет шестьдесят прожить, чтобы потом умереть!
то Солон побранил его так:
Если готов ты послушать меня, переделай все это и не сердись, если я лучше придумал, чем ты.
Лигиастад! Измени свою песню и пой теперь вот как: Восемь десятков прожить — и лишь потом умереть!
... Изречение его, говорят, было: «Ничего слишком!»
Диоскурид в «Записках» рассказывает, что, когда он оплакивал сына (о котором более ничего не известно), кто-то ему сказал: «Ведь это бесполезно!» —» Оттого и плачу, что бесполезно», — ответил Солон.
Хилон
Хилон, сын Дамагета, лакедемонянин. Он сочинил элегические стихи в двести строк; он говорил, что добродетель человека в том, чтобы рассуждением достигать предвидения будущего. Когда брат его сердился, что Хилон стал эфором, а он нет, Хилон ответил: «Это потому, что я умею выносить несправедливости, а ты нет».
... И это он, говорят, спросил Эзопа, чем занимается Зевс, а Эзоп ответил: «Высокое принижает, низкое возвышает». На вопрос, что отличает людей с воспитанием от людей без воспитания, он ответил: «Подаваемые надежды». А на вопрос, что трудно, — «Хранить тайну; не злоупотреблять досугом; терпеть обиду».
Вот его предписания. Сдерживай язык, особенно в застолье. Не злословь о ближнем, чтобы не услышать такого, чему сам не порадуешься. Не грозись; это дело бабье. К друзьям спеши проворнее в несчастье, чем в счастье. Брак справляй без пышности. Мертвых не хули. Старость чти. Береги себя сам. Лучше потеря, чем дурная прибыль: от одной горе на раз, от другой навсегда. Чужой беде не смейся. Кто силен, тот будь и добр, чтобы тебя уважали, а не боялись. Хорошо начальствовать учись на своем доме. Языком не упреждай мысль. Обуздывай гнев. Гадательству не перечь. На непосильное не посягай. Не спеши в пути. Когда говоришь, руками не размахивай — это знак безумства. Законам покорствуй. Покоем пользуйся.
Из песен его известнее всех такая:
На пробном камне испытуют золото —
Нет надежней пробы;
А золотом испытывают разницу меж добрым и недобрым.
Говорят, в старости он признался, что не знает за собою ни единого противозаконного поступка за всю жизнь, а сомневается только в одном: когда судили его друга, он осудил его по закону, но товарища своего уговорил его оправдать; так он услужил и закону и дружбе.
Особенную славу меж эллинов доставило ему пророчество о Кифере, лаконском острове; познакомившись с тем, каков он есть, Хилон воскликнул: «Лучше бы ему не возникать или, возникнув, утонуть!» И предвидение это было верным: сперва Демарат, спартанский изгнанник, посоветовал Ксерксу остановить там корабли, и если бы Ксеркс послушался, то Греция была бы в плену; а потом Никий в Пелопоннесскую войну, отбив этот остров и посадив там афинскую засаду, причинил лакедемонянам великий вред.
... Он был уже старцем в 52ю олимпиаду, когда в расцвете сил был баснописец Эзоп. А умер он (по словам Гермиппа) в Писе, приветствуя своего сына после олимпийской победы в кулачном бою, от избытка радости и от старческого слабосилия; и все, кто был на празднествах, с честью предали его земле. У нас о нем есть такие стихи;
Благодаренье тебе, Полидевк светоносный, за то, что Сын Хилона стяжал славу в кулачной борьбе!
Умер счастливый отец, на дитя-победителя глядя:
Надо ли плакать о нем? Мне бы подобную смерть!
А на изваянии его написано вот что:
Этого мужа взрастила себе корьеносная Спарта —
Был из семи мудрецов в мудрости первым Хилон.
Изречение его было: «За порукой — расплата».
Есть и от него такое письмецо:
Хилон — Периандру. «Ты мне пишешь о походе на внешнего врага, где сам воевал; а по мне, так и домашние дела для единодержца опасны. Счастлив тиран, который умрет у себя дома своею смертью!»
Питтак
Питтак, сын Гиррадия, из Митилены; отец его (по словам Дури да) был фракиец. Это он вместе с братьями Алкея низложил лесбосского тирана Меланхра. А когда афиняне воевали с митиленянами за Ахилеитиду, то Питтак начальствовал над митиленянами, а Фри нон, олимпийский победитель-пятиборец, — над афинянами; Питтак вызвался с ним на поединок и, спрятавши под щитом своим сеть, набросил ее на Фринона, убил его и тем отстоял спорную землю.
С тех пор Питтак пользовался у митиленян великим почетом; и ему была вручена власть. Он располагал ею десять лет; а наведя порядок в государстве, он сложил ее и жил после этого еще десять лет. Митиленяне дали ему надел земли, а он посвятил его богам; земля эта доселе называется Питтаковой. А Сократ говорит, что он отделил себе от нее лишь малую часть и сказал: «Половина — больше целого!» Не принял он денег от Креза, сказав, что у него и так вдвое больше, чем хотелось бы, — дело в том, что он был наследником брата, скончавшегося бездетным.
Памфила во II книге «Записок» говорит, что сына его Тиррея убил топором один кузнец, когда тот был в Киме и сидел у цирюльника. Граждане Кимы отослали убийцу к Питтаку, но тот, узнав обо всем, отпустил его со словами: «Лучше простить, чем раскаяться». А Гераклит говорит, что это Алкея, попавшего к нему в руки, он отпустил со словами: «Лучше простить, чем мстить».
Законы он положил такие: с пьяного за проступок — двойная пеня, чтобы не напивались пьяными оттого, что на острове много вина. Он говорил: «Трудно быть хорошим» ...
Упоминает его слова и Платон в «Протагоре»: «С неизбежностью и боги не спорят». И: «Человека выказывает власть». На вопрос, что лучше всего, он ответил: «Хорошо делать, что делаешь». На вопрос Креза, какая власть всего сильней, — «Та, что резана на дереве», то есть законы. Победы, говорил он, должны быть бескровными. Один фокеец сказал, что нужно отыскать дельного человека. «Если искать е пристрастием, то такого и не найти», — сказал Питтак.
На вопрос, что благодатно, он ответил: «Время». Что скрыто? — «Будущее». Что надежно? — «Земля». Что ненадежно? — «Море». Он говорил: дело умных — предвидеть беду, пока она не пришла, дело храбрых — управляться с бедой, когда она пришла. Задумав дело, не говори о нем: не удастся — засмеют. Неудачей не кори — бойся себе того же. Доверенное возвращай. Не злословь ни о друге, ни даже о враге. В благочестии упражняйся. Умеренность люби. Храни правду, верность, опытность, ловкость, товарищество, усердие...
Он был в своем расцвете в 42-ю олимпиаду: а умер он при архонте Аристомене, на 3-й год 52-й олимпиады, прожив более семидесяти лет, в глубокой старости. На памятнике его написано:
Как неутешная мать рыдает о сыне любимом,
Плакал, Питтак, о тебе Лесбос, угодный богам.
Изречение его: «Знай всему пору».
Биант
Биант, сын Тевтама, из Приены, которого Сатир считает первым из семи. Одни называют его богатым человеком, а Дурид, наоборот, захребетником.
Фанодик сообщает, будто он выкупил из плена мессенских девушек, воспитал их как дочерей, дал приданое и отослал в Мессению к их отцам. Прошло время, и когда в Афинах, как уже рассказывалось, рыбаки вытащили из моря бронзовый треножник с надписью «мудрому», то перед народным собранием выступили эти девушки (так говорит Сатир) или их отец (так говорят другие, в том числе и Фанодик), объявили, что мудрый — это Биант, и рассказали о своей судьбе. Треножник послали Бианту; но Биант, увидев надпись, сказал, что мудрый — это Аполлон; и не принял треножника; а другие (в том числе и Фанодик) пишут, что он посвятил его Гераклу в Фивах, потому что сам был потомком тех фивян, которые когда-то основали Приену.
Есть рассказ, что когда Алиатт осаждал Приену, то Биант раскормил двух мулов и выгнал их в царский лагерь, — и царь поразился, подумав, что благополучия осаждающих хватает и на их скотину. Он пошел на переговоры и прислал послов — Биант насыпал кучи песка, прикрыл его слоем зерна и показал послу. И, узнав об этом, Алиатт заключил, наконец, с приенянами мир. Вскоре затем он пригласил Бианта к себе. «Пусть Алиатт наестся луку» (то есть пусть он поплачет), — ответил Биант.
Умер он вот каким образом. Уже в глубокой старости он выступал перед судом в чью-то защиту; закончив речь, он склонил голову на грудь своего внука; сказали речь от противной стороны, судьи подали голоса в пользу того, за которого говорил Биант; а когда суд распустили, то Биант оказался мертв на груди у внука. Граждане устроили ему великолепные похороны, а на гробнице написали:
В славных полях Приенской земли рожденный, почиет здесь, под этой плитой, светоч ионян, Биант.
Сила человеку дается от природы, умение говорить на благо отечества — от души и разумения, а богатство средств — у многих от простого случая. Он говорил, что несчастен тот, кто не в силах снести несчастье; что только больная душа может влечься к невозможному и быть глуха к чужой беде. На вопрос, что трудно, он ответил: «Благородно перенести перемену к худшему».
Однажды он плыл на корабле среди нечестивых людей; разразилась буря, и они стали взывать к богам. «Тише, — крикнул Биант, — чтобы боги не услышали, что вы здесь!» Один нечестивец стал его спрашивать, что такое благочестие, — Биант промолчал. Тот спросил, почему он молчит. «Потому что ты спрашиваешь не о своем деле», — сказал ему Биант.
На вопрос, что человеку сладко, он ответил: «Надежда». Лучше, говорил он, разбирать спор между своими врагами, чем между друзьями, — ибо заведомо после этого один из друзей станет твоим врагом, а один из врагов — твоим другом. На вопрос, какое занятие человеку приятно, он ответил: «Нажива». Жизнь, говорил он, надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало и много, а друзей любить так, будто они тебе ответят ненавистью, — ибо большинство людей злы. Еще он советовал вот что: не спеши браться за дело, а взявшись, будь тверд. Говори, не торопясь: спешка — знак безумия. Люби разумение. О богах говори, что они есть. Недостойного за богатство не хвали. Не силой бери, а убеждением. Что удастся хорошего, то, считай, от богов. Из молодости в старость бери припасом мудрость, ибо нет достояния надежнее.
О Бианте упоминает и Гигшонакт, как уже сказано: а ничем не довольный Гераклит воздает ему высшую похвалу, написав: «Был в Приене Би ант, сын Тевтама, в котором больше толку, чем в других». А в Приене ему посвятили священный участок, получивший название Тевтамий.
Изречение его: «Большинство — зло».
Клеобул
Клеобул, сын Евагора, из Линда (а, по словам Дурида, из Карин). Некоторые сообщают, что род свой он возводил к Гераклу, что отличался силой и красотой, что был знаком с египетской философией. У него была дочь Клеобулина, сочинительница загадок в гексаметрических стихах, упоминаемая Кратином в драме, названной по ней во множественном числе: «Клеобулины». Этот же Клсобул, говорят, обновил храм Афины, основанный Данаем...
Он говорил, что дочерей надобно выдавать замуж по возрасту девицами, по разуму женщинами; это означает, что воспитание нужно и девицам. Он говорил, что нужно услужат друзьям, чтобы укрепить их дружбу, и врагам, чтобы приобрести их дружбу, — ибо должно остерегаться поношения от друзей и злоумышления от врагов. Кто выходит из дома, спроси сперва зачем; кто возвращается домой, спроси с чем. Далее, он советовал упражнять тело как следует; больше слушать, чем говорить; больше любить знание, чем незнание; язык держать в благородии; добродетели будь своим, пороку — чужим; неправды убегай; государству советы давай наилучшие; наслаждением властвуй; силой ничего не верши; детей воспитывай; с враждой развязывайся. С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое — знак глупости, второе — бешенства. Пьяного раба не наказывай: покажешься пьян. Жену бери ровню, а возьмешь выше себя:
— родня ее будет над тобой хозяйничать. Над осмеиваемыми не тешься
— наживешь в них врагов. В счастье не возносись, в несчастье не унижайся. Превратности судьбы умей выносить с благородством.
Изречение его: «Лучшее — мера».
Периандр, сын Кипсела, коринфянин из Гераклова рода.
... Это им сказано: «Ничего не делай за деньги: пусть нажива печется о наживе». Написал он и наставления в 2000 стихов.
Кто хочет править спокойно, говорил он, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью. На вопрос, почему он остается тираном, он ответил: «Потому что опасно и отречение, опасно и низложение».
Еще он говорил вот что. Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть. Власть народная крепче тирании. Наслаждение бренно — честь бессмертна. В счастье будь умерен, в несчастье разумен. К друзьям и в несчастье будь неизменен. Сговора держись. Тайн не выдавай. Наказывай не только за проступок, но и за намерение.
Он первым завел телохранителей и путем переворота установил тираническую власть: и в городе своем он дозволял жить не всякому желающему (о том пишут Эфор и Аристотель). Расцвет его приходится на 38 ю олимпиаду, а тираном он был сорок лет...
... Изречение его: «В усердии — все».
Намерением его было перекопать Истм.
От него известно и письмо:
Периандр — мудрецам. «Благодарение Аполлону Пифийскому, что я нахожу вас вкупе! А послания мои приведут вас и в Коринф, где я вас приму со всем моим ведомым вам радушием. Я знаю, что в минувшем году встретились вы в Сардах у лидийского царя — не медлите же побывать и у меня, коринфского тирана, и возрадуются коринфяне, видя вас входящими в Периандров дом».
Периандр — Проклу. «Вина моя против супруги была невольно; ты же восстанавливаешь на меня сердце моего сына произвольно и несправедливо. Поэтому или перестань ожесточать мальчика, или же я буду мстить. А за дочь твою я давно заплатил, сжегши на ее костре одеяния всех коринфянок».
Сам же он от Фрасибула получил такое письмо:
Фрасибул — Периандру. «Посланцу твоему я не дал никакого ответа, но повел его на ниву и стал при нем сбивать посохом и губить не в меру выросшие колосья, и если ты его спросишь, он ответит, что слышал и что видел. Ты же делай, как я, если хочешь упрочить свою распорядительскую власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся ли они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен».
Особенности философии средневековья
Материализм и идеализм. Борьба материализма и идеализма, которая началась в рабовладельческом обществе, продолжалась и в условиях феодализма, однако проходила она в специфических условиях. Экономическая и политическая раздробленность, преобладание натурального хозяйства, неразвитость общественного производства и экономических связей, засилье церкви и духовенства накладывали свой отпечаток и на философию.
Исходным пунктом философских размышлений стали догматы Священного писания. Познание природы рассматривалось как нечто греховное, запретное. Предпочтение отдавалось не науке, а религии, не знанию, а вере. Философии грозило полное вырождение в схоластику, низведенную до роли служанки теологии.
Многие историки философии более поздних периодов считали, что эпоха феодализма — это провал в общественном прогрессе и развитии философии, но это не так. Темная ночь средневековья сместила лишь географический центр философского мышления, ухудшила внешние условия его развития.
В период раннего средневековья философия, в которой преобладали материалистические идеи, была представлена арабскими мыслителями. Это Ибн Сина (Авиценна) и Ибн Рушд (Аверроэс).
Ибн Сина — ученый и философ народов Средней Азии. Родился в местечке Афшане близ Бухары. Его научная деятельность проходила в Бухаре и Иране. Написал 400 книг на арабском языке. Главными его трудами считаются «Медицинский канон» и «Книга исцеления». Он создал краткую философскую энциклопедию «Книга знания».
Учение Ибн Сины направлено против догм ислама и религиозно-идеалистической философии. Однако в условиях средневековья, при засилий религии прогрессивным мыслителям приходилось декларировать признание Бога, применять религиозную терминологию. Это характерно и для учения. Ибн Сины.
Философию Ибн Сина определяет как науку об абсолютном бытии, т.е. не об отдельных проявлениях бытия, а о бытии вообще как таковом. Его философская система состоит из физики — учения о природе; логики — учения о методах познания природы и человека; метафизики — учения о познании бытия. Все эти части взаимосвязаны. Физика вооружает логику идеей причинности, логика — физику методом познания природы; метафизика же, опираясь на физику и логику, изучает бытие в делом.
Ибн Сина исходил из того, что необходимым абсолютным бытием, первой действительностью является Бог. Материальный же мир возникает самопроизвольно путем эманации («истечения») из Бога. Такой теолого-идеалистический подход является лишь вынужденной данью эпохе, господствовавшей религиозной идеологии, ибо Ибн Сина признает объективное существование материи, природы, ее вечность, несоотворимость и бесконечность. Признаками материальности он считает протяженность и непрерывность. Опровергает идею существования пустоты, пространства вне материи, доказывает неразрывность формы и материи, подчеркивая, что телесная форма заключена в самой материи и независимо от нее существовать не может.
Ученый исследовал и вопросы теории познания (законы и формы логического мышления, роль разума и органов чувств в познании и др.).
Сверхъестественная субстанция, согласно учению Ибн Сины, не имеет какого-либо воздействия на явления природы. Бог осуществляет только первый толчок, после которого ему нечего делать, так как дальше мир развивается по своим собственным законам.
Хрестоматийные извлечения
Ибн сина
Книга спасения
«Вечное» говорится о чем-то либо в отношении сущности, либо в отношении времени. Вечное в отношении сущности — это то, для сущности чего нет какого-либо принципа, от которого зависело бы его существование, а вечное в отношении времени — то, время существования не имеет начала.
«Сотворенное» также имеет два значения. В одном значении — это то, для сущности чего имеется какой-то принцип, от которого зависит его существование, а в другом — то, время существования чего имеет начало: было такое время, в течение которого нечто еще не существовало, и была такая предшествовавшая длительность, когда оно находилось в состоянии небытия, но эта предшествовавшая длительность прекратилась. Смысл всего этого заключается в том, что бывает такое время, когда нечто находится в состоянии небытия, ибо время и материя предшествуют всему тому, существование чего имеет начало во времени, а не начало, относящееся к творению из ничего...
Что же касается разумной, человеческой души, то она делится на практическую силу и умозрительную силу. Каждая из этих сил называется разумом по общности имени.
Практическая сила является началом движения человеческого тела, побуждающим его совершать единичные осмысленные, соответствующие тем или иным намерениям действия.
Эта практическая сила необходимо господствует над остальными силами тела сообразно с предписаниями другой силы, о которой речь будет идти ниже, дабы она совершенно не подвергалась действиям этих сил, а чтобы, напротив, эти силы подвергались ее действиям и подавлялись, чтобы тело не вызывало в практической силе возникающие под воздействием природных вещей страдательные состояния, которые называются дурными нравственными качествами; необходимо, чтобы она вообще не подвергалась действиям и не была подчиненной, а чтобы, напротив, она господствовала над другими телесными силами и имела доброжелательные нравственные качества.
Не исключено, что нравственные качества будут приписываться также и телесным силам; однако если последние возобладают, то они будут иметь некое деятельное состояние, а практический разум — страдательное. Таким образом, одно и то же будет источником нравственных качеств, как для практического разума, так и для телесных сил...
Что касается умозрительной силы, то ей свойственно получать впечатления от всеобщих, отвлеченных от материи форм. Если последние будут отвлеченными сами по себе, то она будет просто принимать их, а если, нет, то она будет их абстрагировать, дабы у них не оставалось никакой связи с материей. Но как это делается, мы объясним позже. К указанным формам эта умозрительная сила имеет разные отношения, поскольку то, чему свойственно принимать что то, принимает его иногда потенциально, а иногда актуально.
«Потенция» же говорится как о «предшествующем» и «последующем» в трех смыслах. Потенцией называется предрасположение вообще, в силу которого ничто не становится актуальным и не возникает ничего такого, благодаря чему что-либо могло бы стать актуальным, как, например, способность ребенка писать. Потенцией называется, далее, это же предрасположение, когда для данного предмета реализуется только то, в силу чего он может достигнуть актуального состояния без чего-то посредствующего, как, например, способность к письму и у отрока, который уже подрос, познакомился с чернилами, калемом и значениями букв. Потенцией, (наконец), называется это предрасположение, когда оно получило завершение благодаря орудию. В этом случае вместе с орудием возникает совершенство предрасположения таким образом, что оно может перейти в актуальное состояние когда угодно, при этом действующий не нуждается в приобретении — для этого бывает достаточно одного лишь его желания, — как, например, способность искусного писца, когда он не пишет. Первая потенция называется потенцией вообще, или материальной потенцией. Вторая потенция называется возможной потенцией. Третья потенция называется опытом. Иногда вторую называют опытом, а третью — завершением потенции.
Так что отношение умозрительной силы к упомянутым нами отвлеченным формам может носить характер потенции вообще, когда эта сила имеется у души, но еще не получила ничего из потенциально принадлежащей душе завершенности. В этом случае она называется материальным разумом. Эта сила, называемая материальным разумом, существует у каждого индивида, а материальной ее называют лишь потому, что она подобна предрасположенности первой материи, которая, будучи субстратом всякой формы, обладает той или иной формой не сама, но себе. Указанное отношение может носить: характер возможной потенции, и именно тогда, когда в умозрительной силе уже имеются первые предметы разумного восприятия, от которых доходят до вторых предметов разумного восприятия».
Материалистическое учение Ибн Сины вызывало озлобленность и нападки со стороны идеалистов и мусульманских теологов. Не случайно мусульманский богослов аль-Газали, связанный с реакционным течением в арабском аристотелизме, выступил с книгой «Опровержение философов», которая была в основном направлена против Ибн Сины. В ней Газали защищал учение ислама о сотворении мира Богом «из ничего», о бессмертии души, о неспособности человеческого разума познать мир и т.п.
Газали
Избавляющий от заблуждения
«Что касается математики, то к этой науке относятся арифметика, геометрия и астрономия. Последние же не имеют никакого отношения к религиозным предметам — ни в смысле отрицания таковых, ни в смысле
утверждения. Это доказательные предметы, отрицание которых становится невозможным после того, как они поняты и усвоены. И все же они повлекли за собой два несчастья.
Первое из них заключается в том, что всякий изучающий математику приходит в такой восторг от точности охватываемых ею наук и ясности их доказательств, что о философах у него начинает складываться благоприятное мнение. Он начинает думать, что все их науки обладают тем же четким и строго аргументированным характером, как и эта наука, а затем, если окажется, что он уже слышал людские разговоры об их неверии и безбожии и об их пренебрежительном отношении к шариату, такой человек сам становится богоотступником — и все из-за того, что доверился этим философам.
Причиной второй беды являются некоторые невежественные друзья ислама, решившие, что религии можно помочь путем отрицания всякой науки, исходящей от математиков. Таким образом, они отвергали все науки математиков и утверждали, что последние якобы проявляют в них полное невежество. Они доходили до того, что отвергали их рассуждения о солнечных и лунных затмениях, называя их противозаконными. Когда же такие рассуждения доходили до слуха человека, познавшего все эти вещи на основании неопровержимых доказательств, человек этот не начинал сомневаться в своих доводах, но, решив, что ислам основан на невежестве и на отрицании неопровержимых доказательств, проникался к философам еще большей симпатией, а к исламу — презрением. Большое преступление перед религией совершают люди, решившие, что исламу можно помочь отрицанием математических наук!...
В основу всей физики должно лечь понимание того, что природа подчиняется всевышнему Аллаху, что она не самодеятельна, но напротив, является послушным орудием в руках своего творца. Солнце, луна, звезды, природные тела — все подчиняется повелениям его, и в них нет ничего такого, что действовало бы само собой и само через себя.
Если бы человеку, одаренному лишь различающей способностью, представили умопостигаемые вещи, он отверг бы эти вещи и счел бы их невероятными. Точно так же некоторые разумные люди отвергали и считали невероятными вещи, постигаемые благодаря пророческому дару. Это и есть чистейшее невежество, ибо в доказательство они могли бы привести лишь такое рассуждение: ступени пророчества они не достигли; ступень эта для них не существует; следовательно, по их мнению, она не существует и сама по себе. Если слепому, не знавшему о цветах и фигурах по высказываниям других людей, впервые рассказали бы о них, он ничего бы не понял и не допустил бы возможности их существования.
Всевышний Аллах сделал пророчество для созданий своих делом вполне допустимым, снабдив их образцом специфической особенности
пророчества — сном. Ибо спящий достигает скрыто то, что должно иметь место в будущем — либо явно, либо в какой-либо образной форме, значение которой раскрывается с помощью снотолкования...».
В защиту. Ибн Сины и его материалистических тенденций выступил Ибн Рушд. Он жил в период расцвета арабской культуры на мусульманском западе, на территории современной Испании.
В ответ на работу аль-Газали «Опровержение философов» Ибн Рушд написал книгу «Опровержение опровержения». Кроме этого, он создал много крупных и оригинальных произведений: «О первом двигателе», «Рассуждения о разуме», «О согласии религии с философией» и др.
В своем труде «Опровержение опровержения» Ибн Рушд, критикуя аль-Газали, по ряду вопросов развивает философию Ибн Сины. Роль Бога в его системе сводится на нет. Он оставляет Бога в стороне и исследует вопросы материальности и субстанциональности мира, независимости существования мира ни от кого и ни от чего.
Ибн Рушд преодолевает аристотелевский «отрыв» формы от содержания. Материя у него вечна, несотворима и неуничтожима. Ничто в материи не исчезает и не возникает, а переходит из одного состояния в другое в результате взаимодействия явлений, предметов и процессов. Происходящие в природе изменения представляют собой лишь новые сочетания вечных элементов материи.
В теории познания Ибн Рушд развивает учение Аристотеля об универсалиях, общих понятиях. На вопрос, что чему предшествует — понятие вещи или вещь понятию, — дает материалистический ответ. Познание начинается с восприятия вещей, их отдельных качеств и количеств. Разум постигает сущность вещей, выражает ее в понятиях и является активной силой в процессе познания.
Ибн Рушд развил учение о двойственной истине. Он высказал мысль о необходимости различать философские и богословские истины. Истинное в философии может быть ложным в богословии и наоборот. Это была первая попытка на пути обоснования наукой ложности религиозной идеологии.
Хрестоматийные извлечения
Ибн рушд
Рассуждение, выносящее решение относительно связи между философией и религией
«... Существует три разновидности людей. К одной разновидности относятся те, кто вовсе не способен к толкованию священных текстов; это — риторики, составляющие широкую публику, ибо нет ни одного здравомыслящего человека, который был бы лишен способности к риторическому суждению. К другой разновидности относятся те, кто способен к диалектическому толкованию; это — диалектики только по природе или по природе и по навыку. К третьей разновидности относятся те, кто способен к аподейктичеекому толкованию; это — аподейктики по природе и по науке, то есть по философской науке. Последний вид толкования не подлежит разглашению перед диалектиками, а тем более перед публикой. Разглашение какого-нибудь из подобных толкований перед человеком, не способным к их уразумению, — это особенно касается аподейктических толкований, так как они наиболее далеки от доступных всем знаний, — ввергает в неверие и того, перед кем оно разглашается, и того, кто его разглашает.
Философы говорят: абсолютно невозможно, чтобы нечто имеющее начало во времени исходило из чего-то извечного ...
Я говорю: если бы философы выводили на основании такого довода существование извечного, исходя из того, что имеет начало во времени, то есть если бы они допускали, что имеющее начало во времени, как таковое, происходит от извечного, то они не могли бы избежать сомнений, связанных с этим вопросом. Но тебе следует знать: философы допускают возникновение одной вещи, имеющей начало во времени, от другой таким образом, что ряд этих возникновений акцидентально уходит в бесконечность, если они повторяются в ограниченной, конечной материи, когда, например, уничтожение одной из двух преходящих вещей становится необходимым условием для существования другой. Так, необходимым условием того, чтобы один человек мог породить другого, является, по их мнению, то, что предшествующий человек погибает и становится материей для порождения третьего….
Лишь благодаря вечному элементу в действии можно понять то, что движение не имеет ни начала, ни конца, и в этом смысле оно постоянно, ибо само по себе оно не постоянно, а изменчиво.
Философы настаивают на следующем своем утверждении: существование мира возможно до его существования, так как было бы нелепо полагать, что мир должен быть сначала невозможным, а затем стать возможным; эта возможность не имеет начала, то есть она всегда неизменна, и существование мира остается всегда возможным, ибо ни в какой отрезок времени существование мира не может быть рассматриваемо как невозможное; и если возможность вечна, то вместе с этим и возможное вечно. Смысл нашего выражения, что существование мира, возможно, состоит в том, что существование мира не невозможно; а если его существование вечно возможно, то оно никогда не является невозможным, ибо в противном случае, если бы о нег" было когда-нибудь невозможно, то наше утверждение, что существование мира вечно возможно, было бы ложным; если же было бы ложным наше утверждение, что существование мира вечно возможно, то и наше утверждение, что эта возможность вечна, было бы ложным (С. 760).
Хотя допущение того, что до этого мира мог бы быть другой мир и так далее до бесконечности, и не кажется нелепым, однако при более тщательном рассмотрении оно оказывается нелепым, ибо из него вытекало бы, что Вселенная обладает природой индивида, существующего в этом возникающем и уничтожающемся мире, так что ее происхождение из первого начала было бы подобно происхождению из него индивида, то есть посредством какого-то вечно движущегося тела и какого-то вечного движения. Но в таком случае этот мир составлял бы часть какого-то другого мира, подобно тому, как дело обстоит с возникающими и уничтожающимися индивидами этого мира, и тогда этот ряд либо по необходимости завершится миром, извечным как нечто единичное, либо же этот ряд будет бесконечным. А если необходимо прервать этот ряд, то лучше всего прервать его на этом мире, то есть рассматривать его извечным, единым по числу.
Они говорят: любой возникающей вещи предшествует материя, которая находится в ней, ибо возникающая вещь не может не нуждаться в материи. По этой причине материя никогда не возникает; то, что возникает, это только формы, акциденции и качества, пребывающие в материи ...
Я говорю: возможность есть универсалия, у которой, так же, как и у других универсалий, имеются единичные вещи, существующие вне ума, а знание есть не знание всеобщего понятия, а такое знание единичных вещей, которое вырабатывается умом, когда он отвлекает от единичных вещей одну общую (для них) природу, распределяющуюся между (различными) материями. Поэтому природа универсалии не тождественна с природой тех вещей, универсалией которых она является...: Нельзя сомневаться в том, что понятия разума имеют значение лишь постольку, поскольку разум через их посредство судит о природе вещей, находящихся вне души. Если бы вне души не было ни воз Ложного, ни невозможного, то не было бы никакой разницы, существуют понятия разума или нет, и точно так же не было бы никакой разницы между разумом и воображением...».
Своей материалистической и атеистической направленностью учения Ибн Сины и Ибн Рушда оказали большое влияние на развитие прогрессивной западноевропейской схоластики XI — XIV вв., номинализма.
В целом же развитие философии материализма и идеализма в Западной Европе было в то время представлено борьбой номинализма и реализма.
Номинализм и реализм. Это два основных направления в философии Западной Европы эпохи феодализма (XI — XIV вв.). Наиболее крупными представителями номинализма являются французский философ и теолог Иоанн Росцелин, шотландский философ Иоанн Дунс Скот и английский философ Уильям Оккам.
На протяжении ряда столетий номиналисты и реалисты спорили о том, являются ли общие понятия вторичными, т.е. продуктом деятельности мышления, или же они представляют собой первичное, реальное, существуют самостоятельно. Первой точки зрения придерживались номиналисты (от лат. потеп. — имя), второй — реалисты (от лат, realis — вещественный).
Номинализм представлял собой зачатки материалистического направления в средневековой философии. Учение номиналистов об объективном существовании предметов и явлений природы вело к подрыву церковной догмы о первичности духовного и вторичности материального, к подрыву религиозного мифа о сотворении природы Богом, к ослаблению авторитета церкви и Священного писания.
Хрестоматийные извлечения
Дунс скот
Оксфордские сочинения
Комментарии ко II книге «Сентенций». Раздел XII.
«Вопрос первый: имеется ли в способной к возникновению и уничтожимой субстанции какая-либо положительная сущность, реально отличная от формы?
1. Относительно XII раздела, в котором Магистр говорит о чисто телесном творении, ставится два вопроса о материальном начале. Первый из них: имеется ли в способной к возникновению и уничтожимой субстанции какая-либо положительная сущность, реально Отличная от формы? Доказывается, что нет. Философ в седьмой книге «Метафизики» говорит: материя не есть «что», не есть «какая», и то же можно сказать о прочих категориях. Следовательно, она не подходит ни под одну из категорий, на которые делится и расчленяется сущее; следовательно, она не отличается от формы, ибо субстанциальная форма есть субстанция.
На это возражают, что она не есть актуально сущее, а только потенциально сущее. На что я отвечаю: материя не есть материя в потенции, ибо материя не есть в материи; она, как сказано, и не форма, и не сложная вещь, и то же можно сказать о прочих; следовательно, она ничто.
Это подтверждается (следующим рассуждением): если материя есть потенциально сущее, то она есть либо материя в потенции, либо форма в потенции, либо сложное в потенции. Но она не форма в потенции и не сложное в потенции, так как, если бы то и другое усматривалось в бытии, она не была бы материей. Подобным образом если бы усматривалось в бытии, что она есть нечто одно из этих двух, то следовало бы, что нет невозможного, ибо возможное, если бы усматривалось в бытии, и т.д. Таким же образом материя не есть материя в потенции, так как тогда материя не была бы материей, а сущее само по себе не обозначается многими способами, как это явствует из второй книги «О душе»; стало быть, материя не есть потенциально сущее, и т.д.
2. Кроме того, в пятой книге «Физики» Аристотель говорит: «То, что движется, существует, но то, что возникает, не существует» (желая этим показать отличие возникновения от движения). Итак, бытие следует здесь понимать в одинаковом смысле: во втором случае отрицательно, а в первом утвердительно. Но бытие, утверждаемое относительно движущегося, есть потенциальное бытие, ибо «движение есть акт потенциально сущего» (третья книга «Физики»). Следовательно, и бытие, отрицаемое относительно возникающего, есть бытие в потенции. Стало быть, материя, которая есть предмет возникновения, не есть потенциально сущее, ибо доказательство идет не о термине «возникновение», а о предмете. Ведь о термине «движение» неверно говорить, что оно есть, как нельзя этого сказать и о термине «возникновение», пока оно еще возникает. А так как материя не есть ни актуально сущее, ни потенциально сущее, то она, следовательно, ничто.
Кроме того, в первой книге «Физики» сказано, что материя непознаваема иначе как по аналогии с формой. Но если бы она была сама по себе сущим без сущности формы или сущим, отделенным от формы, она была бы умопостигаема сама по себе...
Кроме того, если бы материя была чем-то, она была бы неким актом, ибо положительно сущее вне души есть некий акт. Но она не есть акт, ибо акт отделяет и разделяет; материя же не разделяет и не отделяет, ибо в основании природы все нераздельно (см. первую книгу «Метафизики» и т.д.).
Кроме того, если бы материя была актом, сложное не было бы само по себе единое, и не могло бы быть сложным, ибо сложное не есть начало, а происходит от начала. Если же материя была бы актом, она была бы либо актом, который есть форма, либо сложным актуальным сущим. А так как она ни то ни другое, то она ничто, иными словами, не есть какая-либо сущность, отделенная от формы.
Против этого Философ говорит во второй книге «Физики» и в пятой книге «Метафизики»: «Материя есть то, из чего вещь возникает в силу того, что оно присуще вещи». И здесь сказано «в силу того, что присуще» в отличие от противоположного термина «из чего» происходит вещь, а не «присуще». Форма же есть предел делания (terminus factionis), или то, благодаря чему есть вещь, из чего явствует, что материя не форма, ибо то, из чего происходит сложное, предшествует форме. Тем, что говорится «в силу чего оно присуще вещи», исключается лишенность.
Уильям оккам
Виды знаний и об универсалиях
«Итак, я утверждаю, что могут быть два вида знания несоставного; знание, абстрагированное и знание интуитивное.
Следует, однако, знать, что и абстрагированное знание можно понимать двояко, в одном смысле это знание чего-то абстрагированного от множества единичных вещей, и тогда абстрагированное знание есть не что иное, как знание чего-то общего, что можно абстрагировать от множества вещей. Об этом будем говорить позже. Если же общее есть истинное качество, существующее в душе как ее субъект, что можно считать вероятным, то придется согласиться, что постигнуть общее можно интуитивно и что если таким образом понимать абстрагированное знание, то одно и то же знание будет в одно и то же время интуитивным и абстрагированным. В этом смысле абстрагированное знание и интуитивное знание не будут противоположны друг другу.
В ином смысле абстрагированное знание понимают как знание, абстрагированное от существования или не существования и от других признаков, которые случайно принадлежат вещи или сказываются о ней. Это не означает, что то, чего нельзя постигнуть посредством абстрагированного знания, можно постигнуть посредством интуитивного знания. Скорее, одно и то же можно целиком постигнуть в одном и том же смысле посредством обоих видов знания.
Во-первых, следует рассмотреть термины вторичной интенции; во-вторых, термины первичной интенции. Следует сказать, что термины вторичной интенции — это «универсалия», «род», «вид» и т.д. Поэтому необходимо сказать о том, что считается пятью универсалиями. Но прежде мы должны хоть немного сказать о той общей универсалии, которая сказывается о всякой
Из этого и многих других мест явствует, что универсалия — это интенция души, которая по природе такова, что сказывается о многих вещах. Это можно подтвердить и следующим соображением. А именно, по общему мнению, всякая универсалия может сказываться о многих вещах; только интенция души или установленный знак по своей природе сказуемые, но не таковы субстанции; следовательно, лишь интенция души или установленный знак есть универсалия. Но теперь я термин «универсалия» применяю не к установленному знаку, а лишь к тому, что есть универсалия по природе. А то, что субстанция по своей природе не такова, чтобы быть сказуемым, ясно из следующего; если бы это было так, то следовало бы, что суждение составлено из отдельных субстанций и, стало быть, субъект мог бы быть в Риме, а предикат — в Англии, а это нелепо.
Равным образом суждение имеется только в уме или в произнесенных или написанных словах; следовательно, и части его также бывают лишь в уме или в произнесенных или написанных словах; но такого рода вещи не отдельные субстанции; значит, ясно, что никакое суждение не может быть составлено из субстанций; суждение составляется из универсалий. Следовательно, универсалии никоим образом не субстанции.
Об этом можно сказать иначе. Я утверждаю, что универсалия не есть нечто реальное, имеющее в душе или вне ее субъектное бытие, а имеет в ней лишь объектное бытие и есть некий мысленный образ, существующий в объектном бытии, так же, как внешняя вещь в субъектном бытии. Поясню это следующим образом: разум, видящий некую вещь вне души, создает в уме подобный ей образ так, что если бы он в такой же степени обладал способностью производить, в какой он обладает способностью создавать образы, то он произвел бы внешнюю вещь в субъектном бытии, лишь численно отличающуюся от предыдущей. Дело обстоит совершенно так же, как бывает с мастером. В самом деле, так же, как мастер, видя дом или какое-нибудь строение вне души, создает в своей душе образ подобного ему дома, а затем строит подобный ему дом вовне, который лишь численно отличается от предыдущего, так и в нашем случае образ, созданный в уме на основании того, что мы видели внешнюю вещь, есть образец, ибо так же, как образ дома (если тот, кто создает этот образ, имеет реальную способность производить) есть для самого мастера образец, так и тот образ есть образец для того, кто создает его. И сей образ можно назвать универсалией, ибо он образец и одинаково относится ко всем единичным внешним вещам и ввиду этого сходства в объектном бытии может замещать вещи, которые обладают сходным бытием вне разума. Таким образом, в этом смысле универсалия такова не первично, а, получается, через абстрагирование, которое есть не что иное, как некий вид создавания образов...
Так же: суждения, силлогизмы и тому подобное, о чем трактует логика, не имеют субъектного бытия; следовательно, они имеют лишь объектное бытие, так что их бытие состоит в познании их; стало быть, есть такое сущее, которое имеет лишь объектное бытие.
Так же: все созданное рукой мастера не имеет, по-видимому, субъектного бытия в его уме, подобно тому, как до (акта) творения сотворенное не существует в божественном уме...
Так же: почти все отличают вторичные интенции от первичных, не называя вторичные интенции реальными качествами в душе, следовательно, так как они не (существуют) реально вне (души), то могут существовать в душе лишь как объекты.
Во-вторых, я утверждаю, что этот мысленный образ есть то, что первично и непосредственно называют интенцией всеобщности; он имеет смысл объекта и непосредственно завершает акт постижения, при котором не постигается единичное, ибо он существует в объектном бытии, как единичное в субъектном, поэтому он по своей природе может замещать единичные вещи, с которыми он имеет какое-то сходство...
Итак, я говорю, что, подобно тому, как слово есть универсалия, род и вид, но только по установлению, так и понятие, таким образом по мысленное и отвлеченное от ранее познанных единичных вещей, есть по своей природе универсалия...».
Реалисты показывали, что общие понятия по отношению к отдельным вещам природы являются первичными и существуют реально, сами по себе. Подобно древнегреческому идеалисту Платону, они приписывали общим понятиям самостоятельное существование, не зависимое от отдельных вещей и человека. Предметы же природы, по их мнению, представляют лишь формы проявления общих понятий.
В XIII в. с философским обоснованием Священного писания и религии выступил Фома Аквинский. Учение этого итальянского схоласта и богослова получило название томизм (Thomas — Фома). Оно представляет собой эклектическое сочетание идеадиетически фальсифицированной философии Аристотеля с христианско-католической теологией.
Фома Аквинский боролся против номиналистов. Доказывал необходимость сотрудничества философии с теологией в познании мира, обосновании первичности Бога и вторичности природы. Причиной возникновения и развития всего сущего он считал Бога, который вечен и является абсолютно совершенным духовным существом, заключающим в себе всю полноту бытия в виде идей как образцов, по которым он из ничего сотворил природу.
«Новое» в учении Фомы Аквинского по сравнению с другими схоластами заключалось в его попытке теоретически обосновать служебную роль философии по отношению к теологии. Последняя, по его утверждению, исходит от Бога и нисходит к его творениям. Философия же восходит к Богу от его творений, т.е., как и теология, своим особым путем ведет к знанию Бога и, следовательно, дополняет теологию. Знания Бога, даваемые философией, косвенны и относительны, знания же Бога, даваемые теологией, абсолютны.
Хрестоматийные извлечения
Фома Аквинский
«Необходимость допустить наличие в нас возможностного интеллекта проистекает из того, что иногда наше разумение оказывается потенциальным, а не актуальным. Отсюда следует, что должна существовать некоторая потенциальная способность относительно умопостигаемых вещей, предшествующая самому их постижению; она переходит относительно этих вещей в актуальное состояние при их познании, а позднее при размышлении о них. И эта способность называется возможностным интеллектом. Но необходимость допустить наличие активного интеллекта проистекает из того, что природы познаваемых нами материальных вещей не имеют вне души отдельного существования как нематериальные и актуально умопостигаемые; вне души они остаются умопостигаемыми лишь в потенции. Отсюда следует, что должна существовать некоторая способность, которая делает эти природы актуально умопостигаемыми. И эта способность называется активным интеллектом.
Активному интеллекту свойственно освещать, и притом не другое умопостигающее начало, но потенциально умопостигаемые вещи, ибо он посредством абстрагирования делает их актуально умопостигаемыми. К свойствам же возможностного интеллекта принадлежит: пребывать в потенции относительно познаваемых природных вещей и иногда переходить в актуальное состояние.
Чувственное восприятие не схватывает сущности вещей, но только их внешние акциденции. Равным образом и представление схватывает всего лишь подобия тел. Лишь один интеллект схватывает сущность вещей....
Начало интеллектуальной деятельности, которое мы именуем человеческой душой, есть некоторое бестелесное и самосущее начало. Ведь очевидно, что через посредство интеллекта человек способен познавать природы всех тел. Но то, что может познавать некоторые вещи, не должно ничего из этих вещей иметь в собственной природе, ибо, если бы нечто природным образом было внедрено в орудие познания, для него было бы затруднено познание других вещей, подобно тому, как мы видим, что язык больного, насыщенный холерической и горькой влагой, не воспринимает ничего сладкого, но все кажется ему горьким. Итак, если бы интеллектуальное начало имело в себе природу некоего тела, оно оказалось бы неспособным познавать прочие тела. Между тем всякое тело имеет некоторую определенную природу. Следовательно, невозможно, чтобы интеллектуальное начало было телом.
Равным образом невозможно и то, чтобы интеллектуальная деятельность осуществлялась через телесный орган, ибо в таком случае определенная природа этого органа воспрепятствовала бы познанию всех тел; так, если бы некоторый определенный цвет окрашивал, не говорю уже зрачок, но хотя бы стеклянный сосуд, то налитая в сосуд влага представилась бы наделенной тем же цветом.
Итак, само интеллектуальное начало, которое именуется умом или интеллектом, осуществляет действование через себя само, и тело здесь не участвует. Но ничто не может действовать через себя само, если через себя само не оказывается самосущим. Ведь действовать может только актуально сущее; поэтому нечто действует таким же образом, каким и существует. Отсюда мы не говорим, что разогревает тепло, но говорим, что это делает теплый предмет. Остается вывод, что человеческая душа, именуемая интеллектом или умом, есть нечто бестелесное и самосущее...
Не форма определяется материей, но скорее материя формой; в форме надлежит искать основание, почему такова материя, а не наоборот. Умопостигающая душа, как было показано выше, в рамках природного распорядка вещей занимает среди интеллектуальных субстанций низшую ступень. Это явствует из того, что она не обладает по своей природе врожденным знанием истины подобно ангелам, но вынуждена по крупицам собирать истину из разделенных вещей через посредство чувственного восприятия, как говорит Дионисий Ареопагит в 7-й гл. «О божественных именах». Но природа ничему не отказывает в необходимом; отсюда воспоследовало, что умопостигающая душа оказалась, наделена не только способностью умопостижения, но также и способностью чувственного восприятия. Однако акт чувственного восприятия не может осуществиться без телесного орудия. Следовательно, необходимо было, чтобы умопостигающая душа соединилась с телом такого рода, которое было бы пригодно как орган чувственного восприятия.
Коль скоро умопостигающая душа, как то утверждалось выше, соединяется с телом в качестве его субстанциальной формы, невозможно, чтобы какое-либо акцидентальное устроение посредствовало между телом и душой, как и вообще между субстанциальной формой и ее материей. И видно это из того, что, коль скоро материя потенциально способна ко всем актуальным состояниям в некоторой последовательности, необходимо, чтобы то, безусловное первичное в актуальных состояниях, мыслилось первичным и в материи. Но первичным среди всех актуальных состояний является бытие. Следовательно, невозможно помыслить материю прежде теплой или количественно определенной, нежели актуально сущей. Но актуальное бытие она получает через субстанциальную форму, которая сообщает простое бытие, как утверждалось выше. Отсюда невозможно, чтобы какие-либо акцидентальные устроения предсуществовали в материи, упреждая субстанциальную форму; и этот вывод распространяется и на душу ...
Из вышесказанного явствует, что есть некоторые отправления души, которые осуществляются без помощи телесных органов: таковы мышление и воление. И потому потенции, составляющие начала этих отправлений, имеют своим субстратом душу. Однако есть, и такие акты души, которые осуществляются через телесный орган, как-то; зрение — через глаз, а слух — через ухо. И таким образом обстоит дело со всеми отправлениями чувственной и вегетативной частей души. И потому потенции, составляющие начала этих отправлений, имеют своим субстратом составленную из души и тела сущность, а не одну только душу.
Как уже было сказано, все потенции относятся к самой по себе душе как к своему началу. Но некоторые потенции относятся к душе самой по себе как к своему субстрату: таковы мышление и воля. И потенции подобного рода по необходимости сохраняются в душе после разрушения тела. Некоторые же потенции имеют своим субстратом сущность, составленную из души и тела: таковы все потенции чувственной и вегетативной частей души. Но с разрушением субстрата акциденция не может сохраниться. Поэтому после разрушения сочетания души и тела потенции второго рода могут сохраниться, но остаются в душе лишь виртуально, как в своем первоначале или корне.
Потенциями мы именуем способность роста, способность чувственного восприятия, способность желания, способность пространственного движения, способность умопостижения.
Каждая вещь, составленная из материи и формы, есть тело Действительно, материя не может принимать различные формы иначе, как в различных своих частях. Однако это различие частей может иметь место в материи лишь постольку, поскольку в соответствии с существующими в материи измерениями общая материя подвергается разделению на многие: ведь если устранить категорию количества, субстанция окажется неделимой. Но выше показано, что никакая умопостигающая субстанция не есть тело. Следовательно, остается вывод, что она не составлена из материи и формы.
Как нет «человека вообще» без «этого человека», так нет «материи вообще» без «этой материи». Однако всякая самосущая вещь, состав ленная из материи и формы, составлена из индивидуальной формы т индивидуальной материи.
Интеллект же не может быть составленным из индивидуальны} материи и формы. В самом деле, образы мыслимых вещей становятся актуально умопостигаемыми через то, что они подвергаются отвлечению от индивидуальной материи; поскольку же они актуально умопостигаемыми, они сливаются воедино с интеллектом. Отсюда следует, что и интеллект должен быть лишен индивидуальной материи. Следовательно, умопостигающая субстанция не составлена из материи формы».
Философия эпохи Возрождения и Нового времени
Философия эпохи Возрождения. Социально-экономические изменения конца XV— начала XVI в. привели к возникновению довольно многочисленного слов буржуазной интеллигенции. Если до этого ученые и философы, как правило, находились под влиянием церкви, то теперь оно ослабевало. В данный период возникла новая культура, получившая название гуманизма, который означал светскую, а не богослове косхоластическую образованность. Гуманисты противопоставляли светские науки церковно-схоластической учености.
Особенность ранней буржуазной культуры заключалась в широком использовании античного культурного наследия. Античная культура была ближе и понятнее нарождающейся буржуазии, чем культура феодального общества. Значение античного культурного наследия было столь велико, что вся эпоха получила название эпохи Возрождения (Ренессанса), т.е. произошло восстановление многих сторон богатой античной культуры после более чем тысячелетнего забвения.
Для развития материалистического мировоззрения еще большее значение имело появление натурфилософии — учения о природе, свободного от подчинения теологии. Натурфилософия зачастую еще носила пантеистический характер, т.е. она отождествляла Бога с природой, не отрицая его существования.
Огромное значение для становления и развития новых материалистических взглядов и идей этого периода имели труды Н. Кузанского, Н. Коперника, Дж. Бруно, Леонардо да Винчи, Г. Галилея и многих других.
Характеризуя эпоху Возрождения, можно сказать, что это была, по выражению Энгельса, «эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру...».
Источниками философии Возрождения были философия Платона и Аристотеля, средневековые ереси, которые расшатывали церковную догматику, восточная, в частности арабская, философия с ее материалистическими тенденциями, обогатившая в XII — XIII вв. Западную Европу знаниями в области естественных наук.
Мыслители Возрождения стремились объяснить существование единого бесконечного материального мира из него самого, независимо от внешней потусторонней силы — божества, понимая его как мир, подчиняющийся единому закону причинно-следственной связи.
Дж. Кардано, Б. Телезио, Ф. Патрици, Т. Кампанелла, Дж. Бруно и другие продолжили материалистическую линию в философии, находясь под воздействием успехов естественных наук и античной философской традиции. Первую — атомистическую — концепцию развивали приверженцы эпикуреизма: Л. Валла, X. Уарте, М. Монтень, П. Шаррон, а также Галилей. Вторую — пантеистическую — концепцию разрабатывали Дж. Кардано, Н. Кузансрсий, Б. Телезио, Дж. Бруно. В этой концепции выдвигалась на первый план идея единого бытия, из которой выводилась множественность вещей материального мира.
Вопрос о движении и его источниках решался большинством философов Возрождения стихийно-диалектически: они рассматривали движущую силу как неотделимое от материи разумное начало (мировая душа, «архей» — активная жизненная сила, вечный божественный разум).
Основными тенденциями теории познания, гносеологии были опыт, чувственность, а также разум. Некоторые представители философской мысли Возрождения вносили в теорию познания моменты скептицизма, который был направлен против «абсолютных истин», выдвигаемых теологией, но не ставил под сомнение способность человека познавать окружающий мир.
Гносеологическим и натурфилософским концепциям мыслителей Возрождения были внутренне присущи элементы диалектики. Теория познания была тесно связана с этикой, которая стала боевой, прогрессивной, направленной против отживших идеалов феодализма.
Как результат этого произошел переворот в системе ценностей, в оценке всего сущего и отношении к нему. Становится аксиомой мысль о том, что человек — высшая ценность. Это и обусловило важнейшую черту культуры эпохи Возрождения — развитие индивидуализма в сфере мировоззрения и всестороннее раскрытие индивидуальности в общественной жизни. Оживились светские настроения. «Упадет тот, кто на небе ищет опоры для лестницы своей жизни. Укреплять ее надо на земле» (Козимо Медичи).
В эпоху Возрождения появились и первые социалистические утопии. В большей или меньшей мере они отражали стихийный протест крестьянских масс и городской бедноты, поднимавшихся на восстания, порой перераставшие в войны.
В сфере эстетической мысли того времени мы не находим законченных систем. Общая тенденция намечалась в пользу секуляризации искусства и освобождения художника от опеки церкви. Искусство уже не рассматривалось как аллегорическая форма истины. Возродилась античная теория подражания. Объективность искусства сближается с наукой. Примером тому служит творчество Леонардо да Винчи.
Передовые философские идеи, составляющие ядро мировоззрения эпохи Возрождения, нанесли серьезный удар по средневековой феодально-клерикальной идеологии и расчистили путь научному знанию, подготовили становление метафизического материализма XVII—XVIII вв.
Хрестоматийные извлечения
Джордано Бруно
О причине, начале и едином.
Джордано Ноланский
К началам Вселенной
Хоры блуждающих звезд, я к вам свой полет направляю,
К вам поднимусь, если вы верный укажете путь.
Ввысь увлекая меня, ваши смены и чередованья пусть вдохновляют мой взлет в бездны далеких миров.
То, что так долго от нас время скупое скрывало,
Я обнаружить хочу в темных его тайниках.
К своему духу
Смело стремись в высоту, в отдаленные сферы природы, Ибо вблизи божества ты запылаешь огнем.
Единое, начало и причина,
Откуда бытие, жизнь и движенье,
Земли, небес и ада порожденья,
Все, что уходит вдаль и вширь, в глубины.
Для чувства, разума, ума — картина:
Нет действия, числа и измеренья для той громады, мощи, устремленья,
Что вечно превышает все вершины
Никто не может помешать вам пользоваться названием материи по вашему способу, как, равным образом, у многих школ она имела разнообразные значения.
Итак, подобно тому, как в искусстве, при бесконечном изменении (если бы это было возможно) форм, под ними всегда сохраняется одна и та же материя, как, например, форма дерева — это форма ствола, затем — бревна, затем — доски, затем — сиденья, затем — скамеечки, затем — рамки, затем — гребенки и т.д., но дерево всегда остается тем же самым, — так же и в природе при бесконечном изменении и следовании друг за другом различных форм, всегда имеется одна и та же материя.
Гервазий. Как можно подкрепить это уподобление?
Теофил. Разве вы не видите, что то, что было семенем, становится стеблем, из того, что было стеблем, возникает колос, из того, что было колосом, возникает хлеб, из хлеба — желудочный сок, из него — кровь, из нее семя, из него — зародыш, из него — человек, из него — труп, из него — земля, из нее — камень или другая вещь, и так можно прийти ко всем природным формам.
Ноланец утверждает следующее: имеется интеллект, дающий бытие всякой вещи, названный пифагорейцами и Тимеем подателем форм; душа — формальное начало, создающая в себе и формирующая всякую вещь, названная ими же источником форм; материя, из которой делается и формируется всякая вещь, названная всеми приемником форм.
Диксон. Формы не имеют бытия без материи, в которой они порождаются и разрушаются, из лона которой они исходят и в которое возвращаются. Поэтому материя, которая всегда остается той же самой и плодоносной, должна иметь главное преимущество быть познаваемой как субстанциальное начало, в качестве того, что есть и вечно пребывает. Все же формы в совокупности следует рассматривать лишь как различные расположения материи, которые уходят и приходят. Материя, по их мнению, есть начало, необходимое, вечное и божественное, как полагает мавр Авицеброн, называющий ее Богом, находящимся во всех вещах.
Теофил. В самом теле природы следует отличать материю от души и в последней отличать этот разум от его видов.
Поэтому мы называем в этом теле три вещи:
во-первых, всеобщий интеллект, выраженный в вещах;
во-вторых, животворящую душу всего; в третьих, предмет.
Но на этом основании мы не будем отрицать, что философом является тот, кто в своей философии приемлет это оформленное тело, или, как я предпочел бы сказать, это разумное животное, и начинает с того, что берет за первые начала некоторым образом члены этого тела, каковы воздух, земля, огонь; далее — эфирная область и звезды; далее — дух и тело; или же — пустое и полное.
Диксон. Итак, Вы утверждаете, что, не совершая ошибки и не приходя к противоречию, можно дать различные определения материи.
Теофил. Верно, как об одном и том же предмете могут судить различные чувства и одна и та же вещь может рассматриваться различным образом. Кроме того, как уже было отмечено, рассуждение о вещи может производиться различными головами. Много хорошего высказали эпикурейцы, хотя они и не поднялись выше материального качества.. Много превосходного дал для познания Гераклит, хотя он и не вышел за пределы души. Анаксагор сделал успехи в познании природы, ибо он не только внутри ее, но, быть может, и вне и над нею стремился познать тот самый ум, который Сократом, Платоном, Трисмегистом и нашими богословами назван Богом.
Имеется первое начало Вселенной, которое равным образом должно быть понято как такое, в котором уже не различаются больше материальное и формальное и о котором из уподобления ранее сказанному можно заключить, что оно есть абсолютная возможность и действительность. Отсюда не трудно и не тяжело прийти к тому выводу, что все, сообразно субстанции, едино, как это, быть может, понимал Парменид, недостойным образом рассматриваемый Аристотелем.
Диксон. Итак, вы утверждаете, что, хотя и спускаясь по этой лестнице природы, мы обнаруживаем двойную субстанцию — одну духовную, другую телесную, но в последнем счете и та и другая сводятся к одному бытию и одному корню.
О бесконечности, Вселенной и мирах
Диалог первый
Филотей. Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бесконечное не может быть объектом чувства; и поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредством чувств, подобен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность. Интеллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству.
Эльпин. К чему же нам служат чувства? Скажите.
Филотей. Только для того, чтобы возбуждать разум; они могут обвинять, доносить, а отчасти и свидетельствовать перед ним, но они не могут быть полноценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение. Ибо чувства, какими бы совершенными они не были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истина происходит от чувств только в малой части, как от слабого начала, но она не заключается в них.
Эльпин. А в чем же?
Филотей. Истина заключается в чувственном объекте, как в зеркале, в разуме посредством аргументов и рассуждений, в интеллекте — посредством принципов и заключений, в духе — в собственной и живой форме.
Фракасторий. Никогда не было философа, ученого и честного человека, который под каким-либо поводом и предлогом пожелал бы показать на основании такого предложения необходимость человеческих действий и уничтожить свободу выбора. Так, среди других Платон и Аристотель, полагая необходимость и неизменность Бога, тем не менее, полагают моральную свободу и нашу способность выбора; ибо они хорошо знают и могут понять, каким образом могут совместно существовать эта необходимость и эта свобода. Однако некоторые истинные отцы и пастыри народов отрицают это положение и другие, подобные им, может быть для того, чтобы не дать повода преступникам и совратителям, врагам гражданственности и общей пользы выводить вредные заключения, злоупотребляя простотой и невежеством тех, которые с трудом могут понять истину и скорее всего, склонны к злу. Они легко простят нам употребление истинных предложений, из которых мы не хотим извлечь ничего иного, кроме истины относительно природы и превосходства творца ее; и они излагаются нами не простому народу, а только мудрецам, которые способны понять наши рассуждения. Вот почему теологи, не менее ученые, чем благочестивые, никогда не осуждали свободы философов, а истинные, вежливые и благонравные философы всегда благоприятствовали религии; ибо и те и другие знают, что вера требуется для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы, а доказательства — для созерцающих истину, которые умеют управлять собой и другими.
Филотей. Поскольку Вселенная бесконечна и неподвижна, не нужно искать ее двигателя. Бесконечные миры, содержащиеся в ней, каковы земли, огни и другие виды тел, называемые звездами, все движутся вследствие внутреннего начала, которое есть их собственная душа, и вследствие этого напрасно разыскивать их внешний двигатель. Эти мировые тела движутся в эфирной области, не прикрепленные или пригвожденные к какому-либо телу в большей степени, чем прикреплена эта земля, которая есть одно из этих тел; а о ней мы доказываем, что она движется несколькими способами вокруг своего собственного центра и солнца вследствие внутреннего жизненного инстинкта.
Филотей. Кто понял движение этой мировой звезды, на которой мы обитаем, которая, не будучи прикреплена ни к какой орбите, вследствие внутреннего принципа, собственной души и своей собственной природы пробегает обширное поле вокруг солнца или вращается вокруг своего собственного центра, тот освободится от заблуждения. Пред ним откроются врата понимания истинных принципов естественных вещей, и он будет шагать гигантскими шагами по пути истины.
Покоя нет — все движется, вращаясь,
на небе иль под небом обретаясь.
И всякой вещи свойственно движенье ... Так море бурное колеблется волненьем, То опускаясь вниз, то вверх идя горой, Но остается все ж самим собой.
Один и тот же вихрь своим вращеньем Всех наделяет тою же судьбой.
Галилео Галилей
Послание к Франческо Инголи
«Разве вам не известно, что до сих нор еще не решено, и я думаю, что человеческая наука никогда не решит), конечна ли Вселенная или бесконечна? Что касается меня, то когда я рассматриваю мир, границы которому положены нашими внешними чувствами, то я решительно не могу сказать, велик он или мал: я, разумеется, скажу, что он чрезвычайно велик по сравнению с миром дождевых и других червей, которые, не имея иных средств к его измерению, кроме чувства осязания, не могут считать его большим того пространства, которое они сами занимают; и мне вовсе не претит та мысль, что мир, границы которого определяются нашими внешними чувствами, может быть столь же малым в отношении Вселенной, как мир червей по отношению к нашему миру. Что же касается того, что мог бы раскрыть мне рассудок сверх даваемого мне чувствами, то ни мой разум, ни мои рассуждения не в состоянии остановиться на признании мира либо конечным, либо бесконечным; и поэтому здесь я полагаюсь на то, что в этом отношении установят более высокие науки. Но до тех пор считать слишком большой эту великую громадность мира есть эффект нашего воображения, а не дефект в строе природы.
Никогда все движения, все величины, все расстояния и расположения планетных орбит и звезд не будут определены с такой точностью, что они не будут, уже больше нуждаться в непрерывных исправлениях, хотя бы каждый из живущих был Тихо Браге или даже и сто раз Тихо Браге.
Природа, синьор мой, насмехается над решениями и повелениями князей, императоров и монархов, и по их требованиям она не изменила бы ни на йоту свои законы и положения. Аристотель был человек: он смотрел глазами, слушал ушами, рассуждал мозгом; также и я — человек, я смотрю глазами и вижу гораздо больше того, что видел он; а что касается рассуждений, то верю, что рассуждал он о большем числе предметов, чем я; но лучше или хуже меня, по вопросам, о которых мы рассуждали оба, это будет видно по нашим доводам, а вовсе не по нашим авторитетам. Вы скажете: «Столь великий человек, у которого было такое множество последователей?» Но это ничего не стоит, потому что давность времени и число протекших лет принесли ему и число приверженцев; и хотя бы у отца было двадцать сыновей, отсюда нельзя по необходимости вывести, что он более плодовит, чем его сын, у которого только один ребенок, потому что отцу шестьдесят лет, а сыну двадцать».
Философская мысль Беларуси в эпоху Возрождения. Прогрессивное влияние эпохи Возрождения благотворно сказалось и на Беларуси, где идеи гуманизма начали распространяться в XVI в. В этот период достоянием белорусского читателя становятся произведения, посвященные вопросам истории, географии, морали, права, медицины, математические и астрономические сочинения и т.п. Известными становятся работы Дж. Боккаччо, Эразма Роттердамского, польского мыслителя А.Ф. Моджевского и других писателей гуманистов, издаются произведения ряда античных мыслителей. В Беларуси уже многое знали об астрономическом учении Н. Коперника и его гелиоцентрической системе.
Первым известным нам крупным представителем общественной мысли Беларуси, в деятельности которого нашли отражение идеи гуманизма, был Георгий Францйск Скорина.
Характерными для Скорины являются стремление к эмансипации от традиций церковно-феодальных воззрений, попытка утвердить права человеческого разума, показать его значение и силу. Скорина постоянно подчеркивает роль разума и значение «мудрости» в жизни человека. Так, в предисловии к «Притчам Соломона» он говорит о том, что читающий их должен подходить «ко познанию мудрости и наказания и ко в разумению слова смылена». Ту же мысль он проводит и в предисловии к другим библейским книгам, отмечая, что указанные книги приводят нас к познанию мудрости «путем разуму». В свою очередь в процессе познания человеческий разум должен опираться на законы логики, которая, по его выражению, «учит с доводом разознати правду от кривды», т.е. учит правильно мыслить, рассуждать.
Скорина не мог еще полностью отрешиться от религиозных взглядов, вырваться из цепких объятий теологии, но он тянулся к свету знаний, стремился осмыслить явления природы, проникнуть в сущность самого человека, объяснить отношения между человеком и природой. С этой стороны особый интерес представляют его занятия в области медицины и ботаники, которым он придавал большое значение. Они свидетельствуют о стремлении Скорины постичь истину, обращаясь непосредственно к эксперименту, самой природе.
Основной девиз Скорины, проходящий через все его предисловия к библейским книгам, — все для науки и блага простых («посполитых») людей.
Продолжателем традиций Скорины во второй половине XVI в. выступил Сымон Будный. Его деятельность развернулась в период борьбы шляхты против привилегий церковных учреждений, проходившей под лозунгом реформации. Будный использовал идеи реформации в борьбе за белорусскую культуру, распространение светских знаний. В работе «О светской власти» и других своих сочинениях с помощью ссылок на тексты Библии доказывал разумность общества, основанного на частной собственности и классовых различиях, и требовал лишь смягчения феодального гнета, ограничения деспотизма и паразитизма имущих классов, создавших свое благополучие за счет «убогих людей».
Религиозно-философские взгляды Будного претерпели большую и сложную эволюцию. Начав с критики духовенства, он постепенно пришел к отрицанию ряда догматов христианской церкви, в том числе догмата о бессмертии души.
Антиклерикализм Будного проявился уже в первом издании его «Катехизиса», в предисловии к которому он писал, что церковники — корыстолюбцы, они заботятся исключительно о своем материальном положении, приобретении сел, имений, выгодных для себя церковных и монастырских должностей. Он сравнивал попов и монахов со «слепцами», которые ведут народ по ложному пути. Напрасно было ожидать от них «поправления в науке или житии», так как они подверглись «духовной гнили» и не только людей «не научают, але и сами мало правды знают и оным, которые бы учити хотели, забраняють». Вместо наук они распространяют суеверия, требуют поклонения ими же самими выдуманным «болванам и ложным службам». Будный приходит к выводу, что прогнившее и ни на что не способное духовенство следует «вон выкинута и потоптати». В этом же предисловии, несмотря на свои умеренные социальные взгляды, он высказался довольно резко по адресу феодальных владык вообще.
Идеи Будного уже в 70-е годы XVI в. стали известны далеко за пределами Речи Посполитой, в которую тогда входила и Беларусь, стали предметом идеологической полемики в среде западноевропейских реформаторов. Они вызвали фанатическую ненависть к Будному со стороны не только католических теологов, но и многих антитринитариев (антитринитарий — течение, секта в христианстве, не признающее догмат Троицы). Последние находили, что его взгляды подрывают основы единого религиозного мировоззрения, и на Лукловицком синоде осудили и прокляли его как безбожника.
Позиция Будного вела к атеизму, ибо от отрицания бессмертия души недалеко и до отрицания самого Бога. В общей форме мысль об отрицании бессмертия души была высказана Будным еще в работе «О важнейших статьях христианской веры». «Если бы существовала еще кроме тела какая-то другая душа, — писал он, — то было бы две души: каждый понимает, что это не так. Итак, само из себя вытекает, что душа есть не что иное, как человеческая жизнь... Утверждение, что какие-либо души существуют и страдают после смерти или пользуются в небе благами, — это настоящие сказки».
Мысли Будного, объективно направленные на подрыв религиозного мировоззрения, на раскрепощение мысли от церковных пут, имели для своего времени прогрессивное значение. Несмотря на историческую ограниченность, Будный сделал немало, чтобы развенчать католическую церковь и папство, утвердить новые, гуманистические принципы. Этим объясняется та ярая ненависть, которую питали к нему иезуиты, называвшие его «христоубийцей», «анабаптистом», «атеистом» и старавшиеся повсеместно сжечь его сочинения. Что касается православных теологов, то они ставили его в один ряд с Яном Гусом, Мигелем Сервстом, указывая на идейную связь между ними.
Будный имел многочисленных последователей, так называемых нонадфантистов (непоклоняющихся), которые в конце XVI — начале XVII в. продолжали пропагандировать его идеи, поднимаясь, порой до атеистических выводов.
Философия Нового времени. Идеи мыслителей Возрождения были развиты философами Нового времени. Прогресс опытного знания, науки требовал замены схоластического метода мышления новыми способами познания, обращенными к реальному миру. Возрождались и развивались принципы материализма и элементы диалектики.
Родоначальником материализма Нового времени и методологии науки был Фрэнсис Бэкон — английский философ. Его можно назвать последним мыслителем эпохи Возрождения и одним из зачинателей философии Нового времени, эпохи капиталистической индустрии, первым, сознательно поставившим перед собой задачу разработки научного метода на основе материалистического понимания природы.
Главный труд Ф. Бэкона —» Новый Органон. Название это не случайное. В нем сознательно противопоставлено новое понимание науки тому, на которое опирался «Органон» (свод логических работ) Аристотеля.
Ф. Бэкон провозгласил высшей целью познания завоевание природы и усовершенствование человеческой жизни. Но он не ограничивал науку лишь практической пользой. Знание — сила! Действительной же силой оно может стать только в случае, если оно истинно и основывается на выяснении материальных причин происходящих в природе явлений.
Ф. Бэкон различал два вида опытов: плодоносный и светоносный. Плодоносными он называл опыты, цель которых — принесение непосредственной пользы человеку, светоносными — те, цель которых не непосредственная польза, а познание законов, явлений и свойств вещей.
Логическим основанием реформы науки, согласно Бэкону, должна быть новая теория индукции. До него философы, писавшие об индукции, обращали внимание главным образом на те случаи и факты, которые подтверждают доказываемые или обобщаемые положения. Ф. Бэкон подчеркнул значение тех случаев, которые опровергают обобщение, противоречат ему. Это так называемые негативные интенции. Он считал,
что пренебрежение ими есть главная причина ошибок, суеверий и предрассудков.
Условием реформы науки должно быть также очищение разума от заблуждений. Ф. Бэкон различает четыре вида заблуждений или препятствий на пути познания — четыре вида «идолов» (ложных образов) или призраков. Это «идолы рода» (обусловлены природой людей), «идолы пещеры» (ошибки некоторых групп людей), «идолы площади» (общение посредством слов) и «идолы театра» (подчинение ума ошибочным воззрениям).
Выяснение ошибок в познании — это только полдела, необходимо и положительное учение о методе исследования. Изучая историю науки, Бэкон пришел к выводу, что в ней четко прослеживаются два метода исследования: догматический и эмпирический.
Ученый, следующий догматическому методу, начинает свою работу с общих умозрительных положений и стремится вывести из них все частные случаи. Догматик похож на паука, который из самого себя ткет свою паутину. Ученый, следующий эмпирическому методу, стремится только к максимальному накоплению фактов. Он похож на муравья, который беспорядочно тащит в муравейник все, что попадается ему на пути.
Истинный метод состоит в переработке материалов, которые доставляет опыт. Ученый, следующий такому методу, похож на пчелу, которая собирает из цветов сладкие соки, но не оставляет их в том виде, в каком высасывает, а перерабатывает их в мед собственной деятельностью.
До сих пор, отмечает Бэкон, открытия делались случайно, не методически. Их было бы гораздо больше, если бы исследователи были вооружены правильным методом. Метод — это путь, главное средство исследования. Ф. Бэкон считал, что науку расширяет не пассивное созерцание, а эксперимент, т.е. намеренное, активное испытание природы. Кроме материалистически обоснованной теории индукции, он разработал новую систему классификации наук, исходящую из различия между способностями человеческого познания: память, воображение и рассудок (или мышление).
На память опирается естественная и гражданская история, на воображение — поэзия. На рассудке основываются философия, математика, естествознание.
Непосредственная задача познания — исследование причин предметов и явлений.
В утопии «Новая Атлантида» Ф. Бэкон развил мысль о преобразовании всей производственной основы общества при помощи науки и техники. Он говорит о роли науки в рационализации производства и всестороннем развитии экономики.
Материализм Ф. Бэкона непоследователен. Уступки идеализму заключались в формальном признании им особой «науки» — науки о Боге (теологии), в признании двоякой формы истины — не только научной, но и религиозной, в отказе от прямой критики положений веры.
Хрестоматийные извлечения
Фрэнсис Бэкон
О достоинстве и приумножении наук
Книга вторая
Итак, скажем о том, с чем согласится, пожалуй, каждый: осуществлению всех самых великих и трудных деяний способствуют достойное вознаграждение, разумные и обдуманные планы, а также объединение усилий; первое из этих условий стимулирует начинания, второе — помогает устранить неясности и ошибки, третье — возмещает слабость человеческой природы. Но среди этих трех условий первое место по праву принадлежит разумным и обдуманным планам, т.е. тому, что призвано показать и начертать правильный и удобный путь к намеченной цели. Как говорится: «Хромой, идущий по дороге, может обогнать бегуна, бегущего по бездорожью». Весьма подходит к данному случаю и изречение Соломона: «Если притупится меч, нужно применить большую силу, но сильнее всего — мудрость». Этими словами он дает понять, что разумный выбор средства скорее приведет к намеченной цели, чем напряжение и сосредоточение силы. И это заставляет меня сказать следующее (не затрагивая ни в конец мере заслуг тех, кто так или иначе оказывал помощь науке): по моему глубокому убеждению, большинство действий и предприятий правителей осуществлялось скорее ради прославления и увековечения их собственного имени, чем ради развития и успеха самих наук, и все это скорее увеличивало число ученых, чем приносило какой-либо успех самим наукам...
Прежде всего, меня удивляет, что во всей Европе среди такого числа великолепно организованных колледжей нет ни одного, где бы изучались свободно все науки в их совокупности, и все эти колледжи предназначены для обучения лишь каким-то определенным профессиям. Конечно, тот, кто считает, что целью всякой науки является ее практическая полезность, безусловно, прав. Но в то же время, рассуждая таким образом, легко впасть в ту самую ошибку, о которой говорит древняя басня, рассказывающая о том, как остальные члены тела вступили в тяжбу с желудком за то, что он не приводит в движение тело, подобно суставам, и не вырабатывает ощущения, подобно голове, а между тем этот желудок, переварив полученную пищу, распределял ее по всему телу. Совершенно так же тот, кто в философии и в изучении общих законов видит пустое и бессмысленное занятие, не замечает, что именно от них поступают жизненные соки и силы во все отдельные профессии и искусства. По крайней мере, я убежден, что это обстоятельство явилось отнюдь не последней причиной, задерживающей до сих пор прогресс науки, ибо этими основополагающими науками занимались лишь мимоходом и не пытались глубже проникнуть в них. Ведь если хотят, чтобы дерево было плодоноснее обычного, то не имеет смысла заботиться о ветвях, нужно вскопать землю вокруг корней и переместить поближе лучшую землю — иначе ничего не получится ....
Поскольку же наставники колледжей «насаждают», а профессора «орошают», мне теперь следует сказать о недостатках в общественном образовании. Я, безусловно, самым резким образом осуждаю скудность оплаты (особенно у нас) преподавателей как общих, так и специальных дисциплин. Ведь прогресс науки требует, прежде всего, чтобы преподаватели каждой дисциплины выбирались из самых лучших и образованных специалистов в этой области, поскольку их труд не предназначен для удовлетворения преходящих нужд, но должен обеспечить развитие науки в веках. Но это можно осуществить только в том случает, если будут обеспечены такое вознаграждение и такие условия, которыми может быть вполне удовлетворен любой, самый выдающийся в своей области специалист, так что ему будет нетрудно постоянно заниматься преподаванием и незачем будет думать о практической деятельности. Для того чтобы процветали науки, нужно придерживаться военного закона Давида: «Чтобы доставалась равная часть идущему в битву и остающемуся в обозе», ибо иначе обоз будет плохо охраняться. Так и преподаватели для науки оказываются, так сказать, хранителями и стражами всех ее достижений, дающих возможность вести бой на поле науки и знания. А поэтому вполне справедливо требование, чтобы их оплата равнялась заработку тех же специалистов, занимающихся практической деятельностью. Если же пастырям наук не установить достаточно крупного и щедрого вознаграждения, то произойдет то, о чем можно сказать словами Вергилия: «И чтобы голод отцов не сказался на хилом потомстве».
Наиболее правильным разделением человеческого знания является то, которое исходит из трех способностей разумной души, сосредоточивающей в себе знание. История соответствует памяти, поэзия — воображению, философия — рассудку.
Естественная история по своему объекту делится, как мы уже сказали, на три вида, по практическому же применению — на два.
Ибо она используется либо для познания самих вещей, являющихся предметом истории, либо — как первоначальный материал для философии. И этот первый вид истории, который либо доставляет удовольствие занимательностью изложения, либо приносит пользу своими экспериментами и который получил распространение именно благодаря такого рода удовольствию и пользе, должен быть признан значительно менее важным по сравнению с тем, который служит основой и материалом истинной и подлинной индукции и является первой кормилицей философии. Поэтому мы установим еще одно деление естественной истории — на историю повествовательную и индуктивную. А эту последнюю отнесем к тем областям науки, которые требуют разработки. И пусть ни величие авторитета древних, ни огромные фолианты современных ученых не мешают никому острым умом проникать в неизведанное. Мы достаточно хорошо знаем, что естественная история весьма обширна по своему объему, занимательна благодаря разнообразию своего материала и нередко является результатом большого и тщательного труда. Но если исключить из нее небылицы, свидетельства древних, ссылки на авторов, пустые споры, наконец, словесные украшения и прикрасы — все то, что годится скорее для застольных бесед и ночных пирушек ученых, чем для формирования философии, то она потеряет почти все свое значение. Конечно же, в таком виде она весьма далека от той истории, о которой мы мечтаем».
Большой вклад в развитие материалистической философии, борьбу с идеализмом, развитие познания внес великий английский материалист Томас Гоббс. Он был современником английской буржуазной революции. Борьба против феодальной идеологии усилила его интерес к вопросам религии, веротерпимости, государственного права. Все эти тенденции получили яркое выражение в философии Т. Гоббса.
Его основные произведения — «Философские элементы учения о гражданине» и «Левиафан». Главным научным интересом Т. Гоббса была проблема общества и государства. Он пытался объяснить государство, право не на основании церковных догматов, а вывести их на основании природы человека, рассматриваемого как часть мира природы. Не случайно, поэтому государственно-правовым взглядам Т. Гоббса предшествовало материалистическое учение о природе.
Т. Гоббс был систематизатором материализма. Мир, по его мнению, есть совокупность тел. Ничего бестелесного не существует. Нельзя отделить мышление от материи, которая мыслит. Материя — субъект всех изменений. Все предметы (тела) и изменения в них происходят благодаря механическому движению материальных элементов: все движения от тела к телу могут передаваться посредством толчка.
Даже духовная жизнь, которая слагается из ощущений, сводится к движениям и усилиям. Поэтому люди и животные у него — сложные механизмы, действия которых определяются внешними силами. Одушевленные автоматы отличаются от неодушевленных тем, что у первых имеются органы, сохраняющие прежние впечатления. Кроме того, у них существует способность сравнивать новые впечатления с прежними. Сравнение создает условие для различения, а последнее, в свою очередь есть условие сознания.
Из этих исходных положений Т. Гоббс выводит:
1) отрицание существования душ как особых субстанций;
2) тезис, по которому тела — единственные субстанции;
3) утверждение, что вера в Бога есть только продукт человеческого воображения.
Познание, по Гоббсу, осуществляется посредством идей. Источником идей могут быть только чувственные восприятия внешнего мира. Он отвергает точку зрения Р. Декарта, согласно которой исходным пунктом достоверного знания является мышление, а также выступает против его учения о врожденных идеях. Опыты показывали, что люди, погруженные в глубокий сон без сновидений, не мыслят, значит, у них в это время нет никаких идей. Отсюда Гоббс выводит, что никакая идея не может быть прирожденной: то, что врожденно, должно быть всегда налицо. В соответствии с этим Т. Гоббс полагает, что внешние чувства — источник не только идей, но и всего нашего познания.
В понимании соотношения общего и единичного он номиналист. Т. Гоббс считает, что эмпирически наблюдаемая связь между предметом и его свойством не есть связь необходимая. В математике же и философии благодаря доказательствам достигается познание необходимых связей. Этим положением ученый указывает на существенное отличие теоретического мышления от эмпирического наблюдения.
Весьма широкую известность получило учение Г. Гоббса о государстве и праве. В нем он пытается разложить такое сложное целое, как государство, на это составные элементы, а последние объяснить продыми законами природы. Он приходит к мысли о необходимости различать два состояния человеческого общества: естественное и гражданское.
Чтобы направлять отдельных людей к общей цели удерживать их от действий, нарушающих мир, в обществе необходимо государство единой воли. Для этого каждый должен свою частную волю подчинить какому-нибудь одному лицу или группе лиц, воля которых должна считаться волей всех. Так возникает государство.
В условиях XVII в. воззрения Т. Гоббса были прогрессивны. Он уничтожил теистические предрассудки бэконовского материализма. Его философия освобождала общественное сознание людей от тяготевших над ним религиозных иллюзий. В его теории общества и государства содержались зародыши материалистического понимания социальных явлений.
Рене Декарт разработал новый подход к познанию, сумел подняться над существующими формами естественнонаучного знания и увидеть их недостаточность для решения коренных философских проблем.
Хотя в решении основного вопроса философии Р. Декарт стоял на позиции дуализма, однако это не помешало ему отстаивать специфически философские идеи, говорить о невозможности решать все общие проблемы, опираясь только на достижения естествознания.
В своей «Космологии» (учении о строении мира), «Космогонии» (учении о происхождении и развитии планетной системы), физике и физиологии Р. Декарт — материалист. Он выдвигает гипотезу о естественном развитии планетной системы и даже о развитии жизни на Земле согласно законам природы. Философ рассматривает тела животных и человека как сложные машины, повинующиеся законам механического движения.
В то же время в таких науках, как психология, теория познания, учение о бытии, Р. Декарт — идеалист. Как и Ф. Бэкон, он считает, что следует начинать познание со всеобщего радикального сомнения. Однако Декарт — не скептик и не агностик. Он признает, что в познании есть нечто, никакому сомнению не подлежащее. Достоверным, во всяком случае, остается то, что сомнение существует. Я могу сомневаться в существовании всего, кроме существования самого сомнения. Но сомнение — акт мышления. Может быть, мое тело не существует в действительности. Может быть, какой-то злой и всесильный обманщик сотворил меня таким, что мне только кажется, будто у меня есть тело, а на самом деле его у меня нет. Но я непосредственно знаю, что в качестве сомневающегося, мыслящего я не призрак, а существую. (Cogito, ergo sum — Я мыслю, следовательно, существую.)
Идеализм Декарта — не в утверждении, будто мышлением порождается бытие тела (такой мысли у него нет), а в том, что, согласно его убеждению, существование мышления более, несомненно, и достоверно для нас, чем существование тела или материи.
Р. Декарт — не только философ, но и ученый, естествоиспытатель, чей вклад в естествознание послужил фундаментом для развития дальнейших научных представлений о мире. Он — один из творцов аналитической геометрии: ввел систему координат в ее общем виде, систему алгебраических обозначений; в механике указал на относительность движения и покоя, сформулировал общий закон действия и противодействия, закон сохранения полного количества движения при ударе двух неупругих тел и т.д.
Как и Ф. Бэкон, Р. Декарт важнейшую цель знания видит в покорении природы человеком и усовершенствовании самой человеческой природы. Однако критерий истины, по его мнению, — не в эксперименте, не в практике, а в сознании. Ясность и отчетливость мышления Р. Декарт ошибочно объявляет достаточными признаками всякого достоверного знания. Не понимая всего значения практики в теоретическом мышлении, он полагал, что источником достоверности знания может быть только разум.
Возможность усмотрения истины вытекает, по Декарту, из существования врожденных идей, или истин, к которым он относит, прежде всего, аксиомы. В теории познания он сторонник рационализма, ибо исходил из первичности разума в познании, признавал независимость разума от чувственных восприятий.
Разум может достигать достоверного знания во всех областях только в том случае, если он будет руководствоваться истинным методом. В основу разрабатываемого метода Р. Декарт положил интуицию и дедукцию. Его учение о методе изложено в работе «Рассуждение о методе».
Идеи Р. Декарта оказали значительное влияние на последующее развитие философии. Современные рационалисты выделяют в его учении идеалистический суждения о Боге, о духовной субстанции, а также его взгляды на познание.
Передовая общественная мысль всегда высоко ценила и ценит в учении Р. Декарта новаторство мысли, его вклад в развитие естествознания и материалистическое понимание природы.
Вслед за Ф. Бэконом и Р. Декартом основную цель философии исследовал Бенедикт Спиноза — нидерландский философ материалист, пантеист и атеист. Известны два крупных его труда — «Богословско-политический трактат» и «Этика». Цель философии он видел в господстве над внешней природой и совершенствовании человеческой природы. Разрабатывал учение о свободе.
В основу своего материализма и атеизма Б. Спиноза положил идею о том, что существует лишь одна субстанция — природа, которая есть причина самой себя (causa sui) и не нуждается для своего существования ни в чем другом.
От субстанции как необусловленного бытия следует отличать мир отдельных конечных вещей, или совокупность модусов (то, что существует не само по себе, а в другом).
Субстанция едина. Модусы и субстанция соотносятся, как точки на прямой линии и сама прямая. Природа со всеми своими свойствами существует сама по себе, независимо от ума и вне ума. Она бесконечна. Атрибуты субстанции — протяжение и мышление. Его учение об атрибутах субстанции направлено против дуализма Декарта, тем не менее, Б. Спиноза не считал движение атрибутом субстанции.
Человек — часть природы (не социальное существо, а «вещь» природы). Его этика изложена геометрическим методом (определения, аксиомы, теоремы). В ней Б. Спиноза разрабатывает учение о свободе. Отвергает идеалистическое учение о свободе воли. Свобода, по его мнению, — это познанная необходимость, т.е. ясное и отчетливое представление о том, что необходимо. Эта диалектическая идея является выдающимся завоеванием материалистической философии. Однако свобода для Б. Спинозы — только господство разума над чувствами. Он не понимал роли материальной практики в осуществлении свободы.
Теория познания Б. Спинозы имеет материалистический и рационалистический характер. Первая, низшая ступень познания — чувственные восприятия, вторая — знание, основывающееся на уме, третья — интуиция, непосредственное созерцание. Он принижает роль чувственного познания и опыта, не видит в практике, опыте критерия истинности знания. В этом отношении его рационализм выражен более резко, чем у Р. Декарта.
Отрицая сотворение мира Богом, Б. Спиноза сыграл большую роль в развитии атеизма и религиозного свободомыслия.
Менее самостоятелен Б. Спиноза в своих общественно политических воззрениях. Он принимает теорию Гоббса о государстве, обществе, однако вразрез с ним высшей формой считает демократическое правление. В отличие от Т. Гоббса Б. Спиноза ограничил всесилие государственной власти требованиями свободы и разума. Он полагал, что власть, способная управлять людьми посредством страха, не может быть признана добродетельной. Людей надо вести так, чтобы им казалось, будто их не ведут, а они живут по своему собственному разуму и по своему свободному изволению, считал Б. Спиноза.
Хрестоматийные извлечения
Бенедикт Спиноза
Этика, доказанная в геометрическом порядке
О БОГЕ
Определения
«Под причиной самого себя я разумею то, сущность чего заключает в себе существование, иными словами, то, чья природа может быть представляемая не иначе как существующей.
Конечной в своем роде называется такая вещь, которая может быть ограничена другой вещью той же природы. Так, например, тело называется конечным, потому что мы всегда представляем другое тело, еще большее. Точно так же мысль ограничивается другой мыслью. Но тело не ограничивается мыслью, и мысль не ограничивается телом.
Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно должно было бы образоваться.
Под атрибутом я разумею то, что ум представляет в субстанции как составляющее ее сущность.
Под модусом я разумею, состояние субстанции, иными словами, то, что существует в другом и представляется через это другое.
Под Богом я разумею, существо абсолютно бесконечное, т.е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность.
Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой. Необходимой же или, лучше сказать, принужденной называется такая, которая чем-либо иным определяется к существованию и действию по известному и определенному образу.
Общество весьма полезно и в высшей степени необходимо не только для того, чтобы обезопасить жизнь от врагов, но и для сбережения многих вещей. В самом деле, если бы люди не желали оказывать взаимопомощь друг другу, то им не хватило бы ни уменья, ни времени поддерживать и сохранять себя, насколько это возможно. Ведь не все одинаково ко всему способны, и не каждый был бы в состоянии приготовить себе то, в чем он один больше всего нуждается. Сил и времени, говорю, ни у кого не хватило бы, если бы он один должен был пахать, сеять, жать, молоть, варить, ткать, шить и делать многое другое для поддержания жизни. Не говорю уже об искусствах и науках, которые также в высшей степени необходимы для совершенства человеческой при роды и для ее блаженства. Ведь мы видим, что люди, живущие варвара ми без гражданственности, ведут жалкую и почти скотскую жизнь, одна ко они и то немногое, жалкое и грубое, что есть у них, не приготовляют себе без взаимной помощи, какова бы она ни была. Теперь, если бы люди от природы так были созданы, что они ничего не желали бы, кроме того, на что им указывает истинный разум, то общество, конечно, не нуждалось бы ни в каких законах, но, безусловно, довольствовалось бы обучением людей истинным правилам морали, дабы люди совершенно добро; вольно и от всей души делали то, что истинно полезно. Но человеческая; природа устроена совсем иначе. Все, конечно, отыскивают свою пользу, но домогаются вещей и считают их полезными отнюдь не вследствие; голоса здравого рассудка, но большей частью по увлечению вследствие только страсти и душевных аффектов, которые нисколько не считаются; ни с будущим, ни с другими вещами. Поэтому ни одно общество не может существовать без власти и силы, а, следовательно, и без законов, умеряющих и сдерживающих страсти и необузданные порывы людей. Однако человеческая природа не терпит, чтобы ее неограниченно принуждали, и, как трагик Сенека говорит: «Жестокого господства никто долго не выдерживал, умеренное — долго длится». Ведь пока люди действуют только из страха, до тех пор они исполняют и то, чего они больше всего не желают: они не принимают в соображение полезности и необходимости исполнения вещи, но заботятся только о том, чтобы не подвергнуться казни или взысканию. Они даже не могут не радоваться несчастью или вреду для повелителя, хотя бы и на великую беду себе, и не могут не желать и не устраивать ему, где будет возможно, всяческих неприятностей. Затем, люди больше всего терпеть не могут служение равным себе и подчинение их управлению. Наконец, нет ничего труднее, как вновь отнять у людей свободу, раз им предоставленную. Из этого следует, во первых, что или все общество должно коллективно, если возможно, удерживать власть так, чтобы все были обязаны служить сами себе и никто — равному себе, или же, если господство удерживают немногие или только один, он должен обладать чем-то высшим в сравнении с обыкновенной человеческой природой или, по крайней мере, должен изо всех сил стараться убедить в этом толпу. Затем, законы в каждом государстве должно так устанавливать, чтобы людей сдерживал не столько страх, сколько надежда на какое-нибудь благо, которого больше всего желают; ведь таким образом каждый охотно будет исполнять свою обязанность. Наконец, так как повиновение состоит в том, что повинуются приказаниям только вследствие авторитета повелителя, то отсюда следует, что оно не имеет никакого места в обществе, в котором власть находится в руках всех и законы санкционируются с общего согласия, и что народ, будут ли в таком обществе законы умножаться или уменьшаться, тем не менее, пребывает одинаково свободен, потому что он действует не вследствие авторитета другого лица, но по своему собственному согласию. Но обратное происходит там, где только один неограниченно обладает властью, ибо все следуют приказаниям власти только вследствие авторитета одного лица; стало быть, если они первоначально не были воспитаны так, чтобы зависеть от уст повелителя, то ему трудно будет установить, когда понадобится, новые законы и отнять у народа свободу, однажды ему предоставленную.
Всеобщий закон человеческой природы таков, что никто не пренебрегает чем либо, что он считает за благо, разве только в надежде на большее благо или из-за страха перед большим вредом, и не переносит какого-либо зла, кроме как во избежание большего или в надежде на большее благо. Это значит, что каждый изберет из двух благ то, которое сам он считает большим, и из двух зол то, которое кажется ему меньшим. Подчеркиваю, — которое кажется ему при выборе большим или меньшим, а не то, чтобы вещь необходимо была такой, как он сам о ней судит. И этот закон столь прочно начертан в человеческой природе, что он должен считаться в числе вечных истин, не знать которых никто не может. А из этого необходимо следует, что никто не станет без обмана обещать поступиться правом, которое он имеет на все, и что абсолютно никто не исполнит обещаний иначе, как только под страхом большего зла или надеясь на большее благо.
Известно, что любовь к отечеству есть самая высшая любовь, какую кто-либо может обнаружить; в самом деле, с уничтожением государственной власти ничто хорошее не может устоять, но все подвергается опасности и только ярость и беззаконие господствуют, наводя величайший страх на всех; отсюда следует, что ничего благочестивого нельзя сделать ради ближнего, что не стало бы неблагочестивым, если от этого следует вред для всего государства, и, наоборот, ничего нечестивого против ближнего нельзя учинить, чего не приписали бы благочестию, если это совершается ради сохранения государства. Например, тому, кто препирается со мной и хочет взять мою рубашку, благочестиво отдать и плащ, но если принять в соображение, что это гибельно для сохранения государства, то, наоборот, благочестиво привлечь его к суду, хотя бы он должен был быть осужден на смерть. По этой причине и прославился Манлий Торкват, так как благо народа для него значило больше, нежели любовь к сыну. Но с человеческой природой дело обстоит так, что каждый с величайшим жаром ищет своей личной пользы и за справедливейшие считает те законы, которые необходимы для сохранения и приумножения его достояния, чужой же интерес защищает лишь постольку, поскольку рассчитывает тем самым упрочить свой собственный. Отсюда поэтому с необходимостью следует, что советниками нужно выбирать тех, чье личное достояние и польза зависят от общего благоденствия и мири. И, таким образом, ясно, что если из каждого рода или класса граждан будет выбираться по нескольку человек, то решение, получившее в этом совете наибольшее число голосов, будет полезно большинству граждан. Правда, в этот совет, состоящий из значительного числа граждан, необходимо попадает и много людей слишком низкого развития; однако несомненно, что каждый, долгое время с интересом занимавшийся какими-нибудь делами, приобретет в них достаточный навык и набьет руку. Поэтому если будут выбираться занимавшиеся до пятидесяти лет лишь своими делами и не нажившие при этом дурной славы, то они будут в состоянии давать советы, касающиеся их области, в особенности, если в более важных делах будет дано время на размышление. К этому нужно еще прибавить, что малочисленность совета отнюдь не дает уверенности в том, что в него не попадут подобные лица. Наоборот, большая часть его будет состоять из подобных людей, ибо каждый здесь будет стремиться подобрать себе безголовых товарищей, ловящих каждое его слово, что не имеет места в больших советах.
Кроме того, несомненно, что каждый предпочитает управлять, нежели быть управляемым. «Ибо никто не уступает добровольно власти другому», — как говорит Саллюстий в своей первой речи к Цезарю. И потому ясно, что целый народ никогда не перенес бы своего права ни на немногих, ни на одного, если бы ему удалось прийти к согласию и если бы споры, столь часто возникающие в больших собраниях, не грозили перейти в усобицы. И потому народ только то свободно переносит на царя, что он абсолютно не может удержать в своей власти, а именно: разрешение споров и приведение в исполнение решений».
В Англии последователем Ф. Бэкона и Т. Гоббса был Джон Локк. Он обосновал принцип материалистического сенсуализма, т. е, происхождения всех знаний из чувственного восприятия внешнего мира. Главное его произведение — «Опыт о человеческом разуме», в котором он критикует учение Р. Декарта о врожденных идеях. Отвергнув его, единственным источником идей Д. Локк объявил опыт (tabula rasa — чистый лист, гладкая дощечка, нечто чистое, нетронутое). Локк различает внешний и внутренний опыт. Первый основан на ощущениях, второй — на рефлексии. Идеи ощущения (зрение, слух, осязание, обоняние и т.д.) — основной источник всех наших идей, которые возникают в нас, когда наш ум рассматривает внутренние состояния и деятельность нашей души. Таковы, например, идеи о различных операциях нашего мышления, эмоциях, желаниях и т.д.
Посредством идей мы воспринимаем и качества вещей, среди которых Д. Локк выделяет два класса: первичные и вторичные. Первичные качества принадлежат самим предметам. Они неотделимы от тела. Это — плотность, протяженность, фигура, движение и число. Идеи первичных качеств — копии самих качеств. Вторичные качества — те, которые кажутся нам принадлежащими самим вещам, но на самом деле не находятся в них самих. Это — идеи цвета, звука, вкуса и т.д. В самих вещах есть только способность производить в нас эти ощущения.
Наряду с Ф. Бэконом Д. Локку принадлежит заслуга в создании так называемого метафизического метода, который они перенесли из естествознания в философию, где он надолго стал господствующим.
Д. Локк далек от агностицизма, хотя у него и есть некоторые сомнения в критериях знания. По его мнению, из неспособности ума получить ясное и отчетливое познание не следует, будто человек обречен на полное незнание. Наша задача — знать не все, а только то, что важно для нашего поведения, и такое знание нам вполне обеспечено. Таким образом, Д. Локк обосновал философию здравого человеческого смысла, т.е. косвенно указал на то, что не может быть философии, отличной от рассудка, опирающегося на показания здоровых человеческих чувств.
Если Т. Гоббс, Б. Спиноза, Д. Локк в основном продолжали линию материализма и развивали его в XVI— XVII вв., то Готфрид Вильгельм Лейбниц выступил как представитель идеализма XVII в. Во всех областях знания он стремился к выработке широких объединяющих воззрений. Однако порой пытался соединить несоединимое: науку с религией, философский материализм с идеализмом, априоризм с эмпиризмом.
Характерная черта научной деятельности Г. Лейбница — стремление соединить теорию с практикой. Его внимание привлекали и социальные вопросы. Он развивал учение о субстанции, исходил из множества субстанций. Любая вещь — субстанция. Каждая вещь, или субстанция, или сила, есть единица бытия, или «монада» (от греч. monas — единица, простая сущность). Монада не материальная, а духовная единица бытия, своего рода духовный атом. Отсюда и философский идеализм.
Хрестоматийные извлечения
Готфрид Вильгельм Лейбниц
Монадология
«1. Монада, о которой мы будем здесь говорить, есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных: простая, значит, не имеющая частей.
2. И необходимо должны существовать простые субстанции, потому что существуют сложные; ибо сложная субстанция есть не что иное, как собрание, или агрегат, простых.
3. А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть, истинные атомы природы, одним словом, элементы вещей.
4. Нечего также бояться и разложения монады, и никак нельзя вообразить себе способа, каким субстанция могла бы естественным путем погибнуть.
5. По той же причине нельзя представить себе, как может простая субстанция получить начало естественным путем, ибо она не может образоваться путем сложения.
6. Итак, можно сказать, что монады могут произойти или погибнуть сразу, т.е. они могут получить начало только путем творения и погибнуть только через уничтожение, тогда как то, что сложно, начинается или кончается по частям.
7. Нет также средств объяснить, как может монада претерпеть изменение в своем внутреннем существе от какого-либо другого творения, так как в ней ничего нельзя переместить и нельзя представить в ней какое-либо внутреннее движение, которое могло бы быть вызываемо, направляемо, увеличиваемо или уменьшаемо внутри монады, как это возможно в сложных субстанциях, где существуют изменения в отношениях между частями. Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти. Акциденции не могут отделяться или двигаться вне субстанции, как это некогда у схоластиков получалось с чувственными видами. Итак, ни субстанция, ни акциденция не может извне проникнуть в монаду.
8. Однако монады необходимо должны обладать какими-нибудь свойствами, иначе они не были бы существами. И если бы простые субстанции нисколько не различались друг от друга по своим свойствам, то не было бы средств заметить какое бы, то ни было изменение в вещах, потому что все, что заключается в сложном, Может исходить лишь из его простых составных частей, а монады, не имея свойств, были бы неразличимы одна от другой, тем более что по количеству они ничем не различаются; и, следовательно, если предположить, что все наполнено, то каждое место постоянно получало бы в движении только эквивалент того, что оно до того имело, и одно состояние вещей было бы неотличимо от другого.
9. Точно так же каждая монада необходимо должна быть отлична от другой. Ибо никогда не бывает в природе двух существ, которые были бы совершенно одно как другое и в которых нельзя было бы найти различия внутреннего или же основанного на внутреннем определении.
10. Я принимаю также за бесспорную истину, что всякое сотворенное бытие — а, следовательно, и сотворенная монада — подвержено изменению и даже что это изменение в каждой монаде бесперерывно.
11. Из сейчас сказанного следует, что естественные изменения монад исходят из внутреннего принципа, так как внешняя причина не может иметь влияния внутри монады.
12. Но кроме начала изменения необходимо должно существовать многоразличие того, что изменяется, которое производит, так сказать, видовую определенность и разнообразие простых субстанций.
13. Всем простым субстанциям, или сотворенным монадам, можно бы дать название энтелехий, ибо они имеют в себе известное совершенство и в них есть самодавление, которое делает их источником их внутренних действий и, так сказать, бестелесными автоматами.
14. Если бы хотели назвать душой все, что имеет восприятия и стремления в том общем смысле, как я только что пояснил, то можно бы все простые субстанции, или сотворенные монады, назвать душами; но так как чувство есть нечто большее, нежели простое восприятие, то я согласен, что для простых субстанций, имеющих только последнее, достаточно общего названия монад и энтелехий, а что душами можно назвать только такие монады, восприятия которых более отчетливы и сопровождаются памятью.
15. Ибо мы в самих себе можем наблюдать такое состояние, в котором мы ни о чем не помним и не имеем ни одного ясного восприятия как, например, когда мы падаем в обморок или когда мы отягчены глубоким сном без всяких сновидений. В этом состоянии душа не отличается заметным образом от простой монады; но так как это состояние непродолжительно и душа освобождается от него, то она есть нечто большее, чем простая монада.
16. И отсюда вовсе не следует, чтобы простая субстанция тогда вовсе не имела восприятий. Этого даже и не может быть именно по вышеприведенным основаниям: монада ведь не может погибнуть, она не может также и существовать без всякого состояния, которое есть не что иное, как ее восприятие. Но когда у нас бывает большое количество малых восприятий, в которых нет ничего раздельного, тогда мы лишаемся чувств; например, когда мы несколько раз подряд будем поворачиваться в одном и том же направлении, то у нас появится головокружение, от которого мы можем упасть в обморок и которое ничего не дозволяет нам ясно различать. И смерть может на некоторое время приводить животных в такое же состояние.
17. И так как всякое настоящее состояние простой субстанции, естественно, есть следствие ее предыдущего состояния, то настоящее ее чревато будущим.
18. И так как, однако, придя в себя из бессознательного состояния, мы сознаем наши восприятия, то последние необходимо должны были существовать и непосредственно перед тем, хотя бы мы и вовсе не сознавали их, ибо восприятие может естественным путем произойти только от другого восприятия, как и движение, естественным путем может произойти только из движения.
19. Отсюда видно, что если бы в наших представлениях не было ничего ясного и, так сказать, выдающегося и ничего более высокого разряда, то мы постоянно находились бы в бессознательном состоянии. И таково положение совершенно простых монад.
20. Люди, поскольку последовательность их восприятий определяется только памятью, действуют как неразумные животные, уподобляясь врачам-эмпирикам, обладающим только практическими сведениями, без теоретических; и в трех четвертях наших поступков мы бываем только эмпириками; например, мы поступаем чисто эмпирически, когда ожидаем, что завтра наступит день, потому что до сих пор так происходило всегда. И только астроном судит в этом случае при помощи разума.
21. Но познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания нас самих в Боге. И вот это называется в нас разумной душой или духом.
22. Таким образом, последняя причина вещей должна находиться в необходимой субстанции, в которой многоразличие изменений находится в превосходной степени, как в источнике; и это мы называем Богом.
23. Таким образом, один только Бог есть первичное Единство, или изначальная простая субстанция. Все монады, сотворенные или производные, составляют Его создания и рождаются, так сказать, из беспрерывных, от момента до момента, излучений Божества, ограниченных воспринимающей способностью твари, ибо для последней существенно быть ограниченною.
24. Но в простых субстанциях бывает только идеальное влияние одной монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога, поскольку в идеях Божьих одна монада с основанием требует, чтобы Бог, устанавливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в соображение и ее. Ибо, так как одна сотворенная монада и не может иметь физического влияния на внутреннее бытие другой, то лишь указанным способом одна монада может находиться от другой в зависимости.
25. И как один и тот же город, если смотреть на него с разных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, таким же точно образом вследствие бесконечного множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только перспективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады.
26. Таким образом, хотя каждая сотворенная монада представляет весь универсум, но отчетливее представляет она то тело, которое собственно с ней связано и энтелехию которого она составляет; и, как это тело вследствие связности всей материи в наполненном пространстве выражает весь универсум, так и душа представляет весь универсум, представляя то тело, какое ей, в частности, принадлежит».
Философские проблемы природы нашли отражение и в научной деятельности Исаака Ньютона — замечательного английского физика, создателя классической механики.
И. Ньютон оказал большое влияние на развитие философии. Его основное произведение «Математические начала натуральной философии» (1687) содержит три закона движения (закон инерции, закон пропорциональности силы и ускорения, закон равенства действия и противодействия). Из этих законов выводится большое количество следствий, образующих фундамент классической механики и классической физики.
В « Началах » обосновываются понятия абсолютного движения, абсолютного пространства и абсолютного времени, сформулирован закон всемирного тяготения. По своим философским воззрениям И. Ньютон стоял на позициях признания объективной реальности и познаваемости мира. В своей системе движения небесных тел признавал первым толчок, который приписывал Богу. Однако теологические взгляды И. Ньютона не снизили значимости его естественнонаучных достижений для объяснения природы и оказали большое влияние на развитие материалистической философской мысли в Европе.
Английский философ-идеалист, психолог, историк Дэйвид Юм задачу знания видел не в постижении бытия, а в его способности воздействовать на практическую жизнь. Действительность, по его мнению, лишь поток «впечатлений», причины которых неизвестны и непостижимы.
Д. Юм — агностик. Вопрос о том, существует объективный мир или нет, он считал неразрешимым. Отрицал объективный характер причинности. В этике развивал теорию утилитаризма, объявлял полезность критерием нравственности. Признавал дурным влияние религии на нравственность и гражданскую жизнь. Скептицизм Д. Юма теоретически обосновывал утилитарное и рассудочное миропонимание буржуазии. Основной труд философа — «Трактат о человеческой природе».
Юмовский агностицизм оказал значительное влияние на современный идеализм, явился одним из главных идейных истоков неопозитивизма.
Линии субъективного идеализма придерживался и Джордж Беркли — английский философ. Он исходил из того, что человек непосредственно воспринимает только свои ощущения. Любая вещь — комплекс ощущений.
Дж. Беркли пришел к выводу, что существование вещей состоит в их воспринимаемости. Он признает множественность духовных субстанций, а также существование Бога. Идеи потенциально существуют в божественном уме, но актуальное существование они получают в человеческом разуме. Позже Дж. Беркли переходит на объективно-идеалистические позиции, признав вечное существование идей в уме Бога.
Дж. Беркли стремился опровергнуть материализм и атеизм. С этой целью он подверг критике понятие материи как якобы внутренне противоречивое и бесполезное для познания. Он считал, что материя — это «ничто».
Со второй половины XIX в. начинается возрождение философии Дж. Беркли и ее заимствование многими школами идеализма: имманентной, эмпириокритицизмом, прагматизмом и т.д..
Развитие философской и социологической мысли Беларуси Нового времени. В этот период в духовной жизни господствовали религиозная идеология и схоластика. Наряду с этим под влиянием реформаторского движения пробивали себе путь прогрессивные философские и социологические идеи, развивались естественные науки, которые оказывали положительное влияние на общественное сознание.
В XVII в. Социально-политическая, научная и философская мысль Беларуси впитала в себя многие передовые идеи античности и эпохи Возрождения. Важным событием явилось издание белорусским гуманистом Вениамином Будным сочинения «Апоффегма, т.е. ясных и нравоучительных речей книги четыре», в котором в доступной форме изложены учения (главным образом этические) древних философов, в том числе таких древнегреческих материалистов, как Фалес, Анаксимен, Анаксагор, Эмпедокл, Гераклит, Демокрит, Эпикур. О несомненной популярности «Апоффегматы» свидетельствует факт многократного ее переиздания в Москве и Санкт-Петербурге на русском языке.
Благотворное влияние на развитие прогрессивной философско-социологической и научной мысли Беларуси в данный период оказала философия Возрождения, в том числе и польского. Большой вклад в белорусскую культуру, как и в культуру польского народа, внесли польские мыслители-арианцы (социниане): С. Пшишковский, сторонник самой широкой веротерпимости, и А. Вишованый, рационалист, поборник изучения естественных наук.
Положительное влияние на развитие прогрессивной мысли Беларуси XVII в. оказали такие польские Мыслители, как С. Петрицкий, А. Бурский, Я. Ион стон, Л. Вольцоген, которые проповедовали материализм, прикрытый оболочкой пантеизма, открыто отстаивали идеи сенсуализма и выступали против теории врожденных идей Декарта.
I XVII в. в Беларуси был периодом резкого усиления идейной борьбы в феодальном обществе, острой полемики по религиозно-философским вопросам. В яде религиозно-полемических трактатов отстаивались рдей веротерпимости, национальной свободы, защиты культуры угнетенных народов. Выкристаллизовалась и приобрела большое общественно-политическое звучание идея воссоединения Беларуси с Русским государством.
Французский материализм XVIII в.
Французский материализм XVIII в. — новая историческая ступень в развитии материалистической философии. Он существенно отличался от ближайших предшествующих материалистических учений, Если английские материалисты XVIII в. ориентировали свою философию на аристократию, т.е. их учение предназначалось для избранных, а В. Спиноза писал свои сочинения на латинском языке, недоступном для широких масс, то французские (Ж. Ламетри, К. Гельвеций, Д. Дидро, П. Гольбах) несли свои идеи в широкие круги городского общества. В отличие от своих предшественников французские материалисты излагали философские взгляды не Е форме ученых трактатов и специальных статей, а преимущественно в доступных изданиях — в словарях, энциклопедиях, памфлетах, полемических статьях. Во всех этих изданиях еще присутствовала и сила нравственного убеждения.
Кроме того, французские философы имели возможность использовать достижения английских просветителей. Теоретическим источником французского материализма был не только материализм англичан Ф. Бэкона, Т. Гоббса, Дж. Толанда, но и механистический материализм физики Р. Декарта и материалистические идеи Б. Спинозы.
Для материалистов XVIII в. главной научной опорой были не только механика и астрономия, но и медицина, физиология и биология.
Философия французского материализма слагается из материалистического учения о природе и учения с человеке и обществе.
Зачинатель французского материализма XVIII в, Жюльен Офре де Ламетри) в общей форме высказал почти все идеи, которые впоследствии были развиты, обогащены, конкретизированы К. Гельвецием, Д. Дидро, П. Гольбахом.
Ж. Ламетри доказывал, что всякая форма неотделима от материи и всякая материя связана с движением. По его мнению, субстанция, в конечном счете, вводится к материи, которая находится в движении и обладает способностью к чувственности и ощущению.
Вопреки мнению Р. Декарта, Ж. Ламетри не ограничился доказательством одушевленности животных, но вместе с тем указывал на материальный характер замой их одушевленности. Все наши ощущения, считал он, обусловлены связью чувства с помощью не эвов — с материальным веществом мозга.
Ж. Ламетри лишь наметил ряд основных материалистических идей, но не дал их обстоятельного систематического развития.
Основные труды Ж. Ламетри: «Трактат о душе», «Человек машина», «Человек растение» и др.
Хрестоматийные извлечения
ЖЮЛЬЕН ОФРЕ ДЕ ЛАМЕТРИ
Трактат о душе
«Ни Аристотель, ни Платон, ни Декарт, ни Мальбранш не объяснят вам, что такое ваша душа. Напрасно вы будете мучиться в поисках познания ее природы: не в обиду будь сказано вашему тщеславию и порству, вам придется подчиниться неведению и вере. Сущность души человека и животных есть и останется всегда столь же неизвестной, как i сущность материи и тел. Более того, душу, освобожденную при помощи абстракции от тела, столь же невозможно себе представить, как материю, не имеющую никакой формы. Душа и тело были созданы одновременно, словно одним взмахом кисти. По словам одного смелость мыслить крупного богослова, они были брошены одну и ту же форму для отливки. Поэтому тот, кто хочет познать свойства души, должен сперва открыть свойства, явно обнаруживающиеся в телах, активным началом которых является душа.
Такого рода рассуждения естественно приводят к мысли, что нет более надежных руководителей, чем наши чувства. Они являются философами. Сколь бы плохого о них ни говорили, одни толь о они могут просветить разум в поисках истины; именно к ним приходится всегда восходить, если всерьез стремиться ее познать.
Итак, рассмотрим добросовестно и беспристрастно, что могут отрыть нам наши чувства в отношении материи, субстанции тел, в особенности организованных, но будем видеть только то, что есть в действительности, и не будем прибегать к вымыслам. Сама по себе материя представляет собой пассивное начало; она обладает только силою инерции; вот почему всякий раз, как мы видим, что она движется, можно сделать вывод, что ее движение проистекает из другого начала, так что здравый ум никогда не смешает его с началом, которое его содержит, т.е. с материей, или субстанцией тел, ибо идеи о том и о другом являются двумя интеллектуальными идеями, столь же отличными друг от друга, как активное и пассивное начало. Поэтому если в телах имеется движущее начало и если доказано, что последнее заставляет сердце биться, нервы чувствовать и мозг думать, то отсюда вытекает с несомненностью, что именно это начало называют душой. Доказано, что при своем возникновении человеческое тело представляет собою не что иное, как червяка, все превращения которого мало чем отличаются от превращений всякого другого насекомого. Почему же нельзя отыскать природу или свойства неизвестного, но, очевидно, чувствительного и активного начала, заставляющего этого червяка гордо ползать на земной поверхности? Или для человека истина менее доступна, чем счастье, к которому он стремится? Или, может быть, мы не настолько жадно стремимся к ней, не настолько, так сказать, влюблены в нее, готовы удовольствоваться объятиями статуи вместо богини, как это поэты приписывали Иксиону?
Все философы, внимательно изучавшие природу материи, рассматриваемой как таковой, независимо от всех форм, образующих тела, открыли в этой субстанции различные свойства, вытекающие из абсолютно неизвестной сущности. Таковы, во-первых, способность принимать различные формы, которые появляются в самой материи и благодаря которым материя может приобретать двигательную силу и способность чувствовать; во-вторых, актуальная протяженность, принимаемая ими за атрибут, а не за сущность материи.
Впрочем, есть некоторые философы, и в числе их Декарт, которые хотели свести сущность материи к одной только протяженности, ограничивая все свойства материи свойствами протяженности. Но это понимание было отвергнуто всеми остальными современными философами, более внимательными ко всем свойствам этой субстанции, и способность материи приобретать двигательную силу, и способность чувствовать всегда считались ими существенными ее свойствами, как и протяженность.
Все различные свойства, наблюдаемые в этом неизвестном начале, обнаруживают нечто такое, чему присущи те же самые свойства и что, следовательно, должно существовать само по себе. Действительно, нельзя представить себе или, вернее, кажется невозможным, чтобы самостоятельно пребывающее сущее могло бы само себя создавать и само себя уничтожать. Очевидно, только его формы, существенные свойства которых делают его способным к тому, могли бы попеременно то разрушать, то вновь воспроизводить себя. Да и опыт заставляет нас признать, что ничто не может произойти из ничего»... Наиболее систематическим пропагандистом философских идей французского материализма стал Поль Анри Гольбах.
Самым крупным из его сочинений является трактат «Система природы». Главная его идея — мысль о сводимости всех явлений природы к различным формам движения материальных частиц. Излагая свои материалистические взгляды на природу, П. Гольбах последовательно опровергает все богословские и идеалистические предрассудки о характере действующих в природе сил и об их причинах.
По Гольбаху, основу всех процессов природы составляет материя. Материя вечно движется. Движение — способ существования материи. При этом движение он понимал, подобно Толанду, как самодвижение, т.е. движение под воздействием внутренних причин. Абсолютного покоя нет, он относителен. Сущность природы заключается в том, чтобы действовать.
Над всеми связями причин и действий в природе господствует строжайшая необходимость. Положение о необходимости П. Гольбах распространяет и на человека, и на возникновение всех его ощущений и представлений. Однако его учение о необходимости и причинности основано на механистическом материализме. О существовании особой закономерности и необходимости, порождаемой возникновением общества, французские материалисты и не подозревали.
Так как в природе все необходимо, то из этого тезиса П. Гольбах выводит отрицание случайности и приходит к фатализму. Из теории всеобщего детерминизма Гольбаха вытекает и отрицание порядка и беспорядка в природе. Идеи порядка и беспорядка субъективны и представляют собой лишь нашу оценку необходимой и объективной ситуации, считал он.
Поль Анри Гольбах
«Богопочитатели и теологи постоянно упрекают своих противников в пристрастиях к парадоксам или к системам, в то время как сами основывают все свои теории на фантастических гипотезах, принципиально отказываются от опыта, пренебрегают указаниями природы и не считаются со свидетельствами собственных чувств, подчиняя свой ум игу авторитета. Ученики природы вправе возразить им: «Мы утверждаем лишь то, что видим; мы признаем лишь очевидность; если мы имеем какую-нибудь систему, то она основывается на фактах. Мы замечаем в самих себе и повсюду одну лишь материю и заключаем на основании этого, что материя способна чувствовать и мыслить. Мы видим, что во вселенной все происходит по механическим законам согласно свойствам, сочетаниям, модификациям материи, и не ищем других объяснений естественных явлений, кроме тех, которые наблюдаем в природе. Мы представляем себе лишь одну-единую вселенную, где все связано между собой и всякое действие происходит от известной или неизвестной естественной причины, производящей его согласно необходимым законам. Мы не утверждаем ничего, чего нельзя было бы доказать и чего вы не должны были бы признать вместе с нами; принципы, из которых мы исходим, ясны, очевидны, выведены из фактов; если что-нибудь неясно или непонятно для нас, то мы откровенно сознаемся в этой неясности, т.е. в ограниченности нашего знания; но мы не придумываем никаких гипотез для объяснения неясного нам явления; мы соглашаемся с тем, что никогда не познаем его, либо ждем, что время, опыт, успехи знания принесут с собой необходимое разъяснение. Разве наш способ философствовать не самый правильный? Действительно, во всех наших рассуждениях о природе мы поступаем так, как поступают наши противники во всех прочих науках вроде естественной истории, физики, математики, химии, морали, политики. Мы строго ограничиваемся тем, что нам известно через посредство наших чувств — этих единственных орудий, данных нам природой, чтобы открыть истину. А как поступают наши противники? Для объяснения неизвестных им явлений они придумывают существа, еще более неизвестные, чем явления, требующие объяснения, существа, о которых, по их собственному признанию, они не имеют никакого представления! Иначе говоря, они отказываются от бесспорных принципов логики, согласно которым следует переходить от более известного к менее известному. Но на чем же покоится бытие этих существ, с помощью которых они рассчитывают разрешить все трудности? На всеобщем невежестве людей, на отсутствий у них опыта, на их испуге, на их расстроенном воображении, на мнимом внутреннем чувстве, являющемся в действительности плодом невежества, страха, неумения мыслить самостоятельно и привычке подчиняться какому-нибудь авторитету. На таком то шатком фундаменте, о теологи, вы воздвигаете здание вашего учения! После этого вы, конечно, не в состоянии составить себе какое-нибудь ясное представление об этих богах, являющихся основой ваших теорий, об их атрибутах, бытии, способе действия, связи с пространством. Таким образом, по вашему собственному признанию, вы не имеете даже начатков знания вещи, являющейся, как вы полагаете, причиной всего существующего. Таким образом, с какой бы стороны ни подходить к вашим теориям, именно вы строите в воздухе свои системы, являясь нелепейшими из всех системо-созидателей, так как сочиненная вашим воображением причина должна была бы, по крайней мере, объяснить все явления, искупая тем свой с основной недостаток — непостижимость. Но пригодна ли эта причина для объяснения чего бы то ни было? Объясняет ли она происхождение мира, природу человека, способности души, источник добра и зла? Конечно, нет; эта мнимая причина либо ничего не объясняет, либо до бесконечности умножает затруднения, либо же вносит только мрак повсюду, где обращаются к ее содействию. Какого бы вопроса мы ни коснулись, при применении к нему представления о боге он становится только сложнее; даже в наиболее точные науки это представление способно внести только путаницу и туман, делая загадочными самые очевидные истины. Чему же может научить нас в вопросах нравственности ваше божество, на намерениях и поведении которого вы основываете все добродетели? Разве в самих ваших откровениях божество не выступает в виде издевающегося над человеческим родом, творящего зло из одного только удовольствия делать его, управляющего миром, исходя из своих неправедных прихотей, тирана, которому вы заставляете нас поклоняться? Разве все ваши остроумные теории, ваши таинства, различные придуманные вами хитроумные измышления способны очистить вашего бога от всех его злодеяний, так возмущающих здравый смысл? Наконец, разве не во имя его вы наполняете смутами мир, преследуете и истребляете всех тех, кто отказывается признавать систематизированный бред, торжественно называемый вами религией? Признайте же, о теологи, что вы не только творцы нелепых систем, но и, в конечном счете, свирепые и жестокие существа, тщеславно и своекорыстно стремящиеся навязать людям нелепые теории, которые должны похоронить под собой и человеческий разум, и счастье народов».
Учение о природе, изложенное в «Системе природы» П. Гольбаха, получило свое дальнейшее развитие в работах самого выдающегося представителя французского материализма Дени Дидро.
Как и другие французские материалисты, Д. Дидро исходит из положения о вечности и бесконечности природы. Природа никем не сотворена, кроме нее и вне ее нет ничего. В материалистическое учение о природе он внес некоторые черты и идеи диалектики. В органической природе он усматривает идею развития, связь протекающих в природе процессов.
В ряде вопросов учение Д. Дидро выходит за узкие рамки механистического материализма и метафизического метода. По мысли Д. Дидро, все изменяется, исчезает, остается только целое. Мир беспрерывно зарождается и умирает, каждый момент он находится в состоянии зарождения и смерти; никогда не было и не будет другого мира.
Особое внимание Д. Дидро привлекала проблема материалистического истолкования ощущений. Он был сторонником мысли о всеобщей чувствительности материи и в «Разговоре Даламбера с Дидро» доказывал, что различия в психике человека и животных не противоречат мысли о том, что способность ощущать есть всеобщее свойство материи.
По мысли Д. Дидро, животное — инструмент, обладающий способностью ощущения. Люди тоже инструменты, но одаренные способностью ощущения и памятью. Наши чувства — «клавиши», по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто ударяют по самим себе.
На основе материалистического учения о природе французские материалисты выдвинули идею о зависимости всех форм знания от опыта. Они продолжили линию Ф. Бэкона в познании. Опытное знание имеет целью не отвлеченное постижение истины, а достижение способности совершенствовать и увеличивать могущество человека. Д. Дидро развивал этот взгляд, учитывая роль техники и промышленности в эволюции мышления и познания.
Дени Дидро
«Не знаю, в каком смысле философы полагали, будто материя безразлична к движению и покою. Хорошо известно, что тела тяготеют друг к другу; это значит, что все частицы тела взаимно притягиваются; это значит, что в этом мире все либо перемещается, либо находится или же одновременно перемещается и находится
Если в каком-нибудь теле философы признают такое же стремление к покою, как к движению, то, это, по-видимому, объясняется тем, что они рассматривают материю как нечто однородное, абстрагируются от всех ее существенных свойств, смотрят на материю как на нечто, не изменяющееся в тот почти неделимый момент, в течение которого она является объектом умозрения; они рассуждают о состоянии покоя одного агрегата относительно другого, забывая, что в то время как они рассуждают о безразличии тела к движению и покою, глыба мрамора стремится к разложению, мысленно уничтожаются и общее движение, одушевляющее все тела, и их частное воздействие друг на друга, в результате которого все тела разрушаются; это кратковременное безразличие, само по себе мнимое, не подрывает законов движения.
Тело, по мнению некоторых философов, само по себе бездеятельно и лишено силы; это ужасная ошибка, идущая вразрез со всякой здравой химией: тело преисполнено деятельности и силы и само по себе, и по природе своих основных свойств, рассматриваем ли мы его отдельные молекулы или всю массу.
К этому добавляют: чтобы представить себе движение, надо вне существующей материи вообразить силу, на нее воздействующую. Это не так: молекула, наделенная свойством, присущим ее природе, сама по себе есть деятельная сила. Она воздействует на другую молекулу, в свою очередь, воздействующую на нее. Все эти ложные умозаключения основываются на ошибочном представлении об однородности материи. Вы так хорошо представляете себе материю в состоянии покоя, а можете ли вы себе представить огонь в состоянии покоя? В природе все преисполнено разнообразной деятельности, подобно этому скоплению молекул, называемому вами огнем. В этом скоплении, которое вы называете огнем, у всякой молекулы своя природа, свое действие.
Таково истинное различие между покоем и движением. Абсолютный покой есть абстрактное понятие, в природе его не существует; движение есть такое же реальное свойство, как длина, ширина и глубина. Мне нет дела до того, что происходит у вас в голове. Мне безразлично,
рассматриваете ли вы материю как однородную или как неоднородную. Какое мне дело то того, что абстрагируясь от качеств материи и считаясь только с ее бытием, вы берете ее в состоянии покоя? Какое мне дело до того, что исходя из этого вы ищете причину, приводящую ее в движение? Делайте с математикой и с метафизикой все, что вам угодно; но я — физик и химик; я беру тела такими, каковы они в природе, а не в моей голове; для меня они существующие, разнообразные тела, наделенные свойствами и действующие друг на друга; в природе они взаимодействуют так же, как и в лаборатории, где искра вблизи трех соединенных молекул селитры, угля и серы не может не вызвать взрыва».
Методами научного познания французские материалисты признавали эксперимент и наблюдение. Познавательная сила разума, считали они, не уменьшается от того, что он опирается на данные внешних чувств, на опыт и наблюдение.
Большое значение в развитии интеллекта они придавали языку. Все идеи человеческого ума обусловлены наличием слов и знаков. В свою очередь все происходящее в душе сводится к деятельности воображения. Различные типы умственной одаренности суть лишь различные способы применения силы воображения.
В учении об обществе французские материалисты, как и все домарксистские философы, все еще оставались идеалистами, однако открыто выступали против идеалистически-теологического понимания истории человечества. Они доказывали, что движущей силой истории человечества являются человеческий разум, прогресс просвещения.
Учение о нравственности, по мнению французских материалистов, должно быть основано на опыте. Человек движим исключительно стремлением к удовольствию и отвращением к страданию. Физические удовольствия — самые сильные, но они непостоянны и при избытке приносят вред. Поэтому предпочтения заслуживают удовольствия умственные — более прочные, длительные и более зависящие от самого человека.
Строго говоря, исходной точкой мудрости должно быть не наслаждение, а руководимое разумом познание человеческой природы.
Так как люди не могут жить в одиночестве, они образуют общество. Возникают новые отношения и обязанности. Испытывая необходимость в помощи других, человек вынужден делать полезное для других. Так образуется общий интерес, от которого зависит интерес частный.
Эти вопросы наибольшее освещение нашли в работах К. Гельвеция и Г. Гольбаха.
Клод Андриан Гельвеций основную задачу этики усматривал в определении условий, при которых личный интерес может сочетаться с интересом общественным. Эти взгляды он изложил в трактате «Об уме».
Не только человек — часть общества, но и общество, к которому он принадлежит, есть звено человечества, связанного нравственными узами. Существующее тогда состояние общества и К. Гельвеций, и П. Гольбах считали далеким от идеала.
По мнению французских материалистов, нет такого образа правления, который бы вполне удовлетворял требованиям разума: чрезмерная власть ведет к деспотизму; чрезмерная свобода — к своеволию, т.е. к порядку, при котором деспотом будет каждый; концентрированная власть становится опасной, власть разделенная — слабой.
Средство избавления от недостатков существующих способов правления французские материалисты видели не в революции, а в просвещении общества. Они утверждали, что процесс воспитания человека оказывает решающее влияние на его физические, умственные и нравственные способности, и оставались в этом вопросе утопистами.
В мировоззрении французских материалистов важное место занимало доказательство независимости этики от религии, возможности создания высоконравственного общества, состоящего из атеистов. Истинная движущая сила человеческих действий, по их учению, — эгоизм, или личный интерес. В тех случаях, когда кажется, будто люди руководствуются стремлением к истине и добру, в основе этого стремления также лежит правильно понятый личный интерес.
Критерий нравственности и ума — польза. Это правильно и для одного человека, и для общества в целом, что, в конечном счете, ведет к прагматизму. Общественная польза должна быть мерилом всех человеческих поступков.
Клод Андриан Гельвеций
«Постоянно спорят о том, что следует называть умом: каждый дает свое определение; с этим словом связывают различный смысл, и все говорят, не понимая друг друга.
Чтобы иметь возможность дать верное и точное определение слову ум и различным значениям, придаваемым этому слову, необходимо сперва рассмотреть ум сам по себе.
Ум или рассматривается, как результат способности мыслить (и в этом смысле ум есть лишь совокупность мыслей человека), или понимается, как самая способность мыслить.
Чтобы понять, что такое ум в этом последнем значении, надо выяснить причины образования наших идей.
В нас есть две способности, или, если осмелюсь так выразиться, две пассивные силы, существование которых всеми отчетливо осознается.
Одна — способность получать различные впечатления, производимые на нас внешними предметами; она называется физической чувствительностью.
Другая — способность сохранять впечатление, произведенное на нас внешними предметами. Она называется памятью, которая есть не что иное, как длящееся, но ослабленное ощущение.
Эти способности, в которых я вижу причину образования наших мыслей и которые свойственны не только нам, но и животным, возбуждали бы в нас, однако, лишь ничтожное число идей, если бы они не были в нас связаны с известной внешней организацией.
Чтобы удостовериться в этой истине, рассмотрим природу. Она нам являет предметы, эти предметы находятся в определенных отношениях с нами и между собой; знание этих отношений и составляет то, что называется умом: наш ум более или менее обширен в зависимости от большей или меньшей широты наших познаний в этой области. Ум человеческий поднимается до познания этих отношений; но здесь положен предел, которого он никогда не переступает. Поэтому все слова, которые составляют всевозможные языки и которые можно рассматривать как собрание знаков всех человеческих мыслей, либо воспроизводят образы (как дуб, океан, солнце), либо обозначают идеи, т.е. различные отношения предметов между собой, простые (как величина, малость) или сложные (как порок, добродетель), либо, наконец, выражают различные отношения между нами и предметами, т.е. наши действия по отношению к ним (как в словах: я разбиваю, я копаю, я поднимаю), или впечатления, получаемые нами от предметов (как в словах: я ранен, я ослеплен, я испуган).
Если я здесь сузил значение слова идея, которому придают самый разнообразный смысл, так как одинаково говорят и об идее дерева, и об идее добродетели, то это потому, что неопределенное значение этого выражения может иногда ввести в заблуждение, происходящее всегда от злоупотребления словами.
Из всего мной сказанного вытекает следующее: если все слова различных языков не обозначают ничего, кроме предметов и отношений этих предметов к нам и между собой, то весь ум, следовательно, состоит в том, чтобы сравнивать наши ощущения и наши идеи, т.е. замечать сходство и различия, соответствия и несоответствия, имеющиеся между ними. И так как суждение есть лишь само это отображение или, по крайней мере, утверждение этого отображения, то из этого следует, что все операции ума сводятся к суждению.
Поставив вопрос в эти границы, я рассмотрю теперь: не есть ли суждение то же, что ощущение. Когда я сужу о величине или цвете данных предметов, то очевидно, что суждение о различных впечатлениях, производимых этими предметами на мои чувства, есть, в сущности, лишь ощущение, что я могу одинаково сказать: я сужу или я ощущаю, что из двух предметов первый, который я называю туаз (мера длины в б футов), производит на меня иное впечатление, чем предмет, называемый мной фут, и что цвет, называемый мной красным, действует на мои глаза иначе, чем цвет, называемый мной желтым; и я заключаю в подобных случаях: судить есть не что иное, как ощущать. Но, скажут мне, предположим, мы хотим узнать, что предпочтительнее — сила или величина тела; можно ли утверждать при этом, что судить — то же самое, что ощущать? Да, отвечу я: действительно, чтобы судить об этом предмете, моя память должна нарисовать мне в последовательном порядке картины различных положений, в которых я могу находиться чаще всего в течение своей жизни. И судить — означает узреть в этих различных картинах, что мне чаще более полезна сила, чем величина тела. Но, возразят мне, если дело идет о решении вопроса: что предпочтительнее — сила или величина тела, можно ли утверждать при этом, что судить — то же самое, что ощущать? Да, отвечу я; действительно, чтобы судить об этом предмете, моя память должна нарисовать мне в последовательном порядке картины различных положений, в которых я могу находиться чаще всего в течение своей жизни. И судить — означает узреть в этих различных картинах, что мне чаще более полезна сила, чем величина тела. Но, возразят мне, если дело идет о решении вопроса: что предпочтительнее в короле — справедливость или доброта, то можно ли утверждать и в этом случае, что суждение есть только ощущение?
Такое утверждение должно, несомненно, сперва показаться парадоксом. Однако, чтобы доказать его истинность, предположим, что у человека есть знание того, что называется добром и злом, и что человек, кроме того, знает, что поступок более или менее дурен в зависимости от того, насколько он вреден для счастья общества. Предположив это, спросим: к какому искусству должен прибегнуть поэт или оратор, чтобы заставить наиболее живо почувствовать, что справедливость предпочтительнее в короле, чем доброта, справедливость сохраняет государству большее число граждан?
Оратор представит воображению предполагаемого нами человека три картины: в одной он нарисует справедливого короля, который произносит приговор и велит казнить преступника; во второй — доброго короля, освобождающего из тюрьмы того же преступника и снимающего с него кандалы; в третьей картине он покажет этого же преступника, вооружившегося по выходе из тюрьмы кинжалом и убивающего пятьдесят граждан; кто же при созерцании этих трех картин не почувствует, что смертью одного справедливость предупреждает смерть пятидесяти и что в короле она предпочтительнее, чем доброта. Между тем это суждение есть в действительности только ощущение. В самом деле, если благодаря привычке связывать определенные идеи с определенными словами можно, как показывает опыт, поражая слух определенными звуками, возбудить в нас приблизительно те же ощущения, которые мы испытывали бы в присутствии самих предметов, то ясно, что при представлении этих трех картин судить о том, что в короле справедливость предпочтительнее доброты, — значит чувствовать и видеть, что в первой картине приносится в жертву один гражданин, а в третьей гибнут пятьдесят, — откуда я заключаю, что всякое суждение есть ощущение».
Исключительно важное значение французские материалисты придавали вопросу о государстве. Различие между народами обусловливается не природными свойствами племен и физическими условиями, а в первую очередь политическим строем. Так, К. Гельвеций приходит к выводу, что только в демократическом правлении власть имеет в виду пользу всего общества, а каждый гражданин служит своей деятельностью общим целям. При таком правлении личный интерес сочетается с общим, а это сочетание — единственное побуждение к добродетели. Наряду со свободой условием процветания общества К. Гельвеций считает умеренность потребностей и желаний. Эта мысль развита в трактате «О человеке».
Выдающиеся представители материализма XVIII в. в России
Основоположником естественнонаучного материализма в России был Михаил Васильевич Ломоносов. Главное внимание он уделял вопросам исследования природы и движения. Вел борьбу против идеализма. Критиковал идеалистическое учение Платона. Считал, что религия сдерживает развитие науки.
Великой заслугой М.В. Ломоносова было то, что он заложил основы материалистической традиции в русской науке и философии, выступил против мистицизма и идеализма. Наука должна опираться на факты, наблюдения и опыты, а не на трактат Свяхценного писания. Естествоиспытателям не следует пренебрегать теоретическими обобщениями и философскими выводами. Философским надо считать только то познание, которое имеет дело с «натурой» (природой) и вскрывает происходящие в ней изменения. Философия доказывает, писал М.В. Ломоносов, что «ничего не происходит без достаточного основания».
В труде «О тяжести тел и об извечности движения» М.В. Ломоносов доказывает вечность, несоотворимость и неуничтожимость движения, неразрывность материи и движения. Хотя материализм был в целом механистическим, однако в его философии имеются элементы диалектики, которые нашли отражение в учении об эволюции природы. В труде «Первые основания металлургии, или рудных дел» проводится мысль о том, что природа, ее растительное и животное царство и весь видимый мир подвержены постоянному изменению и переменам. Эти изменения происходили «несчетное множество крат» в прошлом, они происходят в настоящем и будут совершаться в будущем.
М.В. Ломоносов утверждал, что Земля значительно древнее, чем учит церковь. Он говорил о беспредельности миров, высказывал смелое предположение о возможности жизни на других планетах. Ему принадлежит научная заслуга в открытии «знатной атмосферы» вокруг Венеры.
В теории познания М.В. Ломоносов также придерживался материалистических принципов.
Исходным началом знания он считал чувственные восприятия, перерабатываемые затем разумом в понятия и идеи. Все изменения в органах чувств он объяснял воздействием на человека окружающих его предметов. Понятия и идеи отвлечены от действительности. Идеи он делил на простые и сложные. Первые состоят из одного представления, вторые — «из двух или многих, между собой соединенных».
М.В. Ломоносов не отрицал роли воображения в познании действительности, но советовал не увлекаться им, стремился согласовывать воображение с действительностью, опытом. Один опыт ставил выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением. Вместе с тем он видел ограниченность опытных знаний, когда они не подкрепляются рациональным обобщением, теоретическими выводами. «Те, кто, собираясь извлечь из опыта истины, не берут с собой ничего, кроме собственных чувств, по большей части должны остаться ни с чем, ибо они или не замечают лучшего и необходимейшего, или не умеют воспользоваться тем, что видят или постигают при помощи остальных чувств».
Большое значение М.В. Ломоносов придавал научным гипотезам, видя в них одно из средств познания законов мироздания. Гипотезы, доказывал он, «дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин».
Итак, материалистическая философия М.В. Ломоносова, опиравшаяся на достижения естествознания, хотя в основе своей и была еще механистической, заключала в себе идею развития. Она явилась выдающимся достижением русской и мировой философской мысли XVIII в. и оказала плодотворное влияние на последующее развитие философии и естествознания.
Хрестоматийные извлечения
Михаил Васильевич ломоносов
Заметки по физике и корпускулярной философии
«В начале рассуждения о материи надо поместить определение ее: материя есть протяженное несопроницаемое, делимое на нечувствительные части (сперва, однако, сказать, что тела состоят из материи и формы, и показать, что последняя зависит от первой). Надо доказать, что существуют неделимые корпускулы.
У многих глубоко укоренилось убеждение, что метод философствования, опирающийся на атомы, либо не может объяснить происхождения вещей, либо, поскольку может, отвергает богатворда. И в том, и в другом они, конечно, глубоко ошибаются, ибо нет никаких природных начал, которые могли бы яснее и полнее объяснить сущность материи и всеобщего движения, и никаких, которые с большей настоятельностью требовали бы существования всемогущего двигателя.
Надобно считать началами только то, что на основании рассуждения и опыта оказывается неделимым далее на другие известные нам части.)
Если бы я захотел читать, еще не зная букв, это было бы бессмыслицей. Точно так же, если бы я захотел судить о явлениях природы, не имея никакого представления о началах вещей, это было бы такой же бессмыслицей.
Что касается тех мистических писателей, которые уклоняются от сообщения своих знаний, то они с меньшим уроном для своего доброго имени и с меньшей тягостью для своих читателей могли бы скрыть это учение, если бы вовсе не писали книг, вместо того, чтобы писать плохие.
Непрерывное образование и разрушение тел достаточно говорят о движении корпускул.
Все, что есть и в природе, математически, точно и определенно; хотя мы иногда сомневаемся в этой точности, но наше незнание нисколько не умаляет ее; если бы даже весь мир сомневался в том, что дважды два четыре, все-таки дважды два у всех сомневающихся дадут четыре».
В отличие от М.В. Ломоносова, Александр Николаевич Радищев — писатель-революционер. Он исследовал, прежде всего, вопросы о положении человека в обществе и его сознании. Главную задачу своей жизни А.Н. Радищев видел в борьбе против крепостничества и абсолютизма, в просвещении народа.
Основные его труды—ода «Вольность», «Путешествие из Петербурга в Москву», философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии».
Материалистические воззрения А.Н. Радищева опирались на достижения естествознания XVIII в., учение французских материалистов и русскую материалистическую традицию, идущую от М.В., Ломоносова. Материализм А.Н. Радищева был в основном механистическим и метафизическим, сочетался с идеалистическими воззрениями на общественную жизнь и не был полностью свободен от элементов деизма.
Природу он рассматривал как проявление различных форм «телесности» (материи). Движение — постоянное свойство материи. Признавал закон сохранения вещества и движения в природе. Отверг учение о первопричине.
Убежденный в материальности природы, А.Н Радищев утверждал, что «бытие вещей независимо от силы познания о них и существует само по себе».
Человека он рассматривал как высшее проявление телесности, «совершеннейшее из тварей». Считал, что человечество развивается по тем же законам, что и вся природа.
«Мы не унижаем человека, — писал А.Н. Радищев, — находя сходственности в его сложении с другими тварями, показуя, что он в существенности следует одинаковым с ними законам. И, как и начето, быть может? Не вещественен ли он?» Это не значит, что человек может быть уподоблен растению. «Мы не скажем, как некоторые умствователи: человек есть растение, ибо хотя в обоих находятся великие сходства, но разность между ними неизмерима».
По его мнению, речь связана с мышлением, она «средство к собиранию мыслей воедино», развивает и расширяет мыслительные способности человека. Человек — существо общественное. Главное его отличие от животного — в умственной силе. Человек обладает способностью к познанию. Познание совершается через опыт и рассуждение. В познании чувственность, рассудок, память, представление, понятие, рассуждение выступают не раздельно, а как нечто единое.
В трактовке развития животного мира, в том числе и человека, А.Н. Радищев придерживался теории эпигенеза, отвергая как ненаучную теорию преформизма А. Галлерка и Ш. Боннэ. Он отрицал учение о врожденных идеях и понятиях, выступал с доказательством смертности души вместе с телом. «Не с телом ли растет душа, не с телом ли мужает и крепится, не с ним ли вянет и тужит? — писал А.Н. Радищев. — Скажи, о ты, желающий жить по смерти, скажи, размышлял ли ты, что оно (бессмертие) не токмо невероятно, но и невозможно? Итак, о смертный! Оставь пустую мечту, что ты есть удел божества! Ты был нужное для земли явление вследствие законов предвечных». Сама идея бессмертия, по Радищеву, была порождена бедствиями и страданиями людей.
Хрестоматийные извлечения
Александр Николаевич Радищев
[О познании]
«... Мы вещи познаем двояко: 1-е, познавая перемены, которые вещи производят в силе познания; 2-е, познавая союз вещей с законами силы познания и с законами вещей. Первое называем опыт, второе — рассуждение. Опыт бывает двоякий: 1-о, поскольку сила понятия познает вещи чувствованием, то называем чувственность, а перемена, в оной происходимая — чувственный опыт; 2-е, познание отношения вещей между собою называем разум, а сведение о переменах нашего разума есть опыт разумный.
Посредством памяти мы воспоминаем об испытанных переменах нашей чувственности. Сведение об испытанном чувствовании называем представление.
Перемены нашего понятия, производимые отношениями вещей между собою, называем мысли.
Как чувственность отличается от разума, так отличается представление от мысли.
Мы познаем иногда бытие вещей, не испытуя от них перемены в силе понятия нашего. Сие назвали мы рассуждение. В отношении сей способности называем силу познания ум или рассудок. Итак, рассуждение есть употребление ума или рассудка.
Рассуждение есть не что иное, как прибавление к опытам, и в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как чрез опыт.
Вот краткое изображение сил умственных в человеке; но все сии виды силы познания нашего не суть различны в существовании своем, но она есть едина и неразделима.
Однако ж, раздробляя, так сказать, силу познания, или иначе, прилагая ее к разным предметам, ей надлежащим, человек воздвиг пространное здание своей науки. Не оставил отдаленнейшего края Вселенные, куда бы смелый его рассудок не устремлялся; проник в сокровеннейшие недра природы и постиг ее законы в невидимом и неосязаемом; беспредельному и вечному дал меру; исчислил неприступное; преследовал жизнь и творение и дерзнул объять мыслию самого творца. Часто человек ниспадал во глубину блуждения и животворил мечтания, но и на косвенной стезе своей велик и Богу подражающ. О, смертный! Воспряни от лица земли и дерзай, куда несет тебя мысль, ибо она есть искра божества!
Сколько есть способов познавать вещи, столько же путей и к заблуждению. Мы видели, что познание человеческое есть двояко: 1-е — опыт, 2-е — рассуждение. Если в первом случае, — мы ложно познаем перемены, происходящие в чувственности нашей; ибо заблуждение сего рода всегда происходит не от вещи и не от действия ее над нашими чувствами (поскольку внешние вещи всегда действуют на нас соразмерно отношению, в котором оне с нами находятся), но от расположения нашей чувственности. Например: болящему желтухою все предметы представляются желтее; что белое для него было прежде, то ныне желтое; что было желтое, то кирпичного цвета, и так далее. Если звон колокола есть знак, какого либо сборища, то слышащий пойдет, а глухой скажет: мне не повещали, — и чувства его обманут. Постепенность н таковых заблуждениях и все следствия оных, бывающие новыми заблуждениями по чреде своей, суть не удобно определяемы и многочисленны.
Если знаем ложно отношение вещей между собою, то опять заблуждаем. Отношение вещей между собою есть непременно, но ложность существует в познании нашем. Например: два предмета предстоят глазам моим, но не в равном расстоянии. Естественно, вследствие законов перспективы, что ближайший предмет должен казаться больше, а отдаленнейший меньше; но необыкшим очам они покажутся, равны, и сравнение их будет ложно; ибо величина не есть сама по себе, но понятие относительное и от сравнения проистекающее. Число сих заблуждений, из познания отношения вещей проистекающих, происходит от рассуждения, и нередко заключая в себе оба рода предыдущих, чем сильнее бывает их действие, тем оно продолжительнее и преодоление их тем труднее, чем они далее отстоят от своего начала.
К рассуждению требуются две вещи, кои достоверными предполагаются: 1, союз, вследствие коего мы судим, и 2, вещь, из союза познать должно вещи, не подлежавшие опыту. Сии предположения называются посылки, а познание, из оных проистекающее, — заключение. Но как все посылки суть предложения опытов и из оных извлечения или заключения, то заключения из посылок, или рассуждение, есть токмо прибавление опыта; следственно, познаем, таким образом, вещи, коих бытие познано опытом.
Из сего судить можем, коликократны могут быть заблуждения человеческие и нигде столь часты, как на стезе рассуждения. Ибо, сверх того, что и чувственность обмануть нас может и что худо познать можем союзы вещей или их отношение, ничего легче нет, как ложно извлекаемое из посылок заключение и рассуждение привативное. Тысячи тысячей вещей претят рассудку нашему в правильном заключении из посылок, даже нередко и случайные внешности, вмещая в среду рассуждения посторонние предметы, столь часто рождают нелепости, сколь часты шаги нашего в житии шествия. Когда рассматриваешь действия разумных сил и определяешь правила, коим оне следуют, то, кажется ничего легче нет, как избежание заблуждения; но едва изгладил ты стезю своему рассудку, как вникают предубеждения, восстают страсти и, налетев стремительно на зыблющееся кормило разума человеческого, несут его паче сильнейших бурь по безднам заблуждения. Единая леность и нерадение толикою множество производят ложных рассуждений, что число их ознаменовать трудно, а следствия исторгают слезы.
Итак, заблуждение стоит воскрай истине, и как возможно, чтобы человек не заблуждал! Если бы познание его было нутрозрительное, то и рассуждение наше имело бы не достоверность, но ясность, ибо противоположность была бы во всяком рассуждении невозможна. В таковом положении человек не заблуждал бы никогда, был бы Бог. Итак, воздохнем о заблуждениях человеческих, но почерпнем из того высшее стремление к познанию истины и ограждению рассудка от превратности».
Главными движущими силами общественного прогресса А.Н. Радищев считал человеческий разум и просвещение. Большое значение в развитии общества придавал труду. Выступал за его равномерное распределение, считал, что на развитие общества оказывает влияние географическая среда. Причина, побуждающая к изобретениям, по его мнению, — нужда. Не соглашался с тем, что одни народы более одаренны от природы; чем другие. Признавая активную роль народа в истории, А.Н. Радищев не отрицал роль и значение выдающихся личностей. В отличие от просветителей XVIII в., которые считали великих личностей случайностью и недооценивали их роль, он полагал, что они появляются не случайно, а порождаются историческими потребностями.
Не соглашался с мыслью Руссо о том, что республиканско-демократическое правление может быть осуществимо только в малых государствах. Осуждал колониализм и работорговлю Англии и Америки и других капиталистических стран. Говоря о США, критиковал строй, при котором «сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют ни надежного пропитания, ни собственного от зноя и мрази укрова».
Раскрепощение крестьян, по мнению А.Н. Радищева, должно произойти в результате народной революции. «О! Если бы рабы, тяжкими узами отягченные, — писал он, — яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторнулися великия мужи для заступления избитого племени, но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: я зрю сквозь целое столетие».
И М.В. Ломоносов, и А.Н. Радищев были материалистами в истолковании природы и идеалистами в понимании общественных явлений. Их материализм был метафизичен и механистичен. И, тем не менее, их философские взгляды сыграли большую роль в развитии науки XVIII в. и борьбе против религии и идеализма и послужили наряду с другими теоретическим источником философии русских революционных демократов XIX в.
Немецкая классическая философия
Принципиально новым этапом развития западной философии конца XVIII — начала XIX в. стало интеллектуальное творчество классиков немецкого идеализма — Иммануила Канта, Иоганна Фихте, Фридриха Шеллинга, Георга Гегеля. Они оживили в философской проблематике темы истории, развития, активности познающего субъекта его внутреннего мира. Философия все чаще начинает обращаться к самопознанию, к анализу достижений культуры.
Начало этим новациям положил выдающийся немецкий философ И. Кант.
Иммануил Кант— немецкой классической философии идеализма, философ и ученый. Философское развитие идей Канта делится на два периода: докритический и критический.
В работах докритического периода важное место занимают вопросы естествознания и философии природы. В них был поставлен вопрос о развитии в природе.
В работе «Всеобщая естественная история и теория неба» И. Кант высказал гипотезу, согласно которой Солнечная система возникла из огромного облака разреженных в пространстве частиц материи и развилась до своего нынешнего состояния, повинуясь законам, открытым Ньютоном. Этот труд можно считать гениальным, так как здесь был устранен вопрос о первом толчке. Земля и вся Солнечная система предстали как нечто ставшее.
Выдвижение на первый план идеи развития в неорганической и органической природе было крупнейшей научной заслугой И. Канта. Впоследствии это привело к проникновению идеи развития в специальные отделы естествознания. Кант пробил первую брешь в метафизическом способе мышления и притом сделал это столь научным образом, что большинство приведенных аргументов сохраняют свою силу и поныне.
Однако сам Кант не извлек из своего космогонического учения последовательных материалистических и атеистических выводов. Он сделал ряд уступок религии и господствовавшей в то время телеологии, т. е. учению о целесообразности в природе.
В философских работах докритического периода И. Кант вначале находился под влиянием рационалистической философии Лейбница и его последователей, затем стал на сторону Юма и отошел от рационалистического взгляда. Пересмотр прежнего учения стал переходным моментом к работам критического периода.
Из философских учений своих предшественников И. Кант сохранил убеждение, что опыт и разум, как их понимали эмпирики и рационалисты, не могут быть источником достоверных знаний. А между тем достоверное знание существует. Откуда же оно в таком случае возникает? И. Кант признал, что источником такого знания являются независимые от опыта и предшествующие опыту (априорные) формы чувственности и рассудка. Под критикой с этого времени И. Кант понимал исследование границ, до которых простирается способность разума, а также исследование других способностей и форм познания.
В данный период учение. Канта о познании окончательно становится учением агностицизма. Он пытается строго отделить явления, доступные человеческому познанию в опыте, от «вещей в себе», т. е. от сущности вещей, которая будто бы не может быть дана в опыте.
Основная черта критической философии И. Канта— совмещение в ней материализма с учением о непознаваемости «вещи в себе».
Когда И. Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то «вещь в себе», то тут он — материалист. Когда же объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней, — идеалист. За эту двойственность Канта критиковали и материалисты, и идеалисты. Первые — слева, вторые — справа.
Хрестоматийные извлечения
Иммануил кант
«Человек создан таким образом, что впечатления и возбуждения, вызываемые внешним миром, он воспринимает при посредстве тела — видимой части его существа, материя которого служит не только для того, чтобы запечатлеть в обитающей в нем невидимой душе первые понятия о внешних предметах, но и необходима для того, чтобы внутренней деятельностью воспроизводить и связывать эти понятия, короче говоря, для того, чтобы мыслить...
По мере того как сформируется тело человека, достигают надлежащей степени совершенства и его мыслительные способности; они становятся вполне зрелыми только тогда, когда волокна его органов получают ту прочность и крепость, которые завершают их развитие. Довольно рано развиваются у человека те способности, при помощи которых он может удовлетворять потребности, вызываемые его зависимостью от внешних вещей. У некоторых людей развитие на этой ступени и останавливается. Способность связывать отвлечённые понятия и, свободно располагая своими познаниями, управлять своими страстями появляется поздно, а у некоторых так и вовсе не появляется в течение всей жизни; но у всех она слаба и служит низшим силам, над которыми она должна была бы господствовать и в управлении которыми заключается преимущество человеческой природы. Когда смотришь на жизнь большинства людей, то кажется, что человеческое существо создано для того, чтобы подобно растению впитывать в себя соки, и расти, продолжать свой род, наконец, состариться и умереть.
Из всех существ человек меньше всего достигает цели своего существования, потому что он тратит свои превосходные способности на такие дели, которые остальные существа достигают с гораздо меньшими способностями и, тем не менее, гораздо надёжнее и проще. И он был бы, во всяком случае, с точки зрения истинной мудрости, презреннейшим из всех существ, если бы его не возвышала надежда на будущее и если бы заключённым в нём силам не предстояло полное развитие.
Если исследовать причину тех препятствий, которые удерживают человеческую природу на столь низкой ступени, то окажется, что она кроется в грубости материи, в которой заключена духовная его часть, в негибкости волокон, в косности и неподвижности соков, долженствующих повиноваться импульсам этой духовной части. Нервы и жидкости мозга человека доставляют ему лишь грубые и неясные понятия, а так как возбуждению чувственных ощущений он не в состоянии противопоставить для равновесия внутри своей мыслительной способности достаточно сильные представления, то он и отдаётся во власть своих страстей, оглушённый и растревоженный игрой стихий, поддерживающих его тело. Попытки разума противодействовать этому, рассеять эту путаницу светом способности суждения подобны лучам солнца, когда густые облака неотступно прерывают и затемняют их яркий свет.
Эта грубость вещества и ткани в строении человеческой природы есть причина той косности, которая делает способности души постоянно вялыми и бессильными. Деятельность размышления и освещаемых разумом представлений — утомительное состояние, в которое душа не может прийти без сопротивления и из которого естественные склонности человеческого тела вскоре вновь возвращают её в пассивное состояние, когда чувственные раздражения определяют всю её деятельность и управляют ею.
Эта косность мыслительной способности, будучи результатом зависимости от грубой и негибкой материи, представляет собой источник не только пороков, но и заблуждений. Поскольку трудно рассеять туман смутных понятий и отделить общее познание, возникающее из сравнения идей, от чувственных впечатлений, душа охотнее приходит к поспешным выводам и удовлетворяется таким пониманием, которое вряд ли даст ей возможность увидеть со стороны косность её природы и сопротивление материи.
Из-за этой зависимости духовные способности убывают вместе с живостью тела; когда в преклонном возрасте от ослабленного обращения соков в теле движутся только густые соки, когда уменьшается гибкость волокон и проворство движений, тогда подобным же образом истощаются и духовные силы; быстрота мысли, ясность представлений, живость ума и память становятся слабыми и замирают. Долгим опытом приобретенные понятия в какой-то мере возмещают ещё упадок этих сил, а разум обнаруживал бы своё бессилие ещё явственнее, если бы пыл страстей, нуждающихся в его узде, не ослабевал вместе с ним и даже раньше, чем он».
Георг Вильгельм Фридрих Гегель — самый выдающийся представитель немецкого классического идеализма. Его основные труды: «Феноменология духа», «Наука логики», «Лекции по истории философии», «Лекции по философии истории». Философией Гегеля завершается немецкий классический идеализм.
Заслуга Г. Гегеля состоит в том, что он впервые представил весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, т. е. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии, и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и развития. И не так важно, что Гегель не разрешил эту задачу полностью. Его историческая заслуга состояла в том, что он ее поставил.
Философское учение Г. Гегеля — объективный идеализм. Мышление, по его мнению, — это не только субъективная, человеческая деятельность, но и не зависимая от человека объективная сущность, первооснова, первоисточник всего сущего. Мышление отчуждает свое бытие в виде материи, природы, которая есть «инобытие» этого объективно существующего мышления, именуемого Гегелем абсолютной идеей.
Гегель стремится доказать, что мышление находится не вне мира, а в нем самом, как его внутреннее содержание, проявляющееся во всем многообразии явлений действительности. Он стремился, поэтому последовательно провести принцип тождества бытия и мышления. Абсолютная идея — не только начало, но и развивающееся содержание всего мирового процесса, не только предпосылка, но и результат его существования, т. е. высшая ступень его развития.
Основной формой мышления у Г. Гегеля является понятие. Оно выступает как божественное самопознание, а также познание человечеством Бога и самого себя.
Гегелевская философская система, т. е. учение о природе и обществе как формах существования «абсолютной идеи», составляет консервативную сторону его философии,
От системы Г. Гегеля следует строго отграничивать его диалектический метод. Диалектика составляет то рациональное зерно в философии Гегеля, которое послужило исходным пунктом разработки философии марксизма.
Каковы же основные черты гегелевской диалектики? Это признание взаимосвязи, движения, развития явлений; противоречия как источника движения, развития; превращения количественных изменений в качественные; признание зависимости метода от самого исследуемого предмета; рассмотрение истины как процесса; признание преемственности в развитии. Однако диалектика Гегеля была разработана на идеалистической основе. Так, он игнорировал революционную роль отрицания, его неразрывную связь с борьбой противоположностей, природа у него не развивается во времени, а лишь разнообразится в пространстве, сама его система ставит предел развитию мышления, хотя метод требует отказа от границ в развитии, и т. д.
Несмотря на это, в целом философия Гегеля послужила важнейшей предпосылкой возникновения марксизма. «Гегель, — говорил Ленин, — гениально угадал диалектику вещей (явлений, мира, природы) в диалектике понятий». И далее: «Именно угадал, не больше».
Хрестоматийные извлечения
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
[Отношение философии к действительности]
«Именно в вопросе об отношении философии к действительности и господствуют недоразумения, и, таким образом, я возвращаюсь к тому, на что я указал раньше: философия именно потому, что она есть проникновение в разумное, представляет собой постижение наличного и действительного, а не выставление потустороннего начала, которое Бог знает, где существует, иди о котором, вернее, мы на самом деле можем определённо сказать, где оно существует, можем сказать, что оно существует только в заблуждении одностороннего, пустого рассуждательства.
Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно.
Этого убеждения придерживается каждое, не испорченное умствованиями, сознание, точно так же, как и философия, и из этого убеждения исходит философия в своем рассмотрении как духовного, так и природного универсума.
«Постичь то, что есть, — вот в чём задача философии, ибо то, что есть, есть разум. Что же касается отдельных людей, то, уж конечно, каждый и без того сын своего времени; таким образом, и философия есть точно так же современная ей эпоха, постигнутая в мышлении. Столь же глупо думать, что какая-либо философия может выйти за пределы современного ей мира, сколь глупо думать, что отдельный индивидуум может перепрыгнуть через свою эпоху, перепрыгнуть через Родос. Если же его теория, в самом деле, выходит за её пределы, если он строит себе мир, каким он должен быть, то этот мир, хотя, правда, и существует, однако только в его мнении; последнее представляет собой мягкий материал, на котором можно запечатлеть всё, что угодно.
Сделаем ещё одно замечание относительно поучения, каким мир должен быть; мы добавим к вышесказанному, что помимо всего прочего философия всегда приходит для такого поучения слишком поздно. В качестве мысли о мире она появляется лишь тогда, когда действительность закончила свой процесс образования и завершила себя. Этому учит понятие, и история также необходимо показывает нам, что лишь в пору зрелости действительности идеальное выступает наряду с реальным и строит для себя в образе интеллектуального царства тот же самый мир, лишь постигнутый в своей субстанции. Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, это показывает, что некоторая форма жизни постарела и своим серым по серому философия может не омолодить, а лишь понять её; сова Минервы начинает свой полёт лишь с наступлением сумерек.
Таково положение философии среди других областей; следствием такого положения является то, что она совершенно тождественна со своей эпохой. Но если философия по своему содержанию и не стоит выше своего времени, то она всё же выше его по своей форме, ибо она как мышление и знание того, что представляет собой субстанциальный дух её эпохи, делает его своим предметом. Поскольку она мыслит в духе своего времени, он является её определённым отображающим мир содержанием; но вместе с тем она в качестве знания также и выходит за его пределы, так как она противопоставляет его себе; но это противопоставление лишь формально, ибо она поистине не обладает никаким содержание.
Говорят так: я — человек, а вокруг меня — воздух, вода, животные и вообще иное. Всё здесь раздельно, одно вне другого и без связи с ним. Но философия имеет своей целью изгнать безразличие и познать необходимость вещей, по которой иное выступает как противостоящее своему иному. Так, например, неорганическая природа не должна рассматриваться только как нечто иное, чем органический мир, но должна рассматриваться также и как его необходимое иное. Они находятся в существенном соотношении друг с другом, и одно существует лишь постольку, поскольку оно исключает из себя другое и именно через, это соотносится с ним.
Точно так же природа не существует без духа и дух без природы. Мы вообще делаем очень важный шаг вперёд, когда мы в области мысли перестаём говорить: возможно, ещё и иное. Говоря, таким образом, занимаются случайным, истинное же мышление, как было замечено выше, есть мышление о необходимом.
Людвиг Андреас Фейербах— немецкий философ-материалист и атеист. Главным делом его жизни была непримиримая борьба против религии. В противовес гегелевской философии религии он рассматривал философию и религию как миропонимание, как сферы деятельности, взаимоисключающие друг друга.
Атеизм Фейербаха превосходит по глубине теоретического анализа уровень, достигнутый французским материализмом XVIII в. Реальная причина религии, считал Л. Фейербах, не в обмане, использующем невежество, а в природе человека и условиях его жизни. Он вскрыл психологические факторы возникновения религиозных иллюзий, центр тяжести перенес с рациональной сферы на эмоциональную.
Если нужда — отец религии, то воображение — ее мать. Бессилие ищет выход в порождаемой фантазией надежде и утешении. Так возникают образы богов как источник осуществления человеческих упований. «Бог есть то, в чем человек нуждается для своего существования».
Л. Фейербах исследовал и гносеологические корни религии. Критика религии у него, хотя и ограничена идеалистическим пониманием истории, перерастает в критику идеализма, завершившуюся его переходом на позиции материализма.
Начиная с работы «К критике гегелевской философии», у Л. Фейербаха четко прослеживается противопоставление идеализма материализму. «... Мысленное бытие не есть действительное бытие... Образ этого бытия вне мышления — материя, субстрат реальности».
Раскрывая мистическую сущность гегелевской философии, Л. Фейербах сделал вывод о ее родстве с богословием и заявил, что она является рациональным оплотом теологии. «Кто не отказывается от философии Гегеля, — писал Фейербах, — тот не отказывается и от теологии. Учение Гегеля, что природа, реальность положена идеей, есть лишь рациональное выражение теологического учения, что природа сотворена богом, что материальное существо создано нематериальным, то есть абстрактным, существом».
Для обретения истины необходимо перевернуть спекулятивную философию: «Гегель ставит человека на голову, я — на его, покоящиеся на геологии, ноги», — писал Л. Фейербах.
В основе философии Фейербаха лежит принцип: «... Бытие — субъект, мышление — предикат».
В теории познания Л. Фейербах, продолжая линию материалистического сенсуализма, требовал «видящего мышления» и «мыслящего видения». Решительно выступил против агностицизма и вульгарного материализма. Его материализм отличается как от вульгарного, так и от механистического. Он не допускает не только сведения мышления к материи, но и сведения всех форм движения материи к механическому движению. Он осознает специфику органической материи как высшей формы материи, не сводимой к неорганической.
Вместе с тем, критикуя вульгарный материализм и идеализм, Фейербах сам допускал ошибку, заявляя: «Идя назад, я целиком с материалистами; идя вперед, я не с ними».
В центре его философии — человек, человек как «единственный, универсальный и высший предмет философии». Его материализм носит антропологический характер. Однако природа человека трактуется биологически, а не социально. Этим определяются и границы фейербаховс кого атеизма. Религия как форма общественного сознания не выводится из общественного бытия, а, наоборот, возводится в ранг определяющей силы, тормозящей это развитие. В целом же антропологизм Л. Фейербаха не вышел за рамки метафизического материализма. Он не преодолел созерцательности последнего.
Борясь против гегелевского идеализма, Л. Фейербах отверг и его диалектику, не понял, что диалектику можно развивать и на неидеалистической основе. Тем не менее, значение фейербаховской критики идеализма огромно. Она актуализировала возможность материалистического переосмысления диалектики Гегеля.
Всемирно-историческое значение философии Л. Фейербаха в том, что его взгляды стали одним из исходных пунктов становления диалектического материализма.
Хрестоматийные извлечения
Людвиг Андреас Фейербах
[Философский материализм]
«Началом философии является не бог, не абсолют, не бытие в качестве предиката абсолюта или идеи, — началом философии является конечное, определенное, реальное.
Философия есть познание того, что есть. Высший закон, высшая задача философии заключается в том, чтобы помыслить вещи сущности так, познать их такими, каковы они есть.
Пространство и время составляют формы бытия всего сущего, Только существование в пространстве и времени есть существование. Отрицание пространства и времени есть только отрицание их грани, а не их сущности. Вневременное ощущение, вневременная воля, не временная мысль, вневременное существо — все это фикции. У ого нет вообще времени, у того не может быть ни времени, ни порыва к воле, не может быть никакого порыва к мысли.
Пространство и время — формы раскрытия реального, бесконечного.
Действительное отношение мышления к бытию таково: бытие субъект, мышление — предикат. Мышление исходит из бытия, не бытие из мышления.
Новая философия есть отрицание, как рационализма, так и мистицизма, как пантеизма, так и персонализма, как атеизма, так она составляет единство всех этих противоположных, будучи абсолютно самостоятельной и чистой истиной.
Философия должна вновь связаться с естествознанием, а естевознание — е философией. Эта взаимная потребность, эта связь, щенящаяся во внутренней необходимости, будет продолжитель е, счастливее и плодотворнее по сравнению с мезальянсом между глософией и теологией, существовавшим о сих пор.
Действительное в своей действительности или в качестве действительности есть действительное в виде чувственного объекта, чувственное. Истинность есть то же самое, что действительстьность, чувственность. Только чувственное существо есть истин е, действительное существо. Только благодаря чувствам пред дается в истинном смысле, а не посредством мышления для себя. Объект, данный вместе с мышлением или с ним торжественный, есть только мысль.
Новая философия рассматривает и принимает во внимание бытие, каково оно для нас не только как мыслящих, но и как действительно существующих; следовательно, для нее бытие есть объект бытия, объект его самого. Бытие как предмет бытия есть чувственное, созерцаемое, ощущаемое бытие, бытие, которое можно любить. Ведь только бытие как предмет бытия есть бытие, и заслуживает это название. Таким образом, бытие есть тайна созерцания, ощущения, любви.
Таким образом, любовь есть подлинное онтологическое доказательство наличности предмета вне нашей головы; и нет другого доказательства бытия, кроме любви, ощущения вообще. Существует только то, наличие чего доставляет тебе радость, отсутствие чего доставляет тебе скорбь. Различие между объектом и субъектом, между бытием и небытием, есть радостное и в той же степени скорбное различие.
Новая философия коренится в истинности любви, в истинности чувства. В любви, вообще в чувстве всякий человек признает истинность новой философии. Новая философия в отношении своих основ есть не что иное, как сущность чувства, возведенная до сознания; она только подтверждает в уме и при помощи ума то, что исповедуется сердцем каждого настоящего человека; она есть возведенное к уму сердце. Сердцу не нужны абстрактные, метафизические или теологические объекты, ему нужны подлинные чувственные объекты и существа.
И объективно, и субъективно любовь служит критерием бытия — критерием истинности и действительности. Где нет любви, там нет и истины. Только тот представляет собой нечто, кто что-то любит. Выть ничем и ничего не любить — то же самое. Чем больше бытия в человеке, тем больше он любит, и наоборот».
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
