«Наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека», — так выразительно и кратко оценил практическую значимость науки великий русский писатель А.П.Чехов. Однако такое однозначное представление о науке не всегда находит понимание в повседневной жизни. Отношение общества к науке и особенно к естествознанию определяется в основном пониманием ценности науки в данный момент времени. Ценность науки часто рассматривается с двух точек зрения. Что наука дает людям для улучшения их жизни? Что она дает небольшой группе людей, изучающих природу и желающих знать, как устроен окружающий нас мир? Ценной в первом смысле считается прикладная наука, а во втором — фундаментальная.
Приведем мнение о пользе науки крупнейшего математика, физика и философа Анри Пуанкаре: «Я не говорю: наука полезна потому, что она научила нас создавать машины; я говорю: машины полезны потому, что, работая на нас, они некогда оставят нам больше времени для занятия наукой». Разумеется, те, кто финансирует науку, имеют несколько иную точку зрения. Для них главное — все-таки машины. В их понимании основная функция ученых должна состоять не в том, чтобы искать естественно-научную истину, а в том, чтобы находить вполне определенные, конкретные решения тех или иных практических задач.
Многие представители власти понимают, что в большинстве случаев фундаментальные исследования - это работа на будущее. Нежелание остаться без будущего в науке и приводит к осознанной необходимости финансировать фундаментальные исследования. При решении вопроса о финансировании как раз и возникает серьезная проблема отделения исследований, которые не требуют финансирования и могут обходиться немедленной реализацией собственного продукта, от тех. которые все-таки требуют финансирования. Другими словами, как отличить прикладные исследования от фундаментальных? Ведь иногда некоторые исследования прикладные по существу, но никуда на самом деле «не прикладываемые», могут рядиться в одежды фундаментальные, и исследователи при этом могут требовать ничем не оправданных вложений.
Приведенный выше признак разделения проблем естествознания на прикладные и фундаментальные нельзя считать критерием для финансирования научно-исследовательских работ. Недостаток его — расплывчатость и неконкретность. Задача разделения усложняется еще и тем, что нередко прикладные и фундаментальные исследования переплетаются между собой. Например, исследователь, изучающий ударную волну, производимую сверхзвуковым самолетом, может считать, что познает гармонию мира. Если при этом он открыл новое физическое явление и нашел ему практическое применение, то это пример удачного сочетания фундаментальных и прикладных исследований.
Разделение естественно-научных проблем на прикладные и фундаментальные часто производят по чисто формальному признаку: проблемы, которые ставятся перед учеными извне, т.е. заказчиком, относят к прикладным, а проблемы, возникшие внутри самой науки, — к фундаментальным.
Слово «фундаментальный» не следует считать равноценным словам «важный», «большой» и т.п. Прикладное исследование может иметь очень большое значение и для самой науки, в то время как фундаментальное исследование может быть и незначительным. Существует мнение, что достаточно предъявить высокие требования к уровню фундаментальных исследований для достижения желаемой цели и выполненные на высоком уровне исследования рано или поздно найдут применение. В обосновании такого мнения приводят пример: древние греки (Аполлоний Пергский) изучали казавшиеся бесполезными в те времена конические сечения, которые примерно через 17 веков нашли неожиданное примене-ние в теории Кеплера.
Результаты многих фундаментальных исследований, к сожалению, никогда не найдут применения, что обусловливается тремя причинами. Первую из них можно пояснить на примере тех же конических сечений. В течение примерно двадцати веков было использовано лишь несколько теорем о конических сечениях, хотя в древности их было доказано свыше ста. Если в ближайшее время или через несколько веков понадобятся подобные теоремы, то их быстро и без особых усилий докажут заново, не тратя времени на поиски исторических реликвий.
Вторая причина — фундаментальные исследования проводятся с большим превышением потребностей общества и науки прежде всего. Рождаются теории, от которых потом целиком отказываются (например, теория эпициклов). В последнее время в естествознании преобладают не экспериментальные, а теоретические работы, хотя всем понятно, что экс-перимент составляет основу естествознания. Такое преобладание обусловливается объективным и субъективным факторами. Объективный фактор — современный эксперимент сопряжен со сложным дорогостоящим оборудованием. Субъективный — стремление исследователей любой ценой получить новые результаты. В результате рождаются многочисленные теории ради теорий, которыми переполнены научно-технические журналы, особенно отечественные. Вместе с тем возникают целые школы, открываются институты теоретических исследований, претендующие на финансирование своих «фундаментальных исследований».
И наконец, третья причина — исследователи всегда стремились к ничем не оправданному обобщательству. Речь идет не о мысленном переходе от единичного к более общему, т.е. обобщении как одном из важнейших принципов естественно-научного познания, а об «обобщательстве» — переформулировании на более общем и абстрактном языке с при-менением новой терминологии того, что было известно и раньше, но излагалось на более простом и доступном языке.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Обобщательством страдают в первую очередь гуманитарные работы. Не составляют исключения математические и естественно-научные статьи, которые обычно не связаны с новыми идеями, хотя и направлены якобы на их развитие. Конечно же, подобного рода публикации не способствуют развитию ни фундаментальной, ни прикладной науки, а наоборот, сдерживают его.
К настоящему времени, к сожалению, нет точного критерия определения фундаментальных и прикладных проблем, нет ясных правил отделения полезных исследований от бесполезных, и поэтому общество вынуждено идти на издержки.
Ценность фундаментальных исследований заключается не только в возможной выгоде от них завтра, но и в том, что они позволяют поддержать высокий научный уровень прикладных исследований. Сравнительно невысокий уровень исследований в отраслевых институтах часто объясняется отсутствием в них работ, посвященных фундаментальным проблемам.
В недрах прикладной науки, как уже отмечалось, рождаются наукоемкие технологии. Однако, несмотря на это, на территории бывшего СССР до сих пор господствует несколько высокомерное отношение к технологиям, к прикладной науке. Некоторые ученые продолжают жить вчерашним днем. Они по-прежнему считают, что призвание академиче-ских сотрудников — исключительно фундаментальные исследования. Однако наука больше не может позволить себе такую роскошь. И не только потому, что она внутренне уже готова, помимо объяснения явлений, Давать и решение проблем, а потому, что она стала непомерно дорогой для общества.
Общество вправе требовать, чтобы в обмен на его поддержку наука стремилась как можно быстрее выдавать на-гора практические решения и таким образом окупать себя. При подобном подходе легко выплеснуть ребенка из купели, но не видеть ключевого значения прикладной науки дальше нельзя. Кстати, на Западе тоже довольно долго существовало подобное высокомерное отношение, несмотря на то, что там намного больше денег расходуется на науку, но оно исчезло. В последнее время в академических институтах Германии, США, Великобритании и др. прикладные аспекты науки интересуют ученых не меньше, а может быть больше, чем фундаментальные. И американский профессор, и европейский ученый стремятся увидеть практический выход своих исследо-ваний.
Нереально ожидать от Российского государства, не говоря уже об Украине, Грузии и других государствах, что они будут в полном объеме поддерживать научные исследования, т.е. будут в состоянии выделять по 100 000 долларов в год на одного ученого (это то, что на Западе тратит, скажем, биолог на исследования, на реактивы, приборы, на инфраструктуру — зарплата в эту сумму не входит). Сколь высоко мы бы себя не ценили, наивно продолжать считать, что тратя на те же исследования в десять, а то и в сто раз меньше их, мы сможем конкурировать с другими странами. Талант, конечно, компенсирует отсутствие материальных средств, но не настолько.
Талантливый ученый на сегодняшний день должен быть и хорошим менеджером, и бизнесменом. Его интерес к познанию нового сегодня может реализоваться только лишь как у режиссера кино, которому нужны деньги, нужен коллектив и нужно знать, будут ли покупать его кинофильм. Нет уже в науке одиночек. Может быть, еще существуют какие-то вопросы в математике, где талант довольствуется карандашом и листом бумаги. В основном исследования—дорогостоящее коллективное предприятие, своего рода индустрия, а ученому, как кинорежиссеру, нужно видеть и уметь осветить в ней все. Разумеется, есть люди, которые, не умея этого делать, являются признанными учеными, но для них остается зачастую более скромное место в мировом научном прогрессе.
Взаимоотношения между наукой и государством не ограничиваются только товарно-денежными. Государство часто вмешивается во внутренние дела науки, а наука — во внутренние дела государства. Вмешательство государства часто приводит к отрицательным последствиям. Это можно пояснить на примере неудачи создания атомной бомбы в Германии, для правителей которой политические убеждения ученого были важнее его научных достижений.
Объявление кибернетики лженаукой, гонения ученых-генетиков — все это примеры грубых вмешательств невежественных представителей власти, приведших ко всем известным печальным последствиям. Часто бывает, что чем авторитетнее ученый, тем более независим он во взглядах. Вмешательство обладателей власти искусственно нарушает нормальный ритм работы огромного организма, сложнейшей системы — науки. Подобная проблема существует с давних времен.
Еще в свое время Г. Галилей в письме к герцогине Тосканской Христине писал, что вмешательство в дела ученых «означало бы, что им приказывают не видеть того, что они видят, не понимать того, что они понимают, и, когда они ищут, находить противоположное тому, что они встречают...».
Вмешательство науки в дела государственные и общественные гораздо сложнее и тоньше. Ни одно сколько-нибудь серьезное решение для общества не принимается без участия ученых. Поэтому правительства обрастают всякого рода научными комитетами, комиссиями, советниками, консультантами и т.п. «Отношения на всех уровнях иерархии при такой системе строятся по «оперной» схеме: политики, избранники народа распевают на правах солистов о благе народа, а ученые — мозговые придатки политиков — потрясают на правах статистов алебардами доходчивости и устрашения», — так писал известный американский физик И. Раби, лауреат Нобелевской премии.
Иногда политики не понимают смысла объяснений советников. Из истории науки известно: когда Карл Х посетил политехническую школу, профессор пытался объяснить ему, что гиперболоид состоит из одних прямых. Исчерпав все аргументы, профессор воскликнул: «Государь, даю вам честное слово, что это так!».
Политики вынуждены доверять советникам, а это означает, что демократическая власть, реализуемая посредством своих избранников, подменяется властью научно-технической элиты. И таким положением вряд ли можно восхищаться: демократия становится своеобразной ширмой, и советы ученых иногда носят субъективный характер.
Сложнейшие взаимоотношения государства, общественности и ученых должны основываться не только на представлении о сущности фундаментальных и прикладных проблем науки, но и на тех достижениях естествознания и гуманитарных наук, которые способствуют развитию и совершенствованию таких взаимоотношений.
В ресторане за один столом сидела две мамы и столько-же дочерей. Официант подал к столу три кофе, и при этом всем досталось по чашке. Как это возможно?
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
