Необходимость семейной политики, ее сущность и содержание. Необходимость семейной политики определяется теми неблагоприятными последствиями изменений структуры и функций семьи, которые были инициированы спонтанным ходом исторического развития, процессами индустриализации, урбанизации, другими связанными с ними процессами и которые в своей совокупности характеризуют кризис семьи как социального института.
Будучи всеобщими и глобальными по своему характеру и равновеликими по своим последствиям экологическому кризису, эти процессы в нашей стране приобрели специфическую окраску, соединившую в себе влияние особенностей нашего исторического пути в советскую и постсоветскую эпохи.
Первая из них состоит в том, что "естественный" процесс трансформации семьи, процесс "перехвата" ее социальных функций другими институтами, процесс вытягивания из семьи на арену рыночной экономики практически всех ее членов одного за другим был насильственно ускорен и стимулирован всей мощью тоталитарного государства (индустриализация народного хозяйства и коллективизация) и искусственно сжат до исторически ничтожных сроков, благодаря чему его последствия оказались более разрушительными и трагичными, чем в других странах, шедших "нормальным" путем.
С этим же была связана и гипертрофированная роль государства, выразившаяся не только в ускорении и "подталкивании" процессов семейных изменений, но и в том, что семейные функции "перехватывались" именно государством или его органами, а не какими-то иными социальными институтами. Суперэтатизация (сверх огосударствление) всей социальной жизни ускорила наступление семейного кризиса, разрушительно сказалась на семье и семейных ценностях, независимо от того, в каких именно формах (насильственных, как в 20-е и 30-е гг., или более мягких, как в послевоенный период, и особенно в годы так называемого застоя) осуществлялось вмешательство государства в жизнь семьи.
Семья как социальный институт оказалась подорванной и, начиная с середины 60-х гг., практически перестала выполнять свои основные функции, прежде всего репродуктивную.
Задавайте вопросы нашему консультанту, он ждет вас внизу экрана и всегда онлайн специально для Вас. Не стесняемся, мы работаем совершенно бесплатно!!!
Также оказываем консультации по телефону: 8 (800) 600-76-83, звонок по России бесплатный!
Вторая особенность нашего исторического развития, о которой необходимо сказать применительно к проблематике семейного кризиса в России, относится уже к нашим дням. Это — некоторые черты проводимой в нашей стране экономической реформы, других экономических, социальных и политических преобразований. Речь, прежде всего, идет о том, что реформаторы практически не учитывают интересы семьи в процессе этих преобразований. Эти интересы, напротив, скорее игнорируются. И дело здесь не в чьем-то злом умысле.
Просто практически любые принимаемые в ходе преобразований решения исходят из имплицитно принятой предпосылки — объект этих решений и этих мер видится в отдельном ("изолированном") индивиде, лишенном признаков пола и принадлежности к какой-либо первичной социальной общности, семье, прежде всего. Следовательно, спонтанный процесс семейных изменений, процесс девальвации семейных ценностей продолжается, притом в ускоренном темпе.
Причина этого "ускорения" — в наложении долговременных тенденций семейных изменений на воздействия социально-экономического и политического кризиса в стране. Это наложение сыграло свою роль также и в том, что семейные проблемы стали рассматриваться общественностью, прессой, политиками и даже частью специалистов исключительно в контексте этого кризиса, в контексте последствий радикальной экономической реформы. Тенденции семейных изменений связываются почти исключительно с реально наблюдаемым падением уровня жизни большинства семей, особенно семей с несколькими детьми, неполных и некоторых других.
Эти особенности исторического пути России и стали причиной того, что семейная политика стала рассматриваться главным образом как организуемая, направляемая и финансируемая государством (его бюрократическим аппаратом) социальная защита семей от нищеты, от вызванного инфляционным натиском снижения благосостояния. Отсюда — представление о необходимости компенсации этого снижения путем предоставления семьям материальной помощи. Причем нехватка финансовых, ресурсов делает эту помощь весьма скромной, лишь в малой мере компенсирующей инфляционное падение уровня жизни растущей части семей.
Эта скромность отражает и наличие более приоритетных устремлений правительства по сравнению с социальной политикой, а в рамках последней — более приоритетных сфер социальной помощи (пенсионеры, беженцы и т.п.). Однако, и это симптоматично, правительство склонно выделять в контексте социальной защиты населения деятельность, называемую многими семейной политикой.
Более того, у нас в стране даже принята Концепция государственной семейной политики Российской Федерации, которая, по идее, должна служить ориентиром деятельности федеральных и региональных властей. Однако изучение этой Концепции раскрывает ее во многом конъюнктурный характер.
И дело не только в том, что ее "одобрил" Национальный Совет по подготовке и проведению Международного года семьи в Российской Федерации, в чем явно проявилось стремление "быть на уровне", "не отстать" от мирового сообщества. Главное, ее содержание ориентирует деятельность государства и его органов на решение именно краткосрочных, конъюнктурных задач, связанных, как сказано в документе, с улучшением материальных условий жизнедеятельности семей, профилактикой бедности и поддержкой малоимущих семей. Неудивительно поэтому, что Концепция семейной политики содержит план первоочередных мер, но в ней нет ни слова о долгосрочных задачах и мерах.
Все это говорит об отсутствии у федеральных властей представлений о долгосрочном характере семейной политики, о необходимости системы мер, направленных на укрепление семьи как социального института. Сиюминутная направленность этих мер, ограничение задач политики злобой дня ("первоочередные меры" в отсутствии мер длительного характера) делает их политикой малых дел, малых сумм и малой пользы. Хотя, разумеется, нельзя отрицать, что ь условиях, когда семья ходом истории, а точнее политикой государства лишена возможности автономного само обеспечения, эти меры, эта компенсация падения жизненного уровня какой-то реальный смысл все же имеют.
Фактически то, что сейчас называют семейной политикой, будучи в содержательном плане материальной помощью бедным, концептуально и аксиологически отражает политическое предпочтение изолированной семьи с одним-двумя детьми. И не потому, что эти предпочтения зафиксированы в Концепции или какой-либо другой программе. Этого как раз к нет.
Дело в том, что спонтанный, ход событий именно этот тип семьи делает самым массовым, модальным, говоря статистически. Многообразие семейных структур сведено до унылой тотальности малодетности, до обезличенной стандартности этого единственного типа семьи и репродуктивного поведения. Это само по себе резко снижает семейную стабильность, ухудшает положение семьи как социального института, который предполагает плюрализм семейных структур, включая многопоколенные семьи с тесными родственными связями или, по крайней мере, нуклеарные семьи с несколькими детьми.
Эти предпочтения отражают и связь такой "семейной политики" с парадигмой здравого смысла (модернизации), для которой всегда было характерно "принятие" действительности как единственно возможной в соответствии с истолкованным в "совковом" духе принципом "все действительное разумно и все разумное действительно".
Теоретически эта "семейная политика" обосновывается необходимостью "понять и принять ту модель семьи — городской, малой, нуклеарной и т.п., — какая преобладает в жизни, а не в утопическом воображении благонамеренных теоретиков".
Еще раньше это обосновывалось наличием гармонии общественного и индивидуального интереса, якобы существующего в социалистическом обществе и нарушаемой лишь "разрывом между потребностями и возможностями их удовлетворения" (правда, без каких-либо объяснений того, откуда может взяться "разрыв", если есть "гармония").
На самом деле, с нашей точки зрения семейная политика не имеет с "семейной политикой", описанной выше, ничего общего.
Семейная политика — это деятельность государства, политических партий, общественных организаций, групп интересов и т.п., направленная на возрождение семьи, семейного образа жизни, утраченной на длительном историческом пути феминистической культуры общества, возвращение семье органически присущих ей социальных функций, направленная, говоря социологическим языком, на укрепление семьи как социального института.
При этом семейная политика — это не политика "малых дел" (пусть даже и важных самих по себе при определенных условиях), это не деятельность "по ремонту" отдельных неблагоприятных явлений изменения семьи, не "минимизация последствий кризиса для семьи и общества". Это даже не политика, направленная исключительно на семью. На самом деле, семейная политика — это политика, ориентированная на изменение всего строя современной цивилизации, по существу антисемейной, враждебной семье, невосприимчивой к ее проблемам и болезням.
Только про семейная реформа общества выведет семью из кризисного состояния, возродит ее социальные функции.
Но наряду с этими фундаментальными и долгосрочными задачами семейная политика имеет и более частные, краткосрочные цели, связанные с решением актуальных задач того или иного периода. Диалектика связи долго- и краткосрочных целей семейной политики при этом заключается в том, что достижение первых способствует достижению вторых. Укрепляя семью как социальный институт, можно создавать условия реализации потенциала отдельных семей при решении конкретных жизненных проблем, с которыми каждая семья может встретиться и встречается на протяжении своей жизни.
Основные принципы семейной политики. Основными принципами семейной политики является: принцип суверенности (независимости семьи от государства), принцип общественного договора, принцип свободы выбора семьей любого образа жизни, принцип единства целей федеральной и региональной политики и принцип социального участия.
Принцип суверенности семьи означает, что семья независима от государства и имеет право принимать любые решения, касающиеся ее жизни, совершенно самостоятельно, сообразуясь лишь с собственными целями и интересами. Это означает и право семьи на любой тип семейного поведения и на любой образ и стиль жизни, в том числе и на тот, который с точки зрения преобладающих социокультурных и моральных норм рассматривается как, отклоняющийся (лишь бы он не был криминальным с точки зрения норм правовых). Принцип суверенности означает, что и любые типы взаимосвязи супружества, родительства и родства в лоне семьи также независимы от государства.
Принцип суверенности семьи недостаточно просто декларировать или даже законодательно установить. Он останется пустым звуком без соответствующей экономической основы, т.е. без наличия у семьи возможностей либо осуществлять производство или заниматься бизнесом на базе семейной собственности, либо беспрепятственно получать доход от наемного труда или от занятия творчеством или от практики свободных профессий.
Любое ограничение принципа суверенности семьи, обосновываемое интересами общества или государства (например, регулирование производства абортов, установление процедуры регистрации брака или развода, введение воинской повинности и т.п.), должно вводиться и регулироваться законодательно или конституционно. При этом все не оговариваемые юридически случаи прямого вмешательства государства или иных социальных институтов в жизнедеятельность семьи должны считаться нарушением принципа суверенности.
Вместе с тем не является нарушением принципа суверенности семьи и не должна рассматриваться в качестве такового пропаганда каких-либо типов семьи и семейного поведения, моделей семьи, равно как и социальная (экономическая и любая иная) под-держка их. Во всяком случае, до тех пор, пока семья имеет возможность выбора этих типов и моделей. Только лишение семей реальной свободы выбора из альтернативных вариантов может рассматриваться как принуждение к чему-либо одному.
Дело в том, что точно так же, как семья суверенна по отношению к обществу и государству, так и они суверенны по отношению к семье. И свобода одной выбирать из якобы "гораздо большего, чем в прошлом, набора общественно признанных альтернативных моделей семьи и семейных биографий" не может существовать без свободы другого открыто выражать свои предпочтения в этой сфере, не опасаясь абсурдных обвинений в "навязывании" семье "того или иного образа действий или типа семейного поведения".
Принцип суверенности семьи тесно связан с принципом свободы выбора. Считается, что спонтанное ("естественное") развитие, не связанное с "искусственным" воздействием со стороны общества и государства, решает свободу выбора личностью и семьей из упомянутого выше "набора альтернативных моделей". Но в действительности эта свобода имеет вполне конкретные, исторически определенные границы. Она связана с периодом, когда быстрое снижение смертности сделало ненужной высокую рождаемость и, следовательно, обусловило распад системы социокультурных норм многодетности, отмирание табу на применение контрацепции и абортов. Этот распад нормативной системы многодетного родительства привел в итоге к широкому распространению норм малодетности, когда нонконформистским и даже считается наличие трех и более детей в семье.
В наше время лишь ничтожные доли населения демонстрируют это отклоняющееся (в описанном социально-нормативном смысле) поведение. Массовым же, модальным, стандартным, нормативным стало одно-двухдетное родительства. Вся же свобода выбора свелась к выбору между семьей с одним или двумя детьми, между однодомностью и двухдетностью, которые и с демографической, и с социально-психологической и с любой иной точки зрения совершенно неразличимы, абсолютно идентичны. Следовательно, этот "выбор" абсолютно безальтернативен, т.е. никакого выбора в действительности нет.
Принцип свободы выбора, о котором говорим мы, в противоположность этому означает наличие в обществе подлинной альтернативы и возможности действительно выбирать любой тип семьи и семейного поведения. Сейчас этой возможности выбора нет, как не было ее и в условиях господства многодетности.
Как и прежде, действует социокультурное принуждение. Изменилась только его "полярность" и механизм действия: на смену нормативной системе многодетности, в которой нормы функционировали как общественные образцы и традиции, пришли социальные нормы малодетности, функционирующие скорее как принципы, как нормы в статистическом смысле.
Поэтому семейная политика и должна быть ориентирована на создание подлинной свободы выбора, на создание возможности реализовать любую альтернативу.
Разумеется, общество в лице государства и других социальных институтов также свободно в принятии и поддержке тех типов семей и семейного поведения, которые в наилучшей мере удовлетворяют его интерес в обеспечении устойчивого воспроизводства и успешной социализации подрастающих поколений.
Таким образом, принцип свободы выбора предполагает последовательное и равное применение его и в отношении семьи и личности, и в отношении общества, государства. Он не должен истолковываться односторонне как привилегия только семьи, а фактически только индивидума.
Однако именно это имеет место в случае, когда стимулирующая определенный тип семейного поведения политика государства (например, льготы, хотя бы и убогие, трехдетным семьям) третируется как "мягкие формы" давления на семью и когда во избежание этого "давления" предлагается "нейтральная" по отношению к числу детей в семье политика, т.е. когда главной целью предлагается считать благосостояние семьи, ее "хорошее" экономическое и социальное "самочувствие", или, по новейшим версиям, уже опоминавшуюся "минимизацию последствий кризиса".
Принцип общественного договора развивает и конкретизирует описанные выше принципы суверенности и свободы выбора. Он означает договорную регламентацию взаимоотношений семьи как социального института и государства. Иначе говоря, семья и государство заключают между собой общественный договор, в котором на равноправной основе эксплицируются и формулируются все существующие политические, социальные, экономические и другие отношения между ними. Этот принцип особенно важен в условиях нашей страны, когда предпринимаются усилия преодолеть наследие тоталитаризма, реформировать экономические и политические отношения.
Семья как социальный институт обеспечивает общество трудовыми ресурсами, исполнителями социальных ролей. Без этого "продукта семейного производства" социальная система не может функционировать. Точнее — она просто не существует.
Следовательно, общество должно испытывать потребность, заинтересованность в том, чтобы семья выполняла свои функции воспроизводства и социализации новых поколений. В то же время, как мы видели, чем дальше, тем в большей мере ослабевают и даже полностью исчезают стимулы, определяющие личную заинтересованность в рождении и социализации новых поколений. А биологической потребности у индивида в этом никогда не было, как мы помним. В этих условиях семья может потребовать от общества и его представителя — государства — на договорной основе обеспечить всестороннюю поддержку тех моделей семейной жизни, которые способствуют эффективной реализации функций воспроизводства и социализации.
Принцип единства целей федеральной и региональной семейной политики означает, что цели семейной политики едины для всей страны и не зависят от конкретных особенностей изменения семьи и семейного поведения на той или иной территории — части одного и того же государства. Этот принцип исходит из того, что отмирание многодетности является глобальным процессом, отражающим фундаментальные изменения экономических, социальных и демографических условий жизни общества. И потому, хотя и существуют территории, где преобладают "традиционные" типы семьи и семейного поведения (многодетность), но и на них необходима политика, ориентированная на укрепление семьи, тех ее моделей и образцов, которые наиболее адекватны целям эффективной реализации специфических функций семьи.
Учет региональных особенностей при этом может достигаться как за счет путей конкретизации единой в своей основе цели семейной политики, так и путем применения специфических средств ее достижения. Наилучшим организационным механизмом обеспечения единства целей семейной политики и учета региональных особенностей являются региональные программы семейной политики.
Принцип социального участия. В современных условиях полностью теряет смысл традиционное для тоталитарной эпохи представление о государстве как единственном субъекте целеполагания, формирования и реализации социальной (в частности, семейной) политики. В настоящее время, как цели семейной политики, так и пути их достижения в возрастающей мере формируются в рамках гражданского общества, во взаимодействии трех субъектов социальной жизни — семьи как малой группы, осуществляющей свою жизнедеятельность в конкретных социально-экономических условиях и преследующей свои собственные цели и интересы; разного рода социальных и территориальных общностей и объединений, формальных и неформальных (соседские общины, этнические и социокультурные меньшинства, партии, общественные, политические, религиозные и другие объединения и союзы, группы интересов и т.д. и т.п.); наконец, государства в лице его специализированных органов (федеральных, региональных и локальных), в чью компетенцию входят разработка и осуществление социальной политики, в том числе семейной.
В этих условиях семейная политика возможна лишь как деятельность по созданию и реализации программ нового типа, по взаимовыгодному для всех использованию ресурсов и возможностей, которыми располагает каждый из участников, для достижения согласованных целей, интересов и потребностей. Иными словами, субъекты семейной политики — это наряду с государством разнообразные объединения граждан — партии, союзы, общества, ассоциации, фонды и т.п., в том числе и те, которые создаются (или могут создаваться) с целью защиты и отстаивания собственно семейных (или более ши-роко — демографических) интересов. Важно лишь, чтобы все эти объединения имели четко осознанные и эксплицитно выраженные цели и намерения относительно того, какой должна быть семья, как она должна изменяться, в чем состоит общественный интерес применительно к воспроизводству населения вообще. Такая новая технология формирования и реализации семейной политики и выражена в том, что здесь названо принципом социального участия.
Социальное участие — это понятие, объединяющее широкий спектр ситуаций, в которых граждане непосредственно или через свои объединения вовлечены в процессы выработки и реализации социально значимых решений, той или иной затрагивающей их интересы социальной политики (в данном случае — семейной). Степень этой вовлеченности может быть различной, причем крайними полюсами "шкалы участия" являются ситуации, в которых, с одной стороны, решения принимает только и исключительно государственная власть, а граждане лишь ставятся в известность об этих решениях (у нас, как известно, и это не всегда делают), а с другой, — только на уровне граждан и их объединений.
Преодоление тоталитаризма связано с ростом социального участия, с возрастанием вовлеченности граждан и их объединений в выработку, принятие и реализацию политических решений, в том числе и в сфере семейной политики. Технологически-организационная сторона реализации социального участия рассматривается ниже. Здесь мы хотели бы подчеркнуть некоторые, наиболее существенные моменты, раскрывающие роль и значение применения социального участия в выработке и реализации семейной политики в нашей стране.
Социальное участие:
— это форма реализации прав и свобод личности и семьи. Оно предполагает право и возможность каждого человека и каждой семьи непосредственно или через свои объединения влиять на решения, имеющие самое прямое и непосредственное отношение к их важнейшим потребностям и интересам;
— обеспечивает улучшение качества решений и программ, касающихся семьи. Семейная политика перестает быть чем-то навязанным сверху, к чему принуждает или чем благодетельствует чуждая и враждебная человеку сила тоталитарного государства. Она как бы становится общим достоянием всех соучастников, которые идентифицируют себя с нею;
— это демократический посредник, медиатор между государством и его гражданами. Социальное участие укрепляет и улучшает связи между ними, повышая вероятность реализации программ и решений;
— минимизирует социальную напряженность и уменьшает вероятность социальных конфликтов, конфронтации между гражданами и государством. Это последнее особенно значимо в такие периоды, как тот, который сейчас переживает Россия, т.е. в периоды социально-экономических и политических кризисов;
— способствует развитию чувства ответственности за собственную судьбу и судьбу семьи, помогает преодолению, с одной стороны, иждивенческих настроений по отношению к государству и обществу, а с другой, — патернализма этого государства по отношению к своим гражданам;
— это первый шаг к социальной активности и реальной политической вовлеченности, к формированию демократической политической культуры.
Надо при этом отдавать себе отчет в том, что все сказанное выше о социальном участии — это отнюдь не описание нашей повседневной реальности. Это — теоретическая идеализация, нормативное целеполагание, то, к чему необходимо стремиться, и то, чего постоянно надо желать и иметь в виду, говоря о семейной политике. Практическая реализация принципа социального участия — это длительный процесс, это движение, снимающее, преодолевающее, отрицающее нынешнее состояние, когда нереспектабельный и нищий, но амбициозный "благодетель" (государство) мучительно пытается разделить между своими "социально слабыми", но не менее амбициозными и требовательными гражданами жалкие крохи, предназначенные для "минимизации последствий". Но, тем не менее, мы рассматриваем принцип социального участия как один из важнейших принципов семейной политики, как одно из основных условий эффективности ее программ и мероприятий.
Цели семейной политики. Стратегической, долгосрочной целью семейной политики является укрепление семьи как социального института. Эта цель наиболее полно выражается в упрочении семейного образа жизни и требует переориентации всей социальной жизнедеятельности с интересов индивида, одиночки на интересы жизни в семье и семьей. Для того чтобы эту цель выразить более определенно и конкретно, необходимо учитывать тот факт, что сегодня не только в нашей стране, но и практически во всех развитых странах мира преобладают неполные, осколочные и вырожденные формы и разновидности семьи, квазисемейные и вне семейные формы существования, причем степень общественного принятия и одобрения всех этих форм нарастает. Именно поэтому достижение стратегической цели семейной политики — укрепление семьи как социального института — требует специальной поддержки со стороны общества и государства, поощрения семей с несколькими детьми, состоящих из нескольких поколений.
В качестве основной модели семьи, поощряемой государством, мы видим полную семью с 3-4 детьми. Это не значит, что другие типы семей дискриминируются или хотя бы отрицательно оцениваются. Мы говорили выше, что семья имеет право на любой образ жизни, на любой тип семейного поведения (кроме криминального). Но это означает и право общества, государства на предпочтение, одобрение и поддержку того типа семьи, который в наибольшей мере отвечает так или иначе осознаваемым и выражаемым общественным интересам. Ни один тип семьи не отвергается и не дискриминируется, всем семьям оказывается любая поддержка, в которой они могут нуждаться.
Говоря о поддержке семьи как института, о нраве государства на свои предпочтения тем или иным типам семьи, мы имеем в виду не краткосрочную и конъюнктурную политику помощи семьям, а стратегическую цель, долгосрочную про семейную политику. Мы имеем в виду именно политику, направленную на укрепление института семьи с несколькими детьми. Результатом только такой политики, не связанной с оказанием помощи в неблагоприятных условиях, конфликтных и стрессовых ситуациях, явится упрочение семьи как социального института и семейного образа жизни вообще.
Помимо стратегической, долгосрочной цели семейная политика имеет и краткосрочные, тактические цели, которые, однако, тесно связаны с целью стратегической. Возродить среднедетную семью как основной тип семьи возможно, лишь помогая отдельным, конкретным семьям решать их жизненные проблемы, преодолевать те трудности, которые могут возникнуть на тех или иных стадиях жизненного цикла семьи. Поэтому краткосрочные цели семейной политики можно выразить как социальную поддержку семей, которые на стадии репродуктивного родительства сталкиваются с различными напряженными ситуациями, испытывая те или иные стрессы и проблемы. Причем основное внимание должно уделяться тем семьям, внутренний потенциал которых не позволяет им самим, своими силами справиться с конфликтами и стрессами и которые нуждаются в социально-психологической помощи со стороны государственных и негосударственных социальных служб.
К сожалению, актуальная ситуация в России не способствует осознанию и тем более принятию среднедетной семьи как главной цели долгосрочной семейной политики. Над всем превалирует идея о необходимости защиты семей от бедности и нищеты как последствий проводимых в стране социально-экономических преобразований. Это, кстати, не позволяет даже конструктивно ставить вопрос о создании системы социальной поддержки семей, нахо-дящихся на разных стадиях жизненного цикла и переживающих те или иные стрессовые состояния. Тем не менее, подробная проработка как системы стратегических и тактических (долгосрочных и краткосрочных) целей семейной политики, так и средств их достижения необходимы уже сейчас. Иначе, когда уже в ближайшие годы проблемы семьи приобретут особую остроту, такую, что на них поневоле обратят внимание и правительство, и парламент, и политические партии и движения, общество окажется неготовым для принятия адекватных и эффективных программ семейной политики.
Стратегия семейной политики. Реализация стратегической цели семейной политики — укрепления семьи с несколькими детьми — предполагает, что в меняющихся социально-экономических и политических условиях деятельность государства и других возможных субъектов семейной политики должна быть тесно увязана и скоординирована в рамках согласованной и общепринятой стратегии. Принципы, на которых базируется такая стратегия, могут быть различными. Но в рамках того понимания семейной политики, которое представлено здесь, эти принципы могут быть кратко и лапидарно сфор-мулированы так: доходы-налоги-кредиты.
Это означает переориентацию с разного рода выплат, пособий и льгот тем или иным типам семей (в наше время — наиболее нуждающимся в защите от последствий реформ и социально-экономического кризиса) на механизмы, имеющие рыночный характер, встро-енные в рыночную систему формирования, перераспределения и использования доходов.
Иными словами, семейная политика должна быть ориентирована на создание условий, в которых семьи и их члены могли бы сами и притом эффективнее, чем прежде, извлекать доходы из своей экономической деятельности (предпринимательство, семейное производство, наемный труд, творческая деятельность, занятие свободными профессиями и т.п.) и использовать их для поддержания того образа жизни, который они считают приемлемым для себя. Следовательно, основным средством реализации семейной политики является ориентированная на нескольких детей политика доходов семьи, налоговая и кредитная политика.
В области формирования доходов государство должно поддерживать и поощрять любые формы экономической активности семей (кроме криминальных, разумеется), которые укрепляют автономность и самостоятельность именно семей как экономических агентов. Государство вместе с другими субъектами социальной (в том числе семейной) политики (предприниматели и их объединения, и профсоюзы) должно стремиться к возрождению ситуации "одно доходной семьи", т.е. такого положения, когда доход одного взрослого члена семьи является достаточным для нормальной жизнедеятельности семьи, включая рождение и социализацию нескольких детей. В этом случае доход другого взрослого члена семьи не будет, как сейчас, обязательным и непременным условием выживания семьи и ее членов. Тем самым у семьи появится еще одна "степень свободы", возможность действительно выбирать стратегию семейной жизни, ее образ и стиль.
Чрезвычайная важность ориентации на "одно доходную семью" связана с тем, что именно отмирание в процессе индустриализации такой семьи (т.е. вовлечение в производство других, помимо мужчин, членов семьи — женщин и детей — с целью понижения стоимо-сти рабочей силы) явилось самым мощным фактором семейной дезорганизации.
В области налоговой политики государство должно путем продуманного предоставления налоговых льгот и преференций стимулировать семью к выбору тех линий семейного поведения и тех типов семейной структуры, о предпочтительности которых открыто, объявляет субъект семейной политики. Речь идет именно о льготах и преференциях, а не о налоговых санкциях, налагаемых на "не поощряемые" типы семей и семейного поведения. Никакие семьи не должны наказываться за свой выбор, но поощряться должны лишь те, поддержка которых отвечает целям семейной политики.
Аналогичным образом должна проводиться и кредитная политика: условия предоставления кредитов "поощряемым" типам семей должны быть иными (стимулирующими), чем "не поощряемым".
Такая стратегия семейной политики позволит обеспечить реальную экономическую и иную самостоятельность семей (их суверенитет), их эффективное функционирование, как в их собственных интересах, так и в интересах всего общества. Разумеется, проведение такой семейной политики предполагает и соответствующую ее целям корректировку всех других видов социальной политики (жилищной, образовательной, здравоохранительной и т.д. и т.п.).
Технология семейной политики. Определение целей семейной политики, ее стратегии и тактики, а тем более ее проведение — не одномоментный акт, а социальный процесс, развернутый во времени, затрагивающий интересы всех и вовлекающий в себя как органы государственной власти, так и широкие слои населения, социальные и территориальные общности, партии, общественные движения, группы и объединения.
Поэтому программы семейной политики государства — это всегда компромисс между устремлениями различных социальных групп и между различными научными концепциями, взятыми за основу при их разработке. Это компромисс, в конечном итоге, между двумя парадигмами — модернизации (она же парадигма "здравого смысла") и кризиса семьи как социального института. Различие между этими парадигмами, обнаруживаемое не только в научных теориях и концепциях, но и в массовой психологии, в поляризации общественного мнения, в противостоянии политических группировок, говорит о том, что тенденции семейных изменений, вообще все, что происходит с семьей, никого не оставляют равнодушными, хотя и из-за разных оснований и в разной степени. Это различие детерминирует, определяет и взаимоисключающие интерпретации семейных изменений, их понимание как имеющих или не имеющих статус "социальной проблемы", нуждающейся в решении.
Анализ технологии семейной политики, технологии ее проведения следует начинать с рассмотрения блока общественного мнения, вырабатывающего как оценки семейных изменений, так и представление о необходимости (или об отсутствии таковой) реагировать на них, проводить (или не проводить) соответствующую семейную политику и о ее инструментах.
Технология семейной политики, где семейная политика выступает как последовательный, итеративный процесс выработки оценки семейных изменений, принятия на ее основе соответствующих решений и их проведения в жизнь при постоян-ном отслеживании (мониторинге) их влияния на семью и ее изменение.
В этом процессе происходит принятие, конституированные, или, как теперь модно выражаться, легитимация в качестве государственной семейной политики одной из конкурирующих программ, основанных на различных концептуальных подходах и принципах, на различном восприятии и оценивании одних и тех же явлений в жизни семьи или, по крайней мере, некоего их конгломерата, эклектического объединения на основе компромисса. Следовательно, как весь процесс в целом, так и все его составляющие конвенциональны, релятивные, отмечены печатью согласования позиций, взаимоуступок или, напротив, победы одной точки зрения над другими.
Покажем эту релятивность, эту конвенциональность на примере определения семейных изменений как социальной проблемы.
Как показывает жизненный опыт, для восприятия того или иного общественного явления в качестве социальной проблемы одних лишь объективных, "чисто" научных критериев недостаточно. Эти строго научные критерии, отвечающие самым высоким требованиям методологии, например, в нашем случае, критерии, учитывающие необходимость сохранения жизнеспособности социальных систем, их физического существования, могут оспариваться и отрицаться не только отдельными индивидуумами, но и социальными группами, партиями, общественными движениями, массовой психологией, даже теми или иными научными школами. Что и имеет место в действительности, когда речь идет об изменении семьи и о демографических процессах.
Восприятие тех или иных семейных изменений как социальных проблем определяется особенностями времени, расстановкой политических сил, личным жизненным опытом ученых, политиков, других лиц, участвующих в оценке и принятии решений, и т.д. Классическая дефиниция определяет социальную проблему как "обстоятельство, затрагивающее значительное число людей и признаваемое социально нежелательным, но поддающимся устранению средствам» социального воздействия".
Здесь достаточно четко сформулированы четыре критерия определения социальной проблемы:
— наличие "значительного числа людей", затрагиваемых тем или иным общественным явлением;
— признание его негативным, социально нежелательным;
— наличие убеждения или веры в то, что это негативное явление можно как-то изменить, исправить;
— достаточность силы социального воздействия для такого изменения в желательном направлении, т.е. для решения проблемы.
Легко видеть, что все эти критерии не абсолютны, оценочны и могут быть оспорены. Сколько должно быть людей, чтобы их число можно было признать "значительным" и достаточным для придания тому или иному обстоятельству статуса социальной значимости и проблемности? Один, тысяча, десять миллионов? Ясно, что на этот вопрос не может быть однозначного ответа. И один человек может быть прав. И десять миллионов могут ошибаться. В частности, мы полагаем, что количественное преобладание парадигмы модернизации, или здравого смысла, отнюдь не гарантирует того, что она адекватно отражает суть изменений, происходящих с семьей и с воспроизводством населения.
Признание или непризнание того или иного общественного явления негативным, социально нежелательным в еще большей степени связано с принятыми ценностями и нормами. Любой факт одни могут воспринимать как негативный, нежелательный, подлежащий устранению, а другие — как весьма позитивный и одобряемый, или, по крайней мере, как нейтральный, не опасный. Таково, к примеру, положение дел с оценкой однодетности семьи для формирования личности ребенка. В связи с этим полезно было бы иметь научные приемы, позволяющие избегать крайностей идеологических и аксиологических расхождений, борьбы парадигм.
Третий критерий — наличие убеждения в том, что негативное явление поддается исправлению, — при всей его значимости (то, что в принципе не поддается решению, не именуется проблемой) может восприниматься совершенно неадекватно как вера в то, что все образуется само собой, или, иначе, как вера в то, что общественными явлениями можно легко управлять или что решение проблемы можно отложить на потом.
За этой верой стоит, с одной стороны, вульгарно-социологическое представление о "гармонии" общественных и личных интересов (что было весьма распространено в недав-нем прошлом), а с другой, — убеждение в рациональности человеческого поведения, убеждение в том, что оно всегда — выбор из ограниченного круга известных альтернатив, причем в условиях, когда индивид четко представляет себе не только свой собственный интерес, но и "находящийся с ним в гармонии" интерес общественный. Поэтому, когда "надо будет", люди проявят "сознательность" и "выберут" ту линию поведения, которая необходима обществу и государству.
Не говоря о прочем, эта вера в легкость изменения поведения в любой момент, когда потребуется (а потому и невосприимчивость к проблемности семейных изменений), игнорирует (хотя, может быть, и неосознанно) социально-нормативную природу регуляции социального поведения личности, в том числе и семейного.
Четвертый критерий — достаточность социального воздействия для решения проблемы — также оценочен и конвенциален. Он связан с различным восприятием мер социального воздействия, в частности, мер семейной политики как внешнего давления на индивида, как ограничения его свободы, как принуждения к чему-то, чего он сам не хочет.
Таким образом, отнесение тех или иных семейных изменений к разряду социальных проблем — дело довольно сложное.
То же самое можно сказать и о других блоках вышеприведенной схемы, отражающих различные этапы и стадии выработки, проведения и оценки результатов семейной политики.
Особенно жестко и открыто противостояние двух парадигм в вопросе о целях семейной политики. Мы видели выше, что если для одних цель семейной политики заключается в укреплении семьи как социального института и соответственно в поддержке семьи с не-сколькими детьми, полной и объединяющей несколько поколений, то для других — это, как мы помним, "минимизация последствий кризиса".
За этим "скромным" выражением стоит, по сути, сведение проблемности семейных изменений к резкому ухудшению благосостояния большинства семей в условиях современного социально-экономического и политического кризиса в России. Как социальная проблема здесь воспринимаются лишь семейные изменения, обусловленные экстремальными. Тенденции семьи, обусловленные спонтанным ходом социально-экономического изменения (т.е. глобальными процессами индустриализации, урбаниза-ции и др.) и потому имеющие место во всех странах (и особенно в высокоразвитых, "богатых" странах Запада), в настоящее время в качестве социальной проблемы этой парадигмой совершенно не признаются.
В этом, помимо российской "кризисной" специфики, проявляется и то, что большинство как отечественных, так и западных концепций семейной политики исходит из постулата "семейного благосостояния", объявляя единственной целью достижение экономического, материального благосостояния всеми семьями.
Но даже при такой трактовке целей семейной политики возникают вопросы о предпочтении одних типов семьи другим, как бы это ни затушевывалось. Поэтому зарубежные исследователи проблем семейной политики огромное внимание уделяют борьбе различных "групп интересов", партий и движений за включение их целей в правительственные программы семейной политики.
Именно поэтому принятие правительством тех или иных концепций и программ семейной политики не является рациональным выбором наилучшего решения из всех возможных (предлагаемых), а есть политический процесс, в котором принимаемая про-грамма представляет собой компромисс политических сил между собой и с правительством, "равнодействующую" конкурирующих групп интересов.
У нас механизмы выработки семейной политики совершенно не исследованы. Тотальная закрытость нашего общества в недавнем прошлом, неразвитость и несформулированность экономических и политических интересов различных социальных групп, оторванность от них практически всех карикатурно карликовых партий и движений, отсутствие гражданского общества и другие черты нашего переходного периода обусловливают то, что выработка социальной политики, в том числе семейной, происходит не в открытых демократических формах дискуссий и обсуждений и согласования точек зрения, а "под ковром", в закулисной борьбе разного рода лобби.
В итоге у нас нет семейной политики, а есть разрозненные меры, как правило, денежной помощи семьям, которые служат в основном целям популизма и самосохранения политиков и чиновников, для которых единственный источник устойчивости их жизненного положения — принадлежность к властям предержащим. Поэтому они охотно используют фразеологию "социальной защиты семей" для укрепления своих позиций. Как показал шведский социолог Ян Трост, забота о семье — это наилучшая платформа для упрочения собственного благополучия в статусе депутата, политика, государственного чиновника.
Все это делает необходимым и актуальным исследование всех этапов и фаз социального процесса принятия решений по семейной политике на федеральном и региональном уровнях. Без такого рода научных проработок в области технологии семейной политики последняя никогда не выйдет за рамки разное» социальной защите", осуществляемых чиновниками, прикрывающими собственные интересы томами наукообразных рекомендаций.
Как известно, все исконно русские женские имена оканчиваются либо на «а», либо на «я»: Анна, Мария, Ольга и т.д. Однако есть одно-единственное женское имя, которое не оканчивается ни на «а», ни на «я». Назовите его.
Статью подготовила доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Волгушева Алла Александровна. 
