Расширение полномочий судебной власти

Расширение полномочий судебной власти в сфере гражданского и уголовного судопроизводства

Если в сфере применения уголовного закона прочно и давно утвердился принцип, согласно которому никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом, то в сфере применения иных отраслей материального права подведомственность судебной власти (даже в сфере индивидуально-правового регулирования) была сильно ограничена.

Столь долгий и прерывистый путь развития и внедрения в практику идеи приоритетности судебной защиты прав, свобод и охраняемых законом интересов любых субъектов правовых отношений наглядно демонстрирует, что специфика и достоинства правосудия в качестве формы (способа) реализации судебной власти как на уровне общества, так и на уровне государственного аппарата осознавались крайне медленно и с большим трудом. Особенно это касалось круга дел, где одним из субъектов правовых отношений выступали должностные лица, наделенные властными полномочиями, или властный орган в целом, т. е. дел, где гражданин спорил с исполнительно-распорядительной властью и должностными лицами, эту власть осуществляющими. В таких случаях власть стремилась не допускать вмешательства судов в разрешение споров, а разрешать их в пределах собственной системы. Даже тогда, когда Конституция в ст. 58 предоставила гражданам право обжаловать в суд действия должностных лиц, совершенных с нарушением закона, с превышением полномочий, ущемляющих права граждан, реально граждане не получили такого права. Им пришлось ждать 10 лет, не появился Закон, предусматривающий порядок такого обжалования. Однако, как показала практика, этот Закон оказался недостаточно эффективным, поскольку не позволял гражданам обжаловать действия коллегиальных органов, чаще всего и нарушающих наиболее важные их права. Поэтому особо значительным законодательным актом из числа тех, которые предоставляли право на судебную защиту в общей форме, т. е. безотносительно к каким-либо определенным правоотношениям, стал Закон «О порядке обжалования в суд неправомерных действий органов государственного управления и должностных лиц, ущемляющих права граждан». Этот Закон наделил граждан правом обжаловать в суд и коллегиальные действия. Судебной власти стали подведомственны все дела о защите прав, свобод и охраняемых законом интересов без ограничения. Данный период относится к принятию Съездом народных депутатов Декларации прав и свобод человека и гражданина, которая в отличие от Конституции имела прямое действие. Статья 22 Декларации закрепила право каждого на судебное обжалование незаконных действий должностных лиц, государственных органов и общественных организаций.

Кроме законов, предоставляющих право на судебную защиту в общей форме, стали постепенно приниматься и законы, устанавливающие право на защиту конкретных прав либо на защиту от нарушений со стороны отдельных органов и должностных лиц. К таковым можно отнести: ст. 3132 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР», ст. 4 Закона «Об основных началах социальной защищенности инвалидов», ст. 12 Закона «Об общественных объединениях», ст. 129 Закона РСФСР «О государственных пенсиях в РСФСР», ст. 27 Закона РСФСР «О полиции», ст. 4748 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав ее оказания», ст. 91 Закона РСФСР «О местном самоуправлении в РСФСР», ст. 60 Закона РФ «О краевом, областном Совете народных депутатов и краевой, областной администрации», ст. 25, 26, 30, 49 Закона РФ «О воинской обязанности и военной службе» и др.

Судебная практика по рассмотрению жалоб граждан на действия должностных лиц и коллегиальных органов, нарушающих их права и свободы, развивалась достаточно динамично.

Что касается расширения права на судебную защиту от незаконных действий должностных лиц в сфере уголовного судопроизводства, то здесь возникает ряд непростых вопросов, связанных с отсутствием надлежаще разработанной концепции о сущности стадии предварительного расследования преступлений и специфике судебных функций по защите прав граждан на этой стадии процесса.

Стадия дознания и предварительного следствия является важной составной частью уголовного судопроизводства. От того, как данная стадия организована, зависит точный смысл термина «судопроизводство» по уголовным делам. Если предварительное следствие осуществляют специальные судьи, как это было в России по Уставу и как это имеет место в ряде современных европейских государств (Германия, Италия, Франция и др.), то судопроизводство включает в себя и предварительное следствие. Так, в России предварительное следствие называлось предварительным судебным следствием, в отличие от окончательного судебного следствия. В англо-американском уголовном процессе все, что происходит без участия суда, вообще не имеет процессуально-правового характера. Эти моменты имеют принципиальное значение, поскольку помогают правильно толковать ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, согласно которой судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон. Включает ли понятие «судопроизводство» и предварительное следствие?

Ознакомление с основными положениями Концепции судебной реформы не дают основания для такого толкования понятия «судопроизводство», поскольку в ней не содержится предложений, направленных на то, чтобы предварительное следствие стало судебным следствием и строилось на принципе состязательности сторон. Вместе с тем в качестве основных задач реформы называлось расширение возможностей обжалования в суд неправомерных действий должностных лиц, установление судебного контроля за законностью применения мер пресечения и других мер процессуального принуждения.

В отличие от контроля за применением мер процессуального принуждения, включающего в том числе и меры, ограничивающие конституционные права граждан, круг иных действий, подпадающих под судебный контроль, в основных направлениях судебной реформы не определен. И это понятно, поскольку расширение судебного контроля требовало коренной перестройки предварительного следствия, к которой практические работники были не готовы, да и теоретическая база не была достаточно прочной.

Анализируя возможные варианты перестройки предварительного следствия, Т. Г. Морщакова отмечает, что прежде всего необходимо создать единый следственный комитет. Что же касается вопроса о надзоре за законностью расследования, то он может быть решен по-разному.

Тест "На сколько вы активны" Тест "Подходит ли Вам ваше место работы" Тест "На сколько важны деньги в Вашей жизни" Тест "Есть ли у вас задатки лидера" Тест "Способны ли Вы решать проблемы"

Тест "Для начинающего миллионера" Тест который вас удивит Семейный тест "Какие вы родители" Тест "Определяем свой творческий потенциал" Психологический тест "Вы терпеливый человек?"

При одном варианте прокуратура не должна руководить расследованием и нести ответственность за ее качество. В этом случае она могла бы осуществлять прокурорский надзор за деятельностью следственного аппарата. Это совпадает с функциями прокуратуры в других сферах, в частности, с общим надзором прокуратуры. Но такой вариант будет последовательным, внутренне не противоречивым при условии, что прокуратура перестанет осуществлять государственное обвинение.    Функцию формулирования обвинения в ходе расследования, его предъявления, составления или утверждения обвинительного заключения и поддержание государственного обвинения в суде можно было бы возложить на специальное подразделение государственного следствия — комитет или отдельный орган публичных обвинений, так же как и на Следственный комитет, находящийся в непосредственном подчинении Правительства РФ.

При другом варианте возможно осуществление прокурорской деятельности по поддержанию государственного обвинения в суде. Это вписывается в привычную, сложившуюся схему представления о прокуратуре как органе государственного обвинения. Задачу осуществления надзора за законностью расследования следует возложить на суды. В качестве форм судебного контроля предлагалось: ввести право на обжалование действий следователя и прокурора в суд до окончания расследования; возложить на суд санкционирование и проверку обоснованности применения мер процессуального принуждения; предоставить суду право продления сроков предварительного расследования и предварительного заключения; предусмотреть проверку и утверждение судом решений о прекращении дел в ходе расследования. Такой компетенцией следует, естественно, наделить не тот суд, который будет рассматривать дело в качестве первой инстанции, а коллегиальный орган, состоящий из судей одного или нескольких судов первой инстанции, либо особую судебную коллегию вышестоящего суда. Судебный контроль за расследованием может быть обеспечен и путем поручения этой функции следственному судье, но специально выделяемому на определенный срок для осуществления указанной работы. При этом ему надлежало бы проверять законность задержания, санкционировать проведение обыска и предварительное заключение, рассматривать ходатайства и жалобы участников процесса, решать вопрос о необходимости проведения дополнительного расследования или отдельных следственных действий, контролировать решения о прекращении дела, по ходатайству прокурора как государственного обвинителя разрешать вопрос о передаче дела в суд.  

Что можно сказать по поводу данных концепций? Конечно, они пронизаны желанием укрепить законность на стадии предварительного расследования преступлений и максимально защитить права вовлеченных в орбиту расследования граждан с помощью независимой и самостоятельной судебной власти. Однако в предлагаемых концепциях нет четкого ответа на вопрос: в каких отношениях будут находиться следственные судьи с прокурором? Почему вопрос о необходимости проведения дополнительного расследования должны решать следственные судьи, а не прокурор, которому по результатам предварительного следствия необходимо поддерживать обвинение в суде? Не ясно также, почему следственные судьи по ходатайству прокурора должны решать вопрос о передаче дела в суд? В каких отношениях прокурор как государственный обвинитель будет находиться, с одной стороны, со следователем следственного комитета и, с другой — с судебным следователем?

Кроме того, везде, где существуют следственные судьи или судебные следователи, там они полностью или частично осуществляют предварительное расследование преступлений самостоятельно. Предлагаемые же конструкции — это нечто совершенно новое, не имеющее аналогов ни в континентальном, ни в англо-американском уголовном процессе. Может быть, поэтому ни одно из рассмотренных предложений не реализовано.

Самое читаемое за неделю
Введение ковидных паспортов в 2021 году
Должен знать каждый: Сильное повышение штрафов с 2021 года за нарушение ПДД
Введение продуктовых карточек для малоимущих в 2021 году
Доллар по 100 рублей в 2021 году
Новая льготная ипотека на частные дома в 2021 году
Продление льготной ипотеки до 1 июля 2021 года
35 банков обанкротятся в 2021 году

Прокуратура продолжает осуществлять надзор за дознанием и предварительным следствием, совмещая эту функцию с функцией обвинения, и одновременно стремительно расширяются возможности судебной защиты прав и свобод граждан в досудебных стадиях уголовного процесса на основании прямого применения ст. 46 Конституции РФ.

Наука уголовно-процессуального права не подготовила достаточно прочной теоретической базы для объяснения специфики правовых отношений, возникающих между субъектами уголовно-процессуальной деятельности при обжаловании в суд действий и решений должностных лиц, осуществляющих предварительное расследование преступлений. Укладываются ли эти отношения в рамки типичных уголовно-процессуальных отношений, возникающих по поводу виновности конкретного лица в совершении преступлений, на которые распространяется принцип разделения процессуальных функций, т. е. принцип состязательности? Почему такой вопрос возникает? Дело в том, что, анализируя этот конституционный принцип, Конституционный Суд РФ неоднократно подчеркивал, что возложение на суд обязанностей, в той или иной форме подменяющих деятельность органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование, не согласуется с предписаниями ч. 3 ст. 123 Конституции РФ. Под подменой деятельности органов и лиц, осуществляющих функцию обвинения, Конституционный Суд РФ понимает в том числе и возвращение уголовного дела на дополнительное расследование. «Более того, принимая решение о направлении дела для дополнительного расследования, суд в соответствии с ч. 2 ст. 232 УПК РСФСР должен указать, по какому основанию возвращается дело и какие обстоятельства необходимо выяснить дополнительно. Выполняя эти требования закона, суд тем самым определяет задачи стороне обвинения, предписывая органам уголовного преследования (аналогично тому, как это делает прокурор в соответствии со ст. 211-214 УПК РСФСР), в каком направлении следует осуществлять формирование и обоснование обвинения».

Нетрудно заметить, что, рассматривая жалобу на незаконность и необоснованность отказа в возбуждении уголовного дела или прекращения уголовного дела, например, за недоказанностью, судья, признав жалобу обоснованной, не только отменяет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела или его прекращении, но и предписывает органам, осуществляющим функцию обвинения, провести дополнительную проверку или дополнительное расследование, если дело было прекращено, т. е. делает то, чего, по мнению Конституционного Суда РФ, судья делать не должен. Верховный Суд РФ еще не обобщал и не изучал практику применения судами ст. 46 Конституции РФ в сфере уголовного судопроизводства. Однако имеющиеся в распоряжении Верховного Суда РФ судебные решения об отмене постановлений органа дознания, следователя или прокурора об отказе в возбуждении уголовного дела или егр прекращении свидетельствуют о том, что по своему содержанию и сущности они аналогичны решениям о возращении дела на дополнительное расследование.

В качестве примера можно привести достаточно типичное постановление суда по жалобе потерпевшего на прекращение уголовного дела.

Уголовное дело было возбуждено против оперуполномоченного К. по ч. 1 ст. 171 УК РСФСР за превышение служебных полномочий при задержании граждан, в том числе и потерпевшего Н. Затем по постановлению следователя Л. уголовное дело было прекращено за отсутствием события преступления. Потерпевший подал жалобу в суд на незаконность и необоснованность прекращения уголовного дела.

Рассмотрев в судебном заседании жалобу потерпевшего, судья в описательно-мотивировочной части решения кроме констатации ряда нарушений уголовно процессуального закона, допущенных в ходе предварительного следствия, установил, что допрошены не все очевидцы, которые были участниками события, а те, которые были допрошены, допрошены неполно (указываются фамилии свидетелей, допрошенных поверхностно). В деле не приведены нормативные акты, которыми должен был руководствоваться оперуполномоченный К. при осуществлении задержания, чтобы можно было судить, насколько его действия были правомерными. В результате делается вывод, что следствием допущены существенные нарушения уголовно-процессуального закона, расследование проведено неполно, постановление о прекращении уголовного дела вынесено преждевременно, незаконно и необоснованно, а потому подлежит отмене, а дело направлено на дополнительное расследование, при котором необходимо восполнить неполноту и устранить допущенные нарушения уголовно-процессуального закона.

Как видно, такого рода судебные решения ничем не отличаются от решений суда о возвращении дела на дополнительное расследование с судебных стадий уголовного процесса. Поэтому неудивительно, что некоторые юристы в подобных решениях также усматривают проявление обвинительной функции. В то же время в целом ряде случаев суды отменяют незаконные и необоснованные решения органов дознания, следствия и прокурора в интересах защиты лиц, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления. Так бывает, например, в случаях, когда отказывают в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления или по этому основанию прекращают дело, тогда как гражданин, в отношении которого отказано в возбуждении дела либо дело прекращено, полагает, что не установлено событие преступления, т. е. существует более благоприятное для него основание отказа в возбуждении дела и его прекращения.

Думается, что нельзя все возникающие в процессе производства по уголовному делу правовые отношения, в том числе с участием суда, рассматривать в контексте соотношения функций обвинения, защиты и разрешения дела. В правовых отношениях, возникающих при рассмотрении жалоб, в качестве предмета (или объекта) правовых отношений выступает не вопрос о виновности и наказании, а вопрос о законности и обоснованности принимаемых промежуточных решений или совершаемых действий. Поэтому их сложно рассматривать исключительно с позиции взаимодействия трех основных процессуальных функций.

Часть 2 ст. 46 Конституции РФ не содержит каких-либо изъятий относительно вида решений или действий (бездействия), в отношении которых допускается судебное обжалование, если такие действия и решения нарушают права граждан. Если принять во внимание, что в ходе предварительного расследования преступных деяний очень мало решений и действий (бездействия), которые были бы нейтральны по отношению к правам и свободам граждан, то поле для обжалования в суд достаточно широкое. Между тем существует прокурорский надзор за законностью в стадии предварительного следствия, и пока никто не собирается его отменять. Кроме того, после стадии предварительного следствия начинаются судебные стадии процесса, в которых в том числе подлежат проверке действия и решения, принимаемые в ходе предварительного следствия. И если в ходе следствия были нарушены права граждан, то у суда есть достаточно возможностей, чтобы их в той или иной форме восстановить. Поэтому совершенно логично обжалование в суд тех действий и решений, которые пресекают доступ к правосудию (отказ в возбуждении уголовного дела, прекращение уголовного дела) или ограничивают конституционные права граждан.

Изучение судебной практики по рассмотрению судами жалоб на незаконное и необоснованное решение об отказе в возбуждении уголовного дела и его прекращении показывает, что суды практически каждую вторую жалобу на отказ в возбуждении уголовного дела и каждую третью жалобу на прекращение дела признают обоснованными. Причем сущность обоснованности таких жалоб состоит в том, что должностные лица, правомочные принимать указанные решения, принимают их преждевременно, без надлежащей проверки имеющих значение фактов и обстоятельств.

Международное сообщество уделяет особое внимание жертвам преступлений. Генеральная Ассамблея ООН Резолюцией 40/34 приняла Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью.  Многие положения Декларации воспроизведены и дополнены в Европейский конвенции о компенсации жертвам насильственных преступлений,  а также в Рекомендации № 85 «Относительно положения потерпевшего в рамках уголовного права и уголовного процесса». В частности, в Рекомендации (п. 7) говорится: «Потерпевший должен иметь право на ходатайство о пересмотре решения компетентного органа о невозбуждении уголовного дела и право на прямое обращение в суд». Показателен п. 5 данной Рекомендации, в котором предлагается принимать дискреционное решение об освобождении правонарушителя от уголовного преследования (освобождение от уголовной ответственности) только после должного рассмотрения вопроса о компенсациях потерпевшему. Это очень мудрая рекомендация, которую следовало бы воспринять нашему законодательству. В этих случаях было бы значительно меньше претензий потерпевших к решениям о прекращении уголовных дел с освобождением от уголовной ответственности.

Что касается более широкого круга действий (бездействия) и решений, которые могут обжаловаться в суд на стадии предварительного расследования, то этот вопрос требует тщательного обсуждения и законодательного решения.

Как совершенно правильно не раз отмечал Конституционный Суд РФ, «после передачи материалов уголовного дела с обвинительным заключением в суд именно этот орган, разрешая дело на основе полного и всестороннего исследования в судебном заседании всех его обстоятельств, осуществляет проверку процессуальных актов и других материалов досудебного производства. При этом судом проверяются, в том числе по жалобам и заявлениям заинтересованных лиц, также действия и решения органов расследования, которые связаны с ограничениями прав и свобод граждан. Осуществление судебного контроля уже после завершения стадии предварительного расследования само по себе не может расцениваться как нарушение права на судебную защиту, так как гарантирующая его ст. 46 (ч. 2) Конституции РФ, не определяя конкретные процедуры реализации данного права, не исключает возможность судебной проверки жалоб на действия и решения органов предварительного расследования и после передачи дела в суд».  Вместе с тем Конституционный Суд РФ считает, что если соответствующие действия и решения органов расследования не только затрагивают собственно уголовно-процессуальные отношения, но и порождают последствия, выходящие за их рамки, существенно ограничивая при этом конституционные права и свободы личности, отложение проверки законности и обоснованности таких действий до стадии судебного разбирательства может причинить ущерб, возмещение которого в дальнейшем окажется неосуществимым. В этих случаях заинтересованным лицам должна быть обеспечена возможность незамедлительного обращения в ходе расследования с жалобой в суд.

В Постановлении Конституционного Суда РФ к такого рода решениям, подлежащим незамедлительному обжалованию, отнесено решение о приостановлении уголовного дела и продлении срока предварительного расследования. По этому поводу судья Конституционного Суда РФ Н. В. Витрук в особом мнении отметил, что, д ля того чтобы объективно оценить обоснованность приостановления уголовного дела (особенно по п. 1 и 3 ст. 195 УПК РСФСР), а также необходимость продления срока предварительного следствия, суду необходимо оценить весь ход и содержание предварительного расследования, собранные доказательства и т. п. «В этих случаях, — отмечает Н. В. Витрук, — суд неизбежно будет вторгаться в ход предварительного расследования, в сам процесс установления фактических обстоятельств дела и лица, совершившего преступление. Суд своими решениями по такого рода жалобам несомненно будет оказывать влияние на предварительное расследование, и в силу этого самостоятельность следователя и прокурора будет существенно ограничена».    Автор особого мнения справедливо, на наш взгляд, обращает внимание на то, что расширение полномочий суда в стадии предварительного следствия невозможно без законодательного системного подхода, обусловленного общей моделью уголовного процесса и определения в нем места, роли, статуса суда, органов дознания, следователя, прокурора. Роль и статус суда, прокурора, следователя могут быть изменены, существенно скорректированы в новом уголовно-процессуальном законе. Но это прерогатива законодателя. Пока новая модель взаимоотношений суда, следователя и прокурора на стадии предварительного следствия в проекте нового УПК РФ просматривается слабо.

Характер предварительного расследования таков, что в интересах защиты общества от преступлений требует, к сожалению, принятия мер, ограничивающих такие конституционные права граждан, как право на свободу и личную неприкосновенность, право на неприкосновенность жилища, частной жизни, личную и семейную тайну. В связи с тем значением, которое в демократическом обществе придается свободе и личной неприкосновенности, проблема ограничения этого права всегда осознавалось как наиболее актуальная. Отсюда и то внимание, которое уделяется гарантиям защиты данного права от незаконного и произвольного ограничения.

В комментариях к ст. 5 Европейской конвенции, посвященной защите свободы и личной неприкосновенности, говорится, что даже такое основное право, как право на свободу и личную неприкосновенность, не является абсолютным. «При любой правовой системе возникают ситуации, когда свобода лица при необходимости должна уступать неким иным интересам общества», т. е. уступать интересам борьбы с преступностью считается приемлемым. Для того чтобы «необходимость уступать» интересам борьбы с преступностью не превратилась в произвол, объем таких уступок должен быть строго регламентирован законом и включать возможность ограничения неприкосновенности в каждом конкретном случае независимым и компетентным судом, в задачу которого не входит борьба с преступностью. Такова позиция не только Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, но и Международного пакта о гражданских и политических правах (ст. 14). Эта позиция воспроизведена во всех конституциях демократических государств, в том числе и в Конституции РФ (ст. 22).

Право на свободу и личную неприкосновенность предоставлялось и ранее действовавшими конституциями. Однако охрана этого права на стадии предварительного следствия вверялась прокурору, и гражданин не имел доступа к суду для проверки законности и обоснованности лишения его такого основополагающего права, как свобода и личная неприкосновенность.

В решениях Европейского Суда, рассматривающего жалобы на нарушение ст. 5 Конвенции, посвященной защите права на свободу и личную неприкосновенность, содержится ряд разъяснений по принципиальным вопросам, касающимся этой проблемы. В частности, Европейский Суд признал, что прокурор, в компетенцию которого входит составление обвинительного заключения и поддержание обвинения в суде, не соответствует понятию должностного лица, которое может объективно и беспристрастно решать вопросы, связанные с лишением свободы гражданина, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. «Только представителю власти, обладающему атрибутами независимости, объективности и беспристрастности, ст. 5 Конвенции вверяет судьбу лица, лишенного свободы».

Впервые в России судебная защита права на свободу и личную неприкосновенность была предусмотрена Декларацией прав и свобод человека и гражданина. Однако «одно дело, когда национальная конституция изящно формулирует гарантии индивидуальной свободы, и совсем другое дело — когда правовая система решениями своих судов немедленно предоставляет эффективное средство правовой защиты от действий любого официального органа, лишившего кого-либо свободы. Именно такое средство издавна стремится предоставлять английское право в форме постановления о защите неприкосновенности личности (habeas corpus)». «Объявить о существовании права на личную свободу нетрудно, но часто это мало что дает. Что действительно трудно — так это обеспечить его осуществление. Акты habeas corpus достигли этой цели и потому сделали больше для обеспечения свободы англичан, чем смогла сделать любая декларация прав».

Вот почему Верховный Суд сразу же после принятия в России Декларации прав и свобод человека и гражданина, не ожидая принятия закона, разрешающего проверку судом законности и обоснованности ареста, опираясь на возможность непосредственного применения положений Декларации, принял к своему производству в порядке надзора и рассмотрел жалобу адвоката на незаконность и необоснованность применения прокурором к его подзащитному ареста в качестве меры пресечения. Это был первый нетрадиционный шаг утверждения судебной власти в качестве хранительницы мира и личной свободы. Затем Председатель Верховного Суда внес в Верховный Совет РСФСР предложение, в результате которого УПК РСФСР был дополнен двумя статьями, регламентирующими процедуру обжалования ареста и продления срока содержания под стражей на предварительном следствии (ст. 2201, 2202).

Выступая в парламенте России на совместном заседании Совета Республики и Совета Национальностей в поддержку разработанного проекта закона, автор, в частности, обратил внимание депутатов на то, что для реального обеспечения прав граждан необходимо привести законодательство в соответствие с международными нормами и стандартами в области прав человека. Было отмечено, что это относилось прежде всего к предоставлению признанной мировым сообществом прерогативы именно судебной власти по защите граждан от необоснованного ареста. «Сегодня мы рассматриваем вопрос о возможности защиты граждан от необоснованного ареста. Не принимать этот закон невозможно, поскольку, во-первых, мы связаны международными обязательствами, а во-вторых, просто необходимо наконец-то дать гражданину реальную возможность защитить свое право на свободу.

Мне могут возразить, что сегодня есть право обжалования ареста по линии прокуратуры. Да, такое право есть, и его никто не отнимает.

Но можно ли считать надежной защиту, которая осуществляется представителем обвинительной власти, отвечающей к тому же за состояние борьбы с преступностью? В статье 15 Декларации прав и свобод человека говорится: “Неприкосновенность личности гарантируется. В случае ареста или содержания под стражей гражданин имеет право на судебную проверку и обжалование этих действий”. Поскольку Декларация имеет прямое действие, суды уже в течение нескольких месяцев рассматривают жалобы на незаконность и необоснованность содержания под стражей в ходе предварительного следствия. Однако законная процедура рассмотрения таких жалоб отсутствует. Я призываю Вас принять предложенный проект Закона».

При разработке процедуры рассмотрения жалоб на незаконность и необоснованность ареста, избранного в качестве меры пресечения, необходимо было учитывать, как уже говорилось, международные подходы к этой проблеме. Пункт 4 ст. 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод гласит: «Каждому, кто лишен свободы вследствие ареста или содержания под стражей, принадлежит право на разбирательство, в ходе которого суд безотлагательно решает вопрос о законности его задержания и выносит постановление о его освобождении, если задержание незаконно».

Каким должно быть разбирательство, в ходе которого необходимо решить вопрос о законности задержания или ареста?

«Несмотря на то, что процедура рассмотрения вопроса о законности и обоснованности содержания под стражей не может быть такой же, как процедура судебного разбирательства для окончательного решения вопроса о виновности лица и его наказания, тем не менее Комиссия и Европейский Суд констатировали, что определенные элементы справедливости должны содержаться и в разбирательстве в соответствии с п. 4 ст. 5 Конвенции (п. 4 ст. 9 Пакта)». 

Европейский Суд выделяет, в частности, такие элементам справедливости:

а) обвиняемый должен знать основания и причины ареста;

б) обвиняемый должен иметь доступ к материалам дела, которые используются при проверке решения о содержании обвиняемого под стражей;

в) обвиняемый должен иметь право пользоваться услугами адвоката;

г) обвиняемый должен быть выслушан в суде. По ряду дел Суд признал, что принцип состязательности применим и к процедуре habeas corpus.  Установленная в ст. 2202 УПК РСФСР процедура рассмотрения жалоб на законность и обоснованность задержания и ареста, и также продление сроков содержания под стражей соответствует предъявляемым к ней требованиям справедливости.

Об эффективности деятельности судов по защите права граждан на свободу и личную неприкосновенность свидетельствуют следующие данные.

В силу новизны института судебного контроля за законностью и обоснованностью задержания и ареста, а также продления срока содержания под стражей Верховный Суд РФ дважды обращался к этой проблеме для того, чтобы проанализировать практику применения судьями новых процессуальных норм и дать необходимые разъяснения. Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда № 3 «О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей» было дано разъяснение понятий законности и обоснованности применительно к специфике этого правового института. «Под законностью ареста следует понимать соблюдение всех норм уголовно-процессуального законодательства, регламентирующих порядок применения мер пресечения и продления срока ее действия, а под обоснованностью — наличие в представленных материалах сведений, в том числе о личности содержащегося под стражей, которые подтверждают необходимость применения заключения под стражу в качестве меры пресечения или продления ее срока» (ст. 11, 8992, 9697 УПК РСФСР).  В п. 3 Постановления приведен перечень материалов, которые должны при этом направляться в суд: «Материалы, направляемые в суд для проверки законности и обоснованности ареста, должны содержать, в частности, надлежаще заверенные копии постановления о возбуждении уголовного дела, протокола задержания подозреваемого, постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления о применении заключения под стражу в качестве меры пресечения, протоколов допроса подозреваемого и обвиняемого, а также сведения об их личности и другие данные, которые лицо, производящее дознание, следователь и прокурор представляют в суд для подтверждения законности и обоснованности применения заключения под стражу».

В п. 9 Постановления обращено внимание судов на то, что, «проверяя законность и обоснованность ареста или продления срока содержания под стражей, судья не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности содержащегося под стражей лица в инкриминируемом ему преступлении». Это разъяснение было продиктовано тем, что в нарушение презумпции невиновности, которая может быть опровергнута лишь приговором суда, некоторые судьи, обосновывая отказ в удовлетворении жалобы, в своих постановлениях указывали, что «вина арестованного в совершении преступления доказана». Но Пленум не имел в виду, что, проверяя законность и обоснованность ареста, не надо проверять наличие доказательств, позволяющих привлечь гражданина в качестве обвиняемого. Поэтому нельзя согласиться с мнением А. Жданова, который, ссылаясь на п. 9 Постановления Пленума, полагает, что «при рассмотрении жалоб на арест можно ограничиться лишь проверкой его законности, поскольку категория обоснованности, как правило, идет от доказательственной базы следствия по уголовному делу, во что суд не вникает при рассмотрении жалобы, да и не должен вникать».

Рассматривая проблемы, связанные с обоснованностью арестов, Европейский Суд признал, что п. 4 ст. 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод «не гарантирует права на судебный контроль за всеми аспектами или подробностями задержания, но требует рассматривать существенные основания для задержания».  Такие основания должны опираться на «факты и обстоятельства, достаточные для того, чтобы разумный человек предположил, что подозреваемый (обвиняемый) совершил правонарушение». Поэтому суждение А. Жданова относительно того, что, проверяя жалобу на незаконность и необоснованность ареста, суды не должны вникать в доказательственную базу следствия, не соответствует международным стандартам. Другое дело, что, вникая в доказательственную базу, суды не должны входить в обсуждение вопроса о виновности. Для разрешения жалобы достаточно убедиться в том, что имеются доказательства, дающие основание для предположения, что подозреваемый (обвиняемый) совершил преступление.

Следует обратить внимание и на п. 8 Постановления Пленума, разъясняющий, что «указание в ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР на перечень преступлений, за совершение которых возможно применение заключения под стражу в качестве меры пресечения по мотивам одной лишь опасности преступления, не освобождает судью от обязанности тщательно проверить законность и обоснованность избрания такой меры пресечения и не лишает его права отменить либо изменить ее при наличии к тому оснований».

Суть этого разъяснения состоит в том, что одна лишь тяжесть инкриминированного обвиняемому деяния не может служить достаточным основанием для содержания его до суда под стражей. Такова позиция и Европейского Суда, которая уже учтена в проекте нового УПК РФ, где отсутствует положение, аналогичное ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР. Вместе с тем изучение практики показывает, что судьи продолжают считать достаточным основанием для содержания лица под стражей тяжесть предъявленного ему обвинения, не считая при этом необходимым учитывать требования ст. 89 и 91 УПК РСФСР, определяющих наличие социально-оправданных целей избрания такой меры пресечения, как содержание под стражей, и данных о личности обвиняемых (подозреваемых).

Ранее решение судьи, принятое по жалобе на незаконность и необоснованность ареста или продления срока содержания под стражей, не подлежало кассационному пересмотру. Такое решение вопроса вызывало много нареканий со стороны как научных, так и практических работников. Оно не соответствовало и международным стандартам в области прав человека. «Решение нижестоящего суда, затрагивающее индивидуальную свободу, должно подпадать под рассмотрение и надзор со стороны вышестоящего суда».

Выступая на заседании Государственной Думы в поддержку необходимости внести в действующий УПК РСФСР соответствующие изменения, автор обратил внимание депутатов на то, что «запрет на обжалование и опротестование решений суда, принятых в порядке ст. 2202 УПК РСФСР, не соответствует международным стандартам, вызывает раздражение и нарекание со стороны общества и представителей правоохранительных органов. Кроме того, проанализировав практику рассмотрения таких дел, мы увидели, что хотя и не часто, но судьи все же допускают существенные ошибки при решении вопроса об освобождении из-под стражи».  В результате депутаты приняли закон, который исключил решение судьи, принятое в порядке ст. 2202УПК РСФСР, из числа тех, которые не подлежат кассационному обжалованию и опротестованию (ч. 3 ст. 331 УПК РСФСР).

В ходе предварительного расследования преступлений допускается не только ограничение права на свободу и личную неприкосновенность, но и, как уже отмечалось, ограничение права на неприкосновенность жилища, тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых и иных сообщений. Ранее ограничение таких конституционных прав находилось исключительно под контролем прокурора, осуществляющего надзор за законностью в стадии предварительного следствия. Конституция РФ в соответствии с международными нормами о защите прав и основных свобод человека и гражданина поставила такие права под судебный контроль, однако соответствующие изменения в УПК РСФСР еще не внесены. В связи с этим Пленум Верховного Суда РФ принял Постановление № 13 «О некоторых вопросах, связанных с применением ст. 23 и 25 Конституции Российской Федерации», в котором обратил внимание судов на то, что согласно ст. 23 Конституции РФ ограничение права на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения, а в соответствии со ст. 25 проникновение в жилище против воли проживающих в нем лиц возможно не иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения.

Исходя из этого и учитывая, что Конституция РФ имеет высшую юридическую силу и прямое действие, Пленум Верховного Суда РФ постановил:

1)            рекомендовать верховным судам республик, краевым и областным судам. Московскому и Санкт-Петербургскому городским судам, судам автономной области и автономных округов, военным судам округов, групп войск, флотов и видов Вооруженных Сил принимать к своему рассмотрению материалы, подтверждающие необходимость ограничения права гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений? районные (городские) народные суды, военные суды армий, флотилий, соединений и гарнизонов не могут отказать в рассмотрении таких материалов в случае предоставления их в эти суды;

2)            исходя из того, что никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения, вышеназванные судьи должны рассматривать материалы, подтверждающие необходимость проникновения в жилище, если таковые предоставляются в суд?

3)            материалы, указанные в п. 1 и 2 настоящего Постановления, представляются судье уполномоченными на то органами и должностными лицами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством и Законом РФ «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации»?

4)            по результатам рассмотрения материалов судьей выносится мотивированное постановление о разрешении провести указанные оперативно-розыскные или следственные действия либо об отказе в этом?

5)            отказ судьи в разрешении на проведение указанных действий не препятствует обращению уполномоченных на то органов и должностных лиц по тому же вопросу в вышестоящий суд?

6)            рекомендовать судам рассматривать вышеназванные материалы незамедлительно.

В Постановлении № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» Пленум Верховного Суда РФ вновь вернулся к этому вопросу и дополнительно разъяснил следующее:

Судебный контроль за правовым характером нормативных актов (нормоконтроль)

Наиболее резкое усиление роли судебной власти в государственно-правовом механизме властвования произошел тогда, когда судебная власть получила право контроля за правовым содержанием всех нормативных актов, издаваемых органами законодательной и исполнительной власти. Если традиционное правосудие, рассматриваемое в рамках проблемы правоприменения, демонстрирует такую сторону единства государственной власти, как взаимодействие и взаимодополнение усилий различных ветвей власти, то судебный контроль за правовым содержанием нормативных актов — проявление принципа «сдержек и противовесов». Именно с этого момента, как полагают многие авторы, судебная власть получила реальный статус «настоящей власти», т. е. однопорядковой и равнозначной двум другим ветвям власти.  Отмечая различия между судебной властью США, где конституционное право изучается не столько по Конституции, сколько по решениям Верховного Суда, и судебной властью Франции, где функции конституционного контроля переданы Конституционному Совету, известный исследователь правовых систем Давид Рене отмечает, что это произошло потому, что французские судьи не считают себя настоящей властью.  «В контексте системы сдержек и противовесов, — отмечает В. М. Савицкий, — судебную власть характеризует не столько правосудие (в традиционном смысле), сколько юридическая возможность оказывать активное влияние на решения и действия законодательной и исполнительной властей, “уравновешивать” их. Вот эти-то полномочия, когда они предоставлены суду и используются судом, превращают его в мощную стабилизирующую силу, способную защищать права и свободы граждан, оберегать общество от разрушительных социальных конфликтов».  Система сдержек и противовесов — это не война властей. Это система сбалансированного взаимодействия, не позволяющая ни одной ветви власти выйти за пределы конституции. А если эту систему и можно условно назвать «войной», то только войной за право, за правовой закон.

Судебный контроль за законами и иными нормативными актами реализуется в двух формах:

1)            при разрешении конкретных дел, когда суд, придя к выводу, что подлежащий применению закон или иной конкретный нормативный акт не соответствует Конституции РФ или общепризнанным принципам и нормам международного права, либо конкретный нормативный акт не соответствует нормативному акту более высокого уровня, принимает решение по данному делу на основании установленной Конституцией РФ иерархической соподчиненное нормативных актов (такая форма судебного контроля за нормативными актами называется опосредованным контролем).

2)            при оспаривании нормативных актов «в чистом виде» на предмет несоответствия их Конституции РФ, общепризнанным принципам и нормам международного права, либо несоответствия нормативного акта иному нормативному акту, обладающему большей юридической силой, имеет место непосредственный (абстрактный) нормоконтроль. Результатом такого оспаривания нормативных актов в случае удовлетворения судом выдвинутых претензий является лишение оспариваемого акта юридической силы или признание его не подлежащим применению.

Практика судебной защиты прав и охраняемых интересов, а также практика судебного контроля за правовым содержанием всех видов нормативных актов (нормоконтроля) складывается непросто. Срабатывают выработанные за долгие годы стереотипы ограниченной компетенции суда, разрозненность и хаотичность законодательства, предоставляющего право на судебную защиту, отсутствие новых основополагающих судоустройственных и процессуальных законодательных актов, устанавливающих компетенцию судов различного уровня в области нормоконтроля и четкую процессуальную процедуру рассмотрения такого рода дел.

Возникли неопределенности и в разграничении компетенции между судами в связи с осуществлением судебной власти в формах конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства, а также образования в связи с этим трех видов судебной власти:

1) Конституционного Суда РФ и конституционных (уставных) судов субъектов Федерации;

2) системы судов общей юрисдикции, возглавляемой Верховным Судом РФ; 3) системы арбитражных судов, возглавляемой Высшим Арбитражным Судом РФ (п. 2 ст. 118, ст. 125127 Конституции РФ).

В связи с необходимостью согласования позиций судебной власти в сфере защиты прав граждан и юридических лиц и в целом правового порядка общественных отношений в Российской Федерации проблема полномочий различных видов судов в рамках единой судебной системы не могла не привлечь к себе пристального внимания юристов. Особый интерес проявляется к конституционному контролю и соответственно разграничению компетенции в этой сфере судебной деятельности между Конституционным Судом РФ (уставными и конституционными судами субъектов Федерации) и системой судов общей и арбитражной юрисдикции. Указанные сложности возникли в силу того, что российская модель конституционно-контрольной деятельности оказалась достаточно уникальной. Она вобрала в себя черты американской и континентальной модели охраны конституции, т. е., с одной стороны, возложила защиту конституционных прав и свобод на всю судебную систему, а с другой — создала специальный судебный орган конституционного контроля. Подобное совмещение видов конституционного судопроизводства оценивается юристами неоднозначно. Так, В. А. Ржевский и Н. М. Чепурнова полагают, что такое совмещение заметно обогащает судебную практику охраны конституционных ценностей.  Другие усматривают в этом отсутствие единства, что неблагоприятно влияет на целостность судебной системы и соответственно на целостность (единообразие) судебной практики в столь важной сфере общественных отношений, поставленных Конституцией РФ под особую охрану.  И те, и другие суждения не только имеют право на существование, но и подтверждаются реальной судебной практикой.

Термин «конституционность», равно как и «неконституционность», употребляется в литературе и в узком, и в широком смысле слова: в узком — это соответствие или несоответствие нормативного акта непосредственно положениям Конституции РФ, в широком — это соответствие или несоответствие нормативных актов меньшей юридической силы нормативному акту большей юридической силы. Возможность употреблять понятие «конституционность» в широком смысле слова объясняется тем, что соподчиненность нормативных актов и правила разрешения коллизий между ними устанавливает Конституция РФ (ст. 15, 76, 90, 115 и др.).

Проверка конституционности нормативных актов и в узком, и в широком смысле слова охватывается понятием «нормоконтроль», который, как уже говорилось выше, бывает двух видов: непосредственным (абстрактным) и опосредованным.

Опосредованный нормоконтроль имеет место при рассмотрении конкретных гражданских, уголовных или административных дел, если судья (суд) придет к выводу, что закон, регулирующий соответствующие правовые отношения, не соответствует Конституции РФ, а потому не подлежит применению в данном деле. В этих случаях суд должен разрешить дело на основе Конституции РФ, руководствуясь ст. 15,120итеми ее нормами, под действие которых подпадает данный конкретный случай. При опосредованном нормоконтроле не соответствующий Конституции РФ закон не отменяется, а как бы «дисквалифицируется» для данного случая. Такая практика основана на том, что Конституция РФ имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, применяемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции РФ (ст. 15).

Кроме того, если при этом речь идет о конституционных правах и свободах человека и гражданина, то согласно ст. 18 Конституции РФ они являются непосредственно действующими. Учитывая новизну ситуации, связанную с непосредственным применением Конституции РФ, Пленум Верховного Суда РФ принял Постановление «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия», в котором разъяснил следующее:

1.            В соответствии со ст. 18 Конституции РФ права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием. Учитывая это конституционное положение, а также положение ч. 1 ст. 46 Конституции РФ, гарантирующей каждому право на судебную защиту его прав и свобод, суды обязаны обеспечить надлежащую защиту прав и свобод человека и гражданина путем своевременного и правильного рассмотрения дел.

2.            Согласно ч. 1 ст. 15 Конституции РФ она имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. В соответствии с этими конституционными положениями судам при рассмотрении дел следует оценивать содержание закона или иного нормативного правового акта, регулирующего рассматриваемые судом правоотношения, и во всех необходимых случаях применять Конституцию РФ в качестве акта прямого действия. Суд, разрешая дело, применяет непосредственно Конституцию, в частности:

а)            когда закрепленные нормой Конституции положения, исходя из ее смысла, не требуют дополнительной регламентации, не содержат указания на возможность ее применения при условии принятия федерального закона, регулирующего права, свободы, обязанности человека и гражданина и другие положения;

б)           когда суд придет к выводу, что федеральный закон, действовавший на территории Российской Федерации до вступления в силу Конституции РФ, противоречит ей;

в)            когда суд придет к убеждению, что федеральный закон, принятый после вступления в силу Конституции РФ, находится в противоречии с соответствующими положениями Конституции;

г)            когда закон либо иной нормативный акт, принятый субъектом Российской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, противоречит Конституции РФ, а федеральный закон, который должен регулировать рассматриваемые судом правоотношения, отсутствует. Нормативные указы Президента РФ как главы государства подлежат применению судами при разрешении конкретных судебных дел, если они не противоречат Конституции РФ и федеральным законом.

3.            В случае неопределенности в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ примененный или подлежащий применению по конкретному делу закон, суд, исходя из положений ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о конституционности этого закона.

4.            При рассмотрении дел суду необходимо учитывать, что если подлежащий применению закон либо иной нормативный правовой акт субъекта Российской Федерации противоречит федеральному закону, принятому по вопросам, находящимся в ведении Российской Федерации либо в совместном ведении Российской Федерации и субъекта Российской Федерации, то, исходя из положений ч. 5 ст. 76 Конституции РФ, суд должен принять решение в соответствии с федеральным законом.  Если имеются противоречия между нормативным правовым актом субъекта Российской Федерации, принятым по вопросам, относящимся к ведению субъекта Российской Федерации, и федеральным законом, то в силу ч. 6 ст. 76 Конституции РФ подлежит применению нормативный правовой акт субъекта Российской Федерации.

5. Если при рассмотрении конкретного дела суд установит, что подлежащий применению акт государственного или иного органа не соответствует закону, он в силу ч. 2 ст. 120 Конституции РФ обязан принять решение в соответствии с законом, регулирующим данные правоотношения. Оценке с точки зрения соответствия закону подлежат нормативные акты любого государственного или иного органа (нормативные указы Президента РФ, постановления палат Федерального Собрания РФ, постановления и распоряжения Правительства РФ, акты органов местного самоуправления, приказы и инструкции министерств и ведомств, руководителей учреждений, предприятий, организаций и т. д.).

Кроме разъяснения общих принципиальных подходов к опосредованному нормоконтролю со стороны судов общей юрисдикции в Постановлении содержатся и указания относительно непосредственного применения судами ряда конкретных конституционных норм. Так, Пленум разъяснил, что в силу ч. 1 ст. 47 Конституции каждому гарантировано право на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом. В связи с указанным конституционным положением вышестоящий суд не вправе без ходатайства или согласия сторон принять к своему производству в качестве суда первой инстанции дело, подсудное ниже стоящему суду.

В силу конституционного положения об осуществлении судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ) суд по каждому делу обеспечивает равенство прав участников судебного разбирательства по представлению и исследованию доказательств и заявлению ходатайств.

При рассмотрении гражданских дел следует исходить из представленных истцом и ответчиком доказательств. Вместе с тем суд Может предложить сторонам представить дополнительные доказательства. В случае необходимости, с учетом состояния здоровья, возраста и иных обстоятельств, затрудняющих сторонам возможность представления доказательств, без которых нельзя правильно разрешить дело, суд по ходатайству сторон принимает меры к истребованию таких доказательств.

Далее Пленум разъяснил, какие нормы Конституции РФ следует применять при рассмотрении вопросов:

а) связанных с жалобами на отказ в регистрации общественных объединений граждан либо заявлений заинтересованных лиц о ликвидации общественных объединений;

б) о признании незаконности забастовки;

в) при рассмотрении дел, вытекающих из жилищных правоотношений, в том числе связанных с пропиской.

Особое внимание Пленум уделил применению конституционных норм в сфере уголовного судопроизводства, где закон допускает ограничение ряда конституционных прав и свобод граждан, о чем уже говорилось выше.

Примеров непосредственного применения судами норм Конституции РФ можно привести достаточно много, поскольку суды стали активно использовать предоставленное им право защищать права и свободы граждан, опираясь непосредственно на Конституцию РФ. Однако в вопросе о непосредственном применении судами общей юрисдикции Конституции РФ возникла сложность, вызванная неоднозначным пониманием порядка использования судами указанного полномочия.

Конституция РФ определяя в ст. 125 компетенцию Конституционного Суда РФ, предоставила ему возможность по жалобам граждан и по запросам судов проверять конституционность закона, примененного или подлежащего применению в конкретном деле (ч. 4 ст. 125). Ранее такого полномочия у Конституционного Суда РФ не было. Поскольку данная конституционная норма не установила какого-либо особого режима относительно запросов судов, по сравнению с запросами граждан, для которых обращение в суд всегда является только правом, то совершенно естественно, что и запросы, с которыми могут обращаться суды общей и арбитражной юрисдикции в Конституционной Суд РФ на предмет проверки конституционности примененного или подлежащего применению закона, являются их правом, а не обязанностью. Обязанность судов обращаться в Конституционный Суд РФ с запросом при рассмотрении ими конкретных дел означала бы не что иное, как запрет самостоятельно разрешать дело на основе Конституции РФ. Вместе с тем после принятия Конституции РФ, определившей компетенцию Конституционного Суда РФ, был принят новый Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской

Федерации», в котором появилась такая норма: «Суд при рассмотрении дела в любой стадии процесса, придя к выводу о несоответствии Конституции Российской Федерации закона, примененного или подлежащего применению в указанном деле, обращается в Конституционный Суд РФ Российской Федерации с запросом о проверке конституционности данного закона» ’(ст. 101). Эта норма сразу же поставила под сомнение право судов общей и арбитражной юрисдикции самостоятельно применять конституционные нормы. Это сомнение усиливается и ст. 103 указанного Закона: «В период с момента вынесения решения суда об обращении в Конституционный Суд Российской Федерации и до принятия постановления Конституционного Суда Российской Федерации производство по делу или исполнение вынесенного судом по делу решения приостанавливается». Отсюда совершенно логично следует вывод, что суды не могут сами непосредственно разрешать дела на основе Конституции РФ, если они придут к выводу, что закон, подлежащий применению в данном деле или уже примененный, не соответствует Конституции РФ.

Такую позицию закона многие юристы справедливо оценили как неконституционную. Даже в случаях, когда у суда возникают сомнения относительно конституционности закона, она не безупречна, поскольку по своему предназначению суд обязан при рассмотрении дел, если они входят в его компетенцию, самостоятельно разрешать все правовые вопросы и никакие возникшие у него сомнения не могут служить основанием для приостановления дела. Судьи могут ошибаться, но это уже другой вопрос. Для исправления судебных ошибок существуют вышестоящие суды, проверяющие законность и обоснованность принимаемых судами решений. Кроме того, Конституция РФ в ч. 4 ст. 125 предоставила право гражданам обращаться в Конституционный Суд РФ, если они считают, что в результате неверного разрешения судом коллизий между Конституцией РФ с подлежащим применению или примененным в конкретном деле законом нарушены их конституционные права. Но запретить судам применять Конституцию РФ и обязать приостановить производство по делу, когда у него нет никаких сомнений в неконституционное закона, совершенно невозможно в силу принципиально иной позиции Конституции РФ по этому вопросу (ч. 1 ст. 15 и ч. 2 ст. 120).

Принимая это во внимание, Пленум Верховного Суда РФ в Постановлении разъяснил, что, разрешая дела, суды должны непосредственно применять Конституцию РФ и лишь в случае неопределенности — соответствует ли Конституции РФ примененный или подлежащий применению по конкретному делу закон — суд, исходя из положений ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о конституционности данного закона.

Это разъяснение Верховного Суда РФ поддержали не все юристы. Главными оппонентами оказались судьи Конституционного Суда РФ. Выступая на научно-практической конференции, посвященной пятилетию Конституционного Суда РФ, заместитель Председателя Конституционного Суда РФ Т. Г. Морщакова расценила указанное официальное толкование Верховным Судом РФ ч. 1 ст. 15, ст. 18, ч. 1 ст. 46 Конституции РФ как игнорирование компетенции Конституционного Суда РФ. По ее мнению, Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» именно обязывает суды общей юрисдикции обращаться в Конституционный Суд РФ даже тогда, когда они полагают возможным и достаточным ограничиться при разрешении дела непосредственным применением норм Конституции РФ.  Но, как уже говорилось выше, компетенция Конституционного Суда РФ в отношении запросов судов также, как и в отношении запросов граждан, определена ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, из которой вовсе не следует, что суды, равно как и граждане, обязаны в указанных случаях обращаться с запросами в Конституционный Суд РФ. Сама логика правового регулирования компетенции любого государственного органа или должностного лица строится таким образом, что она очерчивает круг именно его обязанностей, а не обязанностей других органов и лиц по отношению к данному органу. Этот вопрос не приобрел бы такого принципиального значения, если бы он не был тесно связан с правом судов общей юрисдикции непосредственно руководствоваться Конституцией РФ при рассмотрении ими уголовных, гражданских и административных дел, если подлежащий применению действующий закон противоречит Конституции РФ.

К сожалению, в отношении объединения в Федеральном конституционном законе «О Конституционном Суде Российской Федерации» трех взаимосвязанных положений:

1) обязанность суда обратиться с запросом;

2) обратиться с запросом в случаях, если суд придет к выводу о несоответствии закона Конституции;

3) при обращении с запросом обязанность приостановить рассмотрение дела (ст. 101 и 104), — вывод напрашивается однозначный. А поскольку такой вывод ставит под сомнение право судов общей и арбитражной юрисдикции в целях защиты прав граждан и юридических лиц принимать при определенных обстоятельствах решения, опираясь непосредственно на Конституцию РФ, то в Федеральном конституционном законе «О судебной системе Российской Федерации» этот вопрос нашел свое законодательное решение. Согласно ч. 4 ст. 3 указанного Закона единство судебной системы обеспечивается применением всеми судами Конституции РФ, федеральных конституционных законов, федеральных законов, общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации, а также конституций (уставов) и других субъектов Федерации. В ч. 3 ст. 5 этого Закона говорится: «Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа, а равно должностного лица Конституции РФ, федеральному конституционному закону, федеральному закону, общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору Российской Федерации, конституции (уставу) субъекта Российской Федерации, закону субъекта Российской Федерации, принимает решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу».

Обсуждаемая нами проблема нашла отражение и в Постановлении Конституционного Суда РФ по делу о толковании отдельных положений ст. 125, 126 и 127 Конституции РФ.  В этом Постановлении Конституционный Суд РФ, с одной стороны, подтвердил право судов общей юрисдикции на непосредственное применение Конституции РФ при рассмотрении конкретных дел, отнесенных к их компетенции, в случае, если они придут к выводу о неконституционности примененного или подлежащего применению закона, а с другой — обязал в этом случае обращаться в Конституционный Суд РФ с запросом. Вопрос же о необходимости в этих случаях приостанавливать рассмотрение дел Конституционный Суд РФ обошел молчанием. Однако именно этот вопрос в данном случае является принципиальным, поскольку если суд общей юрисдикции в таких случаях обязан обратиться с запросом в Конституционный Суд РФ и при этом приостановить рассмотрение дела, то очевидно, что непосредственно применить Конституцию РФ суд общей юрисдикции не может.

В п. 2 указанного Постановления Конституционный Суд РФ записал: «Основополагающее значение для настоящего толкования имеют положения Конституции РФ, провозглашающие высшую юридическую силу конституционных норм, непосредственное действие Конституции РФ (ст. 15), в том числе в области прав и свобод, обеспечиваемых правосудием (ст. 18), в котором реализуется их судебная защита (ст. 46). Из указанных конституционных норм следует, что требование о непосредственном применении Конституции РФ обращено ко всем судам, которые в соответствии с гл. 7 Конституции РФ независимо осуществляют судебную власть в пределах своей компетенции и в формах судопроизводства, установленных данной главой». Далее Конституционный Суд РФ подчеркивает, что, отказывая в применении в конкретном деле закона, который, по мнению суда, противоречит Конституции РФ, и, основывая свое решение непосредственно на Конституции РФ, суд не вправе признавать законы и иные нормативные акты, перечисленные в п. «а» и «б» ч. 2 ст. 125 Конституции РФ, неконституционными со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями, т. е. с потерей этими нормативными актами юридической силы. Данное разъяснение совершенно справедливо и правильно, поскольку точно вытекает из ч. 2 и 6 ст. 125 Конституции РФ, очерчивающих исключительную компетенцию Конституционного Суда РФ по лишению указанных нормативных актов юридической силы по основанию их неконституционное.

В Постановлении Конституционного Суда РФ приводятся мотивы, лежащие в основе его требования непременно обращаться в Конституционный Суд РФ с запросом о конституционности закона, если при рассмотрении дела суд пришел к такому выводу. В качестве такого мотива выступает озабоченность Конституционного Суда РФ по поводу необходимости обеспечения единства судебной практики в части непосредственного применения судами Конституции РФ и своевременным устранением, лишением юридической силы неконституционных нормативных актов, перечисленных в п. «а» и «б» ч. 2 ст. 125 Конституции РФ. Решение этих задач может быть достигнуто лишь путем взаимодействия всех органов правосудия. В п. 5 мотивировочной части указанного Постановления, в частности, говорится: «В аспекте взаимодействия судов различных видов юрисдикции и разграничения их компетенции по выявлению неконституционных законов исключение последних из числа действующих актов является совокупным результатом реализации, с одной стороны, обязанности судов поставить вопрос о неконституционное закона перед Конституционным Судом РФ, а с другой — обязанности последнего окончательно разрешить этот вопрос. Предусмотренное ст. 125 (ч. 4) Конституции РФ обращение иных судов в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности примененного или подлежащего применению в конкретном деле закона, если суд приходит к выводу о несоответствии закона Конституции РФ, не может рассматриваться только как его право, — суд обязан обратиться с таким запросом, чтобы не соответствующий Конституции РФ акт был лишен юридической силы в конституционно установленном порядке, что исключало бы его дальнейшее применение. Данная обязанность судов вытекает из возложенного на них как на независимые органы правосудия конституционного полномочия обеспечивать судебную защиту прав и свобод человека, включая равенство перед законом и судом (ст. 18,19,46), подчиняясь при этом Конституции РФ и федеральному закону (ст. 120).

Отказ от применения в конкретном деле закона, неконституционного с точки зрения суда, без обращения в связи с этим в Конституционный Суд РФ противоречил бы и конституционным положениям, согласно которым законы действуют единообразно на всей территории Российской Федерации (ст. 4, 15 и 76), в тоже время ставил бы под сомнение верховенство Конституции РФ, так как оно не может быть реализовано, если допускается разноречивое толкование различными судами конституционных норм».

Из этого разъяснения следует, что на каждом судье лежит обязанность обеспечения единства судебной практики. Полностью разделяя озабоченность относительно единства судебной практики в защите прав и свобод человека, обеспечивающего в том числе равенство всех перед законом, представляется необходимым тем ни менее отметить, что обязанность по обеспечению единообразного понимания и применения закона на всей территории Российской Федерации лежит все же не на каждом отдельном правоприменителе (суде), а на тех органах судебной власти, которые осуществляют надзор за деятельностью судов и дают официальные разъяснения по вопросам судебной практики. Поэтому для обеспечения единства судебной практики необходимо продумать прежде всего возможные пути и формы взаимодействия Конституционного Суда РФ с Верховным Судом РФ и Высшим Арбитражным Судом РФ. Если признать правильной позицию Конституционного Суда РФ о необходимости направлять в Конституционный Суд РФ запросы о неконституционности закона в случае, когда суд общей юрисдикции отвергнет его применение в конкретном деле, то необходимо принять во внимание и ситуацию, которая может возникнуть в процессе нормоконтроля, входящего в компетенцию судов общей юрисдикции. В проекте Федерального конституционного закона «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации», который находится на рассмотрении в Государственной Думе, расписана компетенция звеньев судебной системы по вопросу признания незаконными тех или иных видов подзаконных актов. В частности, определены виды подзаконных актов, признание незаконными которых составляет исключительную компетенцию Верховного Суда РФ. Вместе с тем если нижестоящие суды при рассмотрении конкретных дел придут к выводу, что подлежащий применению в каком-либо деле подзаконный акт (например, постановление Правительства РФ) противоречит закону, то они также должны будут направлять запросы в Верховный Суд РФ на предмет признания незаконным данного подзаконного акта. Если исходить из того, что неконституционный закон следует изъять из правового обращения, то равным образом такая необходимость существует и применительно к незаконным подзаконным актам.

Проблема взаимодействия трех подсистем судебной власти остро ощущается и в тех случаях, когда Конституционный Суд РФ в своих решениях не только признает закон неконституционным, но и дает разъяснение по применению действующего законодательства, что не входит в его компетенцию. Убедительным примером служит Постановление Конституционного Суда РФ, в котором он признал положения ч. 1, 2 ст. 418 УПК РСФСР, наделяющие судью полномочиями возбуждать дела, подготовленные в протокольной форме, и в решении о возбуждении уголовного дела формулировать обвинение, не соответствующими ст. 120 и 123 ч. 3 Конституции РФ. Не вдаваясь в полемику о том, насколько правильна интерпретация в этих случаях полномочий судьи как выполнение им обвинительной функции (судья в этих случаях не выступает инициатором возбуждения обвинения или поддерживающим его, действия судьи по своей сути идентичны действиям по принятию дела к своему производству), но, признав ч. 1, 2 ст. 418 УПК РСФСР неконституционными, Конституционный Суд РФ в следующем абзаце резолютивной части этого Постановления указал: «Признание не соответствующими Конституции Российской Федерации названных положений ст. 418 УПК РСФСР не препятствует применению других ее положений при рассмотрении вопроса о назначении судебного заседания по делу, исходя из того, что решение о возбуждении дела и о формулировке выдвигаемого против лица обвинения содержится в утвержденном начальником органа дознания и санкционированном прокурором протоколе».  Сразу же возникает вопрос: если решение о возбуждении уголовного дела и формулировке выдвигаемого против лица обвинения содержится в утвержденном начальником органа дознания и санкционированном прокурором протоколе, то почему полномочия судьи в этих случаях интерпретируются как выполнение им обвинительной функции? Кроме того, из этой формулировки можно понять, что Конституционный Суд РФ допускает рассмотрение судом уголовных дел без вынесения постановления о возбуждении уголовного дела, поскольку в протоколе, составленном в порядке ст. 415 УПК РСФСР, не содержится решения о возбуждении уголовного дела.

Верховный Суд РФ не согласился с возможностью рассмотрения судом уголовного дела, не возбужденного в предусмотренном законом порядке. И коль скоро судам запрещено возбуждать уголовные дела, что, в принципе, совершенно правильно, то это должны делать уполномоченные на то органы дознания и предварительного следствия в порядке, установленном гл. 9 УПК РСФСР. Коль скоро уголовное дело возбуждено, то теряют смысл те особенности производства досудебной подготовки материалов, которые предусмотрены протокольной формой, поскольку они обусловлены именно тем обстоятельством, что органы дознания действуют при невозбужденном уголовном деле. Поэтому вполне логично, что после признания Конституционным Судом РФ неконституционное ст. 418 УПК РСФСР Президиум Верховного Суда РФ в Постановлении по уголовному делу в отношении С. В. Яковлева указал, что органы дознания и прокуроры по делам, перечисленным в ст. 414 УПК РСФСР, должны возбуждать уголовные дела и проводить по ним дознание или предварительное следствие.

Конституционный Суд РФ в свою очередь не согласился с такой трактовкой правовых последствий, вытекающих из признания неконституционное, ст. 418 УПК РСФСР, и в разъяснение своего Постановления по запросу Генерального прокурора РФ  вновь подтвердил свою позицию относительно того, что в Протоколе, утвержденном начальником органа дознания, фактически содержится решение о возбуждении уголовного дела. Такое понимание сущности протокола противоречит логике протокольной формы, не допускающей производства следственных действий, избрания меры пресечения, применения любой процессуальной меры принуждения. Эти особенности продиктованы именно тем, что уголовное дело еще не возбуждено. А если оно возбуждено, как полагает Конституционный Суд РФ, то, следовательно, отпадают все ограничения и правонарушитель становится обвиняемым (или подозреваемым), к которому вполне можно применить меру Пресечения в виде содержания под стражей.

Как известно, законодатель не согласился с таким пониманием правовой сущности протокола и внес существенные изменения в процедуру досудебной подготовки по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 414 УПК РСФСР.

Указанные и иные сложности, возникающие в силу существования трех ветвей судебной власти, ни организационно, ни процессуально между собой никак не связанных, но имеющие пересекающиеся предметы ведения, конечно, предвидели разработчики Конституции РФ и пытались найти, но, к сожалению, не нашли рационального решения этой проблемы. Так, в проекте Конституции РФ, подготовленном по инициативе Президента РФ, в ст. 125 предусматривалось создание Высшего Судебного Присутствия Федерации, которое должно было состоять из председателей Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ, их первых заместителей и трех федеральных судей, назначенных Советом Федерации по представлению Президента РФ («Проекты Конституции РФ и аналитические материалы» (ч. 1), изд. Верховным Советом РФ). Были определены и полномочия Высшего Судебного Присутствия Федерации, позволяющие среди прочего разрешать вопросы судебной практики, возникающие в результате признания неконституционными тех или иных законов. Идея эта не была воспринята, но юристы, исследующие проблемы судебной системы, поднимают вопрос о необходимости поиска путей взаимодействия высших органов трех самостоятельных ветвей власти и указывают на то, что такое взаимодействие многократно усилило бы эффект правозащитной функции правосудия.

В определении. Конституционный Суд РФ фактически подтвердил, что для судов общей юрисдикции обязательным является не только решение Конституционного Суда РФ о признании закона не соответствующим Конституции РФ, но и его предложение о способе восполнения образовавшегося при этом пробела в законе. Поэтому если Конституционный Суд РФ высказал свою позицию относительно того, как следует действовать в случае, если та или иная норма закона (или закон в целом) потеряла юридическую силу, т. е. относительно того, какой должна быть правоприменительная практика, то суды общей и арбитражной юрисдикции должны этому следовать. Та же мысль высказана и судьей Конституционного Суда РФ П. Е. Кондратовым в комментарии к ст. 83 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», предоставившей Конституционному Суду РФ возможность давать разъяснения своих решений. Автор, в частности, пишет, что потребность в таких разъяснениях возникает в связи с необходимостью «выработки определенной линии правоприменительной деятельности». Между тем выработка определенной линии правоприменительной деятельности в сфере общих и арбитражных судов принадлежит вовсе не Конституционному Суду РФ, а Верховному Суду РФ и Высшему Арбитражному Суду РФ, которые согласно ст. 126 и 127 Конституции РФ осуществляют надзор за судебной деятельностью в своей сфере и дают разъяснения по вопросам судебной практики.

Кроме рассмотренного выше опосредованного нормоконтроля, выражающегося, в частности, в непосредственном применении Конституции РФ, важным направлением судебной защиты права от любых правонарушающих действий и решений является возможность непосредственного оспаривания в суде нормативных актов органов государственной власти и управления. Такой вид оспаривания называется непосредственным оспариванием, или абстрактным нормоконтролем. В результате такого оспаривания признанный неконституционным или незаконным нормативный акт теряет юридическую силу или перестает применяться. Предметом обращения в суд является именно требование признать определенный правовой акт не соответствующим Конституции РФ, закону или другому акту, имеющему большую юридическую силу, а основанием служат доводы чисто юридического характера, по которым обратившееся в суд лицо просит удовлетворить его требование.

В этом аспекте защиты права от любых противоправных решений как нормативного, так и ненормативного характера существует также много проблем в части разграничения полномочий внутри судебной системы. Ситуация осложняется тем, что этот принципиально новый вид полномочий судебной власти не нашел еще своего последовательного процессуального оформления, за исключением полномочий Конституционного Суда РФ. Поскольку наличие Конституционного Суда РФ в судебной системе — явление сравнительно новое и специально предназначенное преимущественно для конституционного контроля, то его компетенция нашла полное и развернутое регулирование в Конституции РФ. Но сам факт, что Конституция РФ в ст. 125 четко определила круг нормативных актов, подлежащих его конституционному контролю, и круг лиц, имеющих право обращаться в Конституционный Суд РФ на предмет проверки конституционности этих актов, свидетельствует о том, что все остальные нормативные акты должны оспариваться в судах общей юрисдикции. Исключение составляют лишь конституционные (уставные) суды, которые могут создаваться в субъектах Федерации, если это предусмотрено их конституциями (уставами). Однако к настоящему моменту органы конституционной юстиции созданы и функционируют только в 13 субъектах Федерации. Даже в тех субъектах Российской Федерации, где еще до принятия Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» было предусмотрено создание этого звена судебной системы, они не созданы и не функционируют. «При наличии у субъектов Российской Федерации права на создание собственной конституционной юстиции их органы законодательной власти не торопятся это делать. Видимо, причина тут в нежелании идти на самоограничение и установление судебного контроля за их законотворческой деятельностью».  При таком положении граждане, юридические лица и органы прокурорского надзора за законностью обращаются в суды общей юрисдикции с требованием признать тот или иной нормативный акт неконституционным или незаконным. Соответственно указанные суды, выполняя предписания ч. 1 и 2 ст. 46 Конституции РФ, такие требования рассматривали и разрешали. Надо также иметь в виду, что органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти Российской Федерации и ее субъектов, что исключает возможность отмены нормативных решений органов местного самоуправления, противоречащих конституциям и уставам субъектов Федерации, органами государственной власти во внесудебном порядке.

В компетенцию Конституционного Суда РФ входит конституционный контроль за нормативными актами  двух уровней:

1)            федерального;

2) субъектов Федерации. Федеральный уровень определен исчерпывающим образом: федеральные законы, нормативные акты Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы и Правительства РФ.

Следует обратить внимание, что Конституционный Суд РФ указанные нормативные акты федерального уровня проверяет лишь на соответствие Конституции РФ. Что же касается проверки нормативных актов Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства РФ на предмет соответствия их федеральному закону, то это не входит в компетенцию Конституционного Суда РФ. Поэтому нормоконтроль на предмет законности указанных нормативных актов относится к компетенции судов общей юрисдикции.

К нормативным актам субъектов Федерации относятся: конституции республик, уставы, законы и иные нормативные акты, принятые по вопросам, относящимся к ведению органов государственной власти субъектов Федерации и совместному ведению органов государственной власти Российской Федерации и органов государственной власти субъектов Федерации.

Количество иных указанных нормативных актов огромно. Согласно данным Генеральной прокуратуры РФ нарушение Конституции РФ, конституций и уставов субъектов Федерации происходит столь часто,  что одолеть такую нагрузку одному Конституционному Суду РФ, состоящему из 19 судей и действующему в двух палатах, явно затруднительно.

Ряд федеральных законов прямо разрешает обжалование и опротестование в суды общей юрисдикции решений органов государственной власти и управления. Это прежде всего федеральные законы «О прокуратуре Российской Федерации», «О Правительстве Российской Федерации», «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации», «Об основных гарантах избирательных прав граждан Российской Федерации». В настоящее время суды общей юрисдикции ежегодно рассматривают около 4 тыс. дел о признании правовых актов незаконными.  Вместе с тем в силу неоправданных проволочек с принятием Федерального конституционного закона «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации», нового ГПК РФ, разработанной концепции административного судопроизводства в настоящее время мы не имеем четкого законодательного разграничения компетенции между судами различных уровней по рассмотрению дел, связанных с оспариванием нормативных актов, равно как и четких процессуальных процедур, обусловленных спецификой рассмотрения таких дел. Это дало основание Конституционному Суду РФ в Постановлении практически всю деятельность, осуществляемую судами общей юрисдикции по абстрактному нормоконтролю, не входящему в компетенцию Конституционного Суда РФ, предусмотренную ст. 125 Конституции РФ, признать неконституционной с момента вступления в силу данного Постановления. В частности, Конституционный Суд РФ указал, что признание нормативных актов субъектов Федерации не соответствующими их конституциям (уставам) и лишение их юридической силы возможно лишь органами конституционного судопроизводства, т. е. конституционными (уставными) судами, а не судами общей юрисдикции. Кроме того. Конституционный Суд РФ признал, что суды общей юрисдикции не вправе лишать юридической силы и подзаконные нормативные акты, перечисленные в п. «а» и «б» ч. 2 ст. 125, даже если они не соответствуют закону, поскольку признание недействующими нормативных актов «невозможно вне четкой регламентации принятия таких решений».

Это решение Конституционного Суда РФ, судя по обсуждению в журнале «Российская юстиция»,  у большинства юристов не получило поддержки. Особое мнение по нему высказали Г. А. Гаджиев И Н, В. Витрук — судьи Конституционного Суда РФ, Главное возражение сводилось к тому, что, во-первых, ст. 46 Конституции РФ, которая гарантирует каждому судебную защиту его прав и свобод, не содержит оговорки «в порядке, установленном законом», что и дает право (и обязанность) судам проверять законность подзаконных актов в порядке абстрактного нормоконтроля на основании действующего гражданского процессуального законодательств, а во-вторых, «не должно быть такой правовой ситуации, при которой гражданин не мог бы в судебном порядке поставить вопрос об отмене неконституционного или незаконного нормативного акта (федерального или субъекта Российской Федерации)».

Возникшая проблема нашла свое разрешение в проекте Федерального закона «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации», а также в принятом Государственной Думой, но не одобренном Советом Федерации, Федеральным конституционным законом «О полномочиях судов общей юрисдикции в Российской Федерации по обеспечению соответствия нормативных правовых актов федеральным законам».

Статья 1 проекта Закона четко разграничивала компетенцию Конституционного Суда РФ и судов общей юрисдикции по проверке конституционности и законности нормативных актов. Пункт 1 данной статьи гласит: «Не подлежат рассмотрению в судах в порядке, предусмотренном настоящим Федеральным конституционным законом, дела, рассмотрение которых отнесено Конституцией РФ к компетенции Конституционного Суда РФ». Отсюда следует, что весь нормоконтроль, который выходит за рамки исключительной компетенции Конституционного Суда РФ и конституционных (уставных) судов субъектов Федерации, входит в компетенцию судов общей юрисдикции. Согласно п. 2 ст. 1 «граждане и их объединения, организации, которые считают, что нормативный правовой акт органа государственной власти или органа местного самоуправления нарушает их права и свободы, установленные федеральным конституционным законом, иным нормативным правовым актом, либо создает препятствия осуществлению указанных прав и свобод, вправе обратиться в суд с заявлением о проверке соответствия данного акта федеральному конституционному закону, федеральному закону, иному нормативному правовому акту». Пункты 3, 4 ст. 1 определяют круг иных органов и лиц, которые вправе обратиться в суд с соответствующим заявлением. Статья 2 регулирует вопросы подсудности внутри систем судов общей юрисдикции по нормоконтролю, а ст. 4 определяет, что дело об оспаривании нормативного акта рассматривается по правилам гражданского судопроизводства с учетом особенностей, установленных настоящим федеральным конституционным законом. Пункт 2 ст. 5 гласит: «Суд, установив, что оспариваемый нормативный правовой акт или отдельные его положения не соответствуют федеральному конституционному закону, федеральному закону, иному нормативному правовому акту либо что данный нормативный правовой акт принят (издан) с превышением установленной законодательством компетенции органа, его принявшего (издавшего), признает данный акт или отдельные его положения недействительными». Соответственно нормативный акт, признанный вступившим в законную силу решением суда недействительным, не может применяться судами, другими органами и должностными лицами. Предполагалось, что вступившее в законную силу решение суда о признании нормативного акта недействительным незамедлительно должно публиковаться органом, принявшим (издавшим) данный акт, во всех печатных изданиях, в которых указанный орган официально публикует свои нормативные правовые акты (п. 3 ст. 5).

Таким образом, появление Федерального конституционного закона «О полномочиях судов общей юрисдикции в Российской Федерации по обеспечению соответствия нормативных правовых актов федеральным законам» могло бы снять претензии, высказанные Конституционным Судом РФ относительно возможности оспаривания таких актов в судах общей юрисдикции. И хотя этот Закон не принят, мы все же полагаем, что к его обсуждению стоит вернуться, тем более что сегодня налицо сближение позиций Верховного Суда РФ и Конституционного Суда РФ, который своим Постановлением констатировал за судами общей юрисдикции право признавать законы субъектов Российской Федерации противоречащими федеральному закону и, следовательно, не подлежащими применению.

Но это лишь одна сторона вопроса. Полное решение проблемы мы связываем с учреждением в стране административной юстиции по осуществлению административного производства. Наша позиция основана на ст. 118 и 126 Конституции РФ, согласно которым правосудие в судах общей юрисдикции осуществляется посредством гражданского, уголовного и административного судопроизводства, а Верховный Суд РФ является высшим судебным органом по гражданским, уголовным, административным и иным делам, подсудным судам общей юрисдикции.

Приходится признать, что в очевидной и простой, казалось бы, идее создания административных судов на самом деле сошлись три глобальных аспекта государственного строительства на современном этапе. Один из них — реформирование системы государственной власти. Другой — продолжение правовой реформы, направленной на обеспечение прав и свобод граждан. Притом что и то, и другое представляет собой две стороны в решении одной и той же проблемы — проблемы формирования в России правового государства, нельзя не заметить между ними и некоторого противоречия: понятно, что укрепление государственной власти само по себе чревато угрозой для прав и свобод граждан. Отсюда вытекает третий аспект рассматриваемой проблемы — необходимость укрепления судебной ветви государственной власти России, и в частности сферы административного судопроизводства.

Как известно, к категории административных относятся дела, вытекающие из осуществления административно-властных полномочий органов государственной власти и местного самоуправления. Указанные категории дел, особенно о признании незаконными нормативно-правовых актов различных ветвей власти (в том числе издаваемых субъектами Российской Федерации), а также органов местного самоуправления, жалобы о нарушениях избирательного законодательства, включая признание выборов недействительными, и некоторые другие, возникающие в сфере административно-правовых отношений, становятся все актуальнее. Количество обращений в суды по административным спорам постоянно возрастает. В 1999 г. оно превысило 350 тыс. дел, в том числе 3899 дел по жалобам о признании незаконными нормативно-правовых актов, 134 355 — на действия должностных лиц и коллегиальных органов власти, управления и общественных объединений, 83 427 — на нарушения налогового законодательства, 2320 — на нарушения избирательных прав, и т. д.

Отсюда становится понятным, почему особую значимость правильное рассмотрение административных дел приобретает для целей как реформы государственной власти, так и усиления гарантий прав и свобод российских граждан. Очевидно, что в этих условиях именно административные суды смогут несколько разгрузить судебную систему от непомерных нагрузок, стать ближе и доступнее гражданам, более квалифицированно обеспечить защиту их прав и свобод.

Вследствие сложности указанной категории дел их рассмотрение и правильное разрешение требует высокого профессионализма и специализации судей. Вместе с тем распространены жалобы, в которых ставится под сомнение объективность принимаемых ныне судами решений по делам об обжаловании действий высших должностных лиц субъектов Российской Федерации, представительных органов по тем мотивам, что в связи с недостаточным финансированием суды получают от этих органов определенную материальную поддержку, в силу чего, как полагают авторы подобных жалоб, суды находятся под определенным влиянием региональных органов государства.

Вывод однозначен: преодоление указанных негативных моментов в рассмотрении административных дел возможно посредством создания в системе судов общей юрисдикции самостоятельных административных судов, организационно не связанных с существующим административно-территориальным делением страны. В этих целях необходимо сформировать межрайонные административные суды, юрисдикция которых распространялась бы на несколько районов субъекта Российской Федерации, и 21 окружной административный суд, юрисдикция которых должна распространяться на несколько субъектов Российской Федерации. Кроме того, предлагается учредить Коллегию по административным делам Верховного Суда РФ и соответствующие коллегий в судах областного уровня. Предполагается, что окружные административные суды станут рассматривать в качестве судов первой инстанции дела об обжаловании действий должностных лиц субъектов Федерации, законов субъектов Федерации, о защите прав граждан во время выборов исполнительных и законодательных органов власти субъектов Федерации и т. д.

С учетом возможностей государства и кадрового ресурса формирование системы административных судов можно осуществить в два этапа. На первом этапе следует образовать в составе Верховного Суда РФ и судов областного уровня коллегии по административным делам. Одновременно необходимо образовать 21 окружной административный суд, что потребует дополнительно немногим более 200 судей с соответствующим количеством специалистов и обслуживающего персонала. На втором этапе следует образовать от 600 до 700 межрайонных административных судов, полностью изъяв административные дела из компетенции существующих районных судов.

Назад | | Вверх