Теории международных экономических отношений

Классическая теория внешней торговли

К области международных экономических отношений (МЭО) принадлежит огромное множество разнородных проблем, которые можно сгруппировать по целому ряду направлений, или научных дисциплин. Это и внешнеторговые отношения, и международные финансы, и проблемы, связанные с платежным балансом и оптимальным уровнем таможенной защиты, проблемы режима валютного курса и оптимального курса, проблемы равновесия в открытой экономике, проблемы воздействия МЭО на структуру и динамику общественного продукта и на распределение национального дохода, проблемы экономической интеграции, а также многие другие проблемы. Понятно, что осветить их все в настоящей главе невозможно. Поэтому мы подробно рассмотрим лишь те проблемы теории МЭО, которые в наибольшей степени специфичны именно для этой отрасли экономической науки, т. е. менее всего пересекаются с проблематикой других ее разделов.

Это теория внешней торговли, теория международных финансов  и теория международной экономической интеграции. Теория внешней торговли призвана дать ответы на вопросы о причинах, структуре и эффективности международного обмена товарами. Изложение этого материала построено в главе таким образом, чтобы не просто охарактеризовать основные идеи важнейших теорий, но и показать, вследствие каких  трудностей, методологических и практических (связанных с осмыслением эмпирических наблюдений), одна теория закономерно уступала место другой, в каком «научном контексте» это происходило. Теория международных финансов должна ответить на вопросы о том, какой механизм  управляет международными финансовыми потоками по интенсивности и направлениям, по какому закону финансовые ресурсы распределяются и перераспределяются в мировой экономике. Изложение этой проблематики организовано в главе таким образом, чтобы продемонстрировать внутреннее единство теорий МЭО, связанное с естественной целостностью самого предмета МЭО, показана связь теории внешней торговли с теорией международных финансов. Теория международной экономической интеграции призвана раскрыть природу интеграции, ее важнейшие движущие силы, а также специфические мотивы, стоящие за каждой конкретной формой интеграции.

Кривая производственных возможностей открытой экономики. Полу нации участвуют во внешнеторговом обмене? Теория внешней торговли отвечает на этот вопрос так: потому что внешнеторговый обмен позволяет увеличить совокупное потребление товаров при неизменном объеме ресурсов, используемых в производстве (или, в упрощенном случае, при неизменном уровне общественных издержек). Внешняя торговля выступает при этом: в роли заменителя (субститута) повышения эффективности национальной экономики, в роли субститута технологического прогресса, если мы рассматриваем экономическую систему с изменяющейся технологией производства; в роли механизма, повышающего эффективность распределения ресурсов, если мы рассматриваем упрощенную систему с неизменной технологией. Очевидно, что эффект внешнеторгового обмена обусловлен различными относительными уровнями цен, т. е. различными пропорциями обмена товаров на внутреннем и внешнем рынке.

Самое читаемое за неделю
Введение ковидных паспортов в 2021 году
Должен знать каждый: Сильное повышение штрафов с 2021 года за нарушение ПДД
Введение продуктовых карточек для малоимущих в 2021 году
Доллар по 100 рублей в 2021 году
Новая льготная ипотека на частные дома в 2021 году
Продление льготной ипотеки до 1 июля 2021 года
35 банков обанкротятся в 2021 году

Предположим теперь, что рассматриваемая национальная экономика становится открытой, т. е. вступает в отношения внешнеторгового обмена с внешним миром. (Для простоты предположим также, что «внешний мир» состоит из одной страны или, во всяком случае, может рассматриваться как единое целое).

Мы намеренно, в целях большей реалистичности, рассмотрели случай, когда потребление товара Л снижается незначительно, при том, что потребление товара  существенно возрастает.

Итак, мы видим, что благодаря участию во внешнеторговом обмене национальная экономика обеспечивает более высокий уровень потребления при неизменном объеме используемых ресурсов производства. Мы видим также, что выигрыш для страны от участия в международной торговле зависит от ценовых пропорций в экономике этой страны и в «мировой экономике» (точнее сказать, в странах — основных торговых партнерах). Чем же, однако, обусловлены сами эти различия в ценовых пропорциях? Каковы, следовательно, фундаментальные предпосылки внешней торговли, задающие ее структуру и направление?

Теория сравнительных преимуществ. Классический ответ на этот вопрос был предложен в 1817 г. Давидом Рикардо в его теории сравнительных преимуществ. Это была, по сути, первая теоретическая модель международных экономических отношений, предложившая определенные количественные соотношения наличных ресурсов и выпуска продукции.

Теория сравнительных преимуществ стала возможной:

Во-первых, в контексте учения Адама Смита о разделении труда и эффективной специализации на различных производственных операциях,  

Во-вторых, благодаря теории трудовой ценности, или стоимости, позволившей выделить универсальную дифференцируемую форму ресурса — рабочее время — и количественно соотнести его объем с объемом выпуска продукции. Несмотря на историческую ограниченность теории трудовой ценности, концепция сравнительных преимуществ (или сравнительных издержек) играет важнейшую роль в современных исследованиях международных экономических отношений.

Итак, если выше мы определили выигрыш страны от участия во внешнеэкономических отношениях через дополнительный объем потребления, т. е. со стороны спроса, и мы выражали его в терминах выигрыша потребителей, то теперь мы можем сказать, что этот выигрыш производен от более фундаментальных особенностей экономики, лежащих на стороне предложения, и мы можем теперь выразить его в терминах выигрыша производителей. Классическая теория внешней торговли позволяет нам сделать следующий важный вывод: выигрыш национальной экономики от внешней открытости, т. е. от ее участия во внешнеторговом обмене, равен издержкам на производство продукции (в количестве, равном объему импорта) тех отраслей, в которых страна не обладает сравнительными преимуществами, за вычетом издержек на производство продукции (в количестве, равном объему экспорта) тех отраслей, в которых страна обладает сравнительными преимуществами.

Классическая теория при всех своих достоинствах обладает целым рядом методологических недостатков, среди которых важнейший состоит в том, что эта теория не объясняет, почему один ц тот же производственный ресурс — рабочее время (или, в современных модификациях, принятая за постоянную удельная заработная плата) — обладает столь различной производительностью в разных отраслях. Иначе говоря, качественная однородность издержек оказывается обманчивой. Исследователь вынужден принимать существенные вспомогательные допущения, фактически доводя число «видов труда» до числа отраслей. Невозможность последовательно выдержать методологическую установку на качественную однородность и единственность ресурса и закономерное обращение к неопределенным оговоркам о специфических общих условиях («климате»), присущих национальным экономикам, сделали неизбежным появление в XX в. более сложных теорий внешнеторгового обмена.

Факторная теория внешней торговли (теория Э. Гекшера  Б. Улина). Современные теории торговли

Факторная теория внешней торговли была намечена в своих основных положениях еще в начале века, однако статус общепризнанной приобрела после выхода в свет в 1933 г. английского издания книги шведского экономиста Бертиля Улина «Международная и межрегиональная торговля». Новая теория тесно связана с классической, однако вносит, в нее существенные изменения, которые стали методологически возможными в новом «рамочном контексте» экономической науки — в контексте маржинализма и того корпуса идей и представлений, который впоследствии получил наименование. Логика факторной теории проста и убедительна.

Тогда предельный (и равный ему в условиях конкурентного равновесия средний) продукт будет далеко не одинаковым в различных отраслях, однако его различная величина будет определяться не «климатом», как в классической теории, а конкретным количественно измеримым соотношением двух факторов в единице комбинированных издержек («технологией»). Технологию можно формально выразить отраслевым коэффициентом капитальной интенсивности. Форма этого технологического коэффициента позволяет нам сопоставлять отрасли в конечном счете не в зависимости от выпуска продукции на единицу затрат, а в зависимости от соотношения обоих производственных факторов в единице издержек. На какой отрасли при этих условиях будет специализироваться национальная экономика в международной торговле? На той, в которой в структуре издержек относительно больше более дешевого производственного фактора и соответственно сравнительно меньше более дорогого. Так, если в данной национальной экономике сравнительно ниже цена капитала (норма процента), то страна будет специализироваться на выпуске и экспорте относительно капитало-интенсивной продукции, и наоборот.

Тест "На сколько вы активны" Тест "Подходит ли Вам ваше место работы" Тест "На сколько важны деньги в Вашей жизни" Тест "Есть ли у вас задатки лидера" Тест "Способны ли Вы решать проблемы"

Тест "Для начинающего миллионера" Тест который вас удивит Семейный тест "Какие вы родители" Тест "Определяем свой творческий потенциал" Психологический тест "Вы терпеливый человек?"

Иначе говоря, если в классической теории страна выигрывала от международной специализации постольку, поскольку минимизировала объемы ресурсов (издержек) на единицу потребления, то в факторной теории речь идет не о количестве ресурсов, а об их относительных гиенах. Внешняя торговля позволяет национальной экономике уменьшить цену используемых ресурсов на единицу потребляемого продукта по сравнению с той ценой, которая была бы уплачена в случае производства этой единицы продукта «у себя дома». Это — существенное отличие: экономия достигается не на количестве капитала и труда, входящих в состав комбинированных издержек, она производна от их относительных цен. При этом выигрыш в количестве (физическом объеме) производственных факторов на единицу потребленного продукта может быть равен нулю или быть отрицательным, что не допускалось классической теорией.

Относительные цены факторов произвоства, в свою очередь, зависят от их относительной «скудости», или «редкости». Иными словами, теория внешней торговли снова нуждается в идее различных ценовых пропорций как движущей силе международного обмена, однако теперь это уже пропорции обмена не произведенных товаров, а производственных факторов. Относительное предложение различных факторов (к числу которых, помимо агрегированного «капитала» и «труда», относятся природные ресурсы и целый ряд дифференцированных факторов — от качества образования до качества управления и т. д.) в конечном счете, зависит от их естественных, т. е. данных к моменту наблюдения, запасов — от «нацеленности» экономики факторами производства. Тем самым проблема начальных общих условий (того, что в классической теории объединялось под понятием «климата») не снимается вовсе, но переносится на иной уровень, на котором это допущение не препятствует построению количественно определенных моделей. Теория на этом новом уровне оказывается значительно более рациональной и операциональной, хотя и сохраняет немало условностей и чрезмерно смелых допущений. Ряд этих допущений был на протяжении послевоенных десятилетий подвергнут сомнению. Была предпринята попытка их практической верификации, что привело к дальнейшему развитию теории международных экономических отношений.

Парадокс Леонтьева. Наиболее существенную модификацию в теорию Улина внесли исследования Американского экономиста русского происхождения, нобелевского лауреата Василия Васильевича Леонтьева. Автор метода межотраслевых балансов, Леонтьев попытался проверить, на чем реально специализируется экономика США в мировой торговле. Он столкнулся при этом с неожиданным феноменом, который получил в научной литературе название «леонтьевского парадокса». Оказалось, что экспорт относительно капитало-избыточной Америки не является относительно капитало-интенсивным в той степени, в какой этого можно было бы ожидать исходя из факторной теории внешней торговли. В 50е гг. целый ряд авторов, включая очень известных экономистов, таких как П. Самуэльсон, предлагали объяснения этому феномену. Наиболее интересным было следующее объяснение.

Факторы производства «капитал» и «труд» представляют собой чрезмерно агрегированный уровень производственных факторов. Необходимо выделять факторы на таком уровне, на котором мы могли бы работать дифференцированно с носителями количественных и качественных характеристик труда и капитала. В этом случае мы имели бы дело с целым рядом специфических факторов, которые дифференцированно выражали бы научно-технический прогресс, а значит, соответственно очень высокую квалификацию рабочей силы и пр. Мы бы, очевидно, пришли к выводу, что американская экономика специализируется на тех отраслях, в технологий которых задействованы именно такие «тонкие» факторы, и полученный Леонтьевым результат — следствие ведущего положения США как технологического лидера мировой экономики.

Этот вариант объяснения означал бы, однако, что экономисты приняли фактически новую теорию, сконструированную Нос, т. е. специально для объяснения данного случая, не воспользовавшись полностью теоретическим содержанием факторной теории в ее «чистом» виде.

Теория Минхаса. История свидетельствует, что никакая теория не отвергается научным сообществом до тех пор, пока остается минимальная возможность объяснения неожиданных результатов ее собственными внутренними средствами. И такая попытка была предпринята в 60е гг. американским экономистом Б. С. Минхасом. Минхас подошел к проблеме в более широком контексте: он попытался решить ее, не модифицируя факторную теорию внешней торговли, но привлекая тот круг идей, который сконцентрирован вокруг понятия производственной функции в модификации, предложенной Кеннетом Эрроу, Робертом Солоу и рядом других американских экономистов. Иными словами, Минхас предпринял модификацию не самой теории внешней торговли, а ее научного контекста. Предложенная им интерпретация была названа теорией факторной обратимости или однородно-обратимой производственной функции.

Тем самым факторная теория внешней торговли сохранила свою основу — идею международной специализации национальной экономики в зависимости от относительных цен двух агрегированных факторов производства. Однако для этого ей пришлось поступиться одним немаловажным допущением, принятым в целях простоты концепции Б. Улином (и его предшественником, также шведским экономистом Эли Гекшером). В жертву было принесено исходное предположение о существовании универсальной, т. е. единой для всех стран, технологической иерархии отраслей, про ранжированных по убыванию (или возрастанию) технологического коэффициента.

Ранее теория предполагала, что страны находят свою нишу на той или иной ступени такой иерархии в зависимости от соотношения цен производственных факторов в их национальной экономике, в то время как сами технологические характеристики отраслей остаются неизменными. Из пересмотренной теории вытекает, что и технологии в значительной мере неодинаковы при переходе от одних стран к другим, они также зависят от относительных цен факторов производства (от «нацеленности» экономики этими факторами, их сравнительной скудости или избыточности). А значит, специализация на капиталоемком производстве с точки зрения страны экспортера оборачивается с точки зрения страны импортера специализацией на относительно трудоемком производстве, и наоборот. Эта модификация позволила сохранить концептуальную основу теории, хотя и усложнила задачу ее реалистичной математической интерпретации.

Теория внешней торговли породила целую систему теорий, в которых рассматриваются проблемы распределения дохода в экономике и проблемы благосостояния. Мы не станем здесь касаться этой обширной области экономической мысли, поскольку это завело бы нас слишком далеко от тематики международных экономических отношений. Из множества проблем, связанных с распределением ресурсов и дохода, непосредственно внешнеэкономическим является вопрос о том, чем обусловлены изменения объемов экспорта и импорта и их динамическое соотношение. Отправной точкой для исследователей этой проблемы служит простейший случай, проанализированный в 1955 г. Т. М. Рыбчинским. Его сжатая формулировка известна как «теорема Рыбчинского».

Теорема Рыбчинского. Предположим, что в экономике производится два вида товаров и в их производстве используются два фактора (целесообразно предположить, что это те же хорошо знакомые нам «труд» и «капитал»). Предположим также, что относительные цены обоих товаров остаются неизменными. В этом случае неизменными должны оставаться и относительные цены обоих факторов, так как в противном случае, при неизменной технологии производства, повышение относительной цены одного из факторов должно было бы привести к повышению относительной цены того товара, производство которого относительно интенсивнее по этому фактору. Коль скоро, далее, постоянны относительные цены производственных факторов, отсутствуют стимулы к изменению технологии производства в обеих отраслях. Что произойдет в случае, когда предложение одного из факторов — предположим, капитала — возросло? Если сделанные нами предположения остаются в силе, т. е. неизменны относительные цены товаров и факторов производства, а также технология, то увеличение предложения капитала с необходимостью приведет к тому, что в экономике в целом повысится удельный вес относительно капитало-интенсивного производства, поскольку лишь при этом условии сможет быть сохранена технология в обеих отраслях. Кроме того, произойдет также перераспределение фактора производства «труд» из относительно трудоинтенсивных в относительно капитало-интенсивные сектора (отрасли), так как иначе дополнительный капитал не сможет соединиться с трудом в постоянной технологической пропорции. Наконец, по той же причине произойдет вторичный приток капитала в относительно капитало-интенсивную отрасль из относительно трудоинтенсивной. Следовательно, в конечном счете, будет наблюдаться не только снижение удельного веса относительно трудоинтенсивного товара в стоимостном объеме общественного производства, но и абсолютное сокращение его выпуска на фоне абсолютного увеличения выпуска относительно капитало-интенсивного товара.

Предположим теперь, что рассматриваемая нами национальная экономика имеет международную специализацию на относительно капитало-интенсивном товаре. Что произойдет с ее торговым балансом в случае роста предложения капитала? Существенное увеличение выпуска теми отраслями, продукция которых служит преимущественным предметом экспорта, приведет, очевидно, к увеличению экспортных потоков. В то же время абсолютное снижение выпуска отраслями, производящими продукцию, аналогичную товарной номенклатуре импорта, приведет к снижению импорто-замещения и, как следствие, к росту также и импортных потоков. Конкретное соотношение изменений в экспорте и импорте зависит, таким образом, от динамики предложения факторов производства в национальной экономике и вызванного этой динамикой перераспределения факторов между отраслями.

Логику рассмотренной нами ситуации легко распространить на обратный случай роста предложения фактора, интенсивнее используемого в производстве товаров тех отраслей, продукция которых служит преимущественным предметом импорта, а также на смешанные случаи одновременного (равного или неодинакового) роста предложения обоих факторов производства.

Современные теории торговли. Итак, базисное объяснение динамики и структуры, международных товаро-потоков теория внешней торговли видит в динамике предложения факторов производства в национальной экономике. Соответственно колебания конъюнктуры мирового рынка рассматриваются как случайные возмущения. Понятно, что в чистом виде подобного рода модели не объясняют многих наблюдаемых пертурбаций мировой торговли. Существенные поправки в нее вносят случайные колебания спроса, меры защиты внутреннего мира, сегментация мировой экономики на региональные интеграционные объединения и иные обстоятельства. Часть фактов, не находящих прямого истолкования в терминах «чистой» теории, заставляют экономическую мысль совершенствовать эту теорию, не затрагивая ее концептуального ядра. Часть фактов, однако, не может быть интерпретирована в рамках факторной теории ни при каких ее видоизменениях. Это требует, следовательно, появления не новых модификаций базовой теории, а принципиально новых теорий международных экономических отношений. Новые подходы в этой области предлагаются, по крайней мере, начиная с 60Х гг. XX в., однако законченное развитие они получают в 80х гг. в работах американского экономиста П. Кругмана, а также целого ряда североамериканских, западноевропейских и израильских исследователей.

Этот круг идей известен под общим наименованием теории торговли  между промышленно развитыми странами, или теории внутри отрасли, вой торговли. Их отправным моментом является тот факт, что взаимная торговля между индустриальными странами, как можно предположить, не связана с различиями в «наделенности» этих стран факторами производства. Дело в том, что торговля между индустриальными странами носит преимущественно (на 70% и более) внутриотраслевой характер, а значит, не может быть объяснена в терминах факторной теории. Если строго придерживаться этой последней, то сам факт взаимной торговли между промышленно развитыми странами вообще должен рассматриваться как «незаконный», поскольку роль сравнительных преимуществ, а значит, и торговля в целом между ними должны были бы затухать по мере сближения национальных векторов относительной скудости и относительной избыточности производственных факторов.

Этот вывод сохраняется и при большей дифференциации факторов, т. е. при выделении наряду с «капиталом» и «трудом» самостоятельных факторов «научно-технического прогресса» и «высококвалифицированного труда». А между тем на практике мы видим, что чем более продвинутыми в техническом отношении являются товары, обращающиеся в международной торговле, тем больше их потоки замкнуты между индустриальными странами и тем в большей степени торговля имеет внутриотраслевой характер.

Какую же интерпретацию предлагает этому феномену, теория внутриотраслевой торговли? Предположим, что существуют две национальные экономики, в каждой из которых имеется всего одна отрасль. «Отрасль» в данном случае, как и раньше, мы определим через технологию, т. е. будем понимать под отраслью производство товаров с одинаковым технологическим коэффициентом.

Также предположим, что в обеих экономиках одинаковые относительные цены труда и капитала  двух производственных факторов. Очевидно, что каждая отрасль может производить достаточно широкую номенклатуру продуктов, изготовление которых требует одной и той же технологии (как она понимается выше). При этом некоторые или многие из этих продуктов требуют более широкого рынка сбыта, превышающего по емкости внутренний рынок данной страны, чтобы реализовать экономию на масштабе производства. Следовательно, кроме того определения выигрыша от открытости национальной экономики, которое мы сформулировали в конце первого параграфа этой главы, существует, по крайней мере, еще один вид потенциального выигрыша.

Он равен издержкам на производство потенциальной экспортной продукции в условиях закрытой экономики за вычетом оптимальных издержек на производство этой продукции, т. е. на производство ее в таком объеме, при котором, благодаря участию национальной экономики в международной торговле, полностью реализуется экономия на масштабе. Следовательно, становится возможной преимущественно внутриотраслевая торговля в условиях одинаковой «наделенности» торгующих стран факторами производства.           

Проблема того, какие именно виды технологически возможной продукции окажутся предметами чистого экспорта, в одних моделях выносится за рамки анализа, так что их отбор принимается за случайный. В других, сравнительно более сложных моделях, требующих более тонкого математического анализа (в частности, применения аппарата матричной алгебры), доказывается, что будет иметь место международная внутриотраслевая специализация на тех видах продукции, в производстве которых данная экономика является научно-техническим лидером. При этом «вклад» научно-технического прогресса определяется не в терминах количественного соотношения агрегированных факторов производства, а формально более изощренным способом, требующим принятия целого ряда вспомогательных предположений и допущений.

Теория международного движения факторов производства (мобильности капитала). Основы теории международных финансов

До сих пор мы вели речь о механизме внешней торговли товарами, подразумевая по умолчанию, что отсутствует международная миграция факторов производства — в первую очередь капитала.

Международное движение капитала. Предположим теперь, что ограничения мобильности капитала устранены. В этом случае он будет перемещаться из той национальной экономики, в которой он является относительно избыточным, а его цена, равная его предельной эффективности, ниже, в ту национальную экономику, где он является относительно скудным фактором производства, а его цена, равная предельной производительности, выше. В результате с течением времени будет происходить одновременно относительное и абсолютное выравнивание цен производственных факторов. Так, в экономике, в которой капитал был относительно избыточным, его «избыточность» будет снижаться, а предельная эффективность — возрастать, а значит, относительные цены двух факторов — сравнительно более избыточного капитала и сравнительно более избыточного труда — будут постепенно сближаться. В то же время будет происходить абсолютное выравнивание факторной эффективности (и соответственно цены) капитала в обеих экономиках.

Необходимо отметить, что аналогичным образом на динамику фактора производства «капитал» воздействует согласно теории Гекшера — Улина и сама внешняя торговля. Действительно, повышение спроса на товары, в которых преимущественно воплощен относительно избыточный фактор производства (в нашем случае это капитал), приводит к тому, что капитал становится сравнительно более «скудным». Параллельное снижение спроса на товар отечественного производства, в котором воплощен относительно скудный фактор, и замещение этих товаров импортом ведут к тому, что этот фактор производства становится сравнительно более избыточным. Следовательно, уровни их предельной производительности сближаются, т. е. происходит относительное выравнивание факторных цен.

Несложно показать, что будет происходить также и абсолютное выравнивание факторных эффективностей (соответственно цен). А значит, мобильность факторов производства и внешняя торговля оказываются взаимно заменимыми.

Постепенной эрозии подвергаются одновременно стимулы торговли и движения финансовых ресурсов. Более того, чем шире торговля, тем, в нашем случае, меньше остается стимулов для миграции капитала, и наоборот. Наступает своего рода «тепловая смерть», энтропия международных экономических отношений.

Взаимосвязь потоков капитала и товаров. Опыт показывает, однако, что этот вывод неверен. Ошибочна ли базовая теория? Научное сообщество выработало идеи, благодаря которым удалось точнее определить рамки теории, ее внутренние ограничители, не отвергая теорию в целом. В частности, еще в 1985 г. канадский и шведский экономисты Джеймс Маркузен и Ларе Свенссон показали, что возможен механизм, в котором движение капитала и товара взаимно дополнительны. Это происходит в случае технологического лидерства, о котором мы говорили выше (это тот случай, который рассматривается как центральный в теориях внутриотраслевой торговли или торговли между индустриальными странами).

Итак, мы имеем теперь общее представление о том, каков механизм, управляющий финансовыми потоками в мировой экономике. Если перевести абстрактную теорию на язык статистики, то наиболее близким эквивалентом капитала как производственного фактора оказываются прямые иностранные капиталовложения, следующие за изменениями предельной эффективности капитала. Перемещение финансовых ресурсов этого рода, которые выполняют функцию перераспределения производительного капитала между индустриальными странами (регионами) и теснее всего связаны с реальным сектором экономики.

Одним из важнейших механизмов модернизации является тем самым создание инвестиционного климата, привлекательного для международных инвесторов.

Мы видим, что на практике они способны вызывать изменение объема валовых инвестиций в национальной (региональной) экономике на 2—5%, что составляет весьма немалую величину для промышленно развитых стран. И, тем не менее, финансовые потоки этого рода относительно очень невелики. Так, в середине 90х гг. отток прямых инвестиций из развитых стран был в 10—20 раз меньше однонаправленного с ним финансового потока, порожденного импортом этих стран. Поэтому при всей теоретической значимости той части международных финансов, которая связана с перемещением и эффективным распределением производительного капитала, практически важнее международная динамика финансовых ресурсов, замкнутых рамками денежно-финансовых рынков.

Потоки финансовых ресурсов первого рода связаны с динамикой эффективности капитала как производственного фактора. Потоки финансовых ресурсов второго рода — это потоки чисто финансовые, т. е. связанные с динамикой относительной эффективности различных финансовых инструментов.

В международной финансовой статистике их представляют, в частности, портфельные инвестиции, хотя эти две категории далеко не покрывают друг друга. Финансовые потоки первого и второго рода мало различаются между собой с технико-бухгалтерской точки зрения, однако их принципиально разная природа отчетливо проявляется в том, что их динамика встроена в различные системы функциональных связей с параметрами финансового рынка национальной экономики, а также в том, что они подчиняются неодинаковым стимулам.

На первый взгляд характеристики рынка, сгруппированные во втором и третьем столбцах, почти одинаковы. На деле между ними имеется очень существенная разница.

Так, «производительный» капитал приливает в страну в том Случае, когда в национальной экономике происходят фундаментальные изменения, источник которых находится вне финансового рынка, и его прилив происходит параллельно с повышением процентных ставок и снижением реальных денежных остатков (что является признаком оживления инвестиций). «Чисто» финансовый капитал приливает в национальную экономику под воздействием специфических финансовых причин (изменений конъюнктуры финансового рынка).

Его прилив происходит на фоне удешевления кредита (этот феномен сам отчасти вызывается ростом предложения денег вследствие прилива финансовых ресурсов извне) и увеличения реальных денежных остатков. В первом случае финансовый поток приведет с наибольшей вероятностью к росту реального дохода экономических агентов. Во втором случае наиболее вероятно развитие инфляционной ситуации.

В стандартном теоретическом аппарате, с помощью которого обычно анализируется международный финансовый механизм, можно условно выделить два слоя идей, или два концептуальных уровня.

Принцип арбитража. На первом концептуальном уровне принцип действия международного финансового механизма основывается на арбитраже, или сопоставлении доходности двух финансовых инструментов одного вида и одной срочности, деноминированных в разных валютах или обращающихся на разных национальных рынках. Арбитраж как ведущее звено механизма международных финансов обеспечивает непрерывное выравнивание доходности, так что, предположив отсутствие ограничений на миграцию капитала, мы получаем абсолютно однородный мировой финансовый рынок, на котором однородные инструменты являются совершенными субститутами.

Предполагается, что финансовые потоки второго рода подчиняются объективному критерию выравнивания доходности, т. е. критерию достижения: номинального, или непокрытого, незастрахованного равенства нормы процента; реального равенства нормы процента либо номинального покрытого, или застрахованного от рисков, равенства нормы процента. В первом случае процентные ставки — просто номинальные ставки доходности на однородные финансовые инструменты, во втором случае это уже реальные ставки доходности, т. е. рассчитанные с учетом инфляции, а в третьем — наиболее реалистическом — случае выравниванию подлежат «защищенные» нормы доходности.

Поясним, что здесь имеется в виду. Приобретая данный финансовый инструмент, международный инвестор рассчитывает на определенную прибыль к оговоренному сроку. Прибыль эта будет получена им в той валюте, в которой деноминирован финансовый инструмент (скажем, государственная облигация Российской Федерации, такая как ГКО).

Чтобы застраховать себя от неожиданных колебаний курса, инвестор приобретет одновременно с облигацией контракт на форвардном рынке, дающий право при наступлении срока, совпадающего со сроком погашения облигации, продать ожидаемую выручку в местной валюте (например, в российских рублях) и купить соответствующую сумму, иностранной валюты (например, долларов США) по курсу, который существует на форвардном рынке на момент покупки форвардного контракта.

Этот курс отличается от спот курса (т. е. курса с немедленной поставкой валюты) на величину премии, которая зависит от прогнозных оценок рынка. Такая премия представляет собой скидку с прибыли, которую инвестор соглашается, уплатит ради страхования  от будущих рисков. Инвестор может также приобрести контракт с опционом, т. е. такой контракт, который дает покупателю право отказаться от сделки, если он сочтет, что курс оказался столь же или более благоприятным для него, чем он рассчитывал. Опцион, т. е. цена права будущего выбора исполнить или не исполнить форвардный контракт, также оплачивается в форме скидки с курса немедленной поставки. Возможно форвардно-опционное страхование (хеджирование) не только от колебаний валютного курса, но и от колебаний доходности, а также от других финансовых и иных рисков.

Принцип оптимизации портфеля инвестиций. Финансовый механизм международного арбитража, т. е. выравнивания доходности однородных инструментов, признается на первом концептуальном уровне теории международных финансов ведущим механизмом, который управляет международными финансовыми потоками. Существует, однако, и второй, более глубокий концептуальный уровень теории международного финансового механизма. На этом уровне предполагается, что основным звеном механизма международных финансов служит не арбитраж между однородными финансовыми инструментами, а оптимизация портфеля международного инвестора. Этот подход базируется на идеях, выдвинутых еще в 50е гг. прошлого столетия американским исследователем нобелевским лауреатом Гарри Марковичем, а также на модели формирования цен капитальных активов, предложенной в середине 60х гг. американскими экономистами — нобелевским лауреатом Уильямом Шарпом и Джоном Линтнером. Центральная идея этого подхода состоит в следующем. Пусть имеются финансовые инструменты двух видов (к примеру, акции, выпущенные двумя независимыми эмитентами). Инвестору известны траектории доходности обоих инструментов на протяжении определенного базисного периода, на основании которого он делает оценку их ожидаемой доходности и риска в прогнозном периоде.

Идеальным типом финансового рынка является так называемый информационно эффективный рынок. На нем обеспечиваются интересы инвестора с наибольшей полнотой и с наименьшими издержками. Существуют три определения информационно эффективного рынка. Согласно слабому определению, это рынок, на котором наблюдаемые цены (котировки) содержат полную информацию о прошлых котировках. Понятно, что поведение цен на таком рынке описывается в терминах марковского процесса первого порядка — иначе говоря, зная текущую цену и параметры случайного (нормального) процесса, которому подчиняются приросты этой цены, мы знаем вероятности всех возможных в будущем периоде значений цены. В этом случае приросты цен следуют так называемому винеровскому процессу, т. е. броуновскому движению.

Согласно среднему определению текущие цены, помимо информации о всех предшествующих значениях этих цен, отражают также всю полноту публично доступной информации. Согласно сильному определению наблюдаемые цены содержат всю информацию о своих прежних значениях, всю полноту публичной информации, а также вообще всю информацию, способную повлиять на динамику цен. Иными словами, сильная формулировка рынка, эффективного в информационном отношении, требует прозрачности и на макроэкономическом уровне, и на микроуровне (от эмитентов до брокеров, управляющих компаний и иных профессиональных участников финансового рынка). Именно в этом случае наилучшим образом обеспечиваются интересы инвесторов, и именно информационная эффективность рынка служит стратегической целью регуляторов рынка США или ФКЦБ и пришедшее ей на смену в марте 2004 г. Федеральное агентство в России).

Выполнение этого уравнения требует соблюдения целого ряда предпосылок. Прикладные исследования, в том числе исследования российского рынка акций после кризиса 1998 г., показывают, что на развивающемся фондовом рынке основное уравнение. Сами отношении ценных бумаг, выпущенных эмитентами — резидентами данного рынка и котирующихся на нем, выполняется лучше в том случае, когда в роли рыночной корзины и без рискового актива выступают индекс американского фондового рынка и доходность по американским государственным бумагам, а не соответствующие национальные переменные. Это означает, что участники развивающегося рынка принимают инвестиционные решения исходя из информации, поступающей с мирового рынка, в большей мере, нежели из данной национальной экономики.

Международные финансовые потоки управляются рациональным поведением всей массы инвесторов на финансовом рынке. Эти инвесторы одновременно решают двуединую задачу — задачу максимизации ожидаемой доходности и задачу минимизации ожидаемого риска своего портфеля. Для этого инвесторы постоянно корректируют структуру портфелей, вызывая колебания спроса и предложения отдельных финансовых инструментов. В целом, подчеркнем еще раз, именно этот механизм — механизм оптимизации агрегированного инвестиционного портфеля массовым (совокупным) рационально действующим инвестором — лежит в основе движения финансовых потоков второго рода на мировом рынке. В случае кризисного обострения ситуации на рынке объемы перегруппировываемых средств, в том числе потоки финансовых ресурсов, выводимых с одного национального (регионального) рынка на другой, могут быть очень значительными, вызывая крах целого ряда финансовых рынков, как это имело место в странах Юго-Восточной Азии в 1997 г., что повлекло за собой неблагоприятные последствия для финансовых рынков большинства стран мира, включая и Россию.

В научной литературе по проблемам международных финансов существуют исследования, показывающие, что синхронизация динамики доходности на молодых финансовых рынках и на мировом рынке происходит уже через несколько лет после начала политики финансовой открытости. В этот момент международные инвесторы резко утрачивают интерес к финансовым инструментам молодых рынков, поскольку эти инструменты больше не могут справляться с ролью эффективных нейтрализаторов портфельных рисков. В этот момент обнаруживается до тех пор скрытый перегрев молодых рынков, приток финансовых ресурсов на них обнаруживает свою искусственность, а валютный курс — свою завышенность по отношению к ведущим мировым валютам. Финансовый кризис оказывается тогда лишь вопросом времени, как это и происходило, начиная с рубежа 90х гг. с целым рядом молодых рынков Азии и Латинской Америки.

Рациональный международный инвестор не всегда заинтересован во взаимной открытости национальных финансовых рынков, поскольку риск, заложенный в динамике доходности обращающихся на них инструментов, остается весьма высоким, и в этих условиях достаточно быстрая синхронизация динамики доходности, которая довольно скоро стала бы I неизбежным следствием открытости финансовых рынков, сделала бы национальные инструменты в большинстве своем непривлекательными для международных инвесторов из других стран СНГ. Иначе говоря, ускоренная формальная интеграция финансовых рынков в определенной ситуации не ускоряет, а замедляет их фактическую интеграцию.

Теория международной экономической интеграции. Критерий оптимальности внешнеэкономической стратегии интегрированной (открытой) экономики

Теорию экономической интеграции разрабатывали в 50—70е гг. многие исследователи, среди которых наибольший вклад внесли нобелевский лауреат голландский экономист Ян Тинберген, британский экономист Дж. Мид, исследователь венгерского происхождения Б. Балашша, французский экономист М. Аллэ и некоторые другие авторы.

Интеграция — это выравнивание условий для экономической деятельности субъектов рынка вне зависимости от того, резидентами какого из двух или более государств, объединенных в интеграционную группировку, они являются. В более широком смысле интеграция — это «устранение искусственных преград экономической деятельности и целенаправленное внедрение элементов согласованной или единой экономической политики»

Формы интеграции. Интеграция включает в себя целостную систему форм. К основным формам торговой интеграции относятся зона свободной торговли, предполагающая снятие таможенных барьеров на пути взаимной торговли, и таможенный союз, предполагающий введение единого для всех стран участниц таможенного тарифа по отношению к третьим странам.

Валютно-финансовая интеграция включает в себя снятие ограничений на перемещение капиталов внутри группировки, единую политику валютного курса в отношении валют третьих стран, систему фиксированных взаимных валютных курсов, а впоследствии единую денежную систему с единым эмиссионным (центральным) банком и едиными ориентирами денежно-кредитной политики.

Наконец, единое экономическое пространство означает устранение нетарифных ограничений во взаимной торговле товарами и услугами, полную свободу перелива финансовых ресурсов (фактора производства «капитал») и максимальную свободу миграции рабочей силы (фактора «труд»). Высшая форма интеграции предполагает единую |финансовую и иную макроэкономическую, а также социальную политику, в конечном счете, она требует и продвинутой формы политической интеграции.

В настоящее время в мире насчитывается более 30 интеграционных группировок. Далеко не все они прошли полную иерархию форм интеграции, не все из них ставят перед собой такую цель. Наиболее полная форма интеграции существует в Европейском союзе. С 1993 г. страны ЕС живут в едином экономическом пространстве, а в 1999—2002 гг. произошел их переход к валютному союзу с единой денежной единицей и единым центральным банком. В мае 1998 г. Совет глав государств и правительств стран ЕС на основании рекомендации исполнительного органа Европейского союза — Европейской комиссии — постановил, что денежно-кредитным и валютным критериям сближения финансовой политики (таким, как величина бюджетного дефицита и государственного долга, устойчивость национальной валюты, а также либеральное финансовое законодательство, предусматривающее независимую политику, цен, трального банка) соответствуют Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Германия, Франция, Испания, Португалия, Австрия, Ирландия, Дания и Финляндия. Именно эти страны оказались первыми членами валютного союза ЕС, они ввели с 1 января 1999 г. фиксированный взаимный курс национальных валют и перешли в безналичных расчетах к использованию общей денежной единицы — евро, эмитируемой Европейским центральным банком во Франкфуртена Майне. С 1 января 2002 г. евро присутствует и в наличном обращении, а с 1 июля 2002 г. новая валюта полностью заменила национальные валюты стран. Установление валютного союза означает, что на охватываемом им сегменте единого экономического пространства существует максимально тесная форма интеграции — экономический союз.

История европейской интеграции имеет длительную историю. Уже после войны, в 1948 г. Бельгия, Нидерланды и Люксембург создали общий рынок, т. е. зону свободной торговли с частичным устранением нетарифных барьеров, для промышленных товаров. В 1951 г. в Западной Европе было учреждено Европейское объединение угля и стали — общий рынок для отдельных товаров, позволивший теснее привязать друг к другу бывших военных противников. С 1957 г. началась история Европейского экономического сообщества, непосредственным продолжением которого и явился Европейский союз. По мере расширения ЕС он вобрал в себя почти все страны — члены Европейской ассоциации свободной торговли — другой европейской интеграционной группировки, в которую ныне входят лишь некоторые периферийные государства.

В других регионах история международной экономической интеграции намного беднее, чем в Европе. Относительно успешными следует признать лишь Североамериканскую ассоциацию свободной торговли (НАФТА), возникшую в 1988 г. как объединение США и Канады, а затем включившую в себя и Мексику, а также МЕРКОСУР — зону свободной торговли, объединяющую ряд стран Южной Америки. В целом экономическая интеграция требует высокой взаимозависимости стран участниц, а также — что намного важнее — готовности их к открытию национальной экономики. Выбор в пользу интеграции эквивалентен поэтому, как подчеркивал еще Ян Тинберген, выбору строго определенных, преимущественно либеральных, приоритетов макроэкономической политики. Невозможна «интеграция вообще», возможна лишь интеграция как способ достижения строго определенных целей, набор которых не может быть произвольным. В дальнейшем, говоря об интеграции, мы будем по умолчанию подразумевать наиболее полный и успешный опыт экономической интеграции — западноевропейскую интеграцию.

Интеграция торговли. Остановимся вначале на торговой интеграции. Эта норма интеграции может рассматриваться как универсальная, поскольку с точки зрения общей теории нет принципиальной разницы между товарами, услугами и финансовыми продуктами.

Природа цены финансовых инструментов иная, чем обычных товаров, однако эффективность интеграции, измеренная в терминах выигрыша потребителя, не имеет различий, применяется ли она к товарам или финансовым инструментам. Поэтому до известного момента мы вправе говорить об интеграции рынков, не уточняя, идет ли речь о «конвенциональных» товарах или о товарах особого рода — финансовых продуктах (финансовых инструментах и услугах).

Если проанализировать последствия интеграции на примере интеграции товарных рынков, то можно заметить, что таможенный союз далеко не всегда приводит к положительному сальдо торгового баланса, а значит, к увеличению финансовых потоков, поступающих в национальную экономику.

Сказанное о таможенном союзе применимо, с очевидными оговорками, к другим формам торговой интеграции. Мы говорим о таможенном союзе, а не, к примеру, о зоне свободной торговли, поскольку таможенный союз представляет собой наиболее простую ситуацию, на примере которой проще выявить эффекты интеграции рынков в целом.

Мы видим, что не для всех стран союза и не всегда интеграция оказывается благом. Следовательно, их участие в таможенном союзе объясняется каким-то иным выигрышем, который может быть оценен аналитически и который не вытекает очевидным образом из внешнеторговой статистики. Чтобы понять, в чем состоит побудительный мотив участия национальной экономики в интернациональном процессе.

Производительский избыток, т. е. взвешенная по объему продукта разница между фактической рыночной ценой и той ценой, которую производители продукта могли бы получать при существующих кривых спроса и предложения, уменьшается на величину. Однако при этом потребительский избыток, т. е. взвешенная по объему продукта разница между фактической рыночной ценой и той ценой, которую потребители продукта готовы были бы платить при существующих кривых спроса и предложения, возрастает на величину.

Картина усложняется, когда к эффекту мы добавляем эффект переориентации торговых потоков. Предположим, что до вступления страны в таможенный союз она импортировала известное количество определенного продукта из третьих стран, т. е. из-за пределов будущего таможенного союза, поскольку цена мирового рынка с учетом тарифа была ниже региональной цены аналогичного товара с учетом тарифа. После снятия тарифного барьера внутри региона поток товара с мирового рынка заменяется потоком аналогичного товара из стран региона, даже если издержки его производства (без учета тарифа) в регионе выше, чем в мире. В этих условиях потребители в национальной экономике получают относительный выигрыш. Чистый выигрыш от эффекта переориентации торговли равен этому выигрышу потребителей минус потери бюджета вследствие отмены ввозных пошлин на данный товар в рамках таможенного союза. Выигрыш от участия страны в таможенном союзе состоит, таким образом, из чистого выигрыша от «торговле порождающего» эффекта и чистого выигрыша от эффекта переориентации торговли. Однако это лишь прямой выигрыш. Заметную роль играют косвенные формы выигрыша от интеграции.

Это:

Во-первых, демонополизация поставщиков, что позволяет снизить издержки производства, а значит, увеличить его объем без дополнительного вложения ресурсов.

Во-вторых, усиление конкурентной борьбы среди производителей, что ведет к более полному воплощению достижений НТП в технологиях и продукции.

В-третьих, рационализация распределения ресурсов, что позволяет создать новые рабочие места. Так, на этапе становления экономического союза после вступления в силу Маастрихтского договора, в ЕС благодаря этому фактору было создано от 300 тыс. до 900 тыс. рабочих мест.

В-четвертых, улучшение структуры и расширение ассортимента потребляемых благ, что позволяет повысить их общую полезность (этот косвенный выигрыш не поддается непосредственному количественному измерению). Принципиальную роль играет в интеграции наличие конкурентной среды. При отсутствии эффективной конкуренции абсолютно идентичные механизмы интеграции ведут к прямо противоположным результатам.

Предположим, что в рамках региона, в котором расположено несколько независимых стран, существует высокомонополизированная структура п1роизводИтелей основных или большинства составляющих материальных издержек производства (т. е. не только сырья, но и машиностроительной продукции). Если в таком регионе создается таможенный союз, то на его внутреннем рынке такие производители — монополисты или квази-монополисты закономерно будут придерживаться стратегии ценовой дискриминации. Это понятие, введенное в работах выдающихся британских экономистов Артура Пигу и Джоан Робинсон, означает стратегию поведения производителя, заинтересованного в разделении рынка своего сбыта на сегменты, в пределах одного или нескольких из которых он мог бы сокращать физический объем производства и повышать цену, параллельно придерживаясь нормальной конкурентной поведенческой стратегии в пределах других сегментов рынка, над которыми он не мог бы добиться монопольного контроля. Создание таможенного союза в условиях отсутствия конкурентной среды служит механизмом именно такой сегментации рынка.

Экономика СНГ унаследовала высокомонополизированную структуру производства, причем эта особенность постсоветской экономики не только не изгладилась, но во многих случаях усилилась в годы системной трансформации. В этой ситуации производители ведут себя взаимоисключающим образом, выступая в качестве экспортеров в рамках Содружества и на мировом рынке. В первом случае, как показано на рисунке (кривые отражают эконометрическую модель, построенную по 28 товарно-отраслевым позициям российского экспорта), производители свертывают физический объем поставок при одновременном повышении цен. Во втором случае они ведут себя «нормально», т. е. наращивают объем поставок вслед за ростом цен на соответствующие товары. В этих условиях единая таможенная граница и общий тариф служат увеличению производительского избытка и снижению потребительского избытка, т. е. с точки зрения стандартной модели интеграции, в конечном счете, приводят к снижению эффективности использования ресурсов общества, а значит, к чистому проигрышу экономики стран участниц. Не случайно интеграционные усилия особенно активизировались в СНГ в 1996 г., когда средние цены большинства товаров в экспорте внутри Содружества превысили мировой уровень.

Подчеркнем еще раз, что формы интеграции не являются самодовлеющими, они имеют смысл только в роли носителей определенной макроэкономической политики, системы приоритетов, идеологии.

Финансовая интеграция. Финансовую интеграцию мы проанализировали в существенной части выше, говоря о механизме международных финансов. В теории интеграции аппарат анализа интеграции финансовых рынков в основном совпадает с аппаратом анализа того механизма, который управляет движением финансовых потоков первого рода (в принятой выше терминологии). В той мере, в какой аппарат теории финансовой интеграции не совпадает с этим теоретическим аппаратом, финансовая интеграция анализируется в терминах интеграции рынков, т. е. так, как это было сделано для случая торговой интеграции, но с учетом того, что под «продуктом» или «товаром» теперь понимается финансовый продукт и финансовый инструмент. Все идеи о стимулировании конкуренции, снижении издержек для потребителей и пр., развитые ранее в этом параграфе применительно к интеграции товарных рынков, могут быть экстраполированы и на рынок финансовых продуктов.

Отличия касаются ряда моментов денежно-кредитной и валютной политики. Так, например, функцию таможенного тарифа в финансовой сфере выполняет валютный курс. В настоящей главе, однако, перед нами не стоит задача специального анализа валютно-финансовых вопросов. Ограничимся поэтому следующим моментом. Валютно-финансовая интеграция, помимо целей создания максимально конкурентного рынка финансовых продуктов, предоставления равных условий работы резидентам своей страны и стран — партнеров по интеграционной группировке и иных целей, общих с другими формами интеграции, а также наряду со специальными целями, такими как устранение рисков, связанных с колебаниями валютного курса, имеет центральную специфическую цель — объединение денежных систем, единую денежно-кредитную политику, единый центральный (эмиссионный) банк.

Эта особенность принципиально отличает валютно-финансовую интеграцию от прочих форм интеграции, поскольку лишь денежно-финансовая сфера обладает собственным единым носителем, или субъектом, — центральным банком (и, шире, совокупностью институтов, объединяемых под общим наименованием «денежных властей»). Поэтому финансовая интеграция — это в первую очередь интеграция политики, хотя внешним образом она выступает в привычной интеграционной оболочке — в форме интеграции рынков. Реальная финансовая интеграция оказывается формой проведения строго определенной денежно-кредитной и финансовой политики. Ее отличают следующие особенности: стабильность валюты и цен, сдерживание инфляции; минимизация государственного долга, стремление к бездефицитному государственному бюджету; жесткое ограничение государственных заимствований у центрального банка и у банковской системы в целом; управление не только такими параметрами, как ставка ссудного процента, но и. финансовыми потоками, а также денежными агрегатами.

Международная финансовая интеграция нередко представляется как неизбежное генеральное направление истории, на котором экономика получает беспрецедентные преимущества. В действительности, однако, такая оценка обусловлена в значительной мере политическим и идеологическим контекстом, сложившимся вокруг европейской валютной интеграции. Со специальной финансовой точки зрения выигрыш вследствие валютной интеграции не столь однозначен.

И микро, и макроэкономический эффект валютного союза, т. е. перехода на общую денежную единицу с единым эмиссионным центром (или, в более мягкой форме, жесткой фиксации колебаний взаимных обменных курсов с последующим полным устранением их взаимной подвижности), связывается главным образом со снижением неопределенности ожидаемых финансовых потоков, т. е. валютной выручки, пересчитанной в национальную валюту. Выигрыш от устранения издержек обмена (банковских комиссионных) играет подчиненную роль, хотя нередко именно этот эффект, как наиболее яркий в пропагандистском отношении, неправомерно выдвигается на передний план.

Следовательно, если вероятность отклонений валютного курса от среднего (ожидаемого, или равновесного) значения распределена симметрично, т. е. вероятность превышения равна вероятности занижения, то фирма в среднем выигрывает в условиях колебаний курса по сравнению с ситуацией валютного союза. А значит, выигрыш от валютного союза (или от более мягких форм валютно-финансовой интеграции) требует целого ряда особых предпосылок, важнейшая из которых — форма функции полезности, вмененная фирме. Иными словами, фирма должна быть жестко наказанным — уклоняющейся от риска. Уже нейтральные в отношении риска участники рынка, не говоря о субъектах, склонных к риску, едва ли проголосуют за полную валютную интеграцию.

Устранение (снижение) неопределенности равносильно удешевлению финансовых продуктов, снижению ставки заимствования на рынке ссудного капитала. На практике с началом перехода европейских стран к финансово-экономическому союзу после 1992—1993 гг. цена привлечения финансовых ресурсов заметно снизилась, упала доходность облигаций.

На макроэкономическом уровне преимущества от валютно-финансовой интеграции представляются более несомненными, чем на микроуровне.

Между тем и здесь необходимо учитывать, по меньшей мере, два существенных обстоятельства:

Во-первых, снижение номинальной процентной ставки в ряде случаев приводит к снижению инвестиционной активности и тем самым к нейтрализации преимуществ, полученных от валютного союза.

Во-вторых, что важнее, выводы и за, и против интеграции критически зависят от принятой системы воззрений на экономику.

Наиболее существенный эффект валютно-финансовой интеграции заключается в том, что она способна служить автономным, с более высокой «степенью защиты», механизмом проведения либерально ориентированной денежно-финансовой политики. Валютная интеграция выступает логическим завершением процесса придания большей независимости центральному банку, что, в конечном счете, служит стабильности валюты как ведущему приоритету денежной политики. Финансовая интеграция резко сокращает возможности государств участников прибегать к смягчению бюджетных ограничений для экономики в целом и к политике дефицитов государственного бюджета в частности. Поэтому в странах Европейского союза валютно-финансовая интеграция нередко оказывается под огнем критики со стороны профсоюзов и иных социальных институтов. Интеграция нужна обществу не столько сама по себе, как таковая, сколько в качестве проводника сравнительно более цельной либеральной экономической политики. Валютная интеграция родилась во многом из-за множества характерных примеров приведем только один. После смены правого правительства Г. Коля кабинетом Г. Шредера в Германии зазвучали призывы, сразу же нашедшие отклик в ряде других европейских стран, к смягчению кредитно-денежной политики. Реакция президента Европейского центрального банка В. Дуйзенберга последовала незамедлительно. «ЕЦБ — это сильный институт, и свои решения мы будем принимать сами»,— заявил Дуйзенберг, отрицательного опыта инфляционных 70х и стала осуществимой благодаря высокому уровню благосостояния западноевропейских стран, что позволило им ужесточить финансовую политику, но что одновременно делает сомнительной перспективу интеграции стран с экономикой переходного типа.

Предположим теперь, что данная национальная экономика вступила в таможенный союз и открыла свои внутренние рынки товаров и услуг странам — партнерам по союзу (взаимоотношения с третьими странами оставим в данном случае за скобками). Теория международной интеграции говорит о том, что в этих условиях национальная экономическая политика будет оптимальной и ее будет проще согласовывать с партнерами по интеграции, если она будет основываться на нескольких фундаментальных приоритетах.

Их обобщенно можно сформулировать так: открытая национальная экономика приближается к состоянию оптимальности постольку, поскольку в ней одновременно достигается внутреннее и внешнее равновесие. Показателем внутреннего равновесия служит полная занятость; характеристика внешнего равновесия — нулевое сальдо текущих статей платежного баланса.

Основные механизмы валютного курса. Выше, говоря о международной финансовой интеграции, а также о принципах оптимальной политики для открытой экономики в мировом хозяйстве — политики внутреннего и внешнего равновесия, мы упоминали валютный курс. Теперь необходимо кратко остановиться на том, чем определяется эмпирически наблюдаемый — номинальный — обменный курс национальных и/или региональных валют.

Исторически первичным механизмом является механизм, связывающий поведение номинального валютного курса с динамикой цен в реальном секторе экономики, а точнее, на рынке товаров и услуг. Это механизм паритета покупательной способности. В той мере, в какой этот механизм действует на валютном рынке, номинальный обменный курс, выраженный количеством валюты.

Как бы ни записывалось основное уравнение механизма паритета покупательной способности, его главный вывод одинаков — прирост валютного курса равен разности приростов дефляторов в двух странах (регионах). Или, в более строгой формальной записи для логарифмов.

Если финансовые рынки, включая валютный рынок, находятся в состоянии равновесия, а значит, изменения цен на них определяются рациональными ожиданиями массы участников, то справедливо регрессионное уравнение номинального валютного курса. Напомним, что рациональные ожидания рынка основаны на законе больших чисел, который гласит, что, как бы ни были распределены (в математико-статистическом смысле) индивидуальные решения отдельных элементов системы — участников высоколиквидного массового рынка, результирующая этих решений (а, следовательно, изменение цены) окажется нормально распределенной случайной величиной. К изменениям цен может, поэтому быть эффективно применен инструментарий регрессионного анализа.

Отклонение коэффициента линейной регрессии от единицы обусловливается, в общем случае, недостаточной представительностью корзины цен, по которым высчитывается сводный показатель их уровня — дефлятор. Как правило, достаточно представительной считается корзина дефлятора ВВП, однако понятно, что многое зависит от дифференцированности товарного состава и своевременности пересмотра избранного базисного набора удельных весов отдельных позиций в корзине. Иногда дефлятор ВВП заменяют дефлятором потребительской корзины благ, а для грубой оценки сбалансированности валютных курсов применяется выборочное сопоставление по отдельным товарам, таким, чтобы их потребительские характеристики и условия производства минимально различались по странам (примером может служить известный «паритет гамбургера», публикуемый британским журналом).

Обобщенное воздействие иных факторов — неценовых, а также не связанных с товарными рынками — выражается свободным членом уравнения, а. Остаточный член («ошибка»), е, выражает отклонение рыночного механизма от идеализированного, способного мгновенно перерабатывать всю информацию и без дополнительных издержек отражать ее в «справедливых» ценах, т. е. таких, которые содержат совершенно точную оценку поступившего сигнала.

Паритет покупательной способности не учитывает, однако, систематических отклонений валютного курса денежных единиц большинства стран мира к валютам нескольких ведущих стран, прежде всего к Доллару США, от рыночно обоснованного уровня. Между тем номинальный обменный курс большинства национальных валют к доллару занижен, поскольку американский доллар служит основной резервной валютой и расчетной валютой важнейших товарных рынков, а, следовательно, многие страны заинтересованы стимулировать свой экспорт и завышать стоимость своих валютных резервов, занижая курс своей национальной валюты к доллару. Поэтому совокупный мировой ВВП в долларовом выражении, рассчитанный по паритету покупательной способности, оказывался на рубеже XX и XXI вв. в среднем на 10 трлн. долл., или на одну треть, выше, чем выраженный в долларах тот же самый мировой ВВП, но рассчитанный по текущим номинальным валютным курсам.

Мы рассмотрели исторически первичный механизм — зависимость валютного курса от положения в реальном секторе экономики.

Хотя паритет покупательной способности по традиции считается основным механизмом, определяющим номинальные валютные курсы, и этот подход преобладает в учебной литературе, в современной экономике все возрастающую роль играет другой механизм, привязывающий динамику валютного курса к ситуации на финансовом рынке. Это механизм паритета процентных ставок. В рамках этого подхода предполагается, что ведущую роль при формировании номинального валютного курса играет финансовый сектор экономики..

Если механизм паритета покупательной способности действует вне зависимости от того, насколько открытыми являются национальные экономики, то значимость механизма паритета процентных ставок неуклонно возрастает по мере продвижения экономических систем ко все большей открытости.

Современные экономические теории

Современные подходы в экономической науке обусловлены двойственной природой самой этой науки, ее промежуточным положением между наукой в узком смысле, с которой отождествляются естественные и точные науки, и гуманитарной наукой, т. е. таким знанием, и предмет, и метод, и техника, формирования которого зависят от человеческой субъективности. Именно критическое переосмысление «антропологического основания» экономической науки, т. е. понимания природы субъекта и законов его деятельности, приводит чаще всего к выработке принципиально новых теоретических подходов в экономике.

На втором месте по относительному «вкладу» в современную экономическую мысль — освоение принципиально новых методов, ранее предложенных в других науках: от математики до лингвистики, от химии до психологии и от социологии до биологии. Наконец, третью по методологической важности, но, пожалуй, первую по количеству публикаций роль играет поиск новых объектов приложения стандартной экономической мысли. (Эти работы охватывают самую широкую проблематику — от экономики пола и экономики расы до экономики преступления.)

В настоящей статье из неопределенно большого набора альтернативных направлений мы выбрали несколько важнейших, т. е. охватывающих весь круг легко экономическим новых идей в экономике:

Во-первых, это теоретические подходы, вызванные переосмыслением идеи рационального экономического агента. Новые подходы в этой области играют решающую роль в формировании всей «альтернативной» экономической мысли.

Во-вторых, теоретические подходы, основанные на критике представлений о движущих силах и внутренних закономерностях иррационального экономического поведения.

В-третьих, подходы, связанные с новым пониманием взаимосвязи экономических агентов и экономической системы, с представлениями о сложной природе оптимальности экономических систем, невозможности ее вывода из максимизирующего поведения рационального экономического агента.

В-четвертых, это теоретические подходы, основанные на идеях нелинейности и самоорганизации систем (синергетики).

За пределами главы остались новые теоретические подходы, в рамках которых экономика рассматривается с принципиально гуманитарных позиций (экономическая наука предстает при этом как отрасль герменевтики или риторики), а также специальные подходы, основанные на экономических модификациях теории информации.

Идея ограниченной рациональности

Формально единой теории иррационального экономического поведения не существует. Вместе с тем широкий круг специальных теоретических построений, моделей и концептуальных идей может без большой натяжки быть объединен под этим общим наименованием. И центральный момент этих идей — представление о рациональном экономическом агенте.

Критика идеи рационального экономического агента. Не реалистичность многих методологических положений стандартной экономической науки на протяжении длительного времени вызывает попытки пересмотра или, по крайней мере, серьезной переоценки ряда постулатов. Действительно ли субъекты экономики являются рациональными максимизирующими агентами, такими, какими они были представлены выше, в разделе о принципе максимизирующего поведения? В первую очередь возражения вызывал принцип субъективизма предпочтений, неочевидность их иерархии и невозможность наглядного и треного обоснования функции полезности, т. е. правила или процедуры, переводящей иерархию субъективных предпочтений в количественно определенные значения «полезности». Еще в довоенный период П. Самуэльсон предложил заменить предпочтения рационального индивида его выявленными предпочтениями.

Иначе говоря, поведение потребителей, к примеру, предлагалось объяснять их актуальными действиями, т. е. тем выбором благ, который они реально делают. Полезность при этом в более или менее неявной форме отождествлялась с рыночной ценой каждого блага, что согласно традиционным представлениям могло быть лишь конечным результатом совокупных рациональных решений в ситуации конкурентного равновесия. Такой подход не мог получить признание, несмотря на высокий авторитет предложившего его автора, — не только потому, что практически отменял идею субъективной иерархии предпочтений, которая воспринимается большинством экономистов как «твердое дно» анализа, но и в еще большей степени потому, что сводился, по сути, к порочному логическому кругу (поведение потребителей не может быть объяснено через само это поведение).

Кроме того, даже если принять, что выявленные предпочтения реально отражают иерархию предпочтений рационального агента и позволяют в явном виде построить функцию полезности и функцию спроса, возникает другая проблема, не менее серьезная с методологической точки зрения: проблема невозможности одновременного полного наблюдения всех предпочтений, т. е. всех вариантов потребительского выбора. А значит, без ответа остается вопрос о неизменности и инвариантности функций полезности для всех рациональных экономических агентов. Критика тем самым оказывается в тупике.

В дальнейшем критика идеи рационального экономического агента пошла по иному пути. Коль скоро попытка непосредственного выявления функции полезности и/или функции потребительского выбора приводит к порочному кругу аргументации, в наше время (начиная преимущественно с 70х гг. экономисты предприняли попытку придать больший реализм базовым методологическим установкам, зайдя с другого фланга — со стороны аксиомы транзитивности. В реальности, однако, экономические агенты, оставаясь рациональными в традиционном понимании, тем не менее, в большинстве случаев имеют дело с неопределенностью выбора.

Эта неопределенность может быть троякой:

Во-первых, неопределенность отбора информации. Экономические агенты осуществляют рациональный выбор не только между благами и/или ситуациями, но и между источниками и объемами информации, необходимой для того, чтобы сделать рациональный выбор между благами. Отсутствие определенной иерархии предпочтений и функции полезности в отношении информации (а в этом отношении отчетливость предпочтений и процедуры их квантификации существенно проблематичнее, чем в отношении рационального выбора благ) означает невозможность абсолютно рационального выбора между благами и/или ситуациями. Информационная неопределенность совместима при этом с традиционными допущениями полноты, бесплатности и немедленной доступности информации.

Во-вторых, фундаментальная неопределенность предпочтений между благами (таких благ, очевидно, большинство), выбор между которыми отсутствует в практическом опыте индивида. В этом случае экономическому агенту, чтобы реализовать свою рациональность, потребуется сконструировать формальную процедуру искусственного ранжирования, что не всегда возможно. Наконец,

В-третьих, техническая невозможность сознательной калькуляции полезностей, даже если иерархия предпочтений и специфицированная функция полезности существуют, известны индивиду и осознанно используются им. Тем самым экономический агент соблюдает аксиому транзитивности в тех случаях, когда он остается последовательно рациональным, т. е. когда он не ограничен неопределенностью выбора. Во всех остальных случаях постулаты расхожая аналогия в литературе по этой проблематике — положение врача, который должен успеть поставить правильный диагноз в течение ограниченного времени.

В исследованиях такого рода приводится обычно в качестве примера тот факт, что в крупном магазине потребителю одновременно доступно порядка 10 тыс. различных товаров. Очевидно, что сознательный выбор даже в рамках рядового похода за покупками представляется чрезмерной методологической натяжкой.

Рациональности и максимизирующего поведения могут не выполняться. От этого экономический агент не перестает быть рациональным, однако его рациональность оказывается ограниченной обстоятельствами выбора.

Если приведенные доводы трактовать всерьез, как это делается в современной литературе по фундаментальным основам экономической теории, то мы закономерно придем к выводу, что традиционный рациональный экономический агент является не правилом, а исключением в экономической действительности. В теории этому положению соответствует концепция «ограниченной рациональности», согласно которой агенты ведут себя, как если бы они были рациональными в традиционном смысле, однако принимая решения не на всем, а на ограниченном объеме информации, не в отношении всех возможных вариантов выбора, а в отношении лишь ограниченной (ситуативно детерминированной) их части. Классиком концепции ограниченной (или, точнее, «связанной», т. е. привязанной к определённому опыту) рациональности является нобелевский лауреат американский экономист Герберт, Саймон.

В результате специальных исследований, в рамках которых были построены модели для конкретных ситуаций на рынках товаров, финансовых активов и для иных случаев, выяснилось, что ограниченно рациональные экономические агенты достигают оптимального распределения ресурсов быстрее и в целом действуют эффективнее традиционных «абсолютно» рациональных агентов. Так, в частности, субъекты финансового рынка, последовательно ограничивающие рациональную обработку доступной им информации (т. е. осуществляющие отбор источников информации) таким образом, чтобы игнорировать реальную вероятность риска, оказываются более эффективными максимизаторами полезности, чем их «абсолютные» коллеги.

Принцип максимизирующего поведения сохраняется, однако в условиях ограниченной рациональности он действует с учетом принятых ограничений в отношении отбора информации, практического опыта индивидов и пр. Статус принципа максимизирующего поведения и иных фундаментальных допущений традиционной экономической науки вообще остается не до конца проясненным. В профессиональном сообществе отсутствует согласие по вопросу о том, являются ли эти постулаты конвенциональными аксиомами (эта точка зрения более распространена, поэтому она была принята за основу в разделе о максимизирующем поведении) или гипотезами, требующими верификации. Классическая работа М. Фридмена по этой проблематике, вышедшая в 1953 г., допускала оба толкования, что приделов последующие десятилетия к целому потоку критической литературы, которая оказалась весьма полезной для понимания природы рациональности в. экономике и разработки теории иррационального поведения.

Фридмен полагал, что принципы экономической рациональности, и в первую очередь принцип максимизирующего поведения, являются аксиомами и не нуждаются в проверке, если благодаря им экономическая теория оказывается операциональной, т. е. позволяет корректно формулировать непротиворечивые высказывания и делать более или менее точные предсказания (полностью точными прогнозные оценки в экономике не могут быть по определению, вследствие универсальной оговорки сенега). В этом случае даже неверное представление о природе системы, коль скоро оно «работает», должно быть сохранено в науке.

В то же время Фридмен настаивал, что принцип максимизирующего поведения — это также и специальная гипотеза, имеющая достаточные эмпирические основания. Он доказывал, что рациональные агенты могут и не быть сознательно рациональными, однако в массе поступают так, как если бы осознанно руководствовались принципом максимизации, подобно тому, как листья деревьев в массе своей располагаются обычно так, чтобы «максимизировать» поток солнечного света, падающего на них.

На рубеже веков особую популярность приобрели идеи нобелевского лауреата Д. Канемана и его соавтора А. Тверского — эмпирических психологов, разработавших целостную теорию поведения ограниченно рационального экономического субъекта, принимающего решения в условиях неполноты информации. В основе их центральной идеи — так называемой теории оценки перспектив — заложено допущение, что сумма субъективно ожидаемых вероятностей всех возможных исходов может быть меньше единицы, при этом субъективные оценки вероятностей систематически отличаются от объективных вероятностей тех же исходов (событий): субъективная вероятность того события, объективная вероятность которого высока, систематически занижается, а субъективная вероятность события, чья объективная вероятность низка, наоборот, систематически завышается; формальное представление этой теории приводит к построению семейства кривых, напоминающих последовательное приближение кривой распределения Стьюдента к нормальной Гауссовой кривой по мере увеличения числа степеней свободы, что на качественном уровне соответствует последовательному приближению к полноте информации.

Прикладные исследования последних лет свидетельствуют, что реальные экономические процессы наилучшим образом могут быть описаны как своего рода колебательный контур, в котором краткосрочные отклонения от классической конфигурации подчиняются сложным типам

ограниченно рационального поведения, но этим отклонениям противостоят частые и резкие (скачкообразные) возвраты динамических процессов к традиционной, «классической» конфигурации. Наличие таких колебательных контуров отчетливо прослеживается в особенности применительно к финансовым процессам.

Эволюционистский подход. В результате дискуссии возникло целое направление научной мысли, базирующееся на эволюционистском подходе. Прежде всего, это попытка обосновать сам принцип максимизирующего поведения с позиций своего рода «дарвинизма». Эти попытки восходят к работе американского экономиста Армена Алчяна (Алчияна), написанной в 1950 г. Суть их состоит в том, чтобы доказать, что, поскольку максимизирующие субъекты экономики являются более приспособленными к условиям конкурентной среды, они с течением времени выживают лучше менее «рациональных» субъектов, что, в конечном счете, приводит к преобладанию рациональных экономических агентов. Однако более важной оказалась попытка подвергнуть ревизии принцип неизменности индивидуальных предпочтений («вкусов», ШШ) и функции полезности. В современной литературе подход с эволюционистских позиций признается равноправным с традиционным подходом с позиций рыночного равновесия. Признано, что существуют целые области экономического анализа, в которых эволюционистский подход является более адекватным в силу природы самого объекта.

Среди таких специфических областей необходимо назвать теорию научно-технического прогресса и роста, основывающегося на технологических изменениях. Логика эволюционистского подхода заключается здесь в следующем. Технологический сдвиг (научно-технические нововведения, новые виды продукции и новые технологии) по своему характеру создают принципиально новые возможности, т. е. новые источники информации, требующей переработки. В условиях ограниченной рациональности эта новая информация не принимается не посредственно в обработку рациональными экономическими агентами, поскольку остается за пределами того сегмента информационного поля (набора источников информации), в рамках которого экономические агенты ведут себя рационально.

Чтобы новые возможности, т. е. новые источники информации, были выведены из области неопределенного выбора и попали в область рационального поведения, должно произойти смещение иерархии предпочтений относительно информации, а также должна измениться соответствующая функция — аналог функции полезности. Тем самым, действуя рационально в статическом аспекте, экономические агенты ведут себя иррационально в аспекте динамическом. Процесс их адаптации к среде усложняется, включая в себя переменную времени. Поэтому анализ с позиций рыночной сбалансированности, который инвариантен относительно времени, требует замены эволюционистским подходом, который позволяет снять оппозицию рационального — иррационального в более широком контексте, показать, что поведение экономических агентов может одновременно быть ограниченно рациональным, иррациональным и эволюционно-рациональным.

Природа иррационального экономического поведения

Начиная, по крайней мере, с 70—80х гг. XX в. в экономической науке особым вниманием стал пользоваться другой вопрос, прямо вытекающий из предшествовавшей критики фундаментальных оснований традиционного анализа: вопрос о природе иррационального. Многие авторы (это, прежде всего Дж. Эльстер, Дж. А. Акерлоф, Д. Хаусман и другие) задались вопросом о причинах и внутренней структуре иррационального поведения. Выяснилось, что экономически иррациональное — это не просто «нелогичное», что поведение, которое представляется иррациональным с традиционной точки зрения, имеет в действительности сложную структуру и определенный набор обусловливающих его факторов, что «иррациональные» решения не просто «случайные», т. е. что иррациональное поведение — это не стохастический, а регулярный, законосообразный процесс. Иначе говоря, оказалось, что иррациональность в экономике — это не отсутствие рациональности, а другая рациональность, не улавливаемая средствами традиционного анализа.

Можно выделить два уровня экономической иррациональности:

Во-первых, это наблюдаемая иррациональность, вызванная фундаментальным несоответствием ряда важных допущений, принятых в теоретическом анализе, природе объекта, т. е. самой экономической реальности.

Во-вторых, это поведение, связанное с иррациональностью в отборе информации, т. е. с областью определения ограниченной рациональности.

Первый вид экономической иррациональности. Первый уровень, или вид, иррациональности проиллюстрируем простым примером, взятым из работы Дж. Эльстера. Предположим, что фермер имеет в своем распоряжении две сельскохозяйственные культуры — А и Б, обладающие различной урожайностью, и может возделывать либо одну из них, либо другую.

Эльстер подчеркивает, что понимание иррационального поведения как вполне рационального, но не улавливаемого средствами традиционного анализа, дает исследователю возможность отказаться от внеэкономических объяснений «консерватизма» в поведении хозяйствующих субъектов, отказаться от неопределенных отсылок к иррациональным нормам, традициям и иным фиктивным объясняющим факторам. Тем самым область рационального анализа с хорошо разработанным формальным аппаратом распространяется нате сферы, которые прежде считались изъятыми, исключенными из анализа.

Для этого, однако, требуется пересмотреть или уточнить некоторые существенные элементы самого аналитического аппарата. Так, например, выясняется, что иррациональность регистрируется этим аппаратом там, где реальный объект не может быть разделен на бесконечно малые количества и не является непрерывно дифференцируемым. Фактически любое существенное в методологическом отношении базовое положение стандартного анализа может быть критически переосмыслено и в него введены необходимые уточняющие оговорки, в результате которых будут сохранены и аппарат традиционного анализа в его системной целостности, и презумпция рациональности экономических агентов как важнейшая предпосылка использования этого аппарата. Исследование иррационального в экономике оказывается, таким образом, плодотворной движущей силой развития экономической теории.

Второй вид экономической иррациональности. Второй уровень, или вид, иррациональности, связанный с областью определения ограниченной рациональности, целесообразно рассмотреть на примере теории познавательного диссонанса в той форме, в которой ее разработал Дж. Акерлоф. Само понятие познавательного диссонанса было первоначально предложено в психологии и философии. Применительно к экономике отправные положения теории познавательного диссонанса можно сформулировать следующим образом. Индивидам известна не только иерархия предпочтений в отношении желательных ситуаций, или состояний окружающего реального мира, но и аналогичная иерархия предпочтений в отношении их собственных представлений о характере (желательности) данной ситуации. Кроме того, индивиды имеют возможность свободного выбора между источниками информации, что позволяет им манипулировать своими представлениями о характере наблюдаемой ситуации.

Предположим, что в данной отрасли промышленности условия труда сопряжены с повышенной опасностью. Эмпирически известно, что работники, занятые на таком производстве, с большой вероятностью предпочтут полагать, что реальные шансы несчастного случая пренебрежимо малы. При этом они имеют информацию о подлинной вероятности несчастных случаев, однако при определенных условиях предпочитают исключать этот источник информации из области определения своей рациональности. Посмотрим, является ли их поведение при этом иррациональным. С точки зрения традиционного анализа оно, безусловно, является иррациональным, поскольку экономическим агентам немедленно и бесплатно доступна полная информация, однако они сознательно отсекают часть источников информации. Но это поведение обусловлено в действительности тем, что работники, занятые на предприятии, на котором условия труда сопряжены с повышенной опасностью, имеют определенную иерархию предпочтений в отношении своих представлений о характере ситуации, и в этой иерархии ранг «спокойной» ситуации выше, чем ранг «тревожной».

Соответственно происходит селекция (сознательный отбор) источников информации, позволяющих сделать рациональный выбор в пользу более предпочтительного представления о характере ситуации.

Иррациональность экономического поведения может также зависеть от феномена, который по аналогии с познавательным диссонансом можно назвать дискурсивно-социологическим диссонансом. Этот феномен восходит к знаменитой полемике известного американского экономиста Фрица Махлупа с американским социологом Ричардом Лестером. В первые послевоенные годы Лестер провел социологическое исследование поведения представительной выборки американских предпринимателей и путем анкетирования установил (точнее, утверждал, что установил), что в реальности предприниматели не являются рациональными экономическими агентами и не отвечают стандартному представлению экономистов о максимизирующем поведении.

Возражая ему, Махлуп пояснил, что существует проблема фундаментального несовпадения обычной мыслительно-речевой практики (дискурса) предпринимателей и научного дискурса экономистов теоретиков, так что за кажущимся, выявленным социологически иррациональным поведением практикующих предпринимателей в действительности стоит проблема неадекватного перевода, что приближает задачу экономиста к задаче исследователя, пользующегося методом герменевтики. В экономической литературе последнего времени выдвинут, в связи с классической полемикой Махлупа — Лестера, императив «восхождения к субъекту»: императив активизации антропологического основания теоретической экономики, т. е. поиска эквивалентов, или установления однозначных соответствий между мыслительно-речевыми практиками бизнеса и науки.

Понимание природы иррациональности в экономике чрезвычайно полезно для развития конкретно-экономических исследовании, для выработки прикладных рекомендаций в целом ряде областей экономической политики. Так, теория познавательного диссонанса позволяет предсказывать поведение наемного персонала в различных отраслях, давать реалистичную оценку их ожидаемого дохода, что, в свою очередь, позволяет оценивать динамику относительного выигрыша потребителей и иные парораспределительные эффекты в экономике при переходе от одного периода к другому, зная, как с течением времени изменяется соотношение субъективной оценки Ситуации и доступной объективной информации. Эта теория позволяет вырабатывать эффективные рекомендации для политиков, принимающих решения, которые касаются отношений в промышленности (в частности, условий труда). Кроме того, теория познавательного диссонанса обладает значительной ценностью в теории финансов (здесь ею пользуются при анализе деятельности страховых компаний), в теории рекламы, в экономической теории уголовной преступности и иных специальных областях экономического анализа.

Рациональный экономический субъект и экономическая система. Проблема системного оптимума

Критика еще одного основополагающего постулата стандартного экономического анализа пришла из теории игр. На почве наработок этой отрасли науки экономисты смогли подвергнуть критическому переосмыслению постулат о достижении экономической системой состояния оптимума вследствие максимизирующего поведения рациональных экономических агентов в конкурентной среде. Выяснилось, что состояние оптимума в экономике не обеспечивается набором традиционных условий (аксиоматических допущений).

Дилемма заключенного. Рассмотрим простейшую игровую ситуацию — так называемую «дилемму заключенного». Предположим, что полиция арестовала двух подозреваемых в преступлении. Оба арестанта лишены возможности общаться между собой, т. е. взаимно согласовывать свои действия. При этом каждому из них полиция предлагает следующие варианты сделки: если один арестант выдает другого, то он получает свободу (40); если каждый из них выдаст другого, то оба получают по три года (20); если данный арестант не выдаст другого, но другой выдаст его, то первый ползает пять лет (10); если ни один не выдаст другого, то оба получают по одному году (30). В скобках проставлена полезность соответствующего варианта для каждого из двоих (в условных единицах).

Каждый из двоих игроков ведет себя как последователь принципов методологического индивидуализма и максимизирующего поведения. Согласно первому принципу он предполагает, что его выбор не повлияет на решение другого, т. е. что оба игрока стремятся к состоянию некооперативного равновесия, целиком полагаясь на индивидуальную рациональность и индивидуальный выбор и отрицая совместный выбор, т. е. коллективную рациональность. Согласно второму принципу каждый игрок стремится максимизировать свою полезность. В результате каждый выбирает вариант, который, взятый изолированно, обеспечил бы ему максимальную полезность (40 единиц). Однако вследствие независимого выбора обоих они получают по 20 единиц полезности каждый, в то время как в случае кооперативного поведения они бы обеспечили по 30 единиц полезности каждому. В конечном счете, система, состоящая из двух игроков, получила в полтора раза меньшую совокупную полезность, чем потенциально возможная максимальная полезность, и каждый игрок потерял Уз максимально возможной для всех участников полезности. Иначе говоря, система не находится в состоянии оптимальности по Парето. В целом, следовательно, нельзя утверждать, что экономическая система, состоящая из рациональных агентов, которые максимизируют индивидуальную полезность, принимая независимые решения в конкурентной среде, стремится к своему оптимуму.

Элементарное игровое отношение, отраженное в «дилемме арестанта», присутствует во всех ситуациях, в которых участвуют независимые субъекты (в контексте традиционного экономического анализа это рациональные агенты). Для таких систем существенным является также другое базовое положение стандартного анализа — положение о единообразном характере Иерархии предпочтений и функции полезности для однотипных экономических агентов. Уже более трех десятилетий назад наука задалась вопросом о том, каким окажется характер системы, состоящей из рациональных экономических агентов, если допустить, что каждый из них имеет автономную иерархию предпочтений в отношении возможных состояний системы. Весомый вклад в разработку этой проблемы внесли многие исследователи. Прежде всего, следует упомянуть таких американских экономистов, как А. Сен и К. Эрроу.

Общая теорема о возможности. Еще в 60х гг., после издания переработанного варианта более, ранней монографии Кеннета Эрроу, основной идеей, от которой стали отправляться все последующие исследования, была признана идея, сформулированная им в так называемой «общей теореме о возможности» (которую президент Американской экономической ассоциации А. Сен в конце 80х справедливо назвал «теоремой о невозможности»).

Эрроу показал, что в случае, когда для каждого рационального экономического агента определена функция предпочтений, упорядочивающая возможные состояния системы, а также выполняется аксиома транзитивности и существует функция (процедура, или правило) общественного благосостояния, которая однозначно отображает систему индивидуальных функций предпочтений в общественную функцию предпочтения, эта последняя имеет либо диктаторский характер, т. е. навязывает функцию предпочтения какого-либо члена общества или группы членов, организованных на началах жесткого подчинения лидеру, всему обществу, либо навязана обществу извне. Следовательно, такая экономическая система, так же как в предыдущем случае, не достигает состояния оптимальности по Парето.

Мы убеждаемся, таким образом, что критике должен быть подвергнут такой фундаментальный постулат стандартного экономического анализа, как принцип методологического индивидуализма. Как продемонстрировали исследования экономической рациональности и иррациональности, рациональность субъекта экономики не транслируется на экономическую систему, не трансформируется в системную рациональность (если понимать экономическую рациональность как фундаментальную предпосылку и, при условии соблюдения прочих фундаментальных допущений, как достаточное основание экономической оптимальности). Критика базовых положений традиционного экономического анализа подводит к пониманию экономики как структуралистской дисциплины и экономического агента как представителя определенных общностей, на которые структурирована экономическая система. Иными словами, научная мысль подошла в современную эпоху к идее коллективной рациональности и коллективного субъекта экономики (а точнее, к идее механизма, определенным образом трансформирующего базисную индивидуальную рациональность).

Выше (в разделе о принципе максимизирующего поведения) мы уже упоминали идею неравномерного распределения различных «мыслительных практик, или мыслительной техники» в экономической системе. По мнению ряда авторов, ограниченная рациональность, основанная на отборе источников информации, неодинакова у представителей различных общностей в рамках экономической системы, но в этой системе существует подсистема «информационных фильтров», сортирующих информацию в зависимости от коллективной принадлежности рационального субъекта. В этом контексте у многих авторов возродился критический интерес к марксизму как доктрине, постулирующей базовую зависимость рациональных решений экономического агента от его позиции в отношении внутрисистемных общностей (в современной интерпретации это могут быть не только привычные нам «классовые» общности). Плодотворным формальным инструментарием для анализа коллективной рациональности экономическую теорию снабжает аппарат теории игр, о которой выше мы уже упоминали.

В этой теории показано, что рациональные субъекты могут вступать в отношения сотрудничества между собой (коалиции), которые служат механизмом трансформации рациональности экономических агентов в коллективную рациональность. Кооперативное поведение означает обратную связь между реакцией партнеров по коалиции на рациональное решение каждого игрока и его рациональным выбором. Коалиция максимизирует коллективный выигрыш, при этом принятый в стандартном экономическом анализе принцип пропорциональности вознаграждений (цен) в условиях равновесия на конкурентном рынке предельным полезностям трансформируется в принцип дележа коллективного выигрыша пропорционально аналогам предельной полезности — приростам коллективного выигрыша в случае присоединения данного игрока к коалиции. Такой дележ называется дележом пропорционально «стоимостям Шепли», где стоимости, или цены, Шепли являются аналогами предельных полезностей.

Концепция поссибилистского анализа. Важным результатом, полученным «альтернативными» экономистами в контексте критики рационального/иррационального, стала концепция поссибилистского анализа, т. е. анализа экономических систем не в терминах вероятности, а в терминах чистой возможности. Важную роль в появлении в 70х гг. XX в. этого направления экономической мысли сыграли идеи видного философа финского происхождения Яакко Хинтикки. Рассмотрим один пример Применения поссибилистского подхода, предложенный Дж. Эльстером. Эльстер анализирует работу П. Самуэльсона, посвященную анализу реального национального дохода, и ставит проблему: как можно соизмерить равные по рыночной стоимости, но распределенные различным способом национальные доходы, если в одном случае этот доход был создан преимущественно в потребительских отраслях, а во втором — в отраслях военного комплекса?

Проблема сводится к сопоставлению актуальных и потенциальных объемов и способов распределения дохода. Показано, что вопрос о том, какой критерий оптимальности применим здесь для сравнения, может быть решён только в том случае, если мы не пытаемся моделировать потенциальную ситуацию, изменяя какую-то ее часть (придавая новые значения переменным при найденных для актуального состояния функциональных зависимостях), но конструируем потенциальную ситуацию как цельную систему возможностей, т. е. сравниваем актуальную ситуацию с другим возможными распределением производственных ресурсов и мощностей и другим возможным способом перераспределения дохода. Это тонкое, но очень существенное методологическое новшество показало себя, кроме того, плодотворным в анализе социологических проблем, политических ситуаций и других, смежных с экономикой областей, превращая экономический анализ в универсальную технологию исследования общественно-научных проблем.

Экономика рационального и «иррационального». Экономика нелинейности

Это направление современной экономической мысли, получившее особенно широкое развитие, начиная с первой половины 80х гг., вызвано критическим переосмыслением стандартного постулата определенности рационального выбора, который можно сформулировать следующим образом: «если рациональный экономический агент обладает определенной иерархией предпочтений и определенной функцией полезности и имеет полную информацию о данной ситуации, при том, что получение этой информации не связано для него с дополнительными издержками, он способен принять однозначно определенное (единственное) рациональное решение».

Нелинейность экономических систем. В действительности, однако, неопределенность внутренне присуща самим экономическим ситуациям и зависит от сложности (структурной неоднородности) экономических систем. Сложные системы отличаются той особенностью, что характер взаимной связи переменных резко изменяется в них после достижения одной или несколькими переменными критического значения. В этом случае могут изменяться предельные, или целевые конечные, состояния системы, т. е. ее состояния, к которым она, в конечном счете, должна прийти в силу экстраполяции наблюдаемой динамики. Иначе говоря, под нелинейностью экономических систем понимается существенное изменение характера динамических процессов, развивающихся в них, без введения дополнительных переменных или изменения ограничений (внешних параметров) системы. Такого рода нелинейность, т. е. перерыв постепенности в динамике экономических систем, существенное изменение характера этой динамики следует отличать от простой нелинейной формы зависимости двух переменных (например, в производственной функции Кобба — Дугласа).

Идеи сложных систем, нелинейного развития, целевых конечных состояний систем, малых (слабых) возмущений, ведущих к смене стратегии, тонкой структуры хаоса и т. д., были предложены рядом исследователей, и в первую очередь бельгийским ученым русского происхождения Ильей Романовичем Пригожиным, для естественных наук (прежде всего для химии). Параллельно и в экономических исследованиях, как правило, высоко абстрактных, в последние десятилетия стал применяться подобный же круг идей. Это объясняется, скорее, не прямым заимствованием (зачастую такие работы экономистов не содержат даже минимального набора фундаментальных ссылок), а общим духом эпохи в научных исследованиях, требующим усложнения исходного набора посылок и представлений о том, что «допустимо» и даже «следует» включать в сферу теоретизирования.

В рефлексии многих экономистов по поводу экономической теории, начиная, по крайней мере, с 60—70х гг. отмечалось, что способ построения экономического знания чрезмерно условен. Признанные профессиональным сообществом и оттого, не замечаемые отдельными исследователями допущения не просто упрощают экономическую действительность, что неизбежно и, в конечном счете, плодотворно в любой науке, но ставят экономическое знание и его «реальный» коррелят в неопределенное взаимное отношение. Еще в 1970 г. К: Боулдинг писал, что экономическая система может находиться в двух и более «равно хороших» состояниях, являющихся результатами принципиально не совпадающих системных стратегий, так что соотнесение данной стратегии (принципов действия, критериев оптимальности, максимизируемого параметра) с оптимумом экономической системы в своей основе произвольно. Вблизи оптимума происходят системные переходы, или переключения систем на новый режим работы, и для этих переходов у экономической теории нет соответствующего языка.

Иначе говоря, у экономических систем существуют такие состояния, вблизи которых системные законы, управляющие поведением, дальнейшим развитием данной системы, резко, т. е. без промежуточных переходов, изменяются; изменяется не какой-то один или несколько из управляющих параметров, а именно система управляющих «законов», соотнесенная с данной экономической системой. Иными словами, сама экономическая система становится «вдруг» в существенной степени иной, но адекватно описать эти переходы хотя бы на самом общем уровне, объяснить их происхождение экономическая теория не в состоянии. Речь идет, таким образом, не о нелинейном виде какой-либо функции (какого-либо экономического процесса), а о фундаментальной нелинейности, присущей экономическим системам в целом и не находящей отражения в структуре экономического знания.

Множественность и нередко произвольность, неочевидность, вне научная — культурная — обусловленность отбора факторов, определяющих экономическую ситуацию, историческую картину экономических процессов, — все это зачастую провоцирует обществоведов, и в том числе экономистов, усматривать модные «эффекты самоорганизации», нелинейные переходы, «бифуркации», «притягивающие состояния» там, где достаточно более тривиального объяснения, и не замечать там, где без понятия самоорганизации, нелинейности, конечных состояний и т. п. удовлетворительное объяснение, наоборот, невозможно. Так, в поведении финансовых систем часто происходят кажущиеся нелинейными изменения, реакции участников финансовых рынков в одночасье становятся прямо противоположными просто потому, что вполне «эволюционным» путем изменилось соотношение факторов, существенно влияющих на ситуацию. После того как в 80—90е гг. схлынула волна «нелинейной» риторики, экономисты начали ощущать подлинную глубокую методологическую потребность в инструментах теории самоорганизации.

Постепенно становилось все яснее, что целый ряд важнейших теоретических проблем экономики, и в особенности проблем теории финансов, может быть удовлетворительно решен или, по крайней мере, конструктивно поставлен только при том условии, что исследователь примет хотя бы некоторые из нетривиальных Идей, наработанных в отношении нелинейности и поведения сложных систем. Особую роль в исследовании финансовых систем были призваны сыграть идеи конечных состояний, существенно различных равновозможных системных состояний девальвации национальной валюты. Соответственно вели себя и спекулятивные игроки на валютном рынке. Однако после известного момента высокий уровень безработицы делает девальвацию неотвратимой, валютные спекулянты меняют стратегию своего поведения на прямо противоположную. Очевидно, в действительности речь здесь идет просто о линейном изменении соотношения приоритетов — об изменении относительных «вкладов» различных факторов, формирующих текущее представление правительства об оптимальной валютно-кредитной политике. Это неизбежно должно было бы произойти, например, в случае, если угол наклона прямой, отражающей меру приоритетности поддержания занятости, больше угла наклона прямой, отражающей меру приоритетности сохранения «крепкой валюты» и нелинейных переходов между ними, слабых возмущений (малых изменений начальных условий), определяющих стратегию движения системы, и некоторые другие идеи этого ряда.

Дилемма Бейджхота. Характерной и одной из важнейших для теории финансов задачей, в которой наглядно проявляется роль теоретических представлений для практического регулирования денежно-финансовой сферы, является известная дилемма Бейджхота. Сформулированная в неявном виде У. Бейджхотом около полутора веков назад, она служит одним из ярких примеров нелинейности, объяснимой с позиций новых подходов в экономической науке. Суть этой дилеммы в том, что центральный банк должен руководствоваться в своей политике двумя основными правилами: заботой о поддержании резервов; обеспечением доступа национальной банковской системы к дешевому источнику ликвидности в целях предотвращения кризиса финансовой системы.

Два названных императива, очевидно, не просто несовместимы, но исключают друг друга. Этим неприятным для рационального исследователя финансов противоречием обусловлены попытки свести один из них к другому или, иначе, преодолеть саму ситуацию дилеммы. Для нас, однако, именно данная ситуация открывает возможности нового понимания природы финансовых отношений. Речь идет, конечно, не об эклектическом соединении несоединимого. Речь идет о том, что центральный банк действует в двух принципиально различных режимах, или системных ситуациях, каждая из которых может быть выражена как специфическая система приоритетов и подчиняется специфическим, слабо совместимым законам.

Переход центрального банка из одного режима в другой, а банковской системы (и всей финансовой системы в целом) из одной системной ситуации в другую происходит без промежуточных состояний. Финансовая система способна находиться не в континууме состояний, а в жестко определенном их ограниченном наборе (так, банковская система во главе с центральным банком способна, скажем, двигаться лишь по двум траекториям, «перескакивая» с одной на другую). В финансовых системах могут спонтанно, т. е. без направляющего внешнего воздействия, происходить переключения системных ситуаций, в чем-то напоминающие, скорее, квантовую механику, а не традиционно понимаемую экономику.

Показательно, что в экономической литературе не удалось выработать строгое определение условий системного перехода от одного «правила для центрального банка» к другому, кроме неотчетливых попыток градации роста недоверия к банкам (либо даже пространственной локализации «паники» относительно важнейшей площадки национального финансового рынка). Этим данная ситуация отличается от приведенного выше примера относительной важности макроэкономических приоритетов. Ситуация перехода с одной траектории (системного состояния) на другую — это ситуация, в которой, как показывает Пригожий на сложных физико-химических объектах, теряют смысл макроскопические оценки. В такой ситуации траектория объекта (его системное состояние) первична по отношению к траекториям (состояниям) его элементов и не выводится из них как наиболее вероятное или, что то же при некоторых допущениях, среднее состояние.

Иначе говоря, состояние сложного макро субъекта, такого как финансовая система, в ситуации системного кризиса, или «выбора» текущего режима, — это не результирующая микроявлений, и потому набор системных состояний в существенном смысле независим и первичен по отношению к системе. Возможные переходы финансовой системы от состояния х+ к состоянию х не могут быть с определенностью детерминированы в условиях системного выбора накоплением «достаточных» условий, таких, как распространение панических настроений на «достаточно важные» рынки (рационалистически ожидаемое условие перехода от режима осмотрительного эмитента к режиму кредитора последней инстанции) или, наоборот, истощение резервов центрального банка (рационалистически ожидаемое условие обратного перехода). Переключение системных состояний происходит иначе.

В окрестностях системного перехода одновременно существуют оба режима, т. е. два (или, возможно, больше) системных состояния образуют единую сложную структуру, пребывающую в динамическом равновесии. Динамика финансовой системы точнее описывается не в терминах состояний, от одного из которых она якобы переходит, а в терминах состояний второго порядка, т.е. ансамблей состояний различной сложности: от элементарного ансамбля, включающего только одно абсолютно вероятное системное состояние, до ансамблей высокой степени сложности, включающих в себя более двух системных состояний, переходы между которыми (а значит, и между системами «управляющих законов» и структурных характеристик) не выводимы из накопленных признаков (состояний элементов).

Другой перспективный задел для «пригожинского» подхода в теории финансов — исследование слабых возмущений внешней среды, или малых изменений исходных условий динамики финансовых систем. Нелинейная система с неизменными параметрами может стремиться к существенно различным конечным состояниям в зависимости от варьирования начальных условий. Как подчеркивал Пригожий, нелинейные переходы в системе, которые невозможно предсказать исходя из ее параметров или на основе ее эволюционного движения, могут порождаться изменением отправных условий. При этом различные целевые, или конечные, состояния (точнее, типы развития, направленные к этим состояниям), между которыми происходят такие нелинейные переходы, внутренне присущи самой системе, т. е. их набор неслучаен и ограничен. Изменения исходных условий лишь приводят к их активизации, выводу из латентного положения.

Для теории финансов большое значение имеют смешанные случаи слабых возмущений, т. е. такие изменения окружающей среды, которые приводят к малым изменениям ряда параметров системы, влекущим за собой существенное изменение характера динамических процессов в системе. Так, в частности, исследования Ричарда Дэя и некоторых других авторов показали, что при различных соотношениях ряда экономических параметров (описывающих зависимость спроса на деньги и инвестиций от ставки процента и объема национального дохода) линейное изменение дохода приводит к резким, без переходных состояний, изменениям характера динамики инвестиций, а линейное изменение комплекса управляющих переменных, таких как предложение денег, государственные расходы и уровень налогообложения, ведет к переключению режимов динамики ВНП с асимптотического на циклический, с различными амплитудами, на апериодический стохастический й т. п. В зависимости от слабых возмущений среды в финансовой системе определенный эффект может наступать в результате прямо противоположных управляющих воздействий (в одном случае как результат увеличения, в другом — как результат сокращения предложения денег).

В некоторых исследованиях рассматриваются уровни сложности финансовых систем (точнее, финансового поведения экономических систем) в зависимости от исходных условий. Так, в частности, было показано, что динамическая сложность, оцениваемая по шкале от целого ряда циклических траекторий с различными целевыми состояниями до хаотического состояния, может в зависимости от малых изменений начальных условий либо возрастать, либо снижаться при одном и том же управляющем воздействии (денежной интервенции); что стабилизация системы может потребовать либо мер финансовой политики, стимулирующих циклическую составляющую, либо противо-циклических мер. Иначе говоря, слабые возмущения (изменения начальных условий) приводят к тому, что финансовая система оказывается способной к нелинейным переходам между различными режимами функционирования, в рамках которых одна и та же финансово-денежная политика порождает совершенно разные, несовместимые эффекты.

В контексте исследования поведения сложных экономических систем новые плодотворные подходы рождаются тогда, когда наука пытается решить проблему ограниченной информации. Эта проблема, несмотря на ее внешнее сходство с рассмотренными выше проблемами ограниченной рациональности и имманентной иррациональности экономического субъекта, принципиально отличается от них в одном очень существенном отношении. А именно тогда, когда речь идет не просто о субъекте, принимающем решения, а об отношении исследователя к системе сложных экономических связей как своему объекту.

Если ограниченно рациональный иррациональный субъекты обладают полной информацией относительно своих специфических целей, при том, что объективно эта информация может быть очень далека от полноты, то субъект (исследователь), сталкивающийся с проблемой принципиально ограниченной информации, оказывается в принципе неспособным достичь даже условной, относительной полноты информации. Мы говорим здесь не просто о субъекте, имеющем дело с экономикой, а об исследователе, поскольку эта проблема осознается, прежде всего, именно как теоретическая, т. е. как невозможность получения относительного «полного знания» о своем объекте, достаточного для построения целостной работающей модели. В этом случае фундаментальные новые теоретические подходы к экономике рожаются, как специально технические способы обойти проблему принципиальной ограниченности информации. Обозначим три таких подхода.

Подход с позиций теории сотовых автоматов  восходит к идеям одного из основателей общей теории систем У. Эшби, Иоганна (Джона) фон Неймана, современное развитие применительно к сложным экономическим системам получил в работах Питера Альбина и других авторов, преимущественно американских. Основная идея этого подхода заключается в том, что исследователю достаточно задать функцию реагирования большому числу элементов виртуальной системы, придать этим элементам исходные состояния, отвечающие соответствующим образом формализованным наблюдаемым состояниям реальных экономических объектов (к примеру, портфельных инвесторов), и запустить «прокрутку» вычислительного эксперимента. В этом случае не требуется прослеживать все связи между элементами, возникающие по ходу их взаимодействия, и знать их промежуточные состояния. Если сложность системы (которую можно оценить как статистическую информационную энтропию в двоичных единицах информации) достаточна для имитации поведения реального сложного объекта, то исследователь получает достаточно точные прогнозные оценки будущих состояний исследуемой экономической системы. Релевантная информация при этом остается принципиально ограниченной, иррелевантной оказывается сама полнота знания.

Данный подход широко используется для имитации поведения финансовых рынков, их реакций, получивших название «стадного поведения», или «заражения» рынков. С его помощью удалось, в частности, построить эффективные модели так называемых «пузырей» фондового рынка, т. е. спонтанных периодов резкого роста котировок с последующим обвалом рынка.

Подход, имитирующий поведение сложных биологических систем (эволюционирующих видов), был развит в США в 80е гг. прошлого века Дж. Холландом с соавторами. Этот подход получил название генетического алгоритма. Он является составной частью более широкого подхода с позиций искусственного интеллекта. Каждый элементарный субъект — элемент виртуальной системы — состоит из набора простых формализованных правил принятия решений, т. е. перехода из одного состояния в другое под воздействием новой информации. Корректируя свое поведение, элементы могут обмениваться «генами» — правилами (элементарными алгоритмами) по ходу своей «эволюции». Побеждает «геном», порождавший наиболее точные прогнозы по ходу обучения системы на реальных наблюдаемых данных. Этот подход стал популярным при разработке алгоритмов поддержки принятия инвестиционных решений.

Родственный этому третий подход получил наименование нейронных сетей. По нему существует обширная литература, в том числе и в переводах на русский язык. Показательно, что импульсом к разработке всех этих нетрадиционных подходов к теоретическому описанию (а, следовательно, и новому осмыслению) экономики послужили практические потребности в первую очередь финансовых аналитиков, обслуживающих фондовый рынок, и главным образом рынок портфельных инвестиций. Этот момент весьма характерен потому, что он отчетливо демонстрирует, как связано появление новых теоретических подходов с необходимостью переработки возрастающих потоков информации, как специально технические решения в области новейших информационных технологий преобразовываются в новое концептуальное понимание природы сложных экономических систем.

В связи с идеями нелинейности и спонтанно продуцируемых конечных состояний систем в последнее время начиная, по крайней мере, с 80х гг. развитие получили подходы к поведению экономических агентов с позиций формальной лингвистики. Особую роль сыграло в этом случае учение о синтаксисе выдающегося американского лингвиста Н. Хомского. Экономисты теоретики занялись проблемой распространения информации (управляющих сигналов) в экономике и распределения стратегий (типов поведения, вариантов выбора из ограниченного набора возможных решений) среди «предприятий» (условных моделируемых единиц — элементарных устройств, обрабатывающих внешнюю информацию, которая поступает от смежных субъектов — ближайших соседей по «отрасли»). Выяснилось, что распределение поведенческих стратегий в экономической системе адекватно описывается в терминах моделей синтаксиса, известных лингвистам. Так, многие ситуации хорошо укладываются в модель нейтральных к контексту либо чувствительных к контексту типов синтаксиса.

В первом случае наблюдаемая последовательность выборов всегда порождает однозначно определенную другую последовательность выборов независимо от того, в каком участке системы расположены наблюдаемые элементы (условные «фирмы»). Во втором случае порождаемая последовательность решений (выборов) зависит от места расположения данных элементов («предприятий», «фирм») в экономической системе.

Назад | | Вверх